Аксаков Иван Сергеевич - О непрочности Наполеоновской династии на французском престоле

Сочиненія И. С. Аксакова

Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія

Изъ "Дня", "Москвы", "Руси" и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860--1886

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.

О непрочности Наполеоновской династіи на французскомъ престолѣ.

"Москва", 24-го марта 1867 года.

Наши домашніе русскіе вопросы -- вопросы общественной жизни и внутренней политики, заслонили на время для насъ политику внѣшнюю и событія заграничнаго міра.. Впрочемъ, никакихъ особенныхъ характеристическихъ событій въ послѣдніе десять дней и не совершилось, и тянется та же однообразная политическая канитель. Только вѣстовщикъ телеграфъ смутитъ иногда нежданно-негаданно важною политическою новостью -- съ тѣмъ, чтобы на другой же день объявить ее "лишенною основанія". Вообще прежнее спокойное наблюденіе изъ нашего сѣвернаго "далека" надъ ходомъ дѣлъ у нашихъ сосѣдей и вообще въ иностранныхъ государствахъ, теперь значительно измѣнилось въ своемъ характерѣ. Такъ какъ телеграммы всегда забѣгаютъ впередъ заграничной почты, то, благодаря имъ, иностранныя газеты представляютъ интересъ по большей части лишь историческій и ретроспективный. Выводы изъ чтенія газетъ и изъ обсужденія явленій, отдаленныхъ отъ насъ на извѣстную перспективу пространства и времени, не успѣваютъ сложиться, какъ бываютъ уже нарушены телеграфомъ -- этимъ международнымъ, всесвѣтнымъ сплетникомъ. Его желѣзная сѣть оплела весь дѣйствующій въ исторіи міръ: мы стали невольными участниками всей суетливой, тревожной политической ежедневности западно-европейской жизни. Вѣсти и сплетни, безпрерывно смѣняющіяся, не даютъ времени созрѣть соображенію, и раздражая внѣшнее любопытство, сосредоточиваютъ лихорадочное вниманіе общества на поверхности факта, на фактической сторонѣ явленій,-- тѣмъ болѣе, что и самыя новости, сообщаемыя телеграфомъ, встрѣчаются съ тою неполнотою довѣрія, которая не вызываетъ серьезнаго труда мысли.

Какъ бы то ни было, но постараемся опредѣлить общими чертами политическое положеніе Европы. Открывшаяся на дняхъ всемірная Парижская выставка служитъ, кажется; наивѣрнѣйшимъ залогомъ, что въ настоящемъ году европейской войны не будетъ. Императоръ Наполеонъ, очевидно, придаетъ этому торжеству промышленнаго труда значеніе политическое. Оно, по его разсчету, должно занять умы Французовъ, отвлечь ихъ отъ политики внѣшней и внутренней, и доставить ихъ національному самолюбію хоть отчасти то удовлетвореніе, котораго это самолюбіе, оскорбленное дипломатическими и иными неудачами Франціи, давно и страстно жаждетъ. Не знаемъ -- не ошибется ли онъ въ разсчетѣ. Французы видимо устаютъ, устаютъ нравственно отъ гнета... лжи. Императоръ Наполеонъ, надо признаться, пользовался ею слишкомъ неумѣренно, слишкомъ въ большихъ дозахъ кормилъ ею своихъ подданныхъ, до оскомины, до тошноты, и даже французскій желудокъ ея ужь больше не. принимаетъ. Пышныя фразы опротивѣли имъ донельзя: Краснорѣчивые ораторы -- говорящія машины, -- состоящіе на службѣ у лжи, никого болѣе не убѣждаютъ, и даже искусство г. Руа, государственнаго, иначе "говорящаго" министра, не въ силахъ уже увлечь Французовъ. Вообще ложь является въ современномъ политическомъ мірѣ какъ бы одною изъ необходимѣйшихъ функцій цивилизаціи, могущественною державною властью, -- ложь почти всѣми сознаваемая какъ ложь и почти всѣми чествуемая, если не какъ истина, то какъ сила. Ея величество Ложь воясѣла теперь и на турецкомъ Диванѣ, сочиняя для Османлисовъ политическую европейскую конституцію,-- наводя на послѣдователей Магомета лоскъ христіанской цивилизаціи, гальванизируя трупъ Оттоманской имперіи и разыгрывая комедіи представительства, депутатскихъ собраній и вообще европейской гражданственности среди кровавой трагедіи греческаго возстанія.... Возвращаясь къ императору Наполеону, скажемъ, что Французы, повидимому, уже извѣрились въ обѣщанія императора "вѣнчать зданіе" имъ созидаемое, дѣйствительною политическою свободою; -- въ то же время, могущественное обаяніе побѣдъ и славы,-- ради чего они такъ многое простили и такъ многимъ пожертвовали,-- уже ослаблено рядомъ постоянныхъ неудачъ, и въ дипломатическомъ походѣ на Россію, и въ Датскомъ вопросѣ, и въ Мексиканской экспедиціи, а главное -- объединеніемъ Германіи и возникновеніемъ, въ сосѣдствѣ ихъ, новой могучей, военной державы. На ихъ главахъ, вдоль ихъ границы, ростетъ политическая сила, которой очевидное призваніе сдерживать порывы Французовъ къ "округленію границъ" на счетъ Германіи,-- сила, которая какъ бы вызываетъ ихъ, и не прочь съ ними помѣриться. Вмѣсто прежняго дряхлаго Германскаго Союза, служившаго такимъ обильнымъ поводомъ къ дешевому французскому остроумію, является теперь, усердно сплачиваемый, Сѣверо-Германскій Союзъ, съ арміей въ 1.000,000 человѣкъ, прусскаго надежнаго закала, подъ предводительствомъ прусскаго короля. Блескъ военныхъ прошлогоднихъ успѣховъ прусскаго оружія возбудилъ зависть и растревожилъ самолюбіе французской націи, считавшей себя до сихъ поръ первою военною державой въ мірѣ. Приходится реорганизовать французскую армію и уподоблять ее прусскому образцу, тогда какъ, прежде, образцомъ для всѣхъ служила сама французская армія, и тогда какъ съ самаго основанія имперіи и до сихъ поръ, на арміи, казалось, и были сосредоточены главныя заботы правительства: это сознаніе переполняетъ Французовъ невыносимою горечью. Попирая съ такою гордостью трактаты 1815 года, Наполеоновская Франція, попреимуществу революціонная, сама порвала плотины, сдерживавшія стремленія остальной Европы, къ ущербу французскихъ выгодъ, -- и тщетно вопіетъ Тьеръ, публично, съ трибуны, въ противность всякой логикѣ, о необходимости сохраненія этихъ трактатовъ -- всюду, кромѣ французскаго государства! Вызванные Наполеономъ III къ политической жизни принципы національности и всенародной подачи голосовъ обратились теперь противъ него самого, послужили на пользу Германіи и Италіи, и вообще находятъ себѣ теперь въ Европѣ примѣненіе, не совмѣстное съ видами Франціи. Поблекшая слава, обманутыя надежды, не состоявшіеся разсчеты, два новыхъ грозныхъ сосѣда, вскормленныхъ или французскою кровью или французскимъ легковѣріемъ, милліардъ долгу, никакой утѣхи національному самолюбію, которая бы заглушила чувство стыда передъ Европейцами -- въ виду возрастающей политической и соціальной свободы у другихъ націй, которой лишены Французы у себя дома; неловкое ощущеніе правительственной опеки надъ всѣми отправленіями общественной жизни,-- все это гнететъ и давитъ Французовъ. Они чувствуютъ себя въ положеніи какихъ-то штрафованныхъ школьниковъ. Имъ становится не по себѣ. Они, какъ увѣдомляютъ насъ корреспонденты, даже и не веселятся попрежнему, не радуются и выставкѣ. Если же при этомъ произойдетъ fiasco и по "Люксембургскому вопросу", то есть не удастся купить у короля Нидерландовъ Люксембургское герцогство, или не удастся купить его дешево, -- а дешево отдать, безъ прибылей для себя, графъ Бисмаркъ врядъ ли согласится,-- если не удастся ни выставкой, ни Люксембургомъ заморить, какъ говорится, червяка въ проголодавшейся, алчущей успѣховъ и славы французской утробѣ, -- то нѣтъ сомнѣнія, война представится единственнымъ исходомъ Наполеону III изъ его затруднительнаго положенія. Нельзя Наполеонидамъ стать царственной династіей, на подобіе прусской или австрійской; нельзя Наполеону III превратиться въ государя стараго легитимнаго закала и пробы, une bonue pâte de roi, какъ выражаются Французы: въ такомъ случаѣ не было бы никакого историческаго оправданія ли raison d'être его пребыванію на престолѣ. "Государь, возведенный въ это званіе революціей, сѣвшій на престолъ ея помощью и своимъ хотѣньемъ, долженъ постоянно оправдывать необычайность своего происхожденія; онъ обязанъ быть непремѣнно и таланливъ и счастливъ,-- въ противномъ случаѣ ему не простится никакое злополучіе, никакое бѣдствіе страны", говорили мы еще четыре года тому назадъ о Наполеонѣ III, и тогда же указывали на значеніе общей исторической личности Наполеонидовъ. созданной духомъ перваго Наполеона, носящей клеймо его генія, его исторической миссіи. Воплощенная вѣнчанная революція, государь изъ семьи Наполеонидовъ всюду носитъ съ собою революцію; его призваніе и историческое оправданіе -- революція; весь его смыслъ во внесеніи въ міръ новыхъ историческихъ началъ (что и совершено Наполеономъ III) и въ нарушеніи обычнаго теченія исторической жизни: мириться съ этимъ обычнымъ теченіемъ для него все равно, что отречься отъ самого себя, отъ всякихъ своихъ правъ на историческое бытіе. Въ этомъ значеніи вся его сила, и какъ скоро нѣтъ въ ней больше исторической надобности, какъ скоро водворяется порядокъ вещей, для котораго можетъ быть пригоденъ какой-нибудь Бурбонъ или Орлеанъ, то Наполеониды падаютъ, должны пасть. Имѣя значеніе какъ личность въ исторіи, Наполеонидъ на престолѣ заставляетъ Францію жить личною жизнью своего монарха: центръ тягости во Франціи находится не въ ней, а въ его личности, -- и вотъ почему мы не вѣримъ въ прочность Наполеоновской династіи на французскомъ тронѣ, не вѣримъ, чтобъ Франція примѣнила принципъ наслѣдственнаго права къ сыну -- еще малолѣтному принцу -- Наполеона III-го. Со смертью императора слѣдуетъ ожидать новаго переворота во Франціи. А этотъ переворотъ будетъ имѣть, громадное вліяніе на политическое значеніе Франціи, а слѣдовательно и на судьбы всего міра.

Но императоръ Наполеонъ можетъ прожить еще нѣсколько лѣтъ, и въ теченіи ихъ, безъ сомнѣнія, не останется въ бездѣйствіи, которое равнялось бы для него политической смерти. Европейская война неминуема -- конечно не въ нынѣшнемъ году, думаемъ мы, но въ близкомъ и весьма въ близкомъ будущемъ.-- Это сознаетъ весь политическій міръ, и всѣ державы переобразовываютъ свои арміи и снаряжаются къ бою. Естественное тяготѣніе историческихъ обстоятельствъ клонится къ кровавому столкновенію Франціи и Австріи съ Пруссіей или Германіей. Послѣдній оплотъ французской политики въ Германіи -- второстепенныя и мелкія государства, на которыя съ такими притязаніями на дальновидность указывалъ въ своей рѣчи Тьеръ,-- недавно и неожиданно рушился: еще новая обманутая надежда! Въ отвѣтъ на соображенія Тьера, произнесенныя съ французской трибуны во всеуслышаніе всего міра и указывавшія на Южную Германію какъ на естественную союзницу Франціи, графъ Бисмаркъ отвѣчалъ обнародованіемъ трактатовъ Пруссіи съ Баваріей, Баденомъ, Виртембергомъ, уже нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ заключенныхъ и какъ бы нарочно содержавшихся въ тайнѣ. Такое a propos, такой отвѣтъ-кстати прусскаго министра, произвелъ, какъ пишутъ въ газетахъ, тягостное впечатлѣніе во Франціи! Этими договорами Южная Германія отдаетъ въ распоряженіе прусскаго короля свою военную силу...

Имперскій сеймъ -- какъ уже величаетъ себя представительство Сѣверо-германскаго Союза -- продолжаетъ, понукаемый и подстрекаемый графомъ Бисмаркомъ, свою зиждительную работу. Туго, съ копотливостью свойственною Нѣмцамъ, выстраивается новое зданіе, но оно можетъ-быть будетъ отъ того только прочнѣе. Мы подождемъ окончанія засѣданій сейма, чтобы разомъ оглядѣть пройденное имъ поприще. Обратимся теперь къ Италіи, Австріи и Востоку -- этому вѣчно курящемуся, неугасимому волкану, около котораго суетятся теперь европейскія державы, дабы предупредить или отдалить его неминуемое страшное изверженіе, грозящее охватить пламенемъ всю Европу. Мы убѣждены, что Восточный вопросъ не разрѣшится ничѣмъ, кромѣ меча, что дипломатическія ухищренія только наслоятъ почву новыми слоями лжи, и что тѣмъ неудержимѣе и яростнѣе будетъ взрывъ подавленной и опутанной, исторической правды. Эти ухищренія заслуживаютъ внимательнаго разбора, который мы, по недостатку мѣста, должны отложить до другаго раза,-- а между тѣмъ газеты и телеграфъ донесутъ до насъ, вѣроятно, еще новыя подробности и извѣстія...