Книговод

Ядвига и Ягелло

Щебальский Петр Карлович


ЯДВИГА И ЯГЕЛЛО

(Окончаніе.)

V.

   Вражда противъ Домарата изъ рода Гжималовъ была результатомъ борьбы двухъ партій, имѣвшихъ политическій характеръ. Гжималиты состояли изъ родичей герба Гжималы, отдаленныхъ, даже чрезвычайно отдаленныхъ между собою родственниковъ, соединенныхъ только единствомъ герба; къ нимъ, конечно, примыкали и посторонніе, чѣмъ-либо съ ними связанные люди. Это была партія придворная; она любила иностранцевъ, и благопріятствовала имъ. Въ настоящее время она держала сторону Сигизмунда. Гжималиты, Малополяне по своему происхожденію, пріобрѣли обширныя имѣнія въ Великой Польшѣ и составили тамъ обширныя связи, а при Лудовикѣ Венгерскомъ они получили и большое политическое значеніе. Одинъ изъ нихъ Янушъ, знакомый уже намъ Сухой Волкъ, былъ гнѣзенскимъ архіепископомъ; каштеляномъ же въ Гнѣзнѣ былъ Дзѣржко; Петрошъ изъ Малахова правилъ Куявіею, и наконецъ Домаратъ былъ генеральнымъ старостой всей Великой Польши. Противники Гжималовъ были маленчи, родъ несравненно болѣе древній, и главное совершенно туземный, игравшій роль въ судьбахъ Великой Польши со времени первыхъ ея князей, иногда захудѣвавшій чрезъ сопротивленіе этимъ князьямъ, но окончательно возвысившійся при Казимірѣ Великомъ. Въ описываемое время значительнѣйшими людьми въ этомъ родѣ были: Янъ, судья познаньскій, получившій отъ своей маетности Венетіи, прозваніе или Фамилію Вѣнецкаго, Сендзивой Свидва, Дзѣржко Остророгъ Грохоля, Янко изъ Чарикова и Бартошъ изъ Вейсбурга, который нѣкогда управлялъ Куявами, и былъ смѣненъ при королѣ Лудовикѣ; при томъ же королѣ и Янко, бывшій архидіакономъ гнѣзенскимъ и подканцлеромъ королевства, былъ удаленъ, а потому они оба сдѣлались личными врагами венгерскаго дома, двора и Гжималитовъ, и увлекли всѣхъ своихъ одногербовцевъ и друзей въ оппозицію противъ Сигизмунда.
   Соперничество этихъ партій обнаружилось не задолго до смерти Лудовика по случаю упраздненія мѣста гнѣзенскаго архіепископа,-- перваго прелата и важнѣйшаго сановника въ государствѣ, значеніе котораго еще увеличивалось при настоящихъ обстоятельствахъ, когда висѣлъ надъ Польшей вопросъ о престолонаслѣдіи. Наленчи употребляли величайшія усилія, "чтобъ отстранить возможность возведенія женщины на престолъ Пястовъ, и понимая, что вліяніе въ этомъ дѣлѣ главы польскаго духовенства будетъ очень важно, сильно интриговали за одного изъ своихъ, Доброгоста, кантора познаньскаго, чтобъ онъ получилъ архіепископскій престолу въ Гнѣзнѣ. Съ этою цѣлію они сблизились съ Земовитомъ, княземъ Мазовецкимъ, который происходилъ отъ Пястова дома и которому непріятно было видѣть утверяіденіе на престолѣ Лудовикова потомства. Наленчи успѣли склонить избраніе на сторону своего кандидата, но, по совѣту Домарата Гжималы, король не утвердилъ этого избранія. Доброгостъ, оскорбленный этимъ, отправился было въ Римъ жаловаться, но былъ задержанъ въ сѣверной Италіи стараніями Лудовика, а между тѣмъ, по ходатайству того же Лудовика, папа назначилъ архіепископомъ Бадзанта, котораго мы уже знаемъ.
   Вотъ крупныя и мелкія причины вражды Наленчей противъ Гжималовъ, и эта-то Фамилія возбудила всю Великую Польшу противъ Домарата, какъ это мы видѣли, когда рѣчь шла о пребываніи Сигизмунда въ Гнѣзно и Познани. Неудовлетворенные въ своихъ челобитьяхъ, Великополяне съѣхались въ Мпрославѣ и положили здѣсь войдти въ сношенія съ Мало полянами и пригласить ихъ на съѣздъ въ Радомѣ. Этотъ общій съѣздъ не состоялся; Малополяне не пріѣзжали. Но день этого съѣзда все-таки имѣетъ большое значеніе въ исторіи Польши, потому что онъ убѣдилъ Великополянъ въ необходимости побѣдить антагонизмъ, долго раздѣлявшій ихъ съ Малополянами, замѣчательнѣйшими людьми были архіепископъ Бадзанта и Домаратъ, оба партизаны двора, и Сендзивой изъ Шубина, котораго мы видѣли совѣтникомъ Сигизмунда въ то время, когда умеръ его тесть, а теперь видимъ сторонникомъ народной партіи; партія эта здѣсь имѣла огромнѣйшее большинство. Поэтому почти единогласно было признано, что Сигизмундъ, пристрастный къ нѣмечинѣ, не способенъ царствовать въ Польшѣ; но кому же затѣмъ отдать корону? Одни предлагали, уничтоживъ Кошицкій договоръ, пригласить Земовита Мазовецкаго; другіе представляли, что Малополяне ни за что не согласятся отстранить отъ наслѣдства дочь Лудовика. Спорили долго, и наконецъ положили предоставить вдовствующей королевѣ назначить самой, согласно Кошицкому договору, одну изъ принцессъ, съ тѣмъ, однакожь, чтобы королева жила непремѣнно въ Польшѣ. Это рѣшеніе, повидимому уклончивое, тѣмъ не менѣе радикально измѣняло положеніе вопроса, потому что Венгерцы между тѣмъ провозгласили своею королевой не Ядвигу, какъ предполагалъ покойный король, а Марію, и слѣдовательно нельзя было ожидать, чтобъ и мужъ ея былъ предложенъ вдовствующею королевой въ короли польскіе. На это рѣшеніе согласились всѣ, кромѣ гнѣзенскаго архіепископа и Домарата, которые объявили, что они уже присягали Сигизмунду и не измѣнятъ ему. Чтобы противодѣйствовать этимъ двумъ весьма-могущественнымъ сановникамъ, радомскій съѣздъ провозгласилъ конфедерацію, и актъ этотъ былъ составленъ слѣдующимъ образомъ: "Мы, такіе-то и такіе-то и вся остальная шляхта, рыцарство и все великопольское общество (Spolecznosc) обѣщаемъ преосвященному Яну, епископу Краковскому, равно и знаменитымъ панамъ такимъ-то и всѣмъ остальнымъ рыцарямъ земель: Краковской, Сендомірской, Сѣрадзской и Ленчицкой, подъ клятвою, открыто и чистосердечно, что желаемъ хранить вѣрность той изъ дочерей блаженной памяти короля Лудовика, которая назначена будетъ для жительства въ нашемъ королевствѣ, согласно прежнимъ условіямъ и постановленіямъ, отъ каковыхъ условій и постановленій мы не отступимся; и еслибы кто хотѣлъ противъ нихъ возстать, то мы противъ таковыхъ всѣ единодушно и согласно обѣщаемъ вооружиться, и ихъ какъ нарушителей правъ нашихъ будемъ преслѣдовать и помогать въ этомъ другъ другу.
   Наконецъ еслибы кто во время междуцарствія хотѣлъ занять и сблизиться съ ними, Изъ числа находившихся въ Радомѣ, церковныя имѣнія или пограничныя наши земли, то всѣ мы обязуемся, по мѣрѣ силъ своихъ, защищать оныя."
   Актъ этотъ былъ отправленъ къ Малополянамъ. Вдовствующая королева, не очень горячо принимавшая къ сердцу интересы своихъ зятьевъ и благодарная за вѣрность Поляковъ къ дочерямъ ея, отправила въ Польшу двухъ епископовъ послами. Въ это время въ Малой Польшѣ происходилъ отдѣльный съѣздъ, въ Вислицахъ. Тамъ тоже находились архіепископъ Бодзанта, Домаратъ и самъ Сигизмундъ съ своею нѣмецкою свитой, туда же пріѣхало много Великополянъ по окончаніи радомскихъ совѣщаній. Посольство вдовствующей королевы прибыло въ Вислицы и, представленное собранію, объявило ему, что королева благодаритъ за вѣрность, проситъ еще нѣсколько времени обождать рѣшенія ея, которой изъ дочерей царствовать въ Польшѣ, и надѣется, что до этого времени Поляки не войдутъ ни съ кѣмъ ни въ какія обязательства, не исключая и самого Сигизмунда. Довольная этимъ, шляхта вислицкаго съѣзда единодушно утвердила радомское постановленіе, отступилась отъ Сигизмунда и разослала универсалы, чтобы ни Краковъ, ни другой какой-либо городъ не принималъ его. Вслѣдствіе такого энергическаго приговора рѣшились оставить австрійскаго принца и преданнѣйшіе его приверженцы. Покинутый всѣми, онъ увидѣлъ себя принужденнымъ возвратиться въ Венгрію, при чемъ путевыя издержки шляхта приняла на свой счетъ.
   Старая Великая Польша восторжествовала; побѣда ея надъ Сигизмундомъ была побѣдою польской національности надъ нѣмецкимъ элементомъ, который сильно проникъ было въ нее. Нахлынувшіе въ нее нѣмецкіе колонисты вносили привычки и обычаи, учрежденія и уставы, противные старо-польскимъ; въ городахъ исключительно господствовало магдебургское право; вездѣ завелись монополіи и привилегіи; въ судопроизводство вторглись судебные поединки; установились нѣмецкаго происхожденія подати и налоги; самые нравы подверглись вліянію необузданнаго своеволія, царствовавшаго въ Феодальной Германіи; наконецъ многія мѣстности стали утрачивать свои древнія наименованія ради новыхъ, онѣмеченныхъ; такъ Вышгородъ сталъ называться Гогенбургомъ, Оджиконь (Odrzykori) Эренбергомъ и т. п. Со времени радомскаго и вислицкаго съѣздовъ это непріязненное народу и народности, вліяніе стало ослабѣвать.
   Не обошлось однакожь и при этомъ безъ недовольныхъ. Тѣ изъ Великополянъ, которые желали возведенія на престолъ Земовита Мазовецкаго, не вполнѣ раздѣляли общую радость. Главою ихъ былъ Бартошъ изъ Вейсбурга, человѣкъ, пріобрѣтшій большое вліяніе своими военными заслугами, столько же сколько и богатствами; разссорившись по личнымъ неудовольствіямъ съ королемъ и королеврй-правительницей, Бартошъ началъ ссориться съ вѣрнѣйшимъ приверженцемъ венгерской династіи, Владиславомъ Опольскимъ, и окончательно разладилъ съ королевскимъ дворомъ. Питая и съ своей стороны къ венгерской династіи глубокое нерасположеніе, онъ былъ недоволенъ признаніемъ престола за одною изъ дочерей Лудовика и, выставивъ сильное войско, занялъ нѣсколько городовъ Великой Польши во имя Земовита.
   Между тѣмъ члены радомской конфедераціи потребовали чтобы Домаратъ отказался отъ управленія Великою Польшей. Они объявили всей тамошней шляхтѣ, чтобы никто не осмѣливался признавать его въ этой должности подъ опасеніемъ потери "чести и горла" (czci і gardla). Но Домаратъ, вмѣсто исполненія этого требованія, вызвалъ изъ Бранденбурга Сигизмундово войско; такимъ образомъ одновременно явились три партіи, три вооруженныя силы: во имя королевны Ядвиги, князя Земовита и Сигизмунда. Но скоро двѣ первыя соединились въ одну народную партію, и здѣсь одни, по большей части Малополяне, имѣли въ виду только права королевны, а другіе думали примирить взаимные интересы бракосочетаніемъ ея съ Земовитомъ. Мы сейчасъ увидимъ однакожь, какія причины и какимъ образомъ измѣнили это предположеніе.
   Замѣчательное различіе между составомъ партій въ Великой и Малой Польшѣ заключается въ томъ, что въ первой онѣ были дѣломъ многочисленныхъ родовъ шляхетскихъ, управлявшихся извѣстными политическими мнѣніями, тогда какъ въ Малой Польшѣ лишь нѣсколько сильныхъ домовъ управляли мнѣніями. Прибытіе Ядвиги льстило ихъ честолюбію; они надѣялись, что при ней вліяніе ихъ усилится. Между ними родилась мысль о ея бракѣ съ великимъ княземъ литовскимъ, потому что въ случаѣ соединенія Литвы съ Польшей, русскія земли, принадлежавшія въ это время первой изъ нихъ, перешли быкъ Польшѣ, Малополяне же еще во времена Казиміра получили тамъ богатыя имѣнія, во владѣніе которыми имъ было очень пріятно вступить опять.
   Главными двигателями этого предложенія были слѣдующія малопольскія фамиліи: вопервыхъ, Куражвенки, которые, впрочемъ, со смерти канцлера Завиши, значительно ослабѣли; потомъ слѣдуетъ назвать Корчаковъ, Кмитовъ, и въ особенности Фамиліи герба Топоръ и герба Леливы. Эти послѣднія фамиліи отличались своею многочисленностію. Одногербовниковъ Топора выходило при Лудовикѣ Венгерскомъ семь отрядовъ, и всѣ эти отряды состояли исключительно изъ лицъ, носившихъ этотъ гербъ, хотя уже и различавшихся разнообразными прозваніями или Фамиліями: между ними наиболѣе извѣстны существующія и понынѣ фамиліи Тенчинскихъ и Оссолинскихъ и Фамилія Шубинскихъ, или какъ тогда называли изъ Шубина, изъ которыхъ намъ уже извѣстенъ Сендзивой, нѣкогда державшій сторону Лудовика, а на радомскомъ съѣздѣ оказавшій сильную поддержку народной партіи; но изъ Топорниковъ громче всѣхъ была фамилія Пилецкихъ, представитель которой, Оттонъ изъ Пилъцы, обладалъ колоссальнымъ богатствомъ. Что касается герба Леливы, то хотя онъ былъ не такъ многочисленъ какъ предшествующій и менѣе его древенъ, но со времени Казиміра постоянно занималъ высшія въ государствѣ должности и пріобрѣлъ огромныя богатства. Эти-то сильныя и богатыя фамиліи управляли въ описываемое время судьбой и умами всей Малой Польши. Оказавъ на вислицкомъ съѣздѣ привѣтливый пріемъ посольству вдовствующей королевы, Малополяне отложили однакожь свое рѣшеніе до съѣзда всей польской шляхты, а между тѣмъ употребили стараніе къ прекращенію междуусобія, открывшагося въ Великой Польшѣ. Они отправили туда депутацію, имѣвшую во главѣ своей краковскаго воеводу Спытка (герба Леливы) и Сендзивоя; прибывъ къ Калиту, осажденному тогда Наленчами, они пригласили воюющихъ заключить перемиріе и предоставить споръ посредничеству, а между тѣмъ послѣдовало и рѣшеніе вдовствующей королевы по дѣлу, предоставленному ей на радомскомъ съѣздѣ: она предлагала польскому народу меньшую свою дочь, Ядвигу, которую обѣщала вскорѣ прислать въ Краковъ для коронаціи, но просила за малолѣтствомъ ея, по окончаніи этой церемоніи, отпустить ее снова въ Венгрію на три года.
   Чтобы выслушать эти предложенія, назначенъ былъ новый съѣздъ (на 28 марта 1383 года). На немъ долженъ былъ окончательно рѣшиться вопросъ о престолонаслѣдіи. Важность этого, такъ долго колебавшагося, вопроса привлекла множество шляхты со всѣхъ концовъ государства: это былъ можно сказать настоящій избирательный сеймъ. Положеніе партій въ это время нѣсколько измѣнилось: Бадзанта, напримѣръ, сблизился съ Земовитомъ и Наленчами, то-есть съ Великополянами вообще; Домаратъ оставался преданнымъ двору и послѣдней волѣ короля Лудовика; Малополяне, отказавшіеся на вислицкомъ съѣздѣ отъ Сигизмунда, не болѣе были расположены и къ Семку Мазовецкому, который, въ качествѣ Пяста и союзника Великополянъ, былъ представителемъ старопольскихъ понятій и обычаевъ, а потому они никакъ не хотѣли допустить бракъ его съ Ядвигой.
   Таково было положеніе партій. Сеймъ открылся. Явились венгерскіе послы, и сказали, что королева-мать разрѣшаетъ Польшу отъ присяги старшей своей дочери Маріи и назначаетъ королевой Ядвигу; объявивъ это, они удалились, предоставивъ шляхтѣ заняться обсужденіемъ рѣшенія. Начались пренія; при этомъ естественно возникъ вопросъ о томъ, кто будетъ молодой королевѣ супругомъ. Большинство было въ этомъ отношеніи на сторонѣ Земовита; Владиславъ Опольскій и часть Малополянъ были противнаго мнѣнія, и была минута, когда казалось, что эти послѣдніе одолѣютъ. Бадзанта, сдѣлавшійся горячимъ партизаномъ, какъ сказано, Земовита, и въ качествѣ примаса, предсѣдательствовавшій въ собраніи, въ минуту, когда расположеніе умовъ было на сторонѣ его партіи, потребовалъ рѣшительнаго мнѣнія: "Итакъ, воскликнулъ онъ" громкимъ голосомъ:-- желаете ли имѣть королемъ князя Мазовецкаго?" На это отвѣчали оглушительные крики: "желаемъ, желаемъ!" Эти крики и извѣстная рѣшительность Великополянъ могли дать окончательный поворотъ дѣлу; но оно было, однакожь, пріостановлено однимъ изъ Топорниковъ, Яською изъ Тенчина: "Благородная братія (szlachetna brada), сказалъ онъ; элекція не должна быть поспѣшна. Мы обязаны сохранить слово, данное Ядвигѣ, если она прибудетъ къ намъ къ Троицыну дню и пожелаетъ жить съ своимъ мужемъ въ Польшѣ; если же къ тому времени она не прибудетъ, тогда приступимъ къ избранію себѣ короля, на основаніи нашихъ условій съ Лудовикомъ {Ораторъ намекалъ на договоръ 1355 года, которымъ женская линія устранялась отъ престолонаслѣдія.}."
   Эти разумныя слова были приняты во вниманіе, и венгерскимъ посламъ данъ слѣдующій отвѣтъ: 1) королевна Ядвига признается королевою польскою съ условіемъ прибыть въ Краковъ къ Троицыну дню; 2) королева должна жить въ Польшѣ съ своимъ супругомъ; 3) королева-мать возвратитъ Польшѣ землю русскую (Червонную Русь, бывшую область Галицкую); 4.) она же королева-мать возвратитъ Польшѣ земли, отторгнутыя покойнымъ королемъ, ея супругомъ, и отданныя имъ Владиславу, князю Опольскому, а именно: Добжинскую (о которой будетъ много говорено въ послѣдствіи), Куявскую и другія. На этихъ условіяхъ Поляки дали слово оставаться вѣрными Ядвигѣ, въ противномъ же случаѣ предоставили себѣ право, не взирая на прежнія условія, избрать себѣ другаго короля. Это, замѣчаетъ Шайноха, было началомъ такъ-называемыхъ pacta com enta, или договорныхъ грамотъ, заключаемыхъ народомъ польскимъ съ своими королями даже тогда, когда они вступали на престолъ по порядку наслѣдія.
   Такимъ образомъ, въ окончательномъ результатѣ, восторжествовала сторона Малой Польши. За то предводители мазовецкой партіи, именно архіепископъ гнѣзенскій, еще тѣснѣе сблизились съ Земовитомъ и потерявъ надежду на успѣхъ законнымъ путемъ, условились, при слѣдованіи Ядвиги изъ Венгріи въ Краковъ, захватить ее и обвѣнчать съ княземъ Мазовецкимъ. Подобное насиліе было нерѣдкостью въ то время, да оно было нечуждо и нравамъ Великополянъ, между которыми велся обычай, чтобы женихъ похищалъ свою невѣсту.
   Нетерпѣливо былъ ожидаемъ Троицынъ день. За нѣсколько дней передъ тѣмъ отправились къ ожидаемой королевнѣ на встрѣчу значительнѣйшіе паны Малой и даже Великой Польши. Между ними были архіепископъ и Бартошъ съ 500 мазовецкихъ копейщиковъ, въ числѣ которыхъ находился и самъ князь Семко. Молодой королевнѣ грозила дѣйствительная опасность похищенія, но замыслъ этотъ былъ открытъ, и мазовецкіе всадники, Бадзанта, Бартошъ и Семашко, не были впущены въ Краковъ самими жителями. Это, впрочемъ, не остановило Бадзанту и его друзей, которые поселились въ Корчинѣ, и тамъ рѣшились ожидать королевну. Она не пріѣхала къ Троицыну дню за разлитіемъ рѣкъ. Послы, бывшіе въ Венгріи, привезли польскимъ вельможамъ приглашеніе на свиданіе съ нею въ Кошицахъ. Въ это время Ядвигѣ было уже 12 лѣтъ;- по договору, заключенному Лудовикомъ съ австрійскимъ домомъ о бракосочетаніи Ядвиги съ Вильгельмомъ габсбургскимъ, обѣимъ договаривавшимся сторонамъ слѣдовало внести по 200.000 червонцевъ въ приданое и затѣмъ совершить бракъ. Но договоры эти потеряли свое значеніе послѣ времени ихъ написанія. Польскою королевой доводилось быть уже не Маріи, какъ предполагалъ Лудовикъ, а Ядвигѣ; Поляки непремѣнно требовали, чтобъ она жила съ мужемъ въ Польшѣ, а принцу Вильгельму было неудобно жить такъ далеко отъ своихъ наслѣдственныхъ владѣній (тогдашняя Австрія еще не простиралась до Карпатовъ); при томъ вдовствующая королева не очень была расположена къ этому браку, и была бы готова уклониться отъ него. Поэтому она желала, а послы охотно согласились, чтобы прибытіе Ядвиги было отложено. Для успокоенія же Великополянъ былъ удаленъ Домаратъ; съ другой стороны многіе сомнительные въ преданности къ дѣлу Ядвиги старосты и каштеляны замѣнены благонадежными. За то и Поляки настояли на томъ, чтобы супруга своей королевѣ они выбрали сами, и чтобъ она непремѣнно жила въ Польшѣ.
   Между тѣмъ Земовитъ, узнавъ, что пріѣздъ королевы отложенъ, рѣшился силою оружія овладѣть польскимъ престоломъ. Онъ устремился на земли краковскаго воеводы Спытка, и обратилъ въ пепелъ одинъ изъ его городовъ; вступилъ въ Ленчицкую землю, склонилъ на свою сторону тамошнихъ жителей и разослалъ приглашеніе ко всей польской шляхтѣ на съѣздъ въ Сѣрадзь. Съѣздъ этотъ состоялся и даже былъ многочисленъ; но онъ былъ почти исключительно составленъ изъ ходачковой шляхты великопольской и мазовецкой, да изъ нѣсколькихъ духовныхъ сановниковъ, между которыми былъ архіепископъ Бадзанта; этотъ послѣдній, однакожъ, будучи по своему положенію первенствующимъ лицомъ всего собранія, оказался и теперь, какъ былъ всегда, человѣкомъ безхарактернымъ и нерѣшительнымъ: собраніе провозгласило Земовита королемъ, и хотѣло возложить на него корону въ СѣраДзскомъ доминиканскомъ монастырѣ;' но Бадзанта отъ совершенія этого обряда отказался. Тѣмъ не менѣе, однакожь, Земовитъ не думалъ отступаться отъ своихъ претензій, и обратилъ свои силы на занятіе королевскихъ замковъ, но съ первыхъ же шаговъ встрѣтилъ неудачу подъ стѣнами калишскаго замка. Жители этого города, не расположенные къ нему, какъ и вообще всѣ горожане, дали сильный отпоръ, а между тѣмъ потребовали помощи отъ Малополянъ; эти послѣдніе вступили въ переговоры съ Земовитомъ и склонили его на двухмѣсячное перемиріе, вопреки настоянію Бартоша, который съ досады оставилъ своего союзника; а такъ какъ между тѣмъ приблизилось венгерское войско въ защиту правъ молодой королевы, то Земовитъ принужденъ былъ просить дальнѣйшаго перемирія.
   Пока все это происходило, приблизился срокъ, предположенный для прибытія Ядвиги; на встрѣчу ей отправилось богатое и многочисленное посольство, во главѣ котораго былъ Сендзивой изъ Шубина. Но вдовствующая королева и теперь объявила, что еще не можетъ отпустить свою дочь. Сендзивой, оскорбленный такими отсрочками, сказалъ напрямикъ, что при подобномъ образѣ дѣйствій будетъ невозможно поддерживать въ Польшѣ сторону молодой королевы, но вдовствующая королева нашла себѣ союзниковъ въ нѣкоторыхъ членахъ посольства, задержала Сендзивоя съ людьми, раздѣлявшими его мнѣніе, а сама послала въ Краковъ занять тамошній замокъ. Дѣло это, однакожь, не удалось; Сендзивой нашелъ средство освободиться; на разставленныхъ лошадяхъ ускакалъ онъ изъ Венгріи и привезъ въ Польшу такія извѣстія, которыя сильно поколебали дѣло ни въ чемъ, впрочемъ, невинной Ядвиги.
   Надо, однакожь, признаться, что вдовствующая королева имѣла основательныя причины откладывать прибытіе въ Польшу Ядвиги. Договоры съ Австріей не были еще расторгнуты, а Поляки настойчиво хотѣли сами располагать ея рукою; это могло вовлечь Венгрію въ непріязненныя отношенія къ Габсбургскому дому, который былъ во всякое время въ состояніи вредить Венгріи. Тѣмъ не менѣе Поляки не отступались отъ своихъ правъ. Въ началѣ марта 1384 года, на новомъ съѣздѣ рѣшено было еще разъ отправить посольство ко вдовствующей королевѣ и положительно объявить ей, что если Ядвига не прибудетъ къ 8 мая, то Польша приступитъ къ избранію новаго кироля, и за тѣмъ болѣе не входить ни въ какіе переговоры съ венгерскою династіей и не дѣлать никакихъ уступокъ,-- въ чемъ присутствующіе обязались другъ передъ другомъ честнымъ словомъ. Вполнѣ увѣренные послѣ этого, что дальнѣйшее промедленіе невозможно, знатнѣйшіе малопольскіе паны отправились, около назначеннаго времени, на встрѣчу своей королевѣ; но каково было ихъ удивленіе, когда вмѣсто Ядвиги прибылъ Сигизмундъ Люксамбургскій съ титломъ намѣстника (gubernatora) и съ отрядомъ венгерскаго войска! Дѣло въ томъ, что въ рукахъ вдовствующей королевы оставались всѣ тѣ участники предшествующаго посольства, которымъ не удалось, какъ Сендзивою, освободиться изъ заключенія. Нечего было дѣлать, пришлось вступить въ переговоры и дать новую отсрочку, на три недѣли; но при этомъ Поляки обязались между собой, въ случаѣ если и къ 29 мая не прибудетъ королева, "сѣвъ на коней, не возвращаться въ дома свои до тѣхъ поръ, пока у нихъ не будетъ новаго короля". По счастію для королевы венгерской, она имѣла безусловныхъ приверженцевъ въ сильномъ малопольскомъ родѣ герба Леливы, благодаря вліянію которыхъ, она получила на двухъ бывшихъ потомъ сеймахъ двѣ новыя отсрочки, и только въ октябрѣ прибыла наконецъ молодая королева въ нетерпѣливо-ожидавшее ее королевство.
   Время было ей прибыть, какъ въ собственномъ интересѣ, такъ и въ интересѣ страны. Въ продолжительный періодъ междуцарствія, Польша подверглась безпорядкамъ всякаго рода, раздорамъ партій, разбоямъ и грабежамъ. Сначала Земовитъ Мазовецкій былъ причиною междуусобной войны, а въ послѣднее время появился новый претендентъ, могшій произвести въ странѣ общее смущеніе: это былъ одинъ изъ Пястовъ, долго находившійся въ монастырѣ; антипапа Климентъ VII, котораго венгерскій домъ не признавалъ въ папскомъ санѣ, разрѣшилъ не добровольные обѣты монаха, и недовольная шляхта могла весьма легко воспользоваться его именемъ для новыхъ смутъ и можетъ-быть междуусобій,-- когда наконецъ-Ядвига переступила польскую границу.
   По крутымъ ребрамъ Карпатовъ тянулся поѣздъ, превосходившій великолѣпіемъ все доселѣ извѣстное въ Польшѣ. Имущество молодой королевы, ея драгоцѣнности составляли цѣлый обозъ; свита ея состояла изъ большаго числа благородныхъ дамъ и дѣвицъ, ѣхавшихъ на богато-убранныхъ коняхъ; сама Ядвига совершала путешествіе частію верхомъ же, окруженная пажами, частію въ раззолоченномъ экипажѣ и притомъ, большая рѣдкость въ то время, со стеклами. Королева-мать не сопровождала ее, по причинѣ бывшихъ въ то время въ Венгріи безпорядковъ. По мѣрѣ приближенія этого поѣзда къ Кракову, онъ увеличивался польскими панами, которые наперерывъ спѣшили навстрѣчу столь долгожданной ими королевѣ своей. Когда она была уже въ виду столицы, на Кжеменкахъ, встрѣтилась торжественная процессія, состоявшая изъ духовенства, мѣщанства и народа краковскаго, съ церковными хоругвями и значками городскихъ цеховъ, которые склонялись, по мѣрѣ того какъ юная королева къ нимъ приближалась; отъ различныхъ сословій предложены ей были дары; звуки трубъ и Флейтъ и громкія восклицанія народа, покрывавшаго крыши домовъ, наполняли воздухъ; шуты и скоморохи поддерживали пріятное расположеніе толпы. У городскихъ воротъ Ядвигу встрѣтили ряды дѣвицъ въ бѣлыхъ платьяхъ съ зажженными свѣчами и пѣніемъ, которому вторилъ торжественный гулъ колоколовъ. Проѣхавъ мало еще застроенную тогда часть города, Казимержъ (Kazimierz), королева направилась къ замку, и наконецъ, помолившись въ каѳедральномъ соборѣ, вступила въ приготовленныя для нея палаты.... Радостная или печальная жизнь ожидала ее, говоритъ нашъ авторъ,-- угадать было нельзя; да и некогда было объ этомъ думать: вслѣдъ за торжествомъ вступленія ея въ Краковъ назначено было торжество коронаціи.
   Еще не такъ давно короли краковскіе не всегда были вмѣстѣ съ тѣмъ королями Польши; другія области, другіе города выставляли имъ соперниковъ; но въ то время, о которомъ говорится, первенство Кракова надъ всѣми прочими городами Польши утвердилось несомнѣннымъ образомъ, и Ядвига была уже не краковскою королевой, но королевой Польши. Коронація назначена была на 15 октября. Съ утра все, что было именитаго и знатнаго, собралось въ замокъ, откуда торжественная процессія пошла въ соборъ. Тамъ королева остановилась у ступеней трона; передъ прочтеніемъ же Евангелія, архіепископъ, обратясь къ ней, спросилъ ее, намѣрена ли она сохранить права, вольность и привилегіи народа? "Желаю, отвѣчала она, и да поможетъ мнѣ въ томъ Господь!" Послѣ этихъ словъ, замѣнявшихъ присягу, архіепископъ помазалъ ее міромъ и возложилъ на нее корону. Въ эту минуту раздались звуки Флейтъ и трубъ и радостныя восклицанія присутствующихъ.
   Обрядъ коронованія въ Польшѣ былъ вообще тотъ же, какъ и въ другихъ западныхъ государствахъ, а потому распространяться о немъ мы не станемъ; но замѣтимъ, что въ Польшѣ, въ противность повсемѣстному западному обычаю, къ церемоніалу коронаціи не были допускаемы городскія сословія. За то на другой день короли сами отправлялись къ городской ратушѣ, и тамъ передъ нею на площади, сидя на тронѣ, принимали присягу бургомистра, другихъ городскихъ властей и всего городскаго общества, при чемъ торжественно подтверждались права, которыми городъ пользовался.
   Кстати здѣсь будетъ познакомиться съ Краковомъ XIV вѣка. Въ отношеніи построекъ различіе между тѣмъ, что было тогда и что сохранилось донынѣ, неслишкомъ поразительно. На той же самой площади, которая существуетъ и теперь, были тѣ же строенія, общая принадлежность всѣхъ городовъ съ магдебургскимъ правомъ: ратуша съ судною избою, или палатою, гдѣ хранились акты городскихъ правъ и привилегій, съ подземельями, гдѣ находились орудія пытокъ; возлѣ ратуши двухэтажное строеніе съ мѣстомъ для складовъ внизу, и съ рядомъ лавокъ вверху; нѣсколько подалѣе -- огромные вѣсы, не маловажный источникъ городскихъ доходовъ. Потомъ двѣ церкви: Св. Войцѣха и Св. Дѣвы Маріи, изъ коихъ послѣдняя замѣчательна тѣмъ, что въ стѣну ея были вдѣланы желѣзные обручи, за которые ставили пьяницъ, буяновъ и т. п. Нѣкоторые изъ существующихъ и теперь на этой площади домовъ построены еще во времена Казиміра, при которомъ Краковъ уже насчитывалъ 24- церкви и множество каменныхъ строеній. Многія улицы съ его же времени носятъ и донынѣ свои названія. Но Краковъ того времени отличался отъ другихъ польскихъ городовъ, управляемыхъ по магдебургскому праву, тѣмъ что онъ находился подъ непосредственнымъ вѣдѣніемъ королевскихъ воеводъ и подъ вліяніемъ верховной власти, тогда какъ другіе города имѣли совершенно самостоятельное городское управленіе. Жители его были большею частію иноземцы; господствующій тамъ языкъ былъ нѣмецкій, на которомъ произносимы были даже проповѣди въ главномъ каѳедральномъ соборѣ и совершались дѣловые акты: такъ сильно проникъ нѣмецкій элементъ въ Польшу и особенно въ польскіе города. Но въ болѣе-отдаленныя времена на Краковѣ лежалъ яркій славянскій отпечатокъ; жители въ немъ селились широко, усадьбами; вездѣ зеленѣли сады и огороды, развертывались широкія площади, и городъ справедливо удивлялъ обширностію занимаемаго имъ пространства. Тогда жители его говорили на польскомъ языкѣ, и названія, которыя они давали строеніямъ и улицамъ, не поражали еще чуждыми звуками. Но все это было встарину; уже вскорѣ послѣ татарскаго нашествія одинъ изъ жителей Кракова, будучи спрошенъ за границей о томъ, на какомъ языкѣ говорятъ тамъ, отвѣчалъ: "Могу тебя увѣрить, что хотя въ Краковѣ говорятъ и по-польски и по-нѣмецки, но Нѣмцы въ немъ преобладаютъ: нѣмецкіе проповѣдники говорятъ въ соборѣ, а польскіе въ боковой каплицѣ и на кладбищѣ."
   При этомъ перевѣсѣ чужестраннаго народонаселенія, при огромности цѣлаго народонаселенія, собраннаго здѣсь общею тогда небезопасностію края, народонаселенія, состоявшаго изъ пестрой смѣси Венгерцевъ, Русскихъ, Татаръ и Евреевъ,-- не мудрено, что Кракову короли не предоставляли тѣхъ льготъ самоуправленія, какимъ пользовались другіе города. Это однакожь не препятствовало ему богатѣть и распространять свою торговлю. Черезъ него проходили нѣкоторые изъ торговыхъ путей. Что касается до этихъ путей, то сходясь въ Торнѣ, какъ въ узлѣ, они направлялись отсюда въ южную Русь и къ Карпатамъ, черезъ Сендоміръ и Львовъ къ западу, черезъ Калишъ въ Германію и Богемію на сѣверъ, къ Лейпцигу и Балтійскому морю и наконецъ къ востоку на Владиміръ-Волынскій. Вообще, коснувшись торговли того времени, нельзя не замѣтить, что она была довольно сильна столько же отпускомъ и привозомъ, сколько и транзитомъ; главною статьею были металлы и особенно мѣдь; въ XVI вѣкѣ, когда ея уже сдѣлалось меньше, одинъ купеческій домъ въ Гданскѣ отправилъ меди 68 кораблей. Кромѣ металловъ, изъ числа главныхъ предметовъ польской торговли были: соль, хлѣбъ, свинина, мѣха, холстъ и сукно, изъ которыхъ послѣднее соперничало съ лучшими сукнами Европы. Весьма важенъ былъ транзитъ, направлявшійся черезъ Польшу изъ Крыма и Царьграда къ Балтійскому морю и въ Германію; при Казимірѣ Великомъ польское, и особенно краковское купечество, пріобрѣло выгодныя для себя привилегіи и монополіи, касательно перевозныхъ товаровъ; но при Пудовикѣ, когда Владиславъ Опольскій занялъ Червонную Русь, а Торнъ получилъ право свободной торговли съ южною Русью, торговля Кракова ослабѣла. Впрочемъ ей еще вредило другое обстоятельство, ростовщичество; тогдашніе проценты были такъ огромны, что вислицкимъ статутомъ опредѣлено было брать при отдачѣ денегъ взаймы не болѣе 25 грошей процентовъ на 48 грошей отдаваемаго капитала, и хотя черезъ тридцать лѣтъ потомъ процентъ этотъ былъ уменьшенъ до 12 грошей въ годъ, но все же по этимъ ограничивающимъ узаконеніямъ должно заключить о страшныхъ размѣрахъ тогдашняго ростовщичества. Даваніемъ денегъ взаймы занимались главнѣйше Евреи, не отличавшіеся тогда отъ остальнаго народонаселенія ни костюмомъ, ни степенью образованія, и жившіе въ близкихъ сношеніяхъ съ христіянами;. замѣчательно, что они давали простымъ людямъ деньги подъ обыкновенныя росписки, знатнымъ же и богатымъ не иначе какъ подъ залогъ; это объясняется тѣмъ, что съ первыхъ не трудно было кредиторамъ взыскать, и власти оказывали имъ въ этомъ содѣйствіе, съ богатыхъ же и знатныхъ людей взыскать было невозможно. Это было впрочемъ и не въ одной Польшѣ; драгоцѣнныя вещи вельможей и даже государей не рѣдко попадали въ руки ростовщиковъ; такъ тіара папы Урбана VI не разъ бывала въ закладѣ, а Казиміръ Ягеллонъ закладывалъ свое столовое серебро и даже атласныя платья королевы.
   

VI.

   Съ прибытіемъ Ядвиги, вельможи польскіе захватили въ свои руки всю власть, и уже не думали о предположенномъ бракѣ королевы съ Вильгельмомъ Габсбургскимъ, а старались только продлить выгодное для нихъ малолѣтство Ядвиги. Но тѣмъ сильнѣе интересовалъ ея бракъ простую шляхту, чѣмъ болѣе давало себя чувствовать самовластіе магнатовъ: только относительно выбора жениха своей королевѣ было, какъ мы уже видѣли, разногласіе. По причинамъ, которыя ускользаютъ отъ изслѣдованій исторіи, Ягелло съ нѣкотораго времени дѣлается союзникомъ малопольскихъ вельможъ; во время междуусобія, возникшаго вслѣдствіе претензій Семки Мазовецкаго, Литва вторгается въ его владѣнія, и дѣйствуетъ слѣдовательно въ интересахъ малопольской партіи. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, увезенная изъ одного малопольскаго монастыря часть Св. Креста, теперь Ягелломъ возвращена; мы замѣчаемъ также, что молодой Спытко, и другіе изъ главныхъ приверженцевъ Ядвиги, получаютъ въ послѣдствіи обширныя маетности, цѣлыя провинціи въ Литвѣ, награды, которымъ не соотвѣтствуютъ извѣстныя ихъ заслуги, и которыя наводятъ на подозрѣніе о тайныхъ одолженіяхъ, оказанныхъ ими Ягеллу, тѣмъ болѣе что никто въ Польшѣ не протестовалъ, когда литовскіе князья въ публичныхъ актахъ объявляли, что они приглашены на престолъ польскій. Достовѣрно притомъ извѣстно, что Ягелло началъ дѣлать приготовленіе къ сватовству, когда воцареніе Ядвиги уже перестало быть сомнительнымъ.
   Намъ уже извѣстно, что согласно заключенному съ рыцарями договору, Ягелло долженъ былъ- креститься въ теченіе четырехлѣтняго срока; но ни рыцари не желали лишиться повода къ войнѣ съ Литвою, ни великій князь не спѣшилъ исполнить принятое на себя обязательство. Такъ въ маѣ 1383 года, когда слѣдовательно воцареніе Ядвиги было еще дѣломъ несовершенновѣрнымъ, рыцари пригласили Ягелло на новое свиданіе въ Дубиссѣ для совершенія надъ нимъ, согласно договору, св. крещенія; Ягелло отправился съ матерью Іуліаной (тверскою княжной), князьями и цѣлымъ дворомъ; съ другой стороны, выѣхалъ великій магистръ, Конрадъ Цольнеръ съ маршаломъ ордена, Конрадомъ Валленродомъ, множествомъ рыцарей и двумя епископами; но съѣздъ этотъ не состоялся подъ ничтожными предлогами, такъ что обѣ стороны взаимно укоряли другъ друга въ недостаткѣ доброй воли; Ягелло притомъ упрекалъ рыцарей за укрывательство Витовта, а рыцари упрекали его за то, что онъ вопреки договору, безъ вѣдома ихъ воевалъ Польшу; отъ упрековъ дошло до дѣла, и Литва подверглась новому, жестокому вторженію: орденское войско, вспомоществуемое приверженцами Витовта, преимущественно изъ Жмудиновъ, проникло до самой Вильны и сожгло ее; оно приводило Литовцевъ къ присягѣ на вѣрность Витовту, и бралъ заложниковъ. При этомъ Витовтъ обязался уступить своимъ союзникамъ всю Жмудь, остальною Литвою управлять на правѣ зависимаго отъ нихъ владѣльца, а въ случаѣ бездѣтной смерти, и совершенно передать всю Литву въ непосредственное ихъ владѣніе.
   Между тѣмъ Поляки, убѣдившись наконецъ въ непремѣнномъ прибытіи Ядвиги, старались примирить Ягелло съ Витоэтомъ, дабы дать ему возможность- съ полнымъ вниманіемъ заняться сватовствомъ. Старанія эти не остались безуспѣшны; двоюродные братья протянули другъ другу руку, съ тѣмъ чтобы сынъ Кейстута получилъ родовою свою отчину Троки, и чтобъ онъ съ своей стороны не только отсталъ отъ рыцарей, но даже обратилъ оружіе противъ нихъ. Витовтъ не замедлилъ исполнить касавшуюся до него часть уговора, а именно обманомъ истребилъ отрядъ рыцарей и сжегъ ихъ замокъ Юрбургъ. Это случилось вслѣдъ за коронаціей Ядвиги.
   Теперь надо намъ ближе познакомиться съ "счастливцемъ Ягелломъ". Не будучи старшимъ между сыновьями Ольгерда, онъ наслѣдуетъ его престолъ; Кейстутъ не только не препятствуетъ этому, но напротивъ помогаетъ; мать его, княгиня Іуліана, съ самаго младенчества нѣжитъ его, печется о немъ, очевидно любя его больше всѣхъ другихъ сыновей своихъ. Между тѣмъ, онъ былъ человѣкъ очень обыкновенный, понятій довольно тупыхъ, по наружности же нерадивый и неряшливый. Обыкновенный его костюмъ былъ простой тулупъ (kozuch), хотя княжескій его гардеробъ былъ богатъ. Только въ праздники надѣвалъ онъ бархатную сѣрую шубу, безъ всякихъ впрочемъ украшеній. Наружность его, не представляя ничего особеннаго, была не лишена пріятности; онъ былъ очень хорошо сложенъ, ростъ его былъ средній; на довольно длинной шеѣ красиво поставлена была небольшая голова, съ продолговатымъ лицомъ, съ обнаженнымъ лбомъ, съ небольшими черными, очень неспокойными, бѣгающими глазами; съ устъ его, отѣненныхъ тонкими длинными усами, срывались скорыя, грубо-выговариваемыя слова. Такимъ образомъ его взглядъ и рѣчь обнаруживали въ немъ живую натуру, которая при другихъ обстоятельствахъ могла бы сдѣлаться непреклонною и дикою; но материнская нѣжность смягчила ее, и довела даже до изнѣженности. Ягелло любилъ до полудня нѣжиться въ постели, вообще даромъ терять время, и долго сидѣть за столомъ, къ которому подавалось ему до 60 блюдъ. Баловство матери было было также причиной, что онъ не умѣлъ ни читать, ни писать, и умъ его былъ такъ тупъ, что если ему случалось составить себѣ неправильное понятіе, то очень трудно бывало- растолковать ему его заблужденіе, хотя по природѣ своей онъ вовсе не былъ ни упрямъ, ни безтолковъ. Противорѣчія легко его раздражали, а когда кровь въ немъ разыгрывалась, и страсти закипали, онъ былъ способенъ на всѣ крайности, и дѣлался тогда истиннымъ дикаремъ. Поэтому его приближенные старались постоянно отстранять отъ него всѣ случаи, которые могли бы доводить его до раздраженія: такъ они, не допустили его, какъ увидимъ далѣе, имѣть личное свиданіе съ великимъ магистромъ, потому что предвидѣли возможность при этомъ свиданіи щекотливыхъ вопросовъ. Кромѣ того, Ягелло былъ страшно подозрителенъ: изъ опасенія быть отравленнымъ въ винѣ, онъ, подобно Ольгерду и Кейстуту, не пилъ его вовсе; такъ какъ ядъ подносился въ то время и въ плодахъ, въ одеждѣ и т. п., то онъ позволялъ себѣ ѣсть только сорванныя имъ самимъ груши, любимый его плодъ, и не принималъ одежды иначе, какъ отъ особоназначенныхъ для этого и близко ему знакомыхъ людей. При этой подозрительности и при необузданности своихъ страстей, Ягелло легко могъ сдѣлаться тираномъ; однакожь онъ совершенно свободенъ отъ этого упрека, благодаря доброму отъ природы сердцу, и это одно качество перевѣшивало всѣ его недостатки; откровенный и врагъ притворства, онъ скоро забывалъ оскорбленіе, а если ему случалось оскорбить кого, то просилъ прощенія на колѣняхъ; онъ былъ добръ, человѣколюбивъ и снисходителенъ. Онъ думалъ, что отъ него никто не долженъ отходить съ лицомъ недовольнымъ, и потому давалъ всякому, кто имѣлъ къ нему доступъ, хоть небольшой подарокъ, дарилъ какую-нибудь одежду или головной уборъ, кусокъ сукна или нѣсколько соли; вдовы же и сироты получали отъ него вдвое; за то онъ и самъ любилъ получать подарки, щедро ихъ отдаривая; всякому, у кого онъ бывалъ въ гостяхъ, онъ дарилъ что-нибудь. Послѣ каждой охоты, онъ разсылалъ дичину своимъ придворнымъ. Всякій благородный поступокъ пріятно отражался на его сердцѣ, и вызывалъ съ его стороны щедрую награду, а кто разъ пріобрѣталъ его расположеніе, пользовался имъ навсегда. Поэтому онъ могъ пріобрѣтать вліяніе на массы, особенно на войско: даже наименѣе храбрые дѣлались въ его глазахъ мужественными; притомъ,-- качество немаловажное для пріобрѣтенія вліянія,-- онъ былъ вѣренъ своему слову, и твердъ въ достиженіи задуманной цѣли. Глубоко проникнутый любовію къ своей родинѣ, онъ до самой старости тосковалъ по ней: все, что могло напомнить о его бѣдной, дикой Литвѣ,-- убогая хижина, пѣніе соловья,-- глубоко его трогало. Блескомъ онъ не дорожилъ, и посреди своего продажнаго вѣка, былъ не подкупенъ; даже польская корона не прельщала его, онъ всегда былъ готовъ отъ нея отказаться, и только просьбы его новыхъ подданныхъ удерживали его. При этомъ Ягелло былъ очень религіозенъ; будучи язычникомъ, онъ строго соблюдалъ народныя суевѣрія. Старался всегда встать съ постели прежде правою нежели лѣвою ногой; выходя изъ дома трижды оборачивался и бросалъ позади себя изломанную соломенку, и т. п.; сдѣлавшись же христіаниномъ, усердно молился, и не разъ совершалъ путешествія съ священною цѣлію.
   Таковъ портретъ Ягелла въ книгѣ Шайнохи. Я старался передать здѣсь его черты сколь возможно близко подлиннику и во всякомъ случаѣ безъ малѣйшаго измѣненія въ характеристическихъ особенностяхъ; но вѣренъ ли этотъ портретъ съ натурой, можно сомнѣваться. Не такимъ изображаютъ Ягелла русскіе источники, да не совсѣмъ такимъ представляютъ его и самые Факты. Припомнимъ смерть Кейстута и преслѣдованіе его семейства: все это не говоритъ за доброе сердце Ягелла. Припомнимъ его тайныя связи съ орденомъ, имѣвшія слѣдствіемъ опустошенія Литвы: онѣ не подтверждаютъ его любви къ Литвѣ. А одинаково строгое исполненіе суевѣрій языческихъ и обрядовъ христіанскихъ едвали не скорѣе должно быть приписано его слабоумію чѣмъ религіозности. Въ отношеніи Ягелла, Шайноха раздѣляетъ общее всѣмъ польскимъ историкамъ увлеченіе,-- увлеченіе, весьма впрочемъ естественное, ибо присоединеніе Литвы удвоило силу и значеніе польскаго государства, но если извинительно это пристрастіе польскихъ историковъ, то по крайней мѣрѣ на столько же извинительно и намъ, Русскимъ, строже смотрѣть на него.
   Сдѣлавъ эту небольшую оговорку, возвращаемся къ нашему автору, котораго мы уважаемъ, не взирая на это пристрастіе: пусть каждый любитъ свою родину и все, что содѣйствовало ея славѣ и благоденствію.
   Примирившись, какъ сказано, съ Витоэтомъ, Ягелло отправилъ въ 1385 году блистательное посольство, членами котораго были его братья, Скригелла, князь полоцкій, уже исповѣдывавшій христіянство по восточному обряду, и Борисъ (тоже бывшій православнымъ, а потомъ перешедшій въ латинство), дядя его Ольгимундъ и наконецъ одинъ изъ главныхъ литовскихъ сановниковъ, Ганка, который вмѣстѣ съ княземъ Борисомъ, долго бывшимъ въ Германіи, и былъ главнымъ дипломатическимъ двигателемъ посольства. Посольство это сопровождалось многочисленною свитой и везло богатые дары какъ самой королевѣ, такъ и ея вельможамъ.
   По прибытіи въ Краковъ въ половинѣ января (1385), имъ была назначена торжественная аудіенція. Ядвига приняла посольство, сидя на тронѣ и окруженная дворомъ. Она считала это сватовство совершенно несбыточнымъ дѣломъ и не болѣе какъ дипломатическою Формальностію, будучи вполнѣ увѣрена, что неразрывный союзъ связываетъ ее съ принцемъ Вильгельмомъ. Между тѣмъ предложенія Ягелла были очень положительны: онъ предлагалъ свою руку, обѣщалъ креститься и привести всѣхъ своихъ подданныхъ въ католическую вѣру, содѣйствовать къ возвращенію потерянныхъ въ разное время Польшею областей, уплатить 200 т. золотыхъ, по обязательству венгерскаго двора съ австрійскимъ, освободить всѣхъ христіанскихъ плѣнниковъ обоего пола, уведенныхъ Литовцами изъ Польши, и наконецъ соединить Литву и русскія земли съ Польшей.
   Всѣ эти предложенія пріятно звучали для совѣтниковъ молодой королевы; но Ядвига отвѣчала, что, будучи обвѣнчана съ принцемъ габсбургскимъ, она должна быть ему вѣрна, и что еслибы даже она сама и согласилась на предложеніе литовскаго государя, то ея мать, вдовствующая королева, не можетъ на него согласиться, будучи связана договоромъ съ габсбургскимъ домомъ, почему она и совѣтуетъ обратиться къ королевѣ-матери. Литовскіе послы согласились ѣхать въ Венгрію, куда и отправились князь Борисъ и Ганка; вмѣстѣ съ ними поѣхали нѣкоторые изъ краковскихъ вельможъ, для удостовѣренія вдовствующей королевы въ томъ, что польскій народъ дѣйствительно желаетъ этого брака.
   Между тѣмъ венгерская королева, давно желавшая освободиться отъ обязательствъ, сдѣланныхъ ея мужемъ, по совѣту своего любимца и главы національной партіи въ Венгріи, Николая Тара, уже вела переговоры о бракосочетаніи королевы Маріи съ братомъ Французскаго короля Карла VI. Теперь представлялся ей случай развязаться и съ другимъ предположеннымъ зятемъ, а потому она объявила польскимъ и литовскимъ посламъ, что согласна на все, что можетъ служить къ пользѣ религіи и благу государства, и, для большаго удостовѣренія въ этомъ, присоединила двухъ особыхъ пословъ, изъ Венгерцевъ, къ посольству литовско-польскому, которое за тѣмъ и поспѣшило въ Краковъ.
   По возвращеніи его, былъ созванъ сеймъ, на который впрочемъ по большей части съѣхались только приверженцы союза съ Литвою, а потому малопольскіе вельможи, болѣе всѣхъ этого желавшіе, могли быть увѣрены въ побѣдѣ на сеймовыхъ преніяхъ; но гораздо труднѣе было имъ одолѣть сопротивленіе Ядвиги. Если она и не была влюблена въ Вильгельма, то дѣтская привязанность, святость соединявшаго ихъ обряда и наконецъ обязательство, данное ея отцомъ, сильно говорили противъ Ягелла, этого язычника, оклеветаннаго молвою. Но въ этомъ отношеніи патріотическому дѣлу сильное содѣйствіе оказало духовенство, представляя набожной королевѣ, какъ велика будетъ заслуга ея передъ Богомъ, если посредствомъ ея обратятся послѣдніе язычники, а также какъ важенъ для блага народа союзъ, который избавитъ Польшу отъ литовскихъ набѣговъ и раззореній. Эти представленія, за одно съ долгимъ неприбытіемъ въ Краковъ Вильгельма, мало-по-малу поколебали Ядвигу, а между тѣмъ собрался сеймъ, и на немъ обнаружилось больше разномыслія, нежели, казалось, можно было ожидать. Была партія за Земовита; другая, именно состоявшая изъ придворныхъ, отстаивала права Вильгельма,-- и обѣ онѣ твердили о малыхъ способностяхъ Ягелла, представляя, что ужь лучше рѣшиться на бракъ съ Витоэтомъ. Но приверженцы Ягелла не дѣлали ни малѣйшей уступки; они говорили, что Семко Мазовецкій бѣденъ, и что вообще отъ Пястовъ добраго ожидать нечего, что лучшій изъ нихъ, Владиславъ Опольскій, измѣнилъ народности; что союзъ съ Вильгельмомъ не представляетъ никакихъ выгодъ, потому что его владѣнія далеки; а тѣмъ, кто возражалъ, что Ягелло имѣетъ слишкомъ посредственныя способности, они отвѣчали, что именно въ этомъ и состоитъ его большое преимущество передъ Витоэтомъ, и что только при королѣ, подобномъ ему, шляхта можетъ увеличить свои права и преимущества. Всѣ эти, особенно послѣднія соображенія были убѣдительны, и, послѣ нѣкоторыхъ споровъ, сторона Ягелла восторжествовала. Оставалось получить согласіе Ядвиги. Увлекаемая желаніемъ матери, внушеніями духовенства, мыслію спасти души цѣлыхъ милліоновъ людей и наконецъ побуждаемая приговоромъ воли народной, она согласилась отдать свою руку литовскому великому князю. Съ отвѣтомъ объ этомъ возвратились литовскіе послы вмѣстѣ съ польскими и посломъ королевы-матери. Ягелло былъ тогда въ Краковѣ, гдѣ и утвердилъ Формальнымъ актомъ 14 августа 1385 года всѣ условія, выраженныя его посломъ передъ польскимъ сеймомъ.
   Между тѣмъ въ Краковъ прибылъ наконецъ прежній женихъ Ядвиги, Вильгельмъ Габсбургскій.
   Когда сватовство Ягелла сдѣлалось извѣстно въ Вѣнѣ, Леопольдъ, отецъ Вильгельма, поспѣшилъ самъ въ Буду. Онъ прибылъ туда вскорѣ по отъѣздѣ литовскихъ пословъ; это было въ іюлѣ (1385). Положеніе королевы-матери было затруднительно; но она не усомнилась заключить новое условіе, которымъ подтверждала обѣщаніе о брачномъ союзѣ своей дочери съ габсбургскимъ принцемъ и притомъ не позже наступающаго августа. Сомнительно, чтобъ она придавала этому обязательству серіозное значеніе, но, узнавши о немъ, Ядвига встревожилась, сомнѣнія ея возвратились, и она отправила за Вильгельмомъ преданнаго себѣ Гнѣвоша изъ Далевицъ. Въ Вѣнѣ, не понимая хорошенько польскихъ дѣлъ, приняли это посольство за выраженіе воли всего народа, и Вильгельмъ былъ немедленно снаряженъ въ путь. Но онъ ошибся въ своихъ ожиданіяхъ. Краковскій каетеллянъ, знакомый намъ Добѣславъ, не впустилъ ни его свиты, ни его самого въ замокъ; такъ что онъ долженъ былъ расположиться въ предмѣстій.
   Австрійскому принцу въ это время было пятнадцать лѣтъ, но онъ казался старше своего возраста. Современники придавали къ его имени эпитеты: ambitny, ceremonialny, dworski, что заставляетъ предполагать въ немъ важный, степенный характеръ; любя спокойствіе и порядокъ, онъ былъ врагъ войны; не любилъ обычныхъ тогда бранныхъ словъ, которыя въ его присутствіи никто не смѣлъ произносить. Всегда неизмѣнно-спокойный, онъ и въ дѣлѣ сердечномъ хотѣлъ достигать цѣли не иначе какъ спокойными и "церемоніальными средствами". Впрочемъ, ища руки Ядвиги, онъ думалъ не столько о ней, сколько о. польской коронѣ, на которую не приминулъ предъявить свои права и въ послѣдствіи, когда умерла Ядвига. Не взирая однакожь на это, онъ нравился молодой Ядвигѣ своимъ стройнымъ, высокимъ станомъ, величавыми и изящными манерами, пріятною Физіономіей, и потому, не имѣя возможности видѣть его у себя въ замкѣ, она рѣшилась видѣться съ нимъ въ одномъ изъ краковскихъ монастырей... Это можетъ показаться страннымъ теперь, а особенно со стороны благочестивой Ядвиги; но надо вспомнить, что монастыри въ прежнее время были убѣжищемъ и какъ бы сборнымъ мѣстомъ, гдѣ тѣснились, куда собирались отовсюду люди разныхъ состояній, званій и половъ, пилигримы и путешественники, люди, привлекаемые туда надеждою найдти отдохновеніе и пріютъ, укрыться отъ житейскихъ бурь или встрѣтиться съ знакомыми, услышать новости и даже позабавиться. Монастырь былъ богатый; всѣмъ было мѣсто и угощеніе; а если какой-нибудь суровый настоятель задумывалъ иногда ограничить слишкомъ большую свободу монастыря, онъ дѣлался врагомъ не только всей братіи, но и всего околотка. Поэтому ничего нѣтъ удивительнаго, что Францисканскій краковскій монастырь былъ избранъ Ядвигою для свиданія съ своимъ нареченнымъ супругомъ. Она отправилась туда въ сопровожденіи своихъ придворныхъ женщинъ, онъ -- въ сопровожденіи рыцарей, составлявшихъ его свиту. Трубачи и Флейтисты играли веселые марши во время слѣдованія къ мѣсту свиданія; придворные кавалеры и дамы готовились къ танцамъ и веселію, влюбленные -- къ тихой сердечной бесѣдѣ. Монастырь тоже приготовился къ достойной встрѣчѣ своихъ посѣтителей; залы были украшены коврами; припасены были вина и конфеты. И вотъ, длинные корридоры огласились звономъ шпоръ и шорохомъ женскихъ платьевъ; загремѣла музыка, начались танцы, которые въ то время сопровождались припѣвами самихъ танцующихъ. Кавалеры были туго затянуты въ короткія полукафтанья (jaki) съ широкими длинными рукавами, въ высокихъ цвѣтныхъ чулкахъ, подвязанныхъ лентами и цвѣтныхъ же сапожкахъ съ загнутыми носками; завитые или съ косами, переплетенными лентою, съ золотыми цѣпями на шеѣ, съ маленькими кинжалами за поясомъ, съ бубенчиками на поясѣ, на сапожкахъ и на воротникѣ, они имѣли очень щеголеватый видъ, но, должно признаться, уступали какъ относительно наряда, такъ и въ развязности, женщинамъ, которыя были и болѣе смѣлы и болѣе свободны тогда чѣмъ теперь. Женскій нарядъ того времени состоялъ изъ золотаго вѣнчика или ленточнаго головнаго убора, концы котораго спускались до плечъ; на шею надѣвалось ожерелье или нитки жемчуга; платье разшивалось золотомъ и жемчугомъ; золотомъ же вышивались башмаки, перчатки и даже носовой платокъ, а пальцы украшались множествомъ перстней; яркій цвѣтъ лица считался принадлежностію красоты; блѣдность казалась свойствомъ бѣдности или низкаго происхожденія, и поэтому употребленіе румянъ было очень обыкновеннымъ дѣломъ, да и вообще средневѣковыя женщины употребляли много косметическихъ средствъ, и на туалетѣ щеголихи можно было насчитать нѣсколько сотъ Флаконовъ, баночекъ и скляночекъ съ порошками, мазями, красками и притираніями.
   Мы увѣрены, что всѣ дамы, сопровождавшія Ядвигу, были прекрасны, но увѣрены также, что всѣ уступали въ этомъ отношеніи молодой королевѣ. О красотѣ ея знала вся Европа; отвсюду стекались рыцари, чтобы взглянуть на нее; и вотъ эта-то красавица жаждала отдать свое сердце Вильгельму Габсбургскому; съ своей стороны и она ему нравилась... Жаль, что мы не можемъ подслушать ихъ разговора, говоритъ Шайноха, тѣмъ болѣе что они разговаривали на нѣмецкомъ языкѣ, неизвѣстномъ многимъ изъ присутствовавшихъ, и что слѣдовательно они свободно могли передавать другъ другу свои тайны, а это было время сердечныхъ тайнъ и нѣжныхъ разговоровъ! Въ порядкѣ вещей было, чтобы каждая замужняя женщина имѣла любовника, и мужья это очень хорошо знали. "Пока мой мужъ не будетъ просить за тебя и не скажетъ, чтобъ я тебя полюбила, не буду тебя слушать," говорила самая строгая моралистка своему обожателю. За то счастливый любовникъ получалъ отъ своей красавицы какой-нибудь бантъ или ленточку, которые торжественно пришпиливалъ у себя на груди. Конечно, не всѣ женщины того времени безъ изъятія выводили свои романы за предѣлы скромности, и Ядвига служитъ тому примѣромъ; но свобода нравовъ была совершенно въ понятіяхъ того времени: мы имѣемъ книжку о воспитаніи, писанную въ 1371 году, гдѣ, въ предупрежденіе молодыхъ дѣвицъ отъ грѣхопаденія, описываются всѣ извѣстныя грѣшницы Ветхаго и Новаго Завѣта, и при томъ въ такихъ соблазнительныхъ чертахъ, что въ нынѣшній вѣкъ самая свободная женщина не рѣшится читать подобныя вещи. Вотъ какимъ образомъ представлена тамъ оцѣнка разныхъ грѣховъ и грѣшковъ: "Когда одинъ рыцарь, овдовѣвъ въ третій разъ, и желая узнать объ участи своихъ покойныхъ женъ, спрашивалъ о томъ одного святаго пустынника, то получилъ въ отвѣтъ, что двѣ изъ нихъ въ аду, а одна въ раю. За что же именно? спросилъ рыцарь.-- За то, что тѣ бѣлились и румянились; а эта хоть и виновна въ одномъ грѣхѣ, который здѣсь описать нельзя, падала десять или двѣнадцать разъ, и предавалась кромѣ того инымъ незначительнымъ искушеніямъ, но на смертномъ одрѣ она исповѣдалась, а потому наказана лишь нѣсколькими годами чистилища."
   При такихъ понятіяхъ, разумѣется, разговоры между женщинами и мущинами были тривіальны; обыкновенными любезностями были пожатіе руки, объятія и толканіе ногами подъ столомъ... А между тѣмъ это было то самое время, которое прославлено романическою любовію короля Эдуарда III къ графинѣ Салисбери и поэтическими воздыханіями Петрарки!
   За первымъ свиданіемъ Ядвиги съ своимъ женихомъ послѣдовало второе, потомъ третье; а любовь ея дѣлала быстрые успѣхи. Съ цѣлію уладить дѣло о своемъ бракѣ съ нимъ, она повела тайные переговоры съ Земовитомъ и купила его союзъ цѣною большихъ пожертвованій, при чемъ замѣчательно, что договоръ между ними не скрѣпленъ ни однимъ изъ польскихъ сановниковъ. Вслѣдствіе этого договора, князь Мазовецкій сблизился съ орденомъ, который держалъ сторону Вильгельма. Но за то и партія Ягелла не дремала. Она успѣла привлечь на свою сторону Владислава Опольчика, который былъ свидѣтелемъ и поручителемъ гаймбургскаго условія (съ австрійскимъ дворомъ). Замѣчая дѣятельность между повѣренными Ядвиги, союзники литовскаго князя послали къ нему звать его самого въ Краковъ, а сами удвоили наблюденіе за Ядвигой и ея возлюбленнымъ. Но бдительность ихъ едва не была обманута самымъ оригинальнымъ образомъ. Придворные, и во главѣ ихъ Гнѣвошъ, изъ Далевицъ, который недавно ѣздилъ въ Вѣну, совѣтовали королевѣ ввести тайнымъ образомъ Вильгельма въ замокъ, продержать его тамъ нѣсколько дней и потомъ объявить государству и иностраннымъ дворамъ, что заключенное въ Гаймбургѣ брачное условіе вступило въ свою законную силу. Этотъ смѣлый планъ начался уже исполненіемъ. Вильгельмъ былъ благополучно введенъ въ замокъ и провелъ тамъ нѣсколько дней; но наканунѣ того, когда думали совершить брачный обрядъ въ домовой замковой церкви, краковскіе вельможи обо всемъ этомъ узнали, сдѣлали Формальное нападеніе на королевскій замокъ и принудили австрійскаго принца спасаться черезъ окно.
   Случай этотъ указалъ партизанамъ Ягелла на необходимость еще болѣе усиленной бдительности и поспѣшнаго заключенія желаемаго ими брака. Они послали новыхъ гонцовъ въ Литву съ деклараціей, "что они, уполномоченные отъ польскаго народа, избираютъ и берутъ себѣ паномъ и королемъ Польши великаго князя Ягелла, которому даютъ, даруютъ и нарекаютъ наизнаменитѣйшую (najprzejacniejsza) Ядвигу, природную польскую королеву, для соединенія съ нимъ брачнымъ союзомъ". Посольство это встрѣтило Ягелла уже близь польской границы. Но между тѣмъ Ядвига не хотѣла покориться требованію Поляковъ. Она рѣшилась еще разъ видѣться съ Вильгельмомъ, идти къ нему, въ занимаемый имъ на предмѣстьи домъ, съ тѣмъ чтобы показать всему свѣту, что однажды заключенный бракъ воспріялъ дѣйствительное значеніе. Съ небольшою свитой вышла она къ воротамъ замка, безпрепятственно прошла ихъ, но подойдя къ внѣшней оградѣ была остановлена стражею. Ядвига приказала отворить ворота. "Не велѣно", отвѣчали на ея приказаніе: "паны радные (члены совѣта) не приказали." -- "Мнѣ запрещаютъ! воскликнула, вспыхнувъ, молодая королева: "дайте топоръ!" И схвативъ топоръ, дать ей который не было запрещено панами радными, она начала отбивать висячіе замки тяжелыхъ воротъ... Одинъ древній слуга ея отца и дѣда, коронный подскарбій, Дмитрій изъ Горая, успѣлъ однакожь удержать ее отъ этого слишкомъ энергическаго постуика, убѣдилъ ее возвратиться, и съ этой минуты она уже не видала Вильгельма, котораго дальнѣйшее пребываніе въ Краковѣ сдѣлалось небезопаснымъ. Онъ еще нѣсколько времени продолжалъ оставаться тамъ, скрываясь и переодѣваясь, но, получивъ предостереженіе отъ Ядвиги, которая умоляла его не подвергаться болѣе опасности, онъ рѣшился наконецъ уѣхать, тѣмъ болѣе что его соперникъ уже приближался къ Кракову. Такимъ образомъ и корона польская, и рука прекрасной Ядвиги были на вѣки потеряны для Вильгельма Габсбургскаго!
   

VII.

   Кромѣ весьма естественной скорби о разлукѣ съ человѣкомъ, къ которому привязалось ея сердце, Ядвига еще терзалась мыслію, что расторженіе однажды заключеннаго брака будетъ съ ея стороны преступленіемъ. Можетъ-быть она и не ошибалась, но преданное литовскому союзу духовенство услужливо облегчало ея совѣсть. Оно внушало ей, что по постановленію папы Григорія IX брачные союзы, заключенные въ дѣтствѣ и изъ политическихъ видовъ, признавались дѣйствительными только тогда, когда супруги по достиженіи возраста отъ 12 до 14 лѣтъ, добровольно соглашались на бракъ, совершали вторичный обрядъ бракосочетанія и утверждали его самымъ дѣломъ. Притомъ духовенство представляло ей, какъ великую заслугу передъ церковью, если ея содѣйствіемъ обращенъ будетъ въ христіанство цѣлый народъ язычниковъ, надъ обращеніемъ котораго тщетно трудился полтора вѣка славный Тевтонскій орденъ. Глубоко набожная Ядвига чувствовала всю силу этихъ доводовъ, но ея приближенные успѣли внушить ей непобѣдимое отвращеніе къ Ягеллѣ, котораго они представляли ей чудовищемъ по наружности и по чувствамъ, убійцею своего дяди и благодѣтеля. Разумѣется, что находились люди, которые представляли ей жениха ея и въ совершенно иномъ видѣ. Колеблясь между этими разнорѣчивыми извѣстіями, онѣ отправила на встрѣчу къ нему, подъ предлогомъ привѣтствія, Завишу изъ Олесницы, которому поручила лично удостовѣриться насчетъ Ягелла и разсѣять ея сомнѣнія. Завиша встрѣтилъ литовскаго князя не далеко отъ Сендоміра, видѣлъ его, былъ даже съ нимъ въ банѣ, и изъ этого свѣдѣнія не вынесъ ничего кромѣ весьма лестныхъ для жениха Ядвиги понятій.
   Новый "панъ королевства Польскаго" ѣхалъ съ большою свитой князей и вельможъ литовскихъ; по мѣрѣ приближенія его къ Кракову свита эта увеличивалась польскими панами, которые одинъ за другимъ спѣшили къ нему на встрѣчу. Привѣтствуя его, они однакожь не забывали и интересовъ страны: Ягелло обѣщалъ, какъ мы знаемъ, возвратить Польшѣ отнятыя у нея владѣнія, соединить съ нею Литву неразрывнымъ образомъ, но для большаго удостовѣренія они настояли, чтобы князья Гедиминовичи, его родные и двоюродные братья, были выданы заложниками въ точномъ исполненіи этихъ обязательствъ. Между тѣмъ поѣздъ приблизился къ Кракову, и 12 Февраля (1386) Ягелло вступилъ торжественно въ этотъ городъ, и представился своей невѣстѣ.
   Обрядъ св. крещенія долженъ былъ предшествовать бракосочетанію; поэтому онъ былъ назначенъ въ самомъ безотлагательномъ времени, именно черезъ три дня по прибытіи Ягелла. 15 Февраля, пять внуковъ Гедимина получили христіанскія имена: Ягелло названъ Владиславомъ, Вигундъ -- Александромъ, Коригелло -- Казиміромъ, Свидригайло -- Болеславомъ, наконецъ Витовтъ, принимавшій уже христіанство дважды, одинъ разъ латинскаго, другой восточнаго исповѣданія, названъ Александромъ. На третій день послѣ этого въ каѳедральномъ краковскомъ соборѣ провозглашено о недѣйствительности брака Ядвиги съ Вильгедьмомъ Габсбургскимъ, и совершенъ обрядъ вѣнчанія ея съ Владиславомъ Литовскимъ. Вслѣдъ затѣмъ новый панъ королевства обнародовалъ манифестъ, которымъ опредѣлялось, что 1) всѣ достоинства и должности будутъ раздаваемы не иначе, какъ шляхтѣ той страны, гдѣ находится упразднившаяся должность или достоинство, и притомъ не иначе, какъ съ согласія мѣстной шляхты; 2) всѣ королевскіе замки и староства, большіе и малые, будутъ отдаваемы въ управленіе только польской шляхтѣ, рожденной въ королевствѣ; 3) издержки по службѣ внѣ предѣловъ Польши, относятся насчетъ короля, а за службу внутри этихъ предѣловъ онъ обязывается вознаграждать только важнѣйшіе убытки, и выкупать плѣнныхъ; но плѣнные, взятые у непріятеля, принадлежатъ королю; 4) кромѣ военной службы, каждый кметь земель шляхетскихъ или монастырскихъ обязанъ платить королю по два гроша съ лана земли; 5) королевскіе судьи уголовныхъ дѣлъ, и вообще королевскіе администраторы (oprawcy) навсегда уничтожаются.
   Если сравнить эти привилегіи съ тѣми, которыя шляхта выговорила себѣ на кошицкомъ съѣздѣ, то мы замѣтимъ очень важныя и характеристическія различія. Лудовикъ обязывался раздавать извѣстныя должности, и притомъ только въ двадцати трехъ городахъ туземцамъ, безъ означенія сословій и безъ согласія земства; Владиславъ -- однимъ шляхтичамъ, и притомъ съ согласія шляхты. Кошицкое условіе обязывало шляхту къ военной службѣ внутри польскихъ предѣловъ, безъ всякаго вознагражденія; теперь издержки не только заграничныхъ походовъ, но и внутренней службы, снимались съ шляхты. Тамъ опредѣлена была двухъгрошовая подать со всѣхъ земель безразлично, тутъ только съ земель обрабатываемыхъ кметями шляхетскихъ и духовныхъ земель. Такимъ образомъ шляхта пріобрѣтала огромнѣйшія права. Кромѣ того, и можетъ-быть важнѣе всего предшествующаго, было то, что актомъ, возводившимъ Ягелла на престолъ, полагалось начало избирательной Формѣ правленія. Въ этомъ актѣ предлагалась корона ему лично, о потомствѣ его не говорилось ни слова.
   Вслѣдъ за объявленіемъ этого акта, именно 8 марта совершено коронованіе, а черезъ три дня послѣ того и бракосочетаніе Ягелла съ Ядвигой, сопровождавшіяся большими пирами и угощеніями. Въ день этого послѣдняго торжества, за столъ сѣло однѣхъ дѣвицъ пятьсотъ: можно поэтому вообразить, какъ велико было число всѣхъ приглашенныхъ. Во время стола пѣсенники пѣли, плясуны плясали, фокусники показывали фокусы, маски расхаживали по заламъ; послѣ обѣда были танцы, прерываемые турнирами и конскими скачками, и все это продолжалось нѣсколько дней. Между тѣмъ на пановъ, особенно на тѣхъ, которые способствовали соединенію Ягелла съ королевой польскою, сыпались милости. Въ то же время заключено нѣсколько браковъ между польскими и литовскими знатнѣйшими Фамиліями: дочь Опольскаго князя Владислава выдана за брата Ягелла, Вигунда-Александра; сестра короля, Александра, за Мазовецкаго князя Земовита, а одна изъ его племянницъ за Якуша, князя Ратиборскаго.
   Великая Польша принимала однакожь во всемъ этомъ весьма мало участія. Тамошняя шляхта не была довольна вступленіемъ на престолъ ни Ядвиги, ни Ягелла. Бартошъ, нѣкогда приверженецъ Земовита, во время смутъ занявшій отъ его имени нѣсколько королевскихъ замковъ, теперь, по примиреніи Мазовецкаго князя съ короною, не сдавалъ ихъ; въ то же время судья познаньскій Янъ изъ Венетіи (Wenecia), прозванный венецкимъ дьяволомъ, производилъ грабежи и безпорядки всякаго рода. Для успокоенія этого края Ягелло съ супругой своею и съ внушающимъ уваженіе отрядомъ войска отправился въ Великую Польшу. Въ Гнѣзно уже обнаружилось со противленіе. На основаніи стародавнихъ обычаевъ, король потребовалъ для своего стола припасы отъ окрестныхъ жителей, а какъ отъ исполненія этого начали уклоняться, то онъ, по совѣту своихъ приближенныхъ, приказалъ забрать скотъ силой. Тогда въ городъ нахлынули крестьяне умолять о возвращеніи забраннаго скота, а одинъ изъ тамошнихъ священниковъ -- человѣкъ, не давно выпущенный изъ тюрьмы за кражу,-- наложилъ на гнѣзненскіе костелы запрещеніе. Это случилось передъ наступленіемъ Пасхи, и произвело тѣмъ сильнѣйшее впечатлѣніе. Ягелло принужденъ былъ уступить: по ходатайству Ядвиги, скотъ былъ возвращенъ поселянамъ, и храмы отворились.
   Въ Познани былъ открытъ королемъ судъ, для прекращенія вражды между Наленчами и Гжималами, что ему и удалось удовлетвореніемъ честолюбія главнѣйшихъ членовъ той и другой партіи: Домаратъ былъ оставленъ познаньскимъ каштеляномъ, а Бартошъ -- тамошнимъ воеводою. Успокоивъ и примиривъ эт и два долго враждовавшіе лагеря, Ягелло могъ уже дѣйствовать съ большею свободой: Янъ изъ Венетіи былъ удаленъ отъ должности судьи познаньскаго, заключенъ въ тюрьму, и имѣнія его отписаны въ казну, а какъ венецкій дьяволъ былъ вообще ненавидимъ въ той сторонѣ, то строгость, обнаруженная въ отношеніи къ нему, произвела весьма благопріятное впечатлѣніе, и спокойствіе мзло-по-малу водворилось.
   Между тѣмъ вѣкорчинѣ (въ Малой Польшѣ) собирался сеймъ; здѣсь король долженъ былъ въ первый разъ увидѣть всю свою шляхту, а собранная шляхта -- въ первый разъ увидѣть своего короля. Ягелло подтвердилъ здѣсь, уже въ качествѣ короля, права, данныя имъ до коронаціи, когда онъ назывался только "паномъ и опекуномъ короны польской."
   Но пока все это происходило, Нѣмецкій орденъ, весьма недовольный союзомъ Литвы съ Польшей, началъ вредить имъ. Горячо вступаясь за оскорбленіе принца габсбургскаго, онъ разослалъ о томъ протесты ко всѣмъ дворамъ, внушая имъ въ то же время, что крещеніе Ягелла было только внѣшнемъ обрядомъ; не довольствуясь этимъ, орденъ вошелъ въ сношеніе съ Андреемъ Вингольтомъ и съ Святославомъ, княземъ смоленскимъ, которые вмѣстѣ съ ливонскими рыцарями, вторглись въ Литву и овладѣли Лукомлемъ и Полоцкомъ. Но на помощь изнемогавшей Литвы явились польскіе полки, прискакалъ Витовтъ, и Святославъ потерпѣлъ жестокое пораженіе, а Полоцкъ и Лукомль были возвращены. Этимъ впрочемъ не ограничилась вражда ордена; но и Ягелло съ своей стороны старался оградить себя, заключилъ союзъ съ Венгріей и снискалъ благоволеніе римскаго папы, воспользовавшись его неудовольствіемъ противъ вѣнскаго двора за сношенія его съ антипапою авиньйонскимъ.

-----

   Краковскимъ договоромъ, заключеннымъ, какъ мы видѣли, при самомъ началѣ дѣла объ избраніи Ягелла, между прочимъ было условлено крещеніе Литвы и присоединеніе ея, вмѣстѣ съ завоеванными ею русскими землями, къ Польшѣ. Русскія земли эти были Бѣлоруссія, Волынь и часть нынѣшней Подоліи; юго-западную часть бывшаго Галицкаго княжества, какъ сказано выше, Лудовикъ прирѣзалъ къ Венгріи. Польскіе политики не теряли изъ виду присоединить къ Польшѣ, при первомъ удобномъ случаѣ, эту страну.Но это надо было пока отложить всторону, потому что всеобщее вниманіе было обращено на крещеніе литовскаго народа.
   Чтобы совершить это святое дѣло съ полною свободой, Ягелло открылъ переговоры съ орденомъ, и по первымъ осеннимъ морозамъ (1386) выѣхалъ съ многочисленною свитой въ свою наслѣдственную отчину. Его сопровождалъ архіепископъ гнѣзненскій и большое число ксендзовъ, а особенно францисканскихъ монаховъ. Въ концѣ октября король прибылъ въ Луцкъ, а оттуда, въ половинѣ ноября, направился на сѣверъ, къ Нѣману. Наступила уже зима. Литва малолюдная, лѣсистая и болотистая, имѣла въ это время еще болѣе печальный видъ нежели обыкновенно; великолѣпный поѣздъ королевскій слѣдовалъ по замерзшимъ болотамъ, обнаженными лѣсами, безъ дорогъ, держа направленіе по звѣздамъ. Но эти лѣса, эти холмы, эти равнины весьма часто носили священный характеръ, будучи посвящены божествамъ литовскимъ или служа для нихъ любимымъ мѣстопребываніемъ.... Все это должны были уничтожить и измѣнить крестъ и кропило латинскаго духовенства.
   Литовцы въ это время отдыхали послѣ продолжительныхъ осеннихъ пиршествъ, которыя предписывались ихъ религіей, и прибытіе католическихъ миссіонеровъ не пробудило въ нихъ, какъ можно бы ожидать, непріязненнаго чувства; напротивъ, пышность королевскаго поѣзда привлекала толпы людей, провожавшихъ его съ дѣтскимъ любопытствомъ. Притомъ, по примѣру перваго проповѣдника въ западно-славянскихъ земляхъ, Св. Оттона, и его послѣдователей, приносившихъ вмѣстѣ съ проповѣдью запасъ золотыхъ и серебряныхъ монетъ, суконъ, головныхъ уборовъ и т. п., вслѣдъ за королемъ двигался обозъ съ различными подарками и особенно сукнами, что было и здѣсь не малою приманкой. Притомъ въ Литвѣ существовало преданіе, пророчившее паденіе язычества именно около времени, о которомъ здѣсь идетъ рѣчь. Когда въ Вильнѣ строилось капище, строитель его, какой-то князь, спрашивалъ славное въ Жмуди прорицалище: долго ли простоитъ оно? и получилъ отвѣтъ, что оно простоитъ столько же времени, сколько и самое язычество; вмѣстѣ съ тѣмъ князь получилъ извѣстное число кирпичей съ мистическими на нихъ знаками, съ тѣмъ чтобъ изъ нихъ по одному ежегодно вкладывать въ стѣну. Въ теченіе ста двадцати одного года это строго соблюдалось, и въ настоящемъ году слѣдовало положить послѣдній кирпичъ, на которомъ притомъ было изображено два креста.
   Въ началѣ 1387 года Ягелло прибылъ въ Вильно. Городъ этотъ представлялъ рѣзкую противоположность съ остальною страной, особенно та часть его, которая называлась княжескимъ Вильномъ, и была прекрасно застроена и защищена двумя замками,-- однимъ на вершинѣ Турьей горы, и другимъ у ея подошвы. Здѣсь же находились княжескія палаты, башня, съ которой жрецы говорили народу, колоссальная статуя Перкуна, а на такъ-называемомъ лугу Святогора горѣлъ неугасающій огонь Жнича,-- величайшая святыня литовской религіи. На берегу Виліи зеленѣла священная роща, а на противоположной сторонѣ, на Антоколѣ (одно изъ предмѣстій Вильна), возвышалось капище, позади котораго начинались хаты. Литовцевъ. Это была языческая часть города. На другой сторонѣ рѣки безъ всякаго порядка были разбросаны на огромномъ пространствѣ бѣдныя хижины посреди садовъ, луговъ и огородовъ -- жилища Русскихъ, Нѣмцевъ, Татаръ и Евреевъ, изъ которыхъ какъ первые, такъ и вторые имѣли по церкви и. по монастырю; тамъ же находился и обширный дворъ, въ которомъ велась дѣятельная торговля, бывшая главнымъ образомъ въ рукахъ Лифляндцевъ и Прусаковъ.
   Приступая къ обращенію своего народа, говоритъ Шайноха, Ягелло дѣйствовалъ по искреннему убѣжденію; принявъ святое крещеніе, онъ сдѣлался весьма набоженъ; частица св. креста, нѣкогда похищенная изъ Польши во время одного изъ на бѣговъ литовскихъ, стала предметомъ его усерднаго поклоненія; передъ рѣшеніемъ на какое-нибудь важное дѣло, онъ не рѣдко совершалъ пѣшкомъ путешествія съ благочестивою цѣлью; во время сраженій молился на колѣнахъ, и куда бы ни ѣхалъ, бралъ съ собою походную церковь. Поэтому онъ горячо принялся за дѣло. Въ концѣ поста былъ имъ собранъ совѣтъ изъ первѣйшихъ польскихъ духовныхъ и свѣтскихъ сановниковъ и изъ литовскихъ князей, на которомъ были утверждены начала и основанія обращенія Литвы. Положено было крестить не только однихъ язычниковъ, но и тѣхъ схизматиковъ, которые держались такъ-называемой ереси манихеизма. Эта ересь была сильно распространена въ Литвѣ, проникла туда изъ Босніи и поддерживалась бѣглыми русскими священниками, такъ что, говоритъ Шайноха, мудрено опредѣлить, что въ этой ереси преобладало: язычество или христіанство. Впрочемъ истреблять ее было предположено только между собственно литовскимъ народонаселеніемъ, не трогая русскихъ подданныхъ литовскаго государя. Постановленіе по этому предмету было выражено слѣдующимъ образомъ: "....мы постановили: всѣхъ природныхъ жителей Литвы обоего пола, всѣхъ состояній, званій и степеней, которые живутъ въ нашихъ литовскихъ и русскихъ областяхъ, склонить и привлечь къ католической вѣрѣ и повиновенію святой римской церкви, къ какому бы кто исповѣданію предъ симъ ни принадлежалъ."
   Для "привлеченія же и склоненія" Литовцевъ было признано самымъ дѣйствительнымъ средствомъ -- воззваніе къ мірскимъ выгодамъ. Объявлено было, 1) что всѣ принявшіе св. крещеніе получаютъ полное право владѣть недвижимою собственностью, на правахъ коронной (польской) шляхты; 2) что они будутъ получать скорый и правый судъ; 3) что имъ предоставляется свобода выдавать за кого хотятъ своихъ дочерей, племянницъ и родственницъ, чего въ прежнія времена литовскіе князья и бояре не могли дѣлать безъ согласія великаго князя; женѣ католичкѣ дозволялось, по смерти мужа, владѣть его имѣніемъ, которое, въ случаѣ вторичнаго ея брака, должно переходить къ дѣтямъ покойнаго; 4) всѣ бояре (bojarowie) увольняются отъ всякихъ работъ, кромѣ постройки королевскихъ замковъ; {Равенство передъ волей великаго князя было такъ велико ней Литвѣ, говоритъ Шайноха, что относительно исполненія личныхъ повинностей не было различія между боярами и простолюдинами.} 5) отступникъ римско-католической вѣры теряетъ всѣ вышеизложенныя права.
   Совокупно съ мѣрами прельщенія были приняты и мѣры принудительныя. Черезъ два дня послѣ акта, содержаніе котораго сейчасъ изложено, объявлено было, что тотъ, кто осмѣлится сопротивляться велико-княжескому повелѣнію, будетъ подвергаемъ тѣлесному наказанію, которое въ послѣдствіи и прилагалось, и притомъ съ такою щедростію, что иногда обращалось въ смертную казнь. Запрещалось новообращеннымъ вступать въ браки съ схизматиками, а еслибъ это случилось, то мужъ или жена, зараженные ересью, имѣли быть обращены, хотя бы и посредствомъ насилія, на истинный путь, ибо -- сказано въ актѣ: "если до сего времени злые имѣли возможность принуждать добрыхъ ко злу, то тѣмъ болѣе теперь добрые должны имѣть возможность и должны склонять злыхъ къ добру."
   Эти слова явно направлены, говоритъ Шайноха, противъ грековосточныхъ проповѣдниковъ, изъ чего должно заключить, что между ними и католическими существовало въ Литвѣ издавна соперничество; въ прежнія времена преобладаніе было на сторонѣ первыхъ,-- теперь наступало время торжества вторыхъ. Францисканскіе монахи были здѣсь уже изстари, а потому одинъ изъ нихъ, Андрей Басило (Wasilo) былъ возведенъ въ санъ виленскаго архіепископа. Какъ виленскій капитулъ, такъ и четыре устроенные при немъ прихода были щедро одарены Ягелломъ. Наконецъ пр иступлено было къ Фактическому истребленію язычества и его святыни: ближайшіе къ Вильнѣ жители были потребованы въ назначенный день, и въ ихъ присутствіи, при глубокомъ, но безмолвномъ ихъ ужасѣ, залитъ былъ священный огонь Жнича, срублены священные дубы, истреблены обожаемые ужи и ящерицы.... и какъ гнѣвъ боговъ не обнаружился никакимъ грознымъ явленіемъ, какъ "боги безмолвствовали", то бѣдные Литовцы усомнились въ ихъ силѣ и объявили готовность креститься. Тогда католическое духовенство занялось преподаваніемъ имъ догматовъ христіайства, въ чемъ помогалъ ему и самъ новообращенный король. Разумѣется, некогда было много съ ними распространяться; адепты были скоро признаны достаточно проникнутыми благодатію, и обрядъ крещенія надъ ними былъ совершенъ, причемъ каждому новообращенному было выдано по новой бѣлой суконной одеждѣ; а такъ какъ вѣсть объ этомъ не замедлила распространиться по всей странѣ, то скоро нахлынули въ Вильно толпы охотниковъ креститься. Духовенству уже не доставало времени заниматься съ каждымъ изъ нихъ особо, а потому ихъ крестили массами, отдѣляя только мущинъ отъ женщинъ; окрещенные сегодня получали имя Ивановъ, завтра Петровъ и т. д. Ревность къ ббращенію была такъ велика, что многіе приходили по нѣскольку разъ, и черезъ нѣсколько времени приготовленныхъ одеждъ оказалось уже недостаточно.
   Почти то же самое повторилось по всему пространству Литвы, которую неутомимый Ягелло изъѣздилъ по всѣмъ направленіямъ. Когда такимъ образомъ дѣло обращенія Литвы было совершено; Ягелло поспѣшилъ увѣдомить о томъ святѣйшаго папу, а самъ сталъ собираться въ обратный путь, наименовавъ великимъ княземъ своей отчины брата своего Скригеллу, а себѣ предоставивъ званіе верховнаго князя (xiaze najwyszszy).

-----

   Не болѣе года прошло съ тѣхъ поръ, какъ передъ почтительною Ядвигой были заперты врата краковскаго замка, а многое измѣнилось и вокругъ нея, и въ ней самой. "Увяли цвѣты молодости, веселость и жажда удовольствій"; мѣсто ихъ заняло постоянное религіозное настроеніе, хотя ей было только шестнадцать лѣтъ. Насильственный бракъ съ Ягелломъ, насильственная разлука съ Вильгельмомъ и наконецъ несчастія, постигшія ея мать, которая вслѣдствіе переворотовъ въ Венгріи подверглась заключенію, а потомъ и смерти, преждевременно состарили Ядвигу и сосредоточили ея душу.
   Но эти же самыя смуты, которыя происходили въ Венгріи и которыя горько оплакивала Ядвига, радовали польскихъ патріотовъ, видѣвшихъ въ нихъ благопріятный случай возвратить Червонную Русь, несправедливо присвоенную Лудовикомъ. Возвращеніе этой страны подъ скипетръ польскій, говоритъ Шайноха, было согласно съ желаніемъ самихъ Галичанъ, и генеральный ихъ староста, Эмерикъ Бубекъ, Венгерецъ, имѣвшій родственныя связи въ Малой Польшѣ, былъ вѣрнымъ органомъ ихъ воли. Поэтому въ то время, какъ Ягелло крестилъ Литву, королева вступила въ предѣлы Червонной Руси, и безъ всякаго сопротивленія заняла Львовъ. Оттуда она, какъ законная обладательница всей страны, разослала манифестъ, объявлявшій даруемыя жителямъ льготы. Въ Львовѣ, напримѣръ, процвѣтавшемъ торговлею, были отмѣнены всѣ пошлины и налоги, установленные венгерскимъ правительствомъ, возвращены всѣ городскія земли, отобранныя управлявшимъ страною Владиславомъ Опольчикомъ, и приняты мѣры, чтобы купцы, производившіе транзитную торговлю, не могли миновать городъ. Во всей странѣ одинъ только Галичъ оказалъ было сопротивленіе, но и онъ скоро отворилъ ворота прибывшему между тѣмъ Ягеллу.
   Такимъ образомъ совершилось мирное присоединеніе Червонной Руси; но это было только началомъ присоединеній. Подолія, "эта прекраснѣйшая страна Европы", была тогда совершенною пустыней. Посреди обнаженныхъ полей стояли одинокіе замки: Каменецъ, Брацлавъ и др., находившіеся въ рукахъ литовскихъ князей Коріатовичей, подверженные безпрестаннымъ набѣгамъ Татаръ. Эта плодоносная пустыня тре 50вала прежде всего заселенія и болѣе дѣйствительной обороны отъ Татаръ, и потому, говоритъ Шайноха, охотно приняла Поляковъ, которые могли скорѣе доставить ей защиту нежели Литовцы. Ягелло отдалъ ее нѣсколькимъ малопольскимъ вельможамъ, наиболѣе содѣйствовавшимъ соединенію его съ Ядвигой, и множество народа стало переселяться изъ Мазовіи и Волыни, какъ туда, такъ и въ Червонную Русь, надъ которыми общее управленіе было поручено зятю бывшаго генеральнаго старосты Бубека, Яську изъ Тарнова.
   Занятіе Червонной Руси Польшей произвело было нѣкоторыя недоразумѣнія между Ядвигой и ея сестрою, Маріей, утвердившеюся между тѣмъ на венгерскомъ престолѣ; но оно не имѣло серіозныхъ послѣдствій. Эти пріобрѣтенія сопровождались гораздо болѣе серіозными послѣдствіями для знаменитаго сына Кейстутова, Витовта.
   Витовтъ возвратился изъ Пруссіи за нѣсколько лѣтъ передъ этимъ, и получилъ въ удѣлъ Гродненское княжество, съ тѣмъ чтобъ отказаться отъ всякихъ притязаній на наслѣдственную свою отчину, Троки; Ягелло же съ своей стороны обѣщалъ дать ему современемъ Любартовъ удѣлъ, Волынь. Это обѣщаніе однакожь не только не было исполнено, а въ Луцкій замокъ, гдѣ было дозволено Витовту жить, присланъ былъ польскій каштелянъ. Витовтъ жаловался на это, но возбудилъ только неудовольствіе противъ себя и даже подозрѣніе Ягелла, который приказалъ бдительно наблюдать за нимъ и стѣснялъ его во всѣхъ отношеніяхъ. Жалуясь на это, Витовтъ писалъ: "Даже дитя мое, мою дочь, не позволили мнѣ выдать за кого я хотѣлъ, изъ опасенія, чтобъ я черезъ этотъ бракъ не пріобрѣлъ друзей и союзниковъ... Однимъ словомъ, заключалъ онъ, я былъ совершенный невольникъ Ягелла, а братъ его, Скригелло, владѣтель моихъ наслѣдственныхъ Трокъ, покушался на мою жизнь."
   Первая половина этой жалобы относилась къ тому сопротивленію, которое встрѣтилъ Витовтъ желанію своему выдать за великаго князя московскаго, Василія Дмитріевича, свою дочь, Софію; и это было для него тѣмъ чувствительнѣе, что онъ имѣлъ, говоритъ Шайноха, возвышенный умъ и благородную душу, полную довѣрія и дружбы, былъ впечатлителенъ какъ женщина; вообще въ немъ было много женскаго: онъ былъ малъ ростомъ, нѣжнаго сложенія и не имѣлъ волосъ на подбородкѣ; "этотъ великій человѣкъ, мудрый, полный творческихъ силъ и предусмотрительности", принужденъ былъ какъ рабъ исполнять волю такого обыкновеннаго человѣка какъ Ягелло. Онъ долженъ былъ кромѣ того подчиняться грубому, пьяному, жестокому Скригеллу, который умѣлъ снискать неограниченное довѣріе своего брата. Поддерживаемый народонаселеніемъ восточнаго исповѣданія, своими единовѣрцами, онъ мало радѣлъ о благосостояніи собственно Литовцевъ. Все это глубоко чувствовалъ этотъ "литовскій Локѣтекъ", оскорбляемый и какъ человѣкъ, и какъ патріотъ, и наконецъ какъ отецъ семейства, который видѣлъ, что маленькое его Гродненское княжество не обезпечиваетъ его дѣтей. Онъ вошелъ наконецъ въ тайные переговоры съ Нѣмецкимъ орденомъ, и искалъ только случая сбросить съ себя тяжкую зависимость {Въ отношеніи къ Витовту, какъ и къ Ягеллу, едва ли справедливъ нашъ авторъ. Нельзя конечно отрицать ума, способностей и геройскаго духа въ сынѣ Кейстута, несправедливо было бы также слишкомъ строго судить его, прилагая къ его дѣйствіямъ маштабъ нынѣшнихъ понятій; но предполагать "благородную душу, полную довѣрія и дружбы" въ человѣкѣ, который столько разъ измѣнялъ, что ему безъ заложниковъ уже не вѣрили, какъ мы ниже увидимъ, который мѣняетъ союзниковъ какъ одежду, и котораго, что бы ни говорилъ Шайноха, мудрено не заподозрить въ намѣреніи измѣнить послѣ другихъ и Ягеллу,-- предполагать, говорю, довѣрчивую и готовую къ дружбѣ душу въ такомъ человѣкѣ, кажется, очень мудрено.}. Этотъ случай представился. Скригелло былъ въ отсутствіи въ Полоцкѣ; въ Вильнѣ оставался его братъ Корибутъ, у котораго Витовтъ выпросилъ позволеніе отпраздновать какой-то семейный праздникъ въ виленскомъ замкѣ. Подъ этимъ предлогомъ надѣялся онъ ввести туда достаточное количество вооруженныхъ людей и съ помощію ихъ овладѣть замкомъ, а вслѣдъ за тѣмъ и городомъ. Этой послѣдней цѣли онъ надѣялся достигнуть, разчитывая на многочисленность преданныхъ ему виленскихъ жителей; но разчетъ его оказался невѣрнымъ; Виленцы были довольны соединеніемъ Литвы съ Польшею, и отказались содѣйствовать Витовту, а одинъ нѣмецкій рыцарь, провѣдавъ о его замыслахъ, извѣстилъ о нихъ Корибута, который успѣлъ принять свои мѣры.
   Послѣ этого положеніе Витовта стало еще хуже, и ему не оставалось ничего болѣе, какъ кинуться въ объятія прусскаго ордена, которому онъ принужденъ былъ отдать, въ видѣ ручательства за искренность своего союза, двухъ родныхъ братьевъ, сестру, жену съ дѣтьми и болѣе ста бояръ своихъ: такъ недовѣрчивы были въ отношеніи къ нему рыцари со времени его измѣны ордену, предшествовавшей примиренію его съ Ягелломъ. Обезпечивъ себя такимъ образомъ, орденъ обязался покорить для Витовта всю Литву, но съ тѣмъ однако, что онъ будетъ владѣть ею какъ вассалъ ордена. Съ своей стороны Жмудь пожелала соединиться съ нимъ и поддержать его, подъ условіемъ, чтобъ ее оставили въ язычествѣ. Обдѣлавъ все это втайнѣ, Витовтъ съ нѣмецкими дружинами раннею весной 1390 года, вторгся въ Литву; но счастіе ему не благопріятствовало, Ягелло вездѣ одолѣвалъ его, и занялъ принадлежавшій ему Брестъ и самое Гродно. Впрочемъ это было только началомъ войны; лѣтомъ она разгорѣлась, прусскіе и ливонскіе рыцари сильно потѣснили Скригелла, и осадили Виленскіе замки, изъ которыхъ одинъ былъ взятъ, а одинъ удержался, благодаря мужеству Поляка-каштеляна и польскаго же гарнизона.
   Между тѣмъ умеръ великій магистръ Цольнеръ, и его мѣсто занялъ Конрадъ Валленродъ, который съ наступленіемъ 1391 года самымъ энергическимъ образомъ принялъ сторону Витовта. Изъ всѣхъ странъ Европы подъ его знамена стеклись именитые рыцарй; на "почетный столъ", которымъ онъ угощалъ своихъ гостей близь Ковно, издержано до полумилліона гривенъ; походъ открылся, и до 70.000 воиновъ вторглось въ предѣлы Литвы. Эта несчастная страна, раззоренная прошлогоднею войной, не успѣла обсѣменить полей, и въ ней открылся повсемѣстный голодъ. Ягелло въ этихъ обстоятельствахъ дѣйствовалъ очень благоразумно; онъ отправилъ въ Литву цѣлые транспорты пищи и одежды; не любимаго въ Вильнѣ Скригелла перевелъ въ Кіевъ, и посадилъ на его мѣсто Александра-Вигунта, единственнаго способнаго человѣка между своими братьями; оборона же собственно виленскаго замка была поручена Малополянину, Яську изъ Олесницы. Этотъ чужеземецъ прибѣгъ къ мѣрѣ жестокой, но которая однакожь остановила непріятеля: онъ опустошилъ всю страну около Вильно и Трокъ. Рыцари, не находя средствъ для прокормленія какъ себя такъ и коней своихъ, принуждены были отступить, но за то Витовтъ овладѣлъ нѣсколькими литовскими городами и замками; онъ ожидалъ помощи отъ своего зятя, Василія Дмитріевича, а между тѣмъ умеръ Вигунтъ, на котораго возлагались большія надежды, и умеръ, какъ полагали отъ яда. Ягелло открылъ тогда переговоры съ своимъ двоюроднымъ братомъ, обѣщая возвратить ему не только наслѣдственный удѣлъ, но и сдѣлать его великимъ княземъ Литвы. Витовтъ примирился на этихъ условіяхъ, но это соглашеніе было содержимо до времени втайнѣ, чтобы дать возможность Витовту выручить мало-по-малу своихъ аманатовъ и тѣмъ вѣрнѣе обмануть рыцарей. Въ самомъ дѣлѣ Витовту удалось захватить вскорѣ послѣ этого одинъ изъ замковъ, который онъ до основанія сжегъ, а гарнизонъ его и прочихъ обитателей взялъ въ плѣнъ; другіе замки и города, бывшіе во власти ордена, были взяты открытою силой, и въ короткое время Витовтъ очистилъ все Полѣсье, вступилъ въ Вильно, гдѣ польскій комендантъ встрѣтилъ его съ почестями, а потомъ отправился на встрѣчу къ Ягеллу, который, вмѣстѣ съ супругой, находился въ предѣлахъ литовскихъ. Здѣсь, въ городѣ Островѣ, оба брата встрѣтились и протянули другъ другу руку; пріѣхалъ и Скригелло. Витовтъ отказался отъ своихъ правъ на нѣкоторую часть Волыни, обѣщанной ему послѣ смерти Любарта, которая была присоединена къ удѣлу Скригелла; за то онъ былъ сдѣланъ наслѣдственнымъ княземъ Троцкимъ и намѣстникомъ короля въ Литвѣ, съ титломъ великаго князя. Примиреніе это произошло при дѣятельномъ посредничествѣ Ядвиги, къ которому и на будущее время, въ случаѣ какихъ-либо недоразумѣній, постановлено было обращаться. Витовтъ признавалъ ее верховною покровительницей, чести и славѣ которой обѣщался содѣйствовать; обязывался находиться въ постоянномъ союзѣ съ Польшей и жить въ единодушіи съ Скригелломъ, и поддерживать его противъ всѣхъ его враговъ, развѣ только еслибъ онъ возсталъ противъ Польши. Изъ Острова оба примирившіеся дворы отправились въ Вильно, гдѣ епископъ Андрей короновалъ Витовта и съ той поры до самой смерти новаго великаго князя онъ жилъ въ величайшемъ согласіи съ своимъ двоюроднымъ братомъ.
   Такимъ образомъ пострадали только интересы нѣмецкихъ рыцарей. Не оставляя еще своихъ притязаній на Литву, они дѣлали въ нее нѣсколько вторженій, но убѣдясь въ невозможности утвердиться въ ней, заключили съ Витоэтомъ въ 1398 году вѣчный миръ, который послѣ долгаго періода тревогъ и страданій возвратилъ Литвѣ возможность обратиться къ развитію внутренняго своего благосостоянія. Не имѣя прямыхъ наслѣдниковъ, великій князь сдѣлался и былъ до самой своей смерти отцомъ Литовцевъ.
   Умиротвореніемъ Литвы, связанной политически съ Польшей, и присоединеніемъ Червонной Руси, Ягелло исполнилъ часть обязательствъ, данныхъ при своемъ избраніи; оставалось еще присоединить тѣ обширныя земли, которыми владѣлъ Владиславъ Опольскій, отчасти по милости короля Лудовика.

-----

   Въ первыхъ числахъ іюля 1392 года, въ то самое время, когда Ягелло съ Ядвигой ѣхали Для свиданія и окончательнаго примиренія съ Витоэтомъ, прокрадывался черезъ Польшу глушью и проселками, съ юга на сѣверъ, какой-то купецъ. Прибывъ въ Маріенбургъ, онъ сбросилъ съ себя дорожную одежду и тогда оказалось, что это былъ не кто иной, какъ Владиславъ, свѣтлѣйшій князь Опольскій, Велюнскій, Добжинскій и Куявскій. Очевидно, важныя причины побудили его къ подобнаго рода путешествію: дѣйствительно онъ прибылъ туда для свиданія съ великимъ магистромъ по дѣлу серіозному. Блаженной памяти Лудовикъ Венгерскій вымѣнялъ у него Червонную Русь, вмѣсто которой далъ ему землю Добжинскую; поэтому, объяснялъ онъ магистру, земля эта не можетъ принадлежать королевѣ польской, и если отъ кого-нибудь должна зависѣть, то единственно отъ новаго короля венгерскаго или его супруги, Маріи, наслѣдницы дарителя. Магистръ одобрительно слушалъ его, но оба собесѣдника очень хорошо знали, что Лудовикъ, отдавая Добжинскую землю Опольчику, обязалъ его присягою въ вѣрности королю польскому и коронѣ. Не считая нужнымъ показывать магистру актъ, въ которомъ это говорилось, Владиславъ показалъ ему тотъ, въ которомъ значилось, что король венгерскій Сигизмундъ дозволяетъ ему подарить, продать или заложить Добжинское княжество, по усмотрѣнію его, а особенно славному ордену Пречистой Дѣвы Маріи. Валленродъ нашелъ, что ничто не препятствуетъ ордену принять предлагаемое, и что ему не безвыгодно будетъ выдать, подъ залогъ Добжинской земли, 50.000 венгерскихъ злотыхъ.
   Послѣ этой сдѣлки новые союзники перешли къ другимъ соображеніямъ и начали обдумывать средства лишить престола Ягелла, а Польшу разобрать между собою. Опольчикъ сказалъ: "Мой панъ, король Сигизмундъ, маркграфъ моравскій и князь Горлицкій, Вильгельмъ Габсбургскій и я, мы положили между собою вторгнуться въ Польшу; въ этомъ намъ поможетъ и король римскій." Когда же Валленродъ сказалъ, что не знаетъ какъ отвѣчать на это предложеніе, Владиславъ возразилъ: "Дѣйствительно, подумайте прежде хорошенько; тѣмъ болѣе, что вы не знаете еще въ чемъ дѣло. Мы рѣшили между собою, чтобы не было ни короля, ни королевства Польскаго; но чтобы земля отъ Калиша на сѣверъ со всею Мазовіей отошла къ Пруссіи; земли на югъ отъ Калиша: Сендоміръ, Краковъ и Червонная Русь были присоединены къ Венгріи, а земли на западъ отъ Варты -- къ римскому королю и князю горлицкому." Обдумавъ это предложеніе, магистръ сказалъ, что хотя между орденомъ и Польшей существуетъ вѣчный миръ, но что если святой отецъ и римскій императоръ поднимутъ противъ нея оружіе, тогда, конечно, ему, ордену, нельзя будетъ не пособить имъ, лишь бы онъ былъ о томъ заблаговременно увѣдомленъ,
   Разговоръ Владислава съ магистромъ остался до времени тайной, но добжинскіе жители получили приказаніе присягнуть на вѣрность ордену. Сосѣди ихъ, Великополяне, считая эту присягу доказательствомъ полнаго отчужденія Добжинскаго княжества, протестовали. Что касается короля, то онъ потребовалъ, чтобъ Опольчикъ уничтожилъ свое условіе съ великимъ магистромъ, обнадеживая его, что пожизненное владѣніе Добжинскою областію будетъ сохранено за нимъ. Но такъ какъ Владиславъ на это не согласился, а Ягелло желалъ избѣжать войны; то онъ сдѣлалъ уступку и потребовалъ отъ Опольчика только, чтобъ онъ присягнулъ въ вѣрности, хотя бы и не возвращая заложенной области. Владиславъ отказалъ и въ этомъ, и объявилъ, что присяги не дастъ, а Добжинская земля, какъ его полная собственность, перейдетъ послѣ его смерти къ родственникамъ его, силезскимъ князьямъ, и въ подтвержденіе своихъ словъ приказалъ проводить границу между своими и коронными землями. Не оставалось, слѣдовательно, другаго средства кромѣ войны; она открылась. Военныя дѣйствія не отличались, впрочемъ, особою живостію; за то тѣмъ дѣятельнѣе велись обѣими враждующими сторонами переговоры и война дипломатическая. Ягеллу удалось склонить на свою сторону дворы, помощію которыхъ хвалился передъ магистромъ Опольчикъ, а этотъ послѣдній, напротивъ, лишился содѣйствія даже и ордена, глаза котораго, Валленродъ, умеръ, уступивъ мѣсто миролюбивому Конраду Юнгингену. Тогда Ягелло сдѣлалъ сильный напоръ на своего противника, занялъ большую часть его польскихъ земель, которымъ даровалъ полное всепрощеніе, перенесъ оружіе въ его наслѣдственныя силезскія земли и осадилъ главную его резиденцію Ополье.
   Владиславъ и его два брата оказали было сопротивленіе; но скоро эти послѣдніе принуждены были просить мира, который и былъ имъ дарованъ, съ тѣмъ чтобъ они обязались не поддерживать своего брата, а дабы раздвоить ихъ интересы, имъ была роздана большая часть его силезскихъ земель. Опольчику не оставалось другой надежды, какъ на магистра; но Юнингенъ не былъ расположенъ ссориться съ польскимъ королемъ, а напротивъ, искалъ съ нимъ сближенія. Между ними даже назначенъ былъ съѣздъ, и если Ягелло не участвовалъ въ немъ, то это потому, что польскіе вельможи, боясь его вспыльчиваго нрава, уговорили его послать вмѣсто себя Ядвигу. Казалось, что это ручалось за успѣхъ переговоровъ; но рыцари оказались менѣе уступчивыми, нежели въ Польшѣ надѣялись; магистръ никакъ не соглашался признать недѣйствительность заключеннаго съ Опольчикомъ условія, а обѣщалъ только напоминать ему о скорѣйшемъ выкупѣ заложенныхъ земель. По счастію, однакожь, скоро затѣмъ послѣдовавшая смерть Владислава положила конецъ несогласіямъ: орденъ отказался отъ правъ своихъ на Добжинскую землю, съ тѣмъ чтобы Польша выплатила ему занятые 50.000 злотыхъ.
   Но казна не имѣла средствъ для уплаты такой суммы. Поэтому Ягелло разрѣшилъ собраться частнымъ сеймикамъ, на которыхъ былъ предложенъ экстраординарный налогъ и единодушно принятъ; затѣмъ послѣдовалъ общій съѣздъ, постановившій собрать по 12 грошей съ лана земли. Это былъ очень замѣчательный съѣздъ, на которомъ въ первый разъ, кромѣ пановъ и духовенства, появляются послы отъ земства, первый съѣздъ, заслуживающій названіе сейма.
   

VIII.

   Съ тѣхъ поръ какъ Ядвига, во имя самыхъ возвышенныхъ побужденій, заставила молчать свое молодое сердце, мы ее видѣли только въ политической СФерѣ дѣйствія, но всегда и вездѣ проливающею на дѣло насилія и вражды свое кроткое, благотворное вліяніе, примиряющею своего мужа съ Витоэтомъ, превлекающею Червонную Русь къ коронѣ, старающеюся утвердить согласіе между Польшей и Орденомъ. Но въ то время какъ вся Польша видѣла ее въ сіяніи величія и власти, и притомъ достойную величія и власти, а еще болѣе достойною счастія, Ядвига тяжко страдала и проливала горькія слезы. Выше было уже сказано нѣсколько словъ о смерти ея матери и смутахъ, бывшихъ въ Венгріи; мы и'не будемъ распространяться о нихъ, но скажемъ только, что сердце Ядвиги не даромъ обливалось кровью за оставленное ею въ Венгріи семейство. Оно попалось въ плѣнъ возмутившимся Хорватамъ, а когда приверженцы королевской Фамиліи осадили замокъ, въ которомъ оно было заключено, и грозили его истребленіемъ; осажденные, умертвивъ вдовствующую королеву въ глазахъ ея дочери, повѣсили ея трупъ на стѣнѣ, объявляя, что если осада не будетъ немедленно снята, то они такъ же поступятъ и съ молодою королевой.
   Но это не все. Семейная жизнь Ядвиги была полна тайныхъ, но ядовитыхъ страданій; она съ трудомъ преодолѣвала свое отвращеніе къ Ягеллу и избѣгала супружескихъ съ нимъ сношеній. Однажды ея духовникъ, во время исповѣди, сурово сталъ ей за то выговаривать; Ядвига, всегда набожная и покорная, гордо выпрямилась и приказала священнику замолчать; это показываетъ мѣру раздраженія, которое существовало между супругами. Оно конечно не могло оставаться тайною для краковскихъ вельможъ, которые искренно о томъ скорбѣли и убѣдили наконецъ какъ Ягелла, такъ и Ядвигу открыть причину ихъ семейныхъ неудовольствій. Вотъ что при этомъ оказалось. Слухъ о красотѣ Ядвиги и сказки о безобразіи ея мужа привлекали въ Краковъ множество князей и рыцарей. Они мало занимали задумчивую королеву, но за то сильно безпокоили Ягеллу, подозрительнаго и ревниваго отъ природы; между тѣмъ одинъ изъ придворныхъ, Гнѣвошъ изъ Далевицъ, желая безъ сомнѣнія овладѣть умомъ короля, извѣстилъ его, что во время пребыванія его въ Литвѣ, въ Краковѣ былъ Вильгельмъ Габсбургскій, переодѣтый купцомъ, и имѣлъ свиданія съ Ядвигою. Этого было конечно достаточно подозрительному и вспыльчивому Ягеллу, чтобъ отравлять жизнь своей супруги. Когда же все это разъяснилось, когда козни Гнѣвоша и несправедливость подозрѣній Ягелла были обнаружены, паны радные убѣдили какъ короля, такъ и королеву дать этому дѣлу громкую огласку, въ предупрежденіе всякихъ могущихъ возникнуть въ народѣ невыгодныхъ слуховъ, и предать это дѣло обыкновенному, публичному суду.
   Такимъ образомъ начался одинъ изъ самыхъ оригинальныхъ процессовъ, представляемыхъ исторіей. На основаніи Вислицкаго статута, Ядвига, пользуясь правомъ всякой благородной шляхтянки, Формально обвинила Гнѣвоша въ клеветѣ и несправедливомъ безчестіи; въ Вислицѣ собрался обыкновенный трибуналъ, и потребовалъ, чтобъ обвиненный явился лично. Что касается до королевы, то она, по праву, предоставленному женщинамъ вислицкимъ статутомъ не присутствовать лично, а ставить вмѣсто себя уполномоченнаго, избрала для этого престарѣлаго каштеляна Войницкаго, Ясько изъ Тенчина, издавна ей искренно преданнаго, и вообще уважавшагося за прямой умъ, безукоризненную жизнь, почтенную старость и краснорѣчіе. Этотъ старецъ не прежде однакожь принялъ на себя защиту королевы, какъ потребовавъ отъ нея присяги въ томъ, что она не имѣла никакой незаконной связи; но за то, убѣдившись въ ея невинности, смѣло взялся за дѣло. Законъ требовалъ, чтобы лицо, принимающее на себя подобную защиту, присягнуло само, и съ нимъ шесть, а въ важныхъ случаяхъ, двѣнадцать достойныхъ вѣры людей. Ясько не усомнился присягнуть, и съ нимъ присягнуло въ невинности королевы не только двѣнадцать знатнѣйшихъ вельможъ, но и самъ король; кромѣ того, энергическій защитникъ Ядвиги, руководясь въ этомъ случаѣ западнымъ законодательствомъ, представилъ трибуналу двѣнадцать благородныхъ шляхтичей, готовыхъ доказывать "судомъ Божіимъ" честь оклеветанной женщины. Ставъ передъ ними, Ясько громкимъ голосомъ, обращаясь къ трибуналу, обвинилъ Гнѣвоша въ томъ, что онъ "ничтожнымъ своимъ умомъ и лживыми словами обезчестилъ предъ королемъ чистое ложе и совершенную невинность супруги его; что если судъ потребуетъ, то онъ, Яська, представитъ доказательства ея невинности, а потому требуетъ, чтобы клеветникъ публично покаялся во лжи." Гнѣвошъ смутился; напрасно судьи нѣсколько разъ предлагали ему объясниться; онъ не могъ вымолвить ни слова и только умолялъ о пощадѣ. Тогда трибуналъ произнесъ приговоръ: призналъ Гнѣвоша виновнымъ въ оклеветаніи женской чести и присудилъ его, на основаніи законовъ, уплатить 60 гривенъ и публично отречься отъ своихъ словъ по установленной Формулѣ, которая оканчивалась словами: "я солгалъ какъ песъ", что и долженъ былъ представить на дѣлѣ, а именно трижды пролаять пособачьи изъ-подъ судейской лавки.
   Разумѣется, что этотъ процессъ, хоть и блистательно оправдавшій Ядвигу, глубоко огорчилъ ее; по счастію, по окончаніи его, между супругами установились лучшія прежняго отношенія, вслѣдствіе чего обнародованъ былъ въ 1387 году актъ, которымъ Ядвига требовала отъ Польши присяги на вѣрность Ягеллу и назначала его, въ случаѣ бездѣтной своей смерти, своимъ преемникомъ.
   Затѣмъ у нея оставалась еще одна причина душевной скорби: неимѣніе дѣтей. Извѣстно, что безплодіе женщины въ тѣ времена, о которыхъ здѣсь говорится, считалось не только несчастіемъ, но какъ бы наказаніемъ небеснымъ за какое-нибудь тайное беззаконіе, и нерѣдко подвергало ее не только равнодушію, но даже пренебреженію мужа. Ядвига смущалась мыслію: за какую же тяжкую вину она обречена безплодію? Она искала утѣшенія въ молитвѣ и усиленной набожности, постилась, налагала на себя обѣты, и доходила, говоритъ Шайноха, до мистической экзальтаціи и до прорицанія. Такъ, современныя извѣстія утверждаютъ, что она предсказала ордену тяжкую для него пагубную войну, которая черезъ нѣсколько лѣтъ дѣйствительно и случилась. Польскій народъ, всегда любившій свою королеву, начиналъ передъ нею благоговѣть; ея предсказанія удержали Польшу отъ войны съ Татарами, о которой скоро будетъ говориться. И вотъ, въ это-то самое время величайшей религіозной настроенности своей, Ядвига почувствовала себя беременною. Это было торжествомъ для нея и для всей націи. Немедленно было сообщено объ этомъ радостномъ обстоятельствѣ всѣмъ дружественнымъ дворамъ и, конечно прежде всѣхъ, папѣ, который изъявилъ готовность быть крестнымъ отцомъ ожидаемаго младенца. Наступила наконецъ желанная минута. Ядвига разрѣшилась, но дочерью: это уже помрачило до нѣкоторой степени ея радость, которая превратилась въ страшное горе, когда ребенокъ черезъ нѣсколько недѣль скончался. Скоро всеобщій трауръ покрылъ Польшу: вслѣдъ за младенцемъ сошла въ могилу и его мать (1399). "Мы молились, пишетъ одинъ современникъ, проливали слезы, давали обѣты, и все понапрасну!" Эти мольбы, слезы и обѣты, эта скорбь могли быть искренни, потому что Ядвига посвятила всю свою жизнь благ.у народа, пожертвовала для него всѣмъ, что было для нея драгоцѣннѣйшаго, и наконецъ думала о немъ и въ послѣднія свои минуты. Духовнымъ ея завѣщаніемъ всѣ принадлежавшія ей драгоцѣнности были предназначены на раздачу бѣднымъ или на возобновленіе Краковской академіи, основанной ея славнымъ дѣдомъ, Казиміромъ, но послѣ его смерти пришедшей въ совершенное забвеніе.
   Польша, взиравшая на свою королеву, еще при жизни ея, съ особымъ благоговѣніемъ, стала свято чтить ея память; началась даже переписка съ римскимъ дворомъ о причтеніи ея къ лику святыхъ; но переписка эта затянулась и ни чѣмъ не кончилась.

-----

   Никогда Литва не достигала такого развитія силъ и величія, какъ въ управленіе Витовта; въ его лицѣ какъ будто соединились величайшіе изъ Литвиновъ, Ольгердъ и Кейстутъ; эти славные два брата съ одной стороны сдерживали напоръ рыцарей, съ другой распространяли границы Литвы насчетъ Россіи и отвоевывали у Татаръ южныя степи; теперь Витовтъ, опираясь на союзъ съ Польшей, дѣлалъ все это одинъ, управлялся на сѣверѣ, востокѣ и югѣ. Повелѣвая непосредственно въ собственно-литовскихъ земляхъ -- въ Вильнѣ, Трокахъ и Гроднѣ, онъ былъ въ то же время верховнымъ повелителемъ многихъ удѣловъ, изъ коихъ большая часть либо перешли въ прямую отъ него зависимость, послѣ смерти господствовавшихъ тамъ князей,-- какъ Кіевское и Кревское, либо присоединены оружіемъ -- какъ Полоцкое, Витебское, Смоленское, Сѣверское, Новогородское и Каменецъ-Подольское. Наконецъ тѣ удѣльные князья, которые оставались въ своихъ удѣлахъ, сидѣли смирно и были осторожны.
   Съ Нѣмецкимъ орденомъ Витовтъ тщательно сохранялъ миръ, который утвержденъ былъ на цѣломъ рядѣ договоровъ. Однимъ изъ нихъ, заключеннымъ въ 1398 году, была ордену уступлена Жмудь. Рыцари построили въ ней замки, ввели въ нихъ свои гарнизоны и призвали монаховъ, чтобы крестить упрямыхъ Жмудиновъ, доселѣ не принимавшихъ крещенія. Но Жмудины были въ самомъ дѣлѣ упрямы: толпами выселялись изъ своего отечества, преимущественно въ Литву, а когда, по требованію ордена, они были высланы оттуда обратно, то вся масса народонаселенія возстала противъ своихъ притѣснителей и, какъ при этомъ всегда бываетъ, предалась страшнымъ жестокостямъ. Разумѣется, они были скоро усмирены, и самъ Витовтъ помогалъ въ этомъ ордену. За то, когда жена Витовта ѣздила въ Пруссію на поклоненіе тамошнимъ святымъ мѣстамъ, она была принята самымъ великолѣпнымъ образомъ и даже угощаема за "почетнымъ столомъ".
   Итакъ, великому князю литовскому были развязаны руки на востокѣ и югѣ, и онъ этимъ воспользовался. Днѣпръ, еще недавно бывшій пограничною рѣкой Литвы, потекъ теперь посреди ея владѣній: Витовтова Литва простиралась отъ Буга до Оки и отъ Пскова до Молдавіи; она была по крайней мѣрѣ вдвое болѣе Польши. Русскіе князья охотно признавали надъ собою верховную власть Витовта, надѣясь на его сильную оборону въ случаѣ нашествія Татаръ; великій князь Василій, зять Витовтовъ, умирая поручилъ его покровительству своего сына и наслѣдника московскаго престола, и безъ сомнѣнія, замѣчаетъ Шайноха, лучше было Россіи подчиниться Литвѣ нежели Татарамъ. А подчиненіе это повидимому легко могло совершиться. Вотъ какъ излагаетъ это событіе польскій историкъ:
   Тохтамышъ, разбитый и выгнанный изъ Золотой Орды Тимуромъ, прикочевалъ съ своими улусами къ Кіеву и просилъ помощи литовскаго великаго князя, обѣщая ему, если успѣетъ при его содѣйствіи овладѣть Сараемъ и зависящими отъ него землями, уступить ему свои права на всю Русскую землю. Витовтъ принялъ это предложеніе и въ теченіе зимы съ 1398 на 1399 годъ дѣлалъ обширныя приготовленія къ войнѣ противъ Тимура. Ягелло въ этомъ содѣйствовалъ ему и выхлопоталъ благословеніе папы Бонифація IX, который, желая придать этому предпріятію значеніе крестоваго похода, разрѣшилъ участвующимъ въ немъ нашивать кресты на свои одежды.
   Значеніе, которое такимъ образомъ было дано предполагаемой войнѣ, привлекло подъ знамена Витовта рыцарей со всѣхъ концовъ Европы; изъ Польши пришло къ нему до 400 и изъ Пруссіи 100 копій; пріѣхали многіе именитые люди: Спытко, о которомъ неоднократно было упомянуто въ этой статьѣ, краковскій воевода, и большое число князей литовскихъ и русскихъ. Ихъ набралось бы, безъ сомнѣнія, гораздо больше, еслибы предполагаемая война съ Татарами не встрѣтила сопротивленія со стороны Ядвиги, которая въ то время находилась въ пароксизмѣ прорицанія и предсказывала плачевный исходъ этой войны. Въ іюлѣ многочисленная рать Витовта и Тохтамышева орда двинулись, направляясь къ Дону и Волгѣ, и въ началѣ августа достигли Ворсклы. Здѣсь ожидалъ ихъ Тимуръ. Онъ послалъ сказать Витовту: "За что ты вооружился противъ меня? вѣдь я не нападалъ на твои земли!" -- "Богъ далъ мнѣ господство надъ свѣтомъ, гордо отвѣчалъ Витовтъ; будь моимъ сыномъ и данникомъ, иначе будешь моимъ рабомъ." Татарскій ханъ, который между тѣмъ выжидалъ прибытія къ себѣ новыхъ силъ, началъ тянуть переговоры и щедро снабжалъ христіанъ дичью, скотомъ и всякимъ продовольствіемъ, чтобъ удержать ихъ на мѣстѣ; но пока они пировали, ожидаемое подкрѣпленіе подоспѣло. Тогда Тимуръ перемѣнилъ тонъ, потребовалъ отъ Витовта покорности. и получивъ, разумѣется, отказъ, рѣшительно на него ударилъ. Сначала христіане имѣли перевѣсъ, но вдругъ на нихъ кинулось съ боку новое, свѣжее войско, только-что передъ тѣмъ прибывшее, о прибытіи котораго они вовсе не знали; и они смѣшались и побѣжали. Первый ускакалъ Тохтамышъ съ своими Татарами и, бѣжа, хваталъ и грабилъ другихъ бѣглецовъ и опустошалъ земли, бывшія на пути. Витовтъ долго держался, бился лично и силою былъ выведенъ изъ боя; Спытко былъ убитъ; однихъ князей пало въ этотъ кровавый день 74, а панамъ и боярамъ не было счету, не говоря о простыхъ ратникахъ; весь обозъ, многочисленная артиллерія литовская, все имущество, бывшее въ походѣ, достались Татарамъ, которые двинулись въ погоню двумя путями: къ Кіеву и на Подолію. Но на Днѣпрѣ Витовтъ успѣлъ собрать достаточныя силы и принудилъ Эдигея, стремившагося на Подолію, остановиться и повернуть назадъ. Что касается до орды, направлявшейся на Кіевъ, то она, взявъ съ этого города окупъ, тоже поворотила въ степь и скрылась.
   Такимъ образомъ, пораженіе, понесенное Витовтомъ, не имѣло слишкомъ тяжелыхъ послѣдствій для края; напротивъ, съ разрѣшенія папы, наложена была десятина на всѣ церковныя имущества для новаго похода. Онъ, впрочемъ, не состоялся, но Витовтъ, продолжая покровительствовать Тохтамышу, составилъ себѣ сильную партію въ Сараѣ и пріобрѣлъ тамъ большое вліяніе, которымъ пользовался до самой смерти своей. Скажемъ здѣсь же, чтобы не возвращаться болѣе къ Литвѣ, что Витовтъ включилъ въ ея границу Подолію, за которую заплатилъ Ягеллу 20.000 копъ грошей польскихъ.
   Выше было говорено о множествѣ дружественныхъ трактатовъ, соединявшихъ Литву съ орденомъ; Польша была то же съ нимъ въ мирѣ; но нельзя было ожидать, чтобъ онъ былъ продолжителенъ. Орденъ постоянно имѣлъ въ виду -- одолѣть отдѣльно каждую изъ двухъ соединившихся между собою странъ, и рѣшительная между ними и имъ война, называемая великою войною, вспыхнула.
   На границѣ орденскихъ земель находилась крѣпость Дрезденко; владѣтель ея, Ульрихъ Фонъ-деръ-Остъ, обязался Формальнымъ актомъ находиться въ повиновеніи Польши и ея короля, а въ случаѣ бездѣтной своей смерти передать ее въ непосредственную зависимость короны. Спустя три года онъ обязался промѣнять ее на какое-нибудь владѣніе внутри королевства, но вслѣдъ за тѣмъ онъ заложилъ и обѣщалъ продать ее ордену. Узнавъ объ этомъ, вспыльчивый Ягелло закипѣлъ: "Не будь я королемъ польскимъ, воскликнулъ онъ, если рыцари не возвратятъ мнѣ Дрезденко!" Въ это время великимъ магистромъ былъ уже не миролюбивый Конрадъ Юнгингенъ, а его братъ Ульрихъ, человѣкъ смѣлый и рѣшительный. По поводу Дрезденка, онъ имѣлъ свиданіе въ Ковно съ Ягелломъ и Витоэтомъ и предложилъ послѣднему быть посредникомъ въ этомъ дѣлѣ. Витовтъ рѣшилъ споръ въ пользу Польши. Тогда магистръ, раздраженный, уѣхалъ изъ Ковно, купилъ Дрезденко, какъ будто вызывая Ягелло, и захватилъ 20 польскихъ барокъ съ хлѣбомъ. Ягелло на это отвѣтилъ не оружіемъ, не походомъ въ Пруссію, а поднялъ Жмудь, которая немедленно поддалась Литвѣ. Съ своей стороны орденъ, вторгнувшись въ Добжинскую землю, захватилъ Ягелла врасплохъ и принудилъ его просить перемирія съ тѣмъ, чтобы споръ о Дрезденкѣ былъ переданъ на третейскій судъ богемскаго короля. Судъ этотъ былъ не въ пользу Ягелла; было присуждено, чтобъ онъ возвратилъ ордену какъ Дрезденко, такъ и Жмудь, а до исполненія этого рѣшенія, чтобы занятая рыцарями Добжинская земля оставалась за ними; притомъ постановлено было, что король польскій не имѣётъ права писаться "дѣдичемъ и паномъ" поморскимъ, и что со смертію Ягелла Литва должна отдѣлиться отъ Польши, которой избирать своихъ королей въ западныхъ владѣтельныхъ домахъ. Такое рѣшеніе странно было бы принять. Находившіеся въ Прагѣ польскіе послы протестовали противъ него тѣмъ смѣлѣе, что во время перемирія Ягелло успѣлъ изготовиться къ войнѣ; приготовленія эти были велики; онъ заключилъ или возобновилъ союзы съ своими сосѣдями, ходатайствовалъ, хоть и невсегда успѣшно, передъ дружественными дворами, чтобъ они не дозволяли своимъ подданнымъ поступать къ ордену на службу; при содѣйствія Витовта выговорилъ себѣ помощь въ 30.000 всадниковъ отъ его союзника, Тохтамышева сына, и, вопреки польскимъ обычаямъ, нанялъ 10.000 иностраннаго войска. Это послѣднее нововведеніе встрѣчено было въ совѣтѣ короля большимъ сопротивленіемъ; но его побѣдилъ коронный маршалъ, Збигнѣвъ, слѣдующимъ разсужденіемъ: "что касается меня, сказалъ онъ, я нахожу, что наемное войско есть самое лучшее: въ случаѣ побѣды ему платитъ непріятельская земля, въ случаѣ пораженія -- никто не платитъ". Витовтъ былъ душою всего, что дѣлалось для предстоявшей войны, предполагалось произвесть наступленіе на орденскія земли, и для этого былъ въ большой тайнѣ приготовленъ пловучій мостъ -- нововведеніе въ военномъ искусствѣ того времени. Король, страстный охотникъ, какъ сказано, всю зиму охотился съ особенною дѣятельностію и всю добычу свою отправлялъ въ Плоцкъ, предназначая ее для продовольствія войска.
   Съ своей стороны и орденъ дѣлалъ дѣятельныя приготовленія; пожертвованіемъ значительныхъ суммъ, онъ купилъ союзъ чешскаго и венгерскаго королей, изъ коихъ послѣдній обязался объявить Польшѣ войну, какъ только у нея начнутся военныя дѣйствія съ рыцарями. Во всѣ страны Европы были разосланы приглашенія къ благороднымъ рыцарямъ принять участіе въ предстоящемъ походѣ, и охотники обмѣняться ударомъ копья, съ кѣмъ бы то ни было и за что бы то ни было, стекались многочисленными толпами. Войска ордена заняли границу литовско-польскую; Маріенбургъ былъ укрѣпленъ и снабженъ большимъ количествомъ продовольствія; въ Гданскѣ припасались запасы оружія; всѣ замки приводились въ оборонительное состояніе, а между тѣмъ срокъ окончанію перемирія приближался, и съ обѣихъ сторонъ войска сдвигались къ границѣ. Великій магистръ разчитывалъ, что Поляки вторгнутся со стороны Быдгоща (Бромберга) и ожидалъ ихъ на берегу Вислы съ арміей, которая простиралась до 100 т. человѣкъ; но Ягелло взялъ направленіе на сѣверо-востокъ, навстрѣчу Витовту, переправился на правую сторону Вислы по приготовленному зимою мосту, соединился съ мазовецкимъ княземъ, а потомъ и съ литовскимъ, за которымъ слѣдовали союзные Татары. Тогда онъ повернулъ на сѣверъ, въ направленіи къ Маріенбургу. Магистръ поспѣшилъ прикрыть свою столицу, сдѣлалъ быстрый переходъ и занялъ позицію на рѣкѣ Дрвенцѣ, черезъ которую польское войско должно было переправляться, и обѣ непріятельскія арміи встрѣтились. Ягелло съ своими союзниками занималъ опушку небольшаго перелѣска, передъ которымъ разстилалось широкое поле съ деревнями Грюнвальдомъ и Таненбергомъ; мѣстность эта была низменна и примыкала какъ съ правой, такъ и съ лѣвой стороны къ озерамъ; рыцари подвигались по открытой мѣстности, и всѣ движенія ихъ были видны очень ясно, тогда какъ союзныя войска были замаскированы кустарникомъ. На военномъ совѣтѣ, который созвалъ Ягелло, позиція эта была признана выгодною, и на ней рѣшились ожидать нападенія. Затѣмъ Ягелло, набожный, какъ вообще бываютъ искренніе неофиты, отправился въ свою походную церковь, а Витовтъ занялся приготовленіями къ бою. На лѣвомъ крылѣ арміи находились Поляки, наемные иностранцы и войска нѣкоторыхъ русскихъ областей; командовалъ ими коронный мечникъ, Зындрамъ; правѣе ихъ стояли Литовцы, Русскіе изъ литовскихъ провинцій и Татары; здѣсь начальствовалъ Витовтъ. Все войско простиралось до 90 тысячъ человѣкъ. Непріятеля было почти равное число. Онъ занялъ открытую возвышенность противъ позиціи польско-литовской, и немедленно изготовился къ бою. Поляки однакожь не начинали его; рыцари тоже ждали, и обремененные тяжестію своего вооруженія, начинали уже утомляться; тогда они послали къ Полякамъ двухъ герольдовъ съ обнаженными мечами, вызывая ихъ сразиться. "Именемъ великаго магистра и великаго маршала орденскаго братства приносимъ тебѣ, король Ягелло, и тебѣ, князь Витовтъ, эти два обнаженные меча, какъ помощь и побужденіе къ бою. Рыцари предоставляютъ вамъ выбрать мѣсто битвы; поэтому не теряйте времени и не укрывайтесь въ лѣсу, и не уклоняйтесь малодушно отъ битвы, которой избѣгнуть не можете." На это Ягелло отвѣчалъ: "Мы ждемъ помощи только отъ Бога; во имя Его принимаемъ эти мечи и желаемъ немедленно раздѣлаться съ вами оружіемъ; но мѣста для битвы не избираемъ, потому что оно уже указано вамъ и намъ самимъ Господомъ."
   Не успѣвъ выманить Ягелла на чистое мѣсто, рыцари открыли битву; первые встрѣтили ихъ Литовцы. Рукопашная схватка продолжалась около часа; наконецъ Литовцы начали подаваться назадъ и вправо къ озеру, а рыцари врѣзались въ промежутокъ, который такимъ образомъ произошелъ въ боевой линіи и, сильнѣе потѣснивъ бывшаго противъ нихъ непріятеля, опрокинули его, обратили въ бѣгство и часть загнали въ озеро. Но въ то самое время, когда они уже были готовы торжествовать побѣду, скрытые отъ нихъ кустарникомъ и пылью, Поляки лѣваго крыла стремительно ударили на нихъ. Рыцари смутились, но скоро оправились, а между тѣмъ магистръ, съ высоты наблюдавшій за ходомъ сраженія, поддержалъ ихъ свѣжими силами, которыя онъ умѣлъ сохранить до рѣшительной минуты. Но и у Ягелла оставались еще не тронутыми наемные полки; онъ двинулъ ихъ, и рыцари, измученные трижды возобновлявшимся боемъ, ударами, сыпавшимися со всѣхъ сторонъ (потому что Витовту удалось наконецъ возвратить къ бою свои бѣжавшія войска), начали явно изнемогать. Прусская и хельмская милиція бросили оружіе и бѣжали; рыцари еще держались, стараясь плотнѣе сомкнуться, и гибли, не уступая ни шагу; палъ великій магистръ, палъ и маршалъ, пали почти всѣ нѣмецкіе рыцари: изъ 700 "бѣлыхъ плащей" уцѣлѣло только 15. Наконецъ то, что еще было живо, побѣжало. Поляки кинулись за ними, завладѣли непріятельскимъ обозомъ, частнымъ имуществомъ, провіантомъ, винами и боевыми снарядами.
   Когда уже не было сомнѣнія въ судьбѣ боя, на одной изъ возвышенностей окровавленнаго поля встрѣтились Витовтъ и Ягелло, оба утомленные боемъ: подъ Витоэтомъ было убито нѣсколько лошадей, а Ягелло почти лишился голоса. Здѣсь они обмѣнялись взаимными радостными поздравленіями, сюда же приводили имъ плѣнныхъ, которыхъ забирали толпами: шесть королевскихъ нотаріусовъ занимались записываніемъ ихъ именъ; оказалось, что въ непріятельскомъ войскѣ были представители 22-хъ народовъ и странъ. Нѣкоторымъ Ягелло тутъ же даровалъ свободу; но большую часть разослалъ по своимъ замкамъ; число ихъ простиралось до 40.000; число взятыхъ знаменъ до 51; что же касается до числа убитыхъ непріятелей, то его опредѣляютъ отъ 18 до 50 тысячъ. "Одинъ грюнвальдскій день, говоритъ лѣтописецъ ордена, уничтожилъ всю его славу и все его могущество. Никогда не бились они съ такимъ геройскимъ мужествомъ какъ въ этотъдень, который однакоже сталъ послѣднимъ днемъ ихъ процвѣтанія;, послѣ него началась година несчастій, униженія и безвозвратнаго упадка".
   По обычаю того времени, побѣдитель долженъ былъ оставаться три дня на полѣ сраженія, въ доказательство, что онъ готовъ принять отъ кого бы то ни было новый вызовъ. Ягелло такъ и поступилъ, проводя это время въ угощеніи главныхъ участниковъ побѣды и знатнѣйшихъ плѣнныхъ и въ сообщеніи о ней извѣстій разнымъ мѣстамъ королевства и иностраннымъ дворамъ. Наконецъ 17 іюля онъ двинулся впередъ къ Маріенбургу и осадилъ его. Между тѣмъ ливонскіе рыцари успѣли внушить Витовту мысль, что если Ягелло овладѣетъ Пруссіей, то Польша пріобрѣтетъ слишкомъ большой перевѣсъ надъ Литвой и легко будетъ въ состояніи обратить ее въ свою провинцію; поэтому, нѣсколько недѣль спустя послѣ начала осады, Литовцы снялись и направились во свояси; за ними и мазовецкія войска покинули Ягелла, который наконецъ и самъ былъ принужденъ снять осаду и заключить миръ. Условіями этого мира, подписаннаго 1 Февраля 1401 года въ Торнѣ, были со стороны ордена уступка Добжинской земли и Жмуди и уплата 100 тысячъ грошей; но тяжкія условія эти были не единственнымъ бѣдствіемъ, постигшимъ орденъ: жители Пруссіи, которые вообще его ненавидѣли, а при началѣ войны были еще возбуждены польскими агентами, переставши бояться его, явно возстали противъ своихъ притѣснителей и сдавали польскому королю города и замки. И не только народъ, подвластный ордену, поднималъ руку на него, сами рыцари ему измѣняли. Генрихъ Плауэнъ, оборонявшій противъ Ягелла Маріенбургъ, бывъ сдѣланъ великимъ магистромъ, вошелъ съ Поляками въ тайныя сношенія и замышлялъ доставить имъ господство надъ всею Пруссіей. Замыселъ его не удался на этотъ разъ, но черезъ 44 года послѣ грюнвальдской битвы, лучшая часть орденскихъ владѣній, Поморье, присоединилось къ Польшѣ.

-----

   Со времени окончательнаго сближенія между Ягелломъ и Витоэтомъ прошло 27 лѣтъ, а узы, сближавшія Литву съ Польшей, I не только не ослабѣли, но укрѣпились. Послѣ смерти Ядвиги, которую слѣдуетъ считать истиннымъ дѣдичемъ (dziedzicem), т. е. обладателемъ королевства, Ягелло былъ признанъ королемъ; съ своей стороны и Литва въ лицѣ великаго князя, князей и бояръ дала обѣщаніе (1401) признать его послѣ смерти Витовта своимъ государемъ и во всякое время и во всемъ находиться въ тѣсномъ союзѣ съ -Польшей, такъ чтобъ у обоихъ народовъ были одни друзья и одни враги. Польша же обязалась не избирать себѣ короля безъ согласія Литвы. Грюнвальдская побѣда показала выгоду подобнаго соединенія, почему оно и было скрѣплено новыми узами; а именно: въ Литвѣ было предложено образовать шляхту, на подобіе польской и съ такими же точно правами.
   Въ этомъ случаѣ польская шляхта дѣйствовала какъ западно-европейское рыцарство. Какъ рыцари Франціи, Терзавши, Англіи и другихъ странъ были въ нѣкотораго рода братствѣ между собою, признавая единые, общіе имъ всѣмъ права и уставы; такъ и Польша думала связать съ собою Литву единствомъ условій жизни шляхетства обѣихъ странъ. Не ограничиваясь распространеніемъ на Литву правъ шляхетства, Поляки старались привлекать Литвиновъ въ среду своихъ родовъ, въ свои гербовые союзы, родниться съ ними. Въ 1413 году Ягелло съ многочисленною польскою свитой, и Витовтъ, съ знаменитѣйшими Литовцами, принявшими католическую вѣру, съѣхались въ Городло. Съ Ягелломъ пріѣхали два архіепископа -- гнѣзненскій и галицкій, семь епископовъ, восемь воеводъ, двадцать четыре каштеляна, десять судей и множество другихъ коронныхъ сановниковъ: собраніе было величественное и получило названіе вольнаго, или великаго сейма. Витовтъ назначилъ изъ числа прибывшихъ съ нимъ сорокъ семь знатнѣйшихъ бояръ, которые были признаны шляхтичами и приняты въ гербы такого же количества польскихъ дворянъ, кто въ гербъ Леливы, кто въ гербъ Топора и проч.
   Этотъ чрезвычайно важный шагъ въ жизни польско-литовскаго государства былъ сдѣланъ обоими народами не съ одинаковымъ чувствомъ. Поляки, говоритъ Шайноха, понимая значеніе даваемаго, давали*съ истинно-братскимъ чувствомъ; Литовцы же принимали довольно холодно, и въ этомъ нашъ авторъ основывается какъ на польскихъ, такъ и литовскихъ документахъ. Поляки писали: "Не испытать тому благодати, кого не осѣнитъ чувство любви! Она одна не знаетъ тщеты, но свята по свойству своему; прекращаетъ несогласія, умиряетъ вражду и ненависть, соединяетъ разъединенное, возвышаетъ павшее, сглаживаетъ всякія неровности, выпрямляетъ кривизны, всѣмъ помогаетъ, никого не обижаетъ, каждаго любитъ, и кто прибѣгаетъ подъ ея покровъ, тотъ находитъ безопасность и не страшится угрозъ. Любовь создаетъ законы, управляетъ государствами.... Поэтому мы, духовенство, рыцарство и шляхта короны польской, желая отдохнуть подъ щитомъ любви, и дыша къ ней набожнымъ чувствомъ, сдѣлали общими и соединили, и настоящимъ документомъ дѣлаемъ общими и соединяемъ, наши дома, потомства, роды, гербы и преимущество гербовъ нашихъ со всею шляхтой и боярствомъ литовскихъ земель и особенно съ тѣми, которымъ наияснѣйшій князь и панъ Владиславъ, Божіею милостію король польскій, а также свѣтлѣйшій князь и панъ Александръ Витольдъ, великій князь литовскій, по нашей просьбѣ дали и документами утвердили право свободы и вольности и привилегіи. Соединили же ихъ мы для того, чтобъ они могли пользоваться на вѣчныя времена нашими гербами и привилегіями, которые мы получили отъ отцовъ и предковъ нашихъ, въ доказательство истинной любви, какъ бы они получили ихъ сами наслѣдственно отъ предковъ своихъ. Да соединятся же они съ нами любовію и братствомъ и сдѣлаются намъ равными, какъ уже соединились и сравнились единствомъ вѣры, правъ и преимуществъ. Мы же обѣщаемъ имъ честнымъ словомъ и присягою не оставлять ихъ ни въ какихъ опасностяхъ, но, напротивъ, помогать имъ въ нуждѣ, совѣтовать имъ противъ всякихъ непріятельскихъ покушеній, и стараться передъ панами нашими, Владиславомъ и Александромъ, чтобъ они были вновь и вновь къ нимъ щедрѣе, надѣлили ихъ новыми вольностями и не преставали расточать имъ пользы и милости, что съ своей стороны и паны литовской земли обязались словомъ и присягою дѣлать для насъ взаимно". Литовскіе паны составили съ своей стороны актъ о принятіи польскихъ привилегій, но въ выраженіяхъ болѣе холодныхъ, а Ягелло и Витовтъ -- третій актъ, которымъ признавалось равенство шляхетскихъ правъ въ Польшѣ и Литвѣ, подтверждалось неразрывное соединеніе этихъ странъ и обязанность избирать преемниковъ на польскій и литовскій престолы, въ случаѣ ихъ упраздненія, не иначе какъ въ семействахъ Ягелла или Витовта. Сверхъ того установлялись съѣзды представителей обоихъ народовъ на общіе сеймы, и въ Литвѣ, какъ въ странѣ, имѣющей самостоятельную администрацію, учреждались особыя, но совершенно тождественныя съ польскими, должности: гетмановъ, канцлеровъ, маршаловъ, воеводъ и другихъ.
   На съѣздѣ или сеймѣ, бывшемъ въ Городло, участвовали изъ Литовцевъ, какъ сказано, только тѣ, которые приняли католическую вѣру; русское православное народонаселеніе Литвы не имѣло на немъ представителя и исключалось отъ преимуществъ, имъ установленныхъ. Такое неравенство правъ не могло, конечно, входить въ виды обоихъ государей; но они не нашли иного средства привлечь все народонаселеніе къ пользованію этими правами, какъ распространяя на всѣхъ католичество, безъ котораго казалось невозможнымъ дарованіе и политическихъ, и гражданскихъ правъ. Поэтому начались дѣятельныя многолѣтнія сношенія между Ягелломъ, Римомъ и Литвой; религіозное возбужденіе, сообщенное Европѣ Констанцскимъ соборомъ, не миновало и Ягелла и Витовта, и оба они начали приневоливать своихъ православныхъ подданныхъ къ обращенію въ латинскую вѣру. Въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ послѣ городльскаго сейма, въ теченіе зимы 14-13--14года олатынена вся Жмудь; такъ какъ эта маленькая область была въ послѣднее время истиннымъ убѣжищемъ язычества и литовской народности, то ея обращеніе произошло не безъ затрудненій: Жмудины взбунтовались, прогнали монаховъ, но были усмирены Витоэтомъ, который принесъ въ жертву католической пропагандѣ шестьдесятъ головъ своихъ подданныхъ и послалъ туда большое число миссіонеровъ, такъ что едва ли въ послѣдствіи можно было найдти провинцію, болѣе Самогитіи наполненную костелами, часовнями, распятіями по перекресткамъ и т. п. Не менѣе дѣятельны были старанія польскаго и литовскаго государей къ обращенію жителей русскихъ областей: Витовтъ послалъ православныхъ епископовъ на Констанцскій соборъ, на которомъ были положены первыя основаніяУніи, а Ягелло, несравненно болѣе его ревностный католикъ, извинялся передъ этимъ соборомъ въ недостаточной успѣшности обращенія, присовокупляя, что еслибы не военныя его занятія, онъ давно подчинилъ бы святѣйшему отцу русскіе народы и постарался бы обратить самихъ Грековъ. Впрочемъ и Витовтъ обѣщалъ привести въ лоно католической церкви Татаръ. Всему этому не суждено было однакожь осуществиться: задуманная на Констанцскомъ соборѣ реформа римскаго духовенства не имѣла полнаго успѣха; отправленные туда православные епископы не согласились на присоединеніе къ паствѣ римскаго первосвященника; обширныя надежды, возбужденныя этимъ соборомъ, не принесли никакихъ результатовъ ни въ западной Европѣ, ни во вновь образовавшемся польско-литовскомъ государствѣ, въ которомъ религіозное разномысліе между католиками и православными оказалось глубже нежели думали. А если къ этому присоединить поразительные контрасты между основными условіями жизни обоихъ народовъ, между польскою свободой и литовскимъ рабствомъ, между демократическимъ братствомъ шляхты польской и могущественною аристократіей, образовавшеюся въ Литвѣ изъ князей литовскаго и русскаго происхожденія, глубокое различіе между нравами, понятіями и языкомъ обоихъ соединившихся народовъ, то нельзя не удивляться, говоритъ Шайноха, тому, что эта совершенно невидимому искусственная связь не разорвалась....
   Этимъ, можно сказать, и оканчивается любопытное сочиненіе блестящаго польскаго писателя; онъ присоединяетъ къ нему, впрочемъ какъ будто въ видѣ эпилога, еще одну главу, которую называетъ "возвращеніе орленка", и содержаніе которой составляетъ бракъ Ягелла съ внукою Казиміра Великаго, дочерью его дочери, Анны, выданной, какъ было сказано въ своемъ мѣстѣ, Лудовикомъ венгерскимъ за графа Циллейнскаго. Супругъ королевны Анны скоро умеръ; и она вышла во второй разъ за какого-то графа Дека, а дочь ея отъ перваго брака, внука славнаго Казиміра, жила въ забвеніи и настоящею сиротой, при дворѣ новаго владѣтеля Циллейнскаго. Къ этой-то дѣвушкѣ, преданной забвенію въ глуши маленькаго графства, далеко отъ родной Польши, явилось однажды, въ концѣ 1400 года, великолѣпное посольство и предложило, вмѣстѣ съ рукой Владислава Ягелла, корону ея дѣда.
   Новая королева жила не долго; Ягелло былъ женатъ послѣ нея еще два раза, но бракъ его, хотя и кратковременный, съ птенцомъ изъ Казимірова гнѣзда, придалъ ему новое, прочнѣйшее значеніе на престолѣ польскомъ.

П. Щебальскій.

"Русскій Вѣстникъ", No 3, 1861

   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов