Пэн Барри - Светская исповедальня

Свѣтская исповѣдальня.

Барри Пэна.

(Примѣчаніе автора.-- Нижеслѣдующія извлеченія сдѣланы изъ частныхъ писемъ, находившихся въ распоряженіи нынѣ уже умершаго. Онъ назначилъ меня своимъ литературнымъ душеприказчиковъ, съ инструкціей ничего не печатать. Но paupertas me impulsif).

1.
Дурныя привычки.

"Мой дорогой!-- Я не могу вамъ выразить, какое глубокое впечатлѣніе произвела на меня ваша книга "Дурныя привычки, и какъ ихъ пріобрѣсти". По моему мнѣнію, это самая нравственная книга послѣдняго времени. Вы совершенно правы, утверждая, что величайшая добродѣтель есть сопротивленіе величайшему искушенію, а величайшее искушеніе есть то, которое проистекаетъ отъ долговременной дурной привычки. Человѣкъ, который никогда не курилъ, не имѣетъ права на наше восхищеніе; но человѣкъ, который издавна привыкъ курить отъ ранняго утра до поздней ночи и затѣмъ покидаетъ эту привычку, -- такой человѣкъ достоинъ избранія въ уѣздный совѣтъ, біографіи, каменнаго монумента и всякихъ почестей. Прочитавъ вашу книгу, я понялъ, какъ нехорошо я поступалъ всю свою жизнь. Я не пріобрѣлъ ни одной дурной привычки, и поэтому мнѣ не на чемъ было упражнять свою добродѣтель. Нельзя бороться, когда не съ кѣмъ бороться; нельзя побѣдить, когда рѣшительно некого побѣждать. Я видѣлъ, что для большаго совершенства мнѣ недостаетъ нѣсколькихъ привычныхъ грѣшковъ; тогда бы я могъ проявить свою силу воли.

Съ давнихъ поръ, еще со времени моего младенчества, смиреніе избрало меня своимъ служителемъ. Я не былъ честолюбивъ. Я не хотѣлъ начать съ какого-нибудь величайшаго и грандіознѣйшаго грѣха, въ родѣ поджога, игры на гармоникѣ, государственной измѣны. Я скромно обратился къ вашей главѣ о "Мелкихъ грѣхахъ", которую вы особенно рекомендуете молодымъ преступникамъ, только начинающимъ изученіе своего дѣла. Нѣкоторое время я колебался, что выбрать изъ вашего списка. Но затѣмъ я остановился для перваго раза на двухъ привычкахъ: завтракать въ кровати и перемывать чужія косточки. Но ужь не знаю, виновата-ли здѣсь моя глупость или моя врожденная невинность, только я не могъ справиться съ этими двумя грѣхами сразу. Я вѣчно путалъ и ошибался. Я мылъ чужія кровати и завтракалъ косточками. Чтобы избѣжать дальнѣйшей путаницы, я отказался отъ этой попытки и остановился на простомъ, прекрасномъ и обыкновенномъ порокѣ, а именно, чтеніи въ постели.

Я строго послѣдовалъ вашимъ указаніямъ. На моей кровати нѣтъ занавѣсокъ, но я велѣлъ ихъ сдѣлать и особенное вниманіе обратилъ на то, чтобы онѣ были изъ легкой, горючей матеріи. Затѣмъ я поставилъ двѣ зажженныхъ свѣчи подлѣ самыхъ занавѣсокъ, открылъ дверь и окно, чтобы обезпечить сквозной вѣтеръ, и началъ читать. Спустя нѣкоторое время книга выпала у меня изъ рукъ, и я заснулъ. Черезъ часъ я долженъ былъ проснуться, найти комнату полною дыма, съ величайшимъ трудомъ погасить тлѣющія занавѣски и увидѣть дурныя послѣдствія моей привычки. Но мнѣ ни разу не удалось получить пожара. Каждый день я совершалъ подвиги легкомыслія и небрежности; я всегда употреблялъ свѣчи, хотя въ мою комнату проведенъ газъ; я имѣлъ съ этимъ безконечную возню,-- но мнѣ никогда не удавалось получить дурныхъ результатовъ. Должно быть, эти занавѣски были сдѣланы изъ дешевыхъ сигаръ, потому что онѣ рѣшительно не хотѣли горѣть. Точно такъ же мнѣ не удалось испытать на себѣ вредныхъ послѣдствій недостатка сна, потому что не было книги, которая могла бы продержать меня въ бодрствующемъ состояніи болѣе трехъ минутъ послѣ того, какъ я улегся въ постель. Но согласитесь сами, не могу же я бороться съ привычкой, которая вовсе не дурна, такъ какъ не даетъ никакихъ дурныхъ результатовъ. Наконецъ, эта привычка упорно отказывается быть пріобрѣтенной: если мнѣ хочется спать, я не всегда вспоминаю взять съ собою книгу въ кровать, и кромѣ того, я сплошь и рядомъ забывалъ погасить свѣчи. Однимъ словомъ, я не могу проявить добродѣтели и доставить работу своей волѣ, такъ какъ въ данномъ случаѣ эта привычка не оказывается ни дурною, ни привычной.

Такимъ образомъ въ настоящее время моя сила воли рѣшительно ничего не дѣлаетъ и сама грызетъ себя. Мнѣ необходимо отучить себя отъ чего-нибудь дурного. Я чувствую, что никогда не буду дѣйствительно добродѣтельнымъ, если не пріобрѣту дурной привычки, но оказывается, что я рѣшительно не способенъ пріобрѣсти ее. Всѣ мои природныя наклонности замѣчательно хороши. Табакъ и водка кажутся мнѣ отвратительными и дѣлаютъ меня больнымъ; я не питаю ни малѣйшаго интереса ни къ какой игрѣ; я такъ же мало могу лгать, какъ Джорджъ Вашингтонъ. Но къ чему долѣе перечислять? Отдѣльныя погрѣшности я еще могу совершать, но я не способенъ, вопреки вашему превосходному руководству, развить въ себѣ дурную привычку. Вашъ, въ отчаяніи NN.

P. S. Я уже написалъ вамъ это письмо, когда, перелистывая вновь вашу книгу, прочиталъ чвъ первый разъ совѣтъ, который вы даете для отчаянныхъ случаевъ. "Если вы никоимъ образомъ не можете пріобрѣсти дурной привычки, то вообразите, что пріобрѣли, и старайтесь отстать отъ нея". Я послѣдовалъ этому совѣту. Съ тѣхъ поръ прошло три недѣли. Я теперь -- рабъ привычки курить опіумъ и говорить неправду. Моя добродѣтель получила, наконецъ, работу, и жизнь снова кажется мнѣ свѣтлой и счастливой. Величайшее нравственное совершенство возможно для меня. Позвольте принести вамъ мою искреннюю благодарность! "

2.
Убійство на вокзалѣ.

"Мой дорогой!-- Еще раньше, нежели я прочиталъ вашу послѣднюю книгу "Искусство молчанія, руководство для собесѣдниковъ",-- я зналъ, въ чемъ заключается мое несчастье. Еще раньше, чѣмъ я раскрылъ вашу главу о "Повторяющихся", я зналъ, что страдаю порокомъ повторенія. Я зналъ, что если мнѣ случилось однажды сказать что-нибудь, то судьбою предопредѣлено, чтобы я повторилъ то же самое еще разъ или даже два. Хотя теперь уже поздно, такъ какъ раскаяніе не можетъ принести никакой пользы, но я жалѣю, что не послѣдовалъ тогда же вашему совѣту. Я не вѣрилъ, что способность обмѣниваться мыслями есть проклятіе человѣческаго рода; я думалъ, что вы ошибаетесь, полагая, что именно способность членораздѣльной рѣчи мѣшаетъ человѣку возвыситься до уровня свиньи; однимъ словомъ, я полагалъ, что ваша похвала молчанію преувеличена и неосновательна. Помните-ли вы начальную фразу вашей книги: "Умѣнье говорить заслуживаетъ восхищенія, но умѣнье слушать заслуживаетъ любви"? Я прочиталъ эту фразу, но предпочелъ искать восхищенія, во что бы то ни стало. Я -- повторяющійся человѣкъ, а единственное средство для такихъ субъектовъ есть, по вашему мнѣнію, вѣчная печать молчанія на устахъ. По всей вѣроятности, эта печать теперь будетъ наложена на меня. Я разскажу вамъ, какъ это произошло, и прежде всего я долженъ объяснить вамъ, почему я укралъ эпиграмму А.

А., несомнѣнно, остроумный человѣкъ, если вы дадите ему время. При этомъ онъ умѣетъ ловко вести разговоръ, чтобы, какъ будто невзначай, ввернуть свою остроту, и онъ никогда не повторяется самъ и не повторяетъ чужихъ остротъ. Тѣмъ не менѣе онъ принадлежитъ къ числу такихъ людей, которымъ вы предписали бы вѣчную печать молчанія, потому что у него нѣтъ надлежащей манеры. У него все идетъ хорошо до тѣхъ поръ, пока онъ не сказалъ своей эпиграммы. Но затѣмъ онъ сразу, точно по мановенію волшебнаго жезла, принимаетъ видъ лягушечьяго чучела съ громадными стеклянными глазами и виноватою совѣстью. Этотъ А. живетъ въ Эдинбургѣ, и однажды вечеромъ, когда я обѣдалъ у него, онъ сказалъ наилучшую эпиграмму, какую я только слышалъ отъ него. Разговоръ былъ подготовленъ замѣчательно ловко. Онъ началъ съ общественныхъ бань и при помощи семнадцати совершенно естественныхъ переходовъ подошелъ къ предмету своей эпиграммы, которая касалась спичечныхъ коробокъ. Впослѣдствіи я прослѣдилъ всю эту лѣстницу. Но эпиграмма, понятно, была испорчена тѣмъ обстоятельствомъ, что А. не обладаетъ надлежащимъ умѣньемъ. У него нѣтъ жилки для подобныхъ вещей. Поэтому я сказалъ ему, что нахожу въ его шуткѣ мало остроумнаго.

Возвращаясь изъ Эдинбурга, я провелъ ночь въ Карлилѣ, въ домѣ своего пріятеля Б. Б.-- не свѣтскій человѣкъ, но онъ немного говоритъ и прекрасно слушаетъ. Я сказалъ ему эпиграмму А., выдавъ ее за свою собственную. Б. смѣялся три часа подрядъ и заявилъ, что такой остроумной вещи онъ не слышалъ во всю свою жизнь. Онъ вынулъ свою памятную книжку и записалъ ее.

Оттуда я уѣхалъ въ Лондонъ, и вотъ какъ-то днемъ ко мнѣ зашелъ В. Я повторилъ ему эпиграмму, опять какъ свою собственную. Съ нимъ сдѣлалась чуть-ли не истерика; онъ просто катался по полу.

-- Остроумнѣе этого ничего не можетъ быть,-- сказалъ онъ.-- Это не можетъ быть экспромтъ...

-- Представьте, это экспромтъ,-- отвѣтилъ я.-- Я не имѣю привычки повторяться.

При этомъ я сдѣлалъ оскорбленный видъ и дѣйствительно чувствовалъ себя оскорбленнымъ. Справедливое обвиненіе всегда оскорбляетъ.

-- Во всякомъ случаѣ,-- продолжалъ В.,-- у меня будетъ чѣмъ позабавить завтра Б. Сегодня ночнымъ поѣздомъ я ѣду въ Карлиль. Разумѣется, я не посягну на ваши авторскія права, но я положительно долженъ сказать Б. этотъ экспромтъ.

Я содрогнулся. Во что бы то ни стало надо было помѣшать ему повторить эту эпиграмму Б.

-- Мало того,-- добавилъ В.,-- на слѣдующій день я ѣду въ Эдинбургъ и буду имѣть случай сказать ее и А.

Все это звучало довольно просто. Но это значило также, что если я позволю ему сдѣлать то, что онъ предполагалъ, то всѣ три: А., Б. и В. во всю остальную часть своей жизни будутъ твердо держаться убѣжденія, что я -- воръ, лгунъ и дуракъ. Я прибѣгнулъ къ хитрости и пригласилъ В. пообѣдать со мною въ клубѣ. Я разсчитывалъ тѣмъ или другимъ способомъ задержать его настолько, чтобы онъ опоздалъ къ сѣверному поѣзду. Вспомнивъ, что В. ярый политикъ, я сказалъ:

-- Гладстонъ сегодня обѣдаетъ со мною, и вы встрѣтитесь съ нимъ.

Надо вамъ сказать, что я не имѣлъ чести быть даже издали знакомымъ съ мистеромъ Гладстономъ. До этой минуты мнѣ даже и въ голову не приходило, что онъ представляетъ собою живое существо. Я всегда смотрѣлъ на него, какъ на какую-то тенденцію,-- нѣчто вродѣ фикціи, спеціально созданной для гомруля.

-- Серьезно?-- спросилъ В. немного недовѣрчиво, какъ мнѣ показалось.

-- Совершенно серьезно,-- небрежно отвѣтилъ я.-- Я недавно познакомился съ нимъ. Впрочемъ, дѣлайте, какъ хотите. Послѣ обѣда къ намъ, вѣроятно, заглянетъ и Рескинъ. Но если вы не можете, я васъ не неволю.

Въ своемъ стараніи спасти свою репутацію я бы не остановился ни передъ чѣмъ. Но В. очень простодушенъ и принялъ мое приглашеніе.

Въ этотъ вечеръ я дошелъ до изнеможенія, извиняясь по поводу отсутствія мистера Гладстона и мистера Рескина и стараясь удержать В. Но послѣднее было напрасно. Онъ явился въ клубъ съ саквояжемъ въ рукѣ и намѣревался прямо оттуда ѣхать на Юстонскій вокзалъ. Въ концѣ концовъ, я предложилъ проводить его, и мнѣ удалось первому найти извозчика.

-- Вотъ тебѣ два соверена,-- поспѣшно прошепталъ я извозчику.-- Устрой такъ, чтобы этотъ господинъ опоздалъ къ поѣзду.

Послѣ того какъ мы столкнулись съ третьимъ омнибусомъ, В. настоялъ на томъ, чтобы выдти изъ экипажа и нанять другого извозчика. На вокзалѣ мы имѣли бездну времени. При помощи новыхъ подкуповъ и хитрости мнѣ удалось устроить такъ, что В. и его саквояжъ попали въ какой-то мѣстный поѣздъ, который никуда въ частности не отправлялся. Мнѣ даже удалось запереть его тамъ на ключъ. Но какой-то идіотъ-инспекторъ явился и выпустилъ его на свободу. Я умолялъ В. не ѣхать въ Карлиль; я говорилъ, что у меня есть дурное предчувствіе. Но онъ смѣялся надо мною.

-- Нѣтъ,-- говорилъ онъ,-- я долженъ разсказать Б. и А. вашъ экспромтъ.

Онъ стоялъ на самомъ краю платформы, и поѣздъ уже трогался съ мѣста. Одного моего толчка было достаточно. Остальное вы, вѣроятно, знаете изъ газетъ. Вамъ одному я сообщилъ о своемъ истинномъ мотивѣ. Я жертва разговорчивости.-- Вашъ несчастный NN."

3.
Жертва непрямоты.

"Уважаемый!-- Позволяю себѣ думать, что авторъ "Курьезовъ человѣчества" будетъ заинтересованъ слѣдующей въ высшей степени необыкновенной исторіей, которая разыгралась со мною. Для меня она, боюсь, кончится роковымъ образомъ, а для другихъ она могла бы по служить предостереженіемъ, но я все-таки прошу васъ не предавать ея гласности.

Мой главный недостатокъ, которымъ я всегда страдалъ и страдаю, есть, если можно такъ выразиться, непрямота. Мой процессъ всегда совершается по кривой линіи, никогда не идетъ по прямой. Я придаю громадное значеніе средствамъ и иногда упускаю изъ виду цѣль. Есть люди, которые, имѣя надобность передать непріятное извѣстіе кому-нибудь, положимъ, В., передадутъ ее Б., съ просьбою сообщить А., съ тѣмъ, чтобы послѣдній передалъ извѣстіе по назначенію. Есть люди, которые купятъ себѣ сложнѣйшій аппаратъ для совершенія какого-нибудь дѣйствія, напримѣръ, для дѣланія папиросъ, тогда какъ это можетъ быть гораздо легче и гораздо скорѣе выполнено обыкновенными человѣческими пальцами. Если бы они ѣхали изъ Лондона къ сѣверному полюсу, они избрали бы себѣ дорогу черезъ экваторъ. Это -- самые ничтожные примѣры непрямоты, въ сравненіи съ тою роковою непрямотой, которая поставила меня, какъ сказано, въ безвыходное положеніе.

Надобно вамъ знать, милостивый государь, что единственная женщина, которая когда-либо дѣйствительно поразила мое сердце, это -- Арабелла Ли. Объ ея наружности я могу только сказать, что... (здѣсь опущено полторы страницы).

Можно-ли послѣ этого удивляться, что такая женщина самымъ серьезнымъ образомъ поразила мои чувства? Когда семейство Мешли пригласило меня въ прошломъ сентябрѣ къ себѣ въ имѣніе, я просилъ ихъ дать мнѣ нѣсколько дней на размышленіе -- смѣлость не совсѣмъ обыкновенная для непрямодушныхъ людей. Я сдѣлалъ это для того, чтобы раньше удостовѣриться, будетъ-ли тамъ миссъ Ли. Узнавъ, что она будетъ, я принялъ приглашеніе. Есть три миссъ Мешли: Мери, Марта и Маргарита. Всѣ онѣ очень похожи другъ на друга. Каждая костлява, угловата, носитъ очки и имѣетъ видъ небрежно сдѣланнаго научнаго чертежа. Цвѣтъ лица у всѣхъ напоминаетъ песчаное рѣчное дно.

Я не пробылъ у нихъ въ домѣ и недѣли, какъ убѣдился, что вслѣдствіе присущей мнѣ непрямоты единственное существо, которому я не могу сознаться въ своей любви къ миссъ Ли, есть сама миссъ Ли. Кому угодно другому я бы сказалъ объ этомъ. Я бы могъ довѣрить эту тайну даже дворецкому, который былъ очень привѣтливъ, какъ всѣ дворецкіе. Но я не имѣлъ духа сказать объ этомъ самой миссъ Ли. Однажды я увидѣлъ, что она ласкаетъ собачку, и замѣтилъ, что она поцѣловала ее въ шею. Собачка выбѣжала какъ-то въ садъ, а черезъ минуту я послѣдовалъ за нею. Мысль, что я могу поцѣловать ту же собачку и въ то же самое мѣсто, была какъ нельзя болѣе подъ стать моему не прямодушію. Собачка побѣжала по направленію къ конюшнямъ. Собаки вообще отличаются перемѣнчивымъ нравомъ, или, можетъ быть, я попалъ не на ту собаку, только... (здѣсь опущено нѣсколько неважныхъ подробностей). Я далъ ихъ починить мѣстному портному и въ общемъ былъ недоволенъ этой исторіей.

Наканунѣ моего отъѣзда домой миссъ Мери Мешли и я явились къ завтраку раньше остальныхъ. Мы рѣшили пройтись по саду, и тутъ я почувствовалъ желаніе довѣрить миссъ Мери Мешли свою страсть къ миссъ Арабеллѣ Ли. Результатъ былъ ужасенъ. Я говорилъ очень безсвязно и непрямо, и меня поняли совершенно превратно. Я помню только ея слова, которыя она сказала мнѣ въ отвѣтъ:

-- Да, Чарли, я готова выдти за васъ замужъ. Я всегда любила васъ.

Я имѣлъ настолько присутствія духа, чтобы попросить ее пока никому не говорить объ этомъ, и затѣмъ вернулся въ домъ. Это было ужасно! Отчасти благодаря своей непрямотѣ, отчасти же просто изъ вѣжливости, я обмѣнялся обѣтами не съ тою женщиною, съ которой хотѣлъ. Я рѣшилъ попросить Марту Мешли объяснить своей сестрѣ Мери происшедшую ошибку. Я чувствовалъ себя неспособнымъ прямо сказать объ этомъ Мери.

Передъ вечеромъ, воспользовавшись минутой, когда всѣ мужчины куда-то вышли, я увелъ миссъ Марту Мешли въ билліардную, подъ предлогомъ сыграть партію. Когда наша партія была кончена, я началъ свои объясненія.

-- Я боюсь, что сегодня утромъ я неумышленно подалъ вашей сестрѣ Мери поводъ думать, будто я люблю ее. Какъ я ни восхищаюсь ею, все-таки я не люблю ее. Я лишь старался повѣрить ей свою страсть къ другой женщинѣ. Вы должны знать... Вы должны были сами замѣтить, кого я такъ страстно...

-- О, мой милый, мой дорогой!-- прошептала она.-- Да, я знала это давно! О, какъ я счастлива! Быть любимой тобою, Чарльзъ, мой Чарльзъ...

-- Да, да,-- задыхаясь сказалъ я.-- Вы угадали! Не выдавайте никому нашей тайны.

Я не помню, какъ я выбрался изъ этой комнаты. Мои нервы трепетали, и я былъ близокъ къ отчаянію. Послѣ обѣда я очутился въ оранжереѣ съ третьей сестрой, Маргаритой. Я сдѣлалъ попытку разсказать ей, что произошло. Она залилась слезами, и прежде чѣмъ я успѣлъ опомниться, я сдѣлалъ ей предложеніе, и она приняла его. Весь вечеръ я страдалъ невыразимо. Очень пріятно быть помолвленнымъ съ одною женщиной, которую любишь. Но я, милостивый государь, тайно помолвленъ съ цѣлымъ синдикатомъ! Три бѣлыхъ платочка показались въ трехъ различныхъ окнахъ дома, когда я уѣзжалъ оттуда на слѣдующее утро.

Но не это меня больше всего мучитъ. Я чувствую, что я лишился Арабеллы Ли. Мнѣ и теперь по временамъ представляется, будто я вижу ее передъ собою: ея... (здѣсь опять пропущена страница описанія). Она узнаетъ о моемъ поведеніи по отношенію къ тремъ сестрамъ Мешли и будетъ презирать меня. Я колеблюсь между самоубійствомъ, переселеніемъ въ Австралію и поступленіемъ въ Кармелитскій монастырь. Даже въ моемъ неисходномъ несчастій моя непрямота преслѣдуетъ меня. Не можете-ли вы мнѣ посовѣтовать что-нибудь? Вашъ, полный отчаянія, NN".

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 8, 1896