Аксаков Иван Сергеевич - О необходимости свободы для русской печати...

Сочиненія И. С. Аксакова.

Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860--1886

Томъ четвертый.

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886

О необходимости свободы для русской печати, какъ условія воздѣйствія ея на общественное мнѣніе Европы.

"День", 12 декабря 1864 г.

Не знаемъ, до всѣхъ ли нашихъ читателей допью извѣстіе, напечатанное въ газетѣ Министерства внутреннихъ дѣлъ, "Сѣверной Почтѣ", что проектъ новаго устава о печати уже внесенъ г. министромъ на разсмотрѣніе Государственнаго Совѣта. Это извѣстіе подтверждено было и другою оффиціальною газетою, "Биржевыми Вѣдомостями", которая добавила къ тому, что проектъ этотъ значительно измѣненъ и дополненъ противъ того, который еще въ 1862 г., какъ вѣроятно помнятъ читатели, былъ предоставленъ правительствомъ на общее литературное обсужденіе. Этотъ послѣдній проектъ, выработанный особой коммиссіей подъ предсѣдательствомъ статсъ-секретаря князя Оболенскаго, былъ въ свое время подробно разобранъ нами. Большинство публики находило его стѣснительнымъ. Но съ тѣхъ поръ многое перемѣнилось. Много тучъ, черныхъ и грозныхъ, заволакивало нашъ небосклонъ, но всѣ онѣ, одна за другою, сошли съ неба, такъ что теперь, казалось бы, ничто уже не должно мѣшать -- быть воздуху чистымъ я яснымъ, и солнцу свѣтить и грѣть всѣмъ своимъ животворнымъ свѣтомъ. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ не "се обстоятъ благополучно? Развѣ не одержали мы въ прошломъ году блистательную дипломатическую побѣду, разомъ выдвинувшую Россію изъ того положенія, которое она занимала послѣ Восточной войны, вновь на подобающее ей мѣсто въ сонмѣ Европейскихъ державъ? Развѣ не усмиренъ мятежъ, не раздавлена "стоглавая гидра крамолы", и -- самое дорогое стяжаніе -- развѣ не разъяснены вполнѣ тѣ темныя интриги, сѣти, ковы, которыми подкопался модъ насъ тайный непримиримый врагъ? Развѣ не всюду побѣдоносно и сильно правительство, на Кавказѣ, какъ и въ Польшѣ, на войнѣ, какъ и въ мірѣ, храбростью войскъ, какъ и признательностью и преданностью народа? Развѣ, наконецъ, не приводится самымъ счастливымъ образомъ къ концу величайшій и труднѣйшій изъ переворотовъ -- уничтоженіе крѣпостной зависимости 20 милліоновъ крестьянъ,-- развѣ милліонноустная слава, всемірно привѣтствовавшая нашу верховную власть именемъ "либеральнѣйшей" въ Европѣ власти и "освободительницы", не упрочилась еще прочнѣе, пространнѣе и долговѣчнѣе цѣлымъ рядомъ новыхъ либеральныхъ реформъ и самыхъ разнообразныхъ предположенныхъ улучшеній?... Конечно, многаго еще остается желать, но мы говоримъ здѣсь не о томъ, что можетъ представляться намъ съ нашей личной, частной точки зрѣнія, до которой нѣтъ никому дѣла, а о томъ, что представляется съ точки зрѣнія государственной. Въ этомъ послѣднемъ смыслѣ какой же самый злѣйшій врагъ нашъ въ Европѣ рѣшится сказать, что мы идемъ не впередъ, а назадъ? Отбитъ только оглянуться назадъ, за два года, чтобы убѣдиться, какъ несравненно выше, блистательнѣе стала Русская государственная власть, какъ несравненно крѣпче и выгоднѣе для нея занимаемая ею теперь политическая позиція. Гдѣ враги? они разсѣяны,-- теперь почти некого и нечего опасаться, и правительство рѣшительнѣе, чѣмъ когда-либо, можетъ приступить къ осуществленію своихъ "благихъ и либеральныхъ" предначертаній. Понятно послѣ этого, что измѣненія въ проектѣ князя Оболенскаго, составленномъ при иныхъ, самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, оказываются необходимыми...

Новый проектъ, по всей вѣроятности, будетъ скоро разсмотрѣнъ. Нужно ли говорить, съ какимъ нетерпѣніемъ ожидаемъ мы, редакторы, обнародованія этого новаго устава, отъ котораго зависитъ все будущее нашей журналистики? Да и одни ли редакторы? Всякій, кому сколько-нибудь дорогѣ судьба Русской мысли и Русскаго слова, съ такимъ же лихорадочнымъ вниманіемъ прислушивается ко всякимъ извѣстіямъ и слухамъ о содержаніи проекта и о ходѣ преній; да и кто же, сколько-нибудь грамотный и не пошлый чело* вѣкъ, не понимаетъ той Связи, какая существуетъ между литературою и законами о печати,-- той важности, которую имѣетъ литература для развитія и преуспѣянія народнаго во всѣхъ смыслахъ и отношеніяхъ. Мы не читали проекта и не обращаемъ вниманія на слухи; еслибъ не было надобности улучшить нынѣ дѣйствующее законодательство, равно какъ и положеніе нашей печати, не было бы, вѣроятно, и приступлено къ измѣненіямъ... Мы убѣждены,-- по крайней мѣрѣ позволено надѣяться,-- что новый уставъ поставитъ литературу и журналистику въ самыя благопріятныя условія для ихъ правильнаго развитія и будетъ вполнѣ согласенъ съ тѣмъ общимъ духомъ, которымъ запечатлѣны всѣ главныя реформы нынѣшняго царствованія, стяжавшія ему такую лестную славу -- во всемъ образованномъ мірѣ...

Нельзя не замѣтить, что въ послѣднее время Россія стала предметомъ особеннаго вниманія со стороны Европейской "прессы". Эта послѣдняя зорко слѣдитъ теперь не только за событіями внѣшними, не только за государственными мѣропріятіями, но и за происшествіями нашей общественной жизни. Почти всѣ главнѣйшія европейскія періодическія изданія обзавелись корреспондентами изъ Россіи, которые, въ угоду ли своимъ патронамъ и принципаламъ,-- или же по собственной близорукости, сообщаютъ не столько невѣрныя извѣстія, сколько невѣрную и неправильную оцѣнку явленій нашего внутренняго Русскаго міра. Такія корреспонденціи избавляютъ, повидимому, Западныхъ публицистовъ отъ упрека въ невѣжествѣ, въ незнаніи Россіи и ея домашнихъ обстоятельствъ; отъ подозрѣній въ умышленномъ искаженіи истины,-- но въ нихъ-то и заключается самая ядовитая ложь, требующая энергическаго противоядія со стороны Русскаго публичнаго, конечно не оффиціальнаго только, а именно общественнаго слова. Оффиціальныя обличенія не внушаютъ большаго кредита нашимъ заграничнымъ упрямымъ недругамъ. Поэтому, для успѣшнаго опроверженія всяческихъ клеветъ, распространяемыхъ на нашъ счетъ въ Европѣ и почерпаемыхъ будто бы изъ достоверныхъ источниковъ, необходимо, чтобъ Русская журналистика сумѣла занять почетное мѣсто въ Европейской прессѣ, чтобъ она снискала къ себѣ уваженіе и -- главное -- довѣріе, какъ къ самостоятельному органу общественнаго мнѣнія, чуждому всякихъ внѣшнихъ разсчетовъ и соображеній. Только поставленная въ выгодныя условія у себя дома, можетъ она, Русская журналистика, пріобрѣсть къ себѣ довѣріе за границей, и только пріобрѣтя это необходимое довѣріе, можетъ она оказать требуемую отъ нея услугу и государству и обществу.

Едвали еще кому нужно объяснять и доказывать -- какое значеніе имѣетъ теперь, въ наше время, общественное мнѣніе въ Западной Европѣ. Еще не очень давно, еще лѣтъ сорокъ тому назадъ, оно едва принималось въ разсчетъ,-- по крайней мѣрѣ еще не признавалось, какъ самостоятельная сила. Но съ тѣхъ поръ оно сложилось въ настоящую историческую силу, и лѣтописецъ позднѣйшихъ временъ необходимо долженъ отмѣтить общественное мнѣніе какъ главнѣйшаго двигателя новѣйшей исторической жизни Европейскихъ народовъ. Перечисляя своихъ сосѣдей, своихъ могучихъ союзниковъ или недруговъ, Россія, кромѣ четырехъ великихъ державъ Западной Европы, кромѣ Франціи, Англіи, Пруссіи и Австріи,-- должна признавать, по отношенію къ себѣ, еще пятую великую державу -- именно общественное мнѣніе Европы, державу могущественную и наиболѣе намъ враждебную. Наши дипломатическія и политическія связи съ Европейскими кабинетами могутъ находиться въ наилучшемъ видѣ, но мы не можемъ и не должны забывать про существованіе этой новой непріязненной силы, на время усыпающей, но всегда готовой возстать противъ насъ съ новою яростью. И именно только по отношенію къ Россіи это общественное мнѣніе является общественнымъ мнѣніемъ всей Европы, или пятою великою державою, какъ мы выразились,-- потому что для себя и у себя дома оно разбивается на общественное мнѣніе Франціи, Англіи, Германіи и т. д. Только противъ Россіи оно сплачивается въ единодушную враждебную силу и является -- какъ міръ Латино- Германскій противъ ненавистнаго ему православнаго Славянскаго міра. Такимъ образомъ Россіи приходится имѣть дѣло не только съ военнымъ и политическимъ могуществомъ Европы, но и съ могуществомъ ея общественнаго враждебнаго Россіи мнѣнія. Но какъ бороться съ этимъ могуществомъ? Противъ него нельзя выслать ни конницы, ни пѣхоты, ни артиллеріи, его не достанешь ни штыками, ни ядрами, его не уловишь въ дипломатическія сѣти,-- его не побѣдишь никакою государственною мощью, потому что область его дѣйствованія нисколько не государственная, и орудія его невещественныя. Съ нимъ, съ этимъ могуществомъ, можно бороться только такою же невещественною силою, и на его полѣ, т. е. на полѣ общественномъ, полѣ мысли и слова, короче -- на полѣ печати. Печать -- хотя и состоящая подъ закономъ, но не стѣсненная имъ, не лишенная свободы и самостоятельности, составляетъ главное орудіе этой новой пятой державы,-- печатью же только и можетъ бороться съ нею Россія -- печатью, разумѣется, поставленною въ равносильныя условія для борьбы... Неравенство этихъ условій съ нашей стороны упрочиваетъ побѣду за противною стороною. Европейской печати, служащей органомъ общественнаго мнѣнія, невозможно противополагать печать оффиціальную, потому что оффиціальные журнальные органы не могутъ служить выраженіемъ Русскаго общественнаго мнѣнія, да и не имѣютъ этого притязанія. Они не болѣе и не менѣе какъ органы правительственной власти, и не съ ними ищетъ имѣть дѣло Европейская публицистика. Они лишены въ ея глазахъ того нравственнаго авторитета, который принадлежитъ только общественному свободному искреннему мнѣнію,-- и какъ бы ни были убѣдительны доводы, приводимые оффиціальными Русскими журналами, Европейская журналистика умѣетъ всегда отъ нихъ уклониться подъ тѣмъ благовиднымъ, хотя и не всегда справедливымъ предлогомъ, что это говоритъ не искренній голосъ общества или народа, а голосъ власти... Въ томъ-то и состоитъ особенность нашего времени, что враждующія между собою державы въ Европѣ выставляютъ теперь, другъ противъ друга, непремѣнно знамя какой-либо идеи (искренно или неискренно, это иной вопросъ), справляются не столько о количествѣ, сколько о качествѣ войскъ, не столько о крѣпостяхъ, фортеціяхъ и цитаделяхъ, сколько о крѣпости духа и твердости убѣжденій,-- стараются, наконецъ, цѣлить преимущественно не въ амбразуры или бреши каменныхъ твердынь, а въ слабыя стороны соціальнаго устройства, народной нравственности и общественнаго развитія. Поэтому и для отраженія враговъ теперь уже недостаточны ни огромныя войска, ни неприступныя укрѣпленія, ни мониторы, ни стальныя ядра (хотя все это конечно необходимо), но необходимы въ особенности крѣпкія убѣжденія, свободно горящій и свободно творящій духъ жизни, щитъ нравственной идеи, орудія духовныя -- мысль, слово, печать.

Кто не помнитъ, какая доля участія въ Восточной войнѣ принадлежала общественному мнѣнію Европы? Привыкнувъ не обращать вниманія на силы невещественныя, мы были поражены тѣмъ единодушіемъ вражды, которое высказалось къ намъ со стороны Европейскихъ обществъ; намъ трудно было понять и повѣрить, что честолюбивые замыслы Наполеона нашли себѣ въ общественномъ мнѣніи такого могущественнаго союзника! Мы и не подозрѣвали этого могущества, а между тѣмъ ему, этому могущественному союзнику враждебныхъ намъ правительствъ, должна быть преимущественно приписана главная причина нашего неуспѣха. Съ этимъ могуществомъ мы тогда не умѣли еще бороться. Нужно ли также разсказывать про то, что еще у всѣхъ на свѣжей памяти,-- именно про участіе общественнаго мнѣнія Европы въ событіяхъ послѣднихъ лѣтъ, въ такъ-называемомъ Польскомъ вопросѣ, въ дипломатическомъ походѣ Европы на Россію, въ самомъ Польскомъ возстаніи, котораго оно было главною силою? Кто не помнитъ тѣхъ ироническихъ отзывовъ о нашей внутренней духовной цѣльности и крѣпости самого императора Наполеона, тѣхъ толковъ иностранныхъ газетъ, которыя, не имѣя возможности знать настоящаго общественнаго мнѣнія въ Россіи, не видя его и поэтому отрицая его самостоятельное существованіе, составляли свое сужденіе о нашемъ духовномъ настроеніи по тѣмъ Русскимъ изданіямъ, которыя выходили за границей и въ которыхъ онѣ думали видѣть выраженіе настоящей, свободной, Русской народной мысли? И только тогда, когда самая сила обстоятельствъ выдвинула впередъ силу печатнаго слова и у насъ въ Россіи, когда Европейская журналистика волей-неволей повѣрила, хоть на сей разъ, искренности этого слова, Европа увидѣла предъ собою такой грозный призракъ народнаго Русскаго мнѣнія, что отступила предъ нимъ, а Польскій вопросъ взошелъ въ совершенно новый, небывалый фазисъ. Очевидно, что эта вѣра Европы въ искренность нашего печатнаго общественнаго слова много способствовала нашей государственной побѣдѣ,-- и для пользы самого государства остается желать, чтобъ эта вѣра не колебалась, чтобъ не было никакого мѣста сомнѣнію Европы въ искренности и самостоятельности выраженія нашей настоящей общественной мысли... Всякое ослабленіе этой вѣры или тѣхъ выгодныхъ условій, въ которыя поставлена Русская печать относительно своего дѣйствія на общественное мнѣніе Европы, было бы торжествомъ для враговъ Россіи и сказалось бы самыми невыгодными для насъ послѣдствіями. Напротивъ, для пользы Россіи, въ видахъ даже чисто-государственныхъ, необходимо, чтобы авторитетъ Русскаго печатнаго слова за границею возрасталъ все сильнѣе и сильнѣе, чтобы оно заняло видное мѣсто въ Европейской публицистикѣ -- какъ самостоятельное выраженіе Русской общественной и народной мысли.

Но одну ли эту услугу оказала правительству Русская журналистика,-- за границею ли только проявилось ея значеніе? Какого бы ни были лично мы сами мнѣнія о Русской періодической печати за послѣднее время, и о тѣхъ результатахъ, которыхъ она достигла,-- но разсматривая дѣло съ точки зрѣнія чисто-государственной, нельзя не признать, что и здѣсь ея услуги правительству не менѣе важны. Кто, какъ не литература, являлся всегда самымъ усерднымъ поборникомъ правительственныхъ либеральныхъ реформъ, начиная съ освобожденія крестьянъ? Кто всего старательнѣе содѣйствовалъ ихъ осуществленію, кто всего ревностнѣе проводилъ ихъ въ общественное сознаніе и проводилъ успѣшно -- силою искренняго свободнаго сочувствія? Кто наиболѣе способствовалъ возрожденію Русской народности въ Западномъ краѣ и оживилъ его значеніе въ памяти нашего общества? Кто настойчивѣе, упорнѣе и единодушнѣе предъявлялъ требованіе гражданской честности и доблести, кто служилъ и служитъ нравственною грозою и карою на всякихъ нарушителей закона, на тѣхъ нарушителей, до которыхъ не можетъ иной разъ досягнуть законное правосудіе и которыхъ обуздать способно только одно общественное мнѣніе съ его органомъ -- журналистикою? Развѣ ослабѣлъ "патріотизмъ" при дѣятельности Русской періодической печати за послѣднее время, или преданность или усердіе къ службѣ? Развѣ затруднены отправленія органовъ, или парализировани какія-либо благія дѣйствія правительства? Развѣ вліяніемъ литературы разстроены какія-либо коренныя основанія нашего общественнаго благоустройства? Этого не скажетъ и самый отъявленный врагъ Русскаго просвѣщенія, а напротивъ признаетъ, что чѣмъ самостоятельнѣе стала Русская журналистика, тѣмъ искреннѣе, свободнѣе, самостоятельнѣе, а слѣдовательно и плодотворнѣе стало ея содѣйствіе либеральнымъ правительственнымъ реформамъ и начинаніямъ. Дѣятельность нашей журналистики, повторяемъ, можетъ иногда не нравиться намъ съ нашей личной, положимъ хоть такъ-называемой славянофильской точки зрѣнія ("День" смиренно сознаетъ, что онъ, въ отношеніи нѣкоторыхъ услугъ, никакъ не можетъ равнять себя съ прочими органами печати); но во всякомъ случаѣ, въ общемъ результатѣ, дѣйствительность заслугъ Русской журналистики предъ Русскимъ правительствомъ не можетъ, кажется, подлежать для него сомнѣнію,-- а степень заслугъ этихъ находится въ прямомъ соотношеніи со степенью искренности убѣжденій и слова, предоставленною нашей періодической печати внѣшними условіями.

Такимъ образомъ развитіе литературы и журналистики въ Россіи является важнымъ условіемъ нашего государственнаго и общественнаго развитія,-- и современная жизнь сложилась такъ, что она немыслима безъ дѣятельности общественнаго печатнаго слова. Само собою разумѣется, что эта дѣятельность подлежитъ такимъ же необходимымъ ограниченіямъ, какъ и всякая личная дѣятельность въ обществѣ, но въ томъ и состоитъ мудрость законодателя, чтобы этими необходимыми ограниченіями не стѣснить свободы роста и развитія такой полезной общественной силы, какова литература. Конечно, вездѣ и всегда были и будутъ неправильности, уклоненія отъ нормы, но это неизбѣжное зло всегда можетъ быть побѣждено избыткомъ добра. Свойство этого зла такого рода, что оно менѣе всего боится внѣшнихъ стѣсненій печати. Тогда какъ истина любитъ шествовать только прямымъ, честнымъ путемъ, ложь свободнѣе въ выборѣ путей, и находя прямой путь прегражденнымъ, свободно прокрадывается окольными, тайными, несослѣдимыми тропинками. Эту свободу зла и лжи можно побороть только свободою добра и истины... Если гдѣ особенно вредна монополія, такъ именно въ литературѣ, ибо всякое направленіе, какъ бы ни было оно истинно или похвально, можетъ впасть въ односторонность, а слѣдовательно и въ ложь. Противодѣйствіемъ такой монополія можетъ быть только одинаковость условій печати для всѣхъ, по возможности, мнѣній и направленій, и изъ столкновенія ихъ -- общество уже само безъ труда выразумѣетъ истину. Чѣмъ шире кругъ печатнаго слова, тѣмъ менѣе удобствъ для монополіи и всякихъ неправильностей. Такъ, напримѣръ, мы отъ всей души желали бы развитія провинціальной литературы, чтобы освободить наши провинціальныя общества изъ-подъ деспотизма литературы столичной, часто вовсе не знающей мѣстной провинціальной правды. Было бы напрасно, кажется намъ, опасаться, что журнализмъ въ Россіи можетъ достичь той степени развитія и силы, какъ на Западѣ. Дѣйствіе журналовъ въ Россіи ограничивается однимъ обществомъ, весьма не великимъ по своему количественному, а еще болѣе по своему качественному объему, и нисколько не простирается на 60-ти-милліонную массу Русскаго народа. Къ тому же, чѣмъ сильнѣе станетъ общество проникаться своею народностью, чѣмъ доступнѣе будетъ оно воздѣйствію народныхъ элементовъ, тѣмъ выше, нравственнѣе и благотворнѣе будетъ и дѣятельность нашей журналистики. По вашему мнѣнію, опасно не широкое развитіе, а именно стѣсненное и неправильное развитіе литературы, опасна не то-что искренность и самостоятельность убѣжденія, а именно неискренность и несамостоятельность,-- опасно не то-что правдивое, хотя бы и рѣзкое слово, но слово двусмысленное. Поэтому нельзя не пожелать въ заключеніе, чтобы наша печатная рѣчь была вполнѣ честна и чистосердечна, т. е. чтобы она была поставлена въ условія, при которыхъ могла бы достичь этихъ необходимыхъ для ея нравственнаго авторитета качествъ,-- чтобы наша журналистика пріобрѣла полное довѣріе къ себѣ въ Европѣ и была способна побѣдоносно состязаться съ враждебною намъ силою Европейскаго общественнаго мнѣнія, не навлекая на себя подозрѣнія въ неискренности... Процвѣтаніе наукъ, искусствъ и литературы составляетъ истинную славу царствъ -- учатъ насъ съ дѣтства; а кому же неизвѣстны условія, при которыхъ единственно это процвѣтаніе возможно?!.