Авдеев Михаил Васильевич - Базаров

НАШЕ ОБЩЕСТВО
(1820 -- 1870)
ВЪ ГЕРОЯХЪ И ГЕРОИНЯХЪ
ЛИТЕРАТУРЫ.

М. В. Авдѣева.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1874.

ЧАСТЬ I.

VII.
БАЗАРОВЪ.

Время дѣлало свое дѣло; прошелъ рядъ событій, разсмотрѣніе которыхъ не входитъ въ планъ нашихъ статей, -- наступилъ кризисъ; старыя понятія, воззрѣнія, старые люди оказывались несостоятельными, разваливаясь и. ломались; чувствовалось, что нужны не только новые порядки, но и новые для нихъ люди -- и новый человѣкъ явился. Тургеневъ и тутъ, со свойственнымъ ему талантомъ и честностью, сослужилъ взятую на себя службу -- онъ тотчасъ показалъ этого человѣка въ лицѣ Базарова.

Новый человѣкъ! Да дѣйствительно ли онъ новый? И бываютъ ли вообще новые люди? На это мы съ увѣренностью можемъ отвѣчать положительно. Да, Базаровъ дѣйствительно былъ новымъ человѣкомъ; новый человѣкъ не только бываетъ, но и бываетъ очень часто. Всякое новое движеніе, новая мысль, новый кризисъ выводятъ непремѣнно новыхъ людей и новые люди -- вовсе не новость. Еслибы мы вздумали исчислять, начиная хоть съ первыхъ христіанъ,-- перечень древнихъ, среднихъ и новыхъ новыхъ людей, мы долго бы его не кончили. Всѣ эти такъ называемые новые люди имѣютъ, между прочимъ, ту общую черту, что непосредственно происходя отъ старыхъ людей, и будучи кровно съ ними связаны, вмѣстѣ съ тѣмъ постоянно враждуютъ съ ними и совершенно отрицаютъ ихъ значеніе.

Посмотримъ же на отличительныя черты нашихъ новыхъ людей того времени ибо, увы, надо правду сказать -- тогдашніе новые люди стали уже теперь старыми: что другое, а люди и идеи мѣняются и линяютъ у насъ необыкновенно скоро?

Базаровъ -- внукъ дьячка и сынъ отставнаго штабъ-лекаря. Это происхожденіе -- одна изъ самыхъ существенныхъ чертъ новаго человѣка; она обозначаетъ ту экономическую почву, на которой человѣкъ появился и безъ которой онъ непонятенъ. Эта почва въ старину давала неизсякаемый источникъ мелкихъ чиновниковъ наполнявшихъ старые суды и извѣстныхъ подъ именемъ крапивнаго сѣмени и мелкаго духовнаго причта, извѣстнаго подъ другимъ, не менѣе характеристичнымъ прозвищемъ. Но времена измѣнились; лучъ науки и голосъ честнаго отношенія къ жизни забрались въ эти трущобы и изъ нихъ стали появляться люди, взросшіе въ нуждѣ, пріученные къ труду, неизбалованные холей барства и съ перваго шага поставленные въ необходимость въ потѣ лица зарабатывать свой хлѣбъ. "Мнѣ не въ диво работать", говоритъ молодому Кирсанову старикъ Базаровъ, "я вѣдь плебей "homo novus" -- не изъ столбовыхъ". Слышите? Старикъ Базаровъ въ качествѣ трудящагося уже называетъ себя новымъ человѣкомъ: но онъ не правъ, -- новые люди не тѣмъ только новы, что они трудомъ заработываютъ свой хлѣбъ, но тѣмъ, что они заработываютъ его иначе, нежели заработывали отцы и дѣды. Новая идея,-- идея справедливости -- не позволяла имъ уже кормиться тѣми средствами, которыми кормились отцы; барство пошатнулось и оторвалось отъ своего крѣпостного корня; крестьянину дана возможность выкупить, или выработать кусокъ земли, всѣ старыя основы русской жизни пошевелились: въ это-ли время жить получиновному, полудуховному, пролетаріату, какъ оно жило прежде -- на счетъ крестьянства и барства? Духъ новой жизни коснулся и его; въ то же положеніе стали и къ нему примкнули небогатые, сами заработывающіе хлібъ и сознательно сошедшіе съ барской ступеньки молодые помѣщики -- и явились новые люди и въ этомъ-то экономическомъ положеніи новыхъ людей кроется зерно ихъ достоинствъ и недостатковъ!

Молодой Базаровъ съ молодымъ Кирсановымъ пріѣзжаютъ въ деревню къ отцу послѣдняго. Аркадій Кирсановъ-сынъ -- это молодой помѣщикъ, весь подъ вліяніемъ новаго человѣка и новыхъ идей, вносимыхъ имъ въ жизнь: мы скоро увидимъ долго-ли удержались въ немъ эти прививныя вліяніе и идеи. Николай Петровичъ Кирсановъ-отецъ -- это помѣщикъ, сознавшій новыя жизненныя и экономическія требованія и въ качествѣ мягкаго, честнаго и неглупаго человѣка, старающійся приноровиться къ нимъ. И отецъ, и сынъ -- это два переходныя звѣна, связывающія новыхъ людей со старыми; столкновеніе между ними и первыми должно быть мягкое -- оно таково и есть. "Отецъ у тебя славный малый", говоритъ Базаровъ Аркадію Кирсанову, "стихи онъ напрасно читаетъ и въ хозяйствѣ врядъ-ли смыслитъ, но онъ добрякъ".-- Не таково должно быть столкновеніе двухъ совершенно разныхъ людей; барина -- аристократа англійскаго закала, со всѣми барскими идеями и привычками, какимъ является въ романѣ Павелъ Кирсановъ, и. молодого новаго плебея.

Молодого Базарова сперва поражаютъ аристократическія привычки Павла Кирсанова, его чопорность и щепетильность въ одеждѣ.-- "А чудоковатъ у тебя дядя", говоритъ онъ Аркадію, сидя въ халатѣ, на его постели и насасывая коротенькую трубку. "Щегольство какое въ деревнѣ, подумаешь! Ногти-то, ногти -- хоть на выставку посылай!.. Я все смотрѣлъ: этакіе у него удивительные воротнички; точно каменные и подбородокъ такъ аккуратно выбритъ!.. Архаическое явленіе!" заключаетъ онъ. Но едва Базаровъ познакомился съ идеями этого архаическаго явленія, -- тонъ его измѣняется: онъ сцѣпляется съ нимъ зубъ за зубъ, становится грубъ, дерзокъ и когда Аркадій замѣчаетъ ему, что онъ уже слишкомъ рѣзко обошелся съ дядей,-- Базаровъ отвѣчаетъ:

-- "Да, стану я ихъ баловать, этихъ уѣздныхъ аристократовъ! Вѣдь это все самолюбіе, львиныя привычки, фатство! Ну, продолжалъ бы свое поприще въ Петербургѣ, коли ужъ такой у него складъ..."

Еще болѣе озлобленія возбуждаетъ Базаровъ въ Павлѣ Кирсановѣ. Въ этомъ плебеѣ все, начиная отъ небрежности въ одеждѣ до способа выраженія -- возмущаетъ и оскорбляетъ чопорнаго и воспитаннаго на иностранныхъ преданіяхъ русскаго джентльмена (употребляемъ это слово, такъ какъ соотвѣтствующаго ему русская жизнь не выработала). Особенно возмущаютъ его новыя идеи Базарова. Какія же это идеи?

На вопросъ дяди, что такое Базаровъ, Аркадій отвѣчаетъ словомъ, ставшимъ впослѣдствіи равнозначущимъ партіи:

-- "Онъ нигилистъ!"

-- "Человѣкъ, который ничего не признаетъ"! говоритъ Николай Кирсановъ.

-- "Скажи, который ничего не уважаетъ"! подхватываетъ братъ Павелъ.

-- "Который ко всему относится съ критической точки зрѣнія, поправляетъ ихъ Аркадій. Нигилистъ -- это человѣкъ, который не склоняется ни передъ какими авторитетами, который не принимаетъ ни одного принципа на вѣру, какимъ бы уваженіемъ не былъ окруженъ этотъ принципъ, добавляетъ онъ.

Вотъ первое опредѣленіе нигилиста, нигилиста "чистой крови", такъ, какъ оно высказано самимъ авторомъ, впервые познакомившимъ свѣтъ съ народившимся страшилищемъ и давшимъ ему имя.

Мы не имѣемъ намѣренія ни защищать, ни порицать новое явленіе: мы относимся къ нему съ полнымъ безпристрастіемъ, какъ къ факту, и теперь, по прошествіи десяти лѣтъ, когда и страсти и самое явленіе утратили всю свою ѣдкость, -- можемъ приступить къ его разсмотрѣнію съ полнымъ хладнокровіемъ. Мы были бы очень рады, еслибы и читатель нашъ,-- къ которой бы сторонѣ онъ ни принадлежалъ, -- откинувъ личныя и прижитыя чувства, отнесся бы къ этому дѣлу, также какъ и мы, безъ всякой предвзятой мысли.

Откинувъ всѣ. впослѣдствіи привитыя къ понятію о нигилизмѣ свойства и качества, и взявъ его опредѣленіе въ самомъ источникѣ, какъ онъ приведенъ выше, всякій безпристрастный человѣкъ долженъ сознаться, что въ немъ нѣтъ ничего страшнаго, ничего непонятнаго и ничего такого, съ чѣмъ бы не согласился всякій умный и безпристрастный человѣкъ. Нигилизмъ ничего не отвергаетъ слѣпо, точно также, какъ и ничего слѣпо не признаетъ: онъ только все повѣряетъ, ко всему относится критически. Со стороны людей, вызванныхъ къ жизни новыми экономическими условіями, изъ класса прозябавшаго доселѣ въ самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ, людей впервые взглянувшихъ сознательно на свѣтъ и увидавшихъ иныхъ людей и иныя понятія, сложившіяся на совершенно чуждой экономической почвѣ,-- со стороны такихъ людей совершенно естественно и послѣдовательно было не довѣрять слѣпо прежнимъ и не принимать на вѣру, во многомъ имъ чуждыхъ понятій и убѣжденій. Такое отношеніе новыхъ людей прямо вытекаетъ изъ причинъ ихъ породившихъ и не могло быть иное: скажемъ болѣе -- оно даже желательно, ибо гораздо прочнѣе и плодотворнѣе тѣ понятія, тѣ убѣжденія, которыя приняты послѣ повѣрки, приняты сознательно, -- нежели надѣтыя на себя, какъ новое платье носимое людьми, выросшими въ иныхъ привычкахъ и иной обстановкѣ! Нѣтъ! вина нигилизма предъ старымъ поколѣніемъ не въ новыхъ идеяхъ и не въ критической повѣркѣ понятій. Вина (или, лучше сказать, ошибка) послѣдующихъ нигилистовъ заключается именно въ томъ, что они измѣнили своему правилу и приняли на вѣру, безъ достаточной критической повѣрки, нѣкоторыя ученія и понятія, имъ нравившіяся; ихъ вина (если это можно назвать виною) заключалась въ ихъ экономическомъ положеніи: не имѣющій не только прочнаго экономическаго положенія, но и гражданскаго, человѣкъ, оторвавшійся отъ старыхъ корней и невидящій возможности привиться къ чему либо, витающій такъ сказать въ воздухѣ, и въ очень душномъ и сыромъ воздухѣ, встрѣтился съ человѣкомъ, не только стоящимъ на землѣ, но и владѣющимъ большою ея частью... Но не будемъ забѣгать впередъ, а обратимся къ той приматѣ нигилистовъ, которую, въ лицѣ Базарова, выставилъ намъ Тургеневъ и которая вовсе но страдала недостатками его послѣдователей.

Базаровъ по отцѣ дворянинъ и по матери самъ мелкій собственникъ; но онъ росъ и воспитывался какъ человѣкъ съ самыми ограниченными средствами и зналъ, что ему не на кого надѣяться, чтобы имѣть кусокъ хлѣба и выйти въ люди. Барство ему чуждо. Но барство, кромѣ своихъ понятій, выработало нѣкоторыя привычки, дающія ему наружныя преимущества, которыя усвоить,-- не имѣя барскихъ средствъ и воспитанія,-- довольно трудно. Базаровъ человѣкъ въ высшей степени самолюбивый: онъ знаетъ свои недостатки и потому, какъ человѣкъ умный, не только не скрываетъ ихъ, но выставляетъ какъ достоинства и умышленно ихъ преувеличиваетъ. Онъ не обладаетъ мягкостью и изящностью манеръ и является умышленно грубымъ; онъ не имѣетъ красиваго платья и изобилія въ бѣльѣ -- и выказываетъ небрежность въ одеждѣ. Изъ этихъ умышленныхъ небрежностей потомъ иные не очень проницательные его послѣдователи, сдѣлали себѣ мундиръ. Точно также умышленное, преувеличенное пренебреженіе выказываетъ онъ иногда и къ существующимъ понятіямъ,-- не вслѣдствіе повѣрки ихъ, а какъ бы щеголяя своимъ отрицаніемъ. И потому надо осторожно относиться къ его словамъ и отдѣлять въ нихъ напускное отъ естественнаго, что при нѣкоторомъ вниманіи вовсе не трудно. Такъ напр. Павелъ Кирсановъ говоритъ объ аристократизмѣ и Базаровъ возражаетъ:

-- "Аристократизмъ, либерализмъ, прогрессъ, принципы! Подумаешь сколько иностранныхъ и безполезныхъ словъ! Русскому они даромъ не нужны".

Кирсановъ замѣчаетъ что логика исторіи требуетъ:

-- "Да на что намъ эта логика? прерываетъ Базаровъ. вы, я думаю, не нуждаетесь въ ней, чтобы положить себѣ кусокъ хлѣба въ ротъ, когда голодны... и пр.

Въ одномъ мѣстѣ онъ говоритъ: "Мы дѣйствуемъ въ силу того, что мы признаемъ полезнымъ. Въ теперешнее время полезно отрицаніе -- мы отрицаемъ". А въ другомъ мѣстѣ, желая доказать, что. все зависитъ отъ ощущеній, онъ говоритъ Аркадію: "Я придерживаюсь отрицательнаго направленія въ силу ощущеній. Мнѣ пріятно отрицать, мой мозгъ такъ устроенъ -- и баста!"

Тутъ сейчасъ видны противорѣчія, видно что говорится это не подумавши, подъ настроеніемъ минуты и вообще замѣтно, что Базаровъ еще молодъ, что проповѣдуемыя имъ идеи не вполнѣ выработались въ немъ. Но надо отдать справедливость Базарову: -- онѣ не дѣйствуетъ и не разсуждаетъ по извѣстному образцу и не стѣсняется никакими доктринами, хотя бы самыми священными для либераловъ. Такъ онъ относится къ народу.

-- "Стало быть, вы идете противъ народа?" замѣчаетъ Кирсановъ-дядя, по случаю отрицанія патріархальныхъ воззрѣній.

-- "А хоть бы и такъ? отвѣчаетъ Базаровъ. Народъ полагаетъ, что когда громъ гремитъ,-- это Илья пророкъ въ колесницѣ по небу разъѣзжаетъ; чтожъ? мнѣ соглашаться съ нимъ? Да и притомъ (весьма справедливо заключаетъ онъ) онъ русскій, -- а развѣ я самъ не русскій?"

-- "Вы его презираете, замѣчаетъ Павелъ Кирсановъ.

-- "Чтожъ, коли онъ заслуживаетъ презрѣнія! Вы порицаете мое направленіе; кто вамъ сказалъ, что оно во мнѣ случайно, что оно не вызвано тѣмъ самымъ народнымъ духомъ, во имя котораго вы такъ ратуете?

Мы видимъ, что Базаровъ гораздо шире понимаетъ народный духъ, чѣмъ многіе изъ его послѣдователей, и не смѣшиваетъ его съ простонароднымъ. Въ этомъ случаѣ онъ сходится со старымъ республиканцемъ Кине, который смѣется и сердится, что ультра-либералы сдѣлали себѣ кумиръ ("peuple-Dieux", какъ онъ выразился) изъ простонародья.

-- "Ты сказалъ, говоритъ Базаровъ Аркадію,-- проходя мимо избы нашего старосты Филиппа, -- она такая славная, бѣлая,-- вотъ сказалъ ты, Россія тогда достигнетъ совершенства, когда у послѣдняго мужика будетъ такое же помѣщеніе и всякій изъ насъ долженъ этому способствовать.... А я и возненавидилъ этого послѣдняго мужика Филиппа, или Сидора, для котораго я долженъ изъ кожи лѣзть и который мнѣ даже спасибо не скажетъ... да и на что мнѣ его спасибо? Ну, будетъ онъ жить въ бѣлой избѣ, а изъ меня лопухъ расти будетъ, ну а дальше?

Вообще основная мысль всѣхъ сужденій и дѣйствій Базарова -- не эгоизмъ, какъ многіе полагаютъ, а практичность и практическое отношеніе ко всѣмъ доктринамъ, милы онѣ, или нѣтъ, либеральнаго онѣ пошиба, или ретрограднаго.

-- "А? что? не по вкусу? говоритъ онъ Аркадію, котораго покоробило отъ нѣкоторыхъ его сужденій. Нѣтъ, братъ, рѣшился все косить, валяй и себя по ногамъ".

Въ Базаровѣ нѣтъ слѣпой и ни къ чему не ведущей -нетерпимости. Отецъ боится не будетъ ли ему непріятно обѣдать съ священникомъ. "Вѣдь онъ моей порціи не съѣстъ?" спрашиваетъ Базаровъ.

-- "Такъ ты задумалъ себѣ гнѣздо свить", говоритъ онъ задумавшему жениться Аркадію, "чтожъ, дѣло хорошее!"

Аркадія это удивило и онъ думаетъ, что Базаровъ не искрененъ.

-- "Эхъ! другъ любезный! заключаетъ тотъ. Видишь, что я дѣлаю: въ чемоданѣ оказалось пустое мѣсто, и я кладу туда сѣно; такъ и въ жизненномъ нашемъ чемоданѣ, чѣмъ бы его ни набили, лишь бы не было пустоты... Ты поступилъ умно: для нашей горькой, терпкой, бобыльной жизни ты не созданъ..."

Изъ всего этого мы видимъ, что базаровскій нигилизмъ -- вовсе "не отрицаніе ради отрицанія", или отрицаніе, какъ онъ выразился, "въ силу ощущеній", въ силу того, что это пріятно, или "что наше дѣло расчищать, а тамъ пусть строятъ другіе". Нѣтъ, онъ отрицаетъ только то, въ чемъ не видитъ пользы, и не думаетъ оставлять послѣ ломки пустоту, а совѣтуетъ замѣстить ее чѣмъ удобнѣе, что сподручнѣе. Именно въ этомъ и заключается, къ сожалѣнію, малозамѣченная и оцѣненная особенность базаразскаго нигилизма, что онъ не отрицаетъ во имя какой нибудь предвзятой идеи, не думаетъ ломать, чтобы возвести на порожнемъ мѣстѣ какое-нибудь на досугѣ придуманное зданіе. Отъ этого базаровскій нигилизмъ вовсе не грѣшитъ тѣмъ, въ чемъ упрекали потомъ его послѣдователей; онъ не ломаетъ ради ломки, не работаетъ для какого-то выдуманнаго и недостижимаго идеала. Базаровскому нигилизму справедливѣе было бы дать иное, впослѣдствіи появившееся и -- какъ это ни странно -- совершенно противузначащее ему названіе: названіе позитивизма, ученія положительности, а не отрицанія. И это названіе не противорѣчитъ ни повѣркѣ, ни ломкѣ, потому что для того, чтобы воздвигнуть что-нибудь положительное и полезное, нужно повѣрить степень полезности существующихъ и занимающихъ мѣсто построекъ и если найдемъ ихъ негодными, то и разломать. Наши опредѣленія базаровскихъ идей могутъ, повидимому, опровергать нѣкоторыя, подъ вліяніемъ минутнаго расположенія, каприза, или раздраженія высказанныя Базаровымъ слова,-- но такія слова приходится говорить всякому. Слишкомъ было-бы скучно жить на свѣтѣ и говорить съ людьми, еслибы надо было взвѣшивать каждое слово, болтая съ пріятелемъ, или вовсе отказавшись отъ живой и легкой бесѣды говорить только какъ въ прописи. Нужно и повѣрять и взвѣшивать слова, которыя высказаны при столкновеніи съ самимъ дѣломъ. А при этомъ столкновеніи, слова и дѣйствія Базарова согласны между собою и подтверждаютъ то, что мы говорили о немъ. Такъ Базаровъ относится къ браку: самъ онъ не видитъ надобности жениться, но для такого человѣка, какъ Аркадій, онъ находитъ бракъ удобнымъ. Такъ, когда передъ смертью Базарова, старикъ-отецъ проситъ его исполнить христіанскіе обряды, сынъ не входитъ въ безполезный споръ, не отказываетъ отцу въ утѣшеніи -- онъ только какъ будто откладываетъ исполненіе, говоря, что успѣетъ еще. Базаровъ не любезничаетъ и не заигрываетъ съ крестьяниномъ, не называетъ его до омерзительности глупымъ словомъ: "мужичекъ". Базарову противно работать для благосостоянія какого нибудь будущаго Филиппа или Сидора, но онъ трудится, учится, подчиняется лишеніямъ, потому что находитъ наслажденіе работать въ настоящемъ, для нуждъ и для благосостоянія и этого мужика и ненавидимаго имъ барича: Базаровъ работаетъ для дѣла жизни,-- жизни сложившейся, какъ она есть, а не сочиненной. Точно таковы же отношенія Базарова къ женщинамъ. Онъ не мягкій идилликъ: ему понравилась Одинцова, какъ красивая женщина и онъ это высказываетъ не церемонясь, т. е. высказываетъ то, что думаютъ девять десятыхъ мужчинъ, встрѣчаясь съ видной, красивой женщиной. Любовь, выросшая на счетъ матеріальной подкладки, дошла до такой силы, что чуть не завладѣла Базаровымъ,-- но онъ замѣчаетъ, что изъ нея ничего путнаго не выйдетъ, что она мѣшаетъ его планамъ -- и онъ съ кровью сердца вырываетъ эту любовь. Но взглядъ на женскій полъ и понятія о немъ не только у него не циничны, но замѣчательны тонкимъ пониманіемъ женщины. Такъ, Базаровъ, и въ самомъ началѣ и потомъ въ разгарѣ любви къ Одинцовой, цѣнитъ по достоинству ея сестру и, увидавъ ее въ первый разъ, говоритъ Аркадію: "Чудо не она (Одинцова), а ея сестра. Это вотъ свѣжо и нетронуто, и молчаливо, и все что хочешь!" И нѣтъ сомнѣнія, что еслибы Базаровъ вздумалъ искать не минутнаго сближенія, или удовлетворенія страсти, а подругу себѣ на всю жизнь, то выбралъ бы не Одинцову, а Катю.

Таковъ образъ мнѣній этого новаго и въ высшей степени замѣчательнаго человѣка, котораго вывело намъ начало шестидесятыхъ годовъ. Взглянувъ на него безпристрастно и откинувъ все, что къ нему потомъ приросло и умышленно привязано его послѣдователями и его преслѣдователями, -- повторяемъ, трудно найти въ немъ то пугало, которое видѣли одни и еще труднѣе -- тотъ пасквиль на молодежь, который видѣли другіе. Стараясь представить въ настоящемъ свѣтѣ мнѣнія Базарова, какъ дѣятеля,-- закончимъ очеркомъ его, какъ человѣка.

Въ этомъ отношеніи Базаровъ совсѣмъ не подходитъ къ слабосильной и нервной натурѣ всего ряда героевъ, которыхъ выводила намъ до него литература. Только въ Инсаровѣ есть подобная ему сухость и сила, но за то какъ шире и свободнѣе взглядъ и отношенія Базарова!-- хотя, быть можетъ, эта русская ширь затрудняетъ и усложняетъ успѣхъ дѣятеля. Базаровъ -- человѣкъ упорнаго, неутомимаго труда и желѣзной воли.

-- "Видишь ли, человѣку иногда полезно взять себя за хохолъ, да выдернуть какъ рѣдьку изъ гряды; это я совершилъ на-дняхъ, говоритъ Базаровъ,-- и дѣйствительно онъ выдернулъ,-- чего это ни стоило ему,-- какъ негодную рѣдьку любовь, которая мѣшала ему дѣлать дѣло.

Базаровъ не любитъ ничего нѣжащаго и усыпляющаго, хотя вовсе не пуританинъ и подчасъ поддается искушенію.

-- "Мы вотъ съ тобой попали въ женское общество, говоритъ онъ Аркадію, и намъ было пріятно; но бросить подобное общество -- все равно, что въ жаркій день холодной водой окатиться. Мущинѣ нѣкогда заниматься подобными пустяками; мужчина долженъ быть свирѣпъ, гласитъ отличная испанская поговорка".

И Базаровъ, дѣйствительно, если не свирѣпъ, то и не принадлежитъ къ мягкимъ людямъ.

-- "Онъ хищный, говоритъ про него Катя Аркадію, а мы съ вами ручные".

Но всего лучше Базаровъ обрисовываетъ самъ себя и людей его закала, говоря о разницѣ, которая существуетъ между нимъ и Аркадіемъ:

.... "Для нашей горькой, терпкой бобыльской жизни ты не созданъ, говоритъ онъ. Въ тебѣ нѣтъ ни дерзости, ни злости, а есть молодая смѣлость, да молодой задоръ; для нашего дѣла это негодится. Вашъ братъ, дворянинъ, дальше благороднаго смиренія, или благороднаго кипѣнія дойти не можетъ; а это пустяки. Вы, напримѣръ, не деретесь, и ужъ воображаете себя молодцами,-- а мы драться хотимъ. Да что! наша пыль тебѣ глаза выѣстъ, наша грязь тебя замараетъ, да ты и не доросъ до насъ; ты невольно любуешься собою, тебѣ пріятно самого себя бранить, а намъ это скучно -- намъ другихъ подавай! намъ другихъ ломать надо!... Ты славный малый, но ты все-таки мякенькій либеральный баричъ".

А между тѣмъ, этотъ суровый и, повидимому, безпощадный человѣкъ,-- не только не чуждъ общечеловѣческихъ слабостей (онъ любитъ хорошо поѣсть и выпить, любитъ женщинъ; несмотря на свою смѣлость, нѣсколько робѣетъ и смущается при встрѣчѣ съ Одинцовой) -- Базаровъ не менѣе чувствителенъ и нѣженъ, чѣмъ другіе, хотя не любитъ и считаетъ лишнимъ это выказывать. Такъ, когда въ отвѣтъ на горькую правду, которую мы привели выше: -- "Ты навсегда прощаешься со мною, Евгеній, печально промолвилъ Аркадій, и у тебя нѣтъ другихъ словъ для меня?" -- то Базаровъ, почесавъ въ затылкѣ, отвѣчаетъ: "Есть, Аркадій, есть у меня другія слова, только я ихъ не выскажу, потому что Это романтизмъ, это значитъ разспропиться".

Такъ, когда онъ рѣшился, нѣсколько лѣтъ не видавшись съ родителями, уѣхать отъ нихъ черезъ три дня опять къ Кирсановымъ, гдѣ ему удобнѣе заниматься и Аркадій замѣчаетъ, что не легко будетъ сообщить старикамъ это извѣстіе, -- Базаровъ говоритъ:

-- Не легко! Чортъ меня дернулъ поддразнить отца онъ на-дняхъ велѣлъ высѣчь одного своего оброчнаго мужика,-- и очень хорошо сдѣлалъ,-- да, да, не гляди на меня съ такимъ ужасомъ,-- очень хорошо сдѣлалъ, потому что воръ и пьяница онъ страшнѣйшій; только отецъ никакъ не ожидалъ, чтобы я объ этомъ, какъ говорится, извѣстенъ сталъ. Онъ очень сконфузился, а теперь мнѣ придется въ добавокъ его огорчить!... Ничего, до свадьбы заживетъ, прибавляетъ онъ съ своимъ напускнымъ безстрастіемъ, а между тѣмъ, цѣлый день не рѣшается объ этомъ сказать, и только вечеромъ, разставаясь съ отцемъ, говоритъ ему о томъ торопливо и съ натянутымъ зѣвкомъ и равнодушіемъ, сквозь которые видно все его смущеніе.,

Вся эта совѣстливость, скрытность, боязнь высказать нѣжные порывы сердца^ показываютъ, что передъ нами живой человѣкъ, а не автоматъ, заведенный механикомъ; это переливается горячая кровь и двигаются воспріимчивые первы; ихъ просвѣтъ сквозь кожу умѣлъ показать намъ художникъ-авторъ. Съ правдой и естественностью, встрѣчаемой только въ дѣйствительной жизни, художественно подмѣчено и изображено въ Базаровѣ, какъ съ болѣзнью и упадкомъ нервъ слабѣютъ энергія и суровость человѣка и онъ дѣлается нѣжнѣе и впечатлительнѣе. Такъ, когда Одинцовой, при отъѣздѣ отверженнаго и глухо страдающаго Базарова, стало жаль его и она съ участіемъ протянула руку,-- гордый Базаровъ замѣтивъ это снисходительное состраданіе:

"Нѣтъ, сказалъ онъ и отступилъ шагъ назадъ. Человѣкъ я бѣдный, но милостыни еще до сихъ поръ не принималъ", -- и уѣзжаетъ, не пожавъ ея руки. Такъ говорилъ Базаровъ бодрый и здоровый. Между тѣмъ, этотъ же Базаровъ, увидѣвъ, что ему не долго остается жить, посылаетъ сказать о своей болѣзни Одинцовой. Онъ знаетъ, что пользы она никакой не принесетъ, спасенья отъ нея не будетъ, -- но къ чему теперь гордость? къ чему суровость и лишенія?-- можно, наконецъ, дать себѣ волю. И слабѣющая и умирающая мысль его обращается къ любимой женщинѣ. Одинцова пріѣзжаетъ и онъ не скрываетъ своей радости.

-- "Ну, спасибо, говоритъ онъ съ своей обычной грубоватостью,-- это по царски. Говорятъ, цари посѣщаютъ умирающихъ". Онъ не только не отказывается отъ этой царской милости и принимаетъ ее, но въ послѣднюю минуту, когда мысли его начали мѣшаться -- прикосновеніе ко лбу любимой руки пробуждаетъ ясность сознанія; весь остатокъ молодой погибающей жизни вспыхнулъ въ немъ; онъ приподнялся, схватилъ эту руку.

-- "Прощайте, проговорилъ онъ съ внезапной силою, и глаза его блеснули послѣднимъ блескомъ. Прощайте... Послушайте... вѣдь я васъ не поцѣловалъ тогда. Дуньте на умирающую лампу и пусть она погаснетъ"...

И тотъ Базаровъ, который просилъ Аркадія не говорить красивыхъ словъ -- выражается какъ поэтъ. За минуту до безпамятства, но еще владѣя мыслями, онъ говоритъ Одинцовой:

-- "Вы посмотрите, что за безобразное зрѣлище: червякъ полураздавленный, а еще топорщится. И вѣдь тоже думалъ обломаю дѣлъ много, не умру! Куда! задача есть, вѣдь я гигантъ; теперь вся задача гиганта, какъ бы умереть прилично, хотя никому до этого дѣла нѣтъ. Все равно: вилять хвостомъ не стану".

И онъ не виляетъ хвостомъ. Но когда по желанію отца, надъ нимъ, лежащемъ въ безпамятствѣ, совершаютъ соборованіе -- одинъ глазъ его раскрылся "и казалось,-- говоритъ авторъ, -- при видѣ священника въ облаченіи, дымящагося кадила, свѣчъ передъ образомъ,-- что-то похожее на содроганіе ужаса мгновенно отразилось на помертвѣломъ лицѣ". Не знаемъ, вѣрно-ли подмѣтилъ авторъ отразившееся впечатлѣніе, но возможно и естественно, что разслабленные нервы и погасающая мысль содрогнулись, увидавъ лицемъ къ лицу тьму развергшейся предъ ними бездны разрушенія, которая готовилась поглотить ихъ.

И потухающая лампа погасла, не успѣвъ еще и разгорѣться. Базаровъ умеръ, вслѣдствіе случайности, отъ отравы черезъ порѣзъ при разсѣченіи зараженнаго трупа. Эта случайность могла быть преднамѣренно придумана правдивымъ авторомъ, который сознавалъ невозможность описывать мощнаго общественнаго дѣятеля въ то время, когда этихъ дѣятелей не бываетъ и самая дѣятельность невозможна. Но и въ этой случайности мы видимъ правду. Это та естественная случайность, вслѣдствіе которой умерло у насъ столько молодыхъ и замѣчательнѣйшихъ людей, отъ которой гибнутъ, умираютъ всѣ сильныя натуры, появившіяся въ средѣ для нихъ неудобно,-- та необходимая и непремѣнная случайность, которая точно по заказу является всегда, когда должна оправдать и подтвердить какой нибудь непреложный, но не всѣмъ еще понятный естественный законъ и такой же статистическій выводъ. Не будь этой случайности -- эти люди все равно умерли бы рано, не довершивъ дѣла, умерли бы печально и трагически. Передовые бойцы, бросающіеся на твердыню, почти всегда гибнутъ: она сдается только упорнымъ послѣдователямъ.