Агаронян Аветис Аракелович - Новорожденный

НОВОРОЖДЕННЫЙ.

Изъ разсказовъ переселенца А. Агароняна.

Переводъ съ армянскаго.

{Сюжетъ разсказа взятъ изъ жизни турецкихъ армянъ, бѣжавшихъ въ Россію во время послѣднихъ избіеній. Прим. перев.}.

Была темная, мрачная ночь. Небо заволокло тучами. Мелкія капли дождя падали и падали, точно скорбныя слезы по умершемъ. Да и небо глядѣло грустно; быть можетъ, это были и въ самомъ дѣлѣ слезы, которыя проливало сострадательное небо.

Вся наша деревня выселялась, или, вѣрнѣе сказать, жители ея бѣжали, спасая свои головы. Грудныя дѣти засыпали, прижавшись къ груди своихъ матерей, болѣе взрослыя пристроились на плечахъ и спинахъ своихъ отцовъ, а тѣ, которыя могли идти сами, уцѣпились за руки родителей, и мы тронулись въ путь.

У всѣхъ лица были траурныя, точно это было похоронное шествіе. Когда же мы проходили мимо кладбища нашей деревни, всѣ плакали навзрыдъ. Легко ли сказать? Вѣдь тутъ лежали рядкомъ, одинъ возлѣ другого, наши дѣды, отцы и много дорогихъ существъ, и мы оставляли ихъ, быть можетъ, навсегда. Намъ казалось, что они всѣ живы и мы покидаемъ ихъ одинокихъ, беззащитныхъ, оставляя въ рукахъ негодяевъ!.. Однако, мы завидовали имъ; они были счастливѣе насъ -- имъ не довелось пережить съ нами эти черные дни, очевидно, они были безгрѣшны -- умерли и успокоились.

Всю ночь мы шли подъ дождемъ, измокшіе, усталые и голодные.

-- Мамочка, холодно, я зябну!-- слышались со всѣхъ сторонъ голоса дрожавшихъ отъ холода дѣтей.

-- Негодный, замолчи, неровенъ часъ, "они" придутъ и унесутъ тебя,-- отвѣчали имъ старшіе.

Слово "они" имѣло магическое дѣйствіе. Несчастныя дѣти испуганными глазами всматривались въ ночную мглу и, прижавшись ближе къ родителямъ, молча двигались впередъ. Многія изъ нихъ, однако, не могли идти дальше отъ усталости и холода и падали; тогда старшимъ приходилось брать ихъ на руки и снова продолжать путь.

Всѣ смолкли. Мы шли мимо деревни врага; это было гнѣздо звѣрей -- логовище кровожадныхъ гіенъ! Надо было остерегаться, не дай Богъ, если они проснутся отъ нашего шума -- тогда всѣ мы погибли.

Мы идемъ чуть слышно, еле дыша, и съ ужасомъ смотримъ на небо, стараясь отгадать, какой часъ ночи? Успѣемъ ли мы благополучно пройти эти страшныя мѣста?

Небо мрачно; не видно ни одной звѣздочки; темныя тучи висятъ надъ нами и дождь продолжаетъ идти по прежнему. Господи, какъ сильно намъ хотѣлось, чтобы ночь эта продлилась дольше! Никто, кажется, не любилъ никогда такъ сильно мракъ, какъ любили его мы въ эту минуту, ему была поручена вся наша будущность, все счастье и судьба дѣтей нашихъ. Мы страшились свѣта. Но путь еще длиненъ, мы подымаемся на горы, спускаемся въ лощины, пересѣкая рѣченки и горные ручьи и все время хранимъ гробовое молчаніе; опасность еще не миновала, мы только что прошли деревню злодѣевъ.

Вдругъ, въ общей тишинѣ раздается крикъ грудного ребенка; всѣхъ насъ охватываетъ ужасъ. Ребенокъ кричитъ, надо зажать ему ротъ, не то злодѣи проснутся и всѣхъ насъ перерѣжутъ.

-- Зажми ему ротъ, зажми!-- слышатся со всѣхъ сторонъ сдержанные голоса.-- Ради Бога, пусть замолчитъ!

Но испуганная мать онѣмѣла, она прилагаетъ всѣ усилія, чтобы успокоить ребенка, но онъ все-таки кричитъ. Какъ ей зажать ему ротъ! Развѣ мать способна задушить свое родное дитя, свое сокровище? Она скорѣе согласится броситься съ вершины горы, разбиться, умереть, чѣмъ убивать свое родное дитя.

Ребенокъ кричитъ громче, усиливая общій страхъ.

Наконецъ, чувство самосохраненія, властвовавшее въ эту минуту надъ всѣми, заглушило все, кромѣ жажды спасенія. Мгновенно нѣсколько рукъ потянулось къ ребенку, еще минута и онъ замолкъ бы на вѣки.

Мать поняла это движеніе: какъ свирѣпая тигрица, стала защищать она свое дитя; но, видя свое безсиліе, она начала молить о пощадѣ; наконецъ, изъ груди несчастной вырвался вопль отчаянья и она, прижавши дитя къ своей груди, ринулась на землю, прикрывъ собою свое дорогое сокровище. Это спасло ребенка -- онъ замолкъ и мы двинулись дальше.

Однако, крикъ ребенка и шумъ засуетившихся бѣглецовъ даромъ не прошли: изъ деревни врага поднялся зловѣщій лай собакъ.

Передъ нами высилась гора-великанъ съ бѣлоснѣжной вершиной.

-- Ребята, ради всего святого, прибавьте шагу; только бы перейти намъ эту гору и мы спасены! Тамъ-то ужъ насъ не зарѣжутъ,-- приговаривали шопотомъ старики.

Мы уже у горы; идемъ быстрѣе; подъемъ труденъ. Подымаясь мы безпрестанно оглядываемся назадъ, туда, гдѣ оставили звѣрей, спящихъ въ своихъ логовищахъ. Но тамъ началось движеніе, крикъ ребенка натворилъ бѣды, очевидно, деревня проснулась. Среди ночной тишины до насъ стали доноситься ругань и угрозы, точно вся деревня поднялась на ноги. Охваченные ужасомъ, мы смотримъ назадъ и въ ночной темнотѣ зоркій глазъ различаетъ какія-то движущіяся тѣни; гллоса приближаются, слышится бряцанье оружія...

-- Бѣда, спасайтесь!-- кричать всѣ въ одинъ голосъ.

Но гора высока, нѣтъ конца подъему. Страхъ и усталость дѣлаютъ свое дѣло -- усталыя дѣти и женщины падаютъ, потерявъ послѣднія силы.

Среди женщинъ обращаетъ на себя особое вниманіе, своей слабостью, одна изъ нихъ -- бѣдняжка вскорѣ должна сдѣлаться матерью. Она старается не отставать отъ другихъ, но ей трудно идти, притомъ же у нея на рукахъ ребенокъ двухъ или трехъ лѣтъ.

На нее обратила вниманіе одна изъ старухъ.

-- Братцы!-- произнесла она,-- помогите Зекруть {Армянское женское имя.}, вѣдь несчастная еле двигается!

Одинъ изъ молодцовъ поспѣшилъ къ ней на помощь и, взявъ у нея ребенка, продолжаетъ подыматься выше.

-- Господи, чего имъ еще нужно отъ насъ?-- восклицаетъ одинъ изъ стариковъ.-- Неужели они завидуютъ и жизни нашей? Вѣдь у насъ ничего больше не осталось...

Непріятель подъ горой; мы бѣжимъ, сколько есть силъ. Гулко раздаются въ горахъ плачъ дѣтей, вопль и стонъ женщинъ. Паника усиливается.

Но вотъ больная присѣла, испустивъ страшный крикъ; голосъ ея повторился эхомъ далеко въ горахъ.

Несчастная не въ силахъ была идти дальше, наступилъ часъ страданій... Теперь несчастіе наше было полное: кто бы могъ подумать, что сама природа способна смѣяться надъ людьми, и безъ того гонимыми судьбою!..

Быть можетъ, страданія бѣдняжки начались давно и она мучилась отъ болей всю ночь, но со свойственной женщинѣ выносливостью превозмогла все, употребивъ для этого нечеловѣческія усилія. Она молча переносила жестокія страданія, но наконецъ не выдержала; да и какъ могла она противиться самой природѣ?..

Больная лежитъ безъ силъ, изнуренная... Однако, все же надо бѣжать -- другого выхода нѣтъ, за нами погоня, негодяи могутъ настигнуть васъ. Мужъ больной, взявъ ее подъ руки, тащитъ вверхъ, на гору. До вершины недалеко. Тамъ спасенье, тамъ, на свободной землѣ безсиленъ непріятель; онъ не осмѣлится перекупитъ границу, тамъ не убиваютъ, не рѣжутъ.

Всесильна надежда, но и ужасъ творитъ чудеса. Позади насъ опасность, тутъ же вблрзи спасевье, мы забыли обо всемъ и спѣшимъ туда наверхъ.

Среди этой паники снова послышался ужасный крикъ и обезсиленная женщина, вырвавшись изъ рукъ мужа, упала на землю.

Минута была стрешная, но и торжественная, свершалась едва изъ высокихъ священныхъ тайнъ человѣческой жизни. Случай вышелъ настолько неожиданный и въ тоже время трогательный, что многіе изъ насъ, не смотря на ужасъ охватившій всѣхъ, остановились, точно окаменѣлые, въ ожиданіи конца родовъ.

Было ли это чувство сострадаіія къ страждущей женщинѣ, или благоговѣніе къ великому дѣлу природы, не знаю, но мы не двигались съ мѣста.

Казалось, если въ этотъ величественный часъ мы оставимъ несчастную одну, съ новорожденнымъ среди необитаемыхъ горъ, то великанъ-скала разверзнется и поглотитъ насъ, или разразятся надъ нами громъ и молнія, ниспославныя всемогущимъ Небомъ, чтобы убить, уничтожить насъ.

Дивное зрѣлище представляла гора въ эту минуту: тамъ бѣглецы спѣшатъ на вершину, внизу, у подножія горы, суетится кровожадный непріятель, готовый растерзать насъ, а на склонѣ ея группа женщинъ окружила родильницу, поодаль стоятъ угрюмо и молча мужчины, а надъ всѣмъ этимъ царитъ мракъ.

Мы надѣемся, что скоро все кончится и мы тронемся въ путь. Насъ раздѣляетъ отъ непріятеля большое разстояніе, не добраться имъ скоро до насъ. По временамъ, эхо разноситъ крики и стонъ больной; это насъ сильно тревожитъ.

Положеніе наше невыносимо выжидательное, отчаянное положеніе! Мы ждемъ не болѣе 2--3 минутъ, но намъ кажется, что если придется ждать еще минуту, то истомятся, разорвутся наши сердца...

-- Уа, уа!-- послышался вдругъ первый крикъ новорожденнаго и исчезъ въ невидимой дали горъ и скалъ. Появилось на свѣтъ Божій новое существо, чтобы жить и пользоваться жизнью.

Дождь давно пересталъ идти. На небѣ загорѣлись тысячи звѣздъ. Холодъ разсвѣта даетъ о себѣ знать. Рѣзкій вѣтеръ пронизываетъ голое тѣльце младенца, онъ дрожитъ и ежится. Надо спеленать его. надо пригрѣть чѣмъ-нибудь его озябшее тѣльце, но чѣмъ? Гдѣ взять?

Мы сами всѣ почти голы, всѣ покрыты какими-то лохмотьями и коченѣемъ отъ стужи.

Едва одна изъ женщинъ успѣла завернуть младенца въ какое-то отрепье, какъ вблизи послышались голоса непріятеля, еще нѣсколько минутъ и они насъ настигнутъ. Мы были въ ужасѣ, каждый заботился... о своемъ спасеніи и намъ едва удалось унести на рукахъ больную.

Мы почти у вершины. "Уа, уа!" раздалось внизу, и тогда только мы замѣтили, что никто не взялъ ребенка. Среди общей паники онъ былъ забытъ. Каждый изъ насъ, вѣроятно, думалъ, что ребенка возьметъ другой, но никто не поднялъ несчастнаго.

Одинъ, беззащитный, покинутый всѣми остался онъ въ травѣ, на груди великана-горы, испуская жалобные крики. Казалось, блѣяла овечка, оставленная во власти волковъ; но этотъ призывъ о помощи никого изъ насъ не тронулъ?

Кто рѣшился бы снова спуститься внизъ?..

Мы продолжали свой путь, а ребенокъ не переставалъ жалобно кричать. Кто защититъ его, согрѣетъ...

Вотъ, наконецъ, мы на самой вершинѣ. Мы спасены. Пора отдохнуть. Родильницу положили на землю, она понемного стала приходить въ себя.

"Уа, уа!" донесся снова снизу уже замирающій крикъ ребенка, и какъ ни была слаба мать, все же этотъ крикъ былъ ею услышанъ Бѣдняжка осмотрѣлась кругомъ и поняла свое несчастіе. Она сдѣлала, было, попытку подняться, но тутъ же безсильно упала.

-- Вотъ какова судьба твоя, дитя мое,-- прошептала мать, и двѣ крупныя слезинки покатились по ея исхудалымъ, блѣднымъ щекамъ.

Прошло нѣсколько часовъ. Востокъ загорѣлся багровымъ свѣтомъ. Первые лучи солнца, упавъ на дальнія горы, освѣтили ихъ туманныя вершины.

Деревня изверговъ, вся утопавшая въ дыму, виднѣлась издали. На горѣ и внизу не видно было никого, надо полагать, они вернулись къ себѣ, считая погоню безцѣльной. Давно уже замолкли и крики новорожденнаго. Проклятые! должно быть, унесли его.

Однако, двое изъ насъ спустились внизъ, къ мѣсту, гдѣ былъ оставленъ ребенокъ. Остальные съ нетерпѣніемъ ждали ихъ прихода. Вскорѣ, ушедшіе вернулись, неся съ собою окоченѣлый трупъ младенца. Холодный, ночной вѣтеръ умчалъ съ собою къ небесамъ послѣднее дыханіе несчастнаго...

Молча глядѣли мы на трупъ ребенка, положенный на зеленую травку. Какъ ни велико было наше общее несчастіе, какъ ни привычна была для насъ смерть дорогихъ намъ людей, все же изъ нашихъ высохшихъ глазъ упало нѣсколько капель слезъ и на этотъ маленькій трупъ.

Своими палками мы выкопали могилку для невиннаго существа, которое родилось на склонѣ горы для того лишь, чтобы быть погребеннымъ на вершинѣ ея.

Засыпавъ могилку и начертавъ на ней крестъ концомъ палки, мы прошептали: "Ты много счастливѣе васъ"...

Н. Кара-мурза.

"Міръ Божій", No 3, 1899