Аксаков Иван Сергеевич - По поводу "Записки М. Н. Муравьева о мятеже в Северо-Западном крае в 1863-1864 годах"

Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.

Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860--1886

Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси"

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.

Изъ газеты "Русь".

По поводу "Записки М. Н. Муравьева о мятежѣ въ Сѣверо-Западномъ краѣ въ 1863--1864 годахъ"

Москва, 13 ноября 1882 г.

Давно уже не появлялось въ печати такого назидательнаго чтенія, какъ помѣщенныя въ ноябрьской книжкѣ "Русской Старины" -- записки графа М. Н. Муравьева о мятежѣ въ Сѣверо-Западномъ краѣ въ 1863--64 годахъ,-- того самаго Муравьева, котораго польскіе и иностранные публицисты, а вслѣдъ за ними и русскіе недоноски либерализма, ославили "проконсуломъ", "вѣшателемъ", "злодѣемъ", но которому наше отечество обязано вѣчною благодарностью за подавленіе польской крамолы на русской окраинѣ въ виду воинственныхъ угрозъ всей Европы,-- но память котораго благословляется доселѣ многими милліонами русскаго крестьянства, освобожденнаго Муравьевымъ изъ-подъ нахальнаго польскаго панскаго гнета... Впрочемъ, таковъ ужъ нашъ фальшивый, пустопорожній, гнилой либерализмъ: какъ скоро интересы Русскаго народа (а также и всѣхъ православныхъ Славянъ) сталкиваются съ интересами Западной Европы и даже Поляковъ, то какое-то рабье чувство мгновенно разливается у этихъ мнимыхъ либераловъ по всѣмъ жиламъ. Честь, независимость, благоденствіе "некультурной" Россіи охотно повергаются ими къ стопамъ носителей западной культуры и цивилизаціи, и "vae victis! горе побѣжденнымъ!" гласятъ они, благородно привѣтствуя всякое насиліе Европейца и Поляка надъ Русскимъ и Славяниномъ! Не читали ли мы развѣ, предъ самымъ началомъ послѣдней войны, въ "Голосѣ" высокопарныя фразы одного важнаго государственнаго мужа (кажется того самаго, котораго всего чаще поминаетъ въ своихъ запискахъ Муравьевъ), о томъ, что не къ лнцуде Россіи соваться въ дѣло освобожденія Славянъ Балканскаго полуострова, что мы обязаны предоставить ихъ, по праву высшей культуры, западно-европейскимъ державамъ? Не напечаталъ ли на дняхъ "Русскій Курьеръ", даже съ нѣкоторымъ азартомъ, возражая "Руси", что отлично поступаетъ Сербія, отвращаясь отъ Россіи и предаваясь въ опеку высоко-культурной Австріи?! Одного, видно, поля ягоды и упомянутый государственный мужъ, и изобрѣтатель "Русскаго Шампанскаго", хотя и разной культуры и достоинства!

Нельзя не пожалѣть, что записки Муравьева (съ которыми мы были знакомы еще въ рукописи) напечатаны съ нѣкоторыми пропусками,-- но и въ настоящемъ видѣ мы придаемъ ихъ обнародованію большое значеніе. Сомнѣнія въ правдѣ Муравьевскаго повѣствованія для насъ, современниковъ той эпохи, не можетъ быть никакого,-- да и новаго, чего бы не знали, не слыхали, хотя бы порознь и по частямъ, всѣ пережившіе первую половину шестидесятыхъ годовъ,-- Муравьевъ и не разсказываетъ или разсказываетъ немного. Тѣмъ не менѣе, великая разница между тѣмъ, что живетъ въ устномъ преданіи, въ зыбкой молвѣ, въ полусвѣтѣ правдѣ, и тѣмъ, что выступаетъ на бѣлый день, облеченное въ печатное, связное слово. Оно дѣлается доступнѣе общественному сознанію, становится матеріаломъ для критики,-- "урокомъ исторіи", какъ выразился недавно про эти записки одинъ публицистъ; оно невольно вызываетъ на сравненіе прошлаго съ настоящимъ...

Главный интересъ записокъ Муравьева, это -- отношеніе высшей правящей петербургской среды къ порученной ему задачѣ,-- то явное или скрытое противодѣйствіе, которое встрѣтилъ онъ со стороны высшаго петербургскаго общества въ дѣлѣ подавленія польской крамолы въ древле-русскомъ краѣ и возрожденія въ немъ русской національной стихіи. Это явленіе, конечно, не новое. Антинаціональное направленіе "либеральной" политики Александра І-го по отношенію къ Польшѣ едва не увѣнчалось полнымъ отторженіемъ цѣлыхъ девяти губерній отъ Россіи (изъ которыхъ почти восемь исконно-русскихъ) и присоединеніемъ ихъ къ созданному имъ Царству Польскому: чуть ли даже не Карамзину только, мужественно вступившемуся за Россію, и обязаны мы сохраненіемъ ея въ цѣлости! Дѣло объясняется очень просто. Та высшая общественная среда, которая направляла русскую политику, воспиталась въ совершенномъ невѣдѣніи своей земли и своей исторіи,-- въ невѣдѣніи страшномъ, ужасающемъ,-- въ совершенномъ отчужденіи отъ своей народности и государственныхъ преданій. Она, за рѣдкими исключеніями, знала и вѣдала лишь то, что ей преподали иностранные гувернеры и іезуитскія школы, въ рукахъ которыхъ находилось тогда воспитаніе русскаго аристократическаго юношества. Конечно, когда столкновеніе Запада съ Россіей представлялось въ грубой вещественной формѣ, когда, напримѣръ, Французы ринулись на Россію съ оружіемъ въ рукахъ, представители сихъ высшихъ сферъ отстаивали государственную независимость Россіи вполнѣ доблестно, грудью; но когда "грудью" дѣлать было нечего, а приходилось отстаивать русскіе интересы головою, то въ головѣ оказывалась, при совершенной скудости русской мысли и знаній, одна лишь крошеная начинка иностранныхъ міровоззрѣній и доктринъ. Да и не только голова выходила непригодною для разумѣнія того, что нужно и полезно Россіи: лгало и сердце, проникнутое раболѣпствомъ предъ цивилизаціей Европы и низкимъ тщеславнымъ, истинно варварскимъ страхомъ -- какъ бы въ глазахъ Европейцевъ не показаться варварами! Три четверти вѣка прошло съ той поры, и -- тяжело вымолвить -- такъ оно и поднесь... Благодѣянія Александра I и вся его система мирволенья Полякамъ были оплачены со стороны послѣднихъ мятежомъ 31-го года. Казалось, было чѣмъ вразумиться. Однакожъ извѣстно, что Пушкинъ, въ которомъ было такъ живо, такъ отзывчиво русское историческое и народное чувство, написалъ свои превосходные стихи на взятіе Варшавы и "Клеветникамъ Россіи" такъ сказать наперекоръ своимъ петербургскимъ друзьямъ и подвергся отъ пахъ жестокому порицанію. Однакожъ, когда, черезъ 30 слишкомъ лѣтъ. Государь Александръ Николаевичъ, лично мало расположенный къ Муравьеву, рѣшился,-- побуждаемы! истинно царскимъ инстинктомъ,-- поручить ему управленіе взволнованнымъ Сѣверо-Западнымъ краемъ, то при у*томъ знаменитомъ свиданіи 25 апрѣля 1863 года Муравьеву, по его словамъ, пришлось "выразить его величеству, что край тотъ искони русскій, но что мы сами его ополячили, и что опытъ 1831 года намъ не послужилъ въ пользу"! Казалось бы страннымъ, какимъ образомъ такое ополяченіе могло совершиться при энергической политикѣ Императора Николая, котораго русскій складъ мыслей и чувствъ повидимому не подлежитъ и сомнѣнію? Но во сколько главною задачею политики Императора Николая было предупредить внѣшними насильственными мѣрами всякую возможность возобновленія мятежа, во столько онъ и достигъ своей цѣли: при немъ никакая новая мятежная попытка ни въ Царствѣ Польскомъ, ни въ Западномъ краѣ была не мыслима, а еслибъ и проявилась, то разумѣется была бы немедленно энергически подавлена. Этотъ способъ дѣйствій оказался однако совершенно недостаточенъ для противодѣйствія польской крамольной интригѣ, производимой тайно, искусно, подъ покровомъ "преданности престолу" и мало доступной пониманію большинства русскихъ оффиціальныхъ дѣятелей той эпохи. Къ тому же. въ общественной средѣ, окружавшей Государя Николая Павловича, было, кромѣ доморощенныхъ иностранцевъ, довольно и иноплеменныхъ вліятельныхъ элементовъ, которые, конечно, вполнѣ благопріятствовали польскимъ проискамъ и благодаря которымъ народное русское направленіе въ русскихъ людяхъ всегда хитроумно выставлялось антиправительственнымъ, чуть не революціоннымъ. Русское чувство Государя не было достаточно просвѣщено русскимъ самосознаніемъ, работа котораго въ русскомъ обществѣ въ ту пору только что начиналась и подвергалась даже гоненію со стороны петербургскихъ правящихъ "сферъ". Не слѣдуетъ также забывать, что въ то время правительство звало и признавало такъ-сказать одну лишь помѣщичью Россію и только въ помѣщичьемъ классѣ видѣло себѣ опору. А между тѣмъ, въ Сѣверо-Западномъ краѣ единственнымъ носителемъ русскаго національнаго и государственнаго начала былъ именно не помѣщичій классъ, а народъ,-- Русскій народъ, закрѣпощенный польскимъ крамольнымъ панамъ и удерживаемый въ рабскомъ повиновеніи помѣщикамъ-Полякамъ всею тяжестью правительственной власти -- "уже по принципу", "порядка ради"! Съ кончиной же Императора Николая, кроткое, гуманное и либеральное управленіе Государя Александра II только ослабило суровость внѣшнихъ мѣръ предшествовавшаго царствованія относительно польскаго населенія, но не замѣнило ихъ никакою разумною энергическою политикою въ русскомъ національномъ смыслѣ. Казалось бы, именно къ ней и представлялся законный поводъ съ освобожденіемъ крестьянъ отъ крѣпостной зависимости... Но вѣдь тутъ помѣщиками были Поляки, предъ которыми русскія начальства, охваченныя дурманомъ "либерализма", сочли долгомъ вилять ужомъ, словно провинившіеся, и либерально преподнесли имъ въ жертву русскаго мужика! но польскіе вельможные паны сумѣли запугать русское правительство страхомъ развитія въ русскихъ народныхъ массахъ Западнаго края демагогическихъ опасныхъ инстинктовъ (какъ теперь нѣмецкое прибалтійское баронство старается застращать петербургскія власти призракомъ аграрнаго и соціалистическаго волненія среди Латышей и Эстовъ, потому только, что они чуждаются онѣмеченія и желаютъ распространенія на нихъ общаго дѣйствія русскихъ законовъ)! Въ своемъ сжатомъ, краткомъ, дѣловомъ изложеніи, слѣдующими яркими чертами рисуетъ Муравьевъ положеніе края, для умиротворенія котораго понадобился онъ въ 1863 году, который онъ умиротворилъ -- envers et contre tous, вопреки n наперекоръ петербургскимъ высшимъ вліятельнымъ лицамъ: "Политическое и нравственное положеніе губерній въ 1831 г, когда мятежники имѣли отличное регулярное войско и даже вели войну съ нами, иногда даже съ значительнымъ успѣхомъ, въ сравненіи съ тѣмъ, что было въ 1863 г, ясно доказываетъ, что правительство, въ теченіи послѣднихъ 30 лѣтъ, не только не принимало мѣръ въ уничтоженію въ краѣ польской пропаганды, но напротивъ того, по крайнему неразумѣнію мѣстныхъ и главныхъ правителей, давало всѣ средства къ развитію польскаго элемента въ краѣ, уничтожая всѣ бывшіе зародыши русскаго начала. Я не стану въ подробности упоминать о дѣйствіяхъ тѣхъ лицъ, которыя съ 1831 г. были главными на мѣстахъ распорядителями, о ихъ безсмысленности и неразумѣніи положенія края, польскихъ тенденцій, о незнаніи исторіи сей искони-русской страны, и постоянными ихъ увлеченіями призраками польскаго высшаго общества, пресмыкавшагося предъ ними и выказывавшаго преданность правительству, но не только тайно, а явно обнаруживавшаго свои тенденціи къ уничтоженію всего русскаго. Но все это привлекало на ихъ сторону генералъ-губернаторовъ, а въ особенности (привлекалъ послѣднихъ) женскій полъ, жертвовавшій честью и цѣломудріемъ для достиженія сказанныхъ цѣлей. Для исторіи нельзя однакоже умолчать о тѣхъ начальникахъ того края, которые наиболѣе ознаменовали себя подобными тенденціями и нанесли огромный вредъ могуществу Россіи въ той странѣ; это были: въ Бѣлоруссіи -- кн. Хованскій, ген.-ад. Дьяковъ и кн. Голицынъ; въ Вильнѣ -- кн. Долгоруковъ, Илья Гавриловичъ Бибиковъ {Не слѣдуетъ смѣшивать съ нимъ его брата Дмитрія Гавриловича Бибикова, бывшаго генералъ губернаторомъ въ Юго-Западномъ краѣ, и дѣятельность котораго была запечатлѣна. напротивъ, разумнымъ пониманіемъ дѣла, была направлена именно къ ослабленію власти польскихъ помѣщиковъ насъ крестьянами. Ему принадлежитъ мысль о введеніи инвентарей. Впрочемъ Юго-Западнаго края Муравьевъ и не касается.} и ген.-ад. Назимовъ. Вотъ рядъ людей, которые, при содѣйствіи подобныхъ же дѣятелей въ Петербургѣ, въ глубокомъ невѣдѣніи своемъ положили въ краѣ твердое начало польской пропагандѣ и впослѣдствіи развитію мятежа, стоившаго такъ дорого Россіи!..."

Далѣе:

"Манифестъ 19 февраля 1861 г. о прекращеніи крѣпостнаго права, по слабости и безпечности начальства, не былъ даже введенъ въ дѣйствіе! Крестьяне еще въ началѣ 1868 г. во многихъ мѣстахъ отправляли барщинную повинность или платили неимовѣрные оброки тамъ, гдѣ была прекращена барщина. Мировые посредники были всѣ избраны изъ мѣстныхъ помѣщиковъ и большею частью были агентами мятежа и даже главными тайными распорядителями онаго; въ уѣздахъ и въ городахъ учреждены были съѣзды помѣщиковъ и мировыхъ посредниковъ дли общихъ сговоровъ по устройству мятежа и увлеченію въ оный самихъ крестьянъ. Въ Вильну были вызваны почти всѣ помѣщики и мировые посредники въ февралѣ 1868 г. будто бы для обсужденій по крестьянскому дѣлу, но на этомъ и на подобномъ же съѣздѣ въ Ковно были положены начала для дѣйствій по мятежу и соединились обѣ партіи "бѣлыхъ" и "красныхъ", причемъ избраны для губернскихъ и уѣздныхъ городовъ по два делегата, которые бы наблюдали за дѣйствіями предводителей дворянства и самого правительства,-- и все это дѣлалось явно въ глазахъ того же правительства!.. Положеніе 19 февраля было превратно истолковано крестьянамъ; при составленіи же уставныхъ грамотъ отняты у нихъ лучшія земли и обложены высокими оброками, далеко превосходящими ихъ средства. Крестьянамъ объявили, что въ этомъ заключается дарованная Государемъ милость и свобода, и что ежели они пойдутъ въ мятежъ и будутъ помогать польскому правительству, то отдается имъ вся земля даромъ... Между тѣмъ тѣхъ крестьянъ, которые не платили возвышенныхъ оброковъ, подвергали строгимъ наказаніямъ, заключали въ тюрьмы, и малосмысленное мѣстное главное начальство, по ходатайству тѣхъ мировыхъ посредниковъ и помѣщиковъ, посылало войско для усмиренія мнимыхъ крестьянскихъ бунтовъ..

О, сколько страданій Русскому народу причинила эта "малосмысленость", сколько грѣха на душу русскаго правительства наложили они, малосмысленные слуги верховной власти и вся эта петербургская высшая общественная среда! По результатамъ своимъ эта "малосмысленность" граничитъ съ самой крамолой... Но нѣтъ, она не крамола, она только малосмысленность -- роковой удѣлъ всякаго вольнаго и даже невольнаго отступника своей народности... Сѣверо-Западный край изъ конца въ конецъ наполнялся мятежными шайками; русское имя, русская честь, русская власть, Русскій народъ подвергались оскорбленіямъ, поруганіямъ; русскихъ людей стали наконецъ грабить, закалывать, вѣшать,-- да, вѣшать: мы можемъ назвать трехъ православныхъ священниковъ повѣшенныхъ Поляками въ Минской и, кажется, Гродненской губерніи (въ пользу семействъ которыхъ мы собирали пожертвованія),-- а что же дѣлало въ это время русское правительство? Оно изощрялось въ взыскиваніи способовъ "примиренія" съ Поляками, способовъ, которые отвергались ими одинъ за другимъ, дѣлало имъ уступки за уступками, поступалось русскимъ достоинствомъ, русскимъ достояніемъ, только бы отклонить отъ себя упрекъ въ избыткѣ узкаго, "кваснаго патріотизма", въ "шовинизмѣ" (ничѣмъ вѣдь сильнѣе нельзя уязвить въ Россіи нашихъ высокопоставленныхъ интеллигентовъ!),-- только бы заслужить прощеніе отъ польскихъ пановъ и похвалу Европы русскому гуманизму и либерализму! И каковъ же это былъ либерализмъ, какова же это была гуманность? Не что иное какъ предательство вѣрнаго и приверженнаго русской власти крестьянина въ Бѣлоруссіи, въ Литвѣ, въ самомъ Царствѣ Польскомъ исконному врагу крестьянина и Россіи!.. Графъ Плятеръ, стоявшій во главѣ заговора въ Витебской и Виленской губерніи (заговора, котораго не видали, который отрицали мѣстныя русскія жандармскія власти!), напалъ съ своими сообщниками на казенный транспортъ съ оружіемъ и разграбилъ его, чѣмъ и обнаружился преждевременно польскій замыселъ и вооруженный мятежъ въ этой мѣстности. Поселенные тамъ старообрядцы, давно видѣвшіе польскія приготовленія, при первомъ покушеніи Плятера, вооружившись, отбили транспортъ, разсѣяли шайку, взяли самого Плятера, затѣмъ, видя бездѣйствіе правительства, стали сами укрощать мятежъ по Динабургскому и Рѣжицкому уѣздамъ, и помѣшали такимъ образомъ сформироваться собиравшимся мятежнымъ бандамъ. Чего инаго, казалось бы, какъ не искренней горячей благодарности русскаго правительства заслуживали старообрядцы,-- которые, какъ мы всѣ знаемъ, имѣли даже нѣкоторый поводъ, съ своей точки зрѣнія, быть не вполнѣ довольными русскою властью. И однакожь виленскій окружной жандармскій генералъ Гильдебрандъ всѣми средствами старался увѣрить, что въ краѣ нѣтъ никакого мятежа, что надобно смирить не Поляковъ, а русскихъ старообрядцевъ, возставшихъ противъ мѣстныхъ помѣщиковъ,-- и князь Долгоруковъ, начальникъ III Отдѣленія и шефъ жандармовъ, даже увѣрилъ въ томъ самого Государя, испросилъ уже и повелѣніе отправить войско и генерала для усмиренія старообрядцевъ. Въ то же время въ Царствѣ Польскомъ повелѣно было въ уѣздныхъ казначействахъ принимать на счетъ казны всѣ выдаваемыя мятежниками квитанціи за взимаемую ими контрибуцію!.. Въ то же время въ Петербургѣ принимался на аудіенціи у Государя графъ Замойскій, который настойчиво требовалъ возстановленія Польши въ предѣлахъ 1772 г. Въ то же время мятежникамъ объявлялась амнистія, если они къ положенному сроку положатъ оружіе (чего они, разумѣется, и не сдѣлали, а только пуще обнадежились въ своей силѣ). Въ то же время гродненскій губернскій предводитель дворянства, графъ Старжинскій, будучи, какъ говоритъ Муравьевъ, "протежированъ министромъ внутреннихъ дѣлъ", представлялъ ему, съ оффиціальнаго разрѣшенія, проекты о возстановленіи Литвы отдѣльной отъ Россіи, но соединенной съ Польшей, чествовался въ Петербургѣ, при дворѣ и въ высшемъ обществѣ... Дѣло дошло наконецъ до того, что пришлось укрощать мятежъ вооруженною силой, т. е. проливать ради польскихъ затѣй кровь русскихъ солдатъ, но и это, при шатости мысли въ самомъ правительствѣ, мало приносило пользы, потому что слишкомъ энергическія мѣры войску были воспрещены... Въ то же время сторону Поляковъ взяла вся Западная Европа, кромѣ Пруссіи. Борьба на мѣстѣ въ Сѣверо-Западномъ краѣ, говоритъ Муравьевъ, парализовалась, "при всей добросовѣстности Назимова (человѣка впрочемъ очень недалекаго) направленіемъ, которое давалось изъ Петербурга министромъ внутреннихъ дѣлъ" (впослѣдствіи, прибавимъ отъ себя, авторомъ романа "Лоринъ"" изъ свѣтской жизни,-- Валуевымъ), шефомъ жандармовъ Долгоруковымъ и министромъ иностранныхъ дѣлъ: первые двое заботились лишь о томъ, какъ склонить Поляковъ къ снисхожденію къ, а князь Горчаковъ, раздѣляя систему дѣйствій Валуева, Долгорукова и Велепольскаго, страшился еще угрозъ Западныхъ державъ",-- опасался серьезно войны. Когда Муравьевъ былъ отправленъ наконецъ въ Вильну, правительство признавало дѣло чуть не проиграннымъ, а себя чуть не побѣжденнымъ... "Только бы удержать намъ Литву", вотъ что высказывалось Муравьеву въ напутствіе при отъѣздѣ,-- а о Царствѣ Польскомъ не было уже и рѣчи!..

И вся эта грозная опасность, нависшая надъ Россіей, разлетѣлась словно дымъ, какъ только страхъ вынудилъ Петербургъ допустить къ дѣйствію (нечего дѣлать!) людей -- horribile dictu -- "патріотовъ", т. е. съ русскимъ образомъ мыслей, съ русскимъ чувствомъ и направленіемъ,-- дозволить свободное выраженіе русскаго общественнаго мнѣнія! Кто вывелъ тогда Россію изъ того позорнаго критическаго положенія, въ которомъ она находилась? Въ Сѣверо-Западномъ краѣ Муравьевъ, въ Царствѣ Польскомъ Милютинъ и князь Черкаскій, и сильнѣе всего, вызванный наглыми угрозами Запада, голосъ самого народа, раздавшійся въ тысячахъ адресовъ, обращенныхъ къ лицу Государя. Этотъ голосъ придалъ смѣлости и князю Горчакову, заслуга котораго, въ томъ, что онъ едвали не одинъ изъ правящихъ сановниковъ способенъ былъ внять народному голосу и одушевиться имъ. И что же? Достаточно было дать Европѣ достойный Россіи дипломатическій отпоръ, и Европа спасовала!... Изо всѣхъ лицъ, принявшихъ непосредственное участіе въ усмиреніи польской крамолы, конечно самый тяжкій жребій выпалъ именно Муравьеву, какъ первому начавшему дѣйствовать въ направленіи противоположномъ петербургской политикѣ, какъ выдержавшему наитруднѣйшую борьбу не съ польскимъ только, но съ петербургскимъ полонофильствующимъ ржондомъ, и наконецъ -- какъ принявшему на себя наибольшую долю хулы, упрековъ, клеветь, ругательствъ, чуть не гоненія за свершенный имъ спасительный подвигъ... Конечно, по усмиреніи края и по минованіи опасности, заслуги Муравьева были торжественно вознаграждены Государемъ. Однако же, съ исчезновеніемъ опасности быстро исчезла и самая о ней память: свѣжій вразумительный урокъ исторіи скользнулъ по петербургскимъ общественнымъ высямъ, даже не взрѣзавъ слѣда Муравьевъ сталъ козломъ отпущенія за всѣ грѣхи русскаго правительства противъ того фальшиваго, доктринерскаго либерализма, который вскорѣ, послѣ той грозной поры, снова водворился въ прежнее свое мѣсто жительства, т. е. въ освобожденныя отъ страха головы нашихъ бюрократовъ, съ такимъ "культурнымъ" презрѣніемъ судившихъ и рядившихъ кровные интересы русской народности! Самое имя Муравьева стало какъ бы опальнымъ. Скажутъ: не русскому направленію Муравьева отказывали въ сочувствіи, но его крутымъ, жестокимъ мѣрамъ... Фарисеи! Когда Поляки, издѣваясь, заворачивали кожу на груди убитыхъ русскихъ солдатъ, на подобіе красныхъ лацкановъ Преображенскаго мундира, и вѣшали ихъ въ такомъ видѣ на деревьяхъ, никто изъ нашихъ "либераловъ" и не думалъ приходить въ негодованіе,-- а казнь Плятера, Сѣраковскаго и нѣкоторыхъ мятежниковъ, пролившихъ не мало русской крови, привела ихъ, напротивъ, въ неописанный гнѣвный трепетъ! Повѣсятъ Поляки русскаго священника Бонопасевича, повергнутъ въ горе и нищету его семейство,-- это ничего; русскія дамы даже деньги собираютъ въ пользу плѣненныхъ злодѣевъ. Но вздумалъ Муравьевъ сжечь до тла усадьбу польскаго пана, убійцы Бонопасевича, и поразить польскіе умы такою небывалою и, въ сущности, некровавою расправой,-- "какое варварство" раздалось по всему Петербургу! А между тѣмъ, какъ справедливо замѣчаетъ Муравьевъ, усмиреніе польскаго мятежа даже и сравниться не можетъ, по малому числу жертвъ и по самому свойству репрессивныхъ мѣръ, съ тѣми способами усмиренія, къ которымъ прибѣгали Англичане при бунтахъ населенія въ Индіи,-- къ которымъ прибѣгали они и въ Ирландіи... И что въ сравненіи съ ними недавняя бомбардировка Александріи?

Но то Англичане! Что ни дѣлали бы они, они -- господа, хозяева культуры и цивилизаціи, имъ это можно,-- а намъ даже и защищаться отъ побоевъ культурныхъ рукъ не пристало! Такъ и теперь твердятъ корифеи нашего газетнаго либерализма, такъ твердили и тогда корифеи либерализма правительственнаго. Извѣстно, что Муравьевъ, убѣжденный, и весьма основательно, что "Поляковъ надобно бить по карману", обложилъ 10% сборомъ имѣнія польскихъ помѣщиковъ; мѣра оказалась вполнѣ дѣйствительной. Но "таково было увлеченіе высшей петербургской сферы -- говоритъ Муравьевъ -- что они, подстрекаемые польскою партіею, хватались за самыя нелѣпыя идеи, чтобъ только обвинить и обсмѣять" принятыя имъ необходимыя мѣры къ укрощенію мятежа; "они не хотѣли понять, что у Поляковъ нѣтъ настоящаго патріотизма, а лишь влеченіе къ своеволію и угнетенію низшихъ классовъ, что имъ хотѣлось возстановленія древнихъ правъ польской аристократіи, что имъ было нужно до невозможности поработить народъ и, выжимать изъ него сокъ, превращая его въ быдло (по польски значитъ: скотина); по сей-то причинѣ паны и вообще польская интеллигенція называли дѣйствія управленія разрушительными для общественнаго порядка и послѣдствіемъ системы соціалистовъ"... Въ Петербургѣ то же твердили, продолжаетъ Муравьевъ, ибо не понимали ни положенія края, ни необходимости утвердить въ немъ русскую народность: "министръ внутреннихъ дѣлъ и шефъ жандармовъ преимущественно противодѣйствовали и старались поколебать довѣріе Государя къ мѣстному (Муравьевскому) управленію, причемъ старались распространить мысль, что мѣры эти приведутъ къ гибельнымъ послѣдствіямъ въ самой Россіи, и потому министръ внутреннихъ дѣлъ долго не допускалъ обязательнаго выкупа крестьянами земель въ Западныхъ губерніяхъ"!..

"Свѣжо преданіе, а вѣрится съ трудомъ" -- хотѣлось бы сказать -- но увы! Можетъ-быть когда-нибудь стихъ этотъ придется и кстати, но еще не теперь. Никакого труда не требуется для того, чтобы повѣрить бывшему за двадцать лѣтъ, когда недавно, почти на дняхъ, видѣли мы и видимъ невѣроятное

Развѣ вскорѣ за Муравьевымъ, когда,-- по собственнымъ словамъ этого замѣчательнаго умомъ и характеромъ русскаго человѣка, этого "грознаго проконсула" и "палача", по выраженію иностранныхъ публицистовъ,-- оставалось только правительству "воспользоваться тяжкимъ урокомъ и положить конецъ польской кромолѣ въ Западномъ краѣ, признавъ его окончательно русскимъ, не силою оружія только, но моральнымъ въ немъ возрожденіемъ долго подавляемыхъ исконныхъ русскихъ началъ" -- не былъ назначенъ генералъ-губернаторомъ этого края Потаповъ? Потаповъ, который какъ бы поставилъ себѣ задачею рушить все сдѣланное Муравьевымъ, затоптать всѣ, весело взбѣжавшіе вверхъ изъ почвы русскіе ростки, разогнать всѣхъ хорошихъ, способныхъ русскихъ людей, повергнуть вновь въ уныніе духъ бѣлорусскаго населенія! Развѣ наконецъ не то же ли торжество, если не польской крамолы, то не менѣе вредной "малосмысленности", дерзко презирающей русскую народность и нагло рабствующей предъ "цивилизованнымъ Западомъ", явила намъ послѣдняя ваша война съ Турціей? Какъ тогда царь вѣрнымъ царскимъ инстинктомъ угадалъ -- кого было нужно послать въ Сѣверо-Западный край и вызвалъ бурю тайнаго негодованія въ окружающемъ его сонмѣ,-- такъ и въ 1876 году тотъ же царь, подъ наитіемъ духа исторіи, осѣнившаго его въ Московскомъ Кремлѣ, произнесъ свое знаменитое историческое слово, которымъ призвалъ весь свой народъ въ мощному единству мысли и дѣла съ собою; но едва лишь возвратился онъ въ Петербургъ, петербургская среда, даже съ необычной ей дерзостью, оплела его такою сѣтью противодѣйствія, что смутила и духъ царя, и духъ самого народа. Не она ли, эта "высшая петербургская сфера", по выраженію Муравьева, виновна во всѣхъ невзгодахъ войны? И если въ 1863 году -- совѣстно вспомнить -- у насъ опасались потерять даже Литву, то еще стыднѣе вспомнить, что послѣ блистательнѣйшихъ побѣдъ 1877 года, Россія и въ самомъ дѣлѣ добровольно потеряла значительную часть плодовъ побѣды и явилась на европейскомъ ареопагѣ въ качествѣ побѣжденной и подсудимой!! Это вѣдь еще невѣроятнѣе. Какъ въ 1863-мъ году, такъ и въ 1878 году никакою серьезною опасностью войны намъ ни откуда не угрожало, но въ 63-мъ году Россія разсѣяла призракъ однимъ твердымъ словомъ, а въ 78-мъ г.-- духа не стало! возобладало то самое противонародное направленіе, на которое указываетъ въ своихъ запискахъ и Муравьевъ. Чему нельзя повѣрить, если, всего четыре года назадъ, былъ возможенъ Берлинскій трактатъ! Если нашлись люди - и Россія ихъ именъ не забудетъ во вѣкъ -- которые особенно порадѣли надъ этимъ трактатомъ, съ необычайной угодливостью и поспѣшностью углаживая всѣ помѣхи для его заключенія!.. И развѣ теперь вполнѣ свободна "петербургская сфера" отъ этихъ враждебныхъ Россіи вліяній? Развѣ и теперь польскіе магнаты и нѣмецкіе бароны не представляются слабоумію нѣкоторыхъ нашихъ круговъ носителями консерватизма по преимуществу, чуть не самымъ благонадежнымъ элементомъ, которому, за такое достоинство, можно пожалуй и поступиться правами и благомъ преданнаго Россіи населенія и существенными интересами русской народности?...

Единственное консервативное и благонадежное напало управленія въ Россіи,-- оно же самое либеральное и прогрессивное,-- это начало національное русское; это то, что полезно и добро для Русскаго народа и государства. Оно же, по милости Божіей, по большей части не противорѣчивъ у насъ и требованіямъ высшей нравственной правды...