Аксаков Константин Сергеевич - Замечания на статью "Купала и коляда" Д. О. Шепинга

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
КОНСТАНТИНА СЕРГѢЕВИЧА
АКСАКОВА.

ТОМЪ І.

изданныя подъ редакціей
И. С. АКСАКОВА.

МОСКВА.
Въ типографіи П. Бахметева.
1861.

ЗАМѢЧАНІЯ НА СТАТЬЮ "КУПАЛА И КОЛЯДА" Д. О. ШЕПИНГА.

Основная мысль г. Шепинга, наложенная имъ въ статьѣ подъ названіемъ: Купала и Коляда,-- совершенно справедлива. Авторъ говоритъ, что празднества Купалы в-Коляды соотвѣтствуютъ зимней и лѣтней порѣ, дѣлившей годъ и вмѣстѣ труды, веселье всю жизнь Славянина на двѣ половины; что время года и мѣстность сообщаютъ свой колоритъ этимъ праздникамъ, въ сущности тождественнымъ.-- Въ самомъ дѣлѣ при семейно-общинномъ началѣ, такъ неотъемлемо соединенномъ съ существомъ Славянина, ходъ годоваго времени, съ его работами, отражался въ жизни Славянской, благопріятствуя то общинной, то семейной ея сторонѣ, и вмѣстѣ выдвигая впередъ то одну, то другую; но (само собою разумѣется) цѣльность жизни, заключающаяся въ соединеніи обѣихъ сторонъ, отъ этого нисколько не теряла. Семейная и общинная сторона жизни присутствовала всегда постоянно и нераздѣльно, лишь съ перевѣсомъ то той, то другой.-- Такъ лѣтняя пора, когда вся природа дѣлалась доступнымъ мѣстопребываніемъ, когда общественныя работы возникали одна за другой, лѣтняя пора вызывала общинную сторону жизни -- совокупную работу и совокупное веселье; являлись помочи, являлся хороводъ, веселый образъ и вмѣстѣ символъ согласно движущейся общины. Такъ на оборотъ, зимняя пора, вгоняя людей въ дои вводя каждую семью подъ кровъ ея избы, вызывала сторону жизни семейную, -- съ семейными работами, съ семейнымъ весельемъ, съ хозяевами и съ гостями. Замѣтимъ мимоходомъ, что въ этихъ праздникахъ есть семейное, есть общинное начало, а родоваго нѣтъ.

Соглашаясь съ основною мыслію статья, мы тѣмъ болѣе считаемъ нужнымъ сказать нѣсколько словъ о томъ, въ чемъ мы не согласны (можетъ быть это ничто иное, какъ недоразумѣніе) съ прекрасной статьей уважаемаго нами автора.

Дѣля такимъ образомъ пребываніе Славянина на двѣ мѣстности: на природу и домъ, г. Шепингъ въ первомъ случаѣ (какъ поняла мы) признаетъ духовъ природы: русалокъ, лѣснянокъ и пр., слѣдовательно духовъ мѣстности; во второмъ случаѣ, подъ домовымъ разумѣетъ онъ не только духа мѣстности, но видитъ въ немъ олицетвореніе отвлеченнаго семейнаго значенія отца, видитъ подтвержденіе этого значенія и въ названіи домоваго дѣдушкой. Намъ же кажется, что какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ, для Славянина существовали только духи мѣстности, которые и различались по значенію мѣстности. Такъ лѣтомъ для Славянина были духи природы: русалки, лѣснянки и другіе разнообразные духи: ибо сама мѣстность и разнообразна и не очерчена извѣстнымъ кругомъ; зимою же для Славянина былъ духъ дома, домовой; домовой одинъ, какъ одинъ и домъ, опредѣленная, твердо очерченная мѣстность съ порогомъ и воротами. Названіе же дѣдушки ничего не доказываетъ: дѣдушками назывались и лѣшій и водяной, а они никакой связи съ особой семьей и никакого семейнаго значенія не имѣютъ (съ этимъ никто спорить не станетъ). Нѣтъ у каждаго дома своего лѣшаго и водянаго, тогда какъ домовой у каждаго дома. Да и какимъ образомъ, если это духъ дома, можетъ онъ не быть у каждаго дома?-- Еслибъ здѣсь была какая нибудь связь съ семьею, то домовой, конечно, оставался бы одинъ и тотъ же, когда бы, напримѣръ, часть многочисленной семьи выстроила себѣ новую избу; между тѣмъ, въ этой новой избѣ является уже особый свой домовой, чужой всякому другому: обо между самыми домами, самымъ строеніемъ, родственной связи быть не можетъ. Мало того, домовой живетъ и въ оставленной избѣ; это указываетъ на прямую его связь съ избою. Да и самое наконецъ названіе его: домовой, указываетъ очевидно на домъ: онъ домовой, а не родовой и не семейный. Значеніе домоваго, какъ хозяина, опредѣляется только его мѣстностью. Значеніе хозяина теряется въ полѣ, среди природы и полевыхъ работъ; оно выступаетъ снова въ избѣ, гдѣ является и хозяинъ и семья, гдѣ для человѣка готова иная мѣстность и иной образъ жизни, и гдѣ ждетъ его постоянный духъ этой мѣстности, постоянный хозяинъ -- домовой. Домовой даже болѣе, чѣмъ самъ домовладѣлецъ, хозяинъ въ избѣ, ибо человѣкъ можетъ быть и въ избѣ и въ полѣ, а домовой всегда въ избѣ, ея духъ.-- Въ пользу нашего мнѣнія приведемъ еще доказательство: всѣ духи мѣстности съ мѣстностью своей нераздѣльны и могутъ существовать только въ ея предѣлахъ: такъ русалки не переходятъ, иначе какъ въ извѣстной мѣрѣ, за предѣлы водъ; другіе духи точно также. Теперь вспомнимъ, что домовой точно также не переходитъ за предѣлы дома; онъ можетъ быть перезванъ въ другой домъ, но непремѣнно въ домъ, именно въ эту мѣстность; здѣсь онъ только, какъ улитка, переселяется въ другую раковину. Семейной связи или значенія не имѣетъ домовой нисколько; связь, какая есть, чисто случайная, ибо нѣтъ примѣровъ, чтобы домовой выгонялъ семью изъ дома и призывалъ другую; свой домовой всегда добръ, и для всякого хозяина онъ свой. Эта связь домоваго съ семьей, дружественная, но вовсе не родственная, которой нѣтъ у духовъ природы, происходитъ отъ условій мѣстности и образа жизни. Лѣсъ, поле, рѣка принадлежатъ всѣмъ: тамъ семья изчезаетъ; изба принадлежитъ семьѣ: здѣсь семья выступаетъ; отсюда и является связь, которую имѣетъ съ семьею духъ избы, непремѣннаго жилища семьи; къ тому же въ поляхъ, лѣсахъ и на водахъ люди являются на время; въ избѣ они живутъ болѣе или менѣе, по постоянно; даже когда ихъ нѣтъ въ избѣ, изба -- ихъ опредѣленное собственное жилище. Среди природы они гости, въ избѣ они хозяева. Все это скрѣпляетъ связь духа дома съ владѣльцами дома. И такъ, вся связь домоваго съ семьею основана на условіяхъ мѣстности и образа жизни. Дружественность его съ людьми, кажется намъ, вытекаетъ еще изъ того, что изба есть дѣло человѣческихъ рукъ и что по нашимъ народнымъ, сказаніямъ, строя себѣ жилище, человѣкъ строитъ жилище и домовому; тогда какъ другіе духи ничѣмъ человѣку не обязаны. Обитая человѣческое жилище, домовой но этому имѣетъ больше связи, и вмѣстѣ связи дружественной, съ людьми; онъ духъ по преимуществу человѣческій. Домовой любитъ данныхъ ему судьбою жильцовъ-хозяевъ избы, но онъ за ними не слѣдуетъ и не покровительствуетъ имъ внѣ предѣловъ своего владѣнія. Какъ бы въ подтвержденіе нашихъ словъ, г. Шепингъ самъ говорить: съ приближеніемъ весны (1-го Марта) находитъ хандра на домоваго, доходящая не рѣдко до совершеннаго безумія; съ этихъ поръ его вліяніе значительно ослабѣваетъ, и онъ совершенно почти утрачиваетъ свое, болѣе общее собирательное значеніе; память о немъ какъ будто вдругъ изчезаетъ изъ народной демонологіи, и мы уже ни разу съ самой осени не встрѣчаемъ ни праздниковъ, ни другихъ дней, посвященныхъ домовому или связанныхъ съ нимъ въ суевѣрныхъ преданіяхъ нашего народа." Неясно ли это доказываетъ, что домовой только духъ мѣстности и никакой связи, кромѣ мѣстной, съ человѣкомъ не имѣетъ? Уничтожается мѣстная связь и домовой изчезаетъ; возникаетъ она снова, и домовой снова является.

Возражая на мнѣніе, что домовой имѣетъ у насъ какое нибудь семейное, тѣмъ менѣе родственное значеніе, скажемъ мимоходомъ о мнѣніи, будто бы домовой имѣетъ значеніе родовое, будто бы онъ олицетвореніе родоначальника. Намъ кажется, что мнѣніе это противорѣчитъ само себѣ {Это противорѣчіе, кинется, прежде всѣхъ было замѣчено, г. Шепингомъ.}. Домовой представляетъ собою родоначальника, говорятъ послѣдователи Эверса {Число которыхъ видимо уменьшилось.}, роды спорили я враждовали между собою; отсюда вражда домовыхъ; всякой другой домовой есть чужой. И такъ, возражаемъ мы, у всякого отдѣльнаго рода долженъ быть одинъ домовой. Теперь предлагаемъ вопросъ: если кто нибудь изъ многочисленнаго рода, непомѣщающагося въ одной избѣ, построитъ себѣ новую избу, долженъ ли у него быть свой домовой, или нѣтъ? Народное повѣрье говоритъ, что Непремѣнно долженъ; ибо въ каждой избѣ свой домовой; какже быть теперь члену рода, построившему новую избу? Откуда возьметъ онъ домоваго, если домовой олицетвореніе родоначальника предка!-- Родоначальникъ и предки у него одни съ тѣни, которые остались въ старой избѣ; создать новыхъ, особыхъ родоначальниковъ и предковъ ему невозможно; сверхъ того всякой другой домовой принадлежитъ другому роду и олицетворяетъ другаго родоначальника. Всякой домовой непремѣнно враждебенъ другому; слѣдовательно и искомый домовой новой избы. Какъ тутъ быть, какъ согласить все это; какъ найдти другаго, но тоже своего родоначальника и предка, тогда какъ родоначальникъ одинъ, общій? да еще такого родоначальника, который будетъ во враждѣ съ настоящемъ родоначальникомъ? Положеніе крайне затруднительное -- изъ. него нельзя выйдти иначе, какъ или оставивши новый донъ родича безъ домоваго, что невозможно по народному повѣрью, -- или уволивъ домоваго отъ значенія родоначальника.-- Мнѣніе послѣдователей Эверса о домовомъ разрушается въ своемъ основаніи само собою, собственнымъ логическимъ движеніемъ. Послѣ того нѣтъ нужды, по крайней мѣрѣ здѣсь, опровергать частныя сближенія домоваго съ родоначальникомъ.

Значеніе домоваго очень важно, но вовсе не въ родовомъ и даже е въ семейномъ отношеніи. А гдѣ надобно искать его значенія -- показываетъ самое наименованіе: домовой -- духъ дома, домовой духъ.

Что касается до догадки г. Шепинга, касательно вѣдьмы, мы признаемъ, что она очень остроумна, но принять ее безъ новыхъ доказательствъ нельзя.

Кстати скажемъ здѣсь вообще о Славянскомъ кумирослуженіи. Едва ли были Славяне, когда бы то ни было, идолопоклонниками, по крайней мѣрѣ Славяне Восточные. Кумира они не считали богомъ, а изображеніемъ божества, не болѣе. Доказательствомъ тому соломенныя чучелы божествъ, сожигаемыя въ огнѣ народомъ, чего бы быть не могло, еслибъ онъ считалъ идолы богами. Наконецъ, старикъ представляющій Ярилу, дѣвушка -- Коляду, все это показываетъ лишь олицетвореніе, представленіе божества, не болѣе, но чувственному изображенію Славяне никогда не придавали божеской силы. Припомнимъ здѣсь, если не полное отсутствіе, то чрезвычайно малое количество извѣстныхъ кумировъ, и то у западной части Славянъ, которые могли быть увлечены примѣромъ другихъ народовъ. Кумиры, упоминаемые въ лѣтописи при Владимірѣ до Христіанства, имъ были воздвигнуты; прежде о нихъ и не говорится. Это усердіе къ кумирамъ вытекало у Владиміра, какъ думаетъ Ломоносовъ, изъ стремленія вѣры, которое впослѣдствіи обнаружилось испытываніемъ вѣръ и наконецъ довело его до вѣры вставной. Однимъ словомъ, можно, кажется, предполагать, что Славяне не были кумиропоклонники.

Въ заключеніе поблагодаримъ г. Шепинга, какъ за самую мысль его статьи, столько вѣрную и ясную, такъ и за то сочувствіе къ Русской народной жизни и ея истиннымъ (а не наклепаннымъ) проявленіямъ, сочувствіе, которымъ проникнута вся статья.