Аксаков Иван Сергеевич - По поводу адреса дворян Подольской губ. о причислении ее к Царству Польскому

Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.

Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860--1886

Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси"

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.

По поводу адреса дворянъ Подольской губ. о причисленіи ея къ Царству Польскому.

Москва, 8-го декабря 1863 г.

Мы получили изъ Каменецъ-Подольской губерніи много писемъ, отъ православныхъ Южно-Руссовъ, коренныхъ жителей края,-- писемъ, исполненныхъ горькихъ упрековъ намъ и всему Великорусскому обществу, за наше равнодушіе, молчаніе, литературное бездѣйствіе въ дѣлѣ адреса, поданнаго правительству дворянствомъ Подольской губерніи. Упрекъ этотъ повидимому, совершенно основателенъ, но онъ не таковъ въ сущности,-- и потому мы считаемъ нужнымъ оправдаться въ глазахъ Русскихъ Подолянъ и объяснить имъ наше отношеніе къ дѣлу. И мы, и всѣ наши читатели, безъ сомнѣнія, слышали, что дворянство Подольской губерніи, собравшись въ обычное чередное собраніе по случаю дворянскихъ выборовъ, представило правительству адресъ, въ которомъ просило о причисленіи Подольской губерніи, въ смыслѣ административномъ, къ Польшѣ иди къ округу Царства Польскаго: многіе слышали, но многіе ли видѣли или читали? Ни въ одной русской газетѣ или журналѣ онъ напечатанъ не былъ,-- и если намъ извѣстно его содержаніе, такъ это благодаря нѣкоторымъ иностранныхъ газетамъ, въ которыхъ Подольскій адресъ уцѣлѣлъ въ сохранности. Но -- спросимъ опять -- многимъ ли доступны иностранныя періодическія изданія? Мы хотѣли заняться переводомъ этого замѣчательнаго памятника Польской смѣлости и неразумія; мы даже получили потомъ отъ неизвѣстнаго лица по почтѣ -- копію съ этого адреса въ Русскомъ изложеніи и пытались его обнародовать на страницахъ "Дня", но намъ это не удалось, и вся Русская журналистика осуждена была хранить глубочайшее молчаніе по дѣлу, про которое, конечно, нашлось бы у каждаго изъ редакторовъ нѣсколько горячихъ, искреннихъ словъ.-- Только теперь, послѣ уже того, какъ -- много времени спустя -- появилась статья но доводу адреса въ газетѣ Министерства внутреннихъ дѣлъ "Сѣверной Почтѣ", и вслѣдъ за тѣмъ раздался страстный голосъ оскорбленнаго народнаго чувства въ 4 книжкѣ "Вѣстника Западной и Югозападной Россіи", издающагося въ Кіевѣ, большинство читателей можетъ познакомиться съ содержаніемъ адреса, хотя ни въ той, ни въ другой статьѣ нѣтъ его полнаго изложенія.

Такимъ образомъ общественное мнѣніе въ Россіи, встревоженное слухами о какомъ-то Польскомъ посягательствѣ за честь и цѣлость Русскаго племени,-- и въ то же время не имѣя въ виду никакого положительнаго несомнѣннаго факта -- того, что юристы называютъ corpus delicti,-- было лишено возможности стать лицомъ къ лицу съ общественнымъ мнѣніемъ Польши, и съ представителемъ его въ настоящемъ случаѣ, Подольскимъ дворянствомъ. Оно не могло оказать нравственной поддержки ни власти, призванной отвѣчать на адресъ, ни справедливо возмущенному Польскою выходкой мѣстному Русскому населенію.

Это первое наше оправданіе предъ нашими братьями -- Южно-Руссами. Второе состоитъ въ томъ, что общественное мнѣніе, какъ нравственная сила, перестаетъ дѣйствовать и карать тамъ, гдѣ начинается карательное дѣйствіе иной, внѣшней, такъ сказать -- матеріальной силы. У насъ въ Великой Россіи это явленіе составляетъ типическую черту нашего народнаго характера, и мы считаемъ не лишнимъ распространиться объ ней нѣсколько подробнѣе. Народъ негодуетъ на преступника, покуда онъ на свободѣ, обличаетъ, преслѣдуетъ его, не прочь и побить его незаконно, отпустивъ его потомъ на всѣ четыре стороны (чему наши читатели были, вѣроятно, не разъ свидѣтелями),-- но какъ скоро началось дѣйствіе закона и вмѣшалась въ дѣло власть, какъ скоро преступникъ лишенъ свободы, подвергнутъ заключенію или наказанію,-- у насъ не считается нужнымъ отягчать законное дѣйствіе власти и участь преступника сверхзаконнымъ карательнымъ дѣйствіемъ общества. Мы не Французы, которыхъ уголовный процессъ представляетъ картину -- звѣря (преступника) преслѣдуемаго охотниками и псами (судьями и прокурорами),-- и которые, по выходѣ преступника изъ суда, послѣ произнесенія надъ нимъ роковаго приговора, въ состояніи преслѣдовать его оскорбленіями,-- какъ это описано Викторомъ Гюго въ его послѣднемъ романѣ. Этотъ взглядъ Русскаго общества, кромѣ своей нравственной основы, освященъ такою давностью обычая, такъ глубоко вкоренился въ народные правы, что даже признанъ и въ нѣкоторомъ смыслѣ узаконенъ самимъ правительствомъ. Императорскій человѣколюбивый комитетъ, оффиціально завѣдывающій мѣстами тюремнаго заключенія, содержитъ и улучшаетъ ихъ средствами, доставляемыми народнымъ состраданіемъ. Подаянія преступникамъ, отправляемымъ по этапу въ Сибирь -- принимаются ими не тайно, а всенародно, и доходятъ въ годъ до такой огромной цифры, что возникла даже мысль объ учрежденіи изъ этихъ подаваемыхъ суммъ особаго банка для ссыльно-поселенцевъ. Ссылочные въ Сибири называются несчастными. Правительство, для котораго преслѣдованіе и казнь преступника составляетъ не дѣло личнаго озлобленія, а простое отправленіе законнаго правосудія,-- само правительство не только не идетъ наперекоръ этому святому народному обычаю, но для удовлетворенія народнаго чувства, дозволяетъ, нарочныя остановки на этапахъ. Давно ли уничтоженъ обычай, въ силу котораго колодникамъ дозволялось, въ сопровожденіи конвоя, обходить городъ и испрашивать у оконъ подаянія? Спрашиваемъ: въ какомъ государствѣ Западной Европы встрѣчается что-либо подобное? Гдѣ, въ какой землѣ "заключенные" становятся предметомъ открытаго состраданія, милостыня, поданная арестанту, считается самою святою милостынею, подается всенародно и принимается съ разрѣшенія и вѣдома власти?

Такого рода отношеніе Русскаго простонародья и даже Русскаго общества къ заключеннымъ и осужденнымъ, вовсе не означаетъ сочувствія къ самому преступленію,-- а только состраданіе къ человѣку, имѣвшему несчастіе впасть въ преступленіе и заслужить кару закона. Само собою разумѣется, что чѣмъ менѣе преступникъ извращенъ нравственно, чѣмъ менѣе преступленіе относится къ дѣяніямъ лично безнравственнымъ, въ тѣсномъ смыслѣ этого слова, и напротивъ -- чѣмъ болѣе оно вызвано увлеченіемъ или заблужденіемъ мысли,-- тѣмъ болѣе отстраняется преградъ, для общественнаго состраданія,-- въ особенности тогда, когда преступное дѣйствіе очевидно не могло имѣть никакихъ опасныхъ для общества послѣдствій. Сюда можно отнести преступленія, совершаемыя изъ религіозныхъ убѣжденій,-- а отчасти, въ нѣкоторыхъ, впрочемъ, случаяхъ, и изъ политическихъ увлеченій.

Но и съ неформальной точки зрѣнія подача адреса представляется дѣломъ скорѣе желаннымъ для Русскаго общества, чѣмъ нежеланнымъ, скорѣе неразумнымъ, чѣмъ серьезнымъ. Лучше имѣть дѣло съ открытымъ честнымъ противникомъ, нежели съ тайнымъ. Подольскіе дворяне этимъ своимъ адресомъ публично и торжественно, открыто заявили себя противными Русской народности, т. е. народности цѣлаго милліона Русскаго православнаго населенія, и такимъ образомъ сами поставили себя въ самое невыгодное положеніе въ Русскомъ краѣ, въ самое неудобное отношеніе къ Русскому простонародью. До сихъ поръ Польская пропагандистская партія дѣйствовала втайнѣ, скрытными путями, средствами макіавелическими и іезуитскими,-- и старалась пріобрѣсти вліяніе на народъ непосредственнымъ съ нимъ сближеніемъ, избѣгая ставить вопросъ о взаимномъ отношеніи двухъ народностей во всей его рѣзвости, ясной неразвитому уму. Противодѣйствовать такому способу пропаганды было очень трудно, и если бы кто рѣшился, напримѣръ, въ литературѣ, обличить намѣренія дворянъ Подольской губерніи -- присоединить этотъ Русскій край къ Польшѣ, то его могли бы назвать доносчикомъ, да еще фальшивымъ! Теперь всякое сомнѣніе отстранено, и Польскіе замыслы, благодаря дерзкому, но честному поступку дворянъ, являются во всей силѣ своего неразумія, во всей дерзости презрѣнія къ истинѣ исторической, къ правамъ мѣстной народности, его религіи, его стремленіямъ и его сознательной волѣ! Неразуміе Польской партіи по истинѣ удивительно! Дворяне объявляютъ себя представителями народа въ ту самую пору, когда прежнее значеніе дворянскаго представительства въ отношеніи къ массамъ крѣпостнаго населенія утратило свою юридическую законность, и когда не только въ Западномъ краѣ, но и въ самой Россіи новыя отношенія,-- такія, которыя были бы основаны на взаимномъ довѣріи крестьянъ и бывшихъ владѣльцевъ, еще не успѣли образоваться. Наконецъ, они именемъ Русскаго народа объявляютъ, что для края спасеніе только въ соединеніи съ Польшей, и призываютъ вновь господство Польши на Русскую землю! Поступокъ дворянъ заслуживалъ бы удивленія по своей отважности, если бы онъ не объяснялся въ тоже время совершеннымъ ослѣпленіемъ Польскаго фанатизма. Еслибъ даже правительство оставило ихъ адресъ безъ всякаго вниманія, то и тогда это самозванное представительство Русскаго народа, это дѣйствіе Подольскихъ дворянъ было бы опасно -- только и единственно для нихъ самихъ, а не для Россіи и не для края.

Поляки, такимъ способомъ дѣйствія, только проигрываютъ дѣло самой коренной Польши. Нельзя не пожалѣть объ ихъ неисправимомъ ослѣпленіи, и нельзя не пожалѣть еще болѣе о томъ, что званіе лежачихъ стѣсняетъ, въ отношеніи къ нимъ, свободу дѣятельности Русскаго общества и Русской литературы.

Обществу извѣстно, что въ настоящемъ случаѣ, въ дѣлѣ адреса, уже возымѣлось оффиціальное правительственное дѣйствіе, при которомъ вмѣшательство общественнаго нравственнаго суда становится излишнимъ -- и неумѣстнымъ. Общественное мнѣніе, конечно, сумѣло бы расправиться и само съ сочинителями адреса, если бы эта расправа была ему вполнѣ предоставлена, если бы дѣло шло о свободной борьбѣ между Русскимъ и Польскимъ обществомъ. Но въ настоящемъ случаѣ, строго говоря, нѣтъ никакой борьбы, т. е. борьбы, предполагающей двѣ равныя силы; власть въ отношеніи къ другой сторонѣ -- представляется такою несоизмѣримою величиною, предъ которою противная сторона является вполнѣ безоружною и вполнѣ ничтожною. Русскому обществу вѣдомо, что рука власти уже коснулась виновныхъ своею величавою тяжестью,-- и нападать на нихъ -- значило бы лежачихъ. Русская же пословица говоритъ: "лежачихъ не бьютъ".

Мы не можемъ не выразить нашего личнаго искренняго сожалѣнія, что сочинители адреса, попавъ въ разрядъ лежачихъ, избѣгли такимъ образомъ справедливой кары Русскаго общественнаго мнѣнія. Намъ было бы чрезвычайно пріятно помѣряться въ борьбѣ съ ополяченными туземцами Западно-Русскаго края, въ борьбѣ, конечно, свободной и не переходящей въ область силы матеріальной и грубой. Мы даже думаемъ, что эта лежачесть, если можно такъ выразиться,-- лежачесть иногда дѣйствительная, а иногда мнимая,-- представляетъ для Польскаго общества, во мно?ихъ случаяхъ, огромное преимущество предъ Русскимъ. Мы, напримѣръ, съ своей стороны, нѣсколько разъ пытались перенести споръ съ Поляками въ сферу литературной полемики, но какъ прикажете ее продолжать, когда на всѣ доводы отвлеченной мысли, логики, исторической науки,-- Польскіе писатели и публицисты отвѣчаютъ вамъ, пользуясь выгодами своего положенія: "мы не можемъ вамъ возражать: вамъ нападать на насъ свободно, а мы, за свои возраженія, можемъ подвергнуться отвѣтственности -- не литературной". Мы убѣждены, что, при полной свободѣ полемики, Польскимъ публицистамъ большею частью нечего было бы и отвѣчать на наши доводы, и несостоятельность ихъ основаній была бы обличена передъ цѣлымъ свѣтомъ,-- но, къ несчастію, они имѣютъ возможность спасти себя отъ такого пораженія -- именно тѣмъ, что доводы науки и мысли могутъ быть съ нашей стороны замѣнены доводами другаго рода и качества.

Послѣ такого объясненія, кажется намъ, было бы совершенно несправедливо упрекать Русское общество въ равнодушіи и молчаніи. Не оно въ этомъ виновато. Обращаясь затѣмъ къ самому адресу, котораго содержаніе намъ извѣстно, мы можемъ относительно его повторить то же самое, что мы сказали на счетъ адреса 300 Польскихъ дворянъ, въ 40 No нашей газеты, къ которому и отсылаемъ нашихъ читателей; -- но, имѣя въ виду статью "Вѣстника Югозападной и Западной Россіи", мы считаетъ не лишнимъ сдѣлать слѣдующее замѣчаніе.

Какъ "Вѣстнику", такъ и всѣмъ прочимъ періодическимъ изданіямъ, нападающимъ на поступокъ Подольскаго дворянства, слѣдовало бы, кажется намъ, держаться въ своихъ нападеніяхъ почвы исторической, этнографической, нравственной, религіозной, а не почвы формально-юридической точки зрѣнія. Здѣсь не столько оскорбленъ внѣшній законъ, сколько права Русской народности. Дворянамъ предоставлено право на дворянскихъ собраніяхъ составлять и посылать просьбы къ верховной власти о своихъ мѣстныхъ нуждахъ; Подольскіе дворяне въ сущности, относительно Русской земли, облекли свое преступное требованіе въ форму внѣшней законности: они нашли, что мѣстныя нужды требуютъ административнаго присоединенія Подольской губерніи къ административному округу Царства Польскаго; Царство Польское входитъ въ составъ предѣловъ Россійской имперіи,-- и съ точки зрѣнія формальной,-- просьба о перечисленіи губерніи въ Царство Польское равняется, напримѣръ, просьбѣ, если бы таковая была подана, о перечисленіи Бессарабской области изъ генералъ-губернаторства Новороссійскаго въ округъ генералъ-губернаторства Кіевскаго. Мы, конечно, очень хорошо знаемъ, что это не то; мы понимаемъ, что прикрываетъ собою эта внѣшняя видимая законность. Но именно поэтому поступокъ Польскихъ дворянъ долженъ бы подлежать не юридическому обсужденію, а суду общественнаго мнѣнія: послѣдній имѣлъ бы тогда возможность оказать въ этомъ дѣдѣ ту надлежащую строгость, которая могла бы быть дѣйствительнѣе всякой оффиціальной кары.