Аксаков Иван Сергеевич - О трудности согласить юридическое и бытовое право в вопросе об освобождении крестьян

Сочиненія И. С. Аксакова.

Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860--1886

Томъ четвертый.

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886

О трудности согласить юридическое и бытовое право въ вопросѣ объ освобожденіи крестьянъ

"День", 25-го ноября 1861 г.

Странное мѣсто занимаетъ въ нашей столичной жизни и въ нашей литературѣ тотъ громадный соціальный переворотъ, который извѣстенъ у насъ подъ скромнымъ названіемъ "крестьянскаго вопроса" или "крестьянскаго дѣла." -- Совершись въ дѣйствительной, а не въ отвлеченной средѣ, охватывая сѣтію своихъ могучихъ корней всѣ слои нашей исторической почвы, проникая во всѣ изгибы нашего общественнаго бытія,-- онъ, тѣмъ не менѣе, въ области тѣхъ отвлеченныхъ, досужихъ, призрачныхъ интересовъ, которыми, по большей части, живетъ и пробавляется наше столичное общество, а съ нимъ и наша литература,-- представляется какимъ-то жесткимъ постороннимъ тѣломъ, упорно не разлагающимся, не уступающимъ никакимъ усиліямъ химиковъ-теоретиковъ, не подающимъ даже и надежды составить съ прочими химическими ингредіентами -- какое-нибудь искусственное химическое третье. Въ немъ, въ этомъ крестьянскомъ вопросѣ, есть та грубость дѣйствительности, та дикость и сырость самородка, полнаго внутренней органической силы, которыя ставятъ въ неловкое къ нему отношеніе нашихъ прогрессистовъ, доктринеровъ и либераловъ. Въ нашей литературѣ крестьянскій вопросъ едвали не считается вполнѣ порѣшеннымъ,-- и занося на страницы періодическихъ изданій сказанія нашихъ оффиціальныхъ лѣтописей, мы вообще о самомъ вопросѣ говоримъ мало, потому между прочимъ, что большею частью не знаемъ, что сказать, какъ отнестись къ требованіямъ бита, и ждемъ указаній или отъ событій, или отъ иностранныхъ экономистовъ.

Отъ послѣднихъ, конечно, мы никакихъ указаній и не дождемся, но событія ведутъ свою рѣчь неумолкаемо, рѣчь вѣщую, хотя плохо нами понимаемую или внимаемую. До какой степени простирается въ этомъ дѣлѣ непониманіе явленій народной жизни, со стороны лицъ, отъ которыхъ мы въ правѣ были бы ожидать самаго близкаго знакомства съ народомъ,-- читатели могли видѣть изъ многихъ статей, помѣщенныхъ въ областномъ отдѣлѣ нашей газеты. Все, что со стороны крестьянъ противорѣчитъ нашимъ ожиданіямъ или отвлеченно-теоретическимъ соображеніямъ, клеймится названіемъ "грубости", "тупости", "неблагодарности", "безнравственности", или же-въ формахъ болѣе кроткихъ, не лишенныхъ оттѣнка снисходительности и сожалѣнія -- названіемъ: "невѣжества", "неразвитости", "младенческаго состоянія". Такого рода приговоръ, произносимый самонадеянной теоріей тысячелѣтнему историческому быту народа и всѣмъ выработаннымъ ммъ воззрѣніямъ, не только не способствуетъ скорѣйшему разрѣшенію дѣла, но напротивъ того, отдаляетъ самое разрѣшеніе, порождаетъ тучи недоумѣній и недоразумѣній, и ведетъ къ послѣдствіямъ вреднымъ.

Невольно возникаетъ вопросъ: кто устоятъ въ неравномъ спорѣ, тысячелѣтній ли бытъ, или же теорія, зиждущаяся на чуждыхъ ему основахъ?..

Но не только въ крестьянскомъ,-- во всякомъ дѣлѣ, касающемся нашего общественнаго бытія, являются и сталкиваются два начала, два созерцанія, двѣ точки отправленія и дѣйствованія: начало бытовое, и начало, которое въ большей части случаевъ, можетъ быть названо юридическимъ, начало внѣшняго, формальнаго права, оба равнаго происхожденія. Иногда, при неясности вопроса, при взаимномъ непониманіи, одно начало вторгается въ область другаго и производитъ въ ней дисгармонію, разладъ или искаженіе жизни. Иногда регламентація входитъ въ бытъ и подрываетъ его бытовую нравственную силу; иногда же, въ области законодательства, вы встрѣчаете отдѣльныя черты битоваго народнаго воззрѣнія, нисколько не согласующіяся съ общимъ характеромъ положительнаго права. Таковы, напримѣръ, оставленіе въ подозрѣніи, значеніе повальнаго обыска и другіе остатки нашего древняго, на бытѣ основаннаго законодательства, которые, какъ противорѣчащіе требованіямъ юридической науки, признаются большею частью нашихъ ученыхъ юристовъ явленіемъ дикимъ, невѣжественнымъ, подлежащихъ ломкѣ и уничтоженію, или, по крайней мѣрѣ, внѣшнему, насильственному регламентированію.

Но нигдѣ, ни въ какомъ другомъ государственомъ вопросѣ, эта противоположность двухъ точекъ зрѣнія, бытовой и юридической, не имѣетъ такой важности, какъ въ крестьянскомъ дѣлѣ, по его бытовому, земскому значенію. Здѣсь она немедленно отражается въ самой жизни, въ крестьянскомъ и дворянскомъ быту; здѣсь теорія сталкивается непосредственно съ упорнымъ бытомъ народа... Очевидно въ разрѣшеніи этого жизненнаго противорѣчія мы нуждаемся наиболѣе...

Прежде всего представляется вопросъ: можетъ ли бытъ и могутъ ли требованія, органически изъ него вытекшія, нераздѣльно съ нимъ связанныя,-- быть подчинены началу юридическому, на которомъ основываются и держатся интересы помѣщичьяго сословія? Очевидно -- нѣтъ: вопервыхъ потому, что задачею всего совершающагося переворота есть улучшеніе, а не искаженіе быта; вовторыхъ потому, что положеніе 19 Февраля 1861 года признало, вопреки ученію иностранныхъ экономистовъ и юристовъ, законность битоваго народнаго воззрѣнія, ограничивъ безусловное право собственности правомъ крестьянъ на вѣчное пользованіе; втретьихъ потому, что при всей, достойной истинной похвалы, покорности нашего народа внѣшнему закону, все противорѣчащее требованіямъ его быта -- неминуемо породитъ то безобразіе, въ которомъ у насъ на Руси выражается безсознательный протестъ самой жизни. Это безобразіе не только не желательно, но и положительно вредно, и требовать отъ народа, чтобы онъ отказался отъ началъ, выработанныхъ всею его исторіей, было бы равнозначительно требованію, чтобы онъ говорилъ не своимъ голосомъ и не своимъ Русскимъ языкомъ, отрекся отъ своего ума и совѣсти, перемѣнилъ цвѣтъ главъ, волосъ, физіологическое свое построеніе. Однимъ словомъ отмѣна народнаго быта,-- и особенно въ одинъ или два года того, что сложилось нѣсколькими вѣками,-- очевидно невозможна; объ этомъ и думать нечего, да едвали кто серьезно и думаетъ: попытки и толки въ этомъ духѣ и смыслѣ происходятъ большею частью отъ нашего непониманія и отчужденія нашего образованнаго общества отъ Русскаго народа.

Затѣмъ представляется другой вопросъ: можетъ ли быть принесено въ жертву воззрѣніямъ народнымъ, можетъ ли быть отвергнуто то право, которое основывается на началѣ юридическомъ? Мы отвѣчаемъ положительно, что отвергнуть его нельзя безъ нарушенія справедливости, потому что оно уже само жило жизнію историческою, было признано законодательствомъ; выразилось законно во внѣшнихъ явленіяхъ, создало, законно же и естественно, цѣлый разрядъ особенныхъ гражданскихъ отношеній, имѣетъ, наконецъ, на своей сторонѣ довольно почтенную давность. Мы говоримъ здѣсь не о самомъ началѣ, но о правѣ, возникшемъ изъ начала однажды допущеннаго нашею общественною жизнью. Нарушеніе этого права привело бы къ разоренію цѣлаго сословія и пало бы всею своею тяжестью на невинныхъ, на тѣхъ, которые были вовсе непричастны первоначальному допущенію неправды и только унаслѣдовали положеніе, измѣнить которое сами -- они были не властны. Слѣдовательно, необходимо соблюсти всѣ требованія справедливости относительно матеріальныхъ интересовъ помѣщичьяго сословія.

Разрѣшается ли эта трудная задача современною дѣйствительностью? Едвали. Съ одной стороны крестьяне отказываются входить въ добровольныя соглашенія и продолжаютъ пребывать въ какомъ-то смутномъ ожиданіи, весьма не выгодномъ для нихъ самихъ и для всего государства въ отношеніи экономическомъ. Недостатокъ добровольнаго соглашенія, при всей готовности крестьянъ подчиниться закону, дѣлаетъ взаимныя отношенія ихъ и помѣщиковъ странными и неудобными, а отбываніе повинностей весьма непрочнымъ и ненадежнымъ. Ожиданія же и недоумѣнія крестьянъ мѣшаютъ имъ приняться за трудъ и вступить въ новыя условія своей жизни съ тѣмъ спокойствіемъ, настойчивостью и увѣренностью, которыя даетъ человѣку только опредѣленнесть его положенія.-- Съ другой стороны помѣщики... Но объ нихъ говорить нечего. Ихъ положеніе извѣстно всѣмъ. Скажемъ только, что если многіе, предпочитая скорѣйшую развязку дѣла, охотно жертвуютъ и въ состояніи жертвовать значительною частью своихъ настоящихъ матеріальныхъ вы/ годъ, то такого рода образъ дѣйствія для менѣе богатыхъ большею частью невозможенъ, да и не желателенъ, потому что клонился бы къ ихъ разоренію.

И такъ, какимъ же образомъ выйти изъ этой дилеммы, согласить я тѣ и другіе интересы, примирить требованія, истекающія изъ разныхъ противоположныхъ началъ, права бытоваго и права юридическаго, удовлетворить крестьянъ и (помѣщиковъ, и такимъ образомъ содѣйствовать тому великому дѣлу, которое введено въ нашу историческую жизнь Положеніемъ 19 Февраля 1861 года?

Отвѣтъ на этотъ вопросъ предлагаемъ мы нашимъ читателямъ въ слѣдующей за нашей передовою статьею, статьѣ Д. Ѳ. Самарина. Намъ кажется, что она разрѣшаетъ вопросъ вполнѣ удовлетворительно, и что читатели оцѣнятъ всю ея современную важность и благонамѣренность -- въ серьезномъ, высокомъ смыслѣ этого прекраснаго слова, къ сожалѣнію опошленнаго злоупотребленіемъ. Авторъ, въ разговорѣ двухъ лицъ, сколько возможно, представилъ: съ одной стороны воззрѣніе, опирающееся на начало юридическое, съ другой -- воззрѣніе бытовое. Это послѣднее извѣстно намъ только по отрывочнымъ свѣдѣніямъ, только по отвлеченнымъ догадкамъ, и потому мы полагаемъ, что такое (по возможности полное) систематическое изложеніе народной мысли, знакомой автору по опыту, какъ хозяину и мировому посреднику, составляетъ уже само по себѣ замѣчательное явленіе въ нашей литературѣ. Еслибъ большинство помѣщиковъ признало это бытовое воззрѣніе и несправедливымъ, то оно, въ видахъ собственнаго интереса, не можетъ не признать его какъ могущественный существующій фактъ, который необходимо принять въ разсчетъ и соображеніе. Практическая же сторона дѣла, по мнѣнію нашему, способна удовлетворить обѣ стороны, не нарушая ни чьихъ правъ, соблюдая выгоды помѣщиковъ и полное уваженіе къ народному быту.

Впрочемъ въ этомъ общемъ дѣлѣ необходимо общее дружное содѣйствіе, и мы ждемъ строгой критики и оцѣнки отъ тѣхъ изъ нашихъ читателей, которымъ крестьянское дѣло вполнѣ знакомо и близко.