Аксаков Сергей Тимофеевич - Рассказы и Воспоминания Охотника о разных охотах. С. Аксакова

Разсказы и Воспоминанія Охотника о разныхъ охотахъ. С. Аксакова. Съ прибавленіемъ статьи о Соловьяхъ, И. С. Тургенева. Москва. Въ тип. Степановой. 1855. Въ 8 д, л. 225 стр.

Г. Аксаковъ говоритъ, что издаваемая имъ книжка вызвана двумя предыдущими его сочиненіями: "Записки Ружейнаго Охотника Оренбургской Губерніи" и "Записки объ уженьѣ рыбы". Успѣхъ ихъ заставилъ г. Аксакова написать и напечатать все, что онъ знаетъ о другихъ охотахъ. И въ-самомъ-дѣлѣ, нынѣшніе "Разсказы и Воспоминанія" не что иное, какъ дополненіе прежнихъ "Записокъ". Въ нихъ собраны разныя статьи; нѣкоторыя были уже напечатаны въ "Москвитянинѣ" прежде, какъ, напримѣръ, "Охота съ ястребомъ за перепелками"; другія появляются въ первый разъ. Здѣсь даже часто встрѣчаются ссылки на "Записки Ружейнаго Охотника", хотя, повидимому, предметъ новаго сочиненія Аксакова и другой. Въ новой книжкѣ читатели найдутъ описаніе ловли рыбы въ водополье, отрывки изъ записной книжки о прилетѣ дичи въ Оренбургской Губерніи, о ловлѣ шатромъ тетеревовъ и куропатокъ, о выпиманіи лисятъ, объ охотѣ съ острогою, о ловлѣ разныхъ мелкихъ звѣрковъ, о ловлѣ звѣрей капканами, и наконецъ въ этой же книжкѣ г. Тургеневъ помѣстилъ свою статью о соловьяхъ.

Первое сочиненіе г. Аксакова, "Записки объ уженьѣ рыбы", мало обратило на себя вниманія при первомъ изданіи; но вторымъ сочиненіемъ: "Записками Ружейнаго Охотника", г. Аксаковъ составилъ себѣ въ одно время двѣ репутаціи: литератора и охотника. Въ-самому дѣлѣ, до сочиненія г. Аксакова, въ нашей литературѣ существовали только самыя безграмотныя описанія разныхъ охотъ, составленныя спекулянтами безъ всякой любви къ дѣлу и безъ всякаго умѣнья писать. Книжонки эти перепечатывались и появлялись въ продажѣ передъ петровымъ-днемъ, или въ началѣ осени, съ явнымъ разсчетомъ на сбытъ; однакожь онѣ сбывались плохо, потому-что каждый охотникъ зналъ больше, нежели сколько заключалось въ этихъ книжонкахъ. Между-тѣмъ, русское общество изобилуетъ охотниками, и вотъ почему книга г. Аксакова, какъ написанная знатокомъ дѣла, тотчасъ была замѣчена и оцѣнена. Но въ то же время, на эту книгу обратили вниманіе и люди, никогда недержавшіе въ рукахъ ружья. Она задѣвала за душу каждаго русскаго меткимъ и поэтическимъ описаніемъ нашей природы. Когда появилась книга, описанія деревенской и крестьянской жизни, повѣсти и романы изъ простонароднаго быта только-что начали интересовать публику. Въ этихъ повѣстяхъ описанія природы, какъ и должно было ожидать, являлись въ изобиліи; многія изъ такихъ описаній обличали дѣйствительное знаніе природы и, вслѣдствіе долголѣтняго наблюденія надъ нею и любви къ ней, въ большей части природа являлась въ видѣ ландшафтовъ, создаваемыхъ кабинетною фантазіею авторовъ. Въ это-то время г. Аксаковъ, своими "Записками" и показалъ всю разницу между тѣмъ, что можно назвать идеальною любовью къ природѣ, которая вычитывается изъ книжекъ, и тою дѣйствительною любовью, которая пріобрѣтается годами продолжительной жизни посреди природы, неподдѣльною любовью къ этой природѣ и наблюденіями надъ нею, переходящими въ страсть. Какъ страсть наблюдать общество и всѣ его видоизмѣненія служитъ основой литературнымъ произведеніямъ, такъ подъ перомъ г. Аксакова ожила природа и все, что живетъ одною съ нею жизнью: птицы, звѣри и рыбы. Въ описаніяхъ жизни, природы, птицъ и звѣрковъ, онъ выказалъ тотъ талантъ, который сдѣлалъ имя его извѣстнымъ, какъ литератора уже, а не только какъ охотника. Послѣ изданія "Записокъ Руніейнаго Охотника" явилось второе изданіе "Записокъ объ уженьѣ рыбы" -- тогда и въ немъ нащли читатели то, чего прежде не видали; хотя собственно-литературныхъ достоинствъ въ этой книжкѣ много, но, какъ руководство для рыболововъ, она весьма-недостаточна. Третье сочиненіе г. Аксакова, теперь нами разбираемое, можно назвать дополненіемъ "Записокъ Ружейнаго Охотника", хотя въ немъ идетъ рѣчь и не объ одной дичи. Написано оно занимательно; мѣстами видѣнъ тотъ зоркій и наблюдательный взглядъ автора, примѣръ котораго мы уже привели, разбирая одну изъ статей, помѣщенныхъ въ "Москвитянинѣ", именно о ловлѣ перепелокъ ястребами. Вотъ еще, напр., описаніе того, что наблюдаетъ охотникъ, когда выпалъ первый снѣгъ:

"Видъ земли, покрытой первымъ снѣгомъ, послѣ грязной, гнилой осенней погоды, надоѣвшей даже горячимъ псовымъ охотникамъ, веселитъ сердце каждаго. Все сдѣлается сухо, бѣло, чисто и опрятно; безчисленные звѣрковые и звѣриные слѣды, всякихъ формъ и размѣровъ, показываютъ, что и звѣри обрадовались снѣгу, что они прыгали, играли большую часть долгой ночи, валялись по снѣгу, отдыхали на немъ въ разныхъ положеніяхъ, и потомъ, послѣ отдыха, снова начинали сначала необыкновенно сильными скачками свою неугомонную бѣготню, которая наконецъ получала уже особенную цѣль -- доставленіе пищи проголодавшемуся желудку. Съ полночи звѣрокъ уже не рѣзвится, не жируетъ около однѣхъ и тѣхъ же мѣстъ, а рыщетъ тамъ, гдѣ скорѣе можетъ встрѣтить какую-нибудь добычу, для чего пробѣгаетъ иногда значительное пространство. Внимательное разсматриванье, неутомимое преслѣдованіе звѣрковыхъ слѣдовъ раскрываетъ наблюдательному охотнику все, что звѣри дѣлали ночью; дневной свѣтъ объясняетъ, выводитъ наружу всѣ тайны ночной темноты. Для меня это имѣло особенный интересъ и я нерѣдко жертвовалъ расчетами добычливаго охотника, удовлетворяя любопытству наблюдателя. Идя по слѣду ласки, я видѣлъ, какъ она гонялась за мышью, какъ лазила въ ея узенькую снѣговую норку, доставала оттуда свою добычу, съѣдала ее и снова пускалась въ путь; какъ хорекъ или горностай, желая перебраться черезъ родниковый ручей или рѣчку, затянутую съ краевъ тоненькимъ ледочкомъ, осторожными, укороченными прыжками, необыкновенно растопыривая свои мягкія лапки, доходилъ до текучей воды, обламывался иногда, попадался въ воду, вылѣзалъ опять на ледъ, возвращался на берегъ и долго катался по снѣгу, вытирая свою мокрую шкурку; послѣ чего нѣсколько времени согрѣвался необычайно широкими прыжками, какъ будто преслѣдуемый какимъ нибудь врагомъ; какъ норка или порѣчина, бѣгая по краямъ рѣки, мало замерзавшей и среди зимы, вдругъ останавливалась, бросалась въ воду, ловила въ ней рыбу, вытаскивала на берегъ и тутъ же съѣдала... Все это совершенно ясно разсказывали звѣрковые слѣды опытному глазу молодаго охотника"... (стр. 145 и 146).

Это дѣйствительно наблюдательность, безъ всякихъ риторическихъ прикрасъ, и потому крайне-занимательная. Это не та Фантастическая наблюдательность, которая, напримѣръ, въ-состояніи предположить, что пчела, прежде чѣмъ спрячется въ улей, бросаетъ послѣдній взглядъ на поля и любуется ими и прощается съ ними, какъ мы замѣтили у одного нашего наблюдателя, или... Но мы недавно объ этомъ говорили и потому не станемъ повторять уже сказанное. Вообще, кто знакомъ съ "Записками Охотника", тому не мѣшаетъ познакомиться и съ этою книгою. Повторяемъ, въ нашемъ обществѣ такъ много охотниковъ всевозможныхъ родовъ, а охотничья литература такъ ничтожна, что, конечно, новая книга г. Аксакова будетъ принята публикою такъ же благосклонно, какъ и прежнія его книги.

Больше всего понравилась намъ статья г. Тургенева о соловьяхъ, по мастерскому разсказу, который, какъ увѣряетъ авторъ, "списанъ имъ со словъ одного стараго и опытнаго охотника изъ дворовыхъ людей". Вотъ этотъ коротенькій разсказъ, который мы позволяемъ себѣ выписать.

"Лучшими соловьями всегда считались курскіе; но въ послѣднее время они похужѣли, и теперь лучшими считаются соловьи, которые ловятся около Бердичева, на границѣ; тамъ въ пятнадцати верстахъ за Бердичевымъ, есть лѣсъ, прозываемый Треяцкимъ; отличные тамъ водятся соловьи. Время ихъ ловить въ началѣ мая. Держатся они больше въ черемушникѣ и мелкомъ лѣсѣ, и въ болотахъ, гдѣ лѣсъ ростетъ; болотные соловьи -- самые дорогіе. Прилетаютъ они дня за три до Егорьева дня; но сначала поютъ тихо, а къ маю въ силу войдутъ, распоются. Выслушивать ихъ надо по зарямъ и ночью, но лучше по зарямъ; иногда приходится всю ночь въ болотѣ просидѣть. Я съ товарищемъ разъ чуть не замерзъ въ болотѣ: ночью сдѣлался морозъ -- и къ утру въ блинъ льду на водѣ намерзло; а на мнѣ былъ кафтанишка лѣтній, плохинькій; только тѣмъ и спасся, что между двухъ кочекъ свернулся, кафтанъ снялъ, голову закуталъ и дыхалъ себѣ на пузо подъ кафтаномъ; цѣлый день потомъ зубами стучалъ. Ловить соловья дѣло не мудреное: нужно сперва хорошенько выслушать, гдѣ онъ держится; а тамъ точёкъ на землѣ расчистить поладнѣе возлѣ куста, разставить тайникъ и самку пришпорить, за обѣ ножки привязать -- а самому спрятаться, да присвистывать дудочкой -- такая дудочка дѣлается въ родѣ пищика. А тайничекъ небольшой изъ сѣтки дѣлается -- съ двумя дужками; одну дужку крѣпко къ землѣ приспособить надо, а другую только приткнуть -- и бичевку къ ней привязать: соловей сверху какъ слетитъ къ самкѣ -- тутъ и дернуть за бичевку -- тайничекъ и закинется. Иной соловей очень жаденъ, такъ сейчасъ сверху пулей и бросится, какъ только завидитъ самку,-- а другой остороженъ: сперва пониже спустится, да разглядываетъ -- его ли самка. Осторожныхъ лучше сѣтью ловить. Сѣть плетется сажень въ пять; осыпешь ею кустъ или сухой дромъ -- а осыпать надо слабо; какъ только спустится соловей -- встанешь и погонишь его въ сѣть -- онъ все низомъ летитъ -- ну, и повиснетъ въ петелькахъ. Сѣтью ловить можно и безъ самки, одною дудочкой. Какъ поймаешь соловья, тотчасъ свяжи ему кончики крылышекъ, чтобы не бился, и сажай его скорѣй въ куролеску -- такой ящикъ дѣлается низенькій, сверху и снизу холстомъ обтянутъ. Кормить пойманныхъ соловьевъ надо муравлиными япцами -- понемножку и почаще; они скоро привыкаютъ и принимаются клевать. Не мѣшаетъ живыхъ муравьевъ въ куролеску напустить: иной болотный соловей не знаетъ муравлиныхъ яицъ -- не видалъ никогда -- ну, а какъ муравьи станутъ таскать яйца -- въ задоръ войдетъ -- станетъ ихъ хватать.

"Соловьи у насъ здѣсь {Въ Мценскомъ, Чернскомъ и Бѣлевскомъ Уѣздахъ.} дрянные: поютъ дурно, понять ничего нельзя,-- всѣ колѣна мѣшаютъ, трещатъ, спѣшатъ; а то вотъ еще у нихъ самая гадкая есть штука: сдѣлаетъ эдакъ туу и вдругъ: вй!-- эдакъ визгнетъ, словно въ воду окунется. Это самая гадкая штука. Плюнешь и пойдешь. Даже досадно станетъ. Хорошій соловей долженъ пѣть разборчиво и не мѣшать колѣна, -- а колѣна вотъ какія бываютъ:

"Первое: Пульканіе -- эдакъ: пуль, пуль, пуль, пуль...

"Второй: Клыканге -- клы, клы, клы, какъ желна.

"Третье: Дробь -- выходитъ примѣрно какъ по землѣ разомъ дробь просыпать.

"Четвертое: Раскатъ -- трррррр...

"Пятое: Пленканіе -- почти понять можно: плень, плень, плень...

"Шестое: Лѣшева дудка -- эдакъ протяжно: то-то-то-то-то, а тамъ коротко: ту!

"Седьмое: Кукушкинъ перелетъ. Самое рѣдкое колѣно: я только два раза въ жизни его слыхивалъ -- и оба раза въ Тимскомъ уѣздѣ. Кукушка когда полетитъ, такимъ манеромъ кричитъ. Сильный такой, звонкій свистъ.

"Восьмое: Русачекъ. Га-га-га-га... У малоархангельскихъ соловьевъ хорошо это колѣно выходитъ.

"Девятое: Юлиная стукотня. Какъ юла, -- есть птица на жаворонка похожая -- или какъ вотъ органчики бываютъ, -- эдакой круглый свистъ: фюіюіюіюію...

"Десятое: Починъ -- эдакъ: тии-витъ, нѣжно, малиновкой. Это по настоящему не колѣно -- а соловьи обыкновенно такъ начинаютъ. У хорошаго, нотнаго соловья оно еще вотъ какъ бываетъ: -- начнетъ: тинвить -- а тамъ: тукъ!-- Это оттблчкой называется. Потомъ опять -- пш-вить... тукъ! тукъ! Два раза оттолчка -- и въ полъ-удара, эдакъ лучше; въ третій разъ тий-вить -- да какъ разсыплетъ, вдругъ дробью или раскатомъ -- едва на ногахъ устоишь -- обозжетъ! Эдакой соловей называется съ ударомъ или съ оттолчкой. У хорошаго соловья каждое колѣно длинно выходить, отчетливо, сильно; чѣмъ отчетливѣй, тѣмъ длиннѣй. Дурной спѣшитъ: сдѣлалъ колѣно, отрубилъ, скорѣе другое и -- смѣшался. Дуракъ дуракомъ и остался. А хорошій -- нѣтъ. Разсудительно поётъ, правильно. Примется какое-нибудь колѣно чесать, -- не сойдетъ съ него до истомы, проберетъ хоть кого. Иной даже съ оборотомъ -- такъ длиненъ; пуститъ, напримѣръ, колѣно, дробь, что ли -- сперва будто къ низу, а потомъ опять въ гору, словно кругомъ себя окружитъ, какъ каретное колесо перекатить -- надо такъ сказать. Одного я такого слыхалъ у мценскаго купца III...за -- вотъ былъ соловей! Въ Петербургѣ за 1200 руб. ассигнаціей проданъ.

"По охотницкимъ замѣчаньямъ, хорошаго соловья отъ дурнаго съ виду отличить трудно. Многіе даже самку отъ самца не узнаютъ. Иная самка еще казистѣе самца. Молодаго отъ стараго отличить можно. У молодаго, когда растопырешь ему крулья, есть на перушкахъ пятнышки, и весь онъ темнѣй; а старый -- сѣрѣе. Выбирать надо соловья, у котораго глаза большіе, носъ толстый и чтобы былъ плечистъ и высокъ на ногахъ. Тотъ-то соловей, что за 1200 руб. пошелъ, былъ росту средняго. Его Ш...въ подъ Курскомъ у мальчика купилъ за двугривенный.

"Соловей, коли въ бережѣ, до пяти зимъ перезимовать можетъ.-- Кормить его надо зимою прусаками или сушеными муравлиными яицами; только яица надо брать не изъ краснаго лѣса, а изъ чернолѣсья -- а то отъ смолы запоръ сдѣлается. Вѣшать надо соловьевъ не надъ окнами, а въ серединѣ комнаты подъ потолкомъ, и въ клѣткѣ чтобъ было нёбко мягкое, суконное или полотняное.

"Болѣзнь на нихъ бываетъ: вдругъ примутся чихать. Скверная это болѣзнь. Какой и переживетъ -- на другую зиму навѣрное околѣетъ.-- Пробовалъ я табакомъ нюхательнымъ по корму посыпать -- хорошо выходило.

"Пѣть начинаютъ они съ Рождества -- и ближе, сперва потихоньку; -- съ великаго поста, съ марта мѣсяца, настоящимъ голосомъ, -- а къ Петрову дню перестаютъ.-- Начинаютъ они обыкновенно съ пленканья... такъ жалобно, нѣжно: плень... плень... Не громко -- а по всей комнатѣ слышно.-- Такъ звенитъ пріятно, какъ стеклышки -- душу ней поворачиваетъ. Какъ долго не слышу -- всякій разъ тронетъ -- по животику такъ и пробѣжитъ, волосики на головѣ трогаются.-- Сейчасъ слезы -- и вотъ онѣ.-- Выдашь, поплачешь, постоишь.

"Молодыхъ соловьевъ хорошо доставать въ Петровки.-- Надо подмѣтить, куда старые кормъ носятъ. Иной разъ три, четыре часа -- нольдня просижу -- а ужь замѣчу мѣсто. Гнѣзда они вьютъ на землѣ -- изъ сухой травы и листочковъ. Штукъ пять въ гнѣздѣ бываетъ, а иногда и меньше. Молодыхъ возьмешь да посадишь въ западню -- сейчасъ и старые попадутся. Старыхъ надо поймать, чтобъ молодыхъ кормили. Посадишь всю семейку въ куролеску, да муравлиныхъ лицъ насыплешь и живыхъ муравьевъ напустишь.-- Старые сейчасъ примутся молодыхъ кормить. Клѣтку потомъ завѣсить надо, а какъ молодые станутъ плевать сами, старыхъ принять. Молодые, которыхъ въ Петровки изъ гнѣзда вынешь, живучѣе и пѣть скорѣе принимаются. Брать надо молодыхъ отъ длиннаго, голосистаго соловья. Въ клѣткѣ они не выводятся.-- На волѣ соловей перестаетъ пѣть, какъ только дѣтей вывелъ, а о Петровки онъ линяетъ. Сдѣлаетъ на лету колѣнцо -- и кончено. Все только свиститъ. А поетъ онъ всегда сидя; на лету, когда за самкой нырнетъ, курлычетъ.

"Молодыхъ соловьевъ хорошо къ старымъ подвѣшивать, чтобы учились.-- Повѣсить ихъ надо рядомъ. И тутъ надо примѣчать: если молодой, пока старый поетъ, молчитъ и сидитъ, не шелохнется, слушаетъ -- изъ того выйдетъ прокъ -- въ двѣ недѣля, пожалуй, готовъ будетъ; а какой не молчитъ, самъ туда же вслѣдъ за старикомъ бурлитъ -- тотъ развѣ на будущій годъ заноетъ, какъ быть слѣдуетъ -- да и то сомнительно.-- Иные охотники секретно въ шляпахъ приносятъ молодыхъ соловьевъ въ трактиръ, гдѣ есть хорошій соловей; сами пьютъ чай или пиво, а молодые тѣмъ временемъ учатся.-- Отъ того лучше завѣшивать молодыхъ, когда ихъ къ старому приносятъ.

"Первые охотники до соловьевъ -- купцы; тысячи рублей не жалѣютъ. Мнѣ Бѣлевскіе купцы давали двѣсти рублей и товарища -- и лошадь была ихняя. Посылали меня къ Бердичеву. Я долженъ былъ двѣ пары представить отличныхъ соловьевъ, а остальные -- хоть пятьдесятъ паръ -- въ мою пользу.

"Былъ у меня товарищъ, охотникъ смертный до соловьевъ, -- часто мы съ нимъ ѣздили. Подслѣповатъ онъ былъ -- много ему это мѣшало.-- Разъ, подъ Лебедянью, выслушалъ онъ удивительнаго соловья. Приходитъ ко мнѣ -- разсказываетъ -- такъ отъ жадности весь трясется. Сталъ его ловить -- а сидѣлъ онъ на высокой осинкѣ. Вотъ однако спустился -- погналъ его товарищъ въ сѣть; ткнулся соловей въ сѣть -- и повисъ. Сталъ его товарищъ брать -- знать руки у него дрожали -- соловей вдругъ какъ шмыгнетъ у него между ногъ -- свиснулъ, запѣлъ и улетѣлъ. Товарищъ такъ и завопилъ. Онъ потомъ божился, увѣрялъ меня, что онъ явственно чувствовалъ, какъ кто-то соловья у него изъ рукъ силой выдернулъ. Что жь! Всяко бываетъ. Принялся онъ опять манить его -- нѣтъ! не тутъ-то было!-- Оробѣлъ, знать; смолкъ. Цѣлыхъ десять дней товарищъ потомъ за нимъ все ходилъ. Что же вы думаете! Соловей хоть бы чукнулъ -- такъ и пропалъ.-- А товарищи чуть не рехнулся; насилу его домой притащилъ. Возьметъ, шапку о земь грянетъ, да какъ начнетъ себя кулакомъ но лбу бить... А то вдругъ остановится и закричитъ: раскапывайте землю -- въ землю уйти хочу, -- туда мнѣ дорога, слѣпому, неумѣлому, безрукому..." Вотъ какъ оно бываетъ чувствительно.

"Случается, что другъ у друга норовятъ хорошихъ соловьевъ отбить, пораньше зайдти на мѣсто. На все нужно умѣнье -- да и безъ счастья тоже нельзя. Случается также, что отводятъ, колдовствомъ то-есть; а противъ этого -- молитва. Газъ я таки страху набрался. Сижу я ночью подъ лѣсомъ, выслушиваю соловьевъ -- а ночь такая темная, прегемная... И вдругъ мнѣ показалось, что будто ужь это не по соловьиному что-то гремитъ, словно прямо на меня идетъ... Жутко мнѣ стало, такъ что и сказать нельзя... вскочилъ, да и давай Богъ йоги. Мужики -- тѣ не мѣшаютъ; тѣмъ все равно; еще смѣются, пожалуй.-- Мужикъ грубъ; ему что соловей, что зябликъ -- все едино. Не ихъ разума дѣло. Ихъ дѣло -- пахать, да на печи лежать съ бабой.-- А я вамъ теперь все разсказалъ."

Это одинъ изъ тѣхъ "Разсказовъ Охотника" г. Тургенева, которые заохотили многихъ описывать крестьянскій бытъ.

"Отчественныя Записки", No 7, 1855