Авенариус Василий Петрович - "Во львиной пасти". Историческая повесть для юношества из эпохи основания Петербурга. 1895 г. В. П. Авенариуса

"Во львиной пасти". Историческая повѣсть для юношества изъ эпохи основанія Петербурга. 1895 г. В. П. Авенаріуса *).

*) Въ майской книгѣ "Сѣвернаго Вѣстника" мы уже отмѣтили въ нѣсколькихъ строкахъ историческую повѣсть г. Авенаріуса. Но, въ виду крайне малаго количества хорошихъ книгъ для юношества, мы считаемъ возможнымъ дать мѣсто болѣе пространной рецензіи, принадлежащей перу извѣстнаго педагога и литературнаго дѣятеля. Ред.

Не знаешь, чему дать предпочтеніе -- тонкому-ли историческому чутью автора, умѣющему схватить духъ времени и придать смыслъ всякому повидимому, самому ничтожному факту, или психологическому его пониманію жизни, благодаря которому душевныя движенія дѣйствующихъ лицъ принимаютъ характеръ законности и необходимости; или наконецъ, рѣдкому таланту объективнаго повѣствованія и художественная воспроизведенія внѣшнихъ явленій и внутренняго міра. Авторъ повѣсти въ полной мѣрѣ обнаруживаетъ всѣ" названныя достоинства, въ прекрасномъ сочетаніи дополняющія одно другое, и совершенно понятенъ тотъ громадный интересъ, какой возбуждаетъ въ читателѣ эта историческая повѣсть. Она не читается, а проглатывается, или вѣрнѣе повѣсть поглощаетъ читателя,-- и я-бы назвалъ ее "Львиною пастью" но этой именно причинѣ. Но она названа такъ по другимъ соображеніямъ автора. Объ этомъ рѣчь впереди. Замѣчательно, прежде всего, какъ несложная сама по себѣ фабула повѣсти -- неважный историческій фактъ -- послужилъ основаніемъ широкой картины, изображающей моменты, предшествующіе основанію Петербурга и самое его основаніе. Это время ни вводной еще книгѣ не изображено съ такою отчетливою ясностью и осмысленностью.

Фабула, повторяю, не сложная. Спафаріевъ Иванъ Петровичъ, отправленный Петромъ В. за-границу для изученія морского дѣла, возвращается, безпутно убивши время и деньги въ Парижѣ, въ Россію, вмѣстѣ со своимъ слугой Лукашкой, и попадаетъ во Львиную пасть, т. е. къ шведамъ (Карлъ XII назывался Львомъ сѣвера) въ ту пору, когда отношенія между ними и русскими обострились и приняли характеръ враждебный. На первыхъ норахъ Спафаріевъ, имѣя паспортъ какого-то маркиза Ламбеля, по ошибкѣ захватившаго настоящій паспортъ Спафаріева, и называя себя этимъ чужимъ именемъ, вмѣстѣ съ Лукашкой, называющимъ себя Люсеномъ, очень радушно приняты въ качествѣ французовъ; они благодушествуютъ во вражьемъ станѣ, теперь вооруженномъ, предаются удовольствіямъ, очень счастливы своимъ положеніемъ. Скоро однако, по опрометчивости главнымъ образомъ Спафаріева, ихъ обличаютъ въ самозванствѣ, обвиняютъ въ шпіонствѣ, сажаютъ въ крѣпость, хотя до этого Лукашка успѣлъ передать въ руки одного русскаго снятый имъ планъ крѣпости міеншанца, отъ взятія которой зависитъ успѣхъ русскихъ. Лукашкѣ, однако-же, удается бѣжать изъ крѣпости, обманувъ стражей, перейти кордонъ, стать въ ряды русскихъ воиновъ въ качествѣ дѣятельнаго участника, а когда Ніеншанцъ былъ взятъ -- освободить своего господина. Изъ одной Львиной пасти Спафаріевъ попалъ въ другую -- къ Петру В. Когда послѣ экзамена, сдѣланнаго ему царемъ, оказывается, что онъ ничему не научился, Петръ В. налагаетъ на него жестокое наказаніе -- ссылаетъ его на 10 лѣтъ въ деревню, безъ права въѣзда въ Москву и Петербургъ, а Лукашка, оказавшій блестящія познанія въ мореходствѣ, награждается офицерскимъ чиномъ. Семь лѣтъ спустя онъ оказался уже адмираломъ, а Спафаріевъ, за котораго ходатайствуютъ передъ царемъ, ѣдетъ лѣчиться въ Карлсбадъ, но преждевременно умираетъ отъ удара. Вотъ канва. На ней вышиты прекраснѣйшіе узоры. Нѣсколько поодаль, на заднемъ фонѣ -- шведы. Вѣрная характеристика сѣверной печальной природы и сѣвернаго человѣка: медлительнаго, спокойнаго, суроваго, точнаго исполнителя долга, проникнутаго чувствомъ достоинства и сознаніемъ важности дѣла, которому служитъ,-- неподкупнаго и строгаго,;но нѣсколько недогадливаго, туго шевелящаго мозгами, упрямаго и упорнаго. Таковы мужскія лица, въ средѣ которыхъ проживали нѣсколько времени наши французы изъ русскихъ. Какъ живые стоятъ они передъ нами всѣ до одного; и ненавистникъ-брюзга, и генералъ, и офицеръ, и стражникъ, и солдатъ. Великолѣпны и женскія фигуры, и наивная Хильда, слегка увлекающаяся милымъ французомъ, и сентиментальная старая дѣва, огорченная судьбою плѣнника и жертвующая патріотическимъ своимъ чувствомъ, чтобы подкармливать несчастнаго плѣнника молокомъ и булкой; и домовитая хозяйка, усматривающая блаженство счастья въ кухонномъ мірѣ. На первомъ планѣ картины -- другая земля, другіе люди! Страстныя натуры, порывистые характеры, смѣтливыя головы, безшабашныя и разудалыя,-- герои мысли и чувства и герои безпутства. Крайность на каждомъ шагу; рѣзкіе переходы изъ одного положенія въ другое. Геній, созидающій могущественную государственную силу -- онъ-же и съ чертами древне-русскаго варвара, вырывающаго здоровый зубъ у несчастной женщины, осмѣлившейся не явиться на ассамблею. Только что ласковый и добрый, онъ черезъ мгновеніе превращается въ льва въ пасть котораго попадаетъ и шведъ, идущій на Россію, и русскій, идущій на неудачный экзаменъ. Таковъ Петръ В. въ повѣсти, изображенный во весь ростъ генія, силы, могущества, грубости и невоспитанности -- черты, согласныя съ натурой Петра, какою изображаютъ историки въ исторической прозѣ, и художественно выставленною нашимъ авторомъ въ поэтической повѣсти. Его оттѣняютъ Меньшиковъ, важный и надменный, Головинъ, умная и политическая голова, Ягужинскій, способный, трудолюбивый и бойкій юноша. Они играютъ въ повѣсти второстепенную роль, но очерчены въ ихъ характерахъ, рѣчахъ, позахъ, движеніяхъ. Рядомъ съ центральнымъ образомъ Петра В., о которомъ читатель не забываетъ ни на мгновеніе, хоть о немъ въ данное время и не говорится, стоитъ вѣрный Личарда Спафаріева, калмыкъ-Лукашка. Это образъ, цѣльный, законченный, который врѣзывается всѣми особенностями типической фигуры. Имъ начинается и имъ заканчивается повѣсть, и почти всѣ моменты ея тѣсно съ нимъ связаны. Онъ, слуга Спафаріева, является и его дядькой и совѣтчикомъ; онъ и покровитель и учитель своего господина, онъ руководитъ своимъ господиномъ во всѣхъ превратностяхъ его судьбы, онъ его защищаетъ отъ враговъ и ходатай передъ царемъ -- однимъ словомъ -- его factotum. Его господинъ отправленъ для изученія дѣла, а Лукашка усваиваетъ себѣ предметъ, и основательно; его господинъ наглупитъ, а Лукашка выводитъ его изъ бѣды. Они оба сидятъ въ крѣпости, а Лукашка придумываетъ способъ сообщенія посредствомъ знаковъ, выбиваемыхъ сперва пальцами, а затѣмъ палочкой, щадя нѣжныя пальцы своего барина. Онъ ловко устраиваетъ свое бѣгство изъ тюрьмы. Спафаріевъ не умѣетъ держать отвѣтовъ передъ царемъ, а Лукашка подсказываетъ ему, долго незамѣтно для царственнаго экзаменатора. Лукашка указываетъ пути, по которымъ нужно двигаться къ шведамъ. Этотъ грубый парень выносливъ безъ мѣры -- и представляетъ ту роевую силу, безъ которой не удалось-бы дѣло Петра В. Въ противоположность этой дѣятельной, энергичной натурѣ выставленъ Спафаріевъ. Это барчукъ, пустой, легкомысленный, избалованный -- первообразъ позднѣйшихъ петиметровъ. Достиженіе любимыхъ желаній, исполненіе мелочныхъ прихотей -- вотъ его жизнь -- и поставить ему жизнь на карту ни почемъ -- будь эта карта охотою за лосемъ въ чужой странѣ. Безпечный и беззаботный, онъ зла не сдѣлаетъ, онъ даже готовъ на доброе дѣло; онъ даже честенъ и не можетъ допустить злоупотребленія гостепріимствомъ шведовъ; возстаетъ противъ затѣи Лукашки снять планъ крѣпости, находя это дѣло противнымъ чести и совѣсти; но онъ безъ всякаго удержу въ проявленіяхъ своей капризной воли и, вмѣстѣ съ тѣмъ, наивенъ, какъ дитя. Его сажаютъ въ крѣпость, а онъ скорбитъ о томъ, что нѣтъ его любимой пудры, что парикъ не будетъ убранъ, платье не будетъ чищено. Онъ сидитъ на хлѣбѣ и водѣ -- вдали отъ родины, среди враговъ,-- а онъ мечтаетъ о свиданіи съ милой Хильдой, приглянувшейся ему. Однимъ словомъ Спафаріевъ -- отличный портретъ той русской молодежи изъ барской среды, которая, при внѣшнемъ блескѣ и лоскѣ, отличается полною безсодержательностью и бездѣятельностью.

Спафаріевъ и Лукашка, интересные сами по себѣ, какъ характеры, еще болѣе интересны, какъ представители людей Петровскаго времени, и вмѣстѣ съ образами, о которыхъ я говорилъ выше, характеризуютъ духъ своего времени: стремительность порывовъ, лихорадочная дѣятельность, страшное напряженіе нервовъ, исканіе чего-то, а рядомъ -- молодечество, удаль, отвага, храбрость, шествіе безъ оглядки все впередъ и впередъ. Если нашъ талантливый авторъ такъ живо схватилъ характеръ и духъ времени, то не менѣе живо представленъ моментъ основанія Петербурга, а предварительно взятіе невскихъ береговъ. Говорю живо, художественно -- но и документально вѣрно, какъ вѣрно все то, что положено въ основаніе всего разсказа, часть котораго дали мнѣ возможность сдѣлать характеристику названныхъ выше лицъ. Мы имѣемъ передъ собою документальное описаніе всего хода взятія шведскихъ крѣпостей; мы слѣдимъ шагъ за шагомъ за всѣми движеніями по Невѣ, отъ отплытія П. В. до водруженія креста -- названы всѣ мѣста, отмѣчены всякіе углы, имѣющіе отношеніе къ событію! Мы видимъ нападенія, отраженія, военныя хитрости, удачи сообразительности, героизмъ, самоотверженіе -- и надо всѣмъ этимъ сила,-- сила стихійная, но и сила генія великаго человѣка.

Много еще другихъ достоинствъ я могъ-бы указать, разбирая прекрасную повѣсть "Львиная пасть",-- на удачный подборъ фактовъ, на чувство мѣры въ выборѣ ихъ. на писательскій тактъ, на легкій языкъ, на умѣнье выставлять каждое лицо въ соотвѣтствіи съ положеніемъ, на умѣнье очерчивать языкъ каждаго дѣйствующаго лица въ зависимости отъ его настроенія и т. д. Но и сказаннаго достаточно, чтобы видно было все значеніе книги не только для юношества, но и для взрослаго человѣка, даже хорошо знакомаго съ исторіею Петра В.

Не могу не сказать еще нѣсколько словъ объ эпиграфахъ, сопровождающихъ каждую главу. Повидимому, это относится къ внѣшней сторонѣ" изданія, кстати сказать, не оставляющей желать ничего лучшаго; на самомъ-же дѣлѣ это составляетъ одно цѣлое съ изданіемъ. Каждый эпиграфъ, ихъ два въ началѣ каждой главы, взятый изъ, народной пѣсни, или народной былины, или басни, или другого поэтическаго произведенія нашихъ знаменитыхъ писателей имѣетъ прямое отношеніе къ содержанію самой главы и составляетъ съ нею одно цѣлое. Такъ напр. первая глаза имѣетъ эпиграфы:

1) Изъ дальнихъ странствій возвратясь

Какой-то дворянинъ, а можетъ быть и князь...

2) Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои.

И мы напередъ знаемъ, что глаза трактуетъ о мнимомъ французѣ, которому приходится томиться подъ чужимъ именемъ маркиза. Такъ еще примѣръ изъ послѣдней главы заключительной, эпилога. Въ немъ Лукашка разсказываетъ пріѣхавшему изъ деревни Снафаріеву о чудесныхъ дѣяніяхъ Петра В. по построенію Петербурга -- и одинъ эпиграфъ гласитъ:

Замолкнулъ громъ, шумѣть гроза устала,

Свѣтлѣютъ небеса (Гр. А. Толстой).

И другой:

Пусть онъ подписывался: "Piter",

Но предъ отечествомъ на смотръ

Все-жъ выйдетъ изъ заморскихъ литеръ,

На рускій ладъ, "Великій Петръ".

"Сѣверный Вѣстникъ", No 12, 1895