Аксаков Иван Сергеевич - В русском самодержавии для нас залог истинной гражданской и социальной свободы

Сочиненія И. С. Аксакова.

Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860--1886

Томъ четвертый.

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886

Въ русскомъ самодержавіи для насъ залогъ истинной гражданской и соціальной свободы

"Русь", 1-го февраля 1884 г.

Самымъ выдающимся явленіемъ въ послѣднія двѣ недѣли была безспорно статья "Московскихъ Вѣдомостей" въ No отъ 12 января, какъ сана по себѣ, такъ и но тому впечатлѣнію, которое она произвела на общество, по тѣмъ толкамъ, которые возбудила въ нашей печати. Послѣдніе впрочемъ,-- какъ хвалебные, такъ и критическіе, какъ "консервативнаго", такъ и "либеральнаго" лагеря,-- ничего не разъясняли, ничего не опровергли въ главныхъ положеніяхъ московской газеты, и только, можно сказать, пуще развили, каждый лагерь въ свою сторону, то недоразумѣніе, которымъ у насъ словно туманомъ одѣяно самое понятіе объ основномъ историческомъ принципѣ государственнаго строи Россія. Это недоразумѣніе не устраняется однако нисколько и, самою статьею "Московскихъ Вѣдомостей": она представляется вамъ "бы недосказанною... Между тѣмъ вопросъ ею теперь поставленный давно уже намѣченъ самою русскою жизнью " несомнѣнно наиболѣе важный изъ всѣхъ русскихъ вопросовъ; статья касается самыхъ существенныхъ началъ нашего политическаго и общественнаго бытія, а русская мысль не можетъ, не должна успокоиться пока не дастъ на него отвѣта, пока не достигнетъ возможной опредѣленности въ разъясненіи этихъ напалъ. Вотъ почему и мы съ своей стороны находимъ нужнымъ заняться подробнымъ разсмотрѣніемъ главныхъ теоретическихъ. основаній упомянутой статьи, оставляя пока въ сторонѣ практическіе выводы ея второй половины.

Точкой отправленія для "Московскихъ Вѣдомостей" служатъ недавнія, сдававшіяся въ заграничной печати вздорны" изъ Россія вѣсти о готовящихся будто бы, измѣненіяхъ ея государственнаго устройства. Газета съ недоумѣніемъ спрашиваетъ -- что могло дать поводъ къ такимъ слухамъ именно теперь, когда "на правительственныхъ высотахъ все спокойно", и приходитъ къ заключенію, что поводъ -- "именно въ томъ затишьѣ, которое водворилось у насъ послѣ бурныхъ вѣяній: теперь страну сверху не будоражатъ, но за то и не видно, куда направляются ея дѣла, какой порядокъ утверждается я будетъ господствовать въ ней". Эта неопредѣленность положенія, безъ сомнѣнія вредная, должна быть прекращена, но прекратить ее можно только опредѣленностью направленія въ самомъ образѣ дѣйствій высшей государственной власти. "Надо,-- поясняетъ газета,-- чтобы страна знала, какое начало управляетъ ея судьбою, въ какомъ направленіи предстоитъ ей далѣе строиться",-- а главное: "въ какую систему должны войти всѣ тѣ новыя учрежденія, которыми было такъ обильно минувшее царствованіе, какъ правительство понимаетъ себя и свои задачи среди новаго положенія, созданнаго двадцатилѣтіемъ реформъ", измѣнившихъ всѣ прежнія условія быта Россіи дореформенной или императора Николая. "На результатахъ, завѣщанныхъ этимъ двадцатилѣтіемъ, остановиться нельзя: дѣло преобразованіе должно идти впередъ -- продолжаетъ газета -- но куда, въ какую сторону?" въ этомъ и необходимо дать себѣ точный отчетъ, потому что обильныя нововведенія "все подвергли вопросу, оставили много недоразумѣній".. И существеннѣйшее изъ нихъ, по словамъ "Московскихъ Вѣдомостей", заключается въ фальшивой мысли, будто "реформы прошлаго царствованія вели къ ограниченію верховной власти, къ лишенію ея свободы, къ тому, что на языкѣ политической доктрины называется конституціей... Распространилось мнѣніе, будто ужъ дѣло почти сдѣлано, только слово не произнесено",^-- оставалось только "увѣнчать" совсѣмъ почти воздвигнутое зданіе, да произошла задержка!.. Отсюда и чувство нетерпѣнія, и досада, и большая часть переживаемыхъ въ настоящее время затрудненій: "ложная мысль сбиваетъ съ толку умы, портитъ самыя лучшія учрежденія"....

Ложная же она потому,-- толкуютъ "Московскія Вѣдомости",-- что противорѣчитъ "господствующему у васъ положительному государственному праву", въ основаніи котораго лежитъ завѣщанное намъ исторіею монархическое начало. "Реформы Петра Великаго",-- приводимъ подлинныя слова статьи,-- "еще глубже измѣнили Россію его времени, чѣмъ реформы Александра II, однако историческое существо ея перешло въ новую фазу своей жизни не потрясенное, не ослабленное, напротивъ усиленное". Газета надѣется, что въ наши дни переходъ изъ одной фазы существованія въ другую только возвысилъ наше отечество, что вообще которыя народъ нашъ вынесъ изъ своей исторіи, способны къ развитію, что они, и только они, могутъ удовлетворить наши народныя потребности, обезпечить порядокъ и свободу внутри государства", но -- прибавляетъ газета-такъ думаемъ мы, а другіе думаютъ иначе, думаютъ, будто "государственное начало, завѣщанное намъ исторіей, отжило свой вѣкъ", и это мнѣніе "какъ призракъ носится надъ Россіей и мѣшаетъ ей жить". Надо же наконецъ рѣшить споръ -- заявляютъ "Московскія Вѣдомости": или этотъ призракъ долженъ исчезнуть, или же, напротивъ, слѣдуетъ признать такое мнѣніе справедливымъ, т. е. отречься отъ упомянутаго государственнаго начала и "отдать себя въ руки политическихъ шарлатановъ".... Но это начало, возражаетъ газета,-- "росло одновременно съ Русскимъ народомъ: оно собирало землю, собирало власть; въ истребленіи многовластія состоялъ весь трудъ, вся борьба русской исторіи", пока наконецъ "тяжкій процессъ совершался, все покорилось одному верховному началу" -- верховной власти, олицетворяемой Монархомъ. "Въ его единовластіи Русскій народъ видитъ завѣтъ всей своей жизни, въ ней полагаетъ всѣ свои чаянія"... поэтому,-- "нѣтъ и не можетъ быть въ Русскомъ народѣ никакой параллельной ей силы, которая могла бы ограничить ее. Самъ Монархъ не могъ бы умалить полноту своихъ нравъ": гарантія противъ его произвола заключается въ "совѣсти Монарха, въ томъ, что называется страхомъ Божіимъ, въ силѣ вещей, въ логикѣ событій,-- въ положеніи Самодержца возвышенномъ надъ всѣми сословіями и партіями, въ совершенной общности его интересовъ съ государственною пользой и благомъ народнымъ". И съ развитіемъ этого монархическаго начала,-- продолжаютъ "Московскія Вѣдомости"," -- "отечество наше завило великое положеніе въ мірѣ, въ немъ открылась возможность гражданственности, законности, обезпеченія личности, благоустройства"....

"Таково наше дѣйствительное положеніе",-- возглашаетъ газета,-- "таково господствующее у носъ положительное государственное право!" Съ нимъ бы, казалось, и должны быть согласованы, но однако же, по ея мнѣнію, не согласованы вполнѣ, реформы прошлаго царствованія, или но крайней хѣрѣ искажены даже лучшія его нововведенія вслѣдствіе фальшиваго представленія, "будто всѣ преобразованія клонились къ ограниченію верховной власти". Благодаря этой смутѣ понятій, возникли у насъ, какъ стараются доказать "Московскія Вѣдомости", удивительныя аномаліи: самодержавіе какъ бы разбилось на множество самодержавій, вмѣсто единовластія явилось многовластіе, созданы "корпораціи съ государственными функціями, но не регулируемыя государственною властью и мнящія себя отъ нея независимыми"; подъ самоуправленіемъ разумѣется "право распоряжаться участью и дѣлами другихъ" и т. д.. и т. д. Мы не послѣдуемъ далѣе за газетой въ пространномъ разоблаченіи всѣхъ аномалій, усматриваемыхъ ею въ университетскихъ корпораціяхъ, даже въ Государственномъ. Совѣтѣ, но особенно въ нашихъ судебныхъ учрежденіяхъ (о послѣднихъ мы поговоримъ въ другой ровъ),-- и остановимся на общихъ тезисахъ ея политическаго вѣроисповѣданія.

Мы конечно не можемъ не сочувствовать со всѣмъ, тѣмъ, что высказано "Московскими Вѣдомостями" о происхожденіи и значенія у васъ монархическаго начала или единодержанія. Все это читателямъ "Руси" вполнѣ знакомо, такъ какъ неоднократно, на разные лады, налагалось, развивалось и истолковывалось на страницахъ нашего изданіе въ продолженіи трехъ лѣтъ его постоянной борьбы съ конституціонными "вѣяніями" въ русскомъ обществѣ. Въ 10-мъ No прошлаго года, по случаю вѣнчанія на царство въ Успенскомъ Соборѣ Государя Императора Александра III, мы также очертили взглядъ нашъ на русскую форму правленія. Учено-историческое и философское объясненіе этого нашего исконнаго "государственнаго начала" дано было впервые въ нашей литературѣ еще почти 40 лѣтъ назадъ Ю. Ѳ. Самаринымъ, Хомяковымъ, K. С. Аксаковымъ, затѣмъ возобновлялось ими нѣсколько разъ и позднѣе -- именно въ "Русской Бесѣдѣ", и особенно въ оживленной полемикѣ съ "Русскимъ Вѣстникомъ" конца 50-хъ годовъ... Но статья "Московскихъ Вѣдомостей" требуетъ дополненія...

Да, монархическое начало росло у насъ одновременно съ Русскимъ народомъ, единодержавіе выработано тяжкимъ процессомъ, трудомъ и борьбой всей русской исторіи, такъ что коренится не только въ инстинктахъ народа, но и въ его сознаніи какъ народа историческаго, какъ политическаго организма. Другими словами: это учрежденіе въ Россіи вполнѣ національное,-- оно не мыслится внѣ народности, которая въ свою очередь не мыслится внѣ Православной церкви. Не бездушнымъ, искусно сооруженнымъ механизмомъ является (по народнымъ понятіямъ) верховная власть въ Россіи -- выразились мы однажды въ "Руси",-- а съ человѣческою душою я сердцемъ... "Въ" томъ*то вся и сущность союза Даря съ народомъ, что божественная нравственная основа жизни у нихъ едина, единый Богъ, единый Судія, единъ Господень законъ, единая правда, единая совѣсть. На совѣсти, на вѣрѣ въ Бога и на страхѣ Божіемъ утверждаются ихъ взаимныя отношенія... Русское гражданское общежитіе не только не отвергаетъ высшаго, божественнаго надъ собою начала, а напротивъ, носитъ его въ себѣ какъ душу въ тѣлѣ. Понятно поэтому, что и Самодержецъ-иновѣрецъ, Самодержецъ-Нѣмецъ въ Русской землѣ немыслимъ"....

Положимъ, таковыхъ и не бывало, таковые и невозможны, но приведенный нами примѣръ можетъ быть вонять не только буквально... Если самодержавіе -- учрежденіе вполнѣ народное, то отрѣшенное, отдѣленное отъ народности, оно уже перестаетъ быть русскимъ самодержавіемъ, какъ понимаетъ его народъ, а становится -- не то нѣмецкимъ абсолютизмомъ или вообще абсолютизмомъ западно-европейскихъ монархій былыхъ временъ, не то азіатскимъ деспотизмомъ. Однимъ словомъ: внѣ національной стихіи это "русское государственное начало" необходимо должно переродиться въ своего рода аномалію. Самъ Монархъ лично можетъ оставаться вполнѣ вѣренъ истинному разуму своего великаго призванія и сана, но тѣмъ не менѣе, если среда его окружающая; та, чрезъ которую онъ дѣйствуетъ, которая приводитъ въ исполненіе его повелѣнія, которая его именемъ правитъ и непосредственно распоряжается страной.-- если эта среда сама будетъ проникнута духомъ отчужденія отъ русской народности,-- русскій государственной строй придетъ мало-помалу неминуемо въ противорѣчіе. съ своимъ основнымъ національнымъ "государственнымъ началомъ". А чѣмъ же представляется наша общественная среда, отъ которой неотдѣлима и среда правительственная? Вотъ уже свыше полутораста лѣтъ воспитывается она въ этомъ духѣ отчужденія, въ невѣдѣнія основъ, потребностей и чаяній русской народности, въ презрѣніи къ ея "самобытности сферѣ политическимъ идей", къ ея историческимъ преданіямъ и завѣтамъ! Подъ такимъ непрестаннымъ воздѣйствіемъ могло ли русское государственное историческое начало остаться чистымъ, отъ всякаго искаженія, если не въ формулѣ и въ абстрактномъ принципѣ, то въ практическомъ примѣненіи къ жизни? Да и самый принципъ -- удержался ли онъ "въ понятіяхъ образованнаго класса въ своей живой связи съ русской исторіей и народностью?...

"Московскія Вѣдомости" спрашиваютъ: "должна ли Россія оставаться Россіей съ ея церковнымъ и съ ея государственнымъ правомъ, въ которыхъ состоитъ ея существо, или же вмѣсто извѣстной нимъ Россіи должно явиться нѣчто новое, намъ неизвѣстное и чуждое"... Въ противорѣчіи этому существу и обличаетъ газета разныя позднѣйшія нововведенія...

Но это противорѣчіе явилось не со вчерашняго для, и не съ реформъ только икнувшаго царствованія. "Извѣстная намъ Россія",-- которую упомянутая газета противополагаетъ неизвѣстному будущему, насъ ожидающему,-- также болѣе или менѣе пребываетъ въ разладѣ съ "историческимъ существомъ Россіи", состоящимъ, по справедливому выраженію "Московскихъ Вѣдомостей", въ ея церкви и въ ея государственномъ правѣ... Нововведенія прошлаго двадцатилѣтія были лишь логическимъ послѣдствіемъ предшествовавшаго періода, а разладъ начинается... съ самыхъ преобразованій Петра.

Мы готовы повторить вмѣстѣ съ "Московскими Вѣдомостями", что "какъ ни глубоко измѣнили реформы Петра Россію его времени, однако историческое существо ея перешло въ новую фазу своей жизни",-- но не "усиленное", какъ утверждаетъ газета, а напротивъ, именно "потрясенное и ослабленное". Дѣйствительно, принципъ самодержавія перенесенъ и въ новый начавшійся, такъ-называемый петербургскій періодъ Россіи, но нѣсколько помутивишійся въ сознаніи носителей власти... Россія осталась православною, Православная церковь признана "господствующею", но ея функція, какъ учрежденія, были извращены: она взята была въ казну, низведена на степень одного "въ оффиціальныхъ "вѣдомствъ", облечена въ мундиръ, разровнена съ общественною жизнью страны, почти парализована въ своихъ силахъ... Въ чистотѣ своей "историческое существо Россіи" перешло только въ народъ, въ тѣсномъ смыслѣ слова,-- въ ту массу народную, которой почти вовсе не коснулись преобразованія, которую они напротивъ оттѣснили, уединяли, обособили отъ новаго государственнаго движенія и строи. Народъ ушелъ въ самого себя, дивясь, недоумѣвая -- что такое надъ нимъ творится, но свято храня вѣрность своимъ историческимъ преданіямъ и завѣтамъ, сознавая въ себѣ великую силу долготерпѣнія и вѣруя, что въ концѣ-концовъ она возможетъ все перебыть. Къ своей инстинктивной государственной мудрости онъ пуще всего остерегалъ и доселѣ стережетъ собственно одно: цѣлость своего историческаго государственнаго напала, т. е. неприкосновенностъ самодержавной власти. Онъ относился ревнивѣе къ этой неприкосновенности и лучше, съ большею историческою точностью ее понималъ, чѣмъ относились къ ней и понимали ее въ самой средѣ правительственной, а въ иныя времена -- даже на высотахъ самой власти. И такъ какъ этой народной массы считается у насъ чуть не 80% то, разумѣется, истинной центръ тягости Русскаго государства лежитъ въ ней, въ народѣ,-- въ немъ же и залогъ нашего будущаго національно-духовнаго возрожденія. Тѣмъ не менѣе, благодаря совершенному при Петрѣ перевороту, русское "государственное начало" дѣйствуетъ и развивается уже въ атмосферѣ болѣе или менѣе чуждой его историческому существу, отрѣшенное, оголенное отъ стихіи народнаго духа.

Мы вовсе не имѣемъ теперь намѣренія осуждалъ или унижать дѣло Петра. "Вывести Россію изъ замкнутой ограды національной исключительности на путь общечеловѣческаго просвѣщенія эта историческая необходимость давно признана какъ аксіома, стала общимъ мѣстомъ; никто о ней и не споритъ. Дѣло могло бы, кажется совершаться нѣсколько иначе, безъ отреченія отъ своей народной личности, безъ поруганія своихъ собственникъ духовныхъ началъ... Можетъ-быть да, можетъ-быть нѣтъ; можетъ-быть намъ необходимо было себя потерять, чтобы потерявши и плакать и обрѣсти себя вновь,-- отправиться мыслью и чувствомъ, всѣмъ существомъ своимъ, за границу, чтобъ набравшись опыта, знанія и критическаго разума, возвратиться домой для жизни и дѣятельности сознательной,-- мы готовы допустить неизбѣжность у и такого испытанія, такого процесса. Дѣло теперь уже въ томъ, чтобы дѣйствительно найти себя и позвать,-- чтобы хотъ теперь-то признать странствіе странствіемъ и умѣть различать свое отъ чужаго; чтобы хоть въ настоящее время, возвращаясь домой, не обращаться къ своему народу съ словами нѣмецкой консервативной команды или французской либеральной проповѣди,-- не приступать къ русской жизни съ чужими вѣсами и мѣрой, не смотрѣть на нее какъ на бездушный матеріалъ, почтить ея права, уразумѣть ея смыслъ...

Петръ безъ сомнѣнія чувствовалъ себя русскимъ самодержцемъ вполнѣ, былъ во власти какъ въ родной стихіи; но онъ былъ не теоретикъ и самъ не отдавалъ себѣ отчета -- какими чуждыми ей, извнѣ заимствованными аттрибутами обставлялъ онъ русскую царскую власть. Въ его время и Пруссія, и Австрія, и Франція были "абсолютными монархіями", и онъ едвали догадывался о различіи между ними и русскимъ единодержавіемъ во существу. А различіе неизмѣримое,-- это признаютъ и "Московскія Вѣдомости". Не говоря уже о совершенно иномъ способѣ сложенія государствъ, которыя на Западѣ Европы образовались большею частью чрезъ завоеваніе туземнаго племени пришлымъ,-- достаточно вспомнить, что иностранные монархи были передовыми изъ сословія завоевателей, болѣе или менѣе солидарными съ ними, какъ съ высшимъ главенствующимъ классомъ, тогда какъ Русскій Царь не есть ни "первый дворянинъ", ни представитель какого-либо господствующаго въ данную пору сословія, ни вождь извѣстнаго разряда единомышленниковъ, захватившій власть. Безусловно вѣрно выраженіе "Московскихъ Вѣдомостей", что положеніе русскаго Самодержца возвышено надъ всѣми сословіями и партіями, и интересы его пребываютъ въ совершенной общности съ благомъ народнымъ и государственной пользой. Но въ томъ-то и дѣло, что такое значеніе русской власти перестало быть всегда присущимъ ея сознанію съ наступленіемъ петербургскаго періода русской исторіи. Очевидно, что если въ западныхъ монархіяхъ мѣры огражденія интересовъ верховной власти противъ политическихъ вожделѣній ея подданныхъ находятъ себѣ объясненіе и оправданіе въ самомъ историческомъ государственномъ устройствѣ, то этимъ мѣрамъ не можетъ и не должно быть мѣста въ государствѣ Русскомъ. И точно,-- Московскіе цари состояли въ живомъ, непрерывномъ искреннемъ общеніи со всею землею. А между тѣмъ, послѣ Петра власть обставляется такими мѣрами политической предосторожности, какъ будто русскій Монархъ есть завоеватель или узурпаторъ!... Впрочемъ, Петръ дѣйствительно совершалъ надъ Русскою землею завоеваніе: положимъ -- культурное, однако же не мирное, а насильственное. Онъ находилъ нужнымъ сломить и задавить всякую силу, представлявшую какую-либо нравственную или бытовую самостоятельность, отъ которой онъ могъ ожидать себѣ оппозиціи. Мысль о земщинѣ,-- такъ ярко выдвинутая впередъ до-Петровскимъ самодержавіемъ, начиная съ Ивана IV,-- при Петрѣ и преемникахъ его, съ водвореніемъ западныхъ порядковъ, замираетъ; государство утрачиваетъ свой земскій характеръ; идея государства противопоставляется идеѣ земли, словно посторонняя сила. И она въ самомъ дѣлѣ становится постороннею народу уже по самой внѣшности, съ ея нѣмецкимъ костюмомъ, нѣмецкими кличками, почти нѣмецкимъ языкомъ. Петръ создаетъ себѣ цѣлую армію чиновниковъ; создаетъ для будущаго русскаго общества рамки изъ четырнадцати нѣмецкихъ ранговъ; всѣми способами стремится подорвать всякое преданіе старины, на все накладываетъ печать отрѣшенности отъ народа и народности Онъ заводитъ неизвѣстный доселѣ Русской землѣ типъ -- "казеннаго человѣка"; совѣтуется съ Лейбницемъ о системѣ управленія Русскимъ царствомъ и учреждаетъ коллегіи съ непонятными иностранными названіями; издаетъ по нѣмецкому образцу знаменитый "Регламентъ" для письмоводства въ присутственныхъ мѣстахъ, заводитъ "канцелярію" и подчиняетъ ей всю Россію... Онъ обращаетъ церковь въ "Духовное Коллегіумъ" съ тѣмъ же регламентомъ и канцеляріей, умышленно и рѣзко проводитъ грань, невѣдомую доселѣ въ русской жизни, между свѣтскимъ и церковнымъ или религіознымъ,-- чрезъ что создаются двѣ разныхъ области, два міросозерцанія противоположныя, почти враждебныя другъ другу, двѣ системы воспитанія,-- и нарушается цѣльность народнаго духа въ общественныхъ классахъ...

Все это, безспорно, дѣлалось имъ изъ любви къ Россіи; мало того: все это сложилось, кристаллизовалось послѣ него, и нѣтъ сомнѣнія, что онъ самъ бы теперь отпрянулъ съ ужасомъ отъ логическихъ послѣдствій своего дѣла,-- но тѣмъ не менѣе его реформы, вмѣстѣ со всякимъ благомъ, положили начало и мертвящей "казенщинѣ", и бездушному канцеляризму, и тому дѣленію Россіи на, которое, если не ошибаемся, признаютъ и "Московскія Вѣдомости". Недавно, въ одной Изъ статей этой газеты, мы встрѣтили такое выраженіе, что "Россія историческая" освободила Болгаръ и перешла Балканы,-- а "Россія фальшивая" изуродовала ея трудъ... "Россія фальшивая" -- т. е. Россія чуждая историческаго и народнаго духа, Россія оффиціальная или казенная; во сколько первая намъ мало вѣдома, проявляясь лишь въ рѣдкія великія мгновенія, во столько же много вѣдома вторая, принадлежа нашей еже древности: она-то именно и есть "Россія извѣстная"... У этой же наземной Россіи свой логическій путь развитія, совершенно отличный отъ пути Россіи народной или "исторической".

Кому же теперь не ясно, что Царь, который подписываетъ указы своему народу по голландски -- "Piter" и создаетъ ему столицу съ названіемъ "Санктпетербургъ", всенепремѣнно долженъ имѣть и потомка, который въ оффиціальныхъ рескриптахъ станетъ именовать себя "начальникомъ достойной націи", призоветъ себѣ въ главные совѣтники Сперанскаго (не признававшаго исторіи Россіи ранѣе Петра) и поручитъ ему сочинить проектъ "конституція"... Конституція, конечно, такъ и осталась въ проектѣ; царскій инстинктъ воздержалъ отъ этого шага Александра I и спасъ Россію,-- но за то Сперанскому удалось перевести на русскую почву, во образѣ министерствъ, тотъ бюрократическій строй, котораго образецъ доведенъ до такого совершенства Наполеономъ I, какъ могущественнѣйшее и наипригоднѣйшее для него орудіе централизаціи и порабощенія Франціи. Этотъ строй держится во Франціи и теперь, такъ какъ въ несчастной странѣ съ той поры власть иначе и не водворяется какъ захватомъ... Но русскіе самодержцы не похитители престола, и не одушевлены интересомъ порабощенія, а потому и бюрократическій строй привелъ у насъ совсѣмъ къ противоположному результату: т. е. послужилъ вовсе не къ единству государственнаго управленія, а только къ пущему многовластію или даже самовластію равныхъ "вѣдомствъ", которыя разсортировали между собою всѣ функціи государственнаго организма, всѣ стороны, всѣ проявленія внутренней жизни Россіи на всемъ ея пространствѣ, до самаго послѣдняго закоулка, до наимельчайшихъ мелочей. Административная опека, рядомъ звеньевъ сверху до самаго низу, опутала и душила всю мѣстную жизнь... Вотъ здѣсь-то и можно съ несравненно большимъ основаніемъ примѣнить выраженіе "Московскихъ Вѣдомостей" по поводу реформъ Государя Александра II, что "вмѣсто единодержавія возникло множество самодержавій". До Петра, пока наше "государственное начало" сохраняло свое историческое существо, голосъ земли могъ свободно и безпрепятственно доходить до Самодержца, но въ Россіи петербургскаго періода, при постоянныхъ подобострастныхъ подражаніяхъ западноевропейскимъ образцамъ абсолютизма, произошла такая подтасовка понятій и идеаловъ, что между землею и Самодержцемъ возникло плотное бюрократическое средостѣніе... Создался истинно-невыносимый порядокъ, инвестъ изъ котораго Россію и пытались реформы прошлаго царствованія.

Отъ конституціи Богъ уберегъ, да и народъ бы ея не принялъ или пригналъ бы, пожалуй, за козни дворянъ или "интеллигенціи", но нечего удивляться, что поползновенія къ ней, частью сознательныя, частью несознательныя, проявлялись даже въ правительственной средѣ, даже на ступеняхъ престола. Это совершенно въ порядкѣ вещей. Если наше государственное начало однородно съ абсолютизмомъ прежнихъ абсолютныхъ монархій Западной Европы, то оно, по здравому логическому сужденію, не могло и себѣ ожидать иной исторической судьбы, какъ той, что постигла монархіи и на Западѣ. Онѣ же всѣ пали, всѣ преобразились въ конституціонныя,-- и не случайно, не вслѣдствіе только личной слабости монарховъ (какъ толкуютъ нѣкоторые), а вслѣдствіе внутреннихъ историческихъ условій своего сложенія, политическихъ и соціальныхъ, которыя не выдержали и не могли выдержать противорѣчія съ прогрессивнымъ развитіемъ западно-европейской общественной мысли. Этого именно и не понимали, да и теперь еще не вполнѣ понимаютъ въ Россіи,-- вслѣдствіе чего то стараются удержаться на западномъ же, быломъ монархическомъ абсолютизмѣ, помощію правительственной твердости,-- то склоняются, по западному же наклону, къ разнымъ спасительнымъ компромиссамъ, палліативахъ -- на конституціонное "подъ лицо", какъ выражаются наши плотники... И все это -- напрасный грудъ и напрасный страхъ, все это въ чужомъ пиру похмѣлье!... Изъ этого порочнаго круга одинъ выходъ: возвратиться къ историческому русскому государственному началу во всей чистотѣ и полнотѣ его существа, и развивать его послѣдовательно, сообразно съ истинными потребностями жизни, не сходя съ исторической народной почвы, не измѣняя историческому существу. Но мысли русской образованной, общественной и даже правящей среды до такой степени затемнены и спутаны, что всего менѣе способны вмѣстить именно свое, родное, народное,-- простое...

По мѣрѣ того, какъ реформы Петра стали проникать отвнѣ -- внутрь, въ самое сознаніе русскихъ людей, перелаживался постепенно весь складъ понятій русскаго общества, совершалось перерожденіе духовное, русскія основы жизни забывались русскою "образованною" средою до неузнаваемости при встрѣчѣ съ ними въ дѣйствительности; знакомство съ западною исторіей (при полномъ неразумѣніи своей), съ западными науками, особенно политическими, наполнило русскіе, совершенно уже опорожненные отъ всякой народной стихіи, умы -- новыми, чуждыми политическими идеалами и "научными истинами"... А вѣдь съ точки зрѣнія западно-европейскаго историческаго опыта, возведеннаго въ философскую теорію, съ точки зрѣніи западно-европейской науки государственнаго права, русское историческое государственное начало -- не болѣе какъ nonsens, аномаліи. Для него нѣтъ юридической нормы въ валидно-европейской наукѣ. Западная идея "правоваго порядка" (Rechtsstaat), въ которомъ всѣ взаимныя отношенія въ гражданскомъ общежитіи, равно и отношенія къ власти, формулованы юридически, обусловлены точными выводами внѣшняго формально-логическаго разума,-- съ нимъ, съ русскимъ государственнымъ началомъ, не можетъ мириться. Тотъ, для кого истина опредѣляется мѣрой, вѣсомъ и счетомъ (напримѣръ не качествомъ, а количествомъ голосовъ, хотя бы и подтасованныхъ), не можетъ и вмѣстить въ свой умъ такое отношеніе, которое основывается на взаимномъ довѣріи, на Вѣрѣ, обусловливается совѣстью или страхомъ Божіимъ... Наше же русское государственное право до сихъ поръ даже вовсе и не возведено въ философское или научное сознаніе; оно не имѣетъ права гражданства въ западно-европейской наукѣ, а русской науки этого права вовсе и не существуетъ. Русскіе ученые юристы -- большею частью нѣмецкіе гелертеры русскаго происхожденія. Русскій преподаватель государственнаго права, который и не имѣетъ, да и не смѣетъ имѣть, другаго юридическаго міросозерцанія, кромѣ воспринятаго имъ у своихъ учителей, т. е. германскаго или вообще западно-европейскаго, вынужденъ по неволѣ, коснувшись основъ русскаго государственнаго строя, стыдливо опускать очи долу и относиться къ нимъ лишь какъ къ факту -- громадному, многовѣковому, съ которымъ конечно приходится считаться, но который противорѣчитъ всѣмъ требованіямъ науки и цивилизаціи,-- къ факту, слѣдовательно, временному!..

Каково однакожъ положеніе страны, которая.-- равняясь цѣлой пятой части свѣта, со стомилліоннымъ населеніемъ, съ тысячелѣтнимъ историческимъ бытіемъ,-- поставлена своими же учеными какъ бы внѣ закона или "внѣ науки",-- чувствуетъ себя постоянно предъ "наукою" въ положеніи подсудимой или виноватой, и приглашается... признать, чуть не съ легкимъ сердцемъ, что вся она, т. е. вся Восточная Европа, она же и Россія, не болѣе какъ наглый фактъ (un fait insolent),-- что и ничего ей болѣе не остается, кака отречься отъ самой себя, отъ своего историческаго существа" и образа, и поплестись смиренно вслѣдъ за Европою Западною, по извилинамъ ея мысли и ея историческихъ путей!... И вѣдь не одно только наше "государственное начало" отрицается "наукою". У западной науки нѣтъ юридической нормы и для другихъ существенныхъ явленій русской жизни, напримѣръ, хоть бы для общиннаго землевладѣнія или для мірскаuj устройства. Правда, къ первому стали наши ученые (впрочемъ очень недавно, послѣ многолѣтней полемики съ такъ-называемыми славянофилами) относиться съ большимъ уваженіемъ,-- благодаря новѣйшимъ наставительнымъ указаніямъ хозяина и распорядителя ихъ знанія и мысли,-- т. е. самого настоящаго, подлиннаго Запада,-- готовы этому явленію даровать даже нѣкоторыя права гражданства и въ наукѣ, но предварительно нѣсколько его передѣлавъ и подправивъ согласно съ новѣйшими, западными же ученіями, т е. исказивъ его смыслъ и духъ! (И эти-то ученые наши юристы приглашаются сочинять для Россіи Гражданское и Уголовное Уложенія!)

Но никого лично въ томъ винить не приходится. Повторяемъ: уже свыше 150 лѣтъ, какъ мы -- классы образованные, интеллигенція -- усердно воспитываемся въ подобномъ направленіи, всасываемъ иноземное міросозерцаніе чуть не съ молокомъ матери, и почти даже и не пытаемся осмыслить для себя Россію. А между тѣмъ надъ неосмысленнымъ, хотя и громаднымъ, всемірно-историческимъ этимъ фактомъ -- развѣ не мы же призваны орудовать съ нашимъ западно-европейскимъ мышленіемъ?... И орудуемъ, и вносимъ поэтому неизбѣжно -- внутреннее противорѣчіе съ историческимъ существомъ Россіи во всѣ наши законодательные акты. Совершилось, напримѣръ, великое историческое дѣло освобожденія крестьянъ отъ крѣпостной зависимости, совершилось согласно съ историческимъ существомъ Россіи и наперекоръ юридическимъ понятіямъ Европейскаго Запада, т. е. съ надѣломъ крестьянъ и съ Признаніемъ поземельнаго общиннаго владѣнія, но,-- вслѣдствіе неясности въ нашихъ собственныхъ представленіяхъ,-- къ надѣленію крестьянъ землею присоединена операція, т. е. начало противорѣчащее народному взгляду на землевладѣніе, убивающее въ корнѣ принципъ, на которомъ основана русская поземельная община. Положеніе 19 февраля признаетъ мірское народное управленіе -- и вмѣстѣ съ тѣмъ вводитъ въ него счетъ голосовъ и другія правила, подрывающія самую основу русскаго мірскаго устройства...

Тѣмъ же противорѣчіемъ запечатлѣны, частію сознательно, частію безсознательно, и всѣ великія и благодѣтельныя по цѣли реформы покойнаго Государя (да благословенно будетъ имя Его!). Нѣтъ сомнѣнія, что правда въ нихъ переплетена съ ложью, и ложь эта заключается именно въ той фальшивой окраскѣ, какая придана имъ примѣсью западнаго либерально-конституціоннаго доктринерства. Идея земства, идея самоуправленія (не политическаго, разумѣется) -- самыя родныя намъ, завѣщанныя исторіей начала; но онѣ облечены въ мундиръ какихъ то иностранныхъ "представительныхъ" учрежденій,-- и учрежденія эти оказываются чуть ли не мертворожденными! Въ томъ и трагизмъ положенія русской интеллигенціи, что самая печь ея умственная иначе не печетъ, потому что сложена не русскими печниками: мысль стоитъ на распутьѣ между искаженнымъ на иностранный ладъ "государственнымъ началомъ", выражающимся въ бюрократическомъ самовластіи, и между тѣмъ логическимъ выходомъ, который подобному самовластію указанъ опытомъ и наукою на Западѣ... Даже совершенно законное стремленіе къ гражданской свободѣ, совершенно разумныя требованія общенія народа съ властью -- на началахъ завѣщанныхъ намъ родною исторіей, представляются, благодаря тому фальшивому освѣщенію, которое придается имъ нашими несмысленными западниками-либералами, чуть не преступными въ глазахъ правящей среды,-- и въ концѣ-концовъ выходитъ, что современная, уже значительно просвѣщенная Россія не способна досягнуть даже до "либерализма" Ивана Грознаго!

Впрочемъ, и съ точки зрѣнія нашихъ государственныхъ мужей консервативнаго пошиба -- Иванъ IV и всѣ послѣдовавшіе за нимъ Московскіе цари вплоть до Петра -- такіе "либералы", что ихъ въ наши дни слѣдовало бы подвергнуть чуть не административной ссылкѣ или отдать подъ надзоръ полиціи. Однако, въ то же время, это такіе "либералы", съ которыми истые западники ужились бы не долго, такъ какъ этотъ русскій "либерализмъ" никакъ не заколачивается въ узкія рамки "правоваго порядка" и состоитъ въ полной гармоніи съ русскимъ государственнымъ началомъ самодержавія. Этотъ русскій якобы "либерализмъ", вмѣстѣ съ государственнымъ началомъ самодержавія, и составляетъ то "историческое существо Россіи", о которомъ говорятъ, впрочемъ не договаривая, и "Московскія Вѣдомости",-- которое не вмѣщается ни въ какую юридическую и иную научную норму, выработанную опытомъ и мыслію Европейскаго Запада,-- сбиваетъ и до сихъ поръ съ толку всякаго иностранца. Въ самомъ дѣлѣ: посмотритъ иностранецъ, настоящій или доморощенный, снизу: точно "республиканскій" слой,-- крестьянскія общины, мірское самоуправленіе, сходки безъ всякаго присутствія "полицейскаго коммиссара", которое требуется даже самыми либеральными конституціями Европы: сверху -- самодержавіе! Западу, а слѣдовательно и западникамъ -- соблазнъ и безуміе!... А вотъ недавно академикъ Калачовъ читалъ въ Императорской Академіи Наукъ сообщеніе о своихъ розыскахъ въ архивѣ до-Петровской Боярской Думы (ссылаемся на это сообщеніе, какъ на оффиціальное). И гласитъ это сообщеніе -- напечатанное въ "Правительственномъ Вѣстникѣ", вѣроятно для общаго назиданія,-- что Московскіе цари, одинъ за другимъ, нисколько не опасаясь уронить "престижъ власти", признавали нужнымъ (о чемъ и возвѣщали іо всеуслышаніе) дать народу гарантіи противъ "самовластія и произвела воеводъ", и требовали настоятельно, чтобы народъ посылалъ въ воеводскіе суды, производившіеся именемъ Царя, своихъ судей или "судеекъ" -- отъ себя и назначалъ своихъ же цѣловальниковъ (т. е. присяжныхъ уполномоченныхъ) для участія въ разныхъ мѣстныхъ административныхъ дѣйствіяхъ, касающихся народа. Боярская Дума, обсуждавшая всѣ дѣла въ присутствіи Царскаго Величества, никогда не рѣшала (да очевидно не могла тогда и вмѣстить, какъ бы можно было рѣшать иначе) дѣла соприкосновенныя съ интересами той или другой части общества или группы людей, и не сочиняла для нихъ уставовъ (торговыхъ, служебныхъ и иныхъ), не опросивъ напередъ тѣхъ, до кого рѣшенія или предполагаемый проектъ закона относились. Съ этою цѣлью вызывались уполномоченные отъ сихъ классовъ или общественныхъ группъ, иначе "свѣдущіе люди" въ Москву, гдѣ и давали отвѣты въ "Отвѣтной Палатѣ... Въ важныхъ случаяхъ, когда требовался Царю совѣтъ всей русской земли, или ея сознательное, общее правительству содѣйствіе, созывались Земскіе Соборы, причемъ не происходило никакого баллотированія, никакого счета голосамъ или мнѣніямъ, и вопросъ рѣшался единоличною волею Самодержца, всегда нравственно отвѣтственною предъ совѣстью, предъ народомъ, предъ судомъ исторіи,-- а не самодержавнымъ большинствомъ или ариѳметическимъ перевѣсомъ десятка подобранныхъ и вполнѣ безотвѣтственныхъ голосовъ....

Главныя положенія первой половины статьи "Московскихъ Вѣдомостей" совершенно вѣрны, но, по нашему убѣжденію, статья эта, оставаясь недоговоренною, могла бы, въ случаѣ практическаго примѣненія, привести, пожалуй, къ результатамъ -- едвали желаннымъ и для самого автора: къ пущему усиленію бюрократическаго самовластія и "многихъ административныхъ самодержавій"... Уже и теперь нѣкоторыя газеты, ликуя, пророчатъ, напримѣръ, въ скоромъ времени чуть ли не возвращеніе къ судебной тьмѣ временъ императора Николая... Ничего этого не сбудется, конечно; но повторяемъ: говоря о русскомъ самодержавіи, необходимо прежде всего у разумѣть вполнѣ его историческое существо, отсѣчь отъ него все наносное -- все что принадлежитъ теоріи и практикѣ чуждаго Россіи не только "либерализма", но и "консерватизма".

Если мы всею душою враждебны конституціонализму, то именно потому, что видимъ въ русскомъ самодержавіи, въ полнотѣ нашего русскаго христіанскаго историческаго существа -- залогъ лучшихъ, разумнѣйшихъ формъ политическаго бытія и такой истинной гражданской и соціальной свободы, создать которую не способны никакія конституціи Запада....