Аксаков Иван Сергеевич - Всякое наше сближение с Австриею противоречит нашему призванию как Славянской державы

Сочиненія И. С. Аксакова

Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія

Изъ "Дня", "Москвы", "Руси" и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860--1886

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.

Всякое наше сближеніе съ Австріею противорѣчитъ нашему призванію какъ Славянской державы.

"День", 6-го ноября 1865 г.

Возвращаемся къ вопросу, поставленному нами въ концѣ послѣдней передовой статьи. Нѣтъ сомнѣнія, что усиленіе Пруссіи не представляетъ для насъ ничего особенно желательнаго,-- но не собственное усиленіе ея значенія въ Германій, а матеріальное ея могущество, прочно утвержденное на Сѣверѣ Германіи и на берегахъ Балтійскаго моря. Будущій Прусскій флотъ, въ случаѣ войны съ Россіей, конечно могъ бы, въ союзѣ съ Англійскимъ и Французскимъ, нанести намъ немало вреда, покуситься даже на сокрушеніе нашего Балтійскаго флота и нашего господства на Балтійскомъ морѣ. Наконецъ, при разрывѣ съ прежними преданіями, сковывавшими до позднѣйшаго времени политику Пруссіи, при той дерзости честолюбивыхъ замысловъ, неразборчивой въ средствахъ, которою отличается современная политика Бисмарка, -- военное могущество Пруссіи можетъ быть опасно намъ и на сушѣ, со стороны пограничныхъ нашихъ съ нею владѣній. Все это безспорно такъ; но оправдывается ли этимъ мнѣніе нѣкоторыхъ нашихъ публицистовъ, что Россіи необходимо теперь какъ можно тѣснѣе сближаться съ Австріей, и что выиграла бы Россія отъ такого сближенія? Развѣ то дипломатическое сближеніе, которое возникло, какъ увѣряютъ, въ послѣднее время, развѣ нескрываемое неудовольствіе Россіи и худо скрываемое неудовольствіе Австріи помѣшали г. Бисмарку овладѣть Килемъ и дойти до предположенной имъ себѣ цѣли? Онъ хорошо знаетъ, что наступательнымъ и оборонительнымъ союзомъ съ Австріей Россія себя не свяжетъ, да и Австрія его не приметъ, дабы не накликать на себя горшей бѣды,-- и окончательнымъ результатомъ такой политики все-таки были, бы: дерзкій успѣхъ одного и безсильная досада другаго. Мы не можемъ радоваться, конечно, усиленію Прусскаго могущества на нашихъ границахъ,-- но тѣмъ страннѣе, между прочимъ, для насъ, что мы же сами содѣйствуемъ Нѣмецкому или Прусскому Drang nach Osten -- стремленію на Востокъ -- поощряя Пруссаковъ пріобрѣтать земли въ нашихъ владѣніяхъ на лѣвомъ берегу Вислы и утверждаться уже теперь въ этой части Царства Польскаго? Невольно возникаетъ также другой вопросъ: если Россіи можетъ быть опасно это развитіе, на ея границахъ, военнаго могущества Пруссіи, то вѣдь точно такъ же должно было быть опасно и для Пруссіи сосѣдство нашего военнаго могущества, конечно не уступающаго Прусскому? Намъ могутъ отвѣтить, что тутъ нѣтъ настоящаго равновѣсія, потому что Россія не имѣетъ повода къ политикѣ наступательной, аггрессивной, и это хорошо извѣстно Европѣ, -- а положеніе. нападающаго всегда выгоднѣе положенія обороняющагося. У Пруссіи же не мало поводовъ къ политикѣ наступательной: она одержима честолюбіемъ, стремится къ расширенію своихъ владѣній, имѣетъ нѣкоторую точку опоры себѣ въ Нѣмецкомъ элементѣ Остзейскаго края или по крайней мѣрѣ воображаетъ, что найдетъ въ немъ себѣ эту опору. Поэтому намъ необходимо обезпечить себя сближеніемъ съ Австріей, -- такъ разсуждаютъ нѣкоторые наши публицисты. Мы же полагаемъ, что наше обезпеченіе единственно въ нашихъ собственныхъ силахъ,-- но коснемся этого вопроса поближе

Что Пруссія даже безъ особенныхъ видовъ на захватъ Русскихъ владѣній охотно пожертвуетъ теперь союзомъ съ Россіей, если это потребуется разсчетами ея политики,-- въ этомъ нельзя сомнѣваться. Можно сочинить себѣ слѣдующую комбинацію. Положимъ, что Прусскому кабинету, для утвержденія своего преобладанія въ Германіи, необходимо направить Австрію къ Дунаю, къ Турціи, такъ сказать вонъ изъ Германіи, и убѣдить свою сосѣдку отказаться разъ навсегда отъ притязаній быть первенствующею Нѣмецкою державой. Мы знаемъ даже, что эта мысль съ нѣкотораго времени часто развивается въ Прусскихъ газетахъ, и что эти послѣднія стараются навивать Австріи особенное призваніе: германизировать Славянъ, создать новую Дунайскую имперію, а собственно Германію -- предоставить Пруссіи. Положимъ, что Австрія, убѣждаясь такими внушеніями и съ согласія Наполеона, а можетъ-быть и взамѣнъ Венеціи, вздумаетъ присвоить себѣ Дунайскія княжества. Россіи едвали возможно было бы допустить подобное измѣненіе карты Европы, -- и она готова была бы, положимъ, воспрепятствовать тому съ оружіемъ въ рукахъ, открытою войною; но вслѣдствіе союза, заключеннаго ad hoc Австріею съ Пруссіею, объявленіе со стороны Россіи войны Австріи повело бы за собою и объявленіе войны Пруссіи, которая воспользовалась бы своимъ настоящимъ развитіемъ и повела бы ее противъ Россіи наступательно.

Какъ ни кажется вѣроятною такая комбинація, но вѣроятіе это болѣе видимое, чѣмъ дѣйствительное. Было бы ошибочно пугаться ея преждевременно, или же, въ силу такихъ предположеній, давать нѣсколько иное направленіе нашей благоразумной выжидательной политикѣ и на этомъ основаніи сближаться, напр., съ Австріей. Прежде всего, какъ мы уже говорили, Пруссіи грозятъ не малыя внутреннія затрудненія: они нисколько не разрѣшены, а только отложены, и нельзя разсчитывать, чтобъ Прусскіе либералы преуспѣли въ политическомъ тактѣ. Чтобъ дѣйствовать вполнѣ отважно и имѣть руки развязанныя на всякое дѣло, Прусскому правительству нужно бы пересочинить конституцію и на нѣкоторое время обратиться въ военно-деспотическую монархію. А это въ наше время немыслимо. Далѣе, честолюбіе Пруссіи, занесшись и зазнавшись, можетъ встрѣтить бездну мелкаго противодѣйствія со стороны остальной Германіи; бездну помѣхъ, путаницы и такихъ узловъ, которые распутывать -- требуетъ много хлопотъ и времени, а которые разсѣкать мечемъ (что было бы короче гораздо) не всегда дерзнетъ и самъ г. Бисмаркъ. Затѣмъ подобная комбинація предполагаетъ полное соглашеніе Пруссіи, Франціи и даже Австріи въ Восточномъ вопросѣ; но ей недостаетъ согласія Англіи, которое болѣе чѣмъ сомнительно; а главное, такой союзъ Наполеона съ Пруссіей едвали можетъ быть купленъ иною цѣною, какъ уступкою Франціи лѣваго берега Рейна, что возбудило бы противъ Пруссіи общественное мнѣніе всей Германіи и произвело бы опасный для нея взрывъ національнаго Германскаго чувства. Какъ бы ни былъ мало страшенъ этотъ взрывъ, но онъ натворилъ бы Пруссіи множество затрудненій, и доставилъ бы на это время значительный нравственный перевѣсъ Австріи. Однимъ словомъ, осуществленіе подобныхъ комбинацій представляется менѣе возможнымъ, чѣмъ это кажется сначала, и выжидательная политика со стороны Россіи есть, конечно, наиболѣе благоразумная. Напротивъ, излишнее сближеніе Россіи съ Австріей могло бы только поставить Россію въ противорѣчіе съ своими собственными коренными началами.

Австрія представляется не только не опасной, но и не довольно сильной для того, чтобы можно было ожидать пользы отъ союза съ нею. Она находится въ такомъ положеніи, что самая внѣшняя ея политика не можетъ имѣть ни строго опредѣленнаго характера и направленія, ни прочности и устоя въ основаніяхъ. Она зависитъ во многомъ, если не вполнѣ, отъ рѣшенія внутреннихъ ея вопросовъ, равно какъ и внутренняя ея политика зависитъ во многомъ отъ ея внѣшнихъ политическихъ обстоятельствъ. При всемъ томъ она является до сихъ поръ въ Европѣ представительницею тѣхъ мнимо консервативныхъ началъ, съ которыми не можетъ быть солидарною Россія, а между тѣмъ, сближаясь съ Австріей. Россія сама набросила бы на себя тѣнь подозрѣнія въ солидарности съ этими началами, и безъ всякой для себя выгоды ослабила бы и безъ того слабое къ ней сочувствіе въ Европѣ. Она компрометтировала бы себя въ глазахъ прочихъ своихъ союзниковъ и подорвала бы естественныя въ себѣ симпатіи въ единоплеменныхъ ей Австрійскихъ народахъ. Австрія -- главная представительница и опора принциповъ: ультрамонтанства, свѣтской власти папы и разъединенія Италіи. Принципъ ультрамонтанства и свѣтской власти папы намъ положительно враждебенъ, какъ странѣ православной, а сила Россіи, какъ внутренняя, такъ и внѣшняя, зависятъ отъ степени ея вѣрности основнымъ духовнымъ началамъ своей народности. Что же касается единства Италіи, то намъ не только нѣтъ никакой надобности не сочувствовать ему даже съ точки зрѣнія нашихъ политическихъ выгодъ, но напротивъ, есть скорѣе поводъ къ сочувствію, такъ какъ этимъ единствомъ сокрушается власть латинства, ослабляется Австрія и получается выгодная для насъ диверсія ея силъ.

Въ томъ-то и дѣло, что всякое, даже дипломатическое сближеніе съ Австріей ставитъ насъ въ неминуемое противорѣчіе съ принципами нашей внутренней политики, съ основными началами нашей народности и съ нашимъ призваніемъ какъ Славянской державы. Мы скорѣе можемъ найти себѣ честнаго союзника въ Пруссіи, чѣмъ въ Австріи. Такъ, напр., мы получили на дняхъ извѣстіе о томъ, какъ противодѣйствуетъ Австрія, по уніатскому дѣлу, нашей новѣйшей администраціи въ Царствѣ Польскомъ, какъ запрещаетъ она, въ союзѣ съ папою, уніатскимъ духовнымъ, приглашеннымъ Русскимъ правительствомъ, занимать мѣста священниковъ и епископовъ въ Холмской епархіи. Нашей дипломатіи трудно настаивать теперь на исполненіи этихъ требованій Русскаго правительства, въ виду предполагаемой необходимости сближенія съ Австріей, и Австрія пользуется этимъ неловкимъ положеніемъ нашей дипломатіи. Наконецъ, сближаясь съ Австрійскимъ правительствомъ, мы не можемъ ни принимать выраженія сочувствія къ намъ отъ ея Славянскихъ подданныхъ, ни содѣйствовать развитію этого сочувствія. Между тѣмъ это сочувствіе есть лучшій нашъ союзникъ, лучшая наша точка опоры (какъ бы ни была она сама по себѣ недостаточна) -- въ замѣшательствахъ Европейскихъ. Сближаясь, хотя бы только дипломатически, съ Австріей, мы такъ-сказать даемъ нѣкоторую санкцію ея внутренней политикѣ, которая въ настоящее время, несмотря на недавнія успокоительныя увѣренія, грозитъ Славянамъ германизаціей и мадьяризаціей.

Заговоривъ объ Австріи, мы должны подробнѣе объяснить читателямъ, въ какомъ положеніи находится теперь этотъ роковой для нея вопросъ о взаимномъ отношеніи народностей, ее населяющихъ. Имъ. извѣстно, что изъ 35 милліоновъ населенія въ Австріи численное превосходство на сторонѣ Славянъ, которыхъ всѣхъ около 15 милліоновъ; за тѣмъ Нѣмцевъ считается около 8 милліоновъ, Мадьяръ около 5 милліоновъ,-- и 7 милліоновъ остальныхъ разныхъ народностей. Казалось бы, что характеръ государства долженъ былъ бы опредѣлиться характеромъ господствующаго населенія; но въ организаціи государствъ сила количественная нерѣдко уступаетъ силѣ качественной. Несмотря на меньшинство Нѣмецкое -- духъ, создавшій Австрійское государство, умъ, сердце, мозгъ ея -- Нѣмецкіе, и Нѣмецкимъ цементомъ держатся составныя ея части. Въ Австрійской монархіи собственно только два жизненные политическіе элемента: Нѣмецкій и Венгерскій, или вѣрнѣе Мадьярскій. Это какъ бы ребра въ ея тѣлѣ: всѣ остальныя народности, не исключая и Славянъ, какъ бы только мясо на этихъ ребрахъ: до такой степени онѣ бѣдны были до сихъ поръ политической внутренней индивидуальной силой и лишены характера политическихъ самостоятельныхъ организмовъ. Австрія не имѣетъ подданныхъ болѣе покорныхъ и даже преданныхъ, какъ Славяне; ея лучшіе солдаты: Хорваты, Сербы и Галицкіе Руссы.

Примыкая Нѣмецкимъ своимъ элементомъ къ матери Германіи, къ Германскому союзу, первенствуя въ Германіи,-- Австрія, когда еще была "Священною Римскою" или собственно Германскою имперіей, могла еще не задаваться вопросами о своемъ внутреннемъ призваніи. Но когда древняя Священная имперія была сокрушена и обратилась въ имперію Австрійскую, когда усиленіе Пруссіи лишило ее первенства, умалило ея значеніе въ Германіи, а съ другой стороны въ народностяхъ, ее составляющихъ, пробудилось самосознаніе и неудержимая потребность самостоятельнаго, хотя бы только духовнаго развитія,-- тогда явилась для Австріи необходимость найти точку опоры въ самой себѣ и пріискать новыя основы для своего политическаго существованія. Для Австріи возникъ вопросъ, самъ уже по себѣ свидѣтельствующій объ оскудѣніи въ ней непосредственнаго начала жизни и органической силы: вопросъ -- чѣмъ ей бытъ? Плохое дѣло, когда задача историческаго бытія народовъ становится предметомъ вопроса, когда приходится имъ предлагать себѣ этотъ вопросъ извнѣ, рѣшать его не самою жизнью, а теоретически, пріискивать ему отвѣты, сочинять жизнь, производить разные эксперименты. Чѣмъ ей быть? вотъ задача, которою мучится Австрія, и уже не съ тайнымъ стыдомъ какъ прежде,-- а явно и открыто для всѣхъ. Императоръ Францъ-Іосифъ манифестомъ отъ 20 Сентября нов. стиля нынѣшняго года собираетъ всѣ свои народы на сеймъ въ Вѣну для общаго рѣшенія вопроса о лучшемъ политическомъ устройствѣ Австрійской имперіи. Этотъ-то манифестъ такъ утѣшилъ добродушныхъ Австрійскихъ Славянъ,-- послѣ того, какъ правительство перепугало ихъ своею уступкою требованіямъ Венгерцевъ,-- и подалъ имъ поводъ къ разнымъ громкимъ ликованіямъ и празднествамъ, о которыхъ, между прочимъ, разсказываетъ въ нынѣшнемъ А" нашъ корреспондентъ изъ Праги.

Разсмотримъ однако ближе сущность вопроса. 15 милліоновъ Славянъ, подданныхъ Имперіи, распредѣлены были до 1848 г. между Венгріей и Австрійскими Коронными землями, вошедшими въ составъ Нѣмецкаго союза. Въ политическій составъ Венгріи входили: Хорваты или "Кроаты", Сербы, Словаки, Русскіе -- такъ называемая Угорская Русь. Венгрія имѣла свою самостоятельную конституцію, свой оффиціальный общій языкъ -- латинскій, свои сеймы, свое министерство, служила центромъ, къ которому тяготѣли входившіе въ ея составъ народы и черезъ нее уже примыкавшіе къ Австрійской Имперіи. Но, какъ мы сказали, когда Наполеонъ I сдернулъ съ Австріи покровъ "Священной Римской имперіи" и обнажилъ ея внутренній составъ, когда разбиты были старыя формы, а для организаціи новыхъ потребовалась уже провѣрка или пересмотръ всѣхъ основъ и всего содержанія, -- когда въ народностяхъ, обнаженныхъ такимъ образомъ отъ скрывавшихъ ихъ историческихъ покрововъ, пробудилось личное самосознаніе,-- Венгрія измѣняла старому завѣту своего короля Стефана и замѣстила историческую идею коллективнаго организма идеею національной племенной личности. Она выдвинула впередъ уже не Венгерское, общее, а племенное, Мадьярское знамя и поставила вопросъ о преобладаніи одного племени надъ другимъ. Ея притязанія на преобладаніе въ имперіи и на мадьяризацію Славянскихъ племенъ возбудили войну 1849 года, когда Славяне возстали противъ Мадьяръ подъ знаменемъ своего центральнаго Нѣмецкаго правительства и съ помощью Россіи отстояли Австрійскую имперію. Тогда возникла идея о равноправности всѣхъ племенъ и національностей въ Австрійскомъ государствѣ, осуществленія которой постоянно потомъ домогались и продолжаютъ домогаться Славяне. Эта идея полноправности, въ мнѣніи Славянской интеллигенціи, выработалась въ формѣ федераціи,-- и Австрія имѣетъ теперь передъ собою три формы политическаго бытія: централистическую, федералистическую и дуалистическую. Съ 1850 года были поперемѣнно пробуемы и система централизма и система федераціи, -- теперь обстоятельства какъ будто клонятся къ преобладанію системы дуализма, т. е. господства Нѣмецкаго и Мадьярскаго элемента. Но упомянутый нами императорскій манифестъ парализировалъ нѣсколько во мнѣніи Славянскихъ народовъ то впечатлѣніе, которое произвели на нихъ уступки императорскаго правительства Мадьярамъ. Мы объяснимъ вкратцѣ сущность этихъ системъ.

Въ своихъ поискахъ за жизненнымъ въ себѣ началомъ -- le principe vital, какъ говорятъ Французы -- Австріи всего естественнѣе, конечно, остановиться было на началѣ Нѣмецкомъ, которое есть дѣйствительно то историческое начало, которое создало Австрійское государство; другими словами: остановиться на системѣ централизаціи и онѣмеченія всѣхъ не-Нѣмецкихъ племёнъ. Представителемъ этой системы былъ, еще весьма недавно, министръ Бахъ, но его усилія показали только, что это начало уже болѣе или менѣе изжило свое историческое содержаніе, и если элементъ Германскій еще силенъ духовно, то политическая его сила подорвана вмѣстѣ съ утратою значенія Австріи въ Германіи и съ развитіемъ въ Имперіи духа племеннаго обособленія. Попытки централизаціи сокрушались -- не столько о сопротивленіе Славянъ, сколько объ энергическое и легальное упорство Мадьяръ, слѣдовательно значительнѣйшей и могущественнѣйшей части государства. Для противодѣйствія Мадьярамъ приходилось льстить племеннымъ инстинктамъ Славянъ Венгерскихъ, слѣдовательно отступать уже отъ системы Нѣмецкой централизаціи. Итальянскія владѣнія также не поддавались этой централизаціи и нашли поддержку въ своемъ сопротивленіи во Франціи и въ Піемонтѣ. Послѣдствія извѣстны. Однимъ словомъ, система эта оказалась несостоятельною.Почему же бы однако не стать Австрійской имперіи чисто-Славянскою, по численному господству населенія? Но на этотъ вопросъ, близко касающійся Славянъ, приходится отвѣчать нѣсколько пространно, и мы разсмотримъ его въ слѣдующемъ No.