Аксаков Иван Сергеевич - О том, что желательно бы иметь в Прибалтийской окраине русский, а не немецкий университет

Сочиненія И. С. Аксакова.

Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дѣла Россіи. Статьи изъ "Дня", "Москвы" и "Руси". Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860-1886. Томъ шестой

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887

О томъ, что желательно бы имѣть въ Прибалтійской окраинѣ русскій, а не нѣмецкій университетъ.

"Русь", 15-го іюня 1884 г.

Не знаемъ обратило ли большинство нашихъ читателей какое-либо вниманіе на помѣщенную въ 8 No "Руси" корреспонденцію изъ Дерпта, подъ названіемъ "Курьезный случай"; но она не осталась незамѣченною въ той средѣ, гдѣ этотъ случай произошелъ, и, если не ошибаемся, даже въ той, которой о семъ вѣдать надлежитъ, -- да и касается-то она не частнаго или мѣстнаго только интереса, но и вопросовъ обще-государственнаго значенія. Дѣло шло о замѣщеніи въ Дерптскомъ университетѣ каѳедри международнаго и государственнаго права, на которую большинствомъ юридическаго факультета и университетскаго Совѣта избранъ нѣкій г. Ѣ., авторъ неизвѣстнаго намъ изслѣдованія (на нѣмецкомъ языкѣ) о "вооруженномъ нейтралитетѣ", созданномъ Императрицею Екатериною II, и по словамъ нашего корреспондента -- "мѣстный балтійскій патріотъ".... Меньшинство Совѣта, и не малочисленное, опротестовало выборъ, отрицая или обезцѣнивая ученыя достоинства г-на Б.; поднялись оживленныя пререканія, взволновавшія весь университетскій мірокъ, а съ нимъ, отчасти, я болѣе широкій кругъ общебалтійской провинціальной интеллигенціи; большинство же, для подтвержденія своего выбора, прибѣгло къ авторитету цѣлой дюжины иностранныхъ "корифеевъ науки", которые и дали благопріятный о "молодомъ ученомъ" отзывъ; обѣ стороны апеллировали наконецъ къ высшей инстанціи въ Петербургѣ... Каково было ея рѣшеніе -- намъ неизвѣстно, да признаться сказать, споръ объ ученой правоспособности г-на Б. насъ мало интересуетъ: ни подтверждать, ни оспаривать его научныя заслуги мы не намѣрены.... Насъ занимаетъ здѣсь лишь тотъ общій вопросъ, который напрашивается самъ собою при обсужденіи частностей настоящаго дѣла и различныхъ отзывовъ pro и contra, поступившихъ въ редакцію по поводу помѣщенной въ "Руси" корреспонденціи.

Такъ, одинъ изъ петербургскихъ защитниковъ спорнаго кандидата на профессуру (самъ лично къ Дерптскому университету вовсе не принадлежащій) пояснялъ намъ всю эту исторію тѣмъ, что "въ Совѣтѣ Дерптскаго университета существуютъ двѣ партіи: одна желаетъ непремѣнно замѣщать каѳедры иностранными учеными, выписанными изъ Германіи; другая -- русскими подданными нѣмецкаго происхожденія". Обращаясь къ нашему "патріотическому чувству", авторъ письма ставитъ вопросъ: "кому же должно быть отдано преимущество -- чужимъ или своимъ подданнымъ?".... То есть, говоря другими словами: кому слѣдуетъ оказывать преимущество -- чужимъ или своимъ Нѣмцамъ? Не отвѣчая пока на самый вопросъ, не можемъ не остановиться на самой постановкѣ вопроса. Не представляется ли она странною и даже совсѣмъ необычайною? Не о томъ бы, казалось, слѣдовало спросить себя: какой для насъ Нѣмецъ лучше, выписной или невыписной,-- а о томъ: зачѣмъ вообще Нѣмецъ непремѣнно здѣсь нуженъ? Дѣло идетъ вѣдь объ университетѣ не въ Германіи, а въ Россіи, объ Императорскомъ университетѣ въ Прибалтійскихъ губерніяхъ Россійской Имперіи, составляющихъ нераздѣльную ея часть. То-то и диковинно, что Дерптскій университетъ -- Императорскій Россійскій... нѣмецкій,-- нѣмецкій по языку преподаванія и управленія, хотя и содержимый на счетъ русскаго государственнаго бюджета, на средства Русскаго народа и Русской державы, даже не на иждивеніе мѣстнаго нѣмецкаго населенія упомянутыхъ трехъ губерній! Этого нѣмецкаго населенія въ Прибалтійской окраинѣ, на все число ея жителей (съ небольшимъ 2 милліона) считается всего-то не много болѣе 100 тыс. душъ, т. е. около 5 или 6%!.. Подобной аномаліи не встрѣчается ни въ одной странѣ міра. Германія имѣетъ у себя только германскіе университеты, Франція -- французскіе, Англія -- англійскіе, Италія -- итальянскіе, въ Австрійской имперіи находятся, правда, кромѣ нѣмецкихъ и мадьярскій и польскій университеты (чешскій еще не вполнѣ устроился), но Нѣмцы вѣдь не тратятся на содержаніе ни мадьярскаго, ни польскаго университетовъ...

Если, продолжаетъ защитникъ г. Б. (самъ авторитетный ученый),-- "г. Б. не будетъ утвержденъ профессоромъ, такъ ему ничего другаго не остается, какъ уйти въ Германію, гдѣ, при своихъ способностяхъ, онъ навѣрное получитъ каѳедру, -- и такимъ образомъ увеличится еще однимъ число русскихъ подданныхъ, занимающихъ университетскія каѳедры въ Германіи и которыхъ теперь тамъ около сорока!".... Неужели же у насъ въ Россіи такой избытокъ ученыхъ людей!" восклицаетъ, съ патріотическою горечью, почтенный петербургскій корреспондентъ.... Восклицаніе это едвали умѣстно. Въ русскихъ ученыхъ и дѣльныхъ людяхъ у насъ безъ сомнѣнія излишества нѣтъ, но развѣ можно причислить къ русскимъ -- нѣмецкихъ мужей науки, украсившихъ, украшающихъ и имѣющихъ украшать собою Дерптскій университетъ? Много ли прибыли отъ этихъ мужей собственно для русскаго просвѣщенія, русской науки и русской ученой литературы?.. Предвидимъ возраженія и даже обвиненія въ "узкости взгляда" и чуть ли не въ обскурантизмѣ: "наука, скажутъ намъ, космополитична, не вѣдаетъ національности: результаты ею добываемые -- достояніе всего человѣчества,-- поэтому не все ли дескать равно, гдѣ бы ни стоялъ ея храмъ, къ какой бы народности ни принадлежали ея жрецы! А такъ какъ храмъ науки, воздвигнутый въ Дерптѣ, уже пріобрѣлъ себѣ почтенную извѣстность и дерптскіе ея жрецы служатъ ей добрую службу, то Россіи остается только гордиться тѣмъ, что она сподобилась соорудить подобный храмъ,-- остается только беречь его и поддерживать"... На эти ходячія общія мѣста, претендующія на широту воззрѣнія, отвѣтимъ истиной также общеизвѣстной, но менѣе отвлеченной и опредѣленнѣе выраженной. Безъ малѣйшаго сомнѣнія, благо науки, ея результаты -- достояніе всего человѣчества, но вѣдь общечеловѣческое просвѣщеніе и слагается именно изъ вкладовъ вносимыхъ въ общую сокровищницу разносторонностью усилій и геніевъ народныхъ. Каждый народъ служитъ общечеловѣческому просвѣщенію дарами своего національнаго духа; ни одинъ народъ не имѣетъ права зарывать талантъ отъ Бога ему данный, но обязанъ пріобрѣсть на него новые таланты; сумма этихъ трудовъ, этихъ нажитыхъ каждымъ народомъ талантовъ, и-образуетъ общее, вселенское богатство. Но вмѣнится ли въ заслугу народу, если онъ свой талантъ оставитъ безъ оборота, а станетъ пробавляться чужимъ добромъ, и не свое, а чужое понесетъ въ даръ человѣчеству? Было время въ Европѣ, когда наука имѣла свой международный языкъ, латинскій; но это было въ ту пору, когда число "жрецовъ науки" сравнительно было еще ограничено и національный геній въ европейскихъ народахъ еще не пробуждался съ достаточною энергіею къ дѣятельному самосознанію. Но по мѣрѣ успѣховъ этого самосознанія, по мѣрѣ усиливавшейся потребности въ европейскихъ народахъ послужить себѣ и человѣчеству на поприщѣ знанія и науки всѣми ниспосланными каждому изъ нихъ талантами и для этого раскрыть всѣ стороны, все содержаніе народнаго духа,-- сознавалась и потребность въ живомъ органѣ народной души и мысли даже и въ сферѣ научной дѣятельности. Можетъ ли богатство содержанія народнаго духа найти себѣ вполнѣ соотвѣтствующее выраженіе иначе какъ въ родной рѣчи? Ботъ почему, при всемъ общеміровомъ значеніи науки, существуетъ наука французская, германская, также какъ французская ученая литература, германская ученая литература и т. д., и каждая отражаетъ въ себѣ свой національный геній. Впрочемъ, какъ невидимому ни общеизвѣстна эта истина, она еще далеко не всѣмъ знакома у насъ. Исторія русской публицистики свидѣтельствуетъ, какой споръ долгое время кипѣлъ въ русскомъ обществѣ по поводу статьи Ю. Ѳ. Самарина въ "Русской Бесѣдѣ": "О народности въ наукѣ", -- да и давно ли одинъ московскій журналъ обрушился на "Русь" съ негодованіемъ за требованіе самобытности въ области научнаго дѣланія, и доказывалъ, что наука существуетъ только одна -- Западная (вѣроятно даже и наука русской исторіи!)? Само собою разумѣется, что въ области подраздѣленій науки или частныхъ наукъ есть такія, отвлеченныя, которыя всего менѣе обусловлены и запечатлѣны особенностями національнаго духа, какъ напримѣръ математика; но есть и другія, разработка которыхъ въ каждомъ народѣ тѣснѣе связывается съ его жизнью и историческимъ опытомъ, умственнымъ и нравственнымъ строемъ, какъ напримѣръ пауки юридическія, экономическія и даже философскія. Но разъ установивъ и оправдавъ эту точку зрѣнія на національное значеніе научнаго дѣланія, безъ чего не мыслимо достиженіе и общечеловѣческихъ цѣлей науки, мы можемъ еще съ большимъ основаніемъ повторять вопросъ: въ какомъ отношеніи состоитъ Дерптскій нѣмецкій университетъ къ русскому просвѣщенію, служитъ ли онъ службу русской наукѣ?

Отвѣтъ на этотъ вопросъ можетъ быть только отрицательный. Ну, такъ что же,-- возразятъ намъ,-- бѣды тутъ особенной еще нѣтъ: Дерптскій университетъ служитъ все же наукѣ, если и не русской, такъ германской,-- и служитъ хорошо,-- тѣмъ болѣе чести для Россіи! Конечно, такое безкорыстное отношеніе къ наукѣ можетъ быть отнесено лишь къ разряду, если не раціональныхъ, то наивеликодушнѣйшихъ дѣяній Русскаго государства. На такой подвигъ любви къ наукѣ едвали даже и способны другія, болѣе Россіи просвѣщенныя страны, Германія или Англія напримѣръ. Для великодушія законъ не писанъ: почему, коштомъ Русскаго народа, и не разводить Россіи у себя дома пѣмецкихъ гелертеровъ! Не нужно только при этомъ себя обманывать, а ясно и отчетливо сознавать, что такимъ разведеніемъ гелертеровъ мы не пріумножимъ числа русскихъ ученыхъ людей. Конечно, бывали случаи, что и изъ деритскихъ гелертеровъ нѣкоторые выучивались по русски, занимали со славою каѳедры въ русскихъ университетахъ, гдѣ читали свои лекціи по русски и оказывали великое благодѣяніе русскому просвѣщенію,-- но эти случаи рѣдки, такъ рѣдки, что не о нихъ и рѣчь: не изъ одного Дерпта, но и изъ Германіи являлись подобные выходцы на русскихъ каѳедрахъ. Мы же говоримъ теперь о дѣятельности Дерискаго университета въ немъ самомъ, гдѣ для профессора знаніе русскаго языка вовсе не обязательно и гдѣ лекціи читаются не иначе какъ по нѣмецки. Въ виду этого, есть ли какой поводъ содрагатЬѣся отъ перспективы указываемой Россіи (въ видѣ угрозы) петербургскимъ защитникомъ г-на Б., -- перспективы удаленія сего "молодаго ученаго" за границу, въ Германію? Не все ли для насъ, Русскихъ, равно, гдѣ будетъ читать по нѣмецки лекціи г. Б., въ русскомъ ли городѣ Дерптѣ или въ Лейпцигѣ, или въ какомъ-нибудь Билѣ (какъ теперь г. Ширренъ, бывшій профессоръ Дерптскаго университета, озлобленный противникъ покойнаго Ю. Ѳ. Самарина, прославившійся своими учеными пасквелями на Россію)? Если въ настоящее время, какъ насъ увѣряютъ, около сорока университетскихъ каѳедръ въ Германіи заняты русскими подданными, то конечно девять десятыхъ изъ нихъ, и ужъ не менѣе восьми -- балтійскіе Нѣмцы. Такъ какъ, къ несчастію дли нихъ, во всѣхъ остальныхъ русскихъ университетахъ, не исключая и Варшавскаго, преподаваніе производится на русскомъ языкѣ, то куда же дѣваться всѣмъ"тамъ "мужамъ науки", воспитываемымъ въ Дерптѣ, преподающимъ, пишущимъ и печатающимъ Исключительно на языкѣ нѣмецкомъ и не желающимъ выучиться по русски настолько, чтобы имѣть возможность занять университетскія каѳедры внутри Россіи? Безъ малѣйшаго ущерба для насъ самихъ (а также и безъ всякаго горя) можемъ мы подѣлиться съ Германіей нашимъ избыткомъ ученыхъ Нѣмцевъ,-- сихъ, приготовляемыхъ на русскій счетъ, жрецовъ германской науки. Точно также вполнѣ безразлично для насъ, Русскихъ, гдѣ появится ученое изслѣдованіе на нѣмецкомъ языкѣ (не имѣющее никакого отношенія къ Россіи) -- въ Дерптѣ ли или въ Лейпцигѣ, или въ другомъ городѣ Германіи. Едвали найдется такой русскій патріотъ, который бы особенно дорожилъ честью появленія нѣмецкой книги въ свѣтъ непремѣнно въ русскихъ предѣлахъ, или видѣлъ въ томъ утѣху для нашего національнаго самолюбія. Какъ бы ни велики были научныя достоинства подобнаго труда, все же это вкладъ не въ русскую, а въ германскую ученую словесность.

Такимъ образомъ щедротами Русскаго государства и народа поставляются Германіи, чрезъ посредство университета въ Дерптѣ, ученые мужи для ея университетовъ и обогащается постоянными вкладами ей научная литература. Какъ Германскій университетъ, Дерптскій,-- мы -готовы это признать,-- дѣйствительно имѣетъ свои заслуги предъ наукою вообще,-- чѣмъ въ крайнемъ случаѣ можно было бы, пожалуй, и утѣшиться...

.Но въ томъ-то я дѣло, что въ понятіяхъ русскаго правительства вовсе не таково значеніе и призваніе университета въ Дерптѣ,-- что онъ созданъ для удовлетворенія именно мѣстной потребности въ высшемъ образованіи -- исключительно въ виду населенія трехъ губерній нашей Прибалтійской окраины. Если такъ, то учрежденіе Дерптскаго университета въ его настоящемъ видѣ не выдерживаетъ ни малѣйшей критики. Гораздо возможнѣе примириться съ нелѣпостью существованія Императорскаго Германскаго университета въ Россіи, въ какой бы мѣстности онъ ни былъ, хотя бы въ Петербургѣ или Москвѣ, чѣмъ съ существованіемъ университета Нѣмецко-Балтійскаго. Какъ Германскій, онъ для Россіи не нуженъ, стоитъ напрасной траты русскихъ народныхъ денегъ, но вреда особеннаго ей не наноситъ; какъ Нѣмецко- Балтійскій, Дерптскій университетъ положительно вреденъ, сколько для интересовъ самого мѣстнаго населенія, столько же и для интересовъ Русскаго государства. Именно для мѣстнаго населенія, за исключеніемъ развѣ ничтожнаго меньшинства, онъ и является не просвѣтительною, а темною силой. Какъ Нѣмецко-Балтійскій, онъ служитъ не истинѣ, а лжи; не благу, а злу; не свободѣ, а гнету; не миру, а враждѣ,-- торжеству не правды, а кривды. Онъ -- носитель и провозвѣстникъ началъ и идеаловъ, самыхъ узкихъ и тѣсныхъ, средневѣковаго не- /, равенства племенныхъ и родовыхъ привилегій, безправія и рабства низменнаго народнаго слоя... Таково его значеніе для края, таковъ общій, рѣшительно преобладающій характеръ этого учрежденія, независимо отъ случайныхъ изъятій въ личномъ составѣ профессоровъ. Дерптскій университетъ, безъ сомнѣнія -- самый твердый оплотъ нѣмецкой пришлой стихіи на Прибалтійской окраинѣ и ея автономнаго исключительнаго положенія въ Русскомъ государствѣ,-- самое мощное орудіе насильственнаго и искусственнаго онѣмеченія Латышей и Эстовъ, юридическаго и духовнаго порабощенія громаднаго большинства населенія нѣмецкому малочисленному меньшинству. Въ утвержденіи и развитіи такихъ-то ложныхъ и вредныхъ началъ, въ охраненіи и защитѣ ихъ отъ посягательствъ русской власти, русскаго государственнаго объединяющаго элемента, въ подавленіи пробудившагося въ низшихъ классахъ Окраины человѣческаго и племеннаго самосознаніи, а также и стремленія къ гражданской полноправности наравнѣ со всѣми русскими подданными, -- однямъ словомъ, въ дружномъ, упорномъ и искусномъ противодѣйствія всѣмъ этимъ новымъ историческимъ явленіямъ и силамъ и заключается такъ называемый балтійскій мѣстный патріотизмъ. Для этого-то патріотизма университетъ и служитъ центромъ или своего рода арсеналомъ, снабжая балтійскую неправду всѣми аппаратами науки, всѣми пособіями ученаго знанія и культуры...

Что въ Совѣтѣ Дерптскаго университета существуютъ, какъ говоритъ петербургскій защитникъ г-на Б., двѣ партіи, изъ коихъ одна желаетъ замѣщать каѳедры выписными, германскими Нѣмцами, а другая -- Нѣмцами мѣстными, прибалтійскими, русскаго подданства,-- это подтверждается и нашими свѣдѣніями. И такова аномалія всей постановки дѣла высшаго образованія въ этихъ трехъ русскихъ окраинныхъ губерніяхъ, что требованія первой партіи болѣе совпадаютъ съ выгодами Русскаго государства, чѣмъ домогательства второй! Съ сточки зрѣнія русскихъ государственныхъ интересовъ, Нѣмцы русскаго подданства въ званіи профессоровъ менѣе желательны, чѣмъ Нѣмцы подлинные, подданства германскаго! Это объясняется тѣмъ, что у послѣднихъ умственный кругозоръ свободнѣе и шире, не заслоненъ провинціальнымъ патріотизмомъ; другими словами, что они воспитались на идеѣ отечества, а не только родины, привыкли къ кругозору государственному, а не только провинціальному. Балтійскіе же Нѣмцы по самымъ своимъ преданіямъ чужды понятія о политическомъ отечествѣ; идея государства имъ не сродна; они переходили отъ Польши къ Швеціи и отъ Швеціи къ Россіи безъ всякаго затрудненія, выгадывая себѣ лишь мѣстную автономію, т. е. привилегію владычества надъ туземнымъ народомъ. Германскіе Нѣмцы, принимая приглашеніе занять каѳедру въ Дерптѣ, отправляются туда съ исключительною цѣлью служить наукѣ и съ твердымъ намѣреніемъ отстраняться отъ дрязговъ мѣстной политики. Они не питаютъ наслѣдственной неодолимой вражды и презрѣнія къ Латышу или Эсту, вполнѣ признаютъ въ принципѣ какъ право мѣстнаго кореннаго туземнаго населенія, такъ и государственное право Россіи, и искренно осуждаютъ односторонность и близорукость е патріотизма" нѣмецко-балтійской колоніи въ краѣ. Они. по отношенію къ краю, держатся того же воззрѣнія, какое выразилось недавно и въ рѣчи графа Герберта Бисмарка. На нѣмецко-патріотическія привѣтствія обращенныя къ нему въ Ревелѣ, графъ Гербертъ, какъ извѣстно, отвѣчалъ сожалѣніемъ, что не можетъ отплатить имъ учтивостью за учтивость и отвѣтить имъ, Балтійцамъ, на ихъ государственномъ языкѣ, т. е. русскомъ... Въ Германцамъ-профессорамъ въ Дерптѣ примыкаютъ и тѣ, очень немногіе, достопочтенные ученые изъ мѣстныхъ уроженцевъ нѣмецкаго происхожденія, которые выше всего ставятъ интересъ науки и которые, усвоивъ себѣ русскій языкъ, занимали или не прочь занять каѳедры и въ русскихъ университетахъ. къ тому же германскіе ученые большею частью только начинаютъ въ Дерптскомъ университетѣ свою преподавательскую карьеру или же поступаютъ сюда въ профессора за неимѣніемъ свободныхъ вакансій въ своемъ отечествѣ; однимъ словомъ, смотрятъ на свое пребываніе здѣсь, болѣе или менѣе, какъ на временное, въ ожиданіи приглашенія на каѳедру какого-либо университета въ Германіи, гдѣ и матеріальное и нравственное положеніе профессора несравненно выше... Вотъ почему, съ точки зрѣнія балтійскихъ патріотовъ, германскій Нѣмецъ недостаточно Нѣмецъ.-- вотъ почему и распадается университетскій Совѣтъ на двѣ партіи,-- вотъ почему въ результатѣ оказывается, что для Русской власти выгоднѣе имѣть въ Императорскомъ университетѣ Россіи профессорами не своихъ русскихъ, а иностранныхъ подданныхъ!!

Вотъ въ какую сугубую аномалію, въ какое, до чудовищности странное и конечно не совсѣмъ достойное положеніе поставлено русское правительство по отношенію къ Дерптскому университету! Ему приходится: или благодѣтельствовать германской наукѣ и обогащать германскую ученую литературу, содержа у себя въ Росоіи, на средства русской народной казны, Германскій университетъ съ профессорами, выписанными изъ Германіи, или же, опять-таки на средства русской народной казны и пользуясь всею тою мощью, которою надѣляетъ власть русскій національный государственный строй, нѣмечить искусственно и принудительно два милліона русскихъ подданныхъ. Другими словами, ему приходятся -- наносить самому себѣ удари, созидать и воспитывать силу враждебную государственному единству, идти наперекоръ самымъ священнымъ требованіямъ нравственной правды, дѣлаться соучастникомъ угнетателей и насильниковъ въ лицѣ привилегированнаго нѣмецкаго меньшинства! Такова вообще роль русской власти на этой Окраинѣ, созданная частью сплетеніемъ случайныхъ историческихъ обстоятельствъ, частью слабостью и ошибками самого русскаго правительства k въ XVIII и XIX вѣкѣ. Нигдѣ съ такой яркостью и точностью не охарактеризована эта роль русской власти, нигдѣ съ такою горькою откровенностью не разоблачены происки и беззаконія нѣмецко-балтійскаго самоуправленія, какъ въ извѣстныхъ трудахъ покойнаго Ю. Ѳ. Самарина,-- начиная съ произведенія его молодыхъ годовъ -- "Рижскихъ Писемъ" (напечатанныхъ въ первый разъ въ "Руси" 1882 г., спустя почти 85 лѣтъ по написаніи) и кончая "Окраинами Россіи", изданными послѣдовательно, въ шести томахъ, за границею въ теченіи 1867--1872 г. ("Окраины" можно бы, кажется, перепечатать теперь и въ Россіи, ради вящаго назиданія русскаго общества и администраціи). Впрочемъ, неужели русская администрація и общество не достаточно еще вразумлены ежедневно совершающимися фактами? До какой степени могущественное русское правительство оказывалось постоянно безсильнымъ на Окраинѣ, это подтверждается неоднократно изданными и столько же разъ оставленными безъ исполненія высочайшими повелѣніами, даже при Императорѣ Николаѣ, о введеніи русскаго языка въ дѣлопроизводство присутственныхъ мѣстъ и въ сношеніяхъ съ ними мѣстныхъ выборныхъ учрежденій; до сихъ поръ магистраты не принимаютъ къ своему разсмотрѣнію и отсылаютъ назадъ губернаторамъ оффиціальныя ихъ предписанія на русскомъ языкѣ...

Причина такого отношенія русскихъ властей въ Прибалтійской Окраинѣ или, вѣрнѣе сказать, къ нѣмецкому ея населенію, заключается, во первыхъ, въ тѣхъ привилегіяхъ, которыя были испрошены Остзейскимъ рыцарствомъ при самомъ завоеваніи Лифляндіи Петромъ I и имъ признаны, а затѣмъ, распространенныя на всѣ три губерніи, были подтверждены послѣдовательно его преемниками; во вторыхъ, въ преувеличенномъ мнѣніи о превосходствѣ нѣмецкой балтійской культуры, въ тонъ излишнемъ почтеніи (чтобъ выразиться помягче), которое привыкли у насъ испытывать предъ всѣмъ тѣмъ, что, мнится намъ, носитъ на себѣ помазаніе европейской цивилизаціи; балтійскіе же Нѣмцы, хоть и русскіе подданные, но все же Нѣмцы и примыкаютъ, стало-быть, къ Европейскому Западу... Что касается такъ*называемыхъ привилегій, то, не входя теперь въ ихъ подробный разборъ, достаточно имѣть въ виду то общее положеніе, что никакихъ вѣчныхъ привилегій существовать не можетъ и никакими договорами нельзя сковать ходъ исторической жизни. Въ теченіе свыше полуторасталѣтняго подданства Прибалтійскаго края Россіи явились новыя условія и новые факторы, существенно измѣнившіе внѣшній и внутренній строй этихъ провинцій. При завоеваніи Эстляндіи и Лифляндіи, Петръ Великій имѣлъ передъ собою въ краѣ только одну мѣстную живую силу -- нѣмецкое населеніе; о туземной массѣ не было и помину. Пришельцы-Нѣмцы, въ теченіи цѣлаго ряда вѣковъ, цѣлымъ рядомъ лютыхъ, кровавыхъ насилій сломили ожесточенную борьбу Латышей и Эетовъ, растоптали населеніе, обратили его въ безмолвныхъ, презрѣнныхъ рабовъ, въ такой господскій хозяйственный инвентарь, что о воскресеніи въ нихъ, въ этихъ одушевленныхъ вещахъ, сознанія человѣческихъ правъ и достоинства иначе какъ во образѣ нѣмецкомъ, казалось -- и думать было нечего. Съ туземнымъ населеніемъ, какъ съ рабами, нельзя было завоевателю Петру входить въ договоры, нельзя было брать ихъ въ расчетъ: считаться возможно было только съ хозяевами рабовладѣльцами, т. е. баронами. Но разъ въ 1819 году совершилось въ Остзейскомъ краѣ освобожденіе крестьянъ, край уже пересталъ быть Остзейскимъ или нѣмецкимъ: передъ русскимъ правительствомъ явилось налицо въ этомъ краѣ свыше милліона (а теперь и два) новыхъ гражданъ ненѣмецкой національности, -- новыхъ, въ извѣетной степени свободныхъ и самостоятельныхъ подданныхъ Русскаго Государя, непосредственно, а не черезъ помѣщика, ему подвластныхъ. Понятное дѣло, что появленіе этой массы новыхъ гражданъ и подданныхъ въ Прибалтійскомъ краѣ (притомъ въ такомъ числѣ, которое чуть не въ 18 разъ превышало нѣмецкое населеніе) создавало, по отношенію къ нимъ, и новыя обязанности для русскаго правительства: дѣйствіе привилегій уничтожилось eo ipso, само собою, логикою вещей. Относительно же балтійско-нѣмецкой культуры замѣтимъ, что превосходство культуры вообще въ какой"либо странѣ нисколько не тождественно съ превосходствомъ гражданскаго и соціальнаго въ ней устройства, или съ доброкачественностью и нравственною высотою ея руководительныхъ началъ. Въ этомъ послѣднемъ отношеніи менѣе культурная Россія стоитъ несравненно выше. Въ Прибалтійскомъ краѣ, русская власть подъ своимъ могучимъ покровомъ, словно подъ стекляннымъ колпакомъ, бережно блюдетъ въ лицѣ нѣмецкихъ бароновъ и бюргеровъ средневѣковое германское рококо -- съ преданіями, воззрѣніями и правами, въ самой Германіи уже давно отжитыми, временъ феодализма и городскихъ корпорацій. Наши балтійскіе нѣмецкіе патріоты, это -- Нѣмцы сохранившіе себя чуждыми тому движенію мысли, тому процессу развитія, которому подверглись въ теченіе XVIII и XIX вѣковъ Нѣмцы Германіи; это -- патріоты, которыхъ патріотизмъ, повторяемъ, не знаетъ отечества, не связывается ни съ какимъ общимъ государственнымъ понятіемъ, а вѣдаетъ лишь, сосредоточивается весь на соблюденіи привилегированнаго положенія нѣмецкой колоніи въ иноплеменномъ, Латышами и Эстами населенномъ клочкѣ земли, составляющемъ теперь часть, также чуждаго по племени балтійскимъ нѣмецкимъ патріотамъ, Русскаго государства. Кромѣ этого тощаго, скуднаго, узкаго эгоистическаго идеала, у нихъ другаго и не имѣется. Если подчасъ ихъ груди какъ бы вздымаются симпатіями къ общему германскому отечеству, то это симпатіи совершенію платоническія: "патріоты" настолько прозорливы, что вполнѣ сознаютъ несбыточность какихъ-либо въ этомъ смыслѣ политическихъ мечтаній и вполнѣ понимаютъ, что въ современномъ германскомъ устройствѣ мигомъ бы исчезли съ лица земли всѣ права и преимущества, коими они теперь пользуются...

Не въ мѣру долго терпятъ ихъ и сохраняетъ въ краѣ русская власть, несмотря на вопіющее противорѣчіе съ общими принципами русской государственной жизни. Такъ во всей Русской имперіи положены прочныя основы благоустройству крестьянскаго быта; съ паденіемъ крѣпостной зависимости всѣ крестьяне, и въ коренныхъ русскихъ губерніяхъ, и на Кавказѣ надѣлены землею; надѣлены она ею въ Царствѣ Польскомъ, хотя получили Личную свободу еще за полвѣка тому назадъ. Только на Прибалтійской Окраинѣ превосходство балтійско-нѣмецкой культуры удерживаетъ въ этомъ отношеніи рѣзкое исключеніе, грозитъ уподобить край чему-то въ родѣ Ирландіи и наградить Россію развитіемъ аграрнаго вопроса... Такъ въ Россіи повсюду уничтожено тѣлесное наказаніе,-- только на Прибалтійской Окраинѣ, хвалящейся высшею культурой, разные нѣмецкіе гакенрихтеры и орднунгсгерихты продолжаютъ,-- да еще съ какимъ усердіемъ!-- упражняться въ сѣченіи крестьянъ Латышей и Эстовъ... Въ Россіи отъ всѣхъ обитающихъ въ ней инородцевъ требуется признаніе единаго государственнаго общаго языка -- русскаго: на Прибалтійской Окраинѣ, русская власть признаетъ для себя обязательнымъ цѣлымъ двумъ милліонамъ русскихъ подданныхъ вовсе не нѣмецкаго происхожденія, навязывать, въ качествѣ государственнаго, нѣмецкій языкъ, и для пущаго ихъ онѣмеченія даже создала духовный питомникъ мѣстному нѣмецкому патріотизму во образѣ Дерптскаго университета.

Къ университету и возвратимся. Часто приходится слышать мнѣніе, что по отношенію къ нему правительство имѣетъ какія-то особенныя обязательства, которыхъ нарушить не можетъ, что университетъ -- учрежденіе искони дворянское или балтійскаго рыцарства (Ritterschaft). Но такое мнѣніе не вѣрно. Вотъ исторія возникновенія этого университета въ двухъ словахъ, на основаніи точныхъ свѣдѣній. Во времена шведскаго владычества, при Густавѣ-Адольфѣ, была основана въ Дерптѣ Academia Gustaviana, по образцу университета въ Упсалѣ и съ преподаваніемъ на латинскомъ языкѣ; а въ 1641 году Шведская королева Христина подарила университету доходы съ нѣкоторыхъ государственныхъ имѣній, находившихся въ Ингерманландіи (нынѣшней Петербургской губ.): уплата этихъ доходовъ была однакоже шведскимъ правительствомъ почему-то задержана, а имѣнія заложены для надобностей государства. Въ 1656 г., вслѣдствіе вторженія въ Дерптъ непріятелей, студенты и профессора бѣжали, и университетъ прекратилъ свое существованіе. Оно возобновлено лишь въ 1690 съ названіемъ Gnetaviaaa Carolina и съ назначеніемъ Отъ правительства на его содержаніе подгородныхъ земель. Черезъ О лѣтъ, вслѣдствіе слуховъ о предстоявшей войнѣ Швеціи съ Россіей, профессора и студенты снова дались бѣгству, на сей разъ въ Пернову, гдѣ нѣкое подобіе университета и тянулось до 1710 г., когда учащіеся и учащіе снова нашли нужнымъ. бѣжать (уже въ Швецію). Въ этомъ же году, 12 октября Петръ Великій далъ свои знаменитыя резолюціи по всѣмъ пунктамъ прошенія, поданнаго лифляндскимъ рыцарствомъ завоевателю Лифлявдіи; въ числѣ пунктовъ былъ пунктъ 4-й: "о содержаніи академіи или высокой школы въ Первовѣ", противъ котораго въ резолюціи Петровой значится: "Повеляетъ Его Царское Величество своему вѣрному рыцарству, что они съ Верховнымъ Консисторіемъ своимъ искусныхъ профессоровъ назначать и предлагать могутъ. И тогда Его Величество о ихъ призваніи такое попеченіе прилагать изволитъ, чтобъ высокая школа благоснабжена была, яко-же о оной совершенномъ и довольномъ учрежденіи и содержаніи Его Царское Величество все чинить будетъ. Но притомъ оставляетъ себѣ особливаго профессора высокой школы учредить, который Славянскому языку обучати и оный бы тамо ввести могъ"...

Однако же оная "высокая школа" не учредилась въ теченіи всего XVIII столѣтія, такъ что на резолюцію Петра теперь и ссылаться нечего. Къ Екатеринѣ II-й рыцарство, кажется, и не обращалось: несмотря на все сочувствіе этой монархини къ просвѣщенію, мудрено предположить, чтобъ она дала согласіе на учрежденіе Нѣмецкаго университета въ своей имперіи! Она вообще не питала большихъ симпатій къ Балтійцамъ нѣмецкаго происхожденія, находя, что "они все въ лѣсъ смотрятъ", и не усмотрѣла въ такъ-называемыхъ остзейскихъ привилегіяхъ ни одного пункта, который бы легально воспрепятствовалъ введенію въ Прибалтійскихъ губерніяхъ ея общаго Городоваго Положенія. За то 7жъ не пользуется память ея любовью въ средѣ ученыхъ патріотовъ балтійско-нѣмецкаго происхожденія! Несравненно сочувственнѣе относился къ Остзейскому дворянству Императоръ Павелъ, къ которому, въ 1799 или 1800 году, оно и обратилось съ прошеніемъ о дозволеніи основать университетъ и о препорученіи этого дѣла коммиссіи изъ дворянъ всѣхъ трехъ губерній. 20 сентября 1800 г. дѣйствительно послѣдовало высочайшее повелѣніе объ учрежденіи университета въ Митат: Дворянство стало уже выписывать изъ-за границы профессоровъ, какъ черезъ полгода съ небольшимъ состоялось новое повелѣніе, уже Императора Александра (12 апр. 1801 г.), вѣроятно вслѣдствіе ходатайства Лифляндцевъ и Эстляндцевъ, о томъ, чтобъ университету быть не въ Митавѣ, а въ Дерптѣ. При основаніи университета часть денегъ пожертвована была дворянствомъ, впрочемъ незначительная,-- около 70 т. р., именно Курляндскимъ 2447 р., Эстляндскимъ 22 т. и Лифляндскимъ 45 т.; правительство съ своей стороны назначило на содержаніе университета нѣсколько казенныхъ имѣній, предоставивъ университету и управленіе ими; выборъ профессоровъ и попечителя также былъ предоставленъ дворянству, и первымъ таковымъ выбраннымъ попечителемъ былъ гр Мантейфель. Однакожъ средневѣковой духъ Остзейскаго рыцарства и сочиненная имъ организація университета пришлись не по вкусу вызваннымъ изъ Европы профессорамъ. На первыхъ же порахъ они почувствовали всю несовмѣстимость интересовъ чистой науки съ консервативнымъ радѣніемъ о политическихъ интересахъ мѣстнаго и весьма не возвышеннаго характера. Въ числѣ этихъ ученыхъ былъ извѣстный физикъ Парротъ (впослѣдствіи академикъ); предстояло въ 1802 г. прибытіе Александра 1-го въ Дерптъ, и Парротъ сталъ готовиться къ привѣтственной рѣчи. Это послѣднее обстоятельство сильно перетревожило дворянство. Въ то время носились слухи о сочувствіи Императора къ освобожденію крестьянъ, и дворянство опасалось, какъ бы этотъ ученый, хоть ими же выписанный Европеецъ, полу-Французъ по происхожденію, не хватилъ въ своей рѣчи чего-нибудь въ духѣ такой страшной демократической идеи! Парротъ однакоже отказался дать свою рѣчь на предварительную цензуру дворянству я таки держалъ ее (на французскомъ языкѣ) предъ Императоромъ Александромъ: онъ дѣйствительно говорилъ въ ней объ уничтоженіи крѣпостной зависимости отъ дворянства,-- но не крестьянъ, а самого университета и науки! Рѣчь Государю очень понравилась, но чтобъ достигнуть положительнаго успѣха, профессора на собственныя деньги снарядили Паррота въ Петербургъ, и результатомъ этой поѣздки явилась Высочайшая учредительная грамота 12 декабря 1802 г., данная Дерптскому университету. Этою грамотою снимался съ него характеръ дворянскаго установленія, присвоивалось именованіе "Императорскаго", назначеніе попечителя предоставлялось правительству. Впрочемъ до 1818 г. содержаніе университета производилось на доходы съ пожалованныхъ имѣній, при участіи денежныхъ незначительныхъ взносовъ и отъ дворянства (взносовъ въ дѣйствительности оплачиваемыхъ крѣяостными Латышами и Эстами). Но съ 1818 г.,-- за годъ до освобожденія этихъ послѣднихъ отъ личнаго рабства Остзейскимъ помѣщикамъ, -- содержаніе университета включено въ государственный бюджетъ и отнесено на счетъ русской Государственной Казны...

И такъ, никакими договорами по отношенію къ Дерптскому университету не связана настоящая русская государственная власть, и ничто, казалось бы, не могло теперь препятствовать ей выйти изъ того трагикомическаго недостойнаго ея положенія, которое унаслѣдовано ею отъ минувшаго времени. Выходъ же только одинъ -- указываемый и требованіями справедливости и требованіями здравой политики, т. е.: имѣть на Прибалтійской Окраинѣ университетъ не нѣмецкій, а русскій.... Если, -- въ силу того начала, что языкомъ преподаванія въ государственныхъ среднихъ и вывшихъ учебныхъ учрежденіяхъ долженъ быть непремѣнно языкъ государственный,-- русское правительство учредило въ Варшавѣ университетъ не польскій, а русскій, въ краю искони польскомъ, имѣвшемъ самостоятельное политическое бытіе, тысячелѣтнюю исторію, богатую ученую и изящную словесность, то какой же смыслъ, какая же правда -- держать университетъ не русскій, а нѣмецкій въ такомъ краю, гдѣ нѣмецкаго населенія на два почти милліона Латышей и Эстовъ приходится съ небольшимъ 100 т., гдѣ самостоятельное государственное бытіе относится къ преданіяхъ глубокой древности, гдѣ почти не существовало и нѣтъ ни наука, ни литературы самостоятельной? Трагикомизмъ для русскаго правительства, повторяемъ, заключается именно въ томъ, что главныя заслуги содержимаго имъ на счетъ Русскаго народа нѣмецкаго въ Дерптѣ университета состоятъ въ обогащеніи германской науки и литературы новыми дѣятелями и учеными вкладами, и что для вящаго достоинства этого учрежденія цѣлесообразнѣе было бы имѣть и профессоровъ выписанныхъ изъ Германіи, отстраняя отъ каѳедръ своихъ русскихъ подданныхъ мѣстнаго нѣмецкаго происхожденія! Но не только трагикомическое, а и совершенно не доброе, не нравственное дѣло осуждена теперь творить русская власть -- насильственно, путемъ образованія, онѣмечивая мѣстное населеніе, обращая университетъ въ орудіе для порабощенія большинства жителей ненавистной гегемоніи иноплеменнаго меньшинства, питая такимъ образомъ въ краѣ племенной антагонизмъ, залогъ тревожнаго будущаго... Примиреніе этихъ враждующихъ народностей можетъ состояться лишь на нейтральной почвѣ -- ихъ общаго подчиненія единому русскому государственному началу. Въ этой формулѣ заключается разрѣшеніе и всѣхъ прочихъ вопросовъ и недоумѣній, волнующихъ нынѣ Прибалтійскій край.

Мы первые готовы признать великія услуги, оказанныя Россіи многимъ множествомъ прибалтійскихъ Нѣмцевъ, честно, самоотверженно потрудившихся и трудящихся для ея блага на военномъ или гражданскомъ поприщѣ. Пусть же прибалтійскіе нѣмецкіе "патріоты" послѣдуютъ ихъ примѣру, пусть же они, лишенные отечества, лишенные будущаго, сойдутъ съ узкой и шаткой, эгоистической основы привилегированнаго сословнаго и племенного неравенства и промѣняютъ свой тѣсный провинціальный кругозоръ на кругозоръ исторически-міровой великаго Русскаго государства...