Аксаков Иван Сергеевич - Еще о польских притязаниях на Западно-Русский край

Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.

Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860--1886

Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси"

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.

Статьи из газеты "День" (1863)

Еще о польскихъ притязаніяхъ на Западно-Русскій край.

Москва, 8-го февраля 1863 г.

Перейдемъ теперь отъ Царства Польскаго (о которомъ мы говорили въ предъидущей статьѣ) къ нашимъ Западно-Русскимъ губерніямъ, которыя Поляки до сихъ поръ считаютъ неотъемлемою частью Польши, и которыя -- собственно и составляютъ предметъ раздора между Русскими и Поляками.-- Эти губерніи -- Ковенская, Виленская, Гродненская, Могилевская, Минская, Витебская, Волынская, Подольская, частію Кіевская, входившія дѣйствительно, до 1772 года, въ политическія границы Польскаго королевства, подъ общимъ правленіемъ короля и Рѣчи Посполитой. То, что теперь называется славнымъ именемъ Царства Польскаго, въ сущности есть только одно Варшавское герцогство, т. е. та часть Польши, которая сначала по раздѣльному акту 1795 года досталась Пруссіи, потомъ передала была Наполеономъ Саксонскому королю и наконецъ, по рѣшенію Вѣнскаго конгресса, вновь значительно обрѣзанная и урѣзанная въ пользу Австріи и Пруссіи, поступила подъ верховное владычество Императора Александра, назвавшаго ее царствомъ и даровавшаго ей особую конституцію (впослѣдствіи уничтоженную). Понятно, что Поляку трудно примириться съ необходимостью принимать часть за цѣлое, и согласить громкое и пышное, лестное для народнаго самолюбія, названіе "Царства", способное уже само по себѣ возбудить въ могучей мѣрѣ пылкую политическую мечтательность и не въ такомъ страстномъ народѣ, каковъ Польскій,-- трудно согласить, говоримъ мы, это широкое слово съ тѣмъ -- относительно скуднымъ -- содержаніемъ, которое имѣетъ оно въ дѣйствительности. Но нельзя не принять во вниманіе, что настоящая Польша, т. е то органическое цѣлое, которое, въ числѣ разныхъ народныхъ личностей въ человѣчествѣ, составляетъ Польскую народную личность,-- простирается не на востокъ и юго-востокъ за предѣлами нынѣшняго Царства Польскаго въ Россіи, а на западъ, и частью на юго-западъ, во владѣніяхъ Пруссіи и Австріи. Если признавать за истину, что каждая народность, сама себя сознающая, чувствующая въ себѣ способность и силу жить своею личною жизнью и вносить вкладъ своей духовной личности во всемірно-историческое духовное развитіе человѣчества, имѣетъ право быть и жить и свободно развиваться (тѣмъ болѣе народность, уже заявившая себя, какъ нравственная личность, въ исторіи),-- то это право, безъ сомнѣнія, принадлежитъ и Польской народности. Впрочемъ, едвали когда общественное сознаніе не только Русскаго общества, въ тѣсномъ смыслѣ, но и самого правительства, отрицало за нею это право. По это право есть нравственное право самой народной личности, а нисколько не той политической, государственной личности, или, правильнѣе, формаціи, которую создаетъ себѣ народъ во внѣшнемъ своемъ историческомъ развитіи, путемъ завоеваній, союзовъ, случайныхъ нарощеній, сочетаній и другими искусственными случайными средствами,-- если только сама эта формація уже не сплотилась въ одно органическое духовное цѣлое. Примѣръ Австріи и Турціи всего ярче объясняетъ нашу мысль. Едвали кто станетъ доказывать нравственную правду этихъ двухъ историческихъ формацій, потому только, что онѣ сложились и существуютъ въ исторіи,-- точно также, какъ никто, неповрежденный душою, не станетъ отвергать, что племена входящія въ составъ этихъ государствъ, насильственно ли присоединенныя, или же способомъ болѣе мирнымъ, хотя бы посредствомъ брачныхъ договоровъ, какъ въ Австріи, имѣютъ, конечно, каждое, право на самостоятельную жизнь и развитіе своей народности, не исключая и самаго Турецкаго (у себя, на родинѣ) племени, ни тѣмъ менѣе Австрійско-Нѣмецкаго въ его племенныхъ предѣлахъ. Всѣ эти племена стремятся къ самостоятельному существованію, и въ этомъ отношеніи вполнѣ правы -- покуда ограничиваются предѣлами своей народности; но это право тотчасъ же прекращается или дѣлается сомнительнымъ, когда цѣлью стремленія становится не освобожденіе своей народности отъ чуждаго ига, а подчиненіе себѣ чужихъ племенъ и народностей, или возстановленіе бывшей когда-то политической формація, со включеніемъ другихъ племенъ и народностей. Такъ, вполнѣ сочувствуя свободѣ и самостоятельности Грековъ, мы считаемъ однакоже ихъ мечты о возстановленіи Византійской имперіи безумными и беззаконными; признавая вполнѣ всю нравственную основу требованій автономіи, предъявленныхъ Венгерцами, мы въ то же время признаемъ безнравственными ихъ притязанія на возстановленіе Венгерскаго владычества отъ Адріатическаго до Чернаго моря;-- желая всею душей политической независимости Сербіи и возсоединенія Сербовъ съ Сербами въ одно цѣлое, мы отвергаемъ ихъ право на подчиненіе себѣ Болгаріи въ силу какихъ-нибудь историческихъ преданій,-- и наоборотъ.

Однимъ словомъ, каждый народъ имѣетъ нравственное безусловное право на бытіе и самостоятельную жизнь только въ предѣлахъ своей народности: разумѣется, если этотъ народъ сознаетъ себя, вѣритъ въ себя, хочетъ жить и способенъ жить. Отсюда же вытекаетъ его право группироваться, собирать свои разрозненные члены въ одно цѣлое,-- какъ напр. право Итальянцевъ составить единую Италію, право Бѣлой, Великой, Малой, Червонной Руси сложиться въ единую великую Россію, право Поляковъ домогаться возсоединенія всѣхъ Поляковъ -- въ единую Польшу. Затѣмъ все, что касается политической внѣшней обстановки* которую создаетъ себѣ государственное бытіе народа,-- все это есть дѣло исторіи, безъ всякаго отношенія къ началу вѣчной правды, можетъ бить и не быть, подлежитъ всѣмъ случайностямъ историческимъ, всѣмъ условіямъ времени, мѣста, житейской необходимости, зависитъ отъ удачи, правильности развитія и степени внутренней притягательной и образовательной силы.

На этомъ основаніи и Поляки имѣютъ безусловное, несомнѣнное право стремиться къ свободѣ и независимости, не только духовной, но и политической, всей Польской народности, и лишены, напротивъ, всякого нравственнаго нрава требовать возстановленія прежнихъ предѣловъ -- не народности Польской, а Польскаго Королевства. То есть: требовать они, пожалуй, и въ правѣ, но сосѣднія страны точно въ такомъ же правѣ не соглашаться на подобныя требованія, особенно же, если послѣднія сопряжены съ потерею свободы самостоятельности для чужихъ народностей. Поэтому Поляки могутъ, не выходя изъ предѣловъ права, простирать свои виды на познанскую область, на Верхнюю Галицію, на тѣ части Польши, которыя населены природными Поляками и составляютъ цѣльное органическое тѣло Польской народности, которыя связаны съ нею неразрывными внѣшними и внутренними духовными, органическими нитями,-- но ихъ притязанія на Литву, Бѣлоруссію, Украйну, принадлежащія теперь Россіи и населенныя племенами, имѣющими свою самость, свою судьбу, свою духовную личность и волю, свои свободныя стремленія, независимыя отъ Польскихъ,-- эти притязанія частію положительно несправедливы и безнравственны, частію опираются на весьма сомнительныя основанія.

И такъ, совершенно законное, всѣмъ намъ Русскимъ сочувственное и въ принципѣ не отвергаемое даже и правительствомъ, право Польской народности быть Польскою и развиваться политически свободно и независимо, нисколько не предполагаетъ за Польшею права на подчиненіе или присоединеніе къ себѣ вышепоименованныхъ девяти губерній,-- потому, во 1-хъ, что эти 9 губерній принадлежатъ къ народности Литовской, Бѣлорусской, Малороссійской, а не Польской; во 2-хъ, потому, что участіе этихъ земель въ быломъ политическомъ устройствѣ Польскаго королевства не создаетъ права, а есть историческій фактъ, смѣнившійся инымъ, новымъ, историческимъ фактомъ, еще живущимъ и полнымъ могучей жизненной силы. Право владѣть землею другаго народа основывается или на завоеваніи, если самъ народъ не возстаетъ противъ этого факта и покоряется своей участи,-- или на добровольномъ сознательномъ согласіи народа, или на той духовной сваей, которою народъ господствующій успѣваетъ связать съ собою чужое племя, такъ сказать врастать, вобрать его въ свой организмъ, составить съ нимъ одно цѣлое: таковы, напримѣръ, взаимныя отношенія Альзаса и Франціи.

Ни на одно изъ этихъ основаній не могутъ опереться притязанія Польши на Западный край Россіи. О завоеваніи говорить нечего: это такое право, которое упраздняется фактомъ позднѣйшаго завоеванія. Добровольное согласіе? Дѣйствительно, Польша настойчиво указываетъ намъ на Люблинскую унію (въ смыслѣ гражданскаго союза) Литвы, во всемъ ея тогдашнемъ объемѣ, съ Польшею, и съ гордостью отряжаетъ пыль древности съ этого историческаго акта. Но не пускаясь въ споры о точномъ значеніи, правдивости, искренности и добровольности этого союза, весьма сомнительныхъ и отрицаемыхъ многими учеными,-- мы не можемъ признать правильнымъ подобное формальное, чисто внѣшнее основаніе. Съ 1569 года, когда состоялась эта гражданская унія, посягательства Польши на свободу вѣры православнаго населенія Литвы и Малороссіи, насильственное введеніе религіозной уніи, вмѣстѣ съ тщательнымъ угнетеніемъ мѣстной народности, измѣнили прежнее расположеніе этихъ странъ къ Польшѣ; а наконецъ разныя превратности историческихъ судебъ и уничтоженіе самаго политическаго бытія Польши -- уничтожили даже и формальную юридическую силу всякихъ условій и договоровъ. Актъ Люблинской уніи, свидѣтельствующій только о томъ, что Литва и Польша въ XVI-мъ вѣкѣ состояли между собою въ тѣсномъ гражданскомъ союзѣ, не можетъ быть пригоденъ для XIX вѣка и имѣть какое-либо обязательное значеніе для Литвы и для Польши, во 1-хъ потому, что актъ этотъ былъ нарушенъ отпаденіемъ Малороссіи, во 2-хъ потому, что нѣтъ ни прежней Польши, ни прежней Литвы въ политическомъ смыслѣ, а есть только Польская и Жмудская и Русская народности, имѣющія право, каждая, на самостоятельную жизнь и развитіе (что для Русской народности достигается только возсоединеніемъ съ Россіею). Подобнаго рода документа не властны распоряжаться деспотически судьбою народовъ, если перестаютъ быть выраженіемъ живаго народнаго сознанія. Однимъ словомъ, всѣ прежніе договоры, акты и пакты сонма Польскаго королевства съ прочими народами -- нынѣ не дѣйствительны безъ новаго, современнаго заявленія подобныхъ же требованій -- со стороны этихъ народовъ. Въ этомъ отношеніи права у Польши нѣтъ никакого, и Польскій Сеймъ, компетентый въ дѣлѣ Польской народности, превысилъ бы кругъ своей власти, еслибъ сталъ требовать возвращенія Литвы. Только самой Литвѣ могло бы принадлежать право располагать своею участью, если бы почему-либо пришлось поднять вопросъ объ ея участи; но, серьезно говоря, этого вопроса, по крайней мѣрѣ для большей части нашихъ Западныхъ губерній, вовсе и не существуетъ: адресы Подольскихъ или Могилевскихъ дворянъ, конечно, не могутъ быть приняты за голосъ всего края. Тѣмъ не менѣе, было бы, кажется, не безполезно, при настоящемъ положеніи дѣлъ, услышать этотъ голосъ, дать возможность краю вправить всенародно, предъ Россіей, свое отношеніе къ ней, посредствомъ какого-нибудь общаго представительнаго собора и тѣмъ самымъ отнять послѣднія надежды у Польской дерзкой мечтательности.

Наконецъ, есть еще третіе основаніе, на которое, болѣе чѣмъ на какія-либо другія, ищутъ опереться Поляки въ своихъ неукротимыхъ стремленіяхъ видѣть Польшу возстановленною въ прежнемъ политическомъ могуществѣ и объемѣ. Они проповѣдуютъ изустно и печатно, въ Россіи я за границей, что весь этотъ Западный край,-- всѣ эти 9 губерній связаны съ Польшею всѣми духовными и нравственными сторонами своего бытія, или, такъ сказать, получили свое "пакибытіе" въ Польской народности, запечатлѣны ея духомъ, ея цивилизаціею, живутъ одними съ нею политическими и нравственными вѣрованіями. Однимъ словомъ, если народонаселеніе въ этихъ губерніяхъ не Польскаго происхожденія, то оно, по мнѣнію Поляковъ, такъ ополячено, что составляетъ съ Польскою народностью какъ бы одно цѣлое. Если имъ указываешь на массу простаго народа, рѣзво отличающуюся отъ Польскаго -- языкомъ и вѣрою, то они говорятъ, что народъ -- это bydlo, скотъ, что сила не въ немъ, а въ шляхтѣ, что народность состоитъ не въ языкѣ и вѣрѣ народныхъ массъ, а въ "культурѣ" и такъ сказать въ политическомъ вѣроисповѣданіи, въ политической національности образованныхъ классовъ. Этотъ щекотливый вопросъ служитъ обыкновенно предметомъ полемики между Русскими и Поляками -- самой горячей, самаго раздражительнаго свойства,-- и настоятельно требуетъ разрѣшенія, потому что неразрѣшенный -- онъ порождаетъ тучу самыхъ странныхъ и опасныхъ по своимъ послѣдствіямъ недоразумѣній. "День" уже не однажды касался именно этой, не политической, а общественной стороны польско-Русскаго вопроса и конечно не одинъ разъ подвергнетъ этотъ предметъ самому тщательному изслѣдованію,-- но тѣмъ не менѣе мы считаемъ необходимымъ сказать и здѣсь, вкратцѣ, нѣсколько словъ въ отвѣтъ на притязанія Поляковъ.

Прежде всего замѣтимъ, что эти 9 губерній, доставшіяся намъ по тремъ раздѣламъ Польши, никакъ не могутъ быть подведены подъ одинъ народный нравственный и духовный уровень, и представляютъ въ самомъ отношеніи своемъ къ Польшѣ такое различіе, котораго важность, какъ намъ кажется, еще мало оцѣнена нашими государственными людьми и нашимъ обществомъ. Въ этихъ 9 губерніяхъ постоянно пребываютъ и дѣйствуютъ четыре народныхъ элемента: Польскій, Литовскій, т. е. собственно Жмудскій, Бѣлорусскій и Малорусскій,-- четыре племени, чисто Польское, въ лицѣ Польскихъ колонистовъ или находниковъ, Литовское или Жмудское, Бѣлорусское и Малорусское или Южно-Русское; двѣ вѣры, два просвѣтительныхъ начала, обусловливающихъ разность цивилизацій и всѣхъ духовныхъ проявленій человѣка, Латинское вѣроисповѣданіе и Православное. Та безнравственная сдѣлка, та безобразная помѣсь католическаго изобрѣтенія, то химическое третіе, которое духовными химиками-іезуитами составлено было изъ Латинства и Православія и которое съ такимъ жестокимъ насиліемъ господствовало въ Западномъ краѣ въ теченіи болѣе двухъ столѣтій,-- унія, однимъ словомъ, теперь уже не существуетъ оффиціально, хотя послѣдствія ея еще видимы и живы. Наконецъ, къ довершенію этой характеристики, необходимо принять во вниманіе два соціальныхъ элемента: простой народъ я дворянство или шляхту, раздѣленныхъ между собою не только сословною враждою, во и разницею вѣръ, обычаевъ и самаго языка. Можно сказать положительно, что всѣ высшіе классы (всякая губернія представляетъ, впрочемъ, нѣкоторую постепенность), обладающіе поземельной собственностью, образованіемъ, средствами духовными и матеріальными, принадлежитъ Польской народности, не столько но происхожденію (они большею частью Русскіе туземцы), сколько по духу, нравамъ, жизни, религіознымъ и политическимъ вѣрованіямъ. Представителями мѣстной Русской народности являются только: простой народъ и Православное духовенство.

Всѣ эти отношенія опредѣляются довольно точно статистическими цифрами, которыя читатель можетъ прочесть въ 4 книжкѣ "Вѣстника Западной и Юго-Западной Россіи" и которыя мы въ подробности перепечатаемъ въ слѣдующемъ No.

Но, какъ мы сказали, Поляки относятся съ презрѣніемъ къ этимъ статистическимъ выводамъ, указывая на нравственную силу и права образованнаго общества. Мы и сами знаемъ, что для полноты народнаго органическаго развитія необходимъ, кромѣ элемента простонароднаго, элементъ общества какъ среды, выражающей въ себѣ народное самосознаніе. По этой средѣ можно, при правильности отправленій организма, заключать и о всемъ народѣ, и въ направленіи среды видѣть направленіе всего народа (и простонародья включительно). Но если эта среда, замкнувшись въ сословіе и оградившись сословными привилегіями и предразсудками отъ непосредственнаго воздѣйствія на нее простонароднаго быта,-- если эта среда измѣняетъ тому, что составляетъ самую субстанцію народнаго духа, чѣмъ народъ живетъ и отличается отъ другихъ народовъ, въ чемъ выражается его личность, его право на духовное самостоятельное бытіе,-- такая среда не можетъ назваться народнымъ обществомъ, не имѣетъ права быть представителемъ духовныхъ стремленій народа: цѣльность организма нарушается; въ жизни страны возникаютъ два противорѣчащихъ другъ другу строя. Это противорѣчіе перестаетъ быть противорѣчіемъ, когда самый простой народъ становится совершенно равнодушенъ къ своей духовной личности, къ своей народности, или весь переходитъ на сторону общества,-- какъ напр. безвозвратно погибшіе или онѣмеченные Прибалтійскіе Славяне. Но если народъ неравнодушенъ и упорно сберегаетъ свою народность, или если счастливыя историческія обстоятельства пришли къ нему на помощь и онъ громко заявилъ о нравахъ своего личнаго бытія въ числѣ народовъ,-- тогда противорѣчіе становится рѣзче и притязанія общества являются безнравственными и деспотически беззаконными. На всѣ праздные Польскіе толки о правахъ образованнаго общества и о томъ, гдѣ и въ чемъ слѣдуетъ искать народность, грубо, но краснорѣчиво отвѣчаютъ историческіе факты; возставшіе казаки въ первой половинѣ XVII вѣка показали довольно убѣдительно Полякамъ -- Польская ли или Русская народность преобладала въ Украйнѣ, и разрѣшили вопросъ совершенно не логически съ Польской точки зрѣнія, отложившись со всей Украйной обоихъ береговъ Днѣпра въ подданство Русскаго православнаго государя. Еслибъ неуклюжая Русская политика XVII вѣка съумѣла удержать за собою правый берегъ Днѣпра, не могло бы быть нынѣ и рѣчи о Подольской и Волынской губерніяхъ, и даже о самой Галиціи.-- Впрочемъ и на Польской вопросъ: въ чемъ состоитъ народность, можно отвѣчать,-- что личность народа точно также, какъ и личность человѣка, опредѣляется изъ себя самой, что этотъ неискренній вопросъ равняется вопросу -- отчего Россія -- Россія, Франція -- Франція, Польша -- Польша, а не Голландія; -- что народность сама даетъ себя знать и заявляетъ о своемъ нравѣ, что наконецъ ея духовная сущность выражается преимущественно въ бытѣ, языкѣ, умственномъ складѣ, нравственномъ идеалѣ, и, въ средѣ народовъ христіанскихъ, въ вѣроисповѣданіи. Послѣднее такъ важно, такъ обхватываетъ собою, какъ воздухъ, всѣ явленія народной жизни и даетъ народу внутреннее опредѣленіе, что Русскій человѣкъ рѣшительно немыслимъ внѣ Православія. Поэтому, въ нашихъ Западныхъ губерніяхъ, гдѣ происхожденіе не рѣшаетъ мороси -- кто Русскій и кто Полякъ, ибо оба туземцы, оба происхожденія Русскаго,-- тамъ вѣроисповѣданіе остается единственнымъ и почти безошибочнымъ качественнымъ признакомъ -- къ какой народности причисляетъ себя человѣкъ.

И такъ мы полагаемъ, что въ нашемъ Западно-Русскомъ краѣ (т. е. въ губерніяхъ Подольской, Волынской, Могилевской, Минской, Витебской, кромѣ четырехъ уѣздовъ, части Гродненской и Виленской), коренною основною стихіею народности должна быть признана народность простонародья, оставшагося вѣрнымъ своему первоначальному народному типу; что Польская народность является въ нихъ, въ общественной средѣ, какъ ополяченіе, слѣдовательно какъ уклоненіе отъ основнаго народнаго типа, т. е. какъ измѣна своей народности,-- измѣна невольная и въ преемствѣ поколѣній не ощущаемая какъ измѣна, точно также, какъ не ощущаютъ въ себѣ измѣны относительно Чешской народности Чехи -- Шварценберги, Виндишгрецы, и другіе вѣрные столбы Австрійской имперіи. Слѣдовательно -- весь вопросъ заключается въ томъ, въ какой степени ополяченіе проникло собою всѣ классы народа: ополяченіе однихъ высшихъ классовъ, покуда масса народа вѣрна своему народному типу, покуда Южноруссы и Бѣлоруссы еще Руссы, а не Поляки,-- не даетъ ни малѣйшаго права считать страну принадлежащею по своему духу къ Польской народности: простой народъ еще хранитъ въ себѣ залогъ будущаго возрожденія и можетъ выработать изъ себя новое народное общество. Такъ было и въ Чехіи: аристократія давно отреклась отъ преданій Гуситства, уседно окатоличилась, забыла свою народность и вѣру, и пристала къ "высшей культурѣ" Германской; Германская наука и поэзія обогащались трудами Чешскихъ ученыхъ и поэтовъ; Германія съ неменьшею, если не большею увѣренностью въ единствѣ относилась къ Богеміи, какъ и Польша къ Западнорусскому краю: Чешская народность была принадлежностью грубыхъ низшихъ сословій. Если Русское дворянство теперь въ нашихъ Западныхъ губерніяхъ служитъ главнымъ оплотомъ Польской народности -- католицизма, если Мицкевичи, Костюшки. Литвины или Бѣлоруссы происхожденіемъ, составляютъ славу и гордость Польши,-- то это еще не значитъ, чтобы со временемъ въ этихъ самыхъ краяхъ не возникло,-- какъ въ Чехіи Чешское, туземное Русское общество, которое разсѣяло бы всякое сомнѣніе въ томъ: Русской ли это край, или Польской, подобно тому, какъ исчезла всякая тѣнь сомнѣнія на счетъ правъ Чешской народности въ Богеміи.

Конечно, въ Богеміи было больше элементовъ для образованія народнаго общества,-- именно тамъ было среднее городское сословіе, которое и теперь заключаетъ въ себѣ всю духовную силу Чешской народности. Въ Бѣлоруссіи же, напр, нѣтъ Русскаго средняго сословія: торговый классъ и главное населеніе городовъ состоятъ изъ Евреевъ и шляхты, и народность, въ самомъ неразвитомъ грубомъ видѣ, хранится только въ народѣ. Такъ говорятъ Поляки,-- но это не совсѣмъ справедливо. Есть и въ народѣ сила мыслящая или такъ-называемая интеллигентная,-- это бѣлое духовенство; оно, во времена. уніи, не дало уніи превратиться въ Латинство; оно сберегло въ народѣ память его происхожденія и древняго благочестія; оно, до самаго уничтоженія уніи, было самымъ живымъ духовнымъ и политическимъ двигателемъ народнымъ. Съ тѣхъ поръ, однако, какъ совершилось возсоединеніе уніи съ православіемъ, и вѣковое стремленіе, казалось, достигло желаемой цѣли; съ тѣхъ поръ, какъ въ церковную жизнь православія въ этомъ краѣ внесена была та оффиціальность, которая такъ знакома намъ въ Россіи и такъ незнакома была нашимъ Западнымъ губерніямъ,-- бѣлое духовенство упало нѣсколько въ своемъ значеніи до того общаго низкаго уровня, на которомъ, къ несчастію, стоятъ сельскіе священники у насъ въ Россіи. Поднять его значеніе, освободить отъ стѣснительныхъ путъ церковной оффиціальности и церковной бюрократіи, дать ему просторъ для дѣятельности, наконецъ признать его представителемъ народной интеллигентной силы, и въ этомъ качествѣ предоставить ему политическія права наравнѣ съ прочими сословіями, голосъ и участіе въ новыхъ земскихъ или въ тѣхъ представительныхъ мѣстныхъ и общихъ учрежденіяхъ, какія могутъ быть созданы, вотъ что является намъ неотложною потребностью для Западно-Русскаго края. Конечно, было бы справедливо, по нашему мнѣнію, предоставить такое же положеніе и всему бѣлому духовенству въ Россіи, но въ тѣхъ Западныхъ губерніяхъ, гдѣ Русскій народный и православный элементъ хранится только въ простомъ,-- загнанномъ, угнетенномъ народѣ и въ духовенствѣ, это не только справедливо, но неотложно-необходимо.

Мы оставляемъ до другаго раза ближайшее разсмотрѣніе -- въ какой мѣрѣ и постепенности находится ополяченіе и слѣдовательно господство Польскаго елемента въ девяти губерніяхъ, присоединенныхъ къ намъ отъ Польши,-- а теперь, такъ какъ наша статья я безъ того вышла слишкомъ длинна, сдѣлаемъ окончательный выводъ изъ всего нами сказаннаго:

1) Признавая за Польскою, какъ и за всякою другою народностью, полное нравственное право на свободу бытія, жизни и вообще на политическую независимость, мы нисколько не признаемъ нравственнымъ правомъ притязанія Польши на возстановленіе ея прежней политической формаціи, внѣ тѣсныхъ предѣловъ Польской коренной народности.

2) Литва, Бѣлоруссія и Украйна ни въ какомъ случаѣ же могутъ быть предметомъ политическаго права для Польши, потому уже, что сами полноправны рѣшить вопросъ по своему усмотрѣнію: всѣ прежніе старые договоры и акты не имѣютъ теперь ровно никакой силы.

3) Напротивъ того, Россія имѣетъ нравственное право на возсоединеніе съ Бѣлою и Южною Русью, такое же какъ Польша на возсоединеніе съ Познанью и Краковомъ, какъ Италія на единую Италію.

4) Единственнымъ нравственнымъ основаніемъ для своихъ притязаній, предъявляютъ Поляки ополяченіе и окатоличеніе всего образованнаго общества, высшихъ образованныхъ классовъ населенія, принадлежащихъ не по происхожденію, а по духу, по цивилизаціи и преданіямъ прошлой политической жизни, всецѣло къ Польской народности.-- Но это право, тождественное съ правомъ Австрійцевъ на Чехію и на прочія Славянскія земли, въ которыхъ аристократія давно онѣмечилась и объавстрилась, не имѣетъ никакой силы тамъ, гдѣ простой народъ остался вѣренъ своему коренному народному Русскому типу и Православію, и такимъ образомъ хранитъ въ себѣ залогъ возрожденія и возможность образовать новое народное общество въ замѣнъ ополяченнаго. Тамъ же, гдѣ народъ, не будучи Польскимъ по происхожденію, перешелъ въ Латинство, напр. Жмудь въ Виленской и Ковенской губерніяхъ,-- это право подчиняется или высшихъ политическимъ соображеніяхъ, или же самостоятельному рѣшенію самого народа

5) Слабость Западно-Русскаго края составляютъ въ настоящее время: отсутствіе Русскаго туземнаго общества, недостатокъ образованія я безсиліе -- единственной народной духовной силы -- духовенства.

6) Вообще, по нашему мнѣнію, оказывается необходимымъ, кромѣ частныхъ мѣръ:

Услышать голосъ всѣхъ населеній края, потому что до сихъ поръ, къ несчастію, далъ себя слышать только голосъ ополяченныхъ дворянъ и помѣщиковъ, выразившійся отчасти и въ адресѣ Подольскихъ дворянъ,-- услышать наконецъ голосъ Русскаго народа и духовенства, и конечно не на польскомъ сеймѣ,-- на который уже заранѣе приглашаютъ Поляки Западно-Русскую шляхту.

Предоставить просторъ я свободу отъ излишнихъ церковно-оффиціальныхъ стѣсненій -- дѣятельности Западно-Русскаго духовенства и датъ ему право представительства въ будущихъ земскихъ учрежденіяхъ и голосъ въ земскомъ дѣлѣ.

Наконецъ,-- что уже относится къ области нашей общественной, а не государственной дѣятельности и иниціативы,-- всѣми силами содѣйствовать распространенію въ Западно-Русскомъ народѣ образованія. Читатели наши найдутъ въ этомъ же No двѣ статьи, которыя могутъ дать имъ понятіе, въ какомъ жалкомъ состояніи находится дѣло народнаго образованія въ Бѣлоруссіи и Литвѣ, и какъ несостоятельны сами по себѣ, въ этомъ отношеніи, оффиціальныя средства.

Мы предполагаемъ въ особыхъ статьяхъ развитъ подробнѣе наши мысли по всѣмъ поставленнымъ нами вопросамъ. Польско-Русская общественная и политическая задача такъ важна, такъ съ каждымъ днемъ разрѣшеніе ея становится настоятельнѣе, что каждый, по мѣрѣ силъ своихъ, долженъ принять въ немъ участіе: еслибъ мы были менѣе равнодушны и безпечны ко всякому общественному дѣлу, многія лишнія затрудненія, которыя теперь встрѣчаетъ Россія, были бы издавна отстранены, и многое зло исправлено... Примемся ли мы наконецъ за дѣло?