Дойль Артур Конан - Воронка из кожи

Воронка из кожи

Рассказ Конан-Дойля

Перевод Е. Ильиной

Мой друг, Лионель Дакр, жил в Париже. Он занимал на Авеню Ваграм, тот красивый дом, с лужайкой и решеткой перед ним, который бросался в глаза на лево от Триумфальной арки, когда от нее спускались вниз. Вероятно, этот дом стоял здесь раньше, чем было проложено авеню, потому что его серые черепицы были покрыты мхом, а стены были испещрены ржавыми пятнами. С виду дом, с своими пятью окнами по фасаду казался очень большим. Но в глубине, по заднему фасаду в нем помещалась только одна комната, где Дакр устроил свою удивительную библиотеку и собрание странных и фантастических вещей, тешивших его манию и возбуждавших веселость его друзей. Человек богатый и эксцентричного характера, он посвятил значительную часть своей жизни и состояния на собрание коллекции, прослывших единственными в мире, работ по Талмуду, Кабале и Магии.

Он по своей натуре склонен был к чудесному и ужасному, и я слыхал, что его поиски в мире неизвестного переходили иногда за границы вещей дозволенных и терпимых. Относительно своих соотечественников, он воздерживался от всяких намеков на нечто подобное и принимал вид ученого и дилетанта. Но один француз, разделявший его вкусы, уверял меня, что в этом обширном и высоком помещении, где хранились его книги и витрины, совершалась черная месса с худшими из ее излишеств.

По одному виду Дакра можно было угадать, что он увлекался психологическими вопросами с точки зрения разума, а вовсе не морали. Ни малейшего следа аскетизма не подмечалось на его тяжелых, крупных чертах, а сильно развитой череп, еле покрытый редкими седыми волосами, указывал на незаурядную умственную мощь. У него было больше знания, чем мудрости и больше способностей, чем выдержки. Блестящие глаза, лежащие глубоко, выдавались своей живостью на его костлявом лице и выдавали неутомимую жажду изведать жизнь как можно полнее. Это были глаза чувственника и эгоиста. Но кончим с этим. Он уже умер, бедняга, умер как раз в ту минуту, когда ему казалось, что он открыл эликсир вечной жизни. И меня совсем не занимает сложность его натуры, а только тот необыкновенный и необъяснимый инцидент, который отметил мое к нему посещение в первые весенние дни 1882 года.

Я познакомился с Дакром в Англии, во время моих работ в ассирийском отделе Британского музея. Он, в то время, старался отыскать мистический и изотерический смысл в вавилонских письменах. Общность занятий нас сблизила. От случайных замечаний и обмена мыслей, мы перешли к ежедневным собеседованиям, а затем это перешло в нечто похожее на дружбу. Я должен был дать обещание, что непременно буду у него при моем посещении Парижа. Когда я мог выполнить мое обещание, я жил на даче в Фонтенбло. Вечерние поезда туда отходили в весьма неудобные часы, и он просил у меня остаться у него ночевать.

-- В смысле постели я могу вам предложить только это -- проговорил он, указывая на широкую софу в его библиотеке--Но надеюсь, что вы на ней устроитесь недурно. Странная спальная эта высокая комната, вся уставленная книгами! Но для такой книжной крысы, как я вполне подходящая, потому что ничто не ласкало так моего обоняния, как этот особый запах старых книг. Я уверил Дакра, что он предлагал мне спальную, о какой я мечтал, предоставлял рамку для моих самых задушевных пожеланий!

-- Да, хотя это помещение не вполне удовлетворяет условным приличием, но нельзя не сказать, что обошлось оно мне недешево! -- сказал он, бросая взгляды на полки. -- Я издержал почти четверть миллиона на эти вещи, которые вас окружают. Старые книги, оружие, драгоценности, скульптура, ковры, гравюры, все здесь имеет свою историю, и историю достойную внимания. Есть что порассказать!

Он при этих словах уселся с одной стороны камина, а я сел с другой. На столе, в средине комнаты, стояла лампа с очень сильным светом, и под ней обрисовывался яркий, золотистый круг. На средине стола лежал полузавернутый свиток пергамента Кругом были разбросаны всевозможные вещи. В числе их, например, находилась большая воронка, в роде тех, через которые наполняют бочки. Казалось, что она сделана из черного дерева с потемневшим медным ободком по краю.

-- Вот странный предмет, -- заметил я, -- какая может быть у него история?

-- Я не раз себя об этом спрашивал и дорого бы дал чтобы ее узнать. -- отвечал Дакр, -- Возьмите воронку и рассмотрите ее поближе.

Я сделал так, как он сказал и убедился, что-то, что я принял за дерево была кожа, но очень затвердевшая от времени.

Воронка могла вместить в себя литр. Кроме медного бордюра по верхнему краю, внутри у нижнего отверстия был также металлический наконечник.

-- Что вы на этот счет думаете? -- спросил меня Дакр.

-- Я готов думать, -- отвечал я, -- что эта воронка принадлежала какому-нибудь трактирщику или торговцу пивом в старинные годы. Я видел в Англии такого рода кувшины 17-го столетия, из кожи, они были такого же цвета и такие же жесткие.

-- Моя воронка вероятно принадлежит той же эпохе. Но если мои подозрения меня не обманывают, то ее употреблял в дело не совсем то обыкновенный трактирщик... да еще какое-употребление-то! Вы ничего не заметили на кончике трубки?

Я поднес воронку к свету и разглядел, что сантиметров на шесть выше медного наконечника, кожа была поцарапана и изрезана, как будто кто-нибудь пытался делать на ней зарубки зазубренным ножом. В этом месте кожа казалась немного мягче.

-- Точно кто-то пытался отрезать трубку?

-- Разве слово: отрезать, к этому подходит? это скорее разорвано. Каким бы инструментом при этом ни пользовались, не мало надо было приложить силы, чтобы оставить следы на таком материале! Не так ли? Я уверен, что вы на этот счет знаете больше чем хотите показать, правда?

Дакр улыбнулся, я убедился по его глазам, что я угадал, и он кое что знает.

-- В вашем труде, -- спросил он, -- вы отметили психологию снов?

-- Я даже и не подозревал, что таковая существует.

-- А вон посмотрите на эти полки под витриной с драгоценностями. Они полны книг по исследованию этого предмета, со времен Альберта Великого. Это целая наука!

-- Наука шарлатанов.

-- Шарлатаны были всегда предтечами! Астролог предтеча астронома, алхимик -- химика, магнетизер предшествовал психологу экспериментатору. Вчерашний эмпирик завтра явится профессором. Тонкие призрачные явления в форме снов несомненно когда-нибудь придут в порядок и введутся в систему. И тогда изыскания, помещенные в этих книгах перестанут служить забавой мистиков и сделаются основой науки.

-- Положим! Но какая связь между наукой о снах и этой черной широкой воронкой из кожи?

-- Я вам сейчас это расскажу. Вы знаете, что у меня имеется агент, который разыскивает редкости для моих коллекций. На днях он узнал, что у одного из старьевщиков набережной, есть кое-какие вещи, происхождение которых относится к началу царствования Людовика XIV. Принадлежали они Николаю-дела-Рейни, важному чиновнику того времени, применявшему драконовские законы той эпохи.

-- Дальше.

-- Возьмите-ка воронку, осмотрите снова медный наконечник и разберите, не заметили вы на нем чего-то вроде букв?

Несомненно, на металле были какие-то знаки, но они почти стерлись. В общем они были похожи на буквы, и последний знак можно было принять за Б.

-- Вы думаете это Б.?

-- Думаю, что да.

-- А я в этом и не сомневаюсь.

-- Но ведь имя хозяина этой вещи должно было начинаться с Р.

-- Именно так, в этом то и интерес задачи. Этот любопытный предмет принадлежал ему, но носил чужие инициалы. Почему бы?

-- И понятия не имею. А вы знаете?

-- Быть может. Заметили вы нечто в роде рисунка вдоль ободка?

-- Его можно принять за корону.

-- Да это корона и есть. И если рассматривать по пристальнее, то можно разобрать, что это корона маркиза. И надо думать, что лицо, фамилия которого начиналась с Б., имел право на такую корону.

-- И эта простая воронка принадлежала значит маркизу?

На устах Дакра засмеялась загадочная улыбка.

-- Или кому-нибудь из семьи маркиза, -- проговорил он. -- Это ясно доказывают эти знаки на ободке.

-- Какое же отношение это имеет к снам?

Произвело ли на меня впечатление лицо Дакра, или что-то неопределенное в его манере, но мной овладело чувство омерзения, инстинктивного ужаса, когда я снова взглянул на этот кусок помертвелой кожи.

-- Я обязан не одним значительным открытием моим снам, -- проговорил мой приятель дидактическим тоном, к которому он прибегал охотно. -- Теперь, желая получить объяснение относительно чего-нибудь вызывающего во мне сомнения, я кладу эту вещь рядом с собой, когда ложусь спать, и жду разрешения загадки. Хотя это явление не получило еще научной санкции, но для меня более или менее ясно. По моей теории всякая вещь, вызвавшая сильное душевное волнение в человеке, радостное или горестное, но доведенное до высшей точки, сохраняет известную атмосферу, нечто особенное, что может передаться чувственному уму другого человека. Под словом "чувствительный" я не подразумевая чего-нибудь анормального, а говорю о развитом уме, о таком, как у вас и у меня.

-- Вы хотите этим сказать, что если бы я положил возле себя, ложась спать старый меч, висящий у вас на стене, я увидал бы во сне какую-нибудь кровавую сечу, где он играл роль?

-- Превосходный пример! Факт в том, что поступив таким образом с этим оружием, я увидел во сне смерть его господина в какой-то кровавой стычке времен Фронды. И подумайте, некоторые привычки наше простонародья указывают, что это явление было знакомо нашим предкам, мудро зачислившим его в число "суеверий".

-- Например?

-- Да, например, обычай класть под подушку кусок свадебного пирога, чтобы новобрачной снились сладкие сны? Это одно из многочисленных доказательств, что я привожу в статье, которую теперь пишу. А возвращаясь к нашей воронке, я раз положил ее рядом с собой ложась спать, и мне привиделся сон, который несомненно бросает странный свет на ее происхождение и на то употребление, которое к ней применяли...

-- И что же вы видели во сне?

-- Мне снилось...

И вдруг его массивная фигура вся просветлела от внезапно поразившей его мысли.

-- Клянусь Юпитером, чудная мысль! -- воскликнул он, -- какой превосходный можно устроить опыт. Я убежден, что вы являетесь превосходным психическим объектом, и ваши нервы должны живо воспринимать впечатления.

-- Я никогда не подвергал себя подобным испытаниям.

-- А мы вас им подвергнем! Могу я вас попросить положить возле себя эту воронку около изголовья, когда будете ложиться сегодня спать?

Мне это предложение показалось шутовством. Но так как в моей сложной натуре была заложена жажда фантастического и необыкновенного, то я совершенно не доверяя теории Дакра и ничего не ожидая от этого опыта, согласился его произвести не без удовольствия. Дакр самым серьезным образом очистил на маленьком столике, возле дивана место для воронки и положил ее около изголовья, затем после недолгой беседы о посторонних вещах, он пожелал мне спокойной ночи и удалился.

Я еще посидел у камина, раздумывая об этом инциденте и о странности опыта, который мы решили произвести. Не смотря на мой скептицизм, меня слегка смущала уверенность Дакра и необычность окружающей обстановки, эта громадная комната, наполненная всякими необыкновенными вещами, подчас внушающими ужас, все это настраивало меня на серьезный лад. Наконец я разделся, потушил лампу и растянулся на диване. И вот что мне приснилось. Вся эта сцена, врезалась мне в память сильнее чем всякая другая, когда-либо видимая наяву.

........................................................................................................

Мне снилось, что я нахожусь в какой-то низкой комнате со сводами. Архитектура постройки была грубая, но не лишенная величия. Эта зала очевидно была частью громадного здания.

Три человека, одетые в черное, с черными бархатными токами, расширенными к верху, на головах, сидели на эстраде, обтянутой красным. Налево от них стояли еще два человека, в длинном одеянии, с портфелями, набитыми бумагами, в руках. Направо, совсем против меня, стояла маленькая, белокурая женщина, с прозрачными голубыми глазами, глазами ребенка. Она уже пережила первую юность, но еще не достигла зрелого возраста. Плотно сложенная, она дышала гордостью и уверенностью. На ее лице не заметно было бледности. Странное это было лицо! И ласковое и в тоже время точно кошачье, с оттенком хищной жестокости в уголках полных губ прямого, крупного рта, с массивными челюстями! На ней было белое платье, очень широкое и развевающееся. Около нее стоял священник, худой и пылкий, он не переставая шептал ей, что-то на ухо и потрясал перед ней распятием. А она все от него отвертывалась и вместо распятия устремляла свои взоры на трех одетых в черное мужчин, которые были, насколько я понял, ее судьями.

Пока я вглядывался в эту сцену, эти трое мужчин поднялись на ноги. Какие-то слова бы ли произнесены, но я не мог уловить ни одного, хотя почему-то был уверен, что говорил средний из мужчин. Затем они все трое ушли, а за ними и люди с бумагами. В ту же минуту, несколько молодцов, с суровыми лицами и могучими мускулами, в кожаных куртках, быстро вошли в залу, сняли красную обивку и разобрали эстраду, чтобы совершенно освободить залу. За снятой эстрадой оказалось стояла какая то странная кровать, с деревянными колесами по концам и с рукоятками для того, чтобы ими вертеть, сокращая и регулируя длину кровати. Рядом стояло нечто вроде деревянной лошади, а затем еще разные приборы напоминающие приборы нынешней гимнастики, кроме того висело множество веревок на блоках.

После этого в залу вошел еще один человек. Высокий, худой, одетый в черное, он имел суровые, истомленные черты. При его виде я невольно задрожал. Платье его было все в масляных пятнах, но несмотря на такую одежду и довольно грубую внешность, у него в манерах было что-то властное, повелевающее. Видно было, что этот человек чувствует, что он здесь на своем месте, делает свое дело и выполняет свой долг.

На левой руке у него висел сверток тонких бечевок. Женщина окинула его вопросительным взором, но на ее лице не отразилось ни малейшего смущения. Напротив, оно дышало спокойствием, даже вызовом. Но на лице священника напротив разлилась смертельная бледность и на лбу выступили крупные капли пота. Он с отчаянием и мольбой поднял к небу руки и не переставая что-то шептал на ухо своей соседке. Вновь прибывший приблизился к даме в белом, и сняв с левой руки веревку, связал ей руки, которые она ему кротко протянула. Затем он грубо потянул ее к деревянной лошади, доходившей ему до пояса и сильным движением положил ее на спину. Священник, трясясь от страху, убежал. Губы молодой женщины быстро двигались, я не слыхал что она говорила, но не сомневался, что она молилась. Ноги несчастной висели по бокам лошади, а помощники черного человека притянули ее руки веревками к железным кольцам ввинченным в пол. Ужас охватил меня, но я не мог отвести глаз от этого страшного зрелища, от этих ужасных приготовлений. Пришел еще человек с двумя ведрами воды, затем другой с одним ведром. Они встали у лошади. У того, кто принес одно ведро, была в руках еще деревянная ложка на длинной ручке. Он подал эту ложку человеку в черном. Затем к нему же подошел еще один помощник с какой-то темной вещью в руках. Я даже во сне разглядел, что это была воронка. Человек в черном быстрым и энергичным движением всунул конец воронки... Но я не мог больше вынести этого мучения! Волосы встали у меня на голове дыбом! Я начал биться и кидаться, так что узы сна порвались, и я проснулся, испустив страшный крик. Какое облегчение я почувствовал, когда очнулся и сознал, что я живу в ХХ-м столетии, а не в мрачные средние века; что я вернулся в среду, где люди имели в груди человеческое сердце, а не камень! Я вскочил и сел на кровати, дрожа и задыхаясь, под влиянием ужаса от всего виденного и радости, что ничего этого не было, и что это был сон! Я не мог сразу припомнить, читал ли я описание подобной пытки где-либо в истории, или это был только плод болезненной фантазии моего сна? Я охватил дрожащими руками голову, с бьющимися жипами в висках и огляделся кругом в громадной комнате, в окна которой пробивался бледный лунный свет. И вдруг я почувствовал, что сердце у меня перестает биться. Я хотел крикнуть и не мог, горло точно что-то сдавило, через темную комнату ко мне двигалась какая то тень. Я был не способен ни двинуться, ни заговорить и ждал, замирая от страха, приближения этой тени.

Когда она промелькнула мимо окна и лунный свет его на минуту осветил, я увидал, что это был Дакр. Я радостно перевел дух. Но по его голосу можно было подумать. что он был перепуган не меньше меня.

-- Вы это? Ради Бога!.. Что с вами? Что случилось? -- спрашивал он хриплым шепотами

-- Ах! Дакр, как я рад, что вы пришли. Я был в аду! О какой ужас!

-- Так это вы так кричали?

-- Конечно я.

-- Вы переполошили весь дом, перепугали всех слуг!

Чиркнув спичкой, он зажег на столе лампу.

-- Можно подкинуть дров под камин, -- прибавил он, исполняя это намерение.

-- Но Боже, мой милый, как вы бледны. Уже не посетило ли вас привидение?

-- Кабы одно! Я видел их несколько.'

-- Воронка значит свое дело сделала?

-- Я не согласился бы за золото всего мира пережить еще такую адскую ночь!

Дакр усмехнулся.

-- Я был уверен, что воронка вам доставит тревожную ночку! Но вы мне за это отплатили! Услыхать такой крик в два часа ночи не особенно то весело... Должно быть вы увидали во сне всю эту ужасную историю?

-- Какую историю?

-- Да пытку водой? "Допрос с пристрастием". Как это называлось в блаженные времена Короля-Солнца. И вы видали всю картину до самого конца?

-- Нет! Бог миловал, я видел только приготовления, и к счастью проснулся вовремя.

-- Видите, а я дошел до третьего ведра. Это уже древняя история! Все действующие лица этой драмы давно уже в могиле! Удивительно, как мы их могли увидеть, вот в чем весь интерес. Вы вероятно и понятия не имеете о том, что видели?

-- Я понял, что это была пытка, которой подвергалась преступная женщина. И вероятно, очень преступная, если ее преступления равносильны ее страданиям?

-- Будем утешаться, хоть этим, что ее преступления соответствовали ее наказаниям, -- проговорил Дакр, кутаясь в халат и подвигаясь к огню. -- Это так и было, если и ошибаюсь в предположении, кто была эта особа.

-- Как можете вы это знать?

Вместо ответа Дакр снял с полки старинную книгу, переплетенную в телячью кожу:

-- Вот послушайте, -- проговорил он, -- эта книга написана языком 17-го столетия, -- Я вам переведу из нее, как умею, и вы сами тогда будете судить, разгадал я загадку или нет...

"Обвиняемая предстала перед Верховные Судом для допроса по поводу смерти ее отца господина Дрё д'Обрейя господ д'Обрей, ее братьев, из которых один был советником в Парламенте, а другой заместителем члена Верховного суда в Париже. Трудно было поверить, что она могла совершить эти преступления, видя эту маленькую женщину с белой кожей и голубыми глазами ребенка.

Но суд, признав ее виновной, приговоря ее к допросу с пристрастием, чтобы она указала, кто был ее сообщником. После этого она должна была быть казнена на Гревской площади, голова ее должна была быть отрублена, тело сожжено и прах развеян."

Этот рассказ носил дату 16 июля 1676 г.

-- Это очень интересно, -- заметил я, -- но не особенно убедительно. Чем вы докажете, что женщина моего сна и эта особа, одной и той же женщиной?

-- Я сейчас до этого дойду. В дальнейшем, в рассказе указывается на то, как она себя держала во время пытки.

"Когда палач к ней приближался, и она его узнала по пучку веревок в руке, она покорно протянула руки, обмеряв его взором, но не произнося ни слова."

-- Что вы скажете об этой подробности?

-- Что она соответствует истине!

"Она не моргнув взглянула на кобылу, кольца, где так много было изломано кос: и столько испущено смертельных криков, и виде же трех ведер с водой, она проговорила с улыбкой:

-- "Верно эта вода принесена с целью меня утопить? Не рассчитываете же вы заставить проглотить всю эту массу воды, женщину моего роста?"

-- Прочитать вам дальнейшие подробное пытки?

-- Ради Бога! Пощадите!

-- Но вот что вам должно доказать, что описываемая в этой книге сцена, несть именно та самая, которую вы видели сегодня ночью:

"Добрый Аббат Пиро был не в состоянии перенести вида мучений своей духовной дочери И убежал из залы."

-- Убедились вы теперь?

-- О да! Несомненно, я видел во сне все описанное в этой книге. Но кто же была эта женщина, такая прекрасная и так трагически покончившая?

Дакр, не отвечая ни слова, поднес к лампе роковую воронку. Знаки, более сильно освещенные, проглядывали яснее чем вчера.

Медленно их разбирая Дакр прочитал заглавные буквы знаменитого имени Марии Маргареты д'Обрей, маркизы де-Бринвилье, одной из самых знаменитых преступниц известных в истории.

Я невольно молчал, пораженный странным стечением обстоятельств, смысл которых мне пояснил Дакр. Я вспомнил отчасти историю этой женщины, ее страсть к разврату, жестокие пытки, которыми она хладнокровно изводила больного отца и братьев из-за презренной страсти к деньгам. Вспомнил я также рассказы об ее мужественной смерти, хотя немного, но все-таки искупившей отчасти ее злодеяния. Вспомнил, что это мужество примирило с ней людей, проклинавших ее ранее, как злодейку-отравительницу, а теперь готовых ее приветствовать, как мученицу. Мне приходило на ум только одно возражение: как могли ее инициалы и корона находиться на этой кожаной воронке? Неужели почтение к титулам простиралось так далеко, что их эмблема помещалась даже на орудиях пытки?

-- Меня это также заинтересовало, -- заметил Дакр. -- Я объясняю это очень просто. Процесс маркизы так заинтересовал общество, что Ла-Рейньи, шеф полиции, пожелал сохранить, как сувенир, роковую воронку.

Ведь не часто случалось подвергать пытке маркизу! Для отметки воронки от других, на ней и вырезали инициалы Бринвиллье.

-- Ну, а это что? -- спросил я указывая на царапины и странные следы на шейке воронки.

-- Да ведь это была тигрица, -- заметил мой приятель. -- И я думаю, что как всякая другая тигрица, маркиза обладала острыми и сильными зубами!

-------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: журнал "Вестник моды", 1912, No No 9, 13. С. 83, 117--119.