Хвощенко А. - Рыцарь труда и жизни

РЖАНОЙ ВЕНОК

СБОРНИК ПАМЯТИ Е. Л. АФОНИНА

"НОВАЯ МОСКВА"
И "СОЮЗ КРЕСТЬЯНСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ"
1924

РЫЦАРЬ ТРУДА И ЖИЗНИ
(СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ДОРОГОГО ДРУГА Е. Л. АФОНИНА)
(Воспоминания о 19-летней дружбе)

У каждого человека среди многих друзей и знакомых есть одна личность, которая на всю жизнь оставляет после себя неизгладимый с лед.

Такой светлой и неоценимо дорогой личностью является для меня покойный Афонии, которому я обязан тем, что продолжаю жить, принимая носильное участие в политической н общественной работе, не покончив самоубийством в тяжелую нору страшной реакции последних лет самодержавного режима.

Мое первое знакомство и в скором времени самая тесная дружба с К. Л. начались в 1903 году на юге России в небольшом заштатном городишке Голта, где в это время Афонин жил с семьей, арендуя буфет в клубе голтянского литературно-артистического кружка и в то же самое время принимая самое активное участие в спектаклях, литературных вечерах, креме, того, вел подпольную работу, в которую его вовлекла местная учительница Б. Л. Молен, ныне жена т. Мельничанского, председателя М.Г.С.Ц.С. Лично я сам в 1903 г. вышел на Р.С.-Д.Р.И. Не верилось тогда в возможность вести политическую работу среди темных масс при невозможно-тяжелых условиях плевенско-победоносцевского произвола.

Г. это время господствовала идея самообразования, самоусовершенствования и легальных кружков самообразования, за которыми опричники Николая II зорко следили, умело "вовремя" вылавливая тех, кто были левей учения Толстого и направления журнала "Вестник Знания", занимавшего умы и сердца молодежи той кошмарной эпохи. По своему политическому развитию в то время, тов. Афонин стоял не особенно высоко, теоретических познаний было мало, но у него было то, чего у многих, более подготовленных к политической работе, нет, это искренняя и пламенная вера в великую идею коммунизма. Этой вепрей всю жизнь жил покойный, отдавая все силы за пролетарское дело и заражая других. Афонин и упомянутая учительница пытались втянуть меня в подпольную работу, но я, но указанным выше причинам, отказался, что очень огорчило К. Л.; тогда он предложил мне принять участие в литературных вечерах голтянского кружка, а также познакомил меня с местной еврейской молодежью, объединенной в кружке "саморазвитие".

Мне вспоминается литературный вечер, когда я, по настоянию Афонина, впервые выступил перед местной интеллигенцией с рефератом о Л. Андрееве; его восторгу, казалось, не было предела, что я имел успех.

Чтобы не портить впечатления, он сам лично отказался выступить со стихотворением Некрасова.

В период 1903-1905 г.г. подпольная работа для местной власти стала причинять много хлопот и забот и она начала усиленно, искать крамольников, но ей этого не удавалось. События на броненосце "Потемкин", летом 1905 г., арестованных матросов с которого направляли в Сибирь через Голту из Одессы, немного раскрыли глаза местному становому приставу и уряднику, так как во время остановки поезда на с г. Голта Афонин и его товарищи были не совсем осторожны в своих симпатиях к потемкинцам.

И власть усилила свою слежку, но декабрьская революция: и 1905 г. спутали все карты, охранители растерялись, и дело было временно замято. Наступившая реакция в 1906 г. подняла голову этих охранителей на время поколебавшегося старого строя и они решили, как можно скорее уничтожить "заразу", свившую у них под боком свое гнездо. В июле 1906 г. стражники, во главе со становым приставом, ворвались ночью на квартиру Афонина, у которого ночевало трое товарищей по партийной работе. Было взято много прокламаций, запрещенных брошюр и книг.

Афонин и его товарищи были арестованы и на другой день отправлены в Ананьенскую тюрьму, а потом в ссылку в Сибирь.

Зная, какие ему грозят последствия, К. Л. в тот вечер, когда его отправляли в тюрьму, в зале 1-го класса, до прихода поезда, произнес такую речь, которую, вне всякого сомнения, до этого времени не приходилось слышать в стенах голтянской станции. Я до сих пор не забуду его вдохновенных пророческих слов, говорящих о новой грядущей революции, которая все сметет до основания. Оставшаяся семья Афонина впала в самую крайнюю нужду. Его жене, этой редкостной женщине, на руках которой осталось трое маленьких детей, приходилось буквально выбиваться из сил от работы, чтобы не умереть от голода, так как той небольшой помощи, которую ей оказывали друзья Афонина, было недостаточно. Останавливаясь на работе тов. Афонина, я скажу, что та кипучая работа, которой отдавался Е. Л. всей душой в провинции, его не удовлетворяла, ему там было тесно, его деятельная бодрая натура требовала более широкого простора. Я вспоминаю живо, как он завидовал мне, когда я в 1905 г. уехал в Москву. В последний вечер, накануне ареста, мы долго беседовали у него на квартире о Москве, куда я снова возвращался, сколько ценных советов, указаний он мне дал, чтобы я не падал духом, верил в грядущий день победы над самодержавием. На другой день я должен был прочитать нелегально реферат об освободительном движении. Он предложил мне остаться ночевать у него, но я не сделал этого потому, что должен был подготовиться к завтрашнему выступлению. Чтение не состоялось и мне пришлось провожать Афонина уже в тюрьму.

В своем письме ко мне от 24 июля 1905 г.-- когда я был в Москве,-- он упрекал меня за то, что я скучаю, испытываю тоску, неудовлетворенность и пророчески предсказывал, что "Москва будущий источник нового строя". В этом письмо он советовал мне отдаться умственному и духовному развитию, был. бодрым, смелым, готовиться к предстоящей борьбе за лучшее будущее трудового народа.

Чудная, как бы незаметная работа многих сотен честных, стойких и готовых на все борцов за свободу и счастье для всех была продолжительна, и среди таких борцов Афонин занимал видное место. Их работа не пропала даром. Первые результаты этой великой работы; были в 1905 г. Тогда казалось многим, что наступило радостное время долго-жданной свободы.

Но это были напрасные мечты, и суровая действительность снова все сковала. Проклятый трон Николая кровавого зашатался, но не узил, палачи и душители трудового народа успели поддержать этот кошмарный трон штыками. Московское вооруженное восстание было подавлено самыми жестокими мерами. "Успокоение и лотом реформы",-- этот подло преступный рецепт Столыпина -- в виде военно-полевых судов, подвиги Меллера-Закомельского и Рененкампфа, Мина, Римана и пр. сволочи, разразившиеся повсеместно еврейские погромы, все это повисло черной непроглядной тучей над несчастной страной. Душа разрывалась от боли при виде всего того, что опять стало твориться вокруг. В ответ на мое письмо, полное отчаяния, ужаса и безысходной тоски, Афонин в своем большом письме от 20 августа 1906 г. не соглашался с моими мрачными выводами, что все кончено, погибло и что Россия еще долго будет стонать от произвола и насилия подлого самодержавия.

Сколько смелости и бодрости, и веры в то, что революция не прошла даром, что она всколыхнула всю страну. Двухмесячное существование Государственной Думы, с трибуны которой лилось свободное слово, посеяло хорошие плоды. "Пусть революция подавлена, но сколько теперь бордов за свободу не оставят своей работы, будут готовиться к новой последней и "решительной борьбе, страшная буря второй революции окончательно и навсегда сметет удержавшийся на время старый строй". К борьбе во имя социализма он призывал меня. Это письмо и другие, (последующие, в таком же тоне, влили в меня бодрость, вселили веру в недалекое лучшее будущее, спасли меня от рокового шага покончить с собой от отчаяния.

В 1909 г., по окончании ссылки, Афонин имеете с семьей приехал в Москву. Здесь начинается на первых порах трудная во всех отношениях жизнь. В это время у него уже было шестеро детей, один другого меньше. Материальная нужда доходила до крайности. Упал ли духом, оставил ли Афонин политическую и общественную работу? Нет. Он все также был верен себе. На некоторое время я устроил его на работу в качестве агента по продаже открыток в фотографии, где я работал сам, что давало ему заработок рублей 25--30 в месяц. Кроме того, ему удалось устроиться репортером в газете "Копейка", где, конечно, получал он жалкие гроши. Чтобы поднять свое скудное образование, Афонин поступил в университет Шанс некого (и это в сорок лет!).

У Афонина был какой-то особый организаторский талант объединять людей различных убеждений и взглядов, и как-то выходило так, что центром этого был он сам. Кто из друзей и знакомых Е. Л., живущих в Москве, не помнит тех лучших и славных вечеров "за чашкой чая" у него на квартире?

Сколько идейных споров, бесед, обмена мнений!-- На какие только темы мы не говорили долгими часами? В 1910 г. мы с ним вступили в Суриковский кружок, писателей из народа, где он сразу образовал левую оппозицию, настаивая на выявлении литературного облика этой бесформенной организации писателей-самоучек, воспевавших в своих произведениях цветочки, облачка и робко вздыхавших о горькой доле мужика.

Объединяя вокруг себя своих друзей и знакомых, он, в то же самое время, сам лично, быстро и прочно завязывал знакомства и дружбу с людьми, стоявшими выше его по своему умственному и духовному разлитию, занимавшими видное политическое и общественное положение в Москве.

Своей задушевностью, простотой, каким-то привлекающим всех обаянием своей светлой, прямой и честной личности, он сразу становился близким и дорогим для всех, кто с ним знакомился поближе,-- сходился.

Начиная с 1911--1912 гг. он как-то быстро стал подыматься в своем умственном и духовном развитии и к началу революции 1917 г., это уже был такой политический и общественный работник, с которым приходилось считаться многим его противникам, с которыми он умел держать себя достойно и твердо, когда это было нужно. То, Что произошло в Октябре 1917 г. и было для многих безумием, ошибкой, считалось преступлением, для Афонина стало великой святой истиной, высшей правдой, исторической необходимостью, ради чего он готов был отдать свою жизнь, что и рисковал сделать во время Октябрьского переворота, в котором принимал самое активное участие, был на самых опасных местах, часто спасая создавшееся опасное положение. В 1917 г. Афонин вступил официально в Р.К.П., но это была просто необходимая формальность, фактически же он по духу, по своим убеждениям, крайним взглядам и правильному чутью -- был давно коммунистом. Кто взгляды, убеждения, вера в торжество коммунизма никогда не расходились с делом, он всегда все это подтверждал на деле своими личными поступками, личной и семейной жизнью.

Сколько есть людей в Москве и других местах, где он жил, которым он оказывал носильную помощь, поддержку, часто отказывал себе и своей семье, не говоря уже о том, что редко кому отказывал устроить на место, дать рекомендацию даже мало знакомому человеку, раз тог в этом нуждался. Будучи прочно напичканным меньшевистской идеологией еще в 1900 г., мне трудно было сразу отрешиться от нее, да и много ли можно посчитать людей, которые бы искренно и сразу поверили в правоту, святость и своевременность Великого Октября, тем не менее, по предложению Афонина, я в декабре 1917 г. с радостью перешел на Советскую работу и вступил кандидатом в Р.К.П. И это время он был казначеем Бюро районных думном и нужны были свои сотрудники, взамен тех, кто подло и гнусно занимался, саботажем в здании бывшей Городской Думы.

В 1918 г. Афонину поручается заведывание финансовым отделом Московского Совета. Сколько труда, энергии и силы воли вложил он в это дело! Здесь у него вполне развернулся организаторский, административно-хозяйственный талант. В это время я служил под непосредственным его начальством, заведуя инспекторским столом, и вот тут-то мне пришлось насмотреться и наслушаться, как Афонин умело, деловито, но неумолимо и неуклонно, успешно пел борьбу с саботажем и едва скрытой враждебностью к новому строю, привлекая на свою сторону прежних думских служащих.

Зная близко и хорошо Е. Л., я позволю себе категорически утверждать, что если бы побольше было таких администраторов и хозяйственников, как он в то трудное и тяжелое время для нашей Советской власти, то дело строительства новой жизни было бы другое. Отдавая всего себя служению новому строю, Афонин часто говорил, что ему вместо административно-хозяйственной работы хотелось бы всецело отдаться коммунарно-просветительной деятельности и идейной партийной работе. По возвращении его с фронта в конце 1919 г. его" мечта, сбывается: он назначается заведующим издательским п/отделом московского земельного отдела, в то же самое время он отдается партийной деятельности в самых широких размерах среди рабочих Москвы и подмосковных крестьян.

Когда его можно было застать дома? В 8 часов утра и после 12--1 часа ночи и лишь изредка "в праздник" он позволял себе роскошь -- остаться дома, со своими детьми, женой -- Мамонтовной, которой многим обязан тем, что мог всецело отдаваться политической и общественной работе, зная, что дома все будет в порядке, что она сможет кое-как свести концы с концами довольно скромного материального бюджета.

Как ни крепок, бодр и жизнерадостен был Афонин, но та долголетняя работа, которой он безраздельно отдавал свои силы -- все более и более сжигала его организм, а в последние годы, перед смертью это становилось все более и более очевидным для его родных и друзей.

И стоило ему заболеть во время командировки в 51-ю дивизию на юг, с подарками от Московского Совета, как его надломленный организм не выдержал и был сломлен окончательно преждевременной смертью 21 июня 1922 года.

Светлый, великий и бодрый дух, полный творческих начал и жизнерадостности, покинул навеки тело того, кто носил имя Е. Л. Афонина.

Дорогой, милый и славный друг! Ты честно точил после долгих лет плодотворного труда, служения трудовому народу, плотью и кровью которого ты сам был. Твоя мечта быть в Москве, которая, как ты предчувствовал, станет источником нового строя -- осуществилась, ты прожил в ней 12 лет, работая в ней на многих поприщах честного труда, закончив свою славную жизнь одним из видных политических и общественных работников. Ты получил вполне заслуженные почести в день твоих похорон, когда мы тебя провожали к месту твоего вечного покоя, который ты себе нашел у стен великого седого Кремля, источника, на весь мир светлой и чарующе-прекрасной идеи коммунизма, которому ты беззаветно отдал себя.

Как эта высокая и великая идею не будет никогда уничтожена еще многими нашими врагами, так и все то, что сделал ты, о чем говорил, к чему призывал, также не будет забыто всеми твоими друзьями, и они по мере сил своих будут все это претворять в жизнь.

Спи же тихо, спокойно, спи, мой дорогой друг, в своей холодной страшной могиле!-- Да будет для тебя легкой земля.

Нам больше с тобой не придется встретиться, но для меня остается одно утешение после твоей смерти, что благодаря тебе и по мере своих сил я выполняю небольшую, но нужную работу, пока не придет час последовать за тобой.

А. Хвощенко.

Москва, 23/III 1923 г.