Андреев Леонид Николаевич - О "Двух душах" М. Горького

Леонид Андреев.
О "Двух душах" М. Горького

Для тех, кто читал статью М. Горького в "Русском слове", его "Две души" не представляют собою ничего неожиданного и нового. Та же ненависть и презрение к Востоку и скорбь о нашей азиатчине, тот же решительный взмах пера, в одно мгновение рассекающего самые сложные узлы, в какие издревле запутался и завертелся наш русский дух. И разве только еще прямолинейнее ставится вопрос и еще решительнее рассекающий жест писателя.

Все дурное с Востока, все хорошее с Запада -- таково основное и категорическое утверждение М. Горького, столь категорическое, что оно кажется почти метафизичным и от немногих доказательств, приводимых писателем, лишь теряет в силе и убедительности, как это свойственно всякой метафизике. И я не стану здесь повторять тех веских и порою ядовитых возражений, которые уже были высказаны М. Горькому по поводу Востока, неизмеримо более сложного, мудрого и значительного, чем это кажется писателю: там, где царят чувство и заранее готовая мысль, всякие возражения и доказательства являются ненужными.

Сама по себе мысль о противуположности Востока Западу совсем не нова и уже в значительной степени исчерпана в спорах; и будь высказана эта мысль в другой, более мягкой и доступной разуму форме, а также другим, менее популярным писателем, а не Горьким -- она едва ли обратила бы на себя внимание и вызвала настоящий ответ. Но, наряду с умерщвлением Востока, той же, если не более тяжкой участи подвергает М. Горький и весь русский народ, что уже вовсе выходит за пределы "западничества" и всей статье его дает неожиданный смысл, о котором я скажу ниже. Вот характеристика русским, даваемая М. Горьким:

"У нас, русских, две души: одна от кочевника-монгола, мечтателя, мистика, лентяя, убежденного в том, что "Судьба -- всем делам судья", "Ты на земле, а Судьба на тебе", "Против Судьбы не пойдешь", а рядом с этой бессильной душой живет душа славянина. Она может вспыхнуть красиво и ярко, но недолго горит, быстро угасая, и мало способна к самозащите от ядов, привитых ей, отравляющих ее силы".

О третьей душе, которая была бы у нас, М. Горький ничего не говорит, по-видимому, ее нет; а эти две, сколько их ни складывай, результат дают весьма неутешительный, но вполне соответствующий тому, что еще недавно на столбцах "Русского слова" говорил писатель о бессилии и пассивности великороссов, об их единственном умении -- уходить от жизни, а не творить таковую!

И в дальнейшем изложении своем, с восторгом, который мы вполне разделяем, писатель говорит об активности западноевропейских народов, об их неутомимости в исследовании, в творчестве жизни, в углублении и совершенствовании ее форм. Предостерегая нас от пессимизма -- "он постыден для молодой нации", его основа в том, что "натуры пассивные, созерцательные, склонны отмечать в жизни преимущественно ее дурные, злые, унижающие человека явления", ибо "за ними удобно скрыть свое слабоволие, обилием их можно оправдать свою бездеятельность", -- он верно и метко характеризует начала противуположные, активные: "Натуры действенные, активные, обращают свое внимание главным образом в сторону положительных явлений..."

Все это так, и все это напечатано в журнале "Летопись", вышедшем в декабре 1915 г. в городе Петрограде, в момент, как раз особливо подходящий для того, чтобы всех нас призывать к активности и подражанию Западу.

Но чем больше соглашаемся мы с похвалою активности Запада, чем ненавистнее становится в наших глазах "бессильный и постылый пессимизм", не способный отмечать положительные явления, тем непонятнее становится для нас позиция самого М. Горького, его собственный беспросветный пессимизм, с каким относится он к русскому народу. Дело не в восторгах, которых русский народ еще не заслужил и не скоро заслужит, а в простой справедливости, которая и преступнику оставляет "искру Божию" и дает надежду на возрождение. И если вообще не следует унижать человека, с чем мы опять-таки с восторгом соглашаемся, то есть ли последовательность в том, чтобы целый народ был унижен? И если вообще всякий человек нуждается в ободрении, то насколько такое ободрение <нужно> народу, который так или иначе, плохо ли, хорошо ли борется за свою жизнь? А ведь на страницах всей статьи писателя ни единого бодрого слова о русском народе, ни единого просвета в непроницаемой тьме, которою окутаны обе "Души" его! Как начато, так и кончено: торжественной и пышной панихидой.

И неизбежно напрашивается тот неожиданный вывод, о котором я предупреждал читателя: сам М. Горький, карающий нашу пассивность и уныние, не является ли тем "Lupus in fabula" [Волк в басне (лат.). Употр. в значении: легок на помин], о котором рассказывается? Он сам, со своими "Двумя душами" и своей "Летописью", не оказывается ли тем пассивным и бездеятельным славянином, мрачный пессимизм, слабоволие и пассивность которого столь настойчиво противуполагаются яркой активности воюющего Запада?

Есть старый и порядочно избитый афоризм: "ex oriente lux" [С востока свет -- лат.], и против него всеми своими статьями борется М. Горький. Но мы боимся, что, переместив так решительно солнце на Запад и в полный мрак погрузив Россию, писатель попал в то именно положение некоторой двойственности, которое так удачно изобразил Пушкин:

Се с запада восходит царь природы,

И удивленные народы

Не знают, что начать:

Ложиться спать, -- или вставать.

Так оно и выходит, и даже поверхностное рассмотрение журнала "Летопись" подтверждает наше опасение, что не только сам М. Горький, но и остальные народы, следуя за ним, охвачены удивлением и решительно не знают, что начать: ложиться спать или вставать.

Начнем с обложки. Воспевающий активность и сам рожденный в момент наивысшей активности, когда все народы Запада во главе с Германией, Англией и Францией напрягают все свои силы и всю свою национальную мощь для борьбы, этот журнал самим своим тихим названием: "Летопись" -- уже свидетельствует о некоей пассивной созерцательности, о своей готовности смотреть и записывать, но отнюдь не творить. Не бешено-активный Ахиллес, даже не хитроумный Одиссей является вождем и идеалом этих удивленных народов, а смиренный летописец Нестор, бесстрастный повествователь о чужих деяниях.

А за обложкой удивление разрастается с каждой статьей, -- "растет с быстротою тыквы", по живописному выражению Горького в одном из его рассказов. Как было задолго объявлено, наилучшим украшением "Летописи" является "Дневник" Л. Толстого -- и это очень удачно для начинающего журнала. Но при чем здесь солнце с Запада? Всем известно отношение Толстого к Востоку, его увлечение буддизмом и Шопенгауэром, пламенным почитателем нирваны, его религиозность, его анархизм; да и в дневнике все это выражено с большою полнотою и даже как бы нарочитостью, весьма отрицательно относясь к западникам Грановскому, Белинскому и Герцену, Толстой тут же говорит о "прелестной книге индийской мудрости" (Joga's philosophy), порицая Ломброзо ("ограниченный, наивный старикашка"), хвалит заезжего японца. И по всему дневнику рассеяны критические выпады против Маркса и марксистов. Как это понять свежему человеку? Приведен ли "Дневник" лишь для доказательства того, чем не должен быть русский человек, или -- что допустимо в этом царстве удивленности, -- солнце в этом месте журнала по-прежнему продолжает восходить с Востока?

Но "Дневником" удивление не ограничивается. Устами М. Горького, своего вдохновителя, как это значится на обложке, страстно понося бездеятельный пессимизм, не способный подмечать "положительные явления", журнал печатает весьма мрачную статью-разговор г. Плуталова и уже совсем пессимистическое письмо из Франции г. Лозовского. Речь в письме идет о тех условиях, на каких наши союзники представляют себе возможным и желательным мир с Германией. Взяв несколько безвестных органов печати и безвестных французов, охваченных аннексионистским бредом и погруженных с головой в католические и иные реакционные мечты, г. Лозовский чистосердечно принимает их за всю мыслящую Францию и таким мрачным возгласом заключает свое весьма любопытное письмо:

"Таковы те чаяния и надежды, которые выплывают на взбаламученную поверхность французской общественной жизни и вскрывают движущие силы современного мирового конфликта".

Это ли не мрачно?

Но особенно ярким и даже ослепляющим светом разгорается удивление народов в "письме в редакцию" "одного из недоумевающих". Надлежащую этическую оценку этого письма, напечатанного редакцией "из сострадания", причем сама редакция "не во всех воззрениях совпадает" с г. "Недоумевающим", дал г. Заславский в газете "День": "Наполненное грубой бранью против Плеханова, Бурцева и Алексинского, таинственное письмо далеко выходит за пределы принятого в нашей серьезной журналистики".

Но, как это ни странно, еще более странным является самое содержание письма. Если М. Горький находит у русского народа "Две души" и притом одинаково скверные, то письмо "Недоумевающего" открывает у того же русского народа "два патриотизма", также одинаково скверных и зазорных, ибо один -- это патриотизм чеховского лакея Фирса, другой -- лакея Смердякова; и как не дает третьей души М. Горький, оставляя нас в отчаянии, так не дает третьего, более приличного патриотизма и г. "Недоумевающий".

Две души -- и обе ничего не стоят; два патриотизма -- и оба лакейские. Это ли не мрачно? Это ли не пессимизм, убивающий всякое хотение, всякую волю, почти всякую надежду? Поверить всему этому, -- так и жить не стоит, а, "сложив бездеятельно руки на пустой груди", -- головою в омут. И при чем, наконец, активный Запад во всей этой доподлинной славянщине, печально оправдывающей слова того же М. Горького о единственной способности великороссов -- это к уходу из жизни?

Не таков Запад, не таковы его речи, не таковы и поступки. Что бы он ни делал и какие бы цели ни ставил он в своей борьбе, он идет к ним решительно и смело, о чем свидетельствует и вся его текущая жизнь, полная горения, энергии и силы. Критика, но не самооплевание и не сектантское самосожжение, движение вперед, а не верчение волчком -- вот это истинный образ. И идти за Западом -- это значит прежде всего быть полной противуположностью "Летописи" с ее удивленными народами, Плуталовыми и Недоумевающими.

Не стоило М. Горькому перетаскивать солнце с Востока на Запад лишь для того, чтобы ярче осветить его лучами такую безнадежную и унылую пустыню в восточнославянском стиле, какою является по первой своей книжке пристрастно созерцательная "Летопись"!

Комментарий

О "Двух душах" М. Горького

Впервые -- в журнале "Современный мир", 1916, No 1, отд. 2, с. 108--112.

Поводом для статьи послужила статья М. Горького "О двух душах", опубликованная в журнале "Летопись", 1915, декабрь.

М. Горький адресовал свою статью демократии, которая "должна <...> научиться понимать, что дано ей в плоть и кровь от Азии, с ее слабой волей, пассивным анархизмом, пессимизмом, стремлением опьяниться, мечтать, и что в ней от Европы, насквозь активной, неутомимой в работе, верующей только в силу разума, исследования, науки" (Летопись, 1915, декабрь, с. 134). Сам М. Горький не считал выводы своей статьи окончательными и в последовавшем за ней "Письме к читателю" (Летопись, 1916, No 3, март) заметил: "Я хотел бы, чтобы меня убедили в ошибке, ничего не помешает мне сознаться в ней, если она будет доказана" (цит. по кн.: Горький М. Статьи 1905--1916 гг., изд. 2-е, 1918, Пг., с. 195). 9 марта 1916 г. он признал в письме В. Я. Брюсову: "Я знаю, что статья написана неумело и что вообще публицистика не моя работа" (Горький М. Полн. Собр. соч. т. 29, с. 354).

Как и следовало ожидать, статья М. Горького "Две души" стала поводом для острой полемики. Так, Н. Бердяев в статье "Азиатская и европейская душа" упрекал М. Горького "за провинциализм, не ведающий размаха мировой мысли" (Утро России, 1916, No 8, 8 января). С. Кондурушкин в статье "Чужой ум" утверждал: "К сожалению, сквозь очки партийности русская жизнь уже давно рисуется Горькому в уродливых очертаниях, оценивает ли он ее по-своему положительно или отрицательно. Вот теперь, возвратившись из-за границы, он находит, что все скверно в России, обесталанела и свалилась в яму вся страна. Он, человек "положительного" знания и "демократических убеждений", пускает словесные туманы о двух душах в мире, насилует факты истории и современности" (Речь, 1916, No 120, 3 мая). "Читал ли ты "Летопись" и горьковские "Две души"? Вот надменная чепуха, -- негодовал Андреев в письме к С. Голоушеву от 9 апреля 1916 г. -- И как Шмелев согласился работать в таком журнале? Спроси его от меня. Там такая мерзость -- это "письмо в редакцию" неизвестного, но с оборотами Горького. Написал (еще не печатал) статью "О "двух душах" М. Горького". Он отрицает Восток и утверждение: "экс ориенте луке" (свет с востока) заменяет обратным; вот я и разделываю его на слова: "Се с запада восходит царь природы, и удивленные народы -- не знают, что начать -- ложиться спать или вставать"" (ИРЛИ). Упрекая М. Горького в пессимизме, неверии в народ, Андреев как бы возвращал М. Горькому его же обвинения по своему адресу. Это было замечено. После напечатания статьи Андреева некто М. 3. отмечал в "Утре России", 1916, No 55, 24 февраля: "Статья Л. Андреева написана с обычным для этого писателя темпераментом публициста. С очевидностью ясно, что статья М. Горького больно задела Л. Андреева и он только отвечает "ударом на удар", болью за боль..." Времена менялись, и давний противник Андреева-писателя А. В. Амфитеатров обратился к нему 23 мая 191 б г. из Рима с дружеским по тону письмом: "Читал я полемику по поводу "Двух душ" (самой статьи не читал) и только диву дался: в какие дебри занесла нелегкая эту несчастную голову, столь необычайно умную в простоте и здравомыслии обыденной жизни, но истинную Перепетую-путаницу в интеллигентских мудрствованиях <...> Большая дружба с Горьким и нежное чувство, которое я питаю к нему, -- каюсь, до слабости, -- препятствует мне выступить против него публичною полемикою, потому что пришлось бы вести ее, не жалея плеча, колоть с размаха. А я даже по вашим статьям в "Современном мире" вижу, как это трудно и скорбно, когда речь идет о заблуждениях (к слову сказать, упрямо повторяемых, но не производящих впечатления ни искренности, ни даже отчетливой сознательности, ибо до жалости противоречивых) такого большого и хорошего писателя и человека, как Алексей Максимович. Поэтому почти радуюсь, что у меня нет места, где бы я мог бы высказаться насчет "Двух душ" по душам, и, таким образом, сохраняю право внимать полемике со стороны и умыв руки, яко Пилат" (ЦГАЛИ). М. Горький ответил на статью Андреева, не называя его по имени, в "Письме к читателю": "С литераторами я не стану спорить, ибо не чувствую, чтоб мои противники ориентировались в вопросе о ценности активного и пассивного отношения к жизни, не вижу, чтоб они вполне ясно для себя и для меня -- определили свое отношение к отрицательным началам русской психики".

...статьи М. Горького в "Русском слове". -- Имеется в виду статья "О современности" (Русское слово, 1912, No 51, 2 марта).

Ex oriente lux (лат.) -- с Востока свет. Выражение восходит к евангельскому повествованию о рождении Иисуса (Евангелие от Матфея, гл. 2, ст. 1).

Се с запада восходит царь природы... -- экспромт, приписывавшийся А. С. Пушкину.

...смиренный летописец Нестор... -- Подразумевается помещенная в разделе "Внутреннее обозрение" статья В. П. Сватковского "Прогрессивный блок и бюрократия", подписанная псевдонимом "Нестор".

...удивление разрастается... "растет с быстротою тыквы", -- это живописное выражение Горького... -- М. Горький Максим. Один из королей республики. Интервью. Изд. Дитца, Штутгарт, 1906.

"Дневник Л. Толстого". -- Имеется в виду публикация в "Летописи" А. М. Хирьяковым отрывков из подготовленного к выходу в свет издания Дневника Л. Толстого (1895--1896 гг.), под ред. В. Г. Черткова. М., 1916.

...весьма отрицательно относясь к западникам Грановскому, Белинскому и Герцену. -- Андреев имеет в виду следующее место из дневника Л. Толстого: "Все эти Грановские, Белинские, Чернышевские, Добролюбовы, произведенные в великие люди, должны благодарить правительство и цензуру, без которых они бы были самыми незаметными фельетонистами" (запись от 17 мая 1896 г. См.: Толстой Л. Полн. собр. соч., т. 53, с. 90--91).

...говорит о "прелестной книге индийской мудрости"... -- Речь идет о книге Суоми Вивенада: "Jogas Phiorsophy. Lecturel on Raja Joga, or Conquering internal nature". В русском переводе с английского Я. к. Попова издана в 1911 г. под заглавием "Философия Йога. Лекции, читанные в Нью-Йорке зимою 1895--1896 гг.; о Раджи-Иох, или подчинении внутренней природы, и афоризмы Патанджали с комментариями".

Ломброзо Чезаре (1836--1909) -- итальянский психиатр и криминалист, объяснявший преступность биологическими факторами. 11 августа 1897 г. приехал к Л. Толстому в Ясную Поляну (см.: Ломброзо Ч. Мое посещение Толстого. Женева, изд. Элпидина, 1902). Л. Толстой отозвался о Ломброзо в своем дневнике 15 августа: "ограниченный, наивный старичок", а его учение определили словом "бред" (Толстой Л.т. 53, с 150).

...хвалит заезжего японца. -- Имеется в виду Д. П. Кенией (1862--1940) -- крещеный японец, студент Киевской духовной академии, переводчик. Впоследствии (1912--1914) -- профессор университета в Киото. С Л. Толстым познакомился в 1892 г.

...весьма мрачную статью-разговор г. Плуталова. -- Содержанием статьи В. Плуталова "Дорожный разговор" является беседа двух пассажиров в купе вагона о войне с Германией.

...письмо из Франции г. Лозовского. -- А. Лозовский. Литература о будущем мире (Письмо из Франции).

..."Письмо в редакцию" "одного из недоумевающих". -- "Один из недоумевающих. Нужны ли убеждения? Письмо в редакцию". Псевдоним не раскрыт. Печатая это письмо, редакция "Летописи" в предисловии извещает, что "далеко не во всем" совпадает с мнением автора. Письмо по форме -- памфлет, направленный против оборончества Г. В. Плеханова в первую мировую войну (см. брошюру Г. В. Плеханова "О войне. Ответ товарищу З. П." Paris, 1914). "Кто любит отечество "по убеждению", кто оправдывает и доказывает свой патриотизм, поддерживает его в других, взывая к их уму в расчету, -- пишет один из недоумевающих, -- тот уже подпал под власть Смердякова и если сейчас еще не изменник, то в любой момент может стать изменником, и в каждый момент -- великий соблазн для соотечественников. Значит: или Фирс, или Смердяков?" (Летопись, с. 325). Андреев восторженно приветствовал оборонческую позицию Г. В. Плеханова и в частности опубликованное в меньшевистско-эсеровской газете "Призыв" (издавалась в Париже с октября 1915 г.) воззвание о положении России. (Андреев Л. Пусть не молчат поэты. -- Биржевые ведомости, No 15155, утр. вып. 18 октября.)

Заславский Д. И. (1880--1965) -- литератор, журналист, в 1900 г. примкнул к революционному движению, с 1903 г. был членом Бунда. Впоследствии, сменив позиции, член КПСС, ведущий публицист "Правды"> Андреев имеет в виду напечатанную под псевдонимом Homunculus статью Д. И. Заславского "В литературной богадельне" (День, 1915, No 352, 22 декабря).

Бурцев В. Л. (1862--1942) -- публицист. Специализировался на разоблачении агентов царской охранки. Письма Андреева В. Л. Бурцеву см. "Вопросы литературы", 1991, июль, с. 179--189 (Публикация В. Чувакова).

Алексинский Г. А. (1879--1967) -- социал-демократ, член II Государственной думы. В первую мировую войну социал-шовинист, сотрудник буржуазных газет. В письме Одного из недоумевающих Г. Алексинский, как и В. Бурцев, названы "милыми Фирсами", которые "не оставили своего революционного языкоблудия" (Летопись, с 326).

Вадим Чуваков

---------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Леонид Николаевич Андреев. Собрание сочинений в шести томах. Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи. -- Москва: Художественная литература, 1996.