Дубровский Петр Павлович - Воспоминание О В. В. Ганке

ВОСПОМИНАНІЕ О В. В. ГАНКѢ.

О недавней кончинѣ извѣстнаго чешскаго ученаго и писателя Вячеслава Вячеславича Ганки, уже извѣстили всѣ наши газеты. Нѣкогда я близко зналъ покойнаго и находился съ нимъ въ постоянной перепискѣ: вотъ почему считаю обязанностью сообщить здѣсь отрывки изъ его писемъ ко мнѣ, которые свидѣтельствуютъ о благородной личности Ганки и отчасти могутъ служить матеріаломъ для его будущаго біографа.

Я познакомился съ нимъ въ Прагѣ, во время моего перваго путешествія, по славянскимъ землямъ, въ 1841 году. Тогда же у меня возникла мысль издавать въ Варшавѣ журналъ, посвященный славянскимъ литературамъ, и эта мысль, по возвращеніи моемъ изъ-за границы, осуществилась, можно сказать, подъ вліяніемъ Ганки. Онъ съ искреннимъ участіемъ помогалъ мнѣ на новомъ и трудномъ поприщѣ то своими совѣтами, то присылкою писемъ, заключавшихъ въ себѣ новости славянскихъ литературъ. О журналѣ моемъ, съ которымъ соединяется память о Ганкѣ, я подробно буду говорить ниже. Прежде всего передамъ біографическія свѣдѣнія о покойномъ, извлеченныя мною, за неимѣніемъ подъ-рукою лучшаго источника, изъ слѣдующей чешской книги, изданной въ Прагѣ въ 1839: "Auplny literaturnj iétopis, čili obraz siowesnosti Slowanůw nářečj Českého, a t. d. Sepsal J W. J. Michl". Пока не явится подробная біографія Ганки, думаю, что и эти свѣдѣнія прочтутся не безъ любопытства.

В. В. Ганка родился 10 іюля, 1791 г. Первоначальное воспитаніе его до шестнадцатилѣтняго возраста, какъ и вообще воспитаніе всѣхъ дѣтей-поселянъ, было простое, немногосложное и совершенно-соотвѣтствовало земледѣльческимъ занятіямъ. Съ весны до глубокой осени онъ насъ овецъ своего отца и только зимою могъ посѣщать приходскую школу. Всего болѣе занимали его книги и письмо, на которыя, противъ воли своихъ родителей, онъ употреблялъ каждый сбереженный имъ грошъ и всегда носилъ ихъ съ собою въ поле. (Bowling, 1832: "His father (be tells me) was а farmer, whom ap to bis 1616 year, be assisted in the labours ol the field, and had no time for study but the wintry hours, which he could dedicate to the village school. From the spring to the autumn he kept his fathers sheep).. Только увольненіе учащихся отъ конскринціи, во время тогдашнихь французскихъ войнъ, побудили отца его согласиться, чтобъ синь ходилъ для изученія первоначальнаго гимназическаго курса къ священнику ближайшей деревни, котораго расположеніе Ганка умѣлъ снискать себѣ. Отецъ надѣялся, что когда наступитъ миръ, то и сынъ его возвратится къ прежнимъ занятіямъ; но война послѣ непродолжительнаго замиренія снова возгорѣлась еще съ большею силою. Грамматическія упражненія Ганки шли довольно-хорошо; и хотя незнаніе нѣмецкаго языка очень мѣшало ему, однакожь онъ поступилъ въ публичную школу въ Градцѣ. Учители, знавшіе намѣреніе отца и не обращавшіе вниманія на то, что Ганка не зналъ нѣмецкаго языка, принимали отъ него чешскія упражненія, и это еще болѣе поощряло его опередить другихъ въ знаніи отечественнаго языка. Его прилежаніе мало-по-малу увлекало и другихъ учениковъ заниматься роднымъ языкомъ. Прага, какъ средоточіе Чешскаго Королевства, представлялась этимъ юношамъ самымъ привлекательнымъ убѣжищемъ; но какъ же они изумились, когда замѣтили, что кто только одѣтъ былъ въ лучшее платье, уже стыдился говорить на родномъ языкѣ! "Мы чехи -- постоимъ же за себя!" говорилъ Ганка градецкимъ пришельцамъ. "Сотоварищей въ университетѣ есть тысяча; болѣе благоразумные изъ нихъ присоединяются къ намъ, а моей обязанностью будетъ возбуждать въ нихъ любовь ко всему родному". Этимъ благороднымъ стремленіямъ благопріятствовало и тогдашнее военное время. Молодые люди занимались изученіемъ чешской грамматики, писали разные стихи, упражнялись въ изустномъ ни произношенія и, чтобъ еще болѣе придать чешскому языку нѣкоторое значеніе, открыли въ университетскихъ аудиторіяхъ публичныя, декламаторскія чтенія, на которыя приглашались намѣстникъ королевства и высшее дворянство. Большая часть дворянъ начала учиться почешски подъ руководствомъ Ганки. Славянскія нарѣчія уже съ самыхъ юныхъ лѣтъ обращали на себя его вниманіе. Онъ имѣлъ случай сходиться не только съ словаками, продававшими проволочныя издѣлія (drotari) и съ краинскими торговцами лимоновъ, которые останавливались на ночлегъ у его отца, но и съ галиційскими уланами и сербскими граничарами, которые располагались постоемъ по деревнямъ его родины. Съ неутомимой настойчивостью онъ старался у каждаго изъ нихъ чему-нибудь научиться, или достать хоть книгу, чтобъ воспользоваться ея чтеніемъ. Непреодолимымъ желаніемъ его было познакомиться съ знаменитымъ Добровскимъ. Еще бывши мальчикомъ, онъ наслышался о его основательномъ знаніи славянскихъ нарѣчій. Желаніе его вскорѣ исполнилось, когда онъ пришелъ въ Прагу для вступленія въ университетъ. Несторъ славянскихъ филологовъ приготовлялъ тогда къ изданію свою Славянку и, пересматривая сербскія пословицы, жаловался на неполноту сербскихъ словарей, въ которыхъ не могъ найдти многихъ словъ. Гавка пожелалъ услышать эти слова; къ-счастью, они извѣстны ему были отъ сербскихъ граничаровъ. Добровскому это понравилось, и съ-тѣхъ-поръ Ганка сталъ прилежно посѣщать его, вмѣстѣ съ своими товарищами, пока не отправился въ Вѣну принять редакцію чешской газеты и "Первенцовъ" (Prwotiny). Тамъ на другой годъ онъ занимался изученіемъ права; но, возвратясь изъ Вѣны, сталъ совершенствоваться въ знаніи всѣхъ славянскихъ нарѣчій, безъ посторонней помощи, и еще съ большимъ рвеніемъ. Добровскій занимался съ горно-лужицкими сербами въ ихъ пражской семинаріи, чтобъ они не забыли своего нарѣчія, и современенъ могли свободно говорить проповѣди своимъ соотечественникамъ. Туда ходилъ также и Ганка, который иногда заступалъ мѣсто преподавателя во время его отсутствія и не переставалъ исполнять эту обязанность даже по смерти Добровскако. Ганка былъ первый, который принялъ аналогическое чешское правописаніе, предложенное Добровскимъ; и хотя всѣ были противъ него, однакожь онъ рѣшился не только издавать съ этимъ правописаніемъ чешскую газету и свои пѣсни, но и публично преподавалъ молодымъ людямъ въ университетѣ аналогическую грамматику Добровскаго впродолженіе двухъ лѣтъ. Когда же (въ 1817 г.) лекціи его были остановлены, онъ, на прощанье съ своими слушателями, издалъ книжку о правописаніи, потомъ, въ Пресбургѣ, своею настойчивостью и явными доводами одержалъ побѣду въ поднятой противъ него распрѣ. Въ это же время онъ окончилъ изученіе права. Приготовляясь къ будущимъ занятіямъ публичной должности, по совѣту друзей своихъ (Юнгманна, Пресля, графа Берхтольда, Лидеры), онъ работалъ вмѣстѣ съ Пуркинье надъ планомъ основанія народнаго музея, который и былъ представленъ правительству, по желанію всего общества, подписавшагося подъ нимъ. Гораздо-прежде еще, въ тишинѣ, съ многосторонней опытностью и богатыми средствами, занимался подобнымъ предпріятіемъ ученый графъ Каспаръ Стерибергъ. Искреннее желаніе своихъ соотечественниковъ, возбужденное какъ бы вслѣдствіе его мысли, онъ исполнилъ немедленно собственными средствами, при содѣйствіи тогдашняго намѣстника королевства. Такимъ-образомъ положено было основаніе "Чешской Матицѣ". Въ это время Ганка получилъ должность присяжнаго славянскаго переводчика въ Чехіи; тогда же, послѣ изданія "Starobyla Skladanj" и открытія "Краледворской Рукописи", онъ былъ принятъ въ число членовъ разныхъ ученыхъ обществъ. Знатокамъ славянской литературы извѣстно, какое вліяніе произвели эти древнія поэтическія произведенія, въ-особенности "Краледворская Рукопись", на молодыхъ поэтовъ, и положила основаніе въ чешской литературѣ болѣе-возвышенному поэтическому языку. Вскорѣ Ганка приглашенъ былъ занять должность главнаго библіотекаря народнаго музея, которую и исполнялъ до конца своей жизни.

Вотъ краткій очеркъ біографіи В. В. Ганки. Болѣе-подробныхъ свѣдѣній о немъ, и особенно, о его трудахъ, мы будемъ ожидать отъ славянскихъ ученыхъ. Теперь обратимся къ его письмамъ ко мнѣ, принадлежащимъ 1841--45 г. Къ-сожалѣнію, многія изъ нихъ затерялись.

Сначала приведу отрывки, въ русскомъ переводѣ, изъ тѣхъ писемъ, которыя наиболѣе касаются литературныхъ взглядовъ и личныхъ отношеній покойнаго.

1812 г.

Іюня 30. Кажется, я вамъ уже писалъ, что желалъ бы получить копію проекта Славянской Академіи, но до-сихъ поръ ни отъ васъ, ни изъ матушки-Москвы (въ подлинникѣ порусски) по могу получить ее. Не забудьте объ этомъ. Нѣтъ ли его у васъ, или у г. Мацеёвскаго?

Іюля 3-го. Говоря о четвертомъ изданіи "Краледворской Рукописи", Ганка прибавляетъ: "Какая невознаградимая потеря, что знаменитый Пушкинъ убитъ въ то время, когда началъ заниматься Краледворской Рукописью! (?). Нѣтъ сомнѣнія, его переводъ распространился бы между русскимъ народомъ также, какъ и его прекрасныя произведенія.

(Безъ означенія числа, того же года). Мнѣ не нравится, что вы въ вашемъ журналѣ, вмѣсто русскаго ё, ставите о (ученый -- учоный) и приближаетесь къ польскому, но удаляетесь отъ прочихъ славянъ. Такъ, въ "Отечественныхъ Запискахъ", я нахожу цаловатъ, вм. цѣловать. Зачѣмъ это? Корни такихъ словъ вы не найдете и въ словарѣ. Знаю, что нѣкоторые хотятъ писать порусски по произношенію, какъ, напримѣръ, Надеждинъ, заразившійся копыторизмомъ {То-есть, подражающій извѣстному славянскому ученому Копытарю (Kopitar).}. Не думаю, чтобъ русскіе приняли это. Такое нововведеніе служило бы важнымъ препятствіемъ къ принятію ихъ письменнаго языка за всеобщей литературный языкъ у всѣхъ славянъ. Возможно ли русскимъ отказаться отъ такихъ преимуществъ, которыя они получили вмѣстѣ съ православіемъ и которыя укоренились, составляя красоту ихъ языка? И потому цѣните ихъ дороже золота, перловъ и драгоцѣнныхъ каменьевъ".

Къ одному изъ писемъ 1842 г. Ганка приложилъ маленькій лоскутокъ бумаги, на которомъ порусски написаны слѣдующія любопытныя строки, которыя привожу здѣсь съ буквальною точностью: "Копытарь, лукавецъ, знаетъ свое ремесло. N N {Лицо, еще живущее, и потому скрываю его имя. Прим. Д.} его рабъ, и такъ бы хотѣлъ всѣхъ словить. Вамъ неизвѣстно, что онъ меня донесъ (такъ въ надменникѣ) правительству про реймское евангеліе въ религіозномъ и политическомъ отношеніи. Но я отвѣчалъ остро. Онъ теперь въ Римѣ, опять сплетни и каверзни куетъ.

1843 г.

Октября 5-го. Вліяніе вашей литературной дѣятельности въ Польшѣ я уже замѣтилъ на нѣкоторыхъ молодыхъ полякахъ; отъ стариковъ уже ничего не добьешься. То, что Витвицткій написалъ о словѣ: нарѣчіе, дѣйствительно забавно, и я отъ души смѣялся, когда этотъ противникъ чужеземщины, наконецъ говоритъ: "О нарѣчіи (narzecze) прибавлю еще: я не могу терпѣть этого слова уже потому, что оно московское. Покорно благодарю за подобное очищеніе языка, которое основывалось бы на введеніи московскихъ словъ, на превращеніи польской рѣчи въ московскую. Для распространенія такой филологіи, такой славянщины, москаль готовъ былъ бы даже нарочно основать какую-нибудь академію. Боже сохрани, чтобъ я здѣсь обвинялъ кого-нибудь въ недобросовѣстности; но въ принятіи слова: нарѣчіе, особенно теперь, была большая неосмотрительность. Поэтому приглашаю всѣхъ нашихъ писателей, изъ любви къ отчизнѣ, отвергнуть это нововведеніе и, между-тѣмъ, довольствоваться словомъ діалектъ, пока кому-нибудь посчастливится найдти польское слово, теперь неизвѣстное".

Ноября 16-го. "Нѣмцы всѣми неправдами хотятъ насъ убѣдить, что мы такіе же нѣмцы, какъ и они, и нѣмцами должны остаться. Множество было писано объ этомъ въ газетахъ; на-дняхъ даже вышла особая брошюрка, подъ заглавіемъ: "Ist Oestreich deutsch?" гдѣ доказывается, что Австрія -- нѣмецкая земля, хотя авторъ самъ говоритъ, что между 36-ю мильйонами жителей, принадлежащихъ Австріи, насчитывается едва 7-мь мильйоновъ нѣмцевъ; несмотря на это, онъ смѣло доказываетъ, что всѣ они -- нѣмцы и должны быть нѣмцами, хотя и называютъ себя славянами. Признаюсь, я не читалъ еще ничего подобнаго, написаннаго съ такимъ безстыдствомъ. Такія выходки намъ вредить не могутъ, потому-что онѣ еще сильнѣе возбуждаютъ въ насъ патріотическое чувство. Меня очень-радуетъ, что городское сословіе въ Прагѣ начинаетъ обращаться къ чешскому языку. Что дѣлаетъ Прага, тому охотно подражаютъ другіе чешскіе города. У насъ довольно-много есть достойныхъ дамъ и дѣвицъ-патріотокъ: а прекрасному полу такъ естественно заниматься воспитаніемъ будущаго поколѣнія!"

1845 г.

Марта 14-го. "Я написалъ небольшую книгу: "Начала священнаго языка славянъ", и надѣюсь, что она не только у насъ, но и у васъ возбудитъ желаніе ближе узнать и полюбить этотъ нашъ священный палладіумъ, и поведетъ къ дальнѣйшимъ изслѣдованіямъ нашихъ прекрасныхъ нарѣчій"..

Послѣ переворотовъ 1848 г., уже въ 1849 г., нрибря 10-го вотъ что писалъ ко мнѣ Ганка: "Письмо ваше меня обрадовало. Съ-тѣхъ-поръ, какъ мы не писали другъ къ другу, многое на свѣтѣ перемѣнилось; питаю надежду, что перемѣнилось съ пользою и для насъ, западныхъ славянъ. До-сихъ-поръ выигрышъ не на нашей сторонѣ; но чѣмъ болѣе будемъ идти впередъ на пути образованія честно и съ помощью Божіею, тѣмъ крѣпче утвердимся въ нашихъ силахъ".

"Ноября 6-го. Я снова началъ свои чтенія въ университетѣ о церковно-славянскомъ языкѣ и намѣренъ изложить краткое обозрѣніе литературы этого языка; сверхъ-того, во второмъ полугодіи начать чтенія о языкѣ русскомъ, котораго "теоретическія начала" посылаю вамъ. Практическая часть оканчивается печатаніемъ и на-дняхъ будетъ готова".

Теперь приведу извлеченіе изъ писемъ В. В. Ганки, которыя относятся къ журналу, выходившему въ Варшавѣ подъ моею редакціею и посвященному славянскимъ литературамъ. Эти извлеченія покажутъ, какое живое участіе принималъ Ганка во всемъ, что касалось той высокой и благородной мысли, которой была посвящена вся долголѣтнія жизнь его...

1841 г.

Декабря 17-го. Богъ да благословитъ вашъ всеславянскій журналъ! Пусть онъ разрастается и пышно расцвѣтаетъ въ полной красѣ. Ваше предпріятіе, столь необходимое для всего славянства, безъ сомнѣнія, будетъ приносить многостороннюю пользу, хотя сначала вы встрѣтите множество затрудненій и должно будете бороться съ ними."

Изъ письма того же года, безъ означенія числа: "О вашей "Денницѣ" мнѣ трудно что-нибудь написать, потому-что до-сихъ-поръ у меня нѣтъ нервахъ выпусковъ. У г-на К. (чрезъ котораго она была послана) отняли ее на границѣ и, вѣроятно, до-сихъ-поръ ея нѣтъ еще въ Прагѣ. По-крайней-мѣрѣ г. Шафарикъ, какъ цензоръ, ничего о ней не знаетъ".

Въ томъ же письмѣ Ганка прибавляетъ порусски: "Впередъ, не унывайте!" и вслѣдъ за этимъ почешски продолжаетъ: "Вы первый начали издавать подобный журналъ. Всякое начало трудно, но тѣмъ больше ваша заслуга; польза же отъ этого будетъ, чего многія теперь дажене въ состояніи предвидѣть. Мы чувствовали большой недостатокъ въ такомъ литературномъ органѣ. Самъ я давно о немъ думалъ и готовъ былъ бы приступить къ его изданію, еслибъ возможно было получить дозволеніе. Варшаву почти можно назвать самымъ-удобнымъ городомъ для исполненія такого предпріятія. Да благословитъ Богъ ваши усилія! Вы очень-кстати начали издавать свой журналъ на двухъ языкахъ (русскомъ и польскомъ). Этимъ двумъ славянскимъ литературамъ необходимо сблизиться между собою; притомъ онѣ болѣе другихъ славянскихъ могутъ дѣйствовать. Впослѣдствіи эти два языка, будутъ распространяться посредствомъ вашего журнала".

1842 г.

Августа 4. Почти въ одинъ и тотъ же день, когда г. Штасный принесъ мнѣ давно-ожидаемую мною вашу "Денницу", которой первыхъ выпусковъ мнѣ еще недостаетъ я получилъ также Денницы: изъ Одессы (болгарскую), Загреба, Будишина и пражскую г. Малаго. Кто бы теперь рѣшился утверждать, что въ далеко-раскинувшемся славянствѣ не покажется разсвѣтъ?

1843 г.

Января 10. Наше учащееся юношество охотно подписывалось бы на Денницу, но у него не достаетъ средствъ. Сухое лѣто прошлаго года причинило неурожай въ Чехіи и, вслѣдствіе этого, дороговизну, продовольствія. Вы знаете, какъ дешевы всѣ наши книги и потому не можете ли уменьшить подписную цѣну на вашъ журналъ? Жажда къ чтенію у насъ такъ сильна, что мой экземпляръ "Денницы" безпрестанно переходитъ изъ рукъ въ руки.

Мая 30. Нынѣшній день въ жизни моей будетъ замѣчателенъ, какъ день счастливый, даже самый счастливый. Поутру получилъ я вашу посылку изъ Лейпцига, съ вашею милою "Денницею" и другими кипами. Я и мои ученицы утѣшались ими, какъ дѣти мотыльками. (Здѣсь Ганка прибавляетъ порусски, въ скобкахъ: наши дѣвушки-патріотки учатся у меня порусски), а къ вечеру мальчикъ принесъ мнѣ ваше письмо съ третьею книжкою "Денницы". Не удаляйтесь отъ прямаго пути и продолжайте издавать эту многообѣщающую Зарю: она уже многихъ пробудила отъ сна, и чѣмъ болѣе будетъ распространяться, тѣмъ болѣе будетъ будить. Скромный объемъ вашего журнала скорѣе поведетъ къ успѣху, нежели изданіе ежемѣсячныхъ книжекъ, состоящихъ изъ тридцати листовъ и наполненныхъ "высокою ученостью". Въ настоящемъ своемъ видѣ, "Денница" распространится въ народѣ, а это всего болѣе намъ необходимо.

1844 годъ.

Февраля 25. "Что вы дѣлаете? ни о васъ, ни о вашей "Денницѣ" и слуху нѣтъ? Послѣдняя книжка получена у насъ за іюнь прошлаго года. Право, нельзя не придти въ отчаянье, что Прага получаетъ журналы изъ Ньюйорка и Филадельфіи гораздо ранѣе, нежели изъ сосѣдней Польши!"

Въ іюнѣ того же года, когда изданіе Денницы уже прекратилось, но неблагопріятнымъ обстоятельствамъ, Гавка написалъ мнѣ на скорую руку слѣдующія строки, изъ которыхъ видно, что благородная душа его глубоко была огорчена:

"Я былъ сердитъ на васъ и оттого не отвѣчалъ на ваше письмо. Я. васъ тороплю впередъ, а вы съ вашею "Денницею" остановились. Вѣрьте, это меня сильно огорчаетъ и я здѣсь не смѣю никому сказать объ этомъ, потому-что такое извѣстіе произведетъ дурное вліяніе на нашихъ молодыхъ людей..."

Въ заключеніе этихъ выписокъ, приведу слѣдующіе стихи покойнаго В. В. Ганки, написанные имъ въ моемъ альбомѣ:

"Národy ne hasnau

Dokud jazyk žije,

Maji bytnost jasnau;

Ale jako zmye

Cizota se wije,

Kde proH city basnau:

Duch i sláwa nije!"

т. e.

"Народы не угасаютъ,

Пока живетъ ихъ языкъ,

Жизнь ихъ свѣтла;

Но, какъ змѣя,

Извивается чужеземщина,

Гдѣ для него (языка) угасаютъ чувства:

Духъ и слава исчезаютъ!"

-----

Считаю необходимымъ сообщить нѣкоторыя свѣдѣнія о журналѣ, который нѣкогда издавался мною въ Варшавѣ; они отчасти поясняютъ большую часть приведенныхъ здѣсь извлеченій изъ писемъ ко мнѣ покойнаго В. В. Ганки.

Изъ перваго моего путешествія по славянскимъ землямъ, въ 1841 г., я возвратился съ твердымъ намѣреніемъ основать въ Варшавѣ всеславянскій журналъ, а въ 1842 г. приступилъ къ его изданію, давъ ему названіе: Денница (Jutrzenka). Въ первый годъ своего существованія она выходила, въ видѣ литературной газеты, два раза въ мѣсяцъ (полтора и два листа въ каждомъ нумеръ); на слѣдующій годъ я началъ издавать ее ежемѣсячными, небольшими книжками, прибавивъ къ ней заглавіе: Славянское Обозрѣніе. "Денница" печаталась въ два столбца, на двухъ языкахъ, на русскомъ и польскомъ. Можно сказать, что въ Польшѣ былъ основанъ мною первый русскій журналъ {Неизвѣстный авторъ книги: "Slawen, Russen, Germanen" (Leipzig, 1843), осуждалъ меня (на стр. 220), что я издавалъ Денницу на двухъ языкахъ. Впрочемъ, замѣчая, что въ то время не было ни одного всеславянскаго журнала, онъ сознается, что изданіе Денницу, по-крайней-мѣрѣ отчасти, удовлетворяло повсемѣстно-чувствуемой потребности.}. Знакомя читателей съ славянскимъ міромъ, я не отдѣлялъ его отъ жизни обще-европейской и никогда не увлекался односторонними взглядами нашихъ такъ-называемыхъ славянофиловъ. Въ статьѣ моей о "Славянскомъ народоописаніи" Шафарика ("Денница". 1842 г., No 15), упоминая о тѣхъ, которые отстраняются отъ европейскаго вліянія, вотъ что сказано было мною: "Будемъ стремиться къ тому, чтобъ пашу народность проявить въ формахъ общечеловѣческаго образованія. Только такимъ образомъ мы можемъ сдѣлаться самобытными; ибо ничто такъ не мертвитъ народнаго духа, какъ равнодушіе къ общенію съ другими народами".

"Денница", при такомъ направленіи, показала также первый примѣръ умственнаго соединенія въ одномъ литературномъ органѣ многихъ извѣстныхъ ученыхъ и писателей въ разныхъ славянскихъ странахъ. Въ ней принимали дѣятельное ученіе: Тапка, Пуркинье, Челяковскій, Шафарикъ (въ Прагѣ), Колларъ (въ Пештѣ), Станко Вразъ (въ Заграбѣ), Милошъ Поповичъ (въ Сербіи), Вагилевичъ Левицкій (въ Львовѣ), Смолерь (лужицко-сербскій ученой), Мацеёвсгій, Войцицскій (въ Варшавѣ) и др. Одни изъ нихъ помогали мнѣ полезными указаніями, другіе, большею частью, присылали любопытныя статьи, которыя переводились мною порусски и попольски и печатались въ моемъ журналѣ. Вообще, "Денница" была отголоскомъ почти всѣхъ славянскихъ нарѣчій. Въ ней, сверхъ народныхъ пѣсенъ, постоянно помѣщались также лучшія поэтическія произведенія новѣйшихъ соплеменныхъ писателей въ подлинникѣ и двухъ переводахъ, русскомъ и польскомъ.

Участіе въ моемъ журналѣ славянскихъ ученыхъ и литераторовъ воодушевляло меня къ дѣятельности, которой я предполагалъ современенъ дать большіе размѣры. Между-тѣмъ "Денница" была замѣчена и нѣмцами... Австрійское правительство подвёргло ее запрещенію въ Галиціи, куда она доходила только окольными путями и гдѣ читали ее русины. Даже тогда, когда изданіе Денницы уже превратилось, нѣмецкіе журналисты еще помнили о ней, увлекаясь призракомъ стоя прославленнаго въ тѣ времена панславизма. Такъ, въ 1847 г., газета "Börsen-Halle" Hamburgische Abendzeitung" (отъ 12 іюля) оченьпростодушно увѣряла: "wie gerade dort (будто бы въ Петербургѣ!) die erste Zeitschrift mit panslawistische Tendenz -- Dubrowski's Mwgenrötte -- begründet werden!"

Денница издавалась впродолженіе двухъ лѣтъ (1842--43 г.) ндоіжна была прекратиться по обстоятельствамъ, отъ меня независѣвшимъ. По-крайней-мѣрѣ съ моей стороны сдѣлано было все возможное. Это былъ поучительный опытъ, заставлявшій думать, что или время взаимнаго сближенія славянъ еще далеко, или это только мечта... Не исчезнутъ ли совершенно наши заграничные соплеменники въ чуждой имъ народности, подобно своимъ многочисленнымъ братьямъ, которые то онѣмечились, то омадьярились, то отуречились?... Или, можетъ-быть, они выработаютъ себѣ самостоятельность и будутъ находиться къ намъ, русскимъ, въ такомъ же отношеніи, какъ шведы, датчане и голландцы -- къ нѣмцамъ?... Будущее закрыто передъ нами!...

Не мѣсто останавливаться здѣсь, на славянскомъ вопросѣ, который, можетъ-быть, снова возбудится и разовьется съ большею силою, чѣмъ прежде, сообразно съ требованіями европейской цивилизаціи. Мы, русскіе, должны помнить, что за дальнимъ рубежомъ нашего отечества, на перепутья къ Западу, живутъ народы нечуждые намъ, съ которыми тѣсно насъ соединяетъ не одно племенное родство, но связь болѣе-важная и достойная человѣка -- слово!

П. ДУБРОВСКІЙ.

"Отечественныя Записки", No 2, 1861