Авдеев Михаил Васильевич - Итоги

НАШЕ ОБЩЕСТВО
(1820 -- 1870)
ВЪ ГЕРОЯХЪ И ГЕРОИНЯХЪ
ЛИТЕРАТУРЫ.

М. В. Авдѣева.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1874.

ЧАСТЬ I.

IX.
ИТОГЪ.

Окончивъ наше обозрѣніе героевъ литературы, просмотримъ общій выводъ.

Въ теченіи всего пятидесятилѣтія, которое обнимаетъ нашъ обзоръ, мы видимъ, что представители общественной мысли болѣзненно стремятся къ гражданской дѣятельности. Это стремленіе переживаетъ разные фазисы, но оно постоянно неудовлетворяется и герои постоянно и глубоко страдаютъ, такъ что это нравственное страданіе и неудовлетворимость строемъ гражданской жизни становятся роковымъ удѣломъ представителей наиболѣе развитой части общества. Въ самомъ дѣлѣ, не замѣчательно ли, что въ теченіи полстолѣтія всѣ даровитѣйшіе русскіе литераторы не дали намъ ни одного изображенія, гдѣ мы бы видѣли какой либо счастливый исходъ для общественной дѣятельности, къ которой стремится всякій развитой человѣкъ; не дали ни одного изображенія, на которомъ бы съ чувствомъ хотя сколько нибудь удовлетворенной гражданской требовательности, могъ успокоиться взглядъ читателя; ни одного изображенія, которое окрыляло бы надежды молодости и давало бы силы на плодотворный трудъ, а не обѣщало одну безполезную борьбу съ препятствіями, съ разочарованіемъ и погибелью въ концѣ. Послѣ этого обозрѣнія совершенно понятна становится бездѣятельность общества, его лѣнь, непредпріимчивость и равнодушіе къ собственнымъ дѣламъ, въ которыхъ такъ упрекаютъ его: это неизбѣжный выводъ изъ его прошлаго!

Вотъ это прошлое, какимъ мы его видѣли.

Пятьдесятъ лѣтъ назадъ, въ то время, когда Грибоѣдовъ писалъ свое "Горе отъ ума", общество было въ движеніи, молодое поколѣніе смѣло возвышало голосъ противъ общественныхъ язвъ и неурядицы, оно училось и готовилось къ той свободной и лучшей общественной самодѣятельности, на близкій доступъ къ которой тогда надѣялось.

Но произошелъ кризисъ, изображенія котораго литература не оставила намъ -- и вмѣсто ожиданій Чацкаго, сбылись, повидимому, надежды полковника Скалозуба. Мы можемъ судить объ этомъ по той безвыходной апатіи, въ которой находимъ Онѣгина: въ первыя минуты послѣ пораженія и разочарованія невольно опускаются руки. Однакожъ мысль не можетъ долго оставаться въ бездѣйствіи. Она пробуждается въ Печоринѣ, но какъ и слѣдовало ожидать, при тогдашнемъ положеніи общества, принимаетъ извращенное и безплодное направленіе; рвется въ какой-то фаталистическій демонизмъ и вскорѣ сама видитъ свою ложь. Далѣе неблагопріятныя условія, въ которыхъ находилась общественная мысль, отражаются на ней еще печальнѣе. Герои общества -- ихъ совѣстно назвать его представителями -- мельчаютъ и опошляются до послѣдней возможности: Гремичи и Звѣздичи Марлинскаго являются образцомъ блестящей ничтожности, а художники кукольниковскихъ драмъ -- образцомъ вычурности, пышной фразы и извращенныхъ понятій. Бѣдной, загнанной мысли не было мѣста, да, казалось, было совѣстно и являться въ головѣ подобныхъ героевъ и вотъ она забирается въ самую глубь лишнихъ людей, сидитъ въ нихъ боясь проглянуть наружу и занимается анализомъ мельчайшей внутренней жизни мельчайшихъ забитыхъ личностей. Она объясняетъ этимъ людямъ какъ они мелки, жалки и забиты, но эти объясненія не пробуждаютъ ихъ энергію, разслабленные воля и нервы въ нихъ не двигаются и смѣлости забитыхъ людей хватаетъ лишь на то, чтобы таинственно повѣдать пріятелямъ какіе они мелкіе и забитые люди!

Но привычка къ высказыванію своихъ мыслей усиливается: самая мысль нѣсколько окрѣпляется, становится сильнѣе и проявляется наружу въ видѣ горячаго слова, хотя и тутъ внѣшнія препятствія и внутренняя слабость отражаются на ней. Пропаганда Рудина обща и неопредѣленна; она будитъ, и то разумѣется только самыхъ чуткихъ, но не говоритъ имъ на что будитъ, не указываетъ дѣла, не направляетъ слабыя и разрозненныя силы къ какой-либо точкѣ. Это пропаганда общихъ мѣстъ и общихъ честныхъ стремленій.

Пройдя чрезъ неопредѣленную личность Лаврецкаго, находящаго возможнымъ для своего времени только пахать землю,-- гораздо яснѣе проявляется общественное стремленіе во время Инсарова. Инсаровъ болгаръ и задача его примѣнима къ Болгаріи. Но по сочувствію, которое встрѣчаетъ онъ не только въ лучшихъ людяхъ тогдашняго времени, но и въ русской дѣвушкѣ -- мы видимъ, что въ обществѣ пробуждается неудержимая потребность къ самодѣятельности. Эта потребность вполнѣ объясняется тѣмъ долгимъ бездѣйствіемъ общественной жизни, которой мы были свидѣтелями. Законы и требованія общества -- тѣ же что и требованія личности; потребности жизни одинаковы для мозговой и для мышечной дѣятельности. Общество и человѣкъ, мозгъ и мышцы послѣ долгаго бездѣйствія, будетъ ли то отъ внѣшняго угнетенія, или болѣзни -- неудержимо требуютъ движенія и это движеніе непремѣнно проявится такъ или иначе. Оно проявится цѣлесообразно и разумно если есть цѣль, просторъ и выходъ, проявится въ видѣ движенія для движенія, -- если иной цѣли и дѣла нѣтъ -- но проявится непремѣнно. Такимъ дѣятелемъ, человѣкомъ движенія является Базаровъ; однакожъ онъ умираетъ ничего не сдѣлавъ и этой смертью какъ бы указываетъ на невозможность дѣйствія. Но несмотря на то является самое движенье, кризисъ. Этотъ, кризисъ 60 годовъ, какъ и кризисъ временъ Чацкаго, не имѣлъ возможности опредѣленно отразиться въ литературныхъ герояхъ, являющихся съ одобренія цензуры -- и потому мы въ состояніи судить о немъ только по его послѣдствіямъ, а послѣдствія эти, этотъ человѣкъ пережившій кризисъ является намъ въ лицѣ изломаннаго, разбитаго, окончательно павшаго духомъ Рязанова. Сравненіе между положеніями Рязанова и Онѣгина представляется само собою. Но Онѣгинъ былъ человѣкъ временъ упадка, человѣкъ выступившій на арену послѣ кризиса; Рязановъ, напротивъ человѣкъ бывшій самъ въ передѣлкѣ. Это уцѣлѣвшіе остатки человѣка дѣйствія, попавшаго въ колесо машины и выброшеннаго ею. Одинъ сознательно апатиченъ, другой оглушенъ ударомъ; у одного руки опустились, потому что онъ не видитъ возможности приложить ихъ къ какому нибудь дѣлу -- у другаго онѣ въ бездѣйствіи, потому что еще болятъ отъ ушиба. Какое направленіе приняла мысль послѣ кризиса, каковъ человѣкъ настоящаго переживаемаго нами онѣгинскаго періода -- литература намъ еще не показала... И такъ, Базаровъ остается еще пока не замѣненнымъ типомъ здороваго практическаго молодаго дѣятеля.

Переходя къ другимъ выводамъ, которые даетъ намъ обозрѣніе литературныхъ героевъ, мы замѣчаемъ, что эти герои всѣ горячо заботятся о своей независимости. Такъ почти всѣ они не состоятъ на службѣ, почти всѣ не женятся:-- всѣ они берегутъ себя, чтобы свободнѣе отдаться какой-то чаемой широкой или общественной дѣятельности, хотя, увы -- берегутъ напрасно!

Касательно общественнаго положенія нашихъ героевъ мы замѣчаемъ, что представительство мысли и дѣятельности переходитъ изъ высшихъ и обезпеченныхъ слоевъ общества въ болѣе низшіе и нуждающіеся -- оно такъ сказать демократизируется. Самое направленіе мысли становится, повидимому, строже и строже если она не падетъ вновь послѣ кризиса. Мысль сильнѣе беретъ перевѣсъ надъ чувствами, наконецъ самый героизмъ -- эта смѣсь выдающихся способностей, силы характера, своеобычности и блеска постепенно мельчаетъ, какъ будто мы подходимъ къ періоду простыхъ рабочихъ силъ, общаго мелкаго труда во всѣхъ сферахъ и удаляемся отъ времени сильныхъ одинокихъ личностей. Въ этомъ отношеніи выводъ утѣшителенъ: то что потеряно въ силѣ и способностяхъ единицъ, вознаграждается развитіемъ большинства. Мысль, особенно мысль въ литературѣ послѣдняго періода., не представляетъ особенной силы и блеска, но она выясняется и становится сознательной: то, что не ростетъ вверхъ, повидимому развивается въ ширь и растилается по землѣ. Эта современная мысль не настолько еще опредѣлилась и высказалась, чтобы можно было дать о ней положительное заключеніе, но, судя по нѣкоторымъ признакамъ, надобно думать, что она значительно отрезвляется и стремится стать на болѣе твердую и практическую почву.

Но каково бы ни было настоящее, въ какой бы мѣрѣ полезно или вредно не повліялъ недавній кризисъ на общественную мысль -- сдѣланный нами обзоръ истекшаго полстолѣтія убѣждаетъ насъ, что въ обществѣ, которое попало уже къ среду цивилизованныхъ, зародившаяся мысль не умираетъ и государство, которое не желаетъ видѣть себя обезсилившимъ и выброшеннымъ изъ среды цивилизованныхъ, рано или поздно бываетъ вынуждено силою вещей принять ея требованія.

На этомъ выводѣ, утѣшительномъ для тѣхъ друзей и сподвижниковъ развитія дѣла жизни, которые въ самомъ трудѣ своемъ находятъ отраду, мы заканчиваемъ первую половину нашего изслѣдованія. Успѣхъ въ будущемъ несомнѣненъ, но "что-жъ мнѣ, что Филиппъ или Сидоръ будутъ жить въ бѣлой избѣ, а изъ меня будетъ лопухъ рости" замѣчаетъ Базаровъ и замѣчаетъ весьма справедливо?

Въ какой мѣрѣ наше настоящее удовлетворяетъ людей здравой мысли и развитія -- каждый можетъ судить по самой жизни; изящная литература, на которой мы основываемъ свои выводы,-- пока не даетъ на это положительнаго отвѣта -- если только не отвѣчаетъ умолчаніемъ.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.