Английская_литература - Кровь Сондонов

Кровь Сондоновъ

(Изъ Диккенсова журнала)

Въ одинъ темный, декабрьскій вечеръ, сидя въ Гольмъ Голлисѣ, въ комнатѣ, извѣстной подъ прозваніемъ янтарной окруженный родословными таблицами, гербами, грамотами (въ которыхъ ясно обозначалась каждая ступень золотой лѣстницы, доводящей меня до самаго Вильгельма Завоевателя), я замечтался о славѣ и величіи дома Сондоновъ, коего я, Пирсъ, былъ послѣдній потомокъ. Да, я былъ послѣдній изъ длиннаго ряда благородныхъ джентльменовъ и безподобныхъ леди; портреты ихъ висѣли внизу, въ старинной столовой, а помѣстья, завоеванныя ихъ доблестнымъ мечомъ или ихъ плѣнительною улыбкой, далеко разстилались подъ окнами янтарной комнаты. На полкахъ были мемуары, съ великолѣпными гравюрами Стренджа и Голдера, представляющими всѣ знаменитости Сондонскаго рода: людей, отличившихся изъ государственныхъ дѣлахъ, и въ арміи, и на морѣ, и никогда не запятнавшихъ своей крови какимъ-нибудь неравнымъ бракомъ. "Самая чистая кровь во всей Англіи!" часто твердилъ мой отецъ; но никогда не повторялъ онъ этихъ словъ съ такимъ гордымъ удовольствіемъ, какъ отказываясь отъ богатѣйшей партіи, отъ дочери какого-то фабриканта съ нѣсколькими сотнями тысячъ фунтовъ приданаго. Однако, эти деньги пришлись бы намъ кстати; голодный волкъ, нужда, не разъ являлся передъ нашею дверью. Но отецъ съ непоколебимою рѣшимостью отвернулся отъ плебейской Далилы.

Былъ когда-то какой-то баронъ Сондонъ изъ Гольмъ-Годжса въ Дорсетширѣ, но, по какой-то непостижимой геральдически несправедливости, баронскій титулъ ускользнулъ отъ насъ съ незапамятныхъ временъ. Въ напрасныхъ стараніяхъ воротить его, ушло изъ нашихъ рукъ не одно богатое поле, срублено не одно прекрасное дерево, а незваный гость, нужда, все подвигался ближе. Наконецъ, благодаря всѣмъ этимъ тщетнымъ попыткамъ, я сидѣлъ въ янтарной комнатѣ почти совершенно бѣднымъ человѣкомъ; все мое богатство состояло въ одной надеждѣ, обманчивой и невѣрной, какъ блудящій огонекъ. Для поддержанія этого огонька требовались еще поля, еще рощи... Польексъ, знатокъ въ геральдикѣ, занимался моимъ дѣломъ, и болѣе чѣмъ когда-нибудь обнадеживалъ меня. Еслибы только я могъ ему содѣйствовать, поговорить съ кѣмъ-нибудь изъ сильныхъ міра сего!.. Да, еслибъ я могъ! Но дѣло въ томъ, что сильные міра сего не были моими друзьями. Я былъ слишкомъ высокая особа, въ моихъ жилахъ текла слишкомъ чистая кровь,-- какъ бы сталъ я добиваться ихъ милости? Нѣтъ, думалъ я, пусть Польексъ самъ все устроитъ. Я не зналъ никого, ни съ кѣмъ не видался. Я довольствовался обществомъ древнихъ фамильныхъ портретовъ. Хорошо мнѣ было извѣстно, что про меня говорилось въ околоткѣ. Дерзкій, напыщенный гордецъ, вздумавшій важничать передъ сосѣдями. Должно-быть они недостойны съ нимъ знаться! Да, конечно, недостойны. Еслибъ они пріѣхали ко мнѣ обѣдать, я бы ихъ всѣхъ посадилъ пониже соли. Впрочемъ, нѣтъ; одного изъ нихъ нельзя было посадить за нижній конецъ стола. То былъ сэръ-Томасъ Гекльтонъ, бывшій негоціантъ, недавно произведенный въ баронеты. Недавно также (не могу того скрыть) онъ пересталъ торговать кожами. Но, несмотря на ихъ низкое происхожденіе, ни его, ни его маленькую дочь, нельзя было посадить ниже соли.

II.

По слѣдующей простой причинѣ: онъ купилъ и дорого купилъ себѣ почетное мѣсто, и слѣдовательно могъ сидѣть, гдѣ ему угодно. Онъ могъ придти, когда ему вздумается, и расхаживать по моимъ комнатамъ, закинувъ свои вульгарныя руки за свою вульгарную особу, и мысленно оцѣнятъ старинныя картины, висящія по стѣнамъ, старинную мебель, старинное серебро въ шкапахъ. То-есть, онъ имѣлъ на это полное законное право; онъ далъ намъ взаймы денегъ, чтобъ удовлетворить ожесточенныхъ кредиторовъ, которые бы схватили все, опустошили бы старый домъ, обнажили бы его стѣны, растащили бы старинное, наслѣдственное серебро. Еслибы не онъ, вся прекрасная мебель была бы продана съ аукціона; все бы исчезло, все: и древняя утварь такого изящнаго рисунка, и великолѣпныя коллекціи художественныхъ рѣдкостей (за красоту которыхъ ручается всѣмъ извѣстный тонкій вкусъ ихъ владѣльца, и т. д.), и прекрасные шкапы, и великолѣпный фарфоръ, все бы появилось въ спискѣ продажныхъ вещей, съ обычными громкими фразами и совѣтами публикѣ воспользоваться такимъ рѣдкимъ, исключительнымъ случаемъ для пріобрѣтенія самыхъ великолѣпныхъ objets d'art. И все это висѣло на волоскѣ, чуть-было вся сосѣдняя аристократія дѣйствительно не собралась на публичный аукціонъ къ воротамъ Гольмъ-Голлиса.

Уже появился безобразный волкъ, подъ видомъ жида, закутаннаго въ красный шарфъ, съ толстою палкой подъ мышкой; онъ, съ перомъ въ рукахъ, составлялъ реестръ и клалъ клеймо на каждую вещь; злодѣйскій Израильтянинъ все въ домѣ хотѣлъ пожрать, и никто не могъ удалить его.

Я ходилъ по дому совершенно растерянный; я былъ еще молодъ лѣтами, только что возвратился изъ школы. Я рѣшительно не зналъ, что дѣлать, куда обратиться. Отецъ лежалъ въ своей комнатѣ, больной, при смерти. Еврей все продолжалъ свое дѣло, уже онъ исписалъ цѣлую чернилицу; вдругъ дверь тихо растворилась, и спокойно вошелъ новопроизведенный баронетъ. Онъ отвелъ въ сторону жида и сказалъ ему нѣсколько словъ. Онъ не навязывалъ мнѣ нахально своихъ денегъ, не вручалъ мнѣ хвастливо своего кошелька. Все дѣло было ведено такъ просто и порядочно, какъ будто бы тутъ дѣйствовалъ джентльменъ.

Еврей, получивъ должное, удалился; но мы промѣняли одно рабство на другое. На мѣсто жаднаго Израильтянина, мы попали въ зависимость къ вѣжливому выскочкѣ: какъ видите, штука обыкновенная. Всѣ эти грибы, выросшіе за прошлую ночь, хорошо знаютъ, что, еслибы можно, мы бы не подпускали ихъ къ себѣ на разстояніе десяти саженей; такъ они, по подлости своей, и стараются насъ одолжить, чтобы черезъ это втереться въ общество джентльменовъ.

Пока жилъ мой отецъ, его отношенія съ баронетомъ были холодны до нельзя, между ними царствовала какая-то непонятная принужденность, какъ будто бы раздѣляла ихъ какая-нибудь древняя, неизгладимая вражда.

Отецъ, читая провинціальныя газеты, часто бормоталъ про себя язвительныя замѣчанія насчетъ выскочекъ, вытѣсняющихъ вездѣ древніе славные роды, не поддерживаемые богатствомъ. Все это для насъ было тѣмъ тяжелѣе, что мы не имѣли никакихъ средствъ отдѣлаться отъ унизительной зависимости. Правда, намъ однажды удалось собрать около половины всего долга, но тутъ нашъ банкиръ оказался несостоятельнымъ. Отецъ сказалъ только, въ отвѣтъ на мои жалобы: "Такъ пусть же онъ подождетъ вмѣстѣ съ другими торгашами!" А между тѣмъ, мы были принуждены радушно принимать его, съ улыбкой жать его плебейскую руку. Тутъ, конечно, я долженъ признаться, по чести, этотъ человѣкъ не показывалъ своей власти надъ нами, не оскорблялъ насъ своею фамильярностью или вмѣшательствомъ въ наши дѣла, никогда не напоминалъ о нашемъ долгѣ иначе, какъ косвеннымъ образомъ, приходя навѣщать своихъ должниковъ. Отецъ мой стискивалъ зубы отъ бѣшенства, завидя его въ концѣ нашей аллеи. Я думаю, что самою пріятною минутой въ жизни отца было маленькое торжество, одержанное имъ передъ самою смертью надъ этимъ кожанымъ баронетомъ.

Составилась подписка въ пользу бѣдныхъ работниковъ, не имѣющихъ дѣла, и говорили, что сэръ Томасъ Гекльтонъ пожертвуетъ сто фунтовъ стерлинговъ. Еще бы, для него это значило не болѣе ста пенсовъ!

Въ это время мы получили нѣсколько докучливыхъ писемъ отъ каретниковъ, сдѣлавшихъ намъ, года два тому назадъ, парадную карету, украшенную гербами, приличную людямъ нашего сана. Мы заказали ее въ сосѣднемъ городкѣ, чтобъ оказать протекцію тамошней промышленности; теперь же, эти каретники писали, что имъ придется по міру пойдти, если мы имъ не пошлемъ денегъ, прибавляя, что имъ, конечно, совѣстно безпокоить такое благородное семейство какъ наше. Намъ удалось собрать (одинъ Господь знаетъ, съ какимъ трудомъ) около двухъ сотъ фунтовъ, которые мы и хотѣли послать докучливымъ кредиторамъ. Но тутъ пришла вѣсть объ этой подпискѣ въ пользу несчастныхъ работниковъ безъ дѣла и о пожертвованіи сэръ Томаса, кожанаго баронета! Отецъ въ это время лежалъ больной и чуть не умеръ съ досады, услышавъ про это; но вдругъ ему пришла блистательная мысль, употребить деньги, назначенныя для каретниковъ, на то, чтобы заткнуть за поясъ кожанаго баронета! Такъ онъ и сдѣлалъ; каретники дѣйствительно пошли по міру, но родъ Сондоновъ былъ прославляемъ по всему околотку. Во всѣхъ газетахъ можно было прочесть, во главѣ подпищиковъ, имя Пирса Сондона, пожертвовавшаго двѣсти фунтовъ стерлинговъ, и отецъ умеръ совершенно веселый и довольный.

III.

Дочь торгаша звали Алисой: стройная, златовласая дѣвушка, съ темносиними глазами и какимъ-то страннымъ, почти неземнымъ выраженіемъ лица, съ такими нѣжными, тонкими чертами, что трудно было повѣрить въ ея низкое происхожденіе. Напоминала она тѣ лица, которыя такъ хорошо умѣетъ изображать знаменитый французскій художникъ (по имени Ари Шефферъ), написавшій Данта и Беатриче.

Она была тиха и кротка, довѣрчива и спокойна. Словомъ, я въ нее влюбился съ перваго же раза, какъ увидалъ ее.

Случилось это задолго до смерти отца, и жестоко боролись во мнѣ два совершенно противоположныя чувства, страшно сталкивались они въ моей душѣ. Я наслѣдовалъ отцовское отвращеніе отъ подлой денежной аристократіи, но къ самому человѣку я не питалъ ненависти,-- а тутъ еще его дочь, прелестный цвѣтокъ, выросшій подлѣ него и проливающій свой ароматъ на всю эту низкую обстановку. Она всегда какъ будто становилась между имъ и мною, такъ что я мало-по-малу сталъ сносить его общество или, лучше сказать, его среду, потому что онъ рѣдко навязывался мнѣ: онъ вообще не любилъ много разговаривать и былъ очень занятъ своими помѣстьями и разными улучшеніями, которыя онъ тамъ дѣлалъ. Прекрасный человѣкъ, говорили всѣ сосѣди, замѣчательныя способности и отличная голова!-- всѣ, за исключеніемъ однако лорда Виллоби, который постоянно смѣялся надъ нимъ, то-есть, когда онъ на нѣсколько мѣсяцевъ возвращался изъ своихъ безпрестанныхъ путешествій по чужимъ краямъ. Онъ любитъ остриться надъ домомъ кожанаго баронета и надъ его вкусомъ вообще. "Великолѣпно расписано, сэръ", говаривалъ онъ, "въ родѣ красныхъ домиковъ, изъ которымъ выскакиваютъ маріонетки. Мы съ вами, у кого чистая кровь, не могли бы придумать такой уродливости. Вотъ чѣмъ сказывается плебейская порода!" А потомъ, онъ опять уѣзжалъ въ чужіе краи (у него была вилла гдѣ-то въ Италіи, на берегу какой-то рѣки) и возвращался черезъ два-три года на самое короткое время.

Гекльтоны жили въ своемъ помѣстьи, въ новехонькомъ домѣ, выкрашенномъ ярко-пунцовою краской, точь-въ-точь миніатюрная фабрика. Зеркальныя стекла оконъ такъ и блестѣли, бѣлыя лѣпныя украшенія такъ и пестрѣли на красномъ фонѣ. Домъ прозывался Вилла Реале. Сэръ-Томасъ Гекльтонъ схватилъ это имя гдѣ-то въ своихъ путешествіяхъ; вездѣ проглядывали плебейскія замашки. Но для меня его Вилла-Реале всегда осталась Красною фабрикой и ничѣмъ больше.

Однако, видя его спокойныя, скромныя манеры, его незаносчивость, я почувствовалъ, послѣ погребенія моего бѣднаго отца, что не будетъ унизительнымъ для моего знатнаго рода, если я соглашусь на его убѣдительное приглашеніе прогостить у него съ недѣлю.

Я былъ радъ оставить на время мрачный, печальный нашъ домъ, радъ также спастись отъ счетовъ, сыпавшихся на меня со всѣхъ сторонъ. Толпа людей обступила нашъ домъ, съ суровыми лицами, съ громкимъ, недовольнымъ голосомъ, не говоря уже про ежедневныя письма, осаждавшія меня. Мнѣ было такъ грустно, такъ тяжело на душѣ, что я нуждался въ перемѣнѣ. Кромѣ того, онъ скромно намекнулъ, что можетъ-быть мнѣ будетъ пріятно поговорить съ нимъ о моихъ дѣлахъ, которыя находились въ довольно-грустномъ положеніи: не могъ ли онъ мнѣ сколько-нибудь помочь своими совѣтами и опытностію? Онъ все это высказалъ запинаясь; правду сказать, я все не рѣшался прямо и смѣло взглянуть на свои дѣла, а это теперь сдѣлалось необходимостью. Итакъ, я радушно пожалъ ему руку и сказалъ, что пріѣду къ нему на недѣлю.

Красная фабрика была вся вызолочена внутри, гдѣ только возможно было помѣстить позолоту: карнизы, окна, двери, перила лѣстницъ, фризы, все такъ и горѣло на солнцѣ, столы и стулья на золотыхъ ножкахъ, зеркала въ золотыхъ рамкахъ. Удивительный садъ, удивительныхъ размѣровъ теплицы, педантическій садовникъ, Шотландецъ, со множествомъ помощниковъ. Всѣ эти великолѣпія мнѣ показала златовласая Алиса, съ обычнымъ кроткимъ спокойствіемъ; купеческій баронетъ почти вовсе не являлся. Странное дѣйствіе производили на меня эти золотистыя кудри; странно приковывали меня ея медленныя движенія. Синіе глаза все свѣтились тѣмъ же самымъ неземнымъ выраженіемъ, и цѣлый день я слѣдовалъ за ней какъ очарованный, изъ комнаты въ комнату, отъ картины къ картинѣ. То былъ отрывокъ изъ старинной повѣсти, такой же древней, какъ міръ; она въ самомъ дѣлѣ была удивительна для дочери купца.

IV.

На слѣдующій день я предложилъ заняться дѣлами. Принесли жестяные ящики съ именемъ и гербомъ нашего рода; изъ нихъ посыпались цѣлыя кипы дѣловыхъ бумагъ, обязательствъ между нами и Евреемъ Леви, заемныхъ писемъ и т. д.

Смиренный плебей надѣлъ очки, и цѣлыхъ три часа трудился надъ разборомъ бумагъ; я же тревожно расхаживалъ по дому, переходя безпрестанно отъ жестяныхъ ящиковъ къ златовласой дѣвѣ. Наконецъ онъ объявилъ, что онъ не въ состоянія еще хорошенько вникнуть въ дѣла, но что, сколько онъ можетъ судить, они точно въ печальномъ, очень печальномъ, положеніи.

Къ обѣду явился гость,-- высокій мущина, съ орлинымъ носомъ и гладкими, прилизанными волосами, удивительно похожій на самого купца. При входѣ его, я не могъ подавить своей досады. Въ самомъ дѣлѣ, не довольно ли, что я снизошелъ до того, чтобы посѣтить ихъ домъ, неужели имъ еще созывать гостей, чтобъ они на меня глазѣли и удивлялись моему присутствію здѣсь? Впрочемъ, оказалось, что это былъ родной его братъ -- дѣльная голова, какъ говорилось въ околоткѣ. Онъ былъ стряпчій, и откровенно говорилъ про свое ремесло. Мнѣ тягостно было видѣть себя въ такомъ обществѣ. Вотъ до чего я упалъ!

-- Кстати, сказалъ баронетъ, послѣ обѣда, самымъ непринужденнымъ образомъ, -- вотъ мой братъ, юристъ, можетъ вамъ подать совѣтъ насчетъ этихъ бумагъ. Онъ очень опытный человѣкъ; онъ завѣдываетъ дѣлами лорда Виллоби.

Отецъ пріучилъ меня съ дѣтства преклоняться передъ лордомъ Виллоби. Я сталъ съ нѣкоторымъ участіемъ смотрѣть на горбоносаго.

Тотъ сказалъ, что готовъ служить мнѣ своими совѣтами и опытностію, какъ пріятелю его брата, конечно, совершенно-частнымъ образомъ... Я взглянулъ на него съ гордымъ презрѣніемъ. Онъ не имѣлъ намѣренія оскорбить меня, надѣялся, что тутъ нѣтъ ничего обиднаго, онъ думалъ только, что дружба моя съ его братомъ даетъ ему право стать со мной въ менѣе-офиціяльныя отношенія, то-есть...

Кровь прихлынула мнѣ въ голову, я весь вспыхнулъ. Итакъ, этотъ человѣкъ также зналъ про мои долги? Вотъ что значило ввѣрить свою тайну такому низкому плебею!

-- Братецъ, проговорилъ сэръ-Томасъ, съ другаго конца стола, -- вы ошибаетесь.-- Правда, я уже нѣсколько лѣтъ знакомъ съ мистеромъ Сондономъ и съ отцомъ мистера Сондона. Но я не имѣю еще никакихъ правъ на то, что вы, называете дружбой, со стороны мистера Сондона, или отца мистера Сондона. Прошу васъ заняться этими дѣлами на обыкновенныхъ условіяхъ.

Я вздохнулъ свободнѣе. Въ тотъ вечеръ, жестяные ящики были опять выпорожнены, и стряпчій принялся разсматривать бумаги.

Онъ просидѣлъ за ними цѣлый вечеръ, и наконецъ объявилъ, что скажетъ свое мнѣніе на слѣдующій день.

Вотъ сущность этого мнѣнія: когда всѣ векселя, заемныя письма, закладныя, и т. д., были разсмотрѣны и приведены въ надлежащій порядокъ, оказалось долгу около ста тысячъ фунтовъ стерлинговъ, не говоря про другіе мелкіе должки, уплату которыхъ можно было отсрочить. Сумма эта равнялась приблизительно цѣнности всего имѣнія, если его продать.-- А продать его придется, сказалъ горбоносый спокойно, -- продать безъ замедленія.

Я не ждалъ такого удара, даже въ самыя горькія минуты унынія.

Итакъ, я былъ разоренъ, доведенъ до нищеты; осталось мнѣ одно знатное имя. Скоро на меня налетитъ голодная стая кредиторовъ. Одно скверное взысканіе уже было утверждено въ канцлерскомъ судѣ.

Еврею Леви стоитъ только тронуть волосокъ, и Дамокловъ мечъ опустится на мою голову. Я самъ чуть не упалъ на богатые ковры баронета. Я остался нищимъ, нищимъ, хоть сейчасъ идти въ богадѣльню! А титулъ барона, котораго мы такъ долго добивались! Въ эту самую минуту у меня лежало въ карманѣ письмо отъ Польекса, письмо, полное блистательныхъ надеждъ, но требовавшее немедленной присылки денегъ. "Если его тотчасъ же не снабдятъ средствами, писалъ онъ, дѣло пропало навсегда". А гдѣ теперь и думать о средствахъ!

Въ этотъ самый вечеръ, отъ душевной тревоги и мучительнаго безпокойства, я заболѣлъ легкою горячкой; я пролежалъ нѣсколько дней, все толкуя въ бреду про нищихъ, про пріюты и богадѣльни... Въ болѣе спокойныя минуты, я, какъ бы сквозь сонъ, видѣлъ подлѣ себя златовласую дѣву, подающую мнѣ питье, ухаживающую за мной, какъ ангелъ хранитель... Впрочемъ, болѣзнь была не серіозная. Я оправился черезъ пять шесть дней. Между тѣмъ, пришла цѣлая куча писемъ отъ Евреевъ; одно противное посланіе отъ Бенъ-Леви извѣщало меня, что приказъ о немедленномъ взысканіи уже былъ отправленъ. Остановить его я могъ не иначе, какъ заплативъ всѣ деньги сполна, но какимъ же образомъ?

Горбоносый случился тутъ, какъ будто нечаянно, и я опять обратился къ нему. Баронета не было въ комнатѣ. Горбоносый сказалъ, что опять пересматривалъ бумаги, и убѣдился, что дѣло точно плохо, очень плохо. Врядъ ли можно будетъ выручить изъ продажи помѣстья что-нибудь сверхъ суммы на уплату долговъ.

-- Но что же мнѣ остается дѣлать? что же вы мнѣ посовѣтуете? прервалъ я.

-- Погодите, сказалъ мистеръ Гекльтонъ,-- я еще не кончилъ. У васъ прекрасное имя, въ вашихъ жилахъ течетъ прекрасная кровь: отправляйтесь въ Сити, и за эти преимущества вы получите деньги...

-- Да, и на вѣки запятнаю эту кровь! воскликнулъ я.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ горбоносый съ разстановкой,-- я думаю напротивъ. Серіозно говоря, сэръ, вы могли бы облагородить ее. Родъ человѣческій подчиненъ почти тѣмъ же законамъ, какъ остальныя животныя. Благоразумно смѣшивая породы, можно ихъ улучшить. Можетъ-быть, англійская аристократія обязана своею цвѣтущею силой частымъ союзамъ съ низшимъ сословіемъ. Взгляните на старинную французскую аристократію! Они женились и выходили замужъ, не иначе какъ въ своей же кастѣ, и наконецъ явились цѣлыя поколѣнія слабыя, безсильныя, болѣе похожія на пауковъ чѣмъ на людей. Вы дивитесь такой плебейской теоріи?

Странно мнѣ было выслушивать такія рѣчи. Этотъ человѣкъ забывался, но я нуждался въ немъ.

-- Облагороженіе черезъ порчу! сказалъ я, съ презрительною усмѣшкой.-- Невѣроятный химическій процессъ!

-- Совершенная правда, мистеръ Сондонъ, возразилъ онъ,-- но эта химія, химія крови, имѣетъ свои странные и непонятные законы. Представьте себѣ! Я крѣпко подозрѣваю, чтомы, съ братомъ, происходимъ прямою линіей отъ негодяевъ, собранныхъ Ромуломъ для основанія Рима; намъ, казалось бы, смѣшно и думать о родословной, о знатности происхожденія и прочемъ. Однако, мнѣ часто приходятъ такія мысли, въ то время какъ я сижу за работой, за какимъ-нибудь счетомъ судебныхъ расходовъ.

Мнѣ бы очень хотѣлось знать, смѣялся ли этотъ человѣкъ надо мною или говорилъ серіозно? Счетъ расходовъ! истинно плебейскій примѣръ!

-- Однако, продолжалъ онъ, кладя локти на столъ, и поддерживая подбородокъ обѣими руками,-- однако, еслибъ я могъ предъявить родословную таблицу, вплоть до самыхъ этихъ негодяевъ, не былъ ли бы я истиннымъ аристократомъ? Не могъ ли бы я гордиться своею знатною кровью? Не такъ ли?

Что это за странныя разсужденія о негодяяхъ и родословной? Куда онъ ведетъ рѣчь?

-- По моему уразумѣнію, продолжалъ горбоносый,-- все дѣло въ изв123;стности. Стоитъ только прослѣдить свою родословную и показать ее всѣмъ, чтобы сдѣлать ее славною и знатною. А если наконецъ ее прослѣдить (положимъ, родословную лорда Виллоби) до разбойника, болтающагося на висѣлицѣ? Можетъ-быть, у Салли, кухарки, такая же славная родословная, какъ у этого благороднаго лорда; но только она, бѣдняжка, не имѣетъ средствъ ее прослѣдить!

Губы у меня опять дрогнули отъ презрѣнія. Какія низкіе, вульгарные пріемы у этого человѣка!

-- Возвратимся къ дѣламъ, сказалъ я, -- мы говорили о деньгахъ.

-- О, конечно, отвѣчалъ онъ, съ удивительнымъ смиреніемъ,-- конечно, конечно! Куда намъ, дуракамъ, затрогивать такіе высокіе предметы разговора! Мы люди простые, родились за прилавкомъ. Итакъ, возвратимся къ дѣламъ. Вотъ ваше баронство, или лучше сказать надежда на баронство, и это дѣло вамъ бы обдѣлали въ Сити.

-- На это нужно деньги, сказалъ я.

-- Вспомните мои слова, сказалъ горбоносый,-- и будьте увѣрены, что это для васъ послѣдняя возможность спасенія.

Гекльтонъ больше ничего не сказалъ; но его рѣчи запали мнѣ въ душу.

Зачѣмъ мнѣ искать такъ далеко, въ Сити? зачѣмъ мнѣ не посмотрѣть поближе, вокругъ себя? думалъ я, опускаясь въ кресла. Ухватись за послѣднюю возможность спасенія, ухватись за нее, тебѣ ее предлагаетъ златовласая фея, которая теперь промелькнула передъ окномъ!

Въ это же утро, слуга мнѣ разказалъ, какъ заботливо она ухаживала за мною во время моей трехдневной болѣзни; какъ часто у нея навертывались слезы, какъ грустно она смотрѣла на меня. О, еслибъ я могъ, сквозь болѣзненный бредъ, уловить этотъ взглядъ!

Ухватись за послѣднюю надежду, сказалъ горбоносый. Ухватись за нее! говорилъ мнѣ также грозный призракъ взысканія.

Взысканіе могло явиться каждую минуту, можетъ-быть уже теперь схватило оно все мое имущество. Я вздрагивалъ при одной этой мысли. А между тѣмъ, тамъ въ саду, среди цвѣтовъ, можно было найдти исцѣленіе отъ всѣхъ горестей, спасеніе, помощь, успокоеніе! Что, если странныя, смѣшныя рѣчи горбоносаго содержать въ себѣ хотя каплю истины? Ухватись за послѣднюю возможность спасенія! воскликнулъ я внутренно, и не твердымъ шагомъ направился въ садъ.

Она выслушала меня въ нѣмомъ изумленіи, дрожа всѣмъ тѣломъ; она даже вскрикнула слегка. Я говорилъ съ жаромъ, отъ души.

-- Подумали ли вы объ этомъ серіозно? сказала она.-- О, скажите, подумали ль вы серіозно?

Она была поражена, перепугана.

-- Не можетъ быть! воскликнула она, и хотѣла убѣжать.

Я зналъ, какимъ порядкомъ идутъ обыкновенно подобные разговоры, и остановилъ ее.

-- Вы любите другаго, сказалъ я, припоминая обычную формулу.

-- Нѣтъ, нѣтъ, не то, увѣряла она, все еще готовая упасть. Никогда она такъ не была похожа на созданія безсмертнаго живописца.-- Лучше и не говорить про это отцу, сказала она.-- Лучше забудемъ все это. Вашъ знатный родъ, ваши великіе предки...

Ахъ, да! Я чуть было совершенно про нихъ не забылъ. Дѣвушка-плебейка совсѣмъ вытѣснила ихъ изъ моей памяти.

Признаться ли мнѣ, что въ эту минуту передо мною вдругъ явилось грозное взысканіе! Я замеръ отъ страха, видя, что изъ моихъ рукъ ускользаетъ послѣдняя надежда.

Просто непостижимо! Такая сцена любви, въ саду, еще нигдѣ не была описана. Тутъ очень не кстати былъ прерванъ нашъ разговоръ.

Слуга принесъ письмо: кто-то спрашивалъ меня въ Гольмъ-Голлисѣ. Меня обдало холодомъ. Неужели взысканіе?... Я поспѣшно простился, обѣщая пріѣхать на другое же утро. Разговоръ въ саду остался не разрѣшенною загадкой.

Въ Гольмъ-Голлисѣ, я не нашелъ никого. Какіе-то незнакомые люди спрашивали меня, и, не заставъ меня дома, отправились за мною къ баронету.

VI.

Янтарная комната была осьміугольная; стѣны обтянуты большими квадратами полинялой шелковой матеріи, когда-то ярко золотистаго цвѣта окаймленными темнымъ дубовымъ деревомъ. Богатая рѣзьба тамъ и сямъ раскидывалась листьями и сучьями, и сходилась богатою арабеской на верху, къ центру свода.

Тутъ стояли старинныя дубовыя кресла и старинный письменный столъ, у котораго я сидѣлъ и писалъ; тутъ сидѣлъ и писалъ мой отецъ, а передъ нимъ всѣ его предшественники. Вокругъ стояли полки, заставленныя родословными книгами, шкапы полу-открытые, наполненные документами, грамотами, патентами.

Надъ письменнымъ моимъ столомъ висѣлъ портретъ послѣдняго барона Сондона изъ Гольмъ-Голлиса: благородный джентльменъ въ огромномъ парикѣ, бархатномъ кафтанѣ во звѣздой на груди, столпъ и слава нашего рода, великій государственный дѣятель, свѣтило всего графства, съ величаво-небрежною улыбкой и полными, гладкими щеками, казавшимися еще полнѣе отъ парика, съ блѣдными, аристократическими пальцами, на которые на двигались кружевныя манжеты. Эти блѣдные пальцы выглядывали изъ-подъ богатыхъ кружевныхъ манжетъ только для того, чтобы пожать руку истиннымъ аристократамъ; онъ сознавалъ всю неисповѣдимую чистоту нашей крови, и скорѣе далъ бы себя разорвать на части чѣмъ запятнать свою руку прикосновеніемъ плебея.

И вотъ, въ продолженіи полутора столѣтія, онъ смотрѣлъ, съ туманно-загрунтованнаго полотна, на всѣхъ кто сидѣлъ и писалъ у дубоваго стола. Можетъ-быть, онъ стоялъ здѣсь неутомимымъ сторожемъ, чтобы никто изъ его потомковъ не сбился съ истиннаго пути, не запятналъ славнаго рода, которымъ онъ такъ гордился.

Уже было поздно; я просидѣлъ въ потьмахъ, въ этой янтарной комнатѣ, почти до самой полночи. Не трудно отгадать чѣмъ было занято мое воображеніе въ эти долгіе вечерніе часы: тревожныя мысли, мрачныя предчувствія, грустныя размышленія о томъ, что я измѣняю своему благородному происхожденію, почти отрекаюсь отъ него, продавая его за деньги.

Такъ я сидѣлъ въ темнотѣ, пока стѣнные часы, въ сосѣдней комнатѣ, глухо загудѣли передъ тѣмъ, какъ пробить полночь, и раздались двѣнадцать медленныхъ ударовъ.

Я пошелъ засвѣтить лампу, принесъ ее, и опять сѣлъ за письменный столъ, противъ послѣдняго барона Сондона, въ его бархатномъ кафтанѣ и кружевахъ. Невѣрный свѣтъ лампы игралъ на его полныхъ, гладкихъ щекахъ; онъ все такъ же спокойно смотрѣлъ на своего недостойнаго потомка. Тогда мнѣ пришла мысль: что еслибъ я былъ его сынъ, или, еслибъ онъ дожилъ до нынѣшняго дня, и мнѣ бы приходилось ему объявить о моемъ унизительномъ намѣреніи, о пятнѣ, которымъ я готовился заклеймить его великій родъ? Я сталъ представлять себѣ, какъ гладкія щеки послѣдняго барона Сондона искривились бы гнѣвомъ, какъ кровь прихлынула бы ему въ лицо, какъ онъ бы разорвалъ свои тонкія, безукоризненно-бѣлыя манжеты, какъ онъ проклялъ бы меня и выгналъ бы изъ дому, какъ бы онъ, по всей вѣроятности, не пережилъ такого позора. Вотъ и мой бѣдный отецъ теперь уже въ семейномъ склепѣ; я хорошо зналъ, какъ онъ огорчился бы этимъ дѣломъ, онъ сошелъ бы прежде времени въ гробъ. Мнѣ казалось, что старинный лордъ Сондонъ нахмурясь взглянулъ на меня, когда часы пробили половину перваго.

VII.

Сондонская церковь была наполнена Сондонами. Стояло пріѣхать посмотрѣть на нее. Она представляла совершенную геральдическую панораму: всякій придѣлъ, всякій уголъ, были заставлены изображеніями покойныхъ Сондоновъ. Тутъ были Сондоны въ латахъ, Сондоны въ парикахъ, лежащіе неподвижно на своихъ гробницахъ, съ руками скрещенными на груди; другіе стояли на колѣняхъ, по двое рядомъ на каменныхъ подушкахъ, и богатый узоръ ихъ фрезъ и манжетъ былъ отчетливо высѣченъ изъ бѣлаго мрамора.

Вся эта знатная компанія лежитъ подъ скромною кровлей деревенской церкви; низенькая колокольня вся обросла плющомъ, а наружныя стѣны расползлись во всѣ стороны, такъ что издали казалось, что длинная крыша церкви, опускалась до самой земли; ветхія, покатыя стѣны возвышались только тамъ, гдѣ онѣ образовали большія окна, съ поблекшими цвѣтными стеклами, нѣкогда зелеными съ желтымъ, также почти совершенно завѣшенныя плющомъ. Я бы не посовѣтовалъ никому, особливо потомку Сондоновъ, бродить здѣсь ночью, когда мѣсяцъ проливаетъ зеленоватожелтый, фосфорическій свѣтъ, сквозь расцвѣченныя окна, рисуя на полу странные узоры, среди которыхъ высятся эти бѣлыя, холодныя, недвижныя фигуры.

Въ церкви старинный органъ,-- одинъ изъ тѣхъ прекрасныхъ органовъ, вывезенныхъ изъ Голландіи лѣтъ двѣсти тому назадъ; изъ него такъ и льются мягкіе, густые звуки. И вотъ эти звуки тихо полились подъ темными сводами, надъ каменными молящимися статуями, до самаго входа, у котораго я стою, съ трудомъ сдерживая трепетныя біенія своего сердца. А звуки все льются, и мѣсяцъ свѣтитъ сквозь алмазныя окна, бросая золотистый отливъ на каменныя плиты, и при невѣрномъ его блескѣ передо мной является хорошо знакомая фигура.

Фигура въ зеленомъ бархатномъ кафтанѣ, развѣвающемся парикѣ, съ блѣдными пальцами, которые почти скрыты кружевными манжетами, и съ гладкими, полными щеками. Онъ спокойно оперся на какую-то гробницу; лучъ мѣсяца, пробиваясь сквозь алмазныя окна, завѣшенныя плющомъ, прямо падаетъ на звѣзду, украшающую его грудь. А тихіе звуки органа все не умолкаютъ. Вотъ онъ всталъ, и обходитъ всѣ гробницы, задумчиво останавливаясь передъ каждою изъ нихъ.

Передъ молящимися рыцарями, передъ рыцарями и дамами, стоящими на колѣняхъ въ массивныхъ, мраморныхъ фрезахъ, передъ великими сановниками въ величавыхъ парикахъ, передъ епископами, канцлерами, полководцами, прославившими родъ Сондоновъ, передъ благородными дамами, промѣнявшими свое имя на другое, такое же знатное, въ память которыхъ, прибиты къ сѣрымъ стѣнамъ металлическія плиты, вездѣ онъ останавливается, читаетъ надписи, и спокойная, довольная улыбка скользитъ по его гладкимъ щекамъ: всѣ потомки были достойны перваго барона Сондона. Итакъ, онъ идетъ отъ одной гробницы къ другой, а органъ все продолжаетъ тихо играть. Наконецъ онъ останавливается въ двухъ шагахъ отъ меня, и читаетъ надписи на новомъ памятникѣ, украшенномъ двумя бюстами. Но вотъ глаза его засверкали, его гладкія щеки покривились, его зубы стиснулись; я, изъ чистаго любопытства, подхожу къ нему и читаю черезъ его плечо надпись на новомъ памятникѣ.

Она гласила (я легко могъ прочесть при палевомъ свѣтѣ луны), что здѣсь лежитъ тѣло какого-то Пирса Сондона эсквайра, со всѣми его титулами, почестями, добродѣтелями, и жены его Алисы, у которой не было никакихъ титуловъ, никакихъ почестей, никакихъ добродѣтелей, не было фамиліи, ни роду, не было родословной. О, теперь я понимаю, наконецъ, что такъ взволновало величаваго пращура въ зеленомъ бархатномъ кафтанѣ! Теперь я вижу, на что указываетъ мнѣ его блѣдный, дрожащій палецъ, высунувшійся изъ-подъ кружевъ манжеты! Я понимаю, почему онъ обернулся, услыша мой отчаянный крикъ, и все указывая мнѣ на пятно, обезчестившее его имя, вперилъ въ меня взглядъ, полный гнѣва и негодованія!

Но съ этимъ крикомъ всѣ предметы потемнѣли вокругъ меня; сѣрая церковь, палевый свѣтъ луны, бѣлыя статуи, спящія на гробахъ, старинныя окна съ алмазными стеклами, тихая музыка стариннаго органа, все исчезло, за исключеніемъ стараго барона Сондона, въ бархатномъ кафтанѣ, со звѣздой на груди.

VIII.

Я уже сказалъ, что лордъ Виллоби большею частію жилъ въ чужихъ краяхъ, и пріѣзжалъ на родину только изрѣдка, на короткое время. Въ Италіи славныя имена попадаются цѣлыми сотнями. Итакъ, онъ придерживался своей виллы на берегахъ Арно, и пользовался большимъ почетомъ между италіянскими князьями. Всѣ убѣжденія, всѣ вѣрованія лорда Виллоби сосредоточивались на одномъ словѣ: кровь. "Мы съ вами, говаривалъ онъ мнѣ, одни порядочные люди въ цѣломъ графствѣ; остальное все сволочь, начиная съ этого Гекльтона!"

Этого Гекльтона онъ ненавидѣлъ всею душою. Теперь онъ опять пріѣхалъ въ свои помѣстья; говорили, что надолго, потому что онъ привезъ съ собою дочь и многочисленную прислугу.

Милордъ пріѣхалъ ко мнѣ въ Гольмъ-Голлисъ на другое же утро; изъявилъ свое удовольствіе, что засталъ меня въ добромъ здравіи, а потомъ сталъ толковать про князей и маркизовъ и другіе высокіе предметы, и про свою виллу на берегахъ Арно.

Все это было достаточно пріятно послѣ долгаго пребыванія въ Красной фабрикѣ. Утѣшительно было чувствовать себя въ обществѣ аристократа, и какого аристократа! Потомъ, повернувъ разговоръ на сосѣдей:

-- Кстати, сказалъ онъ,-- я видѣлъ Гекльтона, этого принца сволочи, какъ я называю его. Я хотѣлъ съ вами о немъ поговорить. Выслушайте меня, и не тревожьтесь.

Что онъ хотѣлъ сказать?

-- Вы знаете, продолжалъ лордъ,-- что я всегда терпѣть не могъ этого выскочки. Я всегда говорилъ, что онъ сволочь, и всегда способенъ на всякую подлость. Такъ послушайте же: знаете ли, что сдѣлалъ этотъ благородный негоціантъ, этотъ почтенный баронетъ, въ то время какъ вы у него гостили? Не тревожьтесь, я почелъ долгомъ вамъ сказать...

-- Что? воскликнулъ я въ смущенія.

-- Онъ скупилъ всѣ ваши векселя, занялъ мѣсто вашихъ кредиторовъ. Я знаю, что онъ имѣетъ виды на ваше имѣніе. Не правда ли, благородный поступокъ?

Я стоялъ, какъ громомъ пораженный.

-- Да увѣрены ли вы? проговорилъ я.-- Неужели это правда?

-- Послушайте! сказалъ лордъ,-- у него дочь, не правда ли, прелестное, привлекательное созданіе... отличная приманка? Понимаете ли вы теперь весь его планъ? Съ одной стороны векселя, взысканія; съ другой -- прелестная очаровательница. Выбирайте! Вотъ въ чемъ штука!

Да, точно, вотъ въ чемъ штука! Я былъ слѣпъ, что давно не догадался обо всемъ. Такъ вотъ чѣмъ объяснялась эта нѣжная заботливость о моихъ дѣлахъ, этотъ тщательный разборъ бумагъ и документовъ, который я имѣлъ глупость дозволить! Вотъ для чего сговорились оба брата, вотъ для чего ко мнѣ былъ подосланъ горбоносый, съ его наглыми намеками! Какая пошлая, подлая уловка!

-- Мы съ вами, продолжалъ лордъ,-- одни чистой крови въ цѣломъ графствѣ; мы должны другъ за друга стоять. Если даже онъ предъявитъ свои векселя, вы не бойтесь; есть кому за васъ заступиться. Эта милая дѣвушка васъ не ловила? Вы не попались въ ея сѣти? Ради Бога, не говорите мнѣ этого!

Я вспыхнулъ невольно; лордъ Виллоби какъ-то странно на меня посмотрѣлъ.

IX.

Вотъ что я напрямикъ сказалъ купеческому баронету (я его засталъ въ кабинетѣ вмѣстѣ съ торбоносымъ братомъ):

-- Сэръ, вы поступили самымъ недостойнымъ образомъ, недостойнымъ титула, который вы носите. Но ваша хитрость не удалась. Дѣлайте что хотите. Вы можете разорить меня; но вы не можете заставить меня унизиться до такого брака.

Его блѣдное лицо вспыхнуло вдругъ, его пальцы задрожали. Горбоносый улыбался.

-- Вашъ посланный, продолжалъ я, задыхаясь отъ гнѣва, -- отлично исполнилъ ваше порученіе, стараясь сегодня утромъ пошатнуть мою бѣдную вѣру въ благородство крови -- единственное достояніе, которое уцѣлѣло у меня. Но, благодаря Бога, это ему не удалось!

Волненіе душило меня. Горбоносый опять улыбнулся.

Баронетъ еще болѣе поблѣднѣлъ. Онъ не ожидалъ, проговорилъ онъ нетвердымъ голосомъ; онъ не могъ ожидать такого упрека. Но онъ понималъ въ чемъ дѣло. Ему нечего теперь оправдываться; хотя онъ не изъ знатнаго рода, но у него есть своя гордость, свое чувство человѣческаго достоинства. Время все покажетъ!

Говоря это, онъ всталъ и началъ разбирать бумаги на столѣ.

Мнѣ стало совѣстно; я не совсѣмъ великодушно поступилъ съ нимъ.

-- Отдайте эти бумаги мистеру Сондону, сказалъ онъ. Потомъ, обращаясь ко мнѣ, онъ повторилъ:-- Сэръ, время покажетъ вамъ, что вы были ко мнѣ не справедливы!-- И съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты.

-- Вотъ векселя, которые мнѣ поручено вамъ отдать, сказалъ горбоносый.

-- Я знаю, какая имъ полагается цѣна! отвѣчалъ я презрительно и удалился.

Такимъ способомъ, я разомъ пересѣкъ всѣ узы, соединявшія меня съ баронетомъ; я гордо отвернулся отъ него и отъ златовласой дѣвушки. Благородная кровь восторжествовала, она жестоко отомстила за оскорбленіе, которымъ ей угрожали. Дерзкій плебей былъ затоптанъ въ грязь. А между тѣмъ, у меня на душѣ залегъ какой-то тяжелый камень, не дававшій мнѣ вздохнуть свободно ни днемъ, ни ночью; часто, даже во снѣ, мнѣ мерещились знакомыя золотистыя кудри, или блѣдное лицо и дрожащіе пальцы плебея, и мнѣ невольно приходило на умъ, что мой величавый аристократизмъ выказалъ себя черезчуръ жестокимъ и безпощаднымъ образомъ.

На слѣдующей недѣлѣ, въ то время какъ я сидѣлъ у себя въ кабинетѣ, стараясь сколько-нибудь привести въ порядокъ дѣла, мнѣ доложили о пріѣздѣ лорда Виллоби. Благородный лордъ былъ у меня наканунѣ и почти всѣ предыдущіе дни, и всячески старался со мною сблизиться, вѣроятно изъ уваженія къ неоспоримой чистотѣ моей крови. Однако, съ его стороны такая предупредительность все-таки удивляла меня: лордъ Виллоби вообще держалъ себя необыкновенно гордо и неприступно.

Онъ очень ласково пожалъ мнѣ руку, сказавъ, что весьма радъ меня видѣть и надѣется покороче со мною познакомиться. Кстати, онъ имѣетъ кой-что сообщить мнѣ, и, съ этими словами, онъ вынулъ письмо.

-- Вотъ что мнѣ пишетъ, сказалъ лордъ,-- одинъ мой родственникъ, членъ верхней палаты. Онъ говоритъ, что дѣло о вашемъ баронствѣ почти выиграно; стоитъ только немного похлопотать человѣку съ вѣсомъ...

У меня прервалось дыханіе.

-- Вы хотите сказать... проговорилъ я.

-- Я хочу сказать, отвѣчалъ лордъ шутливымъ тономъ,-- что при небольшой протекціи все можно уладить. Пріѣзжайте завтра ко мнѣ отобѣдать, и мы объ этомъ потолкуемъ. Кстати, вы не видали еще моей дочери, Констансы.

Баронство почти въ моихъ рукахъ! Возможно ли? Что это значило? Не смѣшно ли подумать, что титулъ достанется разоренному, бездомному бѣдняку, которому одно убѣжище -- приходскій рабочій домъ!

-- Полно, полно! говорилъ лордъ Виллоби, на другой день, въ то время какъ мы дожидались обѣда у него въ гостиной.-- Что значатъ какіе-нибудь, должки? Можно васъ выручить изъ бѣды. Мало ли найдется людей, которые не пожалѣютъ нѣсколькихъ тысячъ, чтобы помочь молодому человѣку, только что вступающему въ жизнь!

Тутъ вошла дочь, Констанса, блѣдная, бѣлая, но съ истинно-аристократическою осанкой, величавая, какъ королева. Кровь всегда даетъ себя знать.

Бѣдная златовласая Алиса всегда входила робко, нерѣшительно, какъ бы не зная, какъ ее примутъ. Но, глядя на Констансу, по одному гордому изгибу ея шеи, видно было, что она рождена повелѣвать. Не хочу пересказывать, какъ мяла и предупредительна она была со мною весь этотъ вечеръ, какъ любезенъ былъ благородный лордъ. Опять зашла рѣчь о баронствѣ: лорду Виллоби стоило только шевельнуть пальцами, чтобы покончить все дѣло.

Польексъ -- дуракъ. Гораздо лучше предоставить все ему, лорду Виллоби. Но онъ позволилъ себѣ сдѣлать мнѣ одно замѣчаніе: молодому человѣку, изъ знатнаго рода, желающему составить карьеру, слѣдовало бы остепениться, начать серіозную жизнь. Онъ все яснѣе и яснѣе намекалъ на свою собственную блѣдную, величавую дочь. Что же касается до моихъ денежныхъ затрудненій, кто не почтетъ за удовольствіе выручить благороднаго молодаго человѣка, запутаннаго въ долги совершенно не по своей винѣ?

ГЛАВА XI.

Я сталъ ухаживать за блѣднолицею Констансою, искать ея любви -- все въ виду той же цѣли, указанной мнѣ лордомъ Виллоби. Казалось, она на меня смотрѣла благосклонно, но какъ холодно и безжизненно было это ухаживаніе! Всѣ милостивые взгляды, милостивыя улыбки знатной дѣвушки не могли согрѣть моего сердца. Я сказалъ, что разомъ разорвалъ всѣ узы, соединявшія меня съ семьей баронета.

Всѣ ли? Я боюсь, что эти тонкія, золотистыя нити вѣчно будутъ меня тянуть назадъ. Эти свѣтлыя кудри опутали мое сердце непроницаемою сѣтью. Грустно мнѣ, тяжело на душѣ. О эта благородная кровь!

ГЛАВА XII.

Но что же сталось между тѣмъ съ векселями, взысканіемъ, съ Евреемъ Леви, съ незнакомыми людьми, приходившими за мною и не возвращавшимися съ тѣхъ поръ? Лордъ Виллоби какъ-то странно улыбался, когда я заводилъ рѣчь о нихъ; заминалъ разговоръ, но прямо не отрицалъ своего соучастія. Зачѣмъ же эти люди отправились потомъ въ Красную фабрику? Какой-то таинственный голосъ постоянно нашептывалъ мнѣ, что была какая-то связь между семействомъ баронета и временнымъ отдыхомъ, которымъ я пользовался теперь.

Но лордъ Виллоби опять лукаво подмигивалъ и улыбался, и ничего не хотѣлъ говорить, ничего, ни единаго слова.

"Пріѣзжайте ко мнѣ завтра вечеромъ, писалъ мнѣ лордъ, мнѣ необходимо съ вами поговорить." Не трудно было отгадать въ чемъ дѣло. Итакъ, мнѣ пришлось отправиться въ путь, несмотря на темный декабрьскій вечеръ и поднимающуюся вьюгу. Въ былыя времена, я, во всякую погоду, такъ весело ѣздилъ въ другую сторону! Но теперь все это прошло и миновалось.

Лорда Виллоби я засталъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа; онъ все острился и шутилъ, и самъ хохоталъ отъ души. Двойной рядъ его фальшивыхъ зубовъ безпрестанно блестѣлъ передъ моими глазами; онъ на все смотрѣлъ такъ весело, такъ легко! Онъ любезно изъявилъ свое удовольствіе имѣть такого пріятнаго собесѣдника какъ я, хотя, по правдѣ сказать, я находился въ очень непріятномъ настроеніи. Орѣхи такъ и щелкали подъ его аристократическими пальцами, такъ и сыпались остроты. Благородная блѣднолицая дѣва также была здѣсь, въ особенно-богатомъ нарядѣ, и еще милостивѣе обыкновеннаго смотрѣла на меня.

Орѣхи все щелкали, все продолжалась легкая болтовня. Странное дѣло! въ этотъ вечеръ, лордъ Виллобы ни разу не упомянулъ о чистой крови -- предметѣ, обыкновенно не сходившемъ у него съ языка. Я помню, что и тогда меня это поразило.

Все щелкали орѣхи; зашелъ разговоръ о моихъ дѣлахъ. Какъ пріятно было бы, говорилъ онъ, еслибъ я могъ освободиться отъ всѣхъ этихъ денежныхъ дрязгъ, и начать жизнь заново, не боясь ни взысканій, ни векселей, ни Евреевъ. Онъ долго продолжалъ въ этомъ тонѣ; потомъ, вдругъ обращаясь ко мнѣ, онъ спросилъ: подумалъ ли я. хорошенько, на какой я нахожусь дорогѣ?

Я отвѣчалъ разсѣянно, что думалъ, и не разъ, но что я рѣшительно не видѣлъ средству выпутаться изъ затруднительнаго положенія. Лишь только разговоръ коснулся дѣлъ, Констанса встала и вышла изъ комнаты.

-- Ну, сказалъ лордъ, выставивъ своя блестящіе зубы,-- а помогу вашимъ соображеніямъ. Между кровными людьми, въ особенности же при такой огромной разницѣ лѣтъ, какъ между нами, слѣдуетъ дѣйствовать напрямикъ. Я вижу все, что происходитъ вокругъ меня -- да, все, все!

Опять подъ его пальцами щелкнулъ орѣхъ, и онъ откинулъ голову назадъ, лукаво щурясь на меня. Потомъ онъ опять повторилъ, что онъ не слѣпъ, что онъ все видитъ и знаетъ. Однимъ словомъ: всѣ мои долги будутъ уплачены -- жизнь открыта передо мною. На это я могъ отвѣчать только благодарностію, какъ водится въ подобныхъ случаяхъ.

Но лордъ еще не все сказалъ. Видно было, что онъ затруднялся тѣмъ, что ему оставалось прибавить.

-- Вы видите, говорилъ онъ, любезно улыбаясь,-- какое отличное у васъ будетъ положеніе. Не всѣ молодые люди вступаютъ въ жизнь при такихъ благопріятныхъ обстоятельствахъ. Да и Констанса -- такая милая и добрая, и любитъ васъ, право, да безумія! Вспомните также, прибавилъ лордъ поспѣшно,-- что титулъ барона вы можете получить не далѣе какъ черезъ мѣсяцъ. Даю вамъ въ томъ честное и благородное слово.

Въ продолженіи всего разговора, губы лорда Виллоби какъ-то судорожно подергивались.

-- Кстати, продолжалъ онъ торопливо,-- мнѣ нужно вамъ сказать, потому что между людьми, такими близкими, не должна быть тайны, да къ тому же молодому человѣку въ вашемъ положеніи не приходится быть черезчуръ щепетильнымъ...

Онъ остановился и нагнулся къ орѣхамъ.

-- Черезчуръ щепетильнымъ, говорю я...

Что онъ хотѣлъ сказать?

-- Вы знаете, любезный Сондонъ, мы всѣ -- слабыя созданія, всѣ, даже самые почтенные изъ насъ. Кто изъ насъ не былъ молодъ? Кто не дѣлалъ глупостей на своемъ вѣку? Да, баронство мы непремѣнно выхлопочемъ для васъ. Жена моя (вы ее не можете помнить) умерла давно, задолго передъ тѣмъ какъ родилась Констанса...

-- Какъ! воскликнулъ я вставая:-- вы хотите сказать, что...

-- Именно, сказалъ лордъ, выказывая свои бѣлые зубы,-- я вижу, что вы меня поняли. Но вспомните: баронство!

Я сперва не могъ повѣрить тому, что слышалъ. Но онъ высказался еще яснѣе. Я потерялъ всякую власть надъ собою. Какъ смѣть сдѣлать мнѣ такое предложеніе! Я пришелъ въ бѣшенство; я ударилъ его по лицу и бросился вонъ изъ дому.

Ночь была темная, вьюга ревѣла; я почти не зналъ дороги. Но я ни минуты долѣе не могъ остаться въ этомъ проклятомъ домѣ. Я не обращалъ вниманія на вѣтеръ и непогоду. Въ моей душѣ было только одно горькое чувство: я потерялъ вѣру въ незапятнанную честь аристократической крови. Если я былъ обманутъ здѣсь, то на что еще могу я положиться? И опять являлось передо мной блѣдное лицо баронета, опять я встрѣчалъ въ его взглядѣ грустный упрекъ. Вездѣ недоумѣніе, вездѣ мракъ. Вѣдь виною всему намеки этого подлеца, и, кто знаетъ, была ли въ нихъ хоть искра правды? А она, моя златовласая Алиса, покинута забыта, брошена мною, какъ бѣдный цвѣтокъ! О глупецъ, глупецъ обманутый, опутанный, породистый глупецъ!

Но еще не было поздно. Я услышалъ приближавшійся стукъ колесъ. То была карета, ѣхавшая за мною къ лорду Виллоби; ея появленіе пришлось какъ нельзя болѣе кстати.

ГЛАВА XIII.

Еще не было десяти часовъ, когда я подъѣхалъ къ Вилла-Реале. Я все разказалъ баронету и его дочери. Подозрѣнія мои оправдались. Благородный лордъ унизился даже до лжи. Баронетъ удовлетворилъ и отправилъ незнакомыхъ людей, спрашивавшихъ меня.

-- Вѣдь я вамъ говорилъ, сказалъ онъ, съ своею тихою улыбкой,-- что время все покажетъ.

Потомъ, когда я испросилъ прощеніе и у него, и у его дочери, когда я старался стать къ нимъ въ прежнія, увы! почти невозвратимыя отношенія, онъ мнѣ сказалъ обычнымъ, спокойно-меланхолическимъ тономъ:

-- Я никогда и не думалъ о томъ, чтобы возвысить мою дочь надъ нашею скромною средой. Въ то время какъ вы такъ жестоко осуждали насъ, я имѣлъ твердое намѣреніе никогда не соглашаться на ваше предложеніе. Вотъ мои правила; я въ нихъ воспиталъ и дочь, и я надѣюсь, что она имъ останется вѣрна до конца жизни. У насъ, плебеевъ, есть своя гордость, свое чувство чести. Итакъ, сэръ, намъ лучше не возобновлять этого разговора.

Каждое слово баронета острымъ ножомъ врѣзывалось въ мое сердце. Итакъ, Алиса навѣки удалилась отъ меня!

Трудно и тяжело мнѣ влачить свою жизнь, полную горькаго раскаянія и напрасныхъ стремленій. Напрасно рвется мое сердце ко всему, чего лишило меня собственное безуміе. Во всякомъ случаѣ, я получилъ жестокій урокъ. Говорятъ, что время творитъ чудеса; возвратитъ ли оно мнѣ Алису? Неизвѣстно; одна эта темная, невѣрная надежда поддерживаетъ мои нравственныя силы. Я живу только въ будущемъ; я потерялъ всякую вѣру въ прошедшее.

"Русскій Вѣстникъ", No 5, 1860