Аксаков Иван Сергеевич - "Окраины" - о том чего домогается Остзейское рыцарство в России

Сочиненія И. С. Аксакова.

Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дѣла Россіи. Статьи изъ "Дня", "Москвы" и "Руси". Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860-1886. Томъ шестой

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887

"Окраины" -- о томъ чего домогается Остзейское рыцарство въ Россіи.

"Москва", 25-го сентября 1868 г.

"Ces bons Allemands, toujours si fidèles et toujours méconnus! Nous leur devons une réparation ne fut-ceque pour sauver notre honneur et repoasser toute solidarité avec ce seitrdisant parti russe, qui nest au fond que la révolution déguisée".

"Ah madame! Nous le savons bien, vous êtes dans les b uis principes; ei tont le monde pensait et sentait comme vous! Mais hélas..." {По-русски это выходятъ не совсѣмъ складно, по выходитъ слѣдующее: "Эти добрые Нѣмцы, всегда такіе преданные итакъ лживо понятые! Нашъ долгъ оказать имъ удовлетвореніе, хотя ради спасенія нашей чести и ради отклоненія всякаго сообщничества съ такъ-называемою русскою партіей, которая въ сущности не что иное, какъ замаскированная революція"... "Ахъ сударыня, мы это знаемъ -- вы держитесь здравыхъ понятій; еслибы всѣ такъ думали и чувствовали какъ вы, но увы!..."}.

"Кто не слыхалъ въ петербургскихъ гостиныхъ безконечныхъ варіацій на эту тему?" -- спрашиваетъ г. Самаринъ... Не только всѣ мы слышали,-- скажемъ въ отвѣтъ,-- но слышимъ и теперь, и еще не разъ услышимъ, и именно по поводу "Окраинъ Россіи"... Появленіе книги г. Самарина освѣжитъ, такъ сказать, новымъ поводомъ эту, уже было выдохшуюся, тему салонной бесѣды и вмѣстѣ съ тѣмъ выставитъ еще рельефнѣе типическую пошлость той умственной среды, гдѣ возможны подобные діалоги. Этимъ типомъ вполнѣ запечатлѣла и французская брошюрка, изданная кѣмъ-то въ Баденъ-Баденѣ въ видѣ письма къ г. Самарину,-- брошюрка, которой умствованіе совершенно одинаковой силы съ вышеприведенными разсужденіями петербургской дамы, во приправлено въ то же время и намеками такого же нравственнаго достоинства, какъ и всѣ вообще внушенія нѣмецкихъ и польскихъ салонныхъ проповѣдниковъ. Мы указывали и прежде, со словъ г. Самарина, на значеніе салонной проповѣди какъ одного изъ ору дай балтійской интриги; во считаемъ не лишнимъ привести также обращикъ балтійскихъ инсинуацій -- уже не въ видѣ летучихъ салонныхъ фразъ или ничтожной брошюрки, а въ болѣе серьезной формѣ, въ видѣ полновѣсныхъ нѣмецкихъ рѣчей корифея балтійской политической литературы, г. фонъ-Бокка. Просимъ читателя внимательно вчитаться въ слѣдующія строки и вглядѣться въ пріемъ и размахъ балтійскаго политическаго доноса:

"Шипами усѣянъ путь къ любимому Монарху, окруженному, осажденному и лишенному всякой свободы дѣйствій враждебными силами все болѣе и болѣе разоблачающейся русской революціи" (Livl. Beitr. В. 1. Lief. 1. § 102).... "Пора пріобрѣсти въ общественномъ мнѣніи Европы союзника Монарху, желающему добра, для подкрѣпленія его въ очевидно-трудной и утомительной борьбѣ его съ темными силами, мѣшающими осуществленію его благихъ желаній... Каждый честный Лифляндецъ все еще признаетъ самодержавную власть за принадлежность своего государя, а не темной силы и страстной оппозиціи Москвичей; иными словами: онъ чтитъ не поліарха, а Монарха, который самъ хорошо знаетъ какъ ему властвовать, съ одной стороны, надъ Камчадалами, Самоѣдами-Москалями, съ другой -- надъ Финляндцами и Остзейцами... Стрѣльцы! Вотъ ты загадочная власть, отъ которой терпитъ честный германизмъ и честное протестантство остзейскихъ губерній, и которая, какъ кажется, посягаетъ и на авторитетъ Всероссійскаго Самодержца. Стрѣльцы!-- тѣ самые, которые, недавно, на этнографической выставкѣ, самодовольно любовались собою, роются теперь подъ землею и подпалзываютъ во мракѣ, съ намѣреніемъ, выждавъ благопріятныя минуты, выскочить изъ засады и вырвать изъ рукъ законнаго Государя бразды правленія" (Livl. Beitr. В. I. Lief. И, § 29, 31, 33, 34).

Вотъ какого рода внушеній, намековъ, доносовъ насчетъ своей политической благонадежности долженъ ожидать себѣ всякій Русскій въ Россіи, кому дороги интересы русской народности, кто не допускаетъ разобщенія съ ними интересовъ русской монархической власти и кожу преобладаніе нѣмецкой народной стихіи надъ русскою не представляется естественнымъ, ни законнымъ!.. Но ничто не плодитъ такъ обильно доносовъ и обвиненій, какъ всякое участіе, принятое кѣмъ-либо изъ Русскихъ въ судьбѣ Латыша и Эста. Впрочемъ въ этихъ случаяхъ трудъ балтійскихъ дѣлателей не можетъ назваться неблагодарнымъ; ихъ внушенія и жалобы находятъ въ Петербургѣ внимательный слухъ, тѣхъ особенно сферахъ, гдѣ не только не считается непристойною, но даже патронируется "Вѣсть". Мы убѣждены, что приведенная нами, въ концѣ вчерашней статьи, выписка изъ книги Самарина непремѣнно подастъ поводъ къ обвиненію автора въ намѣреніи возбудить "дурныя страсти" -- les mauvaises passions, но выраженію сочинители баденъ-баденской брошюры; мало того, такое умышленно-лживое обвиненіе будетъ, пожалуй, разноситься и повторяться слабоуміемъ и невѣжествомъ не только въ нѣмецкой, а даже иной русской, но не по-русски мыслящей, чувствующей и говорящей средѣ. Кстати: приводя упомянутую выписку, мы опустили помѣщенныя, въ томъ же отдѣлѣ книги, строки г. фонъ-Бокка, изъ которыхъ видно, что не одинъ г. Самаринъ, но даже и русская власть, не перестающая заботиться объ улучшеніи быта крестьянъ, подлежитъ наравнѣ съ нимъ обвиненію въ революціонномъ противодѣйствіи усиліямъ "честнаго германизма": "Латыши, пишетъ издатель "Лифляндскихъ Вкладовъ", -- охотно принимаютъ отъ Нѣмцевъ образованіе, и еслибъ можно было надѣяться, чтобъ Русскіе, хотя бы въ продолженіе нѣсколькихъ десятилѣтій, не тревожили, не подстрекали ихъ и не расшевеливали бы безпрестанно крестьянскихъ учрежденій" (это можетъ относиться только къ правительству).-- "тогда начавшееся развитіе, при нынѣшнихъ общественныхъ отношеніяхъ, пошло бы наилучшимъ, быстрымъ, здоровымъ, нѣмецкимъ ходомъ"...

Перейдемъ теперь къ дальнѣйшему изложенію, по книгѣ г. Самарина, балтійской политической теоріи, начатому нами вчера. Мы сказали, что значеніе и цѣль внутренней работы, совершающейся теперь въ Балтійскомъ краѣ и ускользающей отъ русскаго наблюденія, состоитъ въ томъ, чтобы изъ разобщенныхъ сословными и корпоративными перегородками частей стараго общества сплотить новый цѣльный организмъ -- политическую, чуждую Россіи, національность. Въ частности же работа дѣлится на три главныя задачи, изъ которыхъ первая, уже подробно нами разъясненная, это германизація Эстовъ и Латышей. А вотъ и вторая задача: "покончить скорѣе домашнимъ порядкомъ всѣ тѣ междоусобныя тяжбы и распри, которыя могли бы подать поводъ законодательной власти вмѣшаться во взаимныя отношенія первенствующихъ въ классѣ сословій, и для достиженія этой цѣли принести добровольно въ жертву все, что въ существующихъ правахъ и учрежденіяхъ мѣшаетъ внутреннему объединенію нѣмецкаго общества" противъ чужаго владычества (Fremdherrschaft); но измѣняя въ этихъ видахъ историческую старину, "въ то же время упорнѣе чѣмъ когда-либо отстаивать ее какъ святыню противу всѣхъ начинаній, идущихъ отъ правительства, и отбиваться отъ преобразованій даже очевидно полезныхъ, буде они влекутъ за собою, въ канонъ бы то ни было отношеніи, объединеніе съ Россісю или хотя бы только сближеніе съ нею". Какъ и въ первомъ случаѣ, г. Самаринъ подтверждаетъ свое мнѣніе ссылкою на факты и на собственныя откровенія балтійскихъ Нѣмцевъ въ заграничной литературѣ. Третья задача гораздо труднѣе и деликатнѣе,-- продолжаетъ онъ: она касается внѣшнихъ отношеній края, какъ области, къ Россіи какъ государству, и потому ею завѣдуютъ преимущественно передовые люди, политики и публицисты высшаго полета, подвизающіеся на такъ-называемомъ сословно-дипломатическомъ поприщѣ. "Заключается она въ томъ, чтобы, такъ сказать, перелить провинціальный германизмъ изъ старыхъ сильно поврежденныхъ сосудовъ сословныхъ привилегій въ сосудъ новый, изъ другаго болѣе прочнаго вещества, который бы въ состояніи былъ выдержать ожидаемыя впереди столкновенія; иными словами -- довести правительство, незамѣтнымъ для него путемъ, до признанія балтійскаго германизма за политическую національность".

На этомъ-то сословно-дипломатическомъ поприщѣ и выработаны,-- кромѣ особенной системы защиты юридической пригодности грамотъ и несокрушимости балтійскихъ преимуществъ и правъ.-- цѣлыя новыя сподручныя теоріи. Одна изъ нихъ -- о международномъ значеніи тѣхъ обязательствъ, которыми будто бы связала себя русская власть по отношенію къ нѣмецкому населенію Имперіи: эта теорія, угрожающая Россіи дипломатическимъ иностраннымъ вмѣшательствомъ въ случаѣ нарушенія правительствомъ какой-либо средневѣковой привилегіи города Ревеля и другихъ мѣстностей и сословій края, уже подробно изложена нами въ передовой статьѣ 21 сентября No 136. Вторая теорія -- теорія условной преданности, какъ выражается г. Самаринъ. "На основаніи этой теоріи,-- говоритъ онъ,-- мѣстныя сословія и общества пріобрѣли на вѣчныя времена широкое обезпеченіе неприкосновенности и неизмѣнности своей старины и подъ этимъ условіемъ приняли на себя политическія обязанности подданства. Балтійскіе подданные Россійскаго Императора, присягая ему на вѣрность, предполагаютъ, что онъ съ своей стороны будетъ вѣренъ своимъ обязательствамъ. Die Treue der Monarchen -- это нѣсколько странное выраженіе. встрѣчающееся у балтійскихъ публицистовъ, имѣетъ совершенно ясный и точно опредѣленный смыслъ". "Балтійскія провинціи -- пишетъ издатель Лифляндскихъ Вкладовъ,-- преданы Императору, преданы и Россіи,-- но съ оговоркою; преданы же они Императору собственно потому, что въ Императорѣ Всероссійскомъ видятъ лицо обязанное, по договору, оберегать ихъ такъ-называемыя привилегіи, которыхъ главное достоинство -- ограждать край отъ обрусенія"...!! {Liv. В. В. I. Lief. III. S. 297--300.}

Въ этихъ словахъ высказывается задушевное стремленіе балтійской политики: увѣреніями въ личной преданности Монарху -- разобщить его съ русскою народною стихіей, и заподозривъ въ его. глазахъ всякое проявленіе любви къ русской народности, выставивъ національное русское чувство въ русскихъ людяхъ отраженіемъ революціоннаго духа,-- побудить Монарха искать опоры но преимуществу въ Нѣмцахъ и слѣдовательно укрѣплять елико возможно эту опору. Такъ недавнюю попытку ввести русскій языкъ въ оффиціальное употребленіе балтійскіе рыцари объявляютъ печатно мѣрою принятою вслѣдствіе напора и происковъ такъ-называемой старорусской партіи, "первымъ приступомъ къ осуществленію давнишняго замысла: подавить въ остзейскихъ губерніяхъ германизмъ -- эту стихію, которой царствующая династія обязана надежнѣйшими своими опорами"... {Livl. В. В. I. Lief. II. S. III. IV.} Наконецъ приведенныя нами выше выписки изъ г. фонъ- Бокка о шипахъ, усѣявшихъ путь къ любимому Монарху и о стрѣльцахъ, затѣявшихъ этнографическую выставку, равно какъ и инсинуаціи баденъ-баденской брошюры -- могутъ служить образцами тѣхъ орудій, маневровъ и пріемовъ, которые выработаны и пущены въ ходъ балтійскими мужами, искусившимися на сословно-дипломатическомъ поприщѣ, auf ständisch-diplomatischen Wege.

Такова балтійская политическая теорія разслѣдованная, изученная и изложенная г. Самаринымъ въ его книгѣ "Окраины Россіи". Итакъ -- говоритъ онъ:

"намъ объявлено печатно, на трехъ языкахъ, нѣмецкимъ, французскомъ и англійскомъ, что если правительство вздумаетъ серьезно настаивать на введеніи русскаго языка въ оффиціальное употребленіе; если оно захочетъ, чтобы судьи назначались въ Балтійскомъ краѣ такимъ же порядкомъ, какъ и въ остальной Россіи; если, въ послѣдствіи, оно потребуетъ, чтобы полиція, въ этомъ краѣ, какъ и Россіи, была въ его рукахъ, а не въ рукахъ дворянства -- тогда пробьетъ послѣдній часъ его законнаго владычества, и вѣрноподданные рыцари, ничего никогда не забывающіе, вспомнятъ про своего героя Рейнгольда фонъ-Паткуля. Въ этомъ же духѣ преподается въ учебныхъ заведеніяхъ исторія края и воспитываются молодыя поколѣнія...

"Это одна теорія, а вотъ наша, основанная на историческомъ фактѣ, на смыслѣ и буквѣ капитуляцій, наконецъ на Сводѣ Законовъ. Хотя князь Суворовъ и утверждалъ, что мы, Русскіе, не болѣе какъ младшіе колонисты Балтійскаго поморья, но намъ все еще помнится, что наши предки отвоевали его у Швеціи, сперва на поляхъ Полтавы, а послѣ, въ довершеніе, подъ Ревелемъ и Ригою. Это относится до Лифляндіи и Эстляндіи; что касается до Курляндіи, то хотя она сама отложилась отъ Польши, но подчинилась Россіи безоговорочно и безусловно (Императрица Екатерина II не понимала международныхъ дипломатическихъ отношеній между цѣлымъ государствомъ и сословіями). Далѣе, мы вычитали въ Полномъ Собраніи Законовъ, что во всѣхъ трехъ балтійскихъ губерніяхъ верховная власть дѣйствительно признала и затѣмъ разновременно утверждала особенныя учрежденія, права и обычаи тамошнихъ сословій и обществъ, -- но утверждала ихъ условно, оговаривая нрава верховной власти и общія государственныя установленія, слѣдовательно, подчиняя силу и обязательность частнаго и мѣстнаго* интересамъ общаго и цѣлаго. Этимъ оговоркамъ мы позволяемъ себѣ придавать серьезное значеніе, никакъ не считая ихъ ни за риторическія украшенія, ни за канцелярскія продѣлки, и потому думаемъ, что соглашеніе мѣстныхъ учрежденій, правъ и обычаевъ съ государственными интересами и установленіями составляло задачу внутренняго законодательства, къ разрѣшенію которой призвана была верховная власть въ силу своего законодательнаго права, отъ котораго она никогда въ пользу балтійскихъ сословій не отступалась и которымъ никогда съ ними не дѣлилась".

Впрочемъ, продолжаетъ далѣе г. Самаринъ, дальновиднѣйшіе изъ вожаковъ балтійской фаланги предвидятъ возможность такого развитія національной политической жизни въ самой Россіи, при которомъ уже трудно будетъ нѣмецкой народности ограждаться прежними "брустверами" и "блокгаузами" и ожидать какого-либо, удобства для исполненія балтійскихъ нѣмецкихъ замысловъ. Вотъ что по этому случаю говоритъ г. Самаринъ:

"Для борьбы съ новымъ противникомъ, нужно запастись и оружіемъ новымъ,-- старое не годится, оно отслужило. Отстаивать передъ лицомъ государственнаго представительства теорію условной, политической вѣрности было бы смѣшно,-- она бы лопнула какъ пузырь. Всѣ это знаютъ. Знаютъ также, что заслониться такъ-называемыми привилегіями и поставить подъ защиту ихъ мнимой неприкосновенности притязаніе цѣлаго края на политическое обособленіе -- было бы крайне невыгодно. На этой почвѣ не было бы даже мѣста для серьезнаго состязанія, ибо, во-первыхъ, привилегіи даны не Балтійскому краю, а дворянскимъ сословіямъ и городамъ; съ ними же заключены и капитуляціи; какъ юридическая личность, которая могла бы договориться и обѣщать, Балтійскій край въ XVIII вѣкѣ не существовалъ и понынѣ не существуетъ. Вовторыхъ, послѣ присоединенія его къ Россіи, все сельское народонаселеніе, считавшееся прежде дворянскою собственностью, пріобрѣло гражданскія нрава, и потому, прежде чѣмъ приковывать на вѣчныя времена будущее его развитіе къ результатамъ историческаго прошедшаго, въ которомъ оно не участвовало, справедливость потребовала бы опросить его и удостовѣриться въ его согласіи. Втретьихъ, съ точки зрѣнія Формально юридической, оговорки, сбировождавшія утвержденіе привилегіи, отнимаютъ всякую возможность отстаивать ихъ безусловную неприкосновенность; а что касается до ихъ содержанія, то можно смѣло сказать и доказать, что оно уже упразднено и отмѣнено болѣе чѣмъ на половину. Во всемъ мірѣ столбовая дорога историческаго прогресса усѣяна обломками привилегій и, въ этомъ отношеніи, не составляетъ исключеніе даже и Балтійскій край. Повторяю, тамошніе политически развитые агитаторы знаютъ все это лучше чѣмъ мы, и вотъ почему, даже теперь, они избѣгаютъ самаго слова привилегіи и, мало-по-малу, вытѣсняютъ его другимъ, лучше гармонирующимъ съ понятіями и потребностями настоящей минуты, словомъ: Verfassung или Landesverfassung -- земская конституція... Абрисъ ея теперь только-что намѣчивается балтійскими публицистами, но читатель можетъ уже, до нѣкоторой степени, угадать ея будущія черты сквозь очень неопредѣленныя выраженія, далеко не все то высказывающія, что подъ ними подразумѣвается: свобода совѣсти {"Когда въ брошюрахъ балтійскихъ публицистовъ, или въ проектахъ тамошнихъ законодателей, вамъ попадается такъ часто употребляемое ими слово свобода, будьте осторожны и глядите себѣ подъ ноги: это вѣрный признакъ ловушки. Такъ, напримѣръ, свобода труда и передвиженія значитъ утрата права на землю и запрещеніе переходить за границу губерніи; свобода взаимнаго соглашенія значитъ необходимость подчиниться произволу помѣщика въ опредѣленіи размѣра повинностей, свобода перехода недвижимой собственности изъ рукъ въ руки значитъ право сгонять крестьянъ съ усадьбы; свобода совѣсти значитъ стѣсненіе православной совѣсти... Словомъ, въ Балтійскомъ краѣ, идѣже утѣсненіе и стѣсненіе, ту свобода"... Примѣчаніе г. Самарина.}, полное самоуправленіе, замѣщеніе по выбору судебныхъ, полицейскихъ и административныхъ должностей, сословный судъ, замкнутое, корпоративное устройство дворянства (geschlossene Matrikel), нѣмецкій языкъ, какъ языкъ оффиціальный и языкъ преподаванія, самостоятельное завѣдываніе всѣми учебными заведеніями, участіе въ законодательствѣ, право голоса по всѣмъ дѣламъ, касающимся края и т. д.".

Дѣло ясно,-- къ такому выводу приходитъ г. Самаринъ: чтобъ отстоять свое изолированное положеніе въ будущемъ, при большемъ развитіи политической жизни въ самой Россіи, балтійскимъ вожакамъ нужно заблаговременно "выманить у правительства признаніе политическихъ правъ нѣмецкой народности,-- нынѣ на нашемъ Балтійскомъ поморьѣ, постоянно сплачивающейся въ цѣльный организмъ" -- своего рода "Остзейскую Финляндію"... "Вотъ почему, продолжаетъ далѣе издатель "Окраинъ Россіи", важна настоящая минута, и почему необходимо, чтобы Россія не спускала глазъ съ своей Балтійской окраины".

"Время, кажется мнѣ, такъ дорого, прибавляетъ онъ, что я рѣшился съ перваго же раза высказать -- въ какомъ видѣ представляется мнѣ положеніе дѣлъ, хотя я нисколько отъ себя не скрываю, что, для меня лично, было бы гораздо выгоднѣе уклониться на первыхъ порахъ отъ столкновенія съ укоренившимися у насъ понятіями и предпослать общимъ выводамъ простое изложеніе фактовъ... За фактическими доказательствами дѣло не станетъ; читатели найдутъ ихъ въ изобиліи въ послѣдующихъ уже подготовленныхъ выпускахъ".

"Мнѣ остается, въ заключеніе, говоритъ г. Самаринъ на послѣдней страницѣ своего перваго выпуска, -- сказать еще слово. На предшествующихъ страницахъ я указалъ, между прочимъ, въ чемъ сходство и въ чемъ разница между вопросомъ польскимъ и вопросомъ балтійскимъ (котораго, при всемъ моемъ нежеланіи, я все таки, къ стыду нашему, не могу не признать), -- но одной, очень существенной, разницы я не коснулся.

"Въ вопросѣ польскомъ наше общество и наше правительство долго находились подъ вліяніемъ фальшивыхъ понятій, ошибались заодно, вмѣстѣ, въ одно время, и отъ того, какъ ни тяжелы, какъ ни обидны были послѣдствія ошибокъ, сознаніе общей и нераздѣльной за нихъ отвѣтственности не только не ослабило нравственнаго авторитета правительства, а напротивъ, въ минуту прозрѣнія, заставило общество еще тѣснѣе примкнуть къ нему.

"Нельзя будетъ сказать того же о вопросѣ балтійскомъ, когда мы наконецъ перестанемъ его игнорировать: въ своевременныхъ предостереженіяхъ недостатка не было...."