Эванс - Этика первобытного общества

Этика первобытнаго общества

Проф. Эванса.

(Изъ "Popular Science Monthly").

Міръ для первобытнаго человѣка ограничивался видимымъ горизонтомъ, линіей, отдѣляющей небо отъ земли; хотя человѣку никогда не удавалось достигнуть этой линіи, тѣмъ не менѣе онъ считалъ ее вполнѣ реальной и полагалъ, что можетъ добраться до нея, если будетъ идти все дальше и дальше. Такъ думаютъ и современные намъ дикари, не сознавая, что линія соединенія неба и земли существуетъ не въ дѣйствительности, а лишь въ ихъ собственномъ глазу. Только сравнительно недавно человѣкъ научился познавать субъективный характеръ и значеніе терминовъ: сѣверный, южный, восточный и западный, примѣняемыхъ къ извѣстнымъ точкамъ земного шара; человѣкъ понялъ относительность всѣхъ своихъ географическихъ понятій. Способность отличать кажущееся отъ дѣйствительнаго, не поддаваться вліянію оптическихъ иллюзій въ своихъ умозаключеніяхъ, является уже результатомъ высшей культуры, и только люди, обладающіе необыкновенною ясностью ума, могутъ считать себя вполнѣ свободными отъ обмана чувствъ.

Въ каждомъ племени дикарей или какомъ-нибудь изолированномъ народѣ существуетъ склонность смотрѣть на клочокъ земли, обитаемый имъ, или, въ особенности, на то мѣсто, которое считается колыбелью расы, или около котораго группируются ея священныя традиціи, не только какъ на политическій и религіозный, но и какъ на физическій центръ всего міра. Такъ смотрѣли нѣкогда евреи на Іерусалимъ, древніе римляне и католики среднихъ вѣковъ на Римъ; такъ смотрятъ съ незапамятныхъ временъ толпы индуссовъ на Бенаресъ и милліоны мусульманъ -- на Мекку. До открытія Христофоромъ Колумбомъ западнаго полушарія даже самые просвѣщенные люди не имѣли ни малѣйшаго понятія о своихъ отношеніяхъ ко всему остальному человѣчеству. Этика международныхъ сношеній начинается лишь съ момента появленія правильныхъ и ясныхъ этническихъ понятій и развивается на ряду съ ними. Открытіе шарообразности земли дало сильный толчокъ развитію этихъ понятій и не мало способствовало образованію идеи равноправности всѣхъ человѣческихъ расъ.

Въ языкѣ каждой изъ цивилизованныхъ націй мы можемъ найти любопытные признаки переживанія первобытныхъ понятій, порожденныхъ, если можно такъ выразиться, высокомѣріемъ и самодовольствомъ, составляющимъ врожденное качество дикаря. Интересно констатировать то, что формы рѣчи, и особенно термины какого-нибудь народа, освободившагося отъ варварства и ставшаго во главѣ цивилизаціи въ очень раннюю эпоху, сохраняются вѣками и усваиваются цѣлыми расами, для которыхъ ни эти термины, ни эти формы рѣчи не имѣютъ на самомъ дѣлѣ никакого смысла. Азія, напримѣръ, этимологически означаетъ -- страна восходящаго солнца, а Европа -- страна заходящаго солнца; эти названія совершенно правильно изображали положеніе обоихъ континентовъ по отношенію къ грекамъ; но для американца, и особенно для жителя Калифорніи, Европа будетъ восточнымъ, а Азія будетъ западнымъ континентомъ.

Китайцы называютъ свою страну серединнымъ царствомъ (Chung Kuё), или цвѣткомъ середины (Chang-Kua), выражая этимъ, что оно занимаетъ избранное, центральное, положеніе на земномъ шарѣ, въ отличіе отъ дикихъ пустынь, обитаемыхъ дикими людьми и лежащихъ за великою стѣной. Евреи тоже смотрѣли на себя, какъ на избранный народъ, и съ презрѣніемъ относились ко всѣмъ прочимъ народамъ, бѣднымъ язычникамъ, которые не имѣли никакихъ правъ на уваженіе сыновъ Авраама. Греки дѣлили все человѣчество на два класса; эллиновъ и варваровъ; этихъ послѣднихъ они называли еще "лишенными языка", потому что они не говорили по гречески. Аристофанъ примѣняетъ терминъ варваръ даже къ птицамъ, вслѣдствіе неразборчивости и невнятности ихъ чириканья и щебетанья.

Геоцентрическая астрономія и этноцентрическая географія давно уже покоятся въ той огромной и широкой безднѣ, которая служитъ складочнымъ мѣстомъ для всѣхъ заблужденій и иллюзій, порожденныхъ человѣческимъ тщеславіемъ и невѣжествомъ. Но отъ ига этноцентрической этики, выражающейся въ національныхъ предразсудкахъ и предубѣжденіяхъ и часто фигурирующей въ видѣ патріотизма, считающагося одною изъ главныхъ добродѣтелей, даже самыя просвѣщенныя и прогрессивныя націи не вполнѣ еще освободились въ настоящее время. Согласно первобытной этикѣ, нанести какой бы то ни было ущербъ чужестранцу не считается преступленіемъ; такого рода взгляды отравились на законодательствѣ всѣхъ варварскихъ, полуцивилизованныхъ, расъ, отъ эскимосовъ до готентотовъ. Баланты въ Африкѣ наказываютъ смертью воровство, содѣянное къ ущербу кого-нибудь изъ членовъ племени, и, наоборотъ, всячески покровительствуютъ, и даже награждаютъ воровство, если жертвами его будутъ члены другого племени. Мы находить у Цезаря (De Bello Gallico) доказательства того, что германцы но считали предосудительнымъ воровать за предѣлами своей собственной деревни, и даже поощряли это занятіе у молодежи, какъ развивающее ловкость и предусмотрительность., но намъ совершенно незачѣмъ отправляться за примѣрами въ африканскія краали, американскіе вигвамы, или же первобытные тевтонскіе лѣса. Весьма часто племенное чувство, иначе именуемое патріотизмомъ, руководитъ поступками какой-нибудь націи, наперекоръ всѣмъ пріобрѣтеніямъ культуры и самымъ элементарнымъ принципамъ честности и нравственности. Международная честность является уже продуктомъ современной цивилизаціи, но это такое нѣжное растеніе, такое хилое деревцо, что плоды его легко погибаютъ и большею частью падаютъ и портятся, прежде чѣмъ успѣютъ созрѣть.

Сэръ Генри Сумнеръ Мэнъ, въ своихъ превосходныхъ лекціяхъ о раннихъ періодахъ исторіи, доказываетъ, что всѣ грубыя дикія племена одинаково смотрятъ на единокровное родство, какъ на главную основу дружбы и нравственныхъ обязательствъ и какъ на единственную связь, скрѣпляющую общество. Первобытную человѣческую орду связывали между собою тѣ же самыя узы кровнаго родства, которыя производятъ и поддерживаютъ сознаніе единства въ стадѣ животныхъ, заставляютъ муравьевъ и пчелъ вести образъ жизни, основанный на принципахъ взаимопомощи. Во всѣхъ такихъ общинахъ на непринадлежащаго къ ней смотрятъ, какъ на чужого, а "кто не свой, тотъ врагъ", и потому на него можно нападать, его можно грабить, обращать въ рабство или убивать совершенно безнаказанно. Вредить чужеземцу, предавать его смерти или дѣлать изъ него раба считалось не только правомъ, но даже настоятельною обязанностью каждаго. Инстинктъ самосохраненія выражается именно въ этой формѣ у стадныхъ млекопитающихъ и у насѣкомыхъ и всѣ первобытныя ассоціаціи людей основаны на этомъ принципѣ и связуются этою самою силою взаимнаго притяженія, точкою отправленія которой служатъ узы крови.

Во всѣхъ рѣшительно воззрѣніяхъ и постановленіяхъ первобытнаго человѣчества можно прослѣдить отраженіе суевѣрнаго взгляда на кровь. Древнимъ евреямъ запрещено было употреблять кровь убитыхъ животныхъ, потому что кровь есть жизнь, и до сихъ поръ еще правовѣрный еврей не станетъ ѣсть мясо, которое не подверглось церемоніи очищенія, т. е. изъ котораго не удалена тщательно вся кровь, хотя эта процедура обрядоваго очищенія и лишаетъ мясо сочности и вкуса и многихъ питательныхъ качествъ.

Вслѣдствіе распространенія между первобытными и низшими расами повѣрья, что кровь -- сѣдалище души, кровное родство являлось синонимомъ духовнаго родства. Между матерью и ея ребенкомъ родство считалось кровнымъ, однако родство между отцомъ и ребенкомъ таковымъ не признавалось. Любопытно, что это понятіе до нѣкоторой степени подтверждается современною наукой, которая приписываетъ женщинѣ функцію передачи и сохраненія типичныхъ характеристичныхъ чертъ расы, тогда какъ вліяніе мужчины въ этомъ отношеніи весьма измѣнчиво и скорѣе даже носитъ революціонный характеръ, т. е. стремится къ уклоненію отъ первоначальной наслѣдственной формы.

Каннибализмъ, какъ обрядъ, возникъ первоначально также изъ повѣрья, что душа обитаетъ въ крови, и что, выпивая кровь храбраго врага, можно пріобрѣсти всѣ его качества -- мужество, ловкость и т. п. Такимъ образомъ, кровь врага могла служить къ увеличенію боевыхъ силъ и способностей племени.

Кровное родство создавалось искусственно, при помощи извѣстныхъ церемоній: лица, желающія заключить такое родство, выпускали у себя нѣсколько капель крови въ кубокъ вина и затѣмъ мѣнялись кубками, выпивая такимъ образомъ вмѣстѣ съ виномъ и нѣсколько капель крови того, съ кѣмъ желали породниться. Тарное искусственное родство считалось столь же дѣйствительнымъ, какъ и настоящее; люди, заключившіе его, несли на себѣ такія же обязанности въ отношеніи другъ друга, какъ и настоящіе родственники. Герои древнихъ германскихъ сагъ всегда изображаются заключающими такое родство между собою. Въ "Göttesdämmerung" Гунтеръ и Зигфридъ клянутся другъ другу въ непоколебимой дружбѣ и вѣрности; германскіе же студенты, даже новѣйшаго времени, любятъ подражать этимъ миѳическимъ героямъ и зачастую въ своихъ "коммерціяхъ" торжественно справляютъ этотъ миѳическій обрядъ.

Цицеронъ, который можетъ считаться однимъ изъ выдающихся представителей древней этической школы, придаетъ огромное значеніе любви къ человѣчеству (caritas generis humani), и отличаетъ ее отъ любви къ родственнику или соотечественнику. "Человѣкъ,-- говоритъ онъ.-- долженъ помогать счастью каждаго человѣка, кто бы онъ ни былъ, по той простой причинѣ, что это тоже человѣкъ". Этотъ принципъ Цицеронъ ставить въ основу всѣхъ законовъ и видитъ въ немъ главную связь, скрѣпляющую общество. Онъ много разъ возвращается къ этому предмету и не устаетъ проповѣдывать эту доктрину во всѣхъ своихъ трактатахъ: объ обязанностяхъ (de officiis), о высшемъ благѣ и злѣ (De finibus bonorum et malorum) и о законахъ (De Legibus). Изъ его замѣчанія, что "тотъ, кого мы называемъ теперь чужестранцемъ, назывался нашими предками врагомъ", видно, что онъ считалъ широкіе космополитическіе взгляды новою точкою отправленія этики.

Луцій Лактанцій основываетъ долгъ человѣколюбія на гипотезѣ человѣческаго родства, воскрешая и развивая, такимъ образомъ, древнее представленіе, господствовавшее у первобытныхъ народовъ, признававшихъ существованіе нравственныхъ обязательствъ только лишь по отношенію къ своимъ родичамъ. "Если мы всѣ происходимъ отъ одного человѣка, созданнаго Богомъ,-- говоритъ онъ,-- то, значитъ, мы всѣ одной крови и, слѣдовательно, ненавидѣть человѣка, даже если онъ преступникъ -- очень дурно... Мы должны отрѣшиться отъ всякой вражды и постараться смягчить гнѣвъ тѣхъ, кто питаетъ къ намъ вражду, напомнивъ о родственныхъ узахъ, которыя связываютъ всѣхъ людей..." Онъ цитируетъ Эпикурейца Лукреція, говорящаго, что "мы всѣ произошли отъ небеснаго сѣмени и имѣемъ всѣ одного отца", и выводитъ изъ этихъ словъ заключеніе, что "люди, наносящіе вредъ другъ другу, уподобляются дикимъ звѣрямъ".

Лактанція называютъ христіанскимъ Цицерономъ, однако, его этика далеко не достигаетъ той* высоты, какую мы находимъ у его языческаго прототипа, жившаго четырьмя столѣтіями раньше. Но ученіе обоихъ, примѣняемое къ практикѣ, носило одинаково космополитическій характеръ, такъ какъ Лактанцій основывалъ свою теорію долга на еврейской легендѣ происхожденія человѣка, и, слѣдовательно, только расширилъ свою, въ основѣ такую же первобытную, систему этики, заключивъ въ нее не одно только родственное племя, а все человѣчество.

Маркъ Аврелій, со свойственною ему эпиграмматическою ясностью, опредѣлилъ свою этическую и гуманитарную точку зрѣнія словами, что, "какъ римлянинъ, онъ считаетъ Римъ своею отчизной, но какъ человѣкъ -- весь міръ!" Къ сожалѣнію", либеральный образъ мыслей подобнаго философа, если даже ему случалось занимать престолъ, все-таки очень рѣдко могъ оказывать прямое и рѣшительное вліяніе на направленіе мыслей всего человѣчества. Гомеръ восхваляетъ доброту и великодушіе того, кто обходится съ чужестранцемъ, какъ съ братомъ. Но такія тонкія чувства, выражаемыя Гомеромъ, лишь подтверждаютъ то, что въ его время далеко не такъ обращались съ чужестранцами. Общимъ правиломъ въ эти древнія времена было все-таки то, что международныя отношенія, по скольку они существовали тогда, были враждебными отношеніями, и чужестранецъ не имѣлъ никакихъ правъ.

Однако, такое положеніе "внѣ закона" для чужестранца выкупалось "de facto" тѣмъ, что гостепріимство считалось священнымъ обрядомъ. Обычай гостепріимства до сихъ поръ сохранился во всей своей силѣ у всѣхъ дикихъ, полуцивилизованныхъ, народовъ, и бедуины, напримѣръ, до сихъ поръ считаютъ личность своего гостя неприкосновенной, хотя бы онъ былъ ихъ смертельнымъ врагомъ. Этотъ обычай несомнѣнно обязанъ своимъ происхожденіемъ беззащитному и безпомощному положенію, въ которое чужестранецъ былъ поставленъ самымъ фактомъ своей непринадлежности къ племени, что не давало ему права разсчитывать ни на снисхожденіе, ни на участіе, и ставило его внѣ закона. Отсутствіе права на покровительство законовъ отчасти возмѣщалось для чужестранца существованіемъ этого обычая гостепріимства, устанавливающаго нѣчто вродѣ "modus vivendi", безъ котораго сношенія между отдѣльными племенами были бы абсолютно невозможны.

Греки, не смотря на все превосходство своей культуры, никогда не могли возвыситься, какъ народъ, настолько, чтобы отрѣшиться отъ своего глубокаго недовѣрія и враждебнаго отношенія къ иностранцамъ. Спарта была явно враждебной иностранцамъ и насколько даже культурнымъ аѳинянамъ было трудно отрѣшиться отъ своей исключительной точки зрѣнія на весь остальной міръ, доказывается, довольно любопытнымъ и нѣсколько комическимъ образомъ, одною драмой, въ которой Эсхилъ восхваляетъ Саламинскую битву, причемъ персіяне изображаются говорящими о себѣ, какъ о варварахъ, обманувшихся въ разсчетѣ; и ихъ сѣтованія называются варварскими, дикими воплями.

Римляне, вплоть до вѣка Августа, назывались варварами, и только съ этого времени терминъ этотъ главнымъ образомъ, если не исключительно, примѣняется къ германцамъ. Такъ какъ наши самыя раннія понятія о германскихъ народахъ получены были изъ римскихъ и греческихъ источниковъ, то нечего удивляться, что мы были обмануты такимъ опредѣленіемъ и считали германцевъ дикою ордою, не имѣющею понятія о законахъ, и составили себѣ совершенно ложное понятіе о степени ихъ цивилизаціи.

Когда въ древнія времена отдѣльные индивидуумы различныхъ расъ и національностей вступали между собою въ дружескій союзъ, то они обыкновенно обмѣнивались между собою какимъ-нибудь знакомъ, который передавался по наслѣдству въ ихъ семьяхъ и служилъ залогомъ взаимнаго гостепріимнаго и дружескаго отношенія. Въ такихъ случаяхъ долгъ взаимопомощи былъ столь же повелительнымъ, какъ и долгъ возмездія, переходящій отъ отца къ сыну въ Корсикѣ, какъ самое драгоцѣнное наслѣдіе. Всѣ такіе знаки, или символы, уступившіе современенъ мѣсто лучшимъ и болѣе понятнымъ методамъ въ сношеніяхъ между людьми и имѣющіе теперь значеніе лишь простого, и порою сентиментальнаго, развлеченія въ нашей соціальной жизни, первоначально имѣли серьезную цѣль и играли немаловажную роль какъ средство, поощряющее межплеменныя сношенія, оказывающее покровительство торговлѣ и въ концѣ концовъ приведшее къ учрежденію торговыхъ договоровъ.

Другимъ шагомъ къ реализаціи понятія о братствѣ людей послужилъ обычай, по которому уже въ самыя раннія времена вожди племенъ въ обращеніи называли другъ друга "братомъ", членомъ одной семьи. Признаніе единокровности, вызванное желаніемъ династій укрѣпить свое положеніе и увѣковѣчить свое могущество, естественно повело къ усиленію дружескихъ сношеній, къ заключенію браковъ между членами семействъ вождей разныхъ племенъ,-- такъ что въ концѣ концовъ родство, вначалѣ бывшее фиктивнымъ, стало настоящимъ. Слѣды этого обычая мы находимъ еще и теперь въ сношеніяхъ монарховъ между собой. Въ числѣ сокровищъ берлинскаго и британскаго музея хранятся 241 таблица клинообразныхъ надписей, въ которыхъ заключаются письма, написанныя Аменофису III и Аменофису IV, египетскому фараону, Бурнабуріашомъ, вавилонскимъ королемъ, и Душраттой, королемъ Мессопотаміи, показывающія, что еще за шестнадцать вѣковъ до христіанской эры, формула "дорогой брать" была въ обычаѣ между монархами, которые и пользовались ею въ своей корреспонденціи. Переживаніе этого обычая въ средѣ коронованныхъ особъ выражается, какъ мы уже замѣтили выше, и въ сношеніяхъ современныхъ монарховъ, такъ что даже искатель приключеній самаго плебейскаго происхожденія, если только онъ, силою или обманомъ, достигнетъ престола, получаетъ, какъ это указываетъ исторія Наполеона, право именовать братьями другихъ монарховъ.

Съ теченіемъ времени принципы, устарѣвшіе и вышедшіе изъ употребленія, получаютъ названіе предразсудковъ; религіозныя вѣрованія, вытѣсненныя высшими религіями, подымаются на смѣхъ и презираются, какъ суевѣрія, и свергнутыя божества попираются ногами своими прежними поклонниками. Но въ низшихъ классахъ цивилизованной человѣческой общины часто сохраняются идеи и страсти первобытнаго человѣка и, въ періоды великихъ политическихъ и соціальныхъ возстаній, мы иногда лицомъ къ лицу сталкиваемся съ этими непріятными остатками воззрѣній первобытнаго человѣчества, внезапно выброшенными на поверхность. Остатки этихъ воззрѣній обнаруживаются и въ современномъ англичанинѣ, и въ критскомъ пастухѣ, инстинктивно хватающемся за свою дубинку при появленіи путешественника, и въ египетскомъ феллахѣ и т. д. и т. д.

Во Франціи законъ "droit d'aubaine" предписывалъ конфисковать имущество иностранца, умершаго во Франціи, въ пользу казны, не взирая даже на то, что у него могли быть прямые наслѣдники, если только эти наслѣдники -- не французскіе подданные. Этотъ варварскій законъ былъ отмѣненъ національнымъ собраніемъ въ августѣ 1790 года, но двѣнадцать лѣтъ спустя онъ опять былъ возобновленъ и включенъ въ кодексъ Наполеона, хотя и въ нѣсколько измѣненномъ видѣ, т. е., въ основу его была поставлена взаимность: иностранецъ получалъ право завѣщать свое имущество во Франціи въ такомъ лишь случаѣ, если законы его страны давали такое же право французскому подданному. Но 14 іюня 1819 года законъ этотъ былъ окончательно отмѣненъ послѣ того, какъ претерпѣлъ еще нѣсколько измѣненій, произведенныхъ въ немъ муниципалитетами различныхъ торговыхъ и промышленныхъ центровъ, вродѣ города Ліона, находившихъ, что этотъ остатокъ средневѣкового законодательства служитъ серьезнымъ препятствіемъ развитію иностранной торговли.

Рядомъ съ такою юридическою системой слѣдуетъ поставить и германскій "wildfangsrecht", признающій за человѣческимъ существомъ такое же право, какое признается охотничьими законами за дичью, т. е. что на "человѣка, также какъ и на дичь, можно охотиться, лишь согласно извѣстнымъ правиламъ". "Kolbenrecht" -- синонимъ кулачнаго права. Старинная и часто цитируемая нѣмецкая поговорка гласитъ: "Kolben gericht und Faustrecht ward nie schlecht" -- "сильный всегда правъ", отчасти служитъ выраженіемъ неизбѣжной, но протестующей покорности неизбѣжному. Такой же горькій сарказмъ сквозитъ и въ народной поговоркѣ "сила даетъ право" (Might makes right). Отчаяніе, въ виду невозможности бороться съ непреодолимымъ могуществомъ силы, искало выхода и находило облегченіе въ юморѣ, осмѣивающемъ первоначальные принципы этики.

"Wildfangsrecht" первоначально примѣнялся къ бѣглымъ рабамъ и чужестранцамъ, но скоро распространился и на всѣхъ, поставленныхъ почему-либо внѣ закона. Чужестранцы, которые могли указать мѣсто своего рожденія, присуждались къ уплатѣ извѣстнаго поголовнаго налога и за это получали право на покровительство судьи. Въ кантонѣ Во, въ Швейцаріи, этотъ налогъ существуетъ и по сіе время, но только носитъ названіе "permis d'établissement"; это остатокъ средневѣкового законодательства, уничтоженный почти всѣми прочими просвѣщенными европейскими правительствами. Люди же неизвѣстнаго происхожденія не пользовались никакими правами и какъ никому не принадлежащая вещь, обломки, прибитые волнами послѣ кораблекрушенія, могли дѣлаться достояніемъ всякаго землевладѣльца, въ чьихъ владѣніяхъ имъ приходилось проходить; ихъ можно было схватить и обратить въ рабство совершенно безнаказанно.

Въ "доброе старое время" въ Англіи можно было арестовать и казнить каждаго чужестранца за преступленіе или какой-нибудь проступокъ, сдѣланный какимъ-нибудь другимъ чужестранцемъ, все равно даже, если схваченный и арестованный чужестранецъ не принималъ никакого участія въ преступленіи. Всѣхъ чужестранцевъ гуртомъ причисляли къ такому классу людей, въ которомъ каждый въ отдѣльности долженъ былъ нести на себѣ отвѣтственность за всякій проступокъ, сдѣланный какимъ-нибудь изъ членовъ этого "класса".

Идея правосудія, лежащая въ основѣ такого рода дѣйствій, нисколько не отличается отъ правосудія первобытнаго австралійца или американца, который, если умираетъ у него жена, чувствуетъ непреодолимую потребность убить жену у кого-нибудь изъ другого племени, и мститъ за оскорбленіе, нанесенное ему "бѣлымъ", тѣмъ" что убиваетъ перваго же встрѣчнаго "бѣлаго". Потеря или оскорбленіе одного изъ членовъ племени, каковы бы они ни были, всегда считаются общимъ несчастіемъ или обидою, за которую мстить будетъ все племя.

Еще недавно въ Дакотѣ индѣецъ Сіу, у котораго умерла "скво" (жена) вышелъ изъ своей палатки съ ружьемъ и убилъ перваго попавшагося миссіонера, проходившаго мимо. Краснокожій не питалъ никакого враждебнаго чувства къ бѣлому, котораго убилъ;, наоборотъ, онъ даже чувствовалъ къ нему расположеніе, такъ какъ убитый миссіонеръ часто помогалъ ему. Но голосъ возмездія повелѣвалъ ему совершить убійство въ отмщеніе за смерть жены;, и этотъ голосъ былъ для него священнымъ.

Въ Англіи очень долго господствовало предубѣжденіе противъ, иностранцевъ, и не малаго труда стоило искоренить это предубѣжденіе и ввести въ странѣ законы, покровительствующіе иностранцамъ. Еще въ XVIII столѣтіи въ Англіи иностранцамъ приходилось терпѣть разнаго рода притѣсненія только потому, что это были иностранцы. Одного факта иностраннаго происхожденія было достаточно, чтобы въ извѣстныхъ случаяхъ навлечь на себя гнѣвъ населенія и превратить народъ въ бушующую разъяренную толпу.

Подъ вліяніемъ политической паники, произведенной французской революціей, лорду Гренвиллю удалось въ 1793 году убѣдить британскій парламентъ принять законъ объ иностранцахъ проникнутый духомъ феодализма. Этотъ законъ, возвращающій страну къ прежнимъ временамъ, былъ отмѣненъ усиліями Георга Каннинга, но вожди торійской партіи нѣсколько разъ пытались возстановить его. Во всѣ времена и рѣшительно во всѣхъ странахъ аристократы землевладѣльцы всегда выказывали склонность къ обращенію вспять и обнаруживали узкость взглядовъ, провинціализмъ и недовѣріе къ международнымъ сношеніямъ.

Всѣ европейскія правительства, повидимому, охватываются періодически или эпидемически приступами антипатіи къ иностранцамъ. Франція перенесла очень серьезный приступъ такой болѣзни передъ Наполеоновскимъ переворотомъ. Можно считать за правило, что подобнаго рода проявленія всегда вызываются внутренними разстройствами, которыя легко могутъ перейти въ очень серьезные безпорядки. И въ самомъ дѣлѣ лишь очень недавно цивилизованныя націи избавили свои законодательства отъ остатковъ этноцентрическихъ предразсудковъ.

Англійскій законъ о выдачѣ преступниковъ не допускаетъ выдачи или преслѣдованія англичанина, совершившаго преступленіе въ чужой странѣ; это возможно развѣ лишь въ такомъ случаѣ, если преступленіе наноситъ ущербъ англичанину же. Недавно въ Мюнхенѣ такой случай произошелъ. Одинъ изъ преступниковъ, проживающій въ Лондонѣ, оказался американцемъ и поэтому его тотчасъ же выдали баварской полиціи, которая и засадила его въ тюрьму; его же сообщника оставили разгуливать на свободѣ въ своемъ отечествѣ, такъ какъ онъ былъ англичанинъ. Въ этомъ фактѣ можно видѣть проявленіе этноцентрической этики, въ ея наиболѣе грубой, примитивной формѣ, какую можно найти развѣ только у народовъ, находящихся еще въ начальной стадіи своего развитія и не вышедшихъ еще изъ племеннаго состоянія.

Сэръ Генри Сумнеръ Мейнъ говоритъ въ своей книгѣ, что родство послужило первоначальною основою общества; затѣмъ, постепенно понятія о родствѣ стали расширяться и человѣчество вышло изъ своего первобытнаго состоянія. Глава семьи скоро, путемъ ея расширенія, сдѣлался главою цѣлаго племени. Патріархъ пользовался авторитетомъ и считался главою не только въ глазахъ прямого, но и въ глазахъ своего косвеннаго потомства, которое также носило его имя. Его же самаго почитали какъ перваго человѣка -- "Fürst", князя, принца, короля; прозвище, впрочемъ, тутъ не играло никакой роли. Глава семьи оставался въ то же время главою племени, если только t семья его, т.-е. потомство, было достаточно велико.

Правильность этой теоріи, однако, можно оспаривать. Гораздо болѣе вѣроятно, что первобытное племенное общество предшествовало семьѣ, а не наоборотъ. Семья образовалась уже впослѣдствіи -- путемъ диференцированія. Поліандрія и обычай отмѣчать потомство исключительно по женской линіи подтверждаютъ это. Учрежденіе семьи, даже въ полигамической формѣ {"Поліандрія" (греческое слово) по русски соотвѣтствуетъ неупотребительному -- "многомужіе". Полигамія (греческ. слово) -- многоженство.}, все-таки служитъ указаніемъ на существованіе извѣстной этики, которая врядъ ли могла уже образоваться въ первобытномъ состояньи варварства.

У антропоидныхъ {По русски -- "человѣкообразныхъ".} обезьянъ мы можемъ наблюдать выдающіяся черты соціальной организаціи, заключающіяся въ томъ, что во главѣ стада или племени всегда находится наиболѣе сильный самецъ. Безъ сомнѣнія, стадо оранѣ-утанговъ является ассоціаціей кровныхъ родственниковъ, но признанія патріаршей власти и явнаго раздѣленія на семьи въ ней не существуетъ. Община состоитъ просто изъ группы стадныхъ индивидуумовъ, соединенныхъ родствомъ, но не раздѣляющихся на пары, причемъ выборъ главы опредѣляется лишь превосходствомъ физической силы. Но, конечно, такое племенное устройство все-таки не исключаетъ существованія нравственныхъ качествъ и допускаетъ проявленіе ихъ во взаимныхъ сношеніяхъ.

Какъ бы тамъ ни было, для дальнѣйшей эволюціи общества не имѣетъ значенія, образовалось ли племя изъ расширенія семьи или же семья постепенно диференцировалась въ самомъ племени. Фактъ остается неизмѣннымъ, что племя скрѣплялось цементомъ кровнаго родства и авторитетъ главы племени произошелъ изъ первоначальнаго чувства уваженія и почтенія къ человѣку, какъ къ прародителю всѣхъ. Это уваженіе къ предкамъ держится такъ глубоко въ человѣческомъ обществѣ, что даже и въ настоящее время число предковъ считается доказательствомъ правъ человѣка на полученіе особыхъ привилегій и власти.

Съ переходомъ отъ кочевого къ осѣдлому соціальному состоянію происходитъ важная перемѣна и въ народныхъ воззрѣніяхъ. Вмѣстѣ съ образованіемъ постоянныхъ жилищъ и учрежденіемъ осѣдлости возникаетъ идея собственности земли и глава племени становится владѣльцемъ земли. Одновременно съ этимъ расширяются и его нрава. Онъ уже не только глава организованной бродячей толпы людей, но ему принадлежитъ право чинить судъ и расправу въ предѣлахъ его владѣній и надъ всѣми лицами, живущими въ нихъ. Предводитель племени становится въ то же время и территоріальнымъ владѣльцемъ и съ этимъ превращеніемъ находится въ связи возникновеніе государства въ настоящемъ смыслѣ этого слова.

Въ этотъ ранній періодъ существованія общества владѣніе землей было не индивидуальнымъ, а общиннымъ и мы можемъ найти въ этомъ состояніи реализацію, въ извѣстныхъ предѣлахъ, современнаго соціалистическаго идеала -- замѣны индивидуальнаго землевладѣнія коллективнымъ или государственнымъ.

Не лишено интереса, что этотъ важнѣйшій и составляющій эпоху переходъ отъ пастушескаго быта къ хлѣбопашеству совершился подъ вліяніемъ иниціативы и дѣятельности женщинъ. Вездѣ, гдѣ развивалось общество, женщины первыя занялись земледѣліемъ. Въ то время какъ мужчины вели жизнь охотниковъ или пастуховъ, совершали набѣги и вели хищническія войны, женщины принялись за обработку земли, занялись прирученіемъ и воспитаніемъ домашнихъ животныхъ, стали прясть и ткать и развивать различные роды промышленности, хотя и въ грубой формѣ. Въ такихъ условіяхъ находились всѣ дикія и полуцивилизованныя племена. Геродотъ говоритъ о ѳракійцахъ: "Они считаютъ хлѣбопашество самымъ унизительнымъ, а грабежъ самымъ почетнымъ занятіемъ". Дикарь смотритъ на всѣ формы ручного труда, и особенно на хлѣбопашество, какъ на позорное занятіе и поэтому предоставляетъ его женщинамъ.

Вначалѣ усилія женщинъ въ этомъ направленіи совершенно игнорировались и очень часто плоды этихъ усилій совершенно уничтожались внезапнымъ переходомъ племени на другое мѣсто, раньше чѣмъ женщинамъ удавалось дождаться результатовъ своихъ трудовъ. Маленькій клочокъ воздѣланной земли не имѣлъ, конечно, никакого значенія въ глазахъ мужчинъ въ сравненіи съ удовольствіями и прибылью, которыя доставляла имъ охота, набѣги и т. д. Поэтому, этотъ клочокъ безъ сожалѣнія бросали раньше, чѣмъ поспѣетъ жатва. По этой причинѣ, изъ всѣхъ зерновыхъ хлѣбныхъ растеній раньше всего начали воздѣлывать ячмень, потому что онъ поспѣваетъ всѣхъ скорѣе и всѣхъ выносливѣе. Прошло много времени, прежде чѣмъ поля, воздѣланныя женщинами, получили значеніе для племени и на нихъ стали смотрѣть, какъ на средство къ существованію, такъ что племя уже не бросало ихъ и оставалось на одномъ мѣстѣ, пока не поспѣвала жатва, или же возвращалось къ этому времени на прежнее мѣсто и дожидалось окончанія сбора хлѣба. Полукочевой образъ жизни былъ первымъ шагомъ къ осѣдлости и, слѣдовательно, сдѣлался исходною точкою высшей цивилизаціи; женщина же явилась, хотя и безсознательно, важнѣйшимъ факторомъ этой цивилизаціи, вслѣдствіе той перемѣны, которую она произвела своими скромными усиліями.

По этой же причинѣ наиболѣе слабые члены племени стали первыми изобрѣтателями и ремесленниками. Калѣки или вообще люди, негодные къ воинственнымъ занятіямъ и охотѣ, если не погибали вскорѣ послѣ своего рожденія, то, достигнувъ зрѣлости, должны были заниматься домашними работами, приготовлять охотничьи принадлежности и оружіе для своихъ, болѣе счастливыхъ и здоровыхъ, соплеменниковъ. Такимъ образомъ, этимъ обиженнымъ судьбою людямъ пришлось поневолѣ изощрять свой умъ и изобрѣтательныя способности въ разнаго рода ремеслахъ. Въ миѳологіи боги кузнечнаго искусства Гефестъ, Вулканъ, и Веландъ, изображаются хромыми, а рудокопы и работающіе съ металлами -- карликами, гномами и вообще малорослыми, хилыми созданіями. Всѣ эти физическія особенности не составляютъ исключительно только плодъ причудливой фантазіи, надѣлявшей миѳическихъ рабочихъ и боговъ тѣми или другими качествами и недостатками, а вполнѣ соотвѣтствуютъ реальнымъ фактамъ первобытной исторіи человѣчества и указываютъ на тотъ классъ людей, откуда вышли первые дѣятели искусства.

Замѣна племеннаго владычества территоріальнымъ, совершалась постепенно. Въ средней и новой исторіи можно найти множество иллюстрацій къ этого рода процессу соціальной эволюціи и прослѣдить, какъ онъ совершился. Мэнъ указываетъ на то, что короли въ Англіи и Франціи существовали задолго до Іоанна Безземельнаго и Генриха IV, присвоившихъ себѣ этотъ титулъ оффиціально, хотя ихъ предшестенники и безъ того всегда именовались такимъ образомъ. Въ Россіи, болѣе чѣмъ въ какомъ-либо другомъ европейскомъ государствѣ, сохранились особенности племеннаго быта; монархъ, царствуя какъ территоріальный государь, въ то же время остается главою племени, называется "самодержцемъ" или, что то же, властелиномъ всего русскаго народа. Наполеонъ I, присвоивъ себѣ титулъ императора, дѣйствовалъ совершенно въ духѣ своей карьеры. Весь его интересъ сосредоточивался въ. арміи, которую онъ любилъ и воспитывалъ совершенно также" какъ воспитывалъ и лелѣялъ свои монгольскія орды Тамерланъ, а Фрадьяволо -- свою разбойничью шайку. Король прусскій носитъ титулъ германскаго императора, но не императора Германіи, такъ какъ этотъ послѣдній титулъ былъ бы несовмѣстимъ съ политическимъ существованіемъ и неприкосновенностью прочихъ германскихъ государствъ и явился бы явною узурпаціею правъ и прерогативъ союзныхъ германскихъ принцевъ и государей. Императорская верховная власть германскаго монарха имѣетъ исключительно племенной характеръ, такъ какъ онъ является, такъ оказать, главою союзныхъ германскихъ государствъ, какъ бы начальникомъ, верховнымъ вождемъ племени; властью же территоріальнаго государя онъ пользуется только въ Пруссіи. Раньше было также много римско-германскихъ и германскихъ императоровъ, но не было ни одного императора Германіи.

Кочевой народъ, переходящій съ мѣста на мѣсто, не связанъ съ землею; племя остается то же, хотя и мѣняется территорія, на которой оно находится. Съ наступленіемъ же осѣдлости и началомъ земледѣлія отношеніе это мѣняется. Понятіе о какой-нибудь націи, въ настоящее время, обязательно включаетъ въ себѣ понятіе о постоянныхъ и вполнѣ опредѣленныхъ географическихъ границахъ. Перемѣны могутъ происходить въ характерѣ обитателей, въ составѣ и формахъ правительства, являясь результатомъ эмиграцій и революціонныхъ переворотовъ; отдѣльные индивидуумы и цѣлыя семьи могутъ исчезать и замѣняться другими, другой породы и происхожденія,-- но нація остается по прежнему въ извѣстныхъ территоріальныхъ границахъ и не разрушается вслѣдствіе примѣси иностранныхъ элементовъ къ туземному населенію. Мэнъ выражается по этому поводу очень опредѣленно, говоря: "Англія была нѣкогда страною, которую населяли англичане. Англичанами теперь называется народъ, населяющій Англію". Кровный восточный индіецъ имѣетъ право называть себя, сообразно современнымъ понятіямъ, англичаниномъ, совершенно также какъ и чистокровный представитель англосаксонской расы, хотя англійскіе консерваторы и возстаютъ до сихъ поръ противъ того, чтобы англійскія общины выбирали въ британскій "парламентъ въ качествѣ своего представителя индійца, "чернаго человѣка" (black man), хотя бы этотъ индіецъ и былъ ученѣйшимъ и образованнѣйшимъ человѣкомъ. Мы видимъ тутъ, какъ упорно держатся первобытныя воззрѣнія, и притомъ въ такомъ классѣ общества, изъ котораго монархи выбираютъ своихъ министровъ.

Аборигены британской Америки, до сихъ поръ еще смотрящіе на каждое человѣческое существо съ племенной точки зрѣнія, говорятъ объ англичанахъ не иначе, какъ о подданныхъ короля Георга. Но жители Канады уже считаютъ себя канадцами, совершенно независимо отъ своего происхожденія; такая же готовность отвергнуть права происхожденія, если только они не отвѣчаютъ территоріальнымъ интересамъ, замѣчается и въ новыхъ колоніяхъ, Австраліи и Новой Зеландіи. Географическая смежность оказывается въ такихъ случаяхъ гораздо важнѣе генеалогическаго родства. Старинная англійская поговорка: "кровь гуще воды", очевидно, не относится къ океану.

Въ послѣднее время не разъ появлялись воззванія къ этническимъ антипатіямъ или симпатіямъ. Воззванія эти дѣлались съ цѣлями политической пропаганды или ради личныхъ честолюбивыхъ видовъ, но всѣ онѣ являются анахронизмомъ, попыткой оживить въ новыхъ формахъ я въ болѣе широкихъ размѣрахъ первобытныя воззрѣнія, племенной духъ, причемъ попытка эта основывается на извращенномъ и ложнонаучномъ примѣненіи принциповъ сравнительной филологіи къ общественнымъ дѣламъ. Любимая идея Наполеона III насчетъ единства латинскихъ націй и необходимости ихъ болѣе тѣснаго объединенія подъ гегемоніей Франціи, была какъ и его "жизнь Цезаря" актомъ историческаго самооправданія, отчаянною попыткою оправдать свой собственный "raison d'être" и такимъ образомъ соорудить, хотя бы временную, опору для расшатанной и лишенной корня династіи.

Нѣтъ такихъ нелѣпыхъ народныхъ воззрѣній, громкое провозглашеніе которыхъ не нашло бы отголоска въ пустыхъ головахъ нѣкоторыхъ фанатиковъ. Нѣтъ такой фантазіи, какъ бы она ни казалась неправдоподобной и абсурдной, которая не нашла бы сторонниковъ, готовыхъ проповѣдывать ее и видѣть въ ней новое средство ко всемірному возрожденію.

Въ первобытномъ племени, составившемся изъ людей, связанныхъ между собою узами кровнаго родства и воодушевленныхъ одинаковыми враждебными чувствами въ отношеніи всѣхъ другихъ племенъ, браки естественно должны были происходить между родственниками. Если же, вслѣдствіе недостатка женщинъ, или по какой-либо другой причинѣ, мужчина бралъ себѣ въ жены женщину изъ другого племени, то онъ поступалъ съ нею вовсе не какъ съ другомъ, а какъ съ врагомъ: оглушалъ ее ударомъ и тащилъ въ свой лагерь не какъ желанную красавицу, а какъ простую добычу, и затѣмъ она становилась не столько его подругой и помощницей, сколько его рабой и вьючною скотиной.

Даже послѣ того, какъ исчезла такая племенная исключительность и международныя сношенія стали имѣть болѣе дружественный характеръ, все-таки считалось болѣе правильнымъ и, такъ сказать, болѣе патріотическимъ, жениться на своей единоплеменницѣ, а не на чужестранкѣ. Религія племени особенно одобряла такого рода союзы между единоплеменниками и переживаніе этого чувства мы находимъ въ старинныхъ, обычаяхъ и священныхъ писаніяхъ и традиціяхъ многихъ націй, особенно на Востокѣ. Такъ, въ Авестѣ браки между родственниками объявлялись особенно достойными похвалы и пріятными Ормузду -- духу добра. Вообще въ сочиненіяхъ древнихъ писателей и въ преданіяхъ можно найти не мало указаній на то, что браки между братьями и сестрами въ ранніе періоды исторіи человѣчества не составляли необычнаго явленія. У персіянъ обычай этотъ преимущественно сохранялся у королей и священниковъ, составляющихъ вездѣ два наиболѣе консервативныхъ класса общества. Но, сохранившись только въ предѣлахъ этихъ классовъ, обычай этотъ уже сдѣлался знакомъ отличія или же завидною привилегіею, которой иногда старались добиться для себя богатые люди низшаго сословія. Однакоже ничто не указываетъ, чтобы въ историческія времена обычай этотъ былъ обязателенъ для всей націи, или же практиковался цѣлымъ народомъ въ широкихъ размѣрахъ. Во всякомъ случаѣ, теперь онъ сохранился лишь какъ остатокъ первобытной этики у нѣкоторыхъ полудикихъ народовъ, которые и до сихъ поръ еще употребляютъ каменные ножи и топоры для совершенія священныхъ обрядовъ и жертвоприношеній

Э. <Эфруси Б. С.>

"Міръ Божій", No 8, 1894