Двадцать-третьяго іюля тысяча-восемьсотъ-сорокъ-шестаго года, подъ-вечеръ знойнаго дня двое мужчинъ медленно шли но большой дорогѣ, соединявшей между собою Базейлль и Ла-Мотт-Ландронъ, двѣ небольшія деревни въ Жирондскомъ Департаментѣ. Эти двое мужчинъ были Жанъ Делормъ и Жюль Делормъ, его сынъ.
Жюль былъ въ веселомъ расположеніи духа: то, чего онъ ревностно добивался впродолженіе послѣднихъ шести лѣтъ -- мечта его юности осуществилась: онъ получилъ мѣсто приходскаго школьнаго учителя и сдѣлался женихомъ Луизы, самой лучшей и красивой дѣвушки окрестныхъ деревень. Впрочемъ, господинъ Куртра, богатый купецъ, торговавшій хлѣбомъ, никогда не согласился бы на бракъ своей дочери съ бѣднымъ школьнымъ учителемъ, еслибъ Жюль не достигъ этого положенія весьма-быстро и не имѣлъ надежды пойти еще дальше. Господинъ Куртра желалъ выдать Луизу за Виктора Леблана, который имѣлъ средства, позволявшія ему жить независимо, и который долженъ былъ наслѣдовать все имѣніе богатаго дяди. Такимъ-образомъ Жюль находился въ весьма-веселомъ расположеніи духа, потому-что онъ и отецъ его провели сегодняшній вечеръ въ семействѣ Куртра и его свадьба съ Луизой была назначена на первое сентября.
Въ то время, какъ Жюль и его отецъ шли домой, они встрѣтили на поворотѣ дороги двухъ человѣкъ, въ синихъ блузахъ, въ черныхъ холстинныхъ фуражкахъ. Незнакомцы, казалось, находились въ какомъ-то безпокойствѣ и чего-то испугались при встрѣчѣ съ Делормами; когда послѣдніе, проходя мимо нихъ, пожелали имъ добраго вечера, встрѣтившіеся отвѣтили имъ глухимъ голосомъ.
-- Это чужестранцы, сказалъ Жанъ Делормъ.-- Я удивляюсь, куда они идутъ?
-- Посмотри, что это такое? внезапно прервалъ его Жюль, указывая на мѣсто, находившееся за полями но правой сторонѣ дороги:-- тамъ что-то горитъ непремѣнно. Да вотъ и пламя: вѣроятно, горитъ стогъ сѣна на фермѣ Гэ.
Отецъ и сынъ ускорили шаги и минутъ чрезъ пятнадцать подошли къ фермѣ. Приблизившись, они съ ужасомъ увидѣли, что пламя выходило не изъ стога сѣна, а изъ самаго дома, выстроеннаго изъ дерева и покрытаго соломой. Яркое пламя выбивалось въ видѣ языковъ изъ каждаго окна и изъ каждой двери, освѣщая небо, деревья, дворъ, наполненный стогами сѣна, и окрестность.
-- Бѣги скорѣй въ деревню, Жюль, сказалъ отецъ: -- подыми всѣхъ, зови пожарныхъ и мера; Гэ, вѣроятно, пошелъ за помощью; не могъ же онъ быть въ постели, когда показался огонь. А я останусь здѣсь и буду караулить.
По дорогѣ въ деревню Жюль встрѣтилъ нѣсколькихъ поселянъ, видѣвшихъ дымъ и пламя и бѣжавшихъ узнать, гдѣ былъ пожаръ. Торопливо указавъ имъ, по какому направленію слѣдовало идти, Жюль побѣжалъ въ домъ мера. Но меръ проводилъ вечеръ у одного пріятеля въ сосѣдней деревнѣ, а пожарные не смѣли взять свои инструменты для потушенія пожара, не имѣя письменнаго приказанія отъ этого важнаго чиновника. Жюль добровольно отправился въ сосѣднюю деревню, чтобъ извѣстить мера о случившемся и получить нужное приказаніе.
Послѣ часовой усиленной ходьбы, Жюль достигъ деревни Мармандъ и не безъ затрудненій нашелъ, наконецъ, мера, который спокойно пилъ черный кофе и курилъ сигару въ саду своего друга. Гордый и хлопотливый чиновникъ, услышавъ о происшествіи, сказалъ:
-- Я тотчасъ же дамъ вамъ два приказанія: одно пожарнымъ, чтобъ они взяли свои инструменты, другое офицеру, командующему гарнизономъ въ Ла-Реоллѣ, чтобъ онъ послалъ небольшой отрядъ солдатъ для сохраненія порядка и въ помощь пожарнымъ. Вы скажите моему секретарю, чтобъ онъ немедленно разослалъ приказанія кому слѣдуетъ. Я самъ послѣдую за вами чрезъ нѣсколько минутъ и нриму на себя дальнѣйшія распоряженія.
Возвратившись въ Ла-Мотт-Ландронъ, Жюль вручилъ оба приказанія секретарю и поспѣшно отправился къ отцу на ферму. По прибытіи на мѣсто, онъ увидѣлъ, что пламя объяло уже весь домъ, риги и нѣкоторые стоги сѣна. Огненная масса бросала красноватый свѣтъ на нѣсколько сотъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей, которые заняли всѣ холмы, валы и деревья, откуда можно было хорошо видѣть зрѣлище.
-- Гдѣ Гэ? спрашивалъ Жюль у нѣкоторыхъ изъ присутствовавшихъ.
-- Увы! бѣдняга, его не нашли! онъ, вѣроятно, погибъ въ огнѣ, когда еще никого не было, отвѣтили ему.-- Вашъ отецъ хотѣлъ-было проникнуть въ домъ, но принужденъ былъ возвратиться, едва не задохнувшись отъ дыма
Здѣсь разговоръ былъ прерванъ прибытіемъ, во весь опоръ, пожарной команды съ инструментами, состоявшей изъ шести человѣкъ въ темносиней одеждѣ и въ блестящихъ мѣдныхъ каскахъ. Офицеръ команды немедленно приказалъ образовать цѣпь изъ людей, при помощи которой легко можно было бы передавать пожарнымъ ведра съ водою отъ колодца, находившагося въ двухъ стахъ ярдахъ разстоянія отъ дома; но большая часть толпы стала тотчасъ же расходиться, когда пожарные приблизились къ людямъ съ небольшими кожаными ведрами, въ видѣ шляпъ, и только нѣсколько мальчишекъ согласились образовать цѣпь. Мальчишки, однакожь, скорѣй были способны дурачиться и производить безпорядокъ; каждый изъ нихъ, взявъ ведро въ одну руку, макалъ другую въ воду и брызгалъ въ лицо своему ближайшему сосѣду. Такъ-какъ каждый изъ мальчишекъ дѣлалъ, въ свою очередь, то же самое, то, когда ведра доходили до мѣста назначенія, на днѣ ихъ оставалось только нѣсколько капель. Пожарные тщетно увѣщевали мальчишекъ, просили быть осторожнѣе и не проливать воды. Единственнымъ отвѣтомъ на ихъ увѣщанія были громкіе и продолжительные взрывы хохота. Негодяи съ тѣми же чувствами, или съ тою же безчувственностью дурачились на поварѣ, какъ на какомъ-нибудь веселомъ праздникѣ.
Наконецъ дѣло приняло другой оборотъ, когда прибыли меръ въ треугольной шляпѣ и отрядъ пѣхоты въ красныхъ панталонахъ и фуражкахъ и въ коротенькихъ синихъ кафтанахъ; мальчишки, которымъ надоѣла уже забава, воспользовались случаемъ и разбѣжались. Солдаты напрасно погнались-было за ними, чтобъ заставить ихъ возвратиться: въ одну минуту мальчишки исчезли. Такимъ-образомъ солдаты и пожарная команда принялись усердно работать, чтобъ прекратить дальнѣйшее распространеніе пламени, и послѣ двухчасовыхъ неутомимыхъ усилій имъ удалось на столько укротить силу огня, что можно было войти въ домъ и поискать Гэ. Двумъ пожарнымъ было приказано осмотрѣть домъ, и Жюль, знавшій расположеніе комнатъ, вызвался быть ихъ проводникомъ. Но не было никакой возможности войти въ домъ съ лицевой стороны, потому-что стропила, поддерживавшія крышу, раздались и обрушились. Трое мужчинъ обошли домъ съ надворной стороны и вошли въ столовую, которая, по мнѣнію Жюля, должна была пострадать отъ огня менѣе прочихъ комнатъ, такъ-какъ полъ въ ней былъ выстланъ каменными плитками. Такъ дѣйствительно и было; но дымъ въ комнатѣ былъ до того удушливъ, что Жюль и его спутники сочли благоразумнымъ не продолжать своихъ поисковъ. Когда они стали выходить, одинъ изъ пожарныхъ наткнулся на что-то на полу. Его товарищи повернули фонарь свѣтомъ къ нему; всѣ трое приведены были въ ужасъ зрѣлищемъ, которое представилось имъ: на полу лежалъ трупъ несчастнаго старика, обгорѣвшій только мѣстами, на платьѣ ясно были видны слѣды крови.
Позвали мера и другихъ, находившихся внѣ дома, и вскорѣ всѣ собрались въ обгорѣвшей комнатѣ, которая ежеминутно готова была рухнуть.
-- Его умертвили, сказалъ меръ:-- а потомъ подожгли домъ, чтобъ скрыть преступленіе.
-- Да и домъ ограбленъ, присовокупилъ секретарь.-- Посмотрите! какъ шкапы перерыты.
Тѣло, послѣ обычныхъ формальностей, свезли въ домъ мера, а пожарные и солдаты расположились на ночь близь фермы, на случай, если снова покажется огонь.
Было три часа утра, когда Жанъ и его сынъ возвратились домой, измученные и промокшіе. Два дня спустя послѣ катастрофы, они провожали Эженя Гэ; на похоронахъ присутствовалъ Викторъ Лебланъ, какъ ближайшій родственникъ покойнаго; еще чрезъ нѣсколько дней они были допрошены чиновниками, посланными изъ Ла-Реолля для произведенія слѣдствія. Жанъ и Жюль Делормы объявили, какъ они замѣтили огонь и какъ встрѣтили на дорогѣ двухъ незнакомцевъ; послѣ этого, въ теченіе нѣсколькихъ недѣль, они ничего не слыхали объ этомъ дѣлѣ.
II.
Первое сентября случайно пришлось въ одинъ изъ тѣхъ дней, когда современная Галлія вполнѣ оправдываетъ названіе, данное ей восхищенными путешественниками. Вся природа имѣла радостный видъ: солнце, золотисто-красноватымъ свѣтомъ освѣщало жатву пшеницы и маиса; деревья гнулись подъ бременемъ зрѣлыхъ плодовъ и на всѣмъ разстояніи, которое только могъ обозрѣть человѣческій глазъ, ему представлялись небольшіе лѣса зеленыхъ листьевъ и пурпуровыхъ виноградныхъ лозъ, мѣстами пересѣкаемые серебристымъ рукавомъ рѣки Гаронны.
Небольшая деревенька Базейлль также имѣла необыкновенно-оживленный видъ. Съ самаго ранняго утра можно было видѣть въ ней суетившихся молодыхъ дѣвушекъ, бѣлыя платья и цвѣты. Около одиннадцати часовъ обширный каменный домъ, стоявшій отдѣльно на большой дорогѣ, которая вела въ Ла-Мотт-Ландронъ, сдѣлался центромъ притяженія. Здѣсь жилъ отецъ невѣсты; почетный караулъ, состоявшій изъ молодыхъ людей обѣихъ деревень, привѣтствовалъ каждаго новоприбывшаго громкими криками.
Въ двѣнадцать часовъ свадебное общество вышло изъ дома и, образовавъ процесію, двинулось къ сельской церкви. Впереди всѣхъ шла красивая невѣста съ темными глазами, опираясь на руку своего отца; она была въ бѣломъ муслинѣ, украшена миртами и померанцовыми цвѣтками. Вслѣдъ за нею шелъ женихъ съ матерью невѣсты, за ними подружка и отецъ жениха; потомъ, попарно, шли прочіе; всѣ были въ праздничныхъ костюмахъ, очень-громко разговаривали и смѣялись.
Во время шествія, толпы молодыхъ дѣвушекъ съ пѣснями приближались къ процесіи и сыпали цвѣты къ ногамъ прелестной невѣсты. Свадебное общество находилось уже въ нѣсколькихъ шагахъ отъ старой, но пріятнаго вида, деревенской церкви, какъ вдругъ шесть жандармовъ, въ полномъ вооруженіи, быстро приблизились къ процесіи. Всѣ остановились, съ любопытствомъ слѣдили за движеніями полицейскихъ агентовъ и разспрашивали другъ друга о причинѣ ихъ прибытія. Чрезъ нѣсколько минутъ жандармы подошли къ самой группѣ; проходя мимо невѣсты, отдали ей военную честь, затѣмъ остановились и раздѣлились на два отряда; каждый изъ двухъ отрядовъ въ одно время схватилъ за руку жениха, Жюля Делорма, и отца жениха, Жана Делорма, воскликнувъ:
-- Арестуемъ васъ именемъ короля!
-- За что? съ негодованіемъ спросилъ Жюль, стараясь высвободиться изъ рукъ людей, державшихъ его.
-- За убійство Эженя Гэ и поджогъ его дома, былъ отвѣтъ.-- Вотъ намъ приказъ за должнымъ подписаніемъ и за печатью.
-- Но за что арестованъ мой отецъ?
-- Какъ вашъ соучастникъ.
-- Мы оба невинны! протестовалъ Жюль.-- Это, должно быть недоумѣніе!
-- О, да, это, должно быть, недоумѣніе, единогласно повторило нѣсколько голосовъ.
-- Можетъ-быть, возразили жандармы:-- но это не наше дѣло. Наше дѣло исполнять приказанія. И такъ-какъ мы не можемъ оставаться здѣсь долѣе и спорить, то вы оба немедленно должны отправиться съ нами.
Между-тѣмъ, вся свадебная процесія и толпа поселянъ окружили жандармовъ и ихъ арестантовъ. Впереди всѣхъ стояла невѣста, боязливо разспрашивавшая, что все это значило. Когда она узнала объ ужасной дѣйствительности, то ея лицо побѣлѣло какъ платье и она упала на руку своего отца. Жюль, повернувшись къ ней, съ одного взгляда увидѣлъ все, что желалъ знать: Луиза была убѣждена въ его невинности.
Полицейскіе агенты, желая прекратить непріятную сцену, торопили своихъ арестантовъ, между-тѣмъ, какъ друзья и родственники послѣднихъ толпились около нихъ, громко изъявляя удивленіе и сожалѣніе о случившемся. Госпожа Делормъ вызывалась идти въ заключеніе съ мужемъ и сыномъ, и только съ трудомъ успокоилъ ее мужъ, увѣрявшій ее, что она принесетъ ему и сыну больше пользы внѣ тюрьмы, нежели въ тюрьмѣ.
Жюль, съ согласія жандармовъ, безъ ихъ сопровожденія, подошелъ проститься къ своей невѣстѣ, которая стояла поодаль отъ прочихъ лицъ, составлявшихъ свадебную процесію, и ежеминутно готова была лишиться чувствъ. Приблизившись къ ней, Жюль взялъ ее за руку и тихимъ голосомъ произнесъ:
-- Луиза, на насъ взведено страшное обвиненіе; но если въ нашей странѣ существуетъ справедливость, я вскорѣ буду въ-состояніи доказать мою невинность, потому прошу тебя не отчаиваться: все скоро будетъ попрежнему.
-- Я не боюсь ничего, Жюль; я знаю, что ты невиненъ.
-- Прощай же, дорогая Луиза! Теперь мнѣ будетъ легче переносить заключеніе.
Жюль промедлилъ бы еще, но жандармы просили его поторопиться. Поспѣшно сжавъ руку невѣсты, онъ отошелъ и отдался подъ арестъ.
-- Прощайте, друзья, сказалъ онъ съ принужденною улыбкою.-- Это непремѣнно ошибка, которая скоро разъяснится. Будемъ надѣяться, что мы скоро увидимся снова.
-- Да, мы опять скоро увидимся! воскликнули всѣ хоромъ въ то время, какъ Жюль и его отецъ, въ-сопровожденіи полицейскихъ агентовъ, шли по открытой равнинѣ въ домъ мера. Толпа оставалась на мѣстѣ до-тѣхъ-поръ, пока арестанты не исчезли за воротами городскаго зданія, затѣмъ всѣ въ уныломъ расположеніи духа разошлись по домамъ.
Въ эту же ночь, послѣ частнаго допроса со стороны полицейскихъ чиновниковъ Базейлля, Жанъ и Жюль Делормы, скованные другъ съ, гомъ по рукамъ, были переведены сначала въ тюрьму въ Ла-Реолле, отсюда черезъ нѣсколько дней въ Бордо.
III.
Такъ-какъ во Франціи предварительное судопроизводство происходитъ негласно, то публика ничего болѣе не слышала объ убійствѣ Эженя Гэ до-тѣхъ-поръ, пока не объявили, что судъ надъ Жюлемъ Делормомъ и его соучастникомъ Жаномъ Делормомъ будетъ происходить двадцать-перваго сентября въ бордоской судебной палатѣ.
Въ назначенный день и задолго до назначеннаго часа, многочисленная толпа народа собралась у палаты и ждала, когда отворятъ двери. Между собравшимися здѣсь лицами было много жителей деревень Базейлля и Ла-Матт-Ландрона; не было только видно никого изъ ближайшихъ родственниковъ обоихъ обвиненныхъ. Въ десять часовъ двери отворились настежь и пространство, назначенное для публики, было занято въ нѣсколько минутъ; народа въ залу набралось столько, что едва можно было перевести духъ. Въ четверть одиннадцато шесть жандармовъ ввели обоихъ заключенныхъ; въ залѣ царствовала могильная тишина. Одна изъ судебныхъ газетъ напечатала описаніе наружности обвиненныхъ. Мы заимствуемъ изъ нея слѣдующее: "Впереди шелъ главный обвиненный, Жюль Делормъ, высокаго роста, худощавый молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати-шести; его наружность обличаетъ умъ; лицо у него продолговатое, цвѣтъ кожи темный, волосы и усы черные. Вся его наружность такова, что располагаетъ въ его цользу человѣка, незнающаго, быть-можетъ, о двоякомъ преступленіи, въ которомъ онъ обвиненъ. Дѣйствительно, единственными вѣрными признаками преступника, которые невольно проявлялись въ немъ во время суда, были судорожныя подёргиванья рта и внезапные проблески ярости, которые метали его огненные черные глаза, когда свидѣтели дѣлали свои показанія. Жанъ Делормъ, его соучастникъ и отецъ, человѣкъ лѣтъ шестидесяти, воинсівеннаго вида. Оба заключенные одѣты прилично, въ черномъ; ихъ сопровождалъ адвокатъ Эдуардъ де-ла-Туръ".
Въ половинѣ одиннадцатаго, когда президентъ и судъ заняли свои мѣста и присяжные дали обычную клятву, судопроизводство началось тѣмъ, что главный письмоводитель прочелъ обвинительный актъ. Этотъ документъ, описавъ открытіе пожара и убійства, подробно приводилъ обстоятельства, доказывавшія (такъ значилось въ немъ) виновность двухъ заключенныхъ:
Первое, Жюль Делормъ, мѣсяцевъ за шесть до преступленія, купилъ домъ Эженя Гэ, обязавшись вытачивать старику до его смерти двѣнадцать фунтовъ ежегодно, слѣдовательно побудительныя причины къ убійству были очевидны. Второе, Жюль сознался, что проходилъ близь фермы Гэ за часъ, или около того, до пожара. Кромѣ того, оба подсудимые, первые узнали о пожарѣ и подали тревогу; сверхъ-того, полиціею были произведены тщательные розыски; найдено, что никто не видалъ никакихъ постороннихъ лицъ въ этотъ вечеръ въ окрестностяхъ фермы. Подсудимые показываютъ на двухъ лицъ, которыхъ, по ихъ словамъ, они встрѣтили на дорогѣ незадолго передъ тѣмъ, когда увидѣли пламя, но никто, кромѣ заключенныхъ, не видѣлъ этихъ лицъ.
Далѣе обвинительный актъ опредѣлялъ степень участія, которое принималъ въ убійствѣ Жанъ Делормъ. Но въ этомъ пунктѣ обвинительный актъ приводилъ однѣ лишь догадки. Надо предполагать (такъ значилось въ немъ), что отецъ стоялъ на сторожѣ въ то время, когда сынъ совершалъ преступленіе, послѣ же содѣйствовалъ тому, чтобъ скрыть убійство.
Затѣмъ была прочитана вкратцѣ жизнь обоихъ подсудимыхъ. Описаніе приводило всякую подробность, которая могла повредить имъ въ общественномъ мнѣніи; несмотря на то, оно должно было сознаться, что семейство подсудимыхъ пользовалось такимъ уваженіемъ сосѣдей, что начальство никакъ не рѣшилось бы подозрѣвать ихъ въ преступленіи, еслибъ не получило особенныхъ свѣдѣніи, которыя указывали на Жюля и Жана Делормовъ, какъ на виновниковъ преступленія, и которыя навели полицію на ихъ виновность. Обвинительный актъ оканчивался высокопарной похвалою неутомимой ревности и проницательности полиціи и всѣхъ начальствуювціхъ лицъ, которыя передали виновныхъ въ руки правосудія.
Президентъ поочередно допросилъ подсудимыхъ, и затѣмъ обратился къ свидѣтелямъ. Впрочемъ, первые тринадцать состояли только изъ мера, пожарныхъ и нѣкоторыхъ солдатъ, описывавшихъ пожаръ и открытіе трупа.
Четырнадцатый и пятнадцатый свидѣтели были два доктора, которые были посланы для изслѣдованія тѣла убитаго человѣка и должны были открыть, какимъ образомъ совершено преступленіе. Они объявляли въ своемъ донесеніи, что убійца, какъ надо полагать, приблизился къ своей жертвѣ сзади и раскололъ черепъ топоромъ. Убійца ударилъ только два раза, но удары должны были тотчасъ же положить человѣка на мѣстѣ. Во время показаній этихъ свидѣтелей, оба подсудимые были видимо взволнованы.
Торговецъ, имѣвшій лавку съ желѣзными товарами въ Ла-Реоллѣ, объявилъ: "Молодой человѣкъ пришелъ въ мою лавку около двадцать-втораго іюля, въ сумерки, и купилъ этотъ топоръ, заплативъ за него три франка. Онъ, помнится мнѣ, былъ ростомъ съ главнаго подсудимаго, но я въ темнотѣ не могъ хорошенько разсмотрѣть его лицо". Адвокатъ подсудимыхъ спросилъ свидѣтеля: дастъ ли онъ присягу, что Жюль Делормъ -- лицо, купившее у него топоръ. Свидѣтель сказалъ: "Нѣтъ, я не дамъ присяги въ этомъ, потому-что молодой человѣкъ, кажется, имѣлъ голубые глаза, а у подсудимаго глаза черные, но, можетъ-быть, я и ошибаюсь".
Слѣдующій свидѣтель, подвергнутый допросу, былъ Викторъ Лебланъ, племянникъ убитаго старика. Онъ произвелъ на зрителей сильное впечатлѣніе: онъ былъ одѣтъ въ глубокій трауръ и, повидимому, давалъ показанія съ большимъ отвращеніемъ. По описанію, помѣщенному въ газетѣ, онъ былъ красивый молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати-шести, съ изящными манерами. Въ отвѣтъ на вопросы, съ которыми обратился къ нему адвокатъ отъ правительства, онъ показалъ, что жилъ въ Ла-Реоллѣ и только изрѣдка, и не надолго, бывалъ у своего дяди въ Базейллѣ; что первое извѣстіе объ убійствѣ дяди принесъ ему на слѣдующее утро одинъ изъ работниковъ, занимавшійся на фермѣ; что онъ не зналъ кого винить въ преступленіи; что, конечно, изъ всѣхъ лицъ, которыхъ онъ зналъ, одному Жюлю Делорму была полезна смерть его дяди; что онъ съ малолѣтства былъ другомъ Жюля и никогда не считалъ его способнымъ на подобный поступокъ, и наконецъ, что онъ самъ былъ единственнымъ наслѣдникомъ Эженя Гэ. Этотъ свидѣтель, при заключеніи своихъ показаній, былъ совершенно разстроенъ.
Этимъ кончалась часть обвинительная. Свидѣтели, говорившіе въ защиту подсудимыхъ, были: Луиза и ея отецъ и мать, показывавшіе, что подсудимые были у нихъ отъ шести до восьми часовъ въ упомянутый вечеръ, и нѣсколько поселянъ, указывавшихъ на хорошія отношенія, существовавшія между подсудимыми и всѣми сосѣдями, и на общее уваженіе, которымъ пользовалось семейство Делормъ.
Генерал-прокуроръ обратился затѣмъ къ присяжнымъ съ короткою, но весьма-рѣзкою рѣчью. Онъ утверждалъ, что Жюль Делормъ былъ виновенъ: это ясно слѣдовало изъ приведенныхъ показаніе, и настоятельно требовалъ, чтобъ онъ былъ примѣрно наказанъ. Онъ продолжалъ въ слѣдующемъ духѣ:
-- Какъ! молодой человѣкъ, которому было ввѣрено нравственное воспитаніе нашихъ дѣтей, котораго всѣ уважали и почитали, питалъ между-тѣмъ въ груди своей страсть къ богатству, которая, овладѣвъ имъ совершенно, заставила его убить беззащитнаго старика и потомъ поджечь домъ, имущество наслѣдниковъ этого несчастнаго старика, длятого, чтобъ скрыть страшное преступленіе! Вотъ этотъ извергъ, онъ передъ вами, господа присяжные. Во имя общества и общественной нравственности, я требую, чтобъ вы явили надъ нимъ примѣрное правосудіе. Вы должны показать надъ нимъ страшный примѣръ, чтобъ предостеречь будущія поколѣнія!"
О Жанѣ Делормѣ генерал-прокуроръ сказалъ очень-немного; онъ только замѣтилъ, что такъ-какъ сынъ былъ виновенъ, то надо полагать, что и отецъ былъ также виновенъ. Во всякомъ случаѣ, заключилъ онъ, присяжные оцѣнятъ степень вины каждаго.
Въ залѣ воцарилась глубокая тишина, когда Эдуардъ де-ла-Туръ поднялся съ своего мѣста подлѣ подсудимыхъ и началъ ихъ защиту. Его рѣчь, продолжавшаяся два часа, была выработана и краснорѣчива. Съ большою ясностью указалъ онъ на противорѣчія въ показаніяхъ и предостерегалъ присяжныхъ противъ постановленія приговора въ виновности, въ главномъ обстоятельствѣ, постановленія, основаннаго на сомнительныхъ свидѣтельствахъ.
Наконецъ, послѣ безпристрастной рѣчи президента, въ которой немногими словами излагался весь ходъ дѣла, присяжные удалились для разсужденія о четырехъ пунктахъ: смертоубійствѣ, поджогѣ, о томъ, совершено ли преступленіе съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ и существуютъ ли смягчающія обстоятельства. Въ отсутствіе суда, присяжныхъ и подсудимыхъ публика громко разговаривала о подробностяхъ этого процеса. Часа чрезъ полтора звонъ колокольчика возвѣстилъ о возвращеніи присяжныхъ. Когда судъ занялъ свои мѣста, президентъ спросилъ главнаго присяжнаго о результатѣ совѣщаній. Главный присяжный отвѣчалъ: относительно главнаго подсудимаго, Жюля Делорма, присяжные постановили единогласной приговоръ: по первому пункту, смертоубійству -- утвердительный; по второму пункту, поджогу -- утвердительный; но третьему пункту: совершено ли преступленіе съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ -- утвердительный, съ допущеніемъ, однакожь, смягчающихъ обстоятельствъ. Что жь касается втораго обвиненнаго, Жана Делорма, то присяжные единогласно признали его невиннымъ но всѣмъ пунктамъ.
Затѣмъ ввели въ залу Жана Делорма. По прочтеніи ему относившагося до него приговора присяжныхъ, онъ былъ освобожденъ съ обычными формальностями.
Послѣ этого отдано было приказаніе ввести въ залу Жюля Делорма, которому прочли приговоръ.
-- Будьте мужественны, шепнулъ ему его адвокатъ: -- есть еще надежда.
Услышавъ приговоръ, Жюль затрясся всѣмъ тѣломъ и вопросительно посмотрѣлъ на своего адвоката, который только отвѣтилъ ему: "успокойтесь!" Когда президентъ предложилъ обычный вопросъ: "имѣете ли вы что-либо замѣтить касательно объявленнаго приговора?" это Эдуардъ де-ла-Туръ возразилъ, что проситъ о снисхожденіи. По обсужденіи, продолжавшемся около пяти минутъ, судъ приговорилъ Жюля Делорма къ вѣчной каторжной работѣ. Подсудимый былъ выведенъ изъ залы; онъ не сознавалъ, что происходило около него.
Между-тѣмъ Жанъ Делормъ нетерпѣливо ожидалъ внѣ стараго зданія палаты выхода сына; его окружала толпа поселянъ, радовавшихся его освобожденію. Когда судъ разошелся, тогда только узнали они, почему не выходилъ Жюль.
Продолженіе этого разсказа мы должны выписать изъ дневника, который велъ Жюль Делормъ.
IV.
Двадцать-девятаго сентября тысяча-восемьсотъ-сорокъ-шестаго года кризисъ прошелъ. Я только-что получилъ письмо отъ генерал-прокурора, который даетъ мнѣ позволеніе имѣть записную книжку и карандашъ. Это большое утѣшеніе для меня, что дозволили мнѣ записывать мои мысли.
Первую ночь послѣ страшнаго приговора я спалъ хорошо. Но что я чувствовалъ при пробужденіи! Передо мною возникъ весь ужасъ моего положенія, и первые три дня, когда я разсуждалъ о своемъ несчастій, я послѣдовательно впадалъ изъ отчаянія въ ярость и безуміе.
Мой бѣдный отецъ приходилъ ко мнѣ вчера вечеромъ. Его посѣщеніе произвело на меня благотворное дѣйствіе. Онъ обѣщалъ, что пока у него есть хоть капля крови въ венахъ, онъ будетъ странствовать по свѣту до-тѣхъ-поръ, пока не откроетъ убійцъ Гэ. Видитъ Богъ, онъ сдержитъ свое обѣщаніе, потому-что онъ убѣжденъ въ моей невинности.
Четырнадцатаго ноября. Какую жалкую жизнь влачу я въ этомъ мѣстѣ (въ бордоской темницѣ)! Когда я думаю о томъ, что осужденъ на вѣчное заключеніе и что я каторжникъ, то мнѣ часто приходитъ въ голову, что лучше приговорили бы меня къ смерти: тогда я немедленно предсталъ бы предъ вѣчнаго Судію. Иногда черныя мысли приходятъ мнѣ въ голову и я чувствую искушеніе. Но я обѣщалъ жить.
Тридцатаго апрѣля, тысяча-восемьсотъ-сорокъ-седьмаго года. Сегодня утромъ я прибылъ въ острогъ каторжниковъ въ Рошфорѣ. Здѣсь ожидало меня новое и ужасное зрѣлище. Дѣйствительно, можно ли сравнить тюрьму съ острогомъ? Меня раздѣли и, надѣвъ на меня позорный костюмъ, посадили на цѣпь. Меня привязали къ обрубку бревна, около трехъ метровъ длиною и полметра толщиною. На ногу, выше икры, надѣли желѣзное кольцо и заклепали его двумя желѣзными винтами, или заклёпками; къ кольцу прикрѣпили цѣпь, метра въ полтора длиною, состоящую изъ девяти звеньевъ; все это вѣситъ около трехъ фунтовъ съ половиною. Во время операціи меня держали чрезвычайно-крѣпко: при малѣйшемъ движеніи съ моей стороны я сломалъ бы себѣ ногу. Что я испыталъ въ эти десять минутъ! Каждый ударъ молота, казалось, поражалъ мое сердце и воспламенялъ мозгъ. Я долженъ носить эти цѣпи все время, пока буду находиться здѣсь; а одному Богу извѣстно, какъ долго будетъ это! Послѣднее звено моей цѣпи прикрѣплено къ желѣзному бруску, придѣланному къ койкѣ; вся свобода, которою я пользуюсь здѣсь, ограничивается длиною моей цѣпи. Мнѣ дали одѣяло и надѣли на меня желтые рукава, что дѣлается съ людьми, за которыми нужно смотрѣть и которыхъ слѣдуетъ бояться, и это сдѣлали со мною, тогда-какъ всѣ мои мысли заняты моей невиностью и тою, съ которою я могъ бы провести мою жизнь.
Когда меня раздѣли, отъ меня взяли и книжку и карандашъ; я требовалъ къ себѣ директора. Когда онъ пришелъ, я показалъ ему письмо генерал-прокурора, и мнѣ возвратили вещи: онѣ служатъ мнѣ большимъ утѣшеніемъ. Думаю, я скоро бы умеръ, еслибъ не писалъ немного. Когда я ввѣрилъ бумагѣ свое горе, то мнѣ кажется, что я не столь несчастливъ.
Тринадцатаго мая. Меня перевели вчера изъ моей отдѣльной кельи въ обширную комнату. Въ ней было человѣкъ до пятисотъ; одни сидѣли на своихъ кроватяхъ и скамейкахъ, другіе бѣгали около нихъ, бренча цѣпями: всѣ кричали, изрыгали страшныя проклятія и богохульства. Мнѣ казалось, что я въ аду. Я почувствовалъ мучительную тоску въ сердцѣ, которую невозможно описать. Когда, обремененный оковами, я сѣлъ въ этомъ пандемоніумѣ живыхъ людей и я подумалъ о моей жизни, скошенной не моею виной, то я непремѣнно задохся бы отъ горя, еслибъ слезы не облегчили меня. Впервые послѣ моего дѣтства я молилъ о снѣ. Сонъ дѣйствительно подѣйствовалъ на меня успокоительно: сегодня я уже менѣе негодую на судьбу; надежда снова возвратилась.
Втораго сентября. Прошелъ уже годъ съ того дня, какъ я лишился свободы. Около пяти мѣсяцевъ нахожусь въ этомъ страшномъ мѣстѣ. Впрочемъ, мое положеніе теперь не такъ жалко, какъ было: въ послѣднее время я велъ продолжительныя бесѣды съ капелланами, которые очень подкрѣпили мои нравственныя силы своими утѣшеніями. Лишь только получаю позволеніе, иду ко второму капелляну, который, какъ кажется, начинаетъ убѣждаться въ моей невинности. Онъ употребляетъ всевозможныя усилія, чтобъ смягчили надо мною суровую дисциплину острога. Но все тщетно: начальство думаетъ, что я опаснѣе другихъ, потому-что тише, и со мной обращаются еще суровѣе. Между-тѣмъ, я не могу жаловаться на моихъ начальниковъ: ихъ обращеніе со мною есть только слѣдствіе моего приговора. Тѣмъ не менѣе, несмотря на скорбь, пронизывающую меня до глубины души, я иногда имѣю лучъ надежды: какой-то внутренній голосъ твердитъ мнѣ, что я не останусь всю жизнь въ острогѣ скованнымъ преступникомъ. Эта надежда поддерживаетъ меня.
Пятаго апрѣля тысяча-восемьсотъ-сорокъ-восьмаго. Наконецъ, послѣ одиннадцати мѣсяцевъ страшныхъ нравственныхъ страданій, со мною случилась счастливая перемѣна. Эдуардъ де-ла-Туръ, который, полагаю, никогда не сомнѣвался въ моей невинности, успѣлъ, наконецъ, исходатайствовать улучшеніе моей участи. Когда я прибылъ сюда, онъ просилъ обо мнѣ главнаго хирурга, служащаго во флотѣ; послѣдній, съ своей стороны, просилъ обо мнѣ господина Лансэ, инспектора преступниковъ. Господинъ Лансэ вскорѣ увидѣлъ, что я не имѣлъ ничего общаго съ другими заключенными, и, оставшись доволенъ моимъ поведеніемъ, сдѣлалъ своимъ секретаремъ. Теперь могу ходить свободно цѣлый день и только на ночь надѣваютъ на меня оковы.
Десятаго мая тысяча-восемьсотъ-сорокъ-девятаго. Ко мнѣ приходилъ мой отецъ; онъ былъ съ недѣлю назадъ. Какое свиданіе! Всѣ раны, казалось, открылись. Видъ моего отца привелъ мнѣ на память весь судъ и клеветы, жертвою которыхъ я сдѣлался. Безъ-сомнѣнія, отецъ пришелъ ко мнѣ съ надеждой; но надежда едва-ли служитъ вознагражденіемъ моего несчастія. Мой отецъ обрадовался, услышавъ хорошіе отзывы обо мнѣ моихъ начальниковъ; онъ нашелъ меня такимъ же, какимъ я былъ прежде; мой манеры не измѣнились. Дѣйствительно, я не былъ въ-состояніи освоиться съ сферою острога, и хотя вижу преступленіе очень-близко, однакожь отворачиваю лицо отъ него. Мой отецъ принесъ небольшой серебряный крестикъ, къ которому привязана зеленая ленточка. Она не смѣла писать мнѣ, но сняла съ шеи этотъ крестикъ, который мнѣ хорошо извѣстенъ, и привязала къ нему зеленую ленточку, какъ нѣмой символъ надежды. Мнѣ ненужно было отъ нея никакого залога: я былъ убѣжденъ, что она все еще вѣритъ въ мою невинность.
При разставаніи ни отецъ, ни я не плакали. Но на другой день я захворалъ лихорадкою и бредомъ, и меня отправили въ госпиталь. Мои товарищи по несчастной участи говорили мнѣ впослѣдствіи, что, когда я находился въ бреду, имена моего отца, моей матери, невѣсты и сестры не сходили съ устъ моихъ.
Двадцать-девятаго апрѣля тысяча-восемьсотъ-пятьдесятъ-перваго. Сегодня видѣлъ отца, вѣроятно, въ послѣдній разъ. Чрезъ два дня меня отправятъ въ Брестъ вмѣстѣ съ другими преступниками, число которыхъ простирается до трехсотъ-пятидесяти-двухъ. Теперь я почти не имѣю надежды, что моя правота станетъ когда-либо извѣстною, или что когда-нибудь увижу тѣхъ, которыхъ люблю. Никто не можетъ себѣ представить, какъ я страдалъ, разставаясь съ единственнымъ другомъ, котораго видѣлъ впродолженіе послѣднихъ четырехъ лѣтъ.
Четвертаго іюля тысяча-восемьсотъ-пятьдесятъ-перваго. Когда мы прибыли сюда, седьмаго прошлаго мая, я увидѣлъ, что мое положеніе здѣсь вовсе не походило на то, которое я оставилъ. На меня снова надѣли оковы. Чрезъ нѣсколько дней насъ приковали другъ къ другу, попарно, звеномъ, которое соединяло цѣпи, прикрѣпленныя къ нашимъ ногамъ, и отправили на работу въ укрѣпленія. Страданія, которыя я выносилъ впродолженіе первыхъ одиннадцати мѣсяцевъ по моемъ прибытіи въ Рошфоръ, возобновились и, вѣроятно, продолжились бы, еслибъ инспекторъ арестантовъ, который былъ такъ добръ ко мнѣ, не просилъ обо мнѣ своего товарища по службѣ въ Брестѣ. Не прошло и двухъ мѣсяцевъ, какъ меня сдѣлали писцомъ въ острогѣ.
Сентябрь тысяча-восемьсотъ-пятьдесятъ-третьяго. Отецъ часто пишетъ ко мнѣ и подаетъ большія надежды; въ послѣдніе три года я ежедневно ожидалъ, что открытіе виновныхъ положитъ конецъ моимъ несчастіямъ; но этотъ благословенный день еще не наступилъ; и хотя я почти привыкъ къ всевозможнымъ страданіямъ, надежда, однакожь, не оставляетъ меня.
Іюль, тысяча-восемьсотъ-пятьдесятъ-четвертаго. Въ сегодняшнемъ письмѣ отецъ увѣдомляетъ меня, что генерал-прокуроръ Ла-Реолля положительно отказалъ произвесть какое-либо изслѣдованіе по моему дѣлу. Такимъ-образомъ всѣ наши надежды разрушились! Я знаю, что мой бѣдный отецъ истощилъ почти всѣ средства и разстроилъ здоровье, стараясь открыть виновныхъ. По все тщетно! Его мученія должны быть даже больше моихъ, и я думаю, что для насъ обоихъ было бы лучше, еслибъ меня отослали въ Каенну. Я не могу долѣе переносить эту жизнь, со мной должна произойти перемѣна.
Перваго сентября. Сегодня подалъ морскому министру прошеніе о томъ, чтобъ меня выслали изъ Франціи съ первымъ транспортомъ преступниковъ, отправляемыхъ въ Каенну. Прошу объ этомъ съ цѣлью облегчить моего отца. Онъ долженъ успокоиться; а до-тѣхъ-поръ, пока я буду здѣсь, онъ не будетъ знать покоя. Его жизнь для меня дороже моей собственной, а я еще довольно-силенъ и могу переносить страданія.
Пятаго ноября. Моя просьба принята. Десятаго этого мѣсяца я оставлю свою родину навсегда! Я приготовилъ прощальныя письма ко всѣмъ, кто дорогъ мнѣ.
Десятаго вечеромъ. Сколько событій совершилось сегодня! Утромъ отправлялся въ Каенну, а теперь опять въ Брестѣ. Въ ту самую минуту, когда пароходъ "Le Laborieux", который везъ меня и четыреста-девять другихъ арестантовъ былъ выведенъ на буксиръ изъ порта, губернаторская лодка отчалила отъ берега и дѣлала намъ знаки подождать. Когда она подъѣхала -- кто жь взошелъ на палубу? начальникъ острога и мой прежній начальникъ, господинъ Лекларъ, инспекторъ арестантовъ. Обмѣнявшись съ капитаномъ нѣсколькими словами, оба они подошли къ мѣсту, гдѣ я сидѣлъ, и господинъ Лекларъ сказалъ:
-- Делормъ, только -- что получена изъ Парижа телеграфическая депеша: вамъ приказано возвратиться въ Брестъ.
По прибытіи въ острогъ я нашелъ письмо моего дорогаго отца, который увѣдомлялъ меня, что одинъ изъ слугъ, находившихся на фермѣ несчастнаго Гэ, по имени Лумбапъ, съ нѣкотораго времени сталъ возбуждать подозрѣніе въ поселянахъ. Господинъ Фортенъ, новый генерал-прокуроръ Ла-Реолля, приказавъ ближайшимъ образомъ изслѣдовать слухи, арестовалъ Лумбана.
Въ настоящую минуту нахожусь въ лихорадочномъ волненіи. Не могу спать.
Пятнадцатаго. Сегодня утромъ прибылъ сюда мой отецъ съ депешами отъ генерал-прокурора. Его первыя слова были:
-- Онъ сознался! оба арестованы!
-- Слава Богу! воскликнулъ я:-- теперь я умру спокойно. Съ минуту я не зналъ, что говорю и что дѣлаю: чувства оставили меня; но, пришедши въ себя, я спросилъ моего отца, кто были люди, о которыхъ онъ упомянулъ. Къ моему величайшему изумленію и смущенію онъ отвѣчалъ:
-- Слуга, бывшій на фермѣ, и Викторъ Лебланъ, племянникъ Гэ!
Восьмнадцатаго. Вчера пришла депеша изъ Парижа; съ меня сняли оковы; со мной сдѣлался бредъ. Мои товарищи сказали сегодня утромъ, что я все повторялъ: "какое счастье! видите, я невиненъ! но я слишкомъ-много страдалъ!"
Девятнадцаго. Сегодня послѣ обѣда я оставилъ Брестъ, простившись съ нѣкоторыми изъ моихъ товарищей-узниковъ, провожавшими меня со слезами и желавшими мнѣ полнаго успѣха. Несмотря на слабость, я отправился въ путь; ѣду въ почтовой каретѣ, сопровождаемой отрядомъ жандармовъ.
Шестнадцаго декабря. Наконецъ, я прибылъ въ Бордо, совершивъ чрезвычайно-утомительное путешествіе, впродолженіе котораго я ночевалъ въ двадцати-пяти тюрьмахъ. Что за различныя мысли и впечатлѣнія волновали меня! Самые пустые предметы приводили мнѣ на память горестныя событія! Прежде я шелъ по этимъ самымъ улицамъ, обремененный цѣпями; теперь моя одежда полуарестантская. Право, я не знаю, что я! Я думаю, что у меня чрезвычайно-странный видъ -- вотъ все, что я могу сказать!
Меня немедленно проводили къ генерал-прокурору, виновнику моего освобожденія изъ острога. Когда я подымался по лѣстницѣ палаты, мысли, пришедшія мнѣ въ голову, совершенно смутили меня. Восемь лѣтъ назадъ, я входилъ въ эти самыя двери при другихъ обстоятельствахъ. Я содрогнулся, вспомнивъ, что въ то время едва не лишился головы. Явившись къ почтенному начальнику, которому я обязанъ своею честью и жизнью, я долженъ былъ бы броситься къ его ногамъ, потому-что онъ мой спаситель -- только этимъ именемъ могу я называть его, между-тѣмъ, я едва лишь поблагодарилъ его! Его присутствіе кажется, леденило меня; я даже не улыбнулся. Дѣйствительно, давно-давно я не знаю, что такое смѣхъ. Трудно было бы объяснить, что происходило во мнѣ. Я ежеминутно думалъ, что сердце мое разорвется на части.
Семнадцатаго. Меня печалитъ, что я такимъ-образомъ представился генерал-прокурору. Онъ можетъ подумать, что острогъ сдѣлалъ меня звѣремъ, что страданія сдѣлали меня безчувственнымъ и равнодушнымъ. Я напишу ему сегодня же, извинюсь и выражу мою благодарность.
-----
На этомъ вдругъ останавливался дневникъ; но по просьбѣ своихъ друзей Жюль Делормъ прибавилъ впослѣдствіи нѣсколько словъ, въ которыхъ содержался конецъ его исторіи:
Во время моего пребыванія въ бордоскихъ тюрьмахъ не случилось ничего замѣчательнаго. Большую часть времени провелъ я съ господиномъ де-ла-Туромъ, который снова желалъ защищать меня передъ судомъ. Когда меня перевели въ тюрьму въ Ла-Реолль, мнѣ пришлось вынести еще одно суровое испытаніе: моя мать и сестра и вѣрная Луиза пришли повидаться со мною. Я не въ-состояніи припомнить это свиданіе. Невозможно объяснить волновавшія насъ чувства, но каждое чувствительное сердце можетъ понять ихъ. Притомъ же къ чему описывать изліянія семейной печали, которыя можетъ представить себѣ только тотъ, кто испыталъ все это.
Мои прежніе друзья навѣщали меня ежедневно; ихъ теперешнія любезности грустно противорѣчили съ ихъ поведеніемъ восемь лѣтъ назадъ: тогда всѣ они не хотѣли и знать меня.
Девятаго января, тысяча-восемьсотъ-пятьдесять-пятаго года происходилъ судъ надъ Викторомъ Лебланомъ и слугою, убившими одинъ -- своего дядю, другой -- своего хозяина. Судъ былъ одна лишь формальность, потомучто оба задолго еще передъ судомъ сознались вполнѣ. Викторъ, подалъ мысль, а слуга совершилъ преступленіе, получивъ на свою долю двѣ тысячи франковъ. Кровь въ жилахъ буквально застыла у меня отъ ужаса, когда я увидѣлъ, что Викторъ Лебланъ, другъ моего дѣтства, сидѣлъ на мѣстѣ, которое я занималъ прежде, и публично сознавался, что его дѣйствіями руководило чувство ненависти и зависти, которое возбуждали въ немъ мои успѣхи въ жизни. Онъ былъ увѣренъ, что, однажды избавившись отъ меня, пріобрѣтетъ расположеніе Луизы. Но въ этомъ онъ совершенно ошибся. Когда ея собственные родственники стали требовать отъ нея, чтобъ она забыла меня и вышла замужъ, то Луиза рѣшительно отказала имъ и объявила, что пойдетъ въ монастырь, если подобныя требованія возобновятся. Итакъ какъ она была единственною дочерью у своихъ родителей, то ее и оставили въ покоѣ.
Викторъ Лебланъ былъ приговоренъ къ вѣчной каторжной работѣ, слуга -- къ двадцатилѣтнему заключенію; а два дня спустя, мнѣ торжественно были возвращены мои законныя права.
Черезъ двѣ недѣли меня скромно вѣнчали въ небольшой церкви въ Базейллѣ.