Афонин Ефим Лаврентьевич - Письма из деревни

РЖАНОЙ ВЕНОК

СБОРНИК ПАМЯТИ Е. Л. АФОНИНА

"НОВАЯ МОСКВА"
И "СОЮЗ КРЕСТЬЯНСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ"
1924

ПИСЬМА ИЗ ДЕРЕВНИ.

Доброжелателю Николаю Алексеевичу.

Низко, низко кланяюсь и поздравляю с Новым годом. Хотя и поздно, но "лучше поздно; чем никогда". Пожеланий тебе никаких не посылаю, потому что знаю, что тебе хочется. Чай, ведь получил прибавку, ведь служишь-то ты в казне, а там ведь и наградные и все прочее к новому году приспосабливают. Вот нам, мужикам сиволапым, ничего ждать не приходится, никаких таких караваев с маслом для нас не испекли. "Нет, врешь, ты Тихоныч,-- скажешь ты,-- и вам будет надбавка по окладному листу". "Верно, Алексеич, верно. Только от этакой надбавки и так уже поясницу ломит. Ну, да ладно, а то скажешь: опять затянул Тихон великопостную, а до него еще далеко, ведь только святки минули. Эх, Алексеич, и люблю же я деревенские святки. Ведь в эти дни наш горемычный мужик и многострадальные женщины забывают всю тяготу своей неприглядной жизни, забывают все обиды, всю горечь, накипевшую в серые и зачастую голодные будни. Человек сбрасывает все это с плеч, как тяжелый мешок, растр являет устаревшие члены и начинает легко дышать, в глазах, этом зеркале души, загораются огоньки задорного смеха; печали и мелочной злобы, как не бывало; одна радость, одно веселье заполняет душу человека, а ведь "веселый человек,-- хороший человек", сказал в своей книжке Максим Горький (которую мне дал прочесть наш учитель Никанорыч).

Люблю я своих мужичков веселыми, в минуту веселья душа их на-распашку, а она у них в это время хорошая и сильная.

Люблю я бывать на улице в хороводе, когда вся деревня наполняется веселым задорным смехом и звонкими молодыми голосами Здесь и стариков-то не узнаешь. Откуда что берется, в особенности, когда заведут старинную хороводную "Улица широкая, хоровод малешенек". Здесь-то услышишь и удалой разгул и сердечную тоску, тоску о чем-то хорошем, еще неизведанном, а ведь каждодневная-то жизнь так тяжела и неприглядна, что когда сквозь сердечную тоску прорывается удалой разгул, то в этих захватывающих душу лотах безшабашного веселья слышится: "Берегись душа, искупаю". Как будто хочется человеку оторваться от тяжелой действительности и улететь куда-то далеко-далеко. Эх, Алексеич, что бы было с нашей деревней, если бы не было русской песни. Иссохли бы все от нужды и заботы или загрызли бы друг друга до смерти, только вот беда, старые-то песни да игры пошли на смарку, на смену им понатаскали: фабричных, частушек противных, визгливых, в которых ни содержания, ни музыки, а так, какая-то слякоть, разжиженная развратом. А что стало с уличными играми, с хороводом? Их заменили вечеринки с пошлыми исковерканными городскими танцами, с пьяным разгулом и беганьем по задворкам на любовные свидания, город -- это гнездо разврата для слабых и невежественных растлил нашу деревню. Вот промчалась ямщицкая тройка но деревне с колокольцами, с бубенцами, да с гиком и посвистом пьяного ямщика. "Маркитант приехал", "Маркитант приехал", забегали и заговорили в каждой избе, как бы разбуженные от долгой спячки. "Чей же бы: это, девушки, так лихо прискакал-то? Надо быть с деньгами"? Но, выбежав на улицу, они сразу определили, кто приехал; тройка стояла у крыльца, где уже собралась толпа любопытных. "Маркитант" вылез из тарантаса и, пошатываясь, шел в избу, таща за собой две "четвертных". А к вечеру слышалась пьяная песня и ругань по всей деревне: "Маркитант" перепоил всех мужиков "бочкой". А "в осчастливленной" приездом сына с деньгами семье шел пир горой и под звуки гармоники бабы примеряли подарки. Так продолжается зачастую неделю, две. Под пьяную руку заводят свадьбу, женят, и через неделю, а много две, снова провожают в дальние края "за добычей". Такой "фрукт" хорошего в деревню ничего не мог принести, он привозил разврат и болезнь. Девиз: "За деньги все можно", он хорошо усвоил и старался применять его в деревне. Вот каковы картинки, Алексеич, рисуются теперь в деревне, но я думаю, что все это временно. Ведь теперь мы переживаем болезненный перелом от старого к новому, ведь теперь город дает не только одно плохое, а прививает много хорошего, да, и до нас, стали доходить хорошие книжки. Ну, а пока душно становится жить и деревне от нищеты, голода и невежества, и только святки, хоть немного, помогают забыться, бодря и подымая человека на духовную высоту искреннего веселья и прямодушия. Незаменимым человеком на святках является наш баян Данилыч; он охраняет у нас старинную песню, и без него у нас и "улица не зачинается и свадьба не кончается". Ну, до свидания, Алексеич, об остальном поговорим после.

Тихоныч.

"Калужский Курьер", No 107, 1914 г.