Аксаков Иван Сергеевич - По поводу слуха об учреждении иезуитской коллегии при католической церкви в Петербурге

Сочиненія И. С. Аксакова

Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія

Изъ "Дня", "Москвы", "Руси" и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860--1886

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.

По поводу слуха объ учрежденіи іезуитской коллегіи при католической церкви въ Петербургѣ.

"День", 21-го марта 1864 г.

Петербуржцы правы въ своемъ презрѣніи въ Москвѣ. Куда ей до Петербурга! Москва -- деревня, говорятъ они. И въ самомъ дѣлѣ -- она не слишкомъ далеко отошла отъ Русской деревни; она блинка деревнѣ и деревенскій лицъ въ ней не слышитъ себя на чужбинѣ. Москва -- старушка, восклицаютъ Петербуржцы. И въ самомъ дѣлѣ, какъ же не старушка! Помнитъ старину и блюдетъ ее, благочестиво хранитъ преданія, любятъ родню. Эти преданія -- вся Русская Истерія; эта родня -- вся Русская земля, весь Русскій народъ... Старушка, -- какъ называютъ Петербуржцы Москву, -- разумѣется уже не можетъ быть ни вѣтреною, ни легкомысленною: куда ей! она подозрительно смотритъ на Петербургскій удалой прогрессъ, не соблазняется Петербургскимъ либерализмомъ и какъ старая насѣдка крѣпко сядетъ на своемъ гнѣздѣ. Впрочемъ, сравненіе Москва съ Петербургомъ было столько разъ дѣлаемо въ вашей литературѣ, что нѣтъ надобности занимать имъ снова вниманіе читателей. Эта параллель проводится постоянно самою жизнью, -- и различіе между ними стало чувствоваться еще рѣзче съ тѣхъ поръ, какъ желѣзная дорога поставила эти оба города, такъ-сказать, рядомъ. Различіе это выражается вездѣ и всюду. Если въ Москвѣ выработалось ученіе -- прозванное славянофильскимъ и до общему призванію оставшееся не совсѣмъ безплоднымъ для Русской жизни,-- ну, хоть содѣйствовало нѣкоторымъ образомъ дѣлу освобожденія крестьянъ,-- въ Петербургѣ за то разцвѣло -- и какимъ пышнымъ пустоцвѣтомъ разцвѣло -- ученіе соціалистовъ! Правда, оно не носитъ въ себѣ того историческаго оправданія, какое имѣетъ на Западѣ, -- въ немъ нѣтъ, въ примѣненіи къ Россіи, той истины отрицанія, которою оно сильно въ остальной Европѣ,-- но Петербургу что до этого?! Если въ Москвѣ возникло направленіе, поднявшее знамя народности, предъявившее запросъ на народность въ искусствѣ, наукѣ, во всѣхъ отправленіяхъ духа, -- обратившееся и изученію простонароднаго быта; если Москва уважаетъ и любитъ Русскій простой народъ, -- въ Петербургѣ за то демократствуютъ, -- ну, а демократизмъ, какъ извѣстно, нисколько не обязываетъ ни любить, ни уважать Русскаго мужика, ни вообще церемониться съ Русской простонародностью. Москва совпала, обобщила и отстояла начало Русской общины; въ Петербургѣ журналисты, если помирились съ ней, то не прежде, какъ назвавши ее коммуной, и затѣмъ долго еще: пытались обезобразить ее на образецъ утопической, искусственной коммуны своихъ Западныхъ учителей, въ основаніи которой лежитъ насиліе самаго грубѣйшаго деспотизма. Покуда Москва думаетъ свою крѣпкую думу, Петербургъ, какъ усердный прогрессистъ, давно уже изготовилъ, не задумываясь долго, тысячи тысячъ всякихъ житейскихъ проектовъ. Москва туго поддаете" нововведеніямъ; Петербургу они ни по чемъ. Россія ему представляется какъ tabula rasa, на которой онъ можетъ писать что угодно (и въ этомъ смыслѣ нѣтъ большихъ деспотовъ, какъ Петербургскіе либералы, демократы, соціалисты). Москва дѣйствительно является отсталою въ сравненіи съ Петербургомъ, -- и надобно только желать, чтобъ она отставала отъ него все больше и больше. Петербургъ же поклоняется кумиру современности -- духу времени, и признаки этого духа почерпаетъ онъ не изнутри себя, не въ Русской жизни, а изъ-за границы, откуда ему привозятся по почтѣ самыя первѣйшія primeurs, самыя новѣйшія nouveautés -- которыя у себя, въ мѣстѣ своего зарожденія, исчезаютъ почти въ одно время съ своимъ появленіемъ, или же значительно видоизмѣняются! Въ этомъ смыслѣ Петербургъ -- самый передовой городъ въ Европѣ, во всѣхъ отношеніяхъ: пошло дѣло на общественный разгулъ,-- Петербургъ омрачилъ уже и теноръ блескъ и славу Мабиля, Шато-де-флеръ, и т. п.; нужно ли проявить либерализмъ въ области вѣры -- извольте, мы и на это горазды! Мы, Санктетербуржцы, удивимъ Европу такимъ развитіемъ матеріализма, какого она у себя и не видывала, и такъ какъ мы въ то же время, у себя въ Петербургѣ, не брезгаемъ и общественнымъ положеніемъ, ни всѣмъ тѣмъ, что его доставляетъ въ Россіи, то надобное сочетаніе всяческихъ средствъ -- общественнаго значенія съ самоновѣйшимъ Европейскимъ доктринерствомъ, -- даетъ послѣднему такую легкость, такой просторъ примѣненія, что Европѣ остается только ахать и удивляться. Въ самомъ дѣлѣ, ну гдѣ, кромѣ Санктпетербурга, можно найти такое счастливое соединеніе всѣхъ условій, необходимыхъ для преуспѣянія заграничныхъ теорій? гдѣ идея, фантазія одинокаго мыслителя можетъ разгуляться полнѣе? гдѣ столько, повидимому, удобствъ для экспериментовъ in anima vili, въ колоссальныхъ размѣрахъ? Но не въ одномъ этомъ либеральномъ направленіи господствуютъ теоріи въ Петербургѣ. Точно также господствовали онѣ вчера, господствовать будутъ завтра -- въ направленіи противоположномъ. Да и самый либерализмъ Петербургскій является вовсе не какъ общее начало свободы во всѣхъ ея жизненныхъ проявленіяхъ (напр. не какъ свобода мнѣній), а какъ льгота или привилегія, даруемая только извѣстной доктринѣ, извѣстному направленію, носящему либеральный штемпель: это своего рода деспотизмъ либерализма, налагаемый на жизнь, устраняющій свободу ея развитія; точно , также какъ Петербургское фритредерство (теорія свободной торговли) есть своего рода протекціонизмъ.

По почему заговорили мы теперь снова о Петербургѣ, о которомъ мы всегда говоримъ такъ не охотно? А вотъ почему, читатель. Если дошедшіе до насъ слухи справедливы, то въ обществѣ Петербургскомъ нашлись лица, которыхъ за* мышленія опережаютъ смѣлостью своего полета -- фантазій самыхъ ярыхъ Петербургскихъ литературныхъ прогрессистовъ. Разумѣется -- для насъ нѣтъ въ томъ никакого сомнѣнія -- помыслы ихъ и останутся помыслами, ріа desideria, не больше,-- но они важны сами по себѣ, какъ попытки, они слишкомъ характеристичны, чтобъ быть оставленными безъ вниманія. Дѣло въ томъ, что въ настоящее время пожаловать въ Петербургъ какой-то аббатъ-Французъ, чтобы на время Великаго Поста назидать проповѣдями Санктепетербургскую католическую паству. Римская церковь придаетъ всегда особенное значеніе этому дѣлу и избираетъ на это посланничество преимущественно Французовъ -- такъ какъ Французская рѣчь есть родная, ежедневная рѣчь Россійскаго высшаго общества. Пріѣзжаетъ проповѣдникъ, -- и посѣщеніе католическихъ костеловъ становится такимъ-же моднымъ занятіемъ для Петербургскаго high-life (дѣянія котораго такъ аккуратно заносятся на страницы газеты "Вѣсть"), какъ и катанье на конькахъ на Англійской набережной передъ постомъ, и тому подобные интересы. Но катанье на конькахъ дѣло невинное, и если кому опасно, то только катающимся. Разумѣется, при катаньѣ въ костелъ можетъ также случиться и случилось, что нѣкоторыя особы, сего круга соблазнялись рѣчами католическаго проповѣдника и проваливались въ латинство, -- это очень жаль, но Богъ съ ними! Такое явленіе объясняется тѣмъ, что многія изъ нихъ совершенно чужды родной земли, чужды православія, чужды всякой вѣры: понятно, что на такой пустопорожней почвѣ чрезвычайно удобно возрастить сѣмя католическому проповѣднику силою Французскаго краснорѣчія: это вѣдь не церковно-Славянское baragouin! Но мы нисколько не желали бы стѣснить свободу совѣсти, свободу вѣроисповѣданія,-- и въ этомъ отношеніи держимся смысла Русской пословицы: вольному -- воля, спасенному -- рай. Вообще можно сказать, что переходъ Русскихъ въ латинство совершается рѣдко по свободному убѣжденію, а большею частью -- вслѣдствіе полнѣйшаго незнанія ученія православной церкви, вслѣдствіе того, наконецъ, что католическій проповѣдникъ не обращаетъ, а соблазняетъ въ католицизмъ... Повторяемъ: не это обстоятельство занимаетъ ваше вниманіе въ настоящую минуту. Ходятъ слухи, что пріѣхавшій Французъ-аббатъ хлопочетъ объ учрежденіи при католической церкви іезуитской коллегіи, о разрѣшеніи Іезуитамъ вновь водворяться въ Россіи, или, по крайней мѣрѣ, въ Петербургѣ,-- и что такое ходатайство встрѣчаетъ себѣ симпатію въ нѣкоторой части Петербургскаго общества. Чѣмъ руководятся эти лица Петербургскаго общества -- сочувствіемъ ли къ Іезуитамъ, принципомъ ли высшей терпимости, высшаго либерализма, или же мнимо-хитрыми соображеніями о необходимости для насъ снискать благосклонность Римскаго двора -- намъ неизвѣстно.

Признаться сказать -- мысль о разрѣшеніи Іезуитамъ возвратиться въ Россію, послѣ того, какъ они были изгнаны изъ Россіи въ 1821 году, при Императорѣ Александрѣ І-мъ (довольно, кажется, отличавшемся вѣротерпимостью),-- такая мысль представляется до того несбыточною -- дикою и безобразною, что повидимому не заслуживала бы и опроверженіи. Но такъ какъ фальшивый либерализмъ, вмѣстѣ съ фальшивою гуманностью, въ особенномъ ходу въ нашемъ обществѣ въ настоящее время, то не мѣшаетъ, кажется, на всякій случай, остановить вниманіе на этомъ вопросѣ. Ошибаются тѣ, которые воображаютъ, что вопросъ о разрѣшеніи, просиженъ Іезуитами, есть вопросъ о религіозной свободѣ, или о вѣротерпимости. Впустить въ Россію орденъ Іезуитовъ, это все равно, что пустить въ нее завѣдомо и сознательно шайку шулеровъ, воровъ и тому подобныхъ художниковъ, и даже не все равно, а во сто разъ хуже. Воръ употребляетъ грубыя вещественныя средства для своего дѣла; воръ боится полиціи, преслѣдуется ею и сдерживается болѣе или менѣе страхомъ огласки. Іезуиту же нечего бояться: его дѣятельность почти неосязаема, неуловима, она прикрыта благочестіемъ, и ложь до такой степени перемѣшана въ іезуитизмѣ съ истиной, что отдѣлить ее въ этомъ химическомъ растворѣ чрезвычайно трудно; признавая всяческія средства годными для своей цѣли. Іезуитъ не столько совершаетъ самъ, сколько внушаетъ преступленія, дѣлаетъ ихъ нравственно возможными для людской совѣсти, но рѣдко можетъ быть юридически уличенъ въ явномъ дѣлѣ. Извѣстно, что по ученію іезуитскому цѣль освящаетъ самые безнравственные способы, употребленные для ея достиженія,-- и цѣль эта: постоянная пропаганда латинства. Но эта пропаганда не есть только проповѣдь извѣстнаго вѣроученія, а вербовка въ духовное подданничество духовному государю-папѣ. Это не открытая проповѣдь, противъ которой можно дѣйствовать таковою же проповѣдью; здѣсь, нѣтъ честной борьбы разныхъ мнѣній борьба съ іезуитами всегда и вездѣ не равномѣрна, ибо они владѣютъ оружіемъ, которое употреблять послѣдователямъ другихъ христіанскихъ вѣроученій воспрещаетъ ихъ христіанская совѣсть. Вся сила іезуитизма, этого христіанская ордена, весь успѣхъ его и преимущества именно и заключаются въ томъ догматѣ, что Іезуиту дозволены все нехристіанскія средства и развязана совѣсть на всякое не-христіанское дѣло, на все то, что возбранено Христомъ, что составляетъ отрицаніе христіанства. Нѣтъ никакой возможности бороться съ іезуитизмомъ, какъ съ христіанскимъ ученіемъ, ибо іезуитизмъ,-- подъ видомъ христіанства и проповѣдуя христіанство -- повидимому во всей его строгости и чистотѣ,-- разрушаетъ всѣ условія христіанскаго общежитія, самую сущность христіанской нравственной доктрины. Этимъ страшнымъ орудіемъ вольной, развязанной совѣсти и внутренняго освященія всякаго злаго дѣянія -- не владѣетъ ни одинъ преступникъ, ни одинъ язычникъ, потому что и послѣдній, совершая злые свои поступки, идетъ наперекоръ своей совѣсти, или тому закону, который, по выраженію Апостола Павла, "на сердцахъ написанъ". Іезуиты были не разъ изгоняемы изъ многихъ странъ Европы -- по праву каждаго народа удалять отъ общенія съ собою людей, отрицающихъ самыя основанія, на которыхъ созиждено народное общество. А эти люди, т. е., Іезуиты, такого рода, что противъ нихъ, съ одной стороны, недостаточны внѣшнія сродства государственныя, обыкновенно употребляемыя противъ злодѣевъ, а съ другой стороны -- безсильна и проповѣдь истины, потому что ими сознательно признана и освящена ложъ -- какъ ложь, какъ принципъ...

Они были, какъ мы сказали, изгнаны и изъ Россіи. Возвратиться они могли бы только при покровительствѣ власти,-- и именно характеръ покровительства, а не просто терпимости стало бы носить на себѣ всякое оффиціальное разрѣшеніе, дарованное имъ правительствомъ...

Принципъ высшаго либерализма, свободы всякой проповѣди и вѣроисповѣданій, по нашему мнѣнію, не можетъ никакъ простираться на іезуитизмъ, потому что іезуитизмъ не есть какое-либо особое вѣроученіе,-- стремится къ достиженію не духовной, а матеріальной цѣли, имѣетъ въ виду не область духа, а исключительно область внѣшней практической дѣятельности; онъ уже самъ по себѣ есть положительное преступное дѣйствіе, и какъ таковое подлежитъ уже совершенно инымъ условіямъ, одинаковымъ съ тѣми, какимъ подлежатъ всякія внѣшнія преступныя дѣянія въ государствѣ... Положимъ, впрочемъ, что мы не правы. Но лица, которыя, желали бы впустить въ Россію враговъ Русской православной церкви, подумали ли они о томъ, насколько собственное наше Русское вооруженіе въ исправности?... Мы уже имѣли случай указывать -- въ какихъ выгоднѣйшихъ обстоятельствахъ находятся, въ Западныхъ губерніяхъ, Польскіе ксендзы въ сравненіи съ православными священниками: межъ тѣмъ, какъ ксендзъ проповѣдуетъ въ своемъ костелѣ совершенно свободно, не стѣсняемый никакимъ контролемъ,-- православный священникъ, въ Русской церкви, рядомъ съ этимъ же постелемъ и нерѣдко въ одномъ и томъ же селѣ, не можетъ противопоставить ему немедленно свое слово, а долженъ посылать свою проповѣдь за полсотни верстъ, и на каждое свое дѣйствіе искать разрѣшенія церковнымъ оффиціальнымъ порядкомъ!.. Взвѣсили ли они, такъ либерально зовущіе въ Россію Іезуитовъ, тѣ обстоятельства, при которыхъ предстоитъ обороняться православной церкви? Никто не приведетъ къ связанному его врага и не скажетъ первому: "борись съ нимъ",-- но напередъ развяжетъ связаннаго; между тѣмъ, вслѣдствіе разныхъ формальностей, служители православной церкви,-- въ сравненіи съ тою свободную, которою пользуются католическіе ксендзы на Западѣ Россіи (и воспользовались бы Іезуиты, если бы были возвращены), -- могутъ назваться по истинѣ -- связанными...

И за какія это заслуги Россіи должно бы быть оказано такое благодѣяніе католицизму, католическому духовенству и папѣ? За дѣятельность ли ихъ въ Польшѣ, въ Бѣлоруссіи и на Украйнѣ въ концѣ XVI и въ XVII вѣкѣ? За унію ли, которой пагубныя послѣдствія мы и теперь не можемъ изгладить, за ополяченіе и облатиненіе -- слѣдовательно за отъемъ у Русскаго народа лучшей, образованнѣйшей и богатѣйшей его части въ 8 губерніяхъ? за то ли, что Римская церковь возвела въ ликъ святыхъ Іосафата Кунцевича -- лютаго мучителя и гонителя православныхъ? Но все это дѣла былыя: вѣроятно есть заслуги новѣйшія? И въ самомъ дѣлѣ, какъ же не отблагодарить Римскаго папу за Польскій мятежъ, созданный и раздутый латинскимъ духовенствомъ, за моленія, предписанныя папою во всѣхъ католическихъ костелахъ объ успѣхѣ Польскаго возстанія въ Царствѣ Польскомъ и въ Западнорусскомъ краѣ? за фанатизмъ повстанцевъ, внушенный ксендзами, за добрую нравственность, водворенную въ Польшѣ проповѣдями Іезуитовъ, за превращеніе храмовъ Божіихъ въ революціонные вертепы, за благословеніе, преподанное злодѣйствамъ -- неслыханнымъ въ лѣтописяхъ человѣчества, за жандармовъ-вѣшателей, приводимыхъ къ присягѣ латинскими священнослужителями, за дѣятельность ксендза Маскевича и его шайки, за сочиненіе извѣстнаго Польскаго гражданскаго катихизиса, за примѣненіе въ самомъ широкомъ смыслѣ іезуитскаго принципа -- оправдывающаго всякое безнравственное средство ради цѣли? Всѣ эти подвиги, конечно, заслуживаютъ величайшей признательности, и такъ какъ площадь дѣятельности, отведенная Іезуитамъ, слишкомъ тѣсна, то необходимо дать имъ большій просторъ! Оно же тѣмъ болѣе кстати, что правительство именно теперь напрягаетъ всѣ своя усилія -- какъ бы обуздать латинское духовенство въ Польшѣ, и черезъ то подавить и самый мятежъ: вѣроятно упомянутые нами члены Петербургскаго общества догадались, что успѣхъ Польской интрига, т. е. водвореніе Іезуитовъ въ Санктпетербургѣ -- будетъ содѣйствовать къ ослабленію вліянія Іезуитовъ въ Польшѣ???

Будемъ надѣяться, что всѣ дошедшіе до насъ слухи не имѣютъ никакого основанія, но эти слухи тѣмъ не менѣе существуютъ...