Аксаков Иван Сергеевич - В каком смысле Остзейские Немцы дорожат своими отжившими привилегиями

Сочиненія И. С. Аксакова.

Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дѣла Россіи. Статьи изъ "Дня", "Москвы" и "Руси". Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860-1886. Томъ шестой

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887

Въ какомъ смыслѣ Остзейскіе Нѣмцы дорожатъ своими отжившими привилегіями.

"Москва", 24-го сентября 1868 г.

"Въ послѣдніе годы",-- такъ писалъ не очень давно одинъ изъ главныхъ начальниковъ Балтійскаго рая (коренной Русскій) въ одномъ изъ своихъ оффиціальныхъ донесеній,-- "въ послѣдніе годы часто упоминаемо было о сопротивленіи германской народности и о враждѣ германскаго населенія край противъ Россіи! Я же постоянно руководствовался мыслью, что съ точки зрѣнія правительства {То-есть, вѣроятно, въ интересахъ правительства?} германская народность въ балтійскихъ губерніяхъ окончательно заключена {То-есть, вѣроятно, должна бы быть заключена?} въ предѣлахъ домашняго быта и что стародавнія германскія учрежденія и должностное употребленіе нѣмецкаго языка, историческое наслѣдство края, съ присоединеніемъ его въ Россіи, должно было утратить {То-есть, вѣроятно, должно бы было утратить?} народностное (sic) значеніе. Какими бы побужденіями ни руководствовалось въ данномъ случаѣ мѣстное нѣмецкое населеніе, я считаю удобнѣйшимъ оставлять встрѣчаемыя противодѣйствія оффиціально на уровнѣ (sic) сословныхъ или частныхъ явленій. Напротивъ того, оффиціальное признаніе ихъ народностными придало бы имъ, сколько мнѣ кажется, значеніе и единство, которое онѣ нынѣ не имѣютъ".

Чтобы поитъ эту выписку,-- говоритъ г. Самаринъ, изъ книги котораго ("Окраины Россіи") мы ее заимствуемъ,-- "надобно знать, что на языкѣ, который въ канцеляріи балтійскаго генералъ-губернатора слылъ за русскій "народностей" значило: заявляемый отъ имени народности, а "оставлять на уровнѣ", значило: принимать за... Мы нарочно привели эти слова одного изъ представителей русской власти въ русскомъ Балтійскомъ поморьѣ: они характеристичны вполнѣ и изображаютъ цѣлую" систему правительственнаго отношенія къ нѣмецкой стихіи въ краѣ. Одна внѣшняя форма выраженія говоритъ уже многое и многое объясняетъ... Что же касается до смысла приведенной нами выписки, то этотъ смыслъ, по словамъ г. Самарина, "слѣдующій: въ оффиціальной своей, дѣятельности, я (русскій начальникъ край) встрѣчаю со стороны лицъ и цѣлыхъ сословій, правда, еще не успѣвшихъ сложиться въ плотную организацію, противодѣйствіе во имя нѣмецкой народности; но я притворяюсь, будто бы не замѣчаю этого, и продолжаю повторять, что нѣмецкая народность окончательно заключена въ предѣлахъ домашняго быта. Я знаю, что все это не правда, знаю, что оффиціальный языкъ все-таки нѣмецкій, что на всѣхъ мѣстныхъ учрежденіяхъ т законахъ лежитъ нѣмецкое клеймо, тщательно подновляемое, чтобъ оно не стерлось; но я все это игнорирую, находя болѣе удобнымъ довольствоваться словами, чѣмъ имѣть дѣло съ дѣйствительностью"...

Чье именно удобство имѣлось при этомъ въ виду -- не объяснено, но конечно для начинавшагося въ то время новаго сознательнаго движенія нѣмецкой національности въ Балтійскомъ краѣ ничто не могло быть удобнѣе этого, какъ бы преднамѣреннаго, игнорированія правды со стороны мѣстнаго представителя русскихъ государственныхъ интересовъ. Мы давно указывали на то упорное, застарѣлое недоразумѣніе, которое существуетъ въ отношеніяхъ Россіи къ балтійскимъ Нѣмцамъ, и именно со стороны Россіи: понятное и отчасти извинительное въ Петербургѣ, оно переходитъ въ Ригѣ дѣйствительно въ какое-то упрямое сознательное хотѣніе -- и видя не видѣть, и слыша не слышать... Пока русская мѣстная власть утѣшаетъ сама себя и утѣшаетъ другихъ мыслью, что все обстоитъ благополучно, что германская народность есть не болѣе какъ принадлежность домашняго быта, ибо такъ должно быть "съ точки правительства".-- эта народность захватываетъ съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе политической силы; для русской же власти, въ результатѣ, выходитъ дѣйствительно "точка", какъ выражается начальникъ края, я ничего болѣе...

Дѣло въ томъ, что высшее правительство, какъ замѣчаетъ г. Самаринъ, "повидимому не совсѣмъ ясно понимаетъ свое призваніе въ Балтійскомъ краѣ именно въ настоящую минуту, а. недостатокъ яснаго пониманія происходитъ, въ свою очередь, отъ того, что господствующее представленіе объ этомъ краѣ устарѣла и отстало отъ дѣйствительности болѣе чѣмъ на цѣлое двадцатилѣтіе"; Балтійскій край все еще, но прежнему, представляется намъ какъ законченный продуктъ прошедшаго, когда-то сами признаваемый и этимъ какъ будто увѣковѣченный; на сложившійся въ немъ порядокъ вещей -- мы все еще смотримъ, какъ на стародавній, своеобразный провинціализмъ, ревниво и упрямо охраняющій свою цѣлость отъ покушеній извнѣ; мы готовы даже охотно извинить эту естественную въ немъ приверженность къ преданію, обычаю, старинѣ; мало того, мы бережемъ этотъ провинціализмъ какъ древнюю, почтенную развалину. Но пока мы стоимъ передъ нею съ такимъ суевѣрнымъ уваженіемъ, не позволяя себѣ до нея дотронуться, ни тѣмъ менѣе отважиться на перестройку, -- другими словами: "сдерживая преобразовательную иниціативу, къ которой мы призваны,-- эта развалина между тѣмъ", говоритъ г. Самаринъ -- "разбирается заботливыми руками и втихомолку, безъ нашего участія и вѣдома, перестраивается въ крѣпость обращенную противъ Россіи. Не замѣчаемъ же мы этого потому, что вся работа укрывается отъ васъ за средневѣковымъ фасадомъ, къ которому мы приглядѣлись, и который искусственно поддерживается на прежнемъ мѣстѣ именно для того, чтобы замаскировать на время производящуюся за нимъ перестройку. Такимъ образомъ иниціатива, отъ которой мы добровольно отказываемся изъ уваженія къ старинѣ, переходитъ въ другія руки, трудящіяся усердно, но только не для Россіи... Значеніе и цѣль этой внутренней, ускользающей отъ нашего наблюденія работы можно выразить въ немногихъ словахъ: средневѣковыя перегородки, которыми взаимно разобщались сословія и корпораціи, постепенно подаютъ, а изъ разрозненныхъ нѣкогда частей стараго общества сплачивается новый организмъ -- національность"...

Очень можетъ быть, что читатель усомнится у спроситъ: какимъ же это образомъ -- съ одной стороны Нѣмцы выступаютъ такими защитниками своихъ провинціальныхъ старинныхъ особенностей, что всякое правительственное предположеніе вызываетъ въ нихъ дружное и сильное противодѣйствіе; съ другой стороны, вы же утверждаете, что эти особенности упраздняются ими самими? Выходитъ, что Нѣмцы являются передъ русскимъ правительствомъ страстными борцами за привилегіи, которыя осуждены, ими же на сломку! Нѣтъ ли здѣсь противорѣчія?.. Не только нѣтъ противорѣчія,-- отвѣтимъ мы, но "охраненіе" обусловливается здѣсь именно необходимостью ломки: такова балтійская политика, и въ томъ-то и состоитъ ея мастерство. Г. Самаринъ показываетъ это совершенно ясно. "Намъ долго твердили,-- говоритъ онъ,--

"а многіе до сихъ поръ убѣждены, что поведеніе. Балтійскаго края нѣмецкаго происхожденія чуждается Россіи потому, что для него безконечно дороги его законы, учрежденія, и обычаи, уцѣ- я ѣвшіе, какъ бы подъ колпакомъ, отъ Среднихъ. вѣковъ. Это и справедливо по отношенію къ прошедшему. Было дѣйствительно время, когда рыцарство и бюргеры чистосердечно вѣрили въ возможность заключиться навсегда въ историческихъ рамкахъ XV вѣка и совершенно добросовѣстно считали всякое къ нимъ прикосновеніе преступнымъ посягательствомъ. Все это теперь измѣнилось. Тѣ же сословія, по крайней мѣрѣ сословныя интеллигенціи, думаютъ иначе; да я нельзя было не одуматься. Въ родной Германіи, гдѣ историческое развитіе обще нѣмецкой гражданственности совершалось на свободѣ, при условіи полной политической независимости, замкнутыя корпораціи раскрывались, стушевывались и исчезали въ новыхъ общественныхъ группахъ, слагавшихся на основаніи единства экономическихъ или національныхъ интересовъ; поземельныя отношенія упрощались, торговля и промыслы выбивались на просторъ; личная свобода и гражданская равноправность отвоевывали одну за другою привилегированныя позиціи, укрѣпленныя по средневѣковой системѣ; пути и поприща открытые для личной предпріимчивости расширялись. Въ Россіи, съ тѣхъ поръ какъ началось преобразованіе ея внутренняго устройства, совершалось явленіе аналогическое; при этомъ, въ общественной организаціи, данной нашимъ селамъ, волостямъ, приходамъ и городамъ, въ нашихъ земскихъ собраніяхъ и у нравахъ, въ нашемъ мировомъ институтѣ, въ нашемъ новѣйшемъ судоустройствѣ и судопроизводствѣ, обнаруживалось гораздо болѣе. сходства съ типами однородныхъ учрежденій выработанными новѣйшею европейскою цивилизаціею, чѣмъ съ средневѣковыми учрежденіями Балтійскаго края. Итакъ, становилось очевиднымъ, вопервыхъ, что эти послѣднія учрежденія, отживъ болѣе чѣмъ законный свой вѣкъ, должны были преобразиться въ непродолжительномъ времени; вовторыхъ, что всякое въ нихъ улучшеніе непремѣнно должно было сблизить ихъ съ порядкомъ вещей, введеннымъ въ Имперіи, и что, такимъ образомъ, самый естественный историческій прогрессъ велъ неминуемо къ постепенному упраздненію тѣхъ "временемъ освященныхъ особенностей", за которыми, какъ за брустверомъ, балтійскій германизмъ держалъ себя въ разобщеніи съ Россіей. По мѣрѣ того, какъ это убѣжденіе проникало въ умы, измѣнялось и прежнее воззрѣніе на привилегіи. Что прежде было само себѣ цѣлью, теперь сдѣлалось средствомъ для цѣли внѣшней и, въ извѣстномъ смыслѣ, высшей. Прежде нѣмецкое наеененіе дичилось Вооеіы и сторонилось отъ *ея, чтобы сохранялъ, въ (непрмкоододеяноати евсш ирада я обычаи; теперь оно отстаиваетъ ихъ, несмотря на дрананную ихъ обветшалость, чтобъ имѣть законный предлогъ держать себя особнякомъ отъ Россіи".

Все, что сказано здѣсь г. Самаринымъ, вполнѣ разъясняетъ намъ, почему противодѣйствіе во имя неприкосновенной старины законодательнымъ предположеніямъ правительства такъ усилилось въ послѣднее время. Конечно, противодѣйствіе это было и прежде, но оно, вопервыхъ, не имѣло совершенно политическаго характера, вовторыхъ, встрѣчалось съ болѣе упругимъ противодѣйствіемъ со стороны самого правительства. Такъ Екатерина II (слѣдовательно въ такое время, когда обстоятельства присоединенія Лифляндіи и Эстляндіи къ Россіи были у всѣхъ въ живой памяти) преобразовала въ самомъ основаніи все тамошнее устройство администраціи, судовъ и сословій, -- нисколько не считая этого ни превышеніемъ власти съ своей стороны, ни нарушеніемъ договора, которое могло бы лишитъ ее права на вѣрность своихъ подданныхъ, и даже не встрѣчая никакого серьезнаго противодѣйствія со стороны послѣднихъ. Правда, г. фонъ-Бонкъ относитъ это къ великодушію и къ терпѣливости балтійскаго рыцарства: die sehrgedildigen Livlаnder -- такъ величаетъ онъ своихъ земляковъ,-- но совершенно вѣрно замѣчаетъ г. Самаринъ, что еслибы насажденія великой Императрицы успѣли пустить корень, конечно, новѣйшая балтійская политика, нами теперь, изучаемая, "никогда бы не увидѣла свѣта". Вышло однакоже не такъ: "ея преемникъ поспѣшилъ ввести вновь, упраздненный ею, старый порядокъ вещей, во всѣхъ мелочахъ и подробностяхъ, придавъ этому дѣйствію характеръ возстановленія нарушеннаго права"... Такимъ образомъ, по мѣрѣ того, какъ русская власть дѣлалась уступчивѣе,-- противодѣйствіе со стороны нѣмецкой колоніи становилось все смѣлѣе и шире въ своемъ значеніи, и заняло наконецъ настоящую стратегическую позицію,-- "блокгаузъ", какъ выражаются Нѣмцы.

Практика балтійскаго противодѣйствія возведена жъ теорію и имѣетъ свою литературу; обѣ другъ друга вполнѣ поясняютъ. Вотъ, напримѣръ, комментарій одного изъ балтійскихъ публицистовъ къ извѣстному, оффиціальному практическому сопротивленію Нѣмцевъ ввести въ Балтійскій край наши новыя судебныя учрежденія, преимущества которыхъ предъ балтійскими не отвергаютъ даже и Нѣмцы:

"Несомнѣнная истина, говоритъ онъ, что всѣ выгоды идущей отъ Россіи реформы балтійской юстиціи не могли бы вознаградить за бѣдствіе, которое постигло бы остзейскія провинціи, еслибъ онѣ добровольно подчинились русскимъ общимъ законамъ Имперіи". Тотъ же публицистъ, въ статьѣ писанной спеціально для Пруссіи, защищаетъ противъ общественнаго мнѣнія либеральной Германіи такъ называемыя привилегіи своей родины, впрочемъ отнюдь не ради ихъ внутренняго достоинства, а только ради ихъ значенія, какъ оборонительнаго орудія противъ Россіи (die in ihrer defensiven Wehrkraft verkannten Institutionen) {Livl. В. В. I. Lief. III. § 246--290.}. "Откиньте нѣмецкое самохвальство", -- такъ заканчиваетъ г. Самаринъ свои выписки по этому поводу изъ балтійскихъ публицистовъ,-- "и вы получите выработанную политическую программу: прежде всего нужно уберечь край для Германіи, въ ожиданіи лучшихъ временъ, а чтобъ этого достигнуть, необходимо держать его въ полномъ разобщеніи съ окружающею его русскою средою, какъ бы подъ колпакомъ его средневѣковыхъ учрежденій. Нельзя, конечно, оспаривать, что подъ этихъ колпакомъ душно, что эти учрежденія неудобны, тѣсны и дряхлы, -- все это мы. знаемъ и ощущаемъ, и все-таки не примемъ отъ Россіи ни воздуха, ни простора..." Поэтому и ищутъ они теперь укрѣпить свою внутреннюю домашнюю почву,-- и первою задачей въ этомъ смыслѣ составляетъ, въ настоящую пору, для нашихъ балтійскихъ Нѣмцевъ -- онѣмеченіе Латышей и Эстовъ. Вотъ что говоритъ объ этомъ г. Самаринъ.

"Глубоко пристыженное скоростью и легкостью отпаденія своей паствы, частью въ гернгутерство, частью въ православіе, лютеранское духовенство не могло не усмотрѣть, что протестантское вѣроисповѣданіе не имѣло въ краѣ никакихъ корней. Это была казнь за вѣковое нерадѣніе и за высокомѣрное пренебреженіе къ простонародью и его нуждамъ. Но мѣстное дворянство не менѣе живо почувствовала непрочность своего господства и убѣдилось, что ему нельзя и мечтать о какой-либо политической роди, вена все крестьянство, массою, стояло противъ него, тянуло къ Россіи всѣми своими надеждами и тѣмъ самимъ вызывало постоянное вмѣшательство со стороны правительства. Надоумились оба сословія, дворянство и духовенство, и принялись серьезно за германизацію Латышей и Эстовъ. Но такъ какъ совладать съ цѣлою массою, побѣдить въ ней недовѣрчивость, вошедшую въ ея плоть и кровь, наконецъ, вырвать изъ ея сердца и помысловъ инстинктивныя чаянія, заставляющія не обращаться къ Россіи, было бы невозможно, то естественно пришлось ограничить задачу. Она теперь опредѣлилась такимъ образомъ: отвлечь отъ массы простонародья и притянуть къ себѣ верхній слой крестьянства, онѣмечить его насквозь посредствомъ первоначальнаго школьнаго образованіи и подкрѣпить нѣмецкое общество этими свѣжими силами, взятыми изъ народа; сосредоточить въ рукахъ онѣмеченныхъ или вообще, тѣмъ или другимъ способомъ оторванныхъ отъ массы туземцевъ, крестьянскую поземельную собственность и, такимъ образомъ, единствомъ поземельныхъ интересовъ, связать съ дворянствомъ эту своего рода мелкую шляхту -- diese bauerliche kleine Elite, какъ говорятъ Балтійцы; наконецъ, лишивъ массу сельскаго народонаселенія не только всякаго участія въ землевладѣніи, но и всякой надежды когда-либо пріобрѣсти прочную осѣдлость, осадить ее какъ можно глубже я обречь на вѣчное батрачество крупнымъ и мелкимъ землевладѣльцамъ... "

Эта программа, въ настоящую минуту, свидѣтельствуетъ г. Самаринъ,-- "приводится въ исполненіе съ замѣчательнымъ успѣхомъ, благодари не только бездѣйствію, по во многихъ отношеніяхъ прямому, хотя конечно безсознательному содѣйствію правительства". Свое свидѣтельство издатель "Окраинъ Россіи" подкрѣпляетъ многими поразительными фактами изъ современной исторіи народнаго воспитанія и систематическаго обезземеленія крестьянъ -- Латышей и Эстовъ, а также и отзывами балтійскихъ публицистовъ. "Наконецъ нельзя не прибавить,-- говоритъ въ заключеніе г. Самаринъ,-- что правительство не только никогда не заботилось объ удержаніи за собою довѣрія и сочувствія Латышей и Эстовъ, а совершенно наоборотъ, какъ будто старалось о томъ" чтобъ они о немъ позабыли. Всѣмъ извѣстно, что ему принадлежала иниціатива всѣхъ законодательныхъ и административныхъ мѣръ для улучшенія крестьянскаго быта, и что дворянство систематически и до послѣдней минуты противодѣйствовало намѣреніямъ власти: тѣмъ не менѣе, при объявленіи законоположеній, дѣйствительно благопріятно дѣйствовавшихъ на судьбу крестьянъ (наприм. о возстановленіи высшаго размѣра барщины, объ упраздненіи вотчинной расправы и т. д.), правительство умышленно маскировалось въ глазахъ народа, давая передъ собою шагъ дворянству и уступая ему всю честь почина. Иногда оно даже принимало мѣры для предупрежденія огласки лучшихъ и благодѣтельнѣйшихъ своихъ начинаній (напр. распоряженія о надѣленіи батраковъ землею въ казенныхъ имѣніяхъ). Къ чему это? И не странно ли, что до сихъ поръ Латыши и Эсты ни разу не слыхали слова Монарха, непосредственно къ нимъ обращеннаго, тогда какъ это могучее слово, какъ давно ожидаемый благовѣстъ, разносилось по всѣмъ деревнямъ Россіи и Польши, сливая въ одинъ электрическій токъ горячей признательности сдержанные вздохи, неопредѣленныя чаянія и долго безотвѣтное порывы? Приписать ли это скромности или пренебреженію къ черни -- я не знаю, но во всякомъ случаѣ едвали разумно жертвовать популярностью не только правительства, но и Россіи въ дѣлѣ столь близко касающемся ея политическихъ. интересовъ на одной изъ самыхъ для нея важныхъ окраинъ Имперіи? Все какъ будто нарочно въ тѣхъ видахъ придумывалось, дѣлалось или упускалось, чтобъ отвлечь отъ насъ сочувствіе массъ, по крайней мѣрѣ не возбуждать его, а предоставить германизму полную, свободу раскидываться во всѣ стороны, овладѣвать умами и водворять въ нихъ вѣру въ свое всемогущество".