АББАТЪ
или
НѢКОТОРЫЯ ЧЕРТЫ ЖИЗНИ МАРІИ СТУАРТЪ, КОРОЛЕВЫ ШОТЛАНДСКОЙ.
Сочиненіе Сира Валтера Скотта;
САНКТПЕТЕРБУРГЪ,
въ Типографіи Императорскихъ Театровъ,
1825 года.
съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи сей книги до выпуска въ публику представлены были въ Цензурный Комитетъ; одинъ екземпляръ для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Народнаго Просвѣщенія, два екземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Москва. Генваря 18 дня 1826. Книгу сію расматривалъ Адъюнктъ, Надворный Совѣтникъ и Кавалеръ
Роландъ, погруженный, въ глубокій и крѣпкій сонъ, спалъ долго; и солнце свершило уже далеко путь свой по горизонту, когда Магдалина позвала его чтобы продолжать путешествіе.-- Вставъ и одѣвшись поспѣшно, онъ торопился соединиться съ нею, и встрѣтилъ ее со всѣмъ готовую на порогѣ двери. Необыкновенная сія женщина обнаруживала во всѣхъ случаяхъ быстроту и твердость въ исполненіи однажды предпринятаго намѣренія, почерпаемыхъ въ обильномъ источникѣ энтузіазма, который одушевлялъ ее и по видимому возносилъ превыше всѣхъ чувствъ, слабостей и нуждъ смертнаго.-- Иногда только слабое сіяніе страстей человѣческихъ проникало душу ея, какъ лучи солнечные во время бури на одну минуту проникаютъ облака затмѣвающія свѣтъ ихъ. Это была нѣжная материнская привязанность Магдалины къ Роланду, привязанность даже смѣшная, когда касалась до религіи Католической, но которой она не внимала когда становилась противною намѣреніямъ ею предпринятымъ и обязанностямъ на нее возложеннымъ. Она бы охотно пожертвовала жизнію для предмета своей нѣжности, но готова была подвергнуть опасности дни существа обожаемаго, и если нужно даже пожертвовать имъ для одного торжества Римской церкви въ Шотландіи.
Во всю дорогу, за изключеніемъ немногихъ обстоятельствъ въ которыхъ обнаруживалась материнская ея нѣжность, она говорила съ Роландомъ объ обязанности возстановить падшее величіе церкви и возвести Государя-Католика на тронъ Королевства; и иногда давала знать ему, хотя въ довольно темныхъ и непонятныхъ выраженіяхъ, что она сама предназначена была небомъ къ исполненію сего великаго дѣла, и въ дѣйствіяхъ своихъ охранялась невидимою силою ручавшеюся за успѣхъ.
Хотя Магдалина Гремесъ не почитала себя женщиною превыше другихъ смертныхъ, однакоже поведеніе одного или дв)осъ путешественниковъ на дорогѣ ими встрѣченныхъ, ясно показало, Что она въ ихъ глазахъ было существо одаренное чѣмъ то необыкновеннымъ. Правда, что два землей дѣльца гнавшіе стада свои, нѣсколько молодыхъ крестьянъ шедшихъ веселиться на праздникъ въ ближнюю деревню, воинъ догонявшій отрядъ свой, молодой воспитанникъ не давно выпущенный изъ училища -- прошли мимо и не посмотрѣли на нихъ, или бросили только презрительный взглядъ; а нѣсколько дѣтей увлеченныхъ страннымъ видомъ и одеждою Магдалины, долго преслѣдовали ихъ съ громкимъ смѣхомъ, называя Папистами. Но одинъ Или два крестьянина, питавшіе во глубинѣ сердца своего тайное уваженіе къ угнѣтенной религій Католиковъ, бросивъ на передъ вокругъ себя боязненный взоръ изъ опасенія не примѣчаетъ ли кто за ними, преклонили перекрестясь колѣно передъ сестрою. Магдалиною, (такъ они ее называли) поцѣловали руку и конецъ ея платья, и приняли съ покорностію благословеніе которымъ она ихъ почтила. Вставъ и снова осмотрѣвшись не былъ ли кто свидѣтелемъ ихъ поклоненій, они поспѣшно удалились; нѣкоторые же положивъ руки на грудь издалека ей кланялись и въ молчаніи объявляли Магдалинѣ что они равно уважаютъ и ее и ея правила.
Магдалина не упускала сихъ случаевъ, и старалась обратить все вниманіе своего внука на знаки глубочайшаго уваженія, по временамъ ей оказываемаго.
Видишь ли сынъ мой, говорила она, что враги ученія нашего не были въ состояніи повредить добрыхъ правилъ религіи и исторгнуть любви къ вѣрѣ прародителей нашихъ. Среди эретиковъ, среди похитителей достоянія церкви Божіей, среди оскорбителей святыни Господней, еще существуютъ православные.
Ваша правда, матушка, отвѣчалъ Роландъ, но мнѣ кажется, что отъ этаго мы никакой помощи ожидать себѣ не можемъ; не замѣчаете ли вы, что всѣ которые носятъ оружіе при бедрѣ своемъ, а также люди знатнаго происхожденія, смотрятъ на насъ какъ на простыхъ нищихъ; оказываютъ же намъ уваженіе одни только бѣдняки изъ бѣдняковъ, люди въ крайности находящіеся, которые неимѣготъ ни хлѣба чтобы раздѣлить его съ нами, ни оружія чтобы защитить насъ, ни способности дѣйствовать имъ, если бы даже и имѣли его. Напримѣръ, этотъ несчастный съ такимъ благоговѣніемъ преклонявшій предъ вами колѣна, рубища котораго показывали чрезмѣрную бѣдность, а желтое, блѣдное и худое лице служило признакомъ какой то ужасной болѣзни,-- можетъ ли разслабленное существо сіе, быть полезно великому предпріятію вами начертанному?
Можетъ ли оно мнѣ быть полезно, сынъ мой? сказала Магдалина съ необыкновенною живостію; когда благочестивое сіе созданіе возимѣетъ, по моему совѣту, намѣреніе сходить поклониться Св. Рингану, и возвратится совершенно изцѣлившимся отъ бѣдствій своихъ, исполненнымъ живости и здоровья,-- гласъ его не будетъ ли несравненну пріятнѣе для слуха народа Шотландскаго гласа тысячи еретиковъ?
Безъ сомнѣнія, матушка, однакожъ я не со всѣмъ покоенъ на этотъ щетъ, ибо мы давно уже ничего неслыхали о чудесахъ Св. Рингана.
Магдалина посмотрѣла ему прямо въ лице и трепещущимъ отъ бѣшенства голосомъ, вскричала: ужели ты несчастный сомнѣваешься въ могуществѣ такого святаго?
Нѣтъ, матушка, отвѣчалъ поспѣшно молодой человѣкъ, я вѣрю всему чему только вѣрить слѣдуетъ; но не сомнѣваясь во власти Св. Рингана, можно смѣло сказать что онъ нѣсколько времяни не употреблялъ ее съ пользою.
И сего наказанія достойна Шотландія, сказала Магдалина удвоивъ шаги и остановившись на возвышеніи, куда вела ихъ дорога. Здѣсь, продолжала она, границы владѣній Св. Маріи, здѣсь на высотѣ откуда взоръ странника могъ видѣть древній монастырь сей, свѣтильникъ Государства, пребываніе угодниковъ Божіихъ, гробницу Царей земныхъ, здѣсь стоялъ крестъ, залогъ искупленія нашего! Что теперь сдѣлалось съ символомъ вѣры Католической? Смотри, мы видимъ одни остатки по землѣ разсѣянные; обратимъ взоры на югъ, узримъ ли башню позлащаемую прежде ежедневно восходящими и заходящими лучами солнца, услышимъ ли звонъ призывавшій вѣрныхъ сыновъ церкви къ утренней и вечерней молитвѣ? Все разрушено, какъ будто рука варваровъ и язычниковъ прикасалась къ мѣстамъ симъ. И какихъ же чудесъ ожидать отъ святыхъ, поруганныхъ въ образахъ и храмахъ своихъ, какъ не чудесъ мщенія? Доколѣ будутъ они терпѣть? Она подняла глаза къ небу, нѣсколько минутъ собиралась съ мыслями, и вскричала въ новомъ восторгѣ съ большею еще живостію: такъ, сынъ мой, нѣтъ на землѣ ничего по, стояннаго; торжество и уничиженіе слѣдуютъ одно за другимъ, какъ облака за солнцемъ; не всегда лозы наши останутся попранными, листья вредные предадутся пламени, а плодоносное древо дастъ обильную жатву; сегодня же, черезъ минуту даже надѣюсь получить важныя извѣстія. Пойдемъ не будемъ мѣшкать; -- время дорого!
Она пошла по дорогѣ ведущей въ Аббатство, дорогѣ прежде различнымъ образомъ замѣчаемой Богомольцами собиравшимися на поклоненіе кресту; но теперь всѣ знаки были уничтожены. Въ полчаса дошли они до самаго монастыря, не совсѣмъ избѣжавшаго ярости времяни, хотя церковь до сихъ поръ была еще всѣми уважаема.
Кельи монаховъ, занимавшія обѣ стороны большаго двора, сгорѣли; внутренность представляла груду развалинъ, и наружныя стѣны не уступили пламени только по чрезвычайной толстотѣ своей. Комнаты Аббата, составлявшія третій этажъ, были еще обитаемы и служили убѣжищемъ малому числу братій остававшихся въ Кеннакюгерѣ. Прекрасные сады, великолѣпныя залы, пышныя убранствомъ молельни, представляли слѣды гибельнаго разрушенія; и многіе изъ окрестныхъ жителей, прежде бывшіе васаллы Аббатства, въ развалинахъ сихъ находили матеріалы для поправленія собственныхъ жилищъ своихъ. Роландъ видѣлъ что остатки Готическихъ колоннъ пышно убранныхъ, поддерживали крыши бѣдныхъ хижинъ. Церковь потерпѣла менѣе прочихъ зданій монастыря, но всѣ статуи и образа святыхъ разрушены были Реформатами, которые смотрѣли на нихъ какъ на предметъ идолопоклонства, и мало заботились объ уничтоженіи другихъ украшеній архитектуры.
Антикварій соболѣзнуетъ о раззореніи семъ, какъ о потерѣ для искуствъ и художествъ, но Магдалина Гремесъ взирала на оное какъ на ужаснѣйшее злодѣйство вопіющее къ небесамъ объ отмщеніи,-- и Роландъ раздѣлялъ съ нею чувства сіи. Ни тотъ, ни другой однакожъ, не обнаруживали того что чувствовали, руки и глаза къ небу устремленные выражали всѣ ихъ мысли. Роландъ хотѣлъ было приближиться къ большой церковной двери, но Магдалина его остановила.
Дверь сія на долго заперта, сказала она ему, дабы-еретики не знали, что еще между братіями Св. Маріи существуютъ люди которые воздаютъ Богу поклоненіе въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ предки нечестивыхъ молились ему въ теченіи жизни своей, и гдѣ покоится прахъ ихъ по смерти. Пойдемъ сюда, сынъ мой.
Роландъ послѣдовалъ за нею и Магдалина, осмотрѣвъ не примѣчаетъ ли кто за ними, ибо опасности многому научили ее, велѣла ему постучаться въ калитку. Но стучи тише, прибавила она, осторожность здѣсь необходима. Роландъ исполнилъ ея приказаніе. Неслыша однако никакого отвѣта, она совѣтывала Роланду постучать еще разъ, и изъ отворившейся двери показался братъ привратника, который со страхомъ и боязнію хотѣлъ видѣть кто стучитъ, не желая притомъ чтобы его замѣтили. Какъ можно его было сравнить съ прежнимъ привратникомъ монастырскимъ, когда показываясь богомольцамъ посѣщавшимъ Кеннакюгеръ, отворялъ онъ имъ дверь произнося съ важностію Intrare mei filii. На мѣсто такого торжественнаго приглашенія, онъ шепталъ трепещущимъ голосомъ: теперь вы не можете войти; вся братія собрана. Но когда Магдалина тихо его вопросила, узналъ ли ты меня Св. отецъ? онъ тотчасъ перемѣнилъ свой голосъ и отвѣчалъ: войди любезная сестра, но войди поскорѣе, ибо взоры злыхъ людей обращены на насъ.
Она вошла, и привратникъ крѣпко на крѣпко заперъ калитку и повелъ ихъ различными извилистыми и мрачными переходами. Дорогою онъ тихо разговаривалъ съ Магдалиною, какъ бы опасаясь чтобы и самыя стѣны не слыхали словъ его.
Вся наша братія собрана, достойная сестра моя.-- Весь соборъ духовный?-- Весь соборъ для избранія Аббата.-- Да поможетъ намъ Богъ! Не будутъ звонить въ колокола, ни пѣть торжественной обѣдни, ни отворять дверей церковныхъ, дабы народъ могъ видѣть Св. отца нашего и приносить ему свои поздравленія. Священнослужители наши должны скрываться какъ скрываются разбойники, которые избираютъ себѣ атамана, вмѣсто того, чтобы торжественно показаться служителями Божіями, которые назначаютъ себѣ начальника.
Что нужды, отвѣчала Магдалина; первые преемники Св. Петра избираемы были среди бурныхъ гоненій, не въ залахъ и палатахъ Ватикана, но въ подземельяхъ Рима языческаго. Избраніе ихъ не было празднуемо ни пушечными выстрѣлами, ни торжествами; всѣ поздравленія заключались въ приказаніяхъ идолопоклонниковъ влечь на мученіе отцевъ церкви Божіей. Такъ, среди подобныхъ бѣдствій возвысилась нѣкогда церковь Католическая, и теперешнія гоненія болѣе и болѣе ее очищаютъ. Замѣть еще, другъ мой, что никогда въ самые цвѣтущіе дни Аббатства Св. Маріи, никогда званіе настоятеля не приносило столько чести избираемому, сколько принесетъ оно нынѣ тому, кто согласится въ сіи времена ужаса принять на себя таковое достоинство! И на кого думаешь ты, долженъ пасть выборъ?
На кого долженъ пасть выборъ? Или чтобы яснѣе выразиться, кто осмѣлится принять на себя достоинство сіе, какъ не ученикъ благочестиваго Евстафія, храбрый и мудрый отецъ Амвросій?
Я знала это; сердце мое прежде сказало мнѣ, нежели уста твои произнесли имя его. Вооружись мужественный защитникъ вѣры! Покажи себя опытнымъ мореходцемъ, схвати кормило корабля, когда буря смѣшиваетъ всѣ стихіи. Возвратись на поле битвы, какъ воинъ возстановившій знамя полка своего..... возьми посохъ, достойный пастырь разсѣяннаго стада.
Тише, тише, сестра моя, сказалъ привратникъ отворяя дверь ведущую въ церковь; братія наша здѣсь будетъ праздновать избраніе новаго Аббата,-- начнется большою обѣднею. Мнѣ надобно поспѣшить къ олтарю, ибо три должности: ризничаго казначея и привратника въ одно время возложены на бѣднаго и слабаго старика.
Сказавъ сіе, онъ оставилъ Магдалину и Роланда въ пространной церкви, которой великолѣпная, но разрушеніемъ обезображенная, архитектура доказывала что она начата въ XIV столѣтіи, столь знаменитомъ построеніемъ наилучшихъ Готическихъ зданій. Статуи окружавшія внутренность и наружность ея были низвержены и разбиты; гробницы Монарховъ, великихъ воиновъ подверглись той же участи. Древнія копья и мечи, столь долго висѣвшіе на гробѣ храбрыхъ Рыцарей, жертвы, усердіемъ пилигримовъ Святымъ приносимыя, лики великихъ воиновъ, славныхъ женщинъ, представленныхъ въ различныхъ положеніяхъ, всѣ молящіеся Творцу небесному на мѣстѣ гдѣ покоются бренные ихъ остатки, были смѣшаны съ поверженными изображеніями святыхъ мучениковъ, похищенныхъ рукою вѣроломныхъ изъ мѣстъ своихъ и разбросанныхъ по полу церкви.
Хотя прошло уже нѣсколько мѣсяцовъ послѣ сего разрушенія, однако же мужество до того оставило всѣхъ обитателей монастыря, что они не могли очистить церкви отъ груды развалинъ и возобновить тамъ устройство и порядокъ, которые требовали труда малаго и незначительнаго. Страхъ овладѣлъ людьми нѣкогда могущественными; чувствуя, что они оставлены въ древнемъ жилищѣ своемъ только изъ состраданія и милости, они нерѣшались приступить къ истребованію законныхъ правъ своихъ и довольствовались только тѣмъ, что въ тайнѣ могли совершать еще обряды религіи Католической.
Двое или трое изъ братіи, удрученные уже лѣтами, не давно заплатили природѣ долгъ свой, и могилы ихъ примѣтны были только потому, что надобно было очищать мѣсто отъ обломковъ и развалинъ для бренныхъ ихъ остатковъ. На камнѣ, покрывавшемъ гробницу отца Николая, сказано было, что онъ посвятилъ себя служенію Божію во времена Аббата Ингелрама, столь часто представлявшемуся памяти его. На другомъ, гораздо послѣ положенномъ надъ прахомъ отца ризничаго -- Петра, видно было славное ратоборство его съ привидѣніемъ Авенельскимъ. Послѣдней заключалъ въ себѣ слѣдующую надпись: hic jacet Eustathius Abbas, ни кто не осмѣлился прибавить что либо въ похвалу его мудрости или неутомимаго рвенія къ религіи Католической.
Магдалина которая читала надписи на сихъ памятникахъ смертности людей, остановилась долѣе всего надъ гробомъ отца Евстафія. Счастіе для тебя, сказала она, но бѣдствіе для церкви нашей,-- что такъ рано перешелъ ты въ обитель покоя. Пусть духъ твой, чадо святыни, не оставляетъ насъ. Научи преемника твоего идти по слѣдамъ своимъ, передай ему ту же смѣлость, тѣ же способности, тоже рвеніе, которыми ты самъ бывалъ одушевленъ. Боковая дверь, ведшая изъ залы собранія въ церковь, отворилась -- и Св. отцы, поддерживая начальника ими избраннаго, вошли въ храмъ.
Прежде это было однимъ изъ торжествъ, наиболѣе достойныхъ уваженія у правовѣрныхъ. Время, въ которое мѣсто Аббата оставалось не занятымъ, почиталось временемъ печали или, какъ выражались монахи, временемъ вдовства; отголоски скорби перемѣнялись въ пѣсни радости и удовольствія, когда избирался новый глаза/ Лишь только отворялись церковныя двери, и показывался новый Аббатъ съ митрою на головѣ, съ посохомъ Епископскимъ въ рукахъ, облеченный во всѣ ризы первосвященника, предшествуемый толпою церковниковъ съ кадильницами, и послѣдуемый соборомъ монаховъ своихъ, однимъ словомъ окруженный всѣмъ означавшимъ санъ въ который посвящали его,-- подавали знакъ къ игрѣ на органахъ, изливались торжественные звуки Te deum, на которые все собраніе отвѣчало гласомъ радости и восхищенія. Нынѣ, какая разница! Семь или восемь старцовъ, согбенныхъ подъ бременемъ лѣтъ, которые съ трепетомъ носили облаченіе ордена своего, вели къ олтарю начальника ими избраннаго, дабы признать его таковымъ среди мрачныхъ сихъ развалинъ подобно толпѣ заблудившихся пустынниковъ, избирающихъ себѣ главу среди песковъ степей Аравійскихъ, или плавателей заброшенныхъ вѣтромъ на мѣсто для нихъ неизвѣстное, назначающихъ себѣ путеводителя.
Желающій владычества во время мира, не охотно пользуется имъ въ тѣ критическія минуты, когда оно не доставляя ни почестей, ни выгодъ, Налагаетъ только на него ужасную обязанность первому подвергаться трудамъ и опасностямъ, и дѣлаетъ несчастнаго начальника предметомъ неудовольствія собратій своихъ и нападенія врага всеобщаго. Но человѣкъ почтенный теперь титломъ Аббата Св. Маріи имѣлъ душу способную къ занятію должности на которую призывался; смѣлый и пламенный, но терпѣливый и великодушный; быстрый и ревностный, но мудрый и опытный, онъ только казалось искалъ случая, чтобы содѣлаться великимъ человѣкомъ. Злые протестанты скажутъ, что Амвросій защищалъ не правое дѣло; но кто сохраняетъ въ чистотѣ сердца своего пагубное заблужденіе, тотъ заслуживаетъ по крайней мѣрѣ уваженіе и состраданіе потомства, и къ сему-то числу должны мы отнести Амвросія, послѣдняго Аббата Кеннакюгерскаго, ибо способности его заслужили удивленіе, а добродѣтели -- уваженіе даже отъ самыхъ враговъ его вѣры.
Благородный и величественный видъ новаго Аббата, придавалъ нѣкоторое достоинство обряду, лишенному прочихъ украшеній; вся братья чувствуя опасности имъ угрожающія и припоминая безъ сомнѣнія счастливѣйшіе дни своей жизни, показывала видъ ужаса смѣшаннаго со стыдомъ и печалью и казалось спѣшила окончить церемонію какъ бы ожидая новыхъ бѣдствій. Не то совсѣмъ изображалось на лицѣ Амвросія; правда что черты его, когда онъ приближался къ крылосу среди развалинъ предметовъ для него священныхъ, носили отпечатокъ глубокой меланхоліи; но видъ его былъ с-покоенъ, поступь тверда и величественна. Ему казалось, что власть ему поручаемая ни сколько не зависитъ отъ постороннихъ обстоятельствъ, сопровождающихъ избраніе; и если твердая душа его способна была къ чувствамъ страха или печали, то онъ страшился не за себя собственно, но за церковь, которой былъ защитникомъ!
Наконецъ онъ подошелъ къ разрушеннымъ ступенямъ главнаго олтаря, держа въ рукѣ только пастырскій жезлъ; ибо кольцо Аббата и митра, украшенныя драгоцѣнными каменьями, содѣлались добычею хищниковъ. Вассалы не являлись одинъ за другимъ, дабы поклясться въ вѣрности мудрому своему Начальнику и принести ему въ даръ прекраснаго коня, покрытаго великолѣпными попонами. Ни одинъ Епископъ не присутствовалъ при церемоніи, чтобы включить въ почетное сословіе духовенства новое лице, голосъ котораго въ собраніяхъ духовныхъ имѣлъ равную съ ними силу. Малое число оставшейся братіи спѣшили дружески облобызать новаго Аббата, въ знакъ своей къ нему привязанности и вмѣстѣ уваженія. Обѣдня кончилась скорѣе обыкновеннаго. Служившій ее часто сбивался, и безпрестанно оборачивался какъ будто кто нибудь его прерывалъ, а присутствовавшіе братіи показывали что какъ ни коротко было служеніе, они все желали бы еще нѣсколько сократить его.
Сей безпорядокъ увеличился къ концу церемоніи, и это казалось было не безъ причины; ибо между пѣніемъ слышны были совершенно противные звуки, сперва въ далекѣ, потомъ они болѣе и болѣе приближались, и наконецъ заглушили гимны поющихъ. Шумъ отъ барабановъ, цимбаллъ, колокольчиковъ, крикъ сходствовавшій иногда съ громкимъ смѣхомъ, иногда съ ужаснѣйшею яростію, голоса дѣтей и женщинъ,-- все сіе произвело удивительное замѣшательство и наложило глубокое молчаніе на уста служителей церкви. Въ слѣдующей главѣ мы объяснимъ причину и слѣдствіе сего необыкновеннаго происшествія.
Пѣніе монаховъ окончилось ужасомъ и смятеніемъ. Какъ молодые цыплята при видѣ какой ни будь хищной птицы не знаютъ куда скрыться и находятъ себѣ убѣжище подъ крыломъ матери,-- такъ испуганные монахи сперва хотѣли бѣжать въ различныя стороны, но потомъ возвратились болѣе изъ отчаянія чѣмъ изъ мужества, и окружили новаго Аббата своего, который сохраняя видъ важности и достоинства, показанный имъ въ продолженіи всей церемоніи, остался на самой высокой ступени олтаря дабы бывъ болѣе видимымъ обратить на себя опасность, и хотя тѣмъ нѣсколько спасти своихъ товарищей.
Магдалина и Роландъ, которые стояли до сихъ поръ въ отдаленномъ углу крылоса, почти во все не замѣченные, теперь приближились невольнымъ образомъ къ олтарю, какъ бы желая раздѣлить участь монаховъ. Оба почтительно поклонились Аббату; Магдалина хотѣла повидимому нѣчто сказать ему, а Роландъ устремивъ взоры на большую церковную дверь, безпрестанные удары въ которую увеличивали шумъ, положилъ руку на кинжалъ.
Знакъ Аббата заставилъ ихъ удержаться. Тише, сестра моя, сказалъ онъ важно, тише, предоставь попеченію Аббата Св. Маріи отвѣчать на восклицанія вассаловъ церкви, которые пришли вѣроятно праздновать его избраніе, а ты мой сынъ, берегись прибѣгать къ оружію земному. Если это воля Божія чтобы Святой храмъ его былъ поруганъ и оскорбленъ вѣроломными, обагренъ кровію многихъ жертвъ,-- рука юноши -- Католика не должна быть причастна сему преступленію.
Шумъ болѣе и болѣе увеличивался, удары въ дверь дѣлались сильнѣе и многіе голоса требовали чтобы ее отворили. Аббатъ не взирая на опасность угрожавшею ему, спокойно приближился къ паперти, и спросилъ голосомъ владыки, кто пришелъ нарушать спокойствіе ихъ во время Богослуженія, и чего они хотятъ?
Послѣдовало нѣсколько минутъ молчанія, сопровождаемаго страшнымъ смѣхомъ. Наконецъ кто-то отвѣчалъ: мы хотимъ войти въ церковь, отворите дверь и тогда увидите кто мы таковы.
Именемъ кого хотите войти вы? спросилъ Аббатъ.
Именемъ нашего почтеннаго Аббата, отвѣчалъ тотъ же голосъ; и сильный смѣхъ послѣдовавшій за отвѣтомъ симъ, ясно показывалъ, что слова сіи выражали нѣчто совершенно противное.
Я не знаю и не желаю знать что заключаютъ слова ваши; но именемъ Бога прошу васъ удалиться и оставить въ покоѣ служителей Его; я говорю какъ человѣкъ, который имѣетъ право повелѣвать въ мѣстахъ сихъ.
Отворите дверь не теряя времени по пустому, сказалъ грубый голосъ; мы увидимъ чьи права здѣсь сильнѣе Г. Аббатъ? и покажемъ вамъ начальника которому всѣ должны повиноваться.
Мы выломаемъ дверь, отвѣчалъ третій голосъ, если не хотите отворить ее, и перебьемъ всѣхъ монаховъ которые осмѣливаются оспоривать права наши.
Да, да, выломаемъ дверь, закричали всѣ, и справимся съ монахами.
Въ дверь начали бить толстыми молотками, и, несмотря на всю свою прочность, она вѣроятно не долго бы устояла, если бы Аббатъ видя что все сопротивленіе безполезно и не желая раздражить осаждающихъ, не попросилъ ихъ успокоишься на одну только минуту и выслушать его хладнокровно. Дѣти мои, сказалъ онъ имъ, я не хочу заставить васъ сдѣлать подобное прегрѣшеніе; вамъ отворятъ дверь, привратникъ пошелъ за ключемъ; но умоляю васъ, подумайте, въ такомъ ли вы расположеніи духа чтобы позволить себѣ войти въ святую церковь?
Что за папизмъ? вскричалъ одинъ голосъ, мы въ такомъ жё точно расположеніи въ какомъ бываютъ и монахи, когда у нихъ за ужиномъ доброй ростбифъ вмѣсто капусты въ водѣ вареной. Но пусть не много поторопится вашъ привратникъ, иначе мы и безъ него обойдемся. Не такъ ли, товарищи?
Безъ сомнѣнія, отвѣчало множество голосовъ, что намъ за нужда дожидаться его.
И вѣрно бы они долѣе не стали дожидаться, еслибъ къ счастію въ сію минуту привратникъ не подоспѣлъ съ ключами. Онъ приближался съ трепетомъ къ двери, отворилъ большую ея половину и отскочилъ назадъ съ быстротою человѣка который подымаетъ шлюзъ и вмѣстѣ боится чтобы вода его не затопила. Аббатъ стоялъ въ десяти шагахъ отъ двери и не показывалъ ни малѣйшаго вида страха или смущенія; и монахи ободренные его примѣромъ и воодушевленные чувствомъ обязанностей своихъ, окружили его, какъ бы стыдясь оставить своего начальника.-- Лишь только отворилась дверь,-- послышались страшныя восклицанія смѣхомъ сопровождаемыя; но яростная толпа не ворвалась въ церковь, какъ того должно было ожидать, раздался только голосъ: ей! мѣсто! мѣсто! Дайте пройти Аббату! Надобно, чтобы два почтенные отца увидились и поговорили другъ съ другомъ.
Собравшаяся толпа у входа представляла самое странное зрѣлище. Она состояла изъ мущинъ, женщинъ, дѣтей безобразно одѣтыхъ, и въ престранныхъ положеніяхъ. Одинъ изъ нихъ сидя на картонѣ, который спереди представлялъ лошадиную голову, а сзади имѣлъ длинный волосяной хвостъ, и покрытъ былъ большимъ кускомъ матеріи, ломался, вертѣлся, привскакивалъ, управлялъ, и, однимъ словомъ, прекрасно представлялъ деревянную лошадь. Другой съ несравненно ужаснѣйшею наружностью дракона, съ золотыми крыльями, открытою пастію, готовъ былъ поглотить юношу, представлявшаго прелестную Сабу дочь Короля Египетскаго; она бѣжала отъ него, и въ тоже время Св. Георгій имѣя скороводу вмѣсто каски, и щетку вмѣсто копья, по временамъ защищалъ ее и принуждалъ чудовище оставить свою добычу. Волки, медвѣди, и множество другихъ дикихъ животныхъ, также довольно удачно занимали роли свои; шествіе заключалось толпою разбойниковъ весьма натурально и живо изображенною, что впрочемъ ни мало неудивительно, ибо большая часть бѣглецовъ пограничныхъ имѣли честь представлять то, чѣмъ они были въ самомъ дѣлѣ.
Молчаніе, хранимое при дверяхъ церкви въ ожиданіи повидимому лица болѣе важнаго, которое долженствовало предводительствовать ими, дало время Аббату и монахамъ разсмотрѣть ихъ. Они не долго оставались въ неизвѣстности и скоро узнали причину посѣщенія сихъ странниковъ.
Можетъ быть многимъ изъ читателей извѣстно, что было Бремя когда Римская церковь, находясь въ полной власти своей, имѣла праздники въ честь Сатурна, которые во многомъ сходствовали съ дурачествами производимыми въ минуту разсказа нашего, жителями Кеннакюгера и его окрестностей; дѣлали пародіи наиспорченнаго вкуса на всѣ даже торжественнѣйшія церковные церемоніи, и что всего удивительнѣе! съ дозволенія самаго духовенства {Безъ сомнѣнія Авторъ говоритъ здѣсь о первыхъ Театральныхъ представленіяхъ -- мистеріяхъ -- піэсахъ коихъ сюжетъ взятъ изъ библіи (mystères) или объ ослиныхъ и шутовскихъ праздникахъ. Отсюда помнится мнѣ нѣсколько стиховъ:
Orientis partibua.
Adventavit asinus
Pulcher et Pulcberimus.
Thur et Myrrhum de Sabâ
Tulit in eclesiâ
Virtus asinavia.
Но онъ значительно ошибается но времени, полагая что сіи грубые праздники существовали въ ту эпоху, въ которую помѣщаетъ онъ романъ свой. Они давно уже прекращены были, покрайней мѣрѣ во Aранціи. (Примѣчаніе Переводчика, взятое изъ Фр. перевода сего же романа).}.
Во времена цвѣтущаго состоянія Іерархіи Римской, духовные по видимому не опасались гибельныхъ слѣдствій, позволяя народу оказывать столь малое уваженіе къ святынѣ и такимъ образомъ поступать съ нею. Но когда родились сомнѣнія въ ученіи вѣры Католической, когда ненависть къ служителямъ ея обнаружилась между Реформатами, они уже поздно увидѣли пагубныя слѣдствія игръ и забавъ, въ которыхъ все святое обращалось въ смѣшное и забавное. Тогда начали думать объ истребленіи злоупотребленій сихъ, но прошло довольно времени прежде, чѣмъ могли успѣть отучить народъ отъ любимаго удовольствія; и въ Шотландіи, также какъ и въ Англіи, Митра Католическаго Аббата, Епископское облаченіе прелата Протестанскаго, одѣяніе проповѣдника Кальвинова, поперемѣнно должны были уступать мѣсто: Папѣ главѣ дураковъ. Епископу ребенку, и Аббату безрасудныхъ.
Сей то послѣдній приближался теперь ко вратамъ церкви, каррикатурно одѣтый въ платьѣ Аббата Св. Маріи, которому хотѣлъ онъ явить презрѣніе предъ лицемъ всего духовенства и даже въ самой его церкви. Мнимый сей пастырь былъ здоровый мужчина средняго росту и ужасной толщины, произходившей отъ поддѣланнаго живота. На головѣ его надѣта была мѣдная митра, нѣсколько похожая на шишакъ гренадера, грубой работы и украшенная различными изображеніями, замѣнявшими собою драгоцѣнные каменья. Лице, изъ подъ митры видное, особенно примѣчательно было по чудовищному своему носу; сверхъ клеенчатаго кафтана была на немъ мантія изъ шитой канвы, на правомъ плечѣ которой изображалась сова. Въ правой рукѣ держалъ онъ пастырскій посохъ, а въ лѣвой маленькое зеркальцо; и такимъ образомъ походилъ во всемъ на однаго знаменитаго шута, коего приключенія недавно изданныя, имѣли большой успѣхъ въ народѣ, и весьма дорого были имъ цѣнимы.
Свиту его составляли люди въ карикатурной одеждѣ монаховъ, и они слѣдовали повсюду за начальникомъ своимъ. Посторонившаяся толпа дабы дать имъ пройти, бросилась въ церковь, крича: мѣсто! мѣсто! почтенному отцу Говлегласу, Аббату сумазбродныхъ.
Съ появленіемъ его началось ужаснѣйшее пѣніе; повсюду слышны были крики дѣтей, пискъ женщинъ, смѣхъ мущинъ, мычаніе животныхъ, свистъ драконовъ; всѣ бѣжали въ церковь какъ безумные и изсѣкали изъ полу огонь гвоздями, которыми подбиты были ихъ сапоги. Страшное собраніе сіе тягостно было для зрѣнія и слуха и поразило бы и самого равнодзчинаго зрителя. Но никто изъ монаховъ не могъ казаться таковымъ; всякой страшился подвергнуться еще какой нибудь новой опасности, и зналъ что сіе общее волненіе въ умахъ народа имѣло своимъ предметомъ -- позабавиться на ихъ щетъ. Среди сего безпорядка, взоры ихъ устремлены были на своего Аббата, какъ взоры плавателей во время ужаснѣйшей бури устремлены на кормчаго, въ рукахъ котораго кормило и ихъ спасеніе.
Отецъ Амвросій самъ не зналъ что ему дѣлать. Чуждый боязни, онъ чувствовалъ однако какимъ опасностямъ можетъ подвергнуть малое стадо свое, если предастся влеченію гнѣва имъ овладѣвшаго. Онъ подалъ знакъ рукою, требуя молчанія; но крикъ и негодованіе шумной толпы были ему отвѣтомъ. Когда же Говлегласъ съ насмѣшливымъ видомъ сдѣлалъ тоже саі мое, всѣ сей часъ ему повиновались, увѣренные что разговоръ долженствовавшій начаться между двумя Аббатами послужитъ имъ новымъ предметомъ для смѣха. Ну! закричали многіе голоса: ну, почтенные отцы наши, попробуйте силы свои; монахъ идетъ противъ монаха, Аббатъ противъ Аббата; кажется обѣ стороны равны.
Тише, воскликнулъ Говлегласъ; не ужели два мудрые начальника церкви не могутъ имѣть свиданія и насладиться бесѣдою другъ съ другомъ безъ того, чтобы вы не кричали, не ревѣли? Какъ будто мы на травлѣ быка съ дворовыми собаками. Тише, говорю я вамъ, дайте мнѣ съ почтеннымъ отцомъ симъ поговорить р власти и постановленіяхъ нашихъ.
Дѣти мои, сказалъ отецъ Амвросій.... Они также и мои дѣти вскричалъ Аббатъ сумазбродныхъ; и притомъ дѣти счастливыя и довольныя своимъ состояніемъ. Многіе изъ нихъ затруднились бы кого изъ насъ двухъ избрать своимъ начальникомъ.
Если въ тебѣ кромѣ неблагоразумія и грубости ничего нѣтъ, сказалъ почтенный Аббатъ, дай мнѣ сказать покрайней мѣрѣ нѣсколько словъ заблудшимъ овцамъ симъ.
А мнѣ такъ кажется, достойный братъ мой, сказалъ Говлегласъ, что я все имѣю чтобы со славою остаться на мѣстѣ, которое сегодня занимаю; къ тому же, прибавилъ онъ показывая на поддѣланный животъ свой, я поутру постарался хорошенько набить внутренность свою добрымъ ростбифомъ и кое чѣмъ другимъ. Но говори ты прежде, собратъ мой, потомъ настанетъ моя очередь; будемъ искренны другъ передъ другомъ.
Во время разговора сего, негодованіе Магдалины возрасло до высочайшей степени. Приближившись и ставъ возлѣ Аббата, она тихо, но внятно сказала ему: Воспрянь, воспрянь, отецъ Амвросій; длань твоя невооружена ли мечемъ Св. Петра? Рази, обремени еретиковъ сихъ цѣпями и отлучи ихъ отъ стада Христова; отвергнутые однажды церковью, они будутъ прокляты небесами.
Тише, сестра моя, сказалъ Аббатъ, скромностью надо побѣждать безуміе. Предоставь мнѣ исполнять обязанности мои, я въ первый и можетъ быть въ послѣдній разъ принялъ ихъ на себя.
Достойный собратъ мой, сказалъ Говлегласъ, послѣдуй совѣтамъ святой сестры. Никогда монастырь не можетъ процвѣтать безъ совѣтовъ женщины.
Замолчи, безразсудный, сказалъ отецъ Амвросій, а вы братіи мои....
Нѣтъ, вскричалъ Говлегласъ, до тѣхъ поръ пока не объяснишься со мною, ты не имѣешь права давать наставленій ни одной овцѣ изъ моего стада. Клянусь тебѣ что ни одинъ изъ членовъ моего общества не будетъ внимать Словамъ твоимъ; и потому лучше отнестись ко мнѣ, я согласенъ тебя слушать.
Чтобъ избавиться отъ столь непріятнаго разговора; Аббатъ хотѣлъ узнать сколь далеко простирается еще уваженіе въ жителяхъ владѣній Св. Маріи къ главѣ ихъ церкви; но Говлегласъ не далъ ему выговорить ни слова, онъ подалъ знакъ большою палкою которая, служила ему вмѣсто Епископскаго посоха, и пляски, шумъ, крикъ снова начались.
Теперь, товарищи, сказалъ Говлегласъ, замолкните; посмотримъ, запоетъ ли или побѣжитъ прочь пѣтухъ Кеннакюгерской.
Тишина водворилась въ туже минуту, и Амвросій воспользовался симъ дабы обратиться къ сопернику своему, не находя другаго средства успѣть въ желаніи своемъ. Несчастное созданіе, сказалъ онъ ему, не ужели слабый разумъ твой не можетъ избрать лучшаго занятія, какъ вредить ближнимъ и увеличивать мракъ невѣжества ихъ?
По чести, сказалъ Говлегласъ, между твоею и моею должностью, я вижу мало разницы, или лучше сказать, ни какой нѣтъ.
Несчастный! прервалъ отецъ Амвросій, избери себѣ другой предметъ для посмѣянія, и оставь религію которую уважать и любить обязанъ.
Ты говоришь правду, почтенный братъ мой. Но смѣяться надъ монахами, не значитъ еще смѣяться надъ религіею такъ точно какъ поносить одежду людей, не значитъ поносить самыхъ людей.
А вы, друзья мои; сказалъ Аббатъ окинувъ все собраніе и говоря съ жаромъ заставившимъ на нѣсколько минутъ обратиться къ словамъ его, не ужели потерпите чтобы безумецъ приходилъ ругаться надъ служителями Божіими въ самомъ храмѣ Его? Вы почти всѣ жили подъ кровомъ святыхъ предшественниковъ моихъ, поставленныхъ повелѣвать въ томъ самомъ храмѣ, гдѣ мнѣ суждено терпѣть и мучиться; имъ обязаны вы всѣмъ что имѣете въ жизни сей, и если имѣли иногда нужду въ помощи и утѣшеніи мудрости, то всегда здѣсь находили ихъ. Кто изъ приходящихъ въ монастырь сей, когда либо отвергаемъ былъ? Не молились ли мы за васъ, когда вы предавались забавамъ; не бодрствовали ли, когда сонъ смыкалъ очи ваши?
Это слыхалъ я отъ бабъ Кеннакюгерскихъ, сказалъ Говлегласъ.
Но шутка сія не Имѣла прежняго успѣха, и отецъ Амвросій видя нѣкоторымъ образомъ другое мнѣніе въ слушателяхъ, хотѣлъ имъ воспользоваться.
Думаете ли вы, продолжалъ онъ, что приносите дань благодарности, приходя оскорблять и ругаться надъ старцами коихъ предшественники и они сами кромѣ добра ничего вамъ не дѣлали, которые неимѣютъ теперь другаго желанія, какъ умереть спокойно среди развалинъ прежде бывшаго свѣтильника страны сей, и ежедневно возсылаютъ къ Творцу небесному молитвы о скорѣйшемъ призваній ихъ въ страну лучшую, гдѣ бы не могли они видѣть какъ потухнетъ послѣдняя искра величія церкви ихъ, какъ отечество любезное, но несчастное, окруженное мракомъ новаго ученія, мало по малу сдѣлается жертвою распрей и раздоровъ собственныхъ дѣтей своихъ. Мы невооружали на васъ грома небеснаго за обиды и гоненія понесенныя нами; не имѣя собственности, лишенные пропитанія необходимаго къ поддержанію временнаго существованія нашего, мы все терпѣли, все переносили великодушно, и никогда не хотѣли прибѣгнуть къ ужасному средству; отлучить васъ отъ церкви Господней. Теперь однако просимъ васъ: оставьте насъ спокойно жить и умереть въ семъ храмѣ который намъ принадлежитъ, позвольте въ тишинѣ молить Бога о прощеніи общихъ прегрѣшеній нашихъ, и не возмущайте мирныхъ занятій старцовъ обидами нестерпимыми и поруганіемъ святыни Господней.
Рѣчь сія, столь мало ожиданная, произвела повидимому нѣкоторое дѣйствіе надъ слушателями. Инструменты затихли, пляски прекратились, и наступило общее молчаніе. Многіе изъ дикихъ звѣрей казалось были тронуты; медвѣдь вздыхалъ, и большая лисица утирала слезы хвостомъ своимъ. Драконъ, прежде столь страшный и ужасный, принявъ на себя видъ умиленія сказалъ съ раскаяніемъ: если бы я зналъ что почтенный Аббатъ такъ близко къ сердцу приметъ наши шутки, я ни за что не согласился бы участвовать въ сихъ увеселеніяхъ.
Но Говлегласъ не хотѣлъ оставить Аббата побѣдителемъ.
Что все это значитъ, товарищи мои? вскричалъ онъ; не вы ли назвали меня Аббатомъ сумазбродныхъ? можетъ ли кто нибудь изъ васъ сегодня внимать хотя одному слову здраваго разсудка. Не вы ли полнымъ соборомъ бывшемъ въ кабакѣ Луки Мартына избрали меня своимъ главою? Неуже ли вы хотите меня оставить и отречся отъ своего избранія? надо окончить начатое. Если кто нибудь скажетъ умное слово до окончанія сегодняшняго дня; если я увижу что кто нибудь разсуждаетъ: то въ силу власти мнѣ данной, прикажу его опустить на все время въ прудъ Кеннатогерской.
Непостоянная чернь, по обыкновенію, отвѣчала на сіе новыми восклицаніями; барабаны и волынки снова начали издавать разногласные свои звуки; крикъ дѣтей, мычаніе животныхъ возобновились, самый драконъ забывъ свое раскаяніе, казалось снова расположился преслѣдовать трепещущую Сабу. Однако вѣроятно что Аббатъ который старался въ другой разъ водворить тишину, успѣлъ бы укротить сіе волненіе, если бы Магдалина Гремесъ, не рѣшилась прервать молчанія. Злодѣи, вскричала она голосомъ раздавшимся по всему храму; святотатцы, еретики, тираны, кровопійцы!
Замолчи сестра моя, прошу тебя, приказываю тебѣ, сказалъ отецъ Амвросій; предоставь мнѣ одному исполнять мою обязанность.
Но ничто не могло остановить Магдалины, она продолжала свои ругательства сопровождая ихъ различными угрозами.
Товарищи, сказалъ Говлегласъ, достойная женщина сія не произнесла ни одного путнаго слова, въ слѣдствіе чего и освобождается отъ наказанія законами нашими положеннаго; но хотя она и говорила вздоръ, однако имѣла намѣреніе сказать что нибудь дѣльное, а потому или должна признаться что всѣ слова ея суть слѣдствія разстроеннаго разсудка,или она будетъ отвѣчать за нихъ какъ за самую злую истину. Признавайся же поскорѣе, святая женщина, пилигримка, настоятельница или кто бы ты такая не была если не хочешь познакомиться съ нашимъ прудомъ, ибо ты знаешь что между безумными нѣтъ ни какихъ объясненій, никакихъ оправданій"
Сказавъ сіе, онъ протянулъ руку къ Магдалинѣ чтобы схватить ее, а его товарищи въ томъ ему помогали крича: въ прудъ, въ прудъ ее. Но неожиданный случай помѣшалъ исполненію ихъ предпріятія. Poландъ, который съ негодованіемъ смотрѣлъ на обиды причиняемыя мудрому его Наставнику имѣлъ довольно власти надъ собою дабы подумать, что онъ ничѣмъ полезенъ быть ему не можетъ, и что угрозы его увеличатъ только ярость присутствующихъ. Но когда онъ увидѣлъ недостойные поступки съ Магдалиною -- все благоразуміе его оставило; онъ предался природному своему влеченію, бросился съ кинжаломъ на Говлегласа, и нанесъ ему ударъ, который распростеръ его на полу церкви*
Ужасный вопль о мщеніи раздался со всѣхъ сторонъ. Никто не думалъ о представленіи лица имъ занимаемаго; и все собраніе не имѣя оружія удерживалось нѣсколько минутъ видомъ Роланда и кинжаломъ которымъ грозилъ онъ пронзить перваго ктобы осмѣлился подойти къ нему. Трепещущій Аббатъ видя такое зрѣлище, поднялъ руки къ небу и умолялъ его простить убійство въ храмѣ совершенное. Одна Магдалина казалось торжествовала бывъ свидѣтельницею поступка Роланда, хотя на лицѣ ея выражался также нѣкоторый страхъ который вѣроятно происходилъ отъ опасенія вредныхъ послѣдствій, для ея обожаемаго предмета.
Но ярость толпы, печаль Аббата и торжество Магдалины, были напрасны. Говлегласъ, котораго почитали смертельно раненымъ, всталъ поспѣшно и вскричалъ: чудеса! друзья мои, чудеса какія едвали когда нибудь совершались въ храмѣ Кеннакюгерскомъ; смертельно раненный излѣчился. Теперь, какъ законный Аббатъ вашъ, приказываю вамъ ни кого нетрогать безъ моего на то соизволенія. Вы, волки и медвѣди, возьмите сего юношу, но не дѣлайте ему ни малѣйшаго вреда. Ты же, почтенный собратъ мой, удались съ монахами въ кельи; ибо совѣщаніе наше кончилось какъ обыкновенно всѣ совѣщанія кончаются т. е. каждый остался при своемъ мнѣніи: а если мы будемъ сражаться за наши мнѣнія, то ты, твои монахи, и твоя церковь не слишкомъ будете довольны нами; а потому совѣтую лучше удалиться.
Шумъ возобновился, однако отецъ Амвросій медлилъ еще не зная сопротивляться ли ему, или оставить сіе до временъ болѣе счастливыхъ, Говлегласъ который видѣлъ что происходило въ душѣ его, принявъ на себя сурьезной видъ во все ему не свойственный, сказалъ важно: почтенный отецъ, мы пришли сюда скорѣе по веселиться, чѣмъ причинять зло, мы болѣе лаемъ, нежели кусаемъ, въ особенности же во все не имѣемъ намѣренія лично васъ оскорблять. А потому я и прошу васъ удалиться, пока есть еще время; ибо сокола пущеннаго на добычу трудно остановить бываетъ, и если товарищи мои заберутъ что нибудь себѣ въ голову, то и самому Аббату безумныхъ, нельзя ихъ будетъ удержать.
Монахи собравшись около Аббата просили его согласиться на предложеніе старика. Подобныя празднества, говорили они ему, допущены были твоими предшественниками, и самъ отецъ Николай во времена Ингелрама представлялъ лице дракона.
А мы собираемъ нынѣ плоды сѣмянъ столь не благоразумно посѣянныхъ ими, сказалъ Амвросій. Они позволили людямъ забавляться святынею; мудрено ли что сіи люди теперь стали ее презирать? Но я соглашаюсь на вашу просьбу, братіи мои, удалимся въ наши кельи и будемъ молиться. А тебѣ Магдалина, именемъ власти моей надъ тобою и если для тебя драгоцѣнно спасеніе сего юноши,-- приказываю слѣдовать за нами безпрекословно. Но еще одно слово! что хочешь ты дѣлать съ этимъ молодымъ человѣкомъ, который у тебя въ плѣну? спросилъ онъ строгимъ голосомъ Говлегласа. Или ты не видишь, что на немъ платье жителей замка Авенельскаго? Кто не страшится гнѣва небеснаго, тотъ долженъ по крайней мѣрѣ опасаться мщенія людей.
Не безпокойтесь объ немъ, отвѣчалъ Говлегласъ; я знаю кто онъ таковъ.
Я васъ прошу, сказалъ Аббатъ умоляющимъ голосомъ, простить ему поступокъ, къ которому неумѣренное рвеніе его побудило.
А я вамъ повторяю, чтобы вы объ немъ не безпокоились, отвѣчалъ Говлегласъ; удалитесь лучше со всѣмъ вашимъ женскимъ и мужскимъ причетомъ, если не хотите чтобы женщина сія познакомилась съ нашимъ прудомъ. Что же касается до злопамятства, то, не смотря на круглоту моей фигуры, сказалъ онъ ударяя себя по животу, для него здѣсь мѣста нѣтъ. Все солома, да шерсть; это только и предохранило меня отъ кинжала сего безумца и предохранило лучше всякой брани Миланской.
Въ самомъ дѣлѣ кинжалъ Роланда вошелъ только въ поддѣланный животъ Говлегласа, который и упалъ на землю, единственно отъ сильнаго и во все неожиданнаго удара. успокоенный нѣсколько увѣреніями своихъ товарищей, къ тому же принужденный уступить превосходнѣйшей Силѣ, Аббатъ вышелъ изъ церкви въ сопутствіи монаховъ и Магдалины и оставилъ веселой толпѣ поле сраженія, Она не сопровождала однако уходящихъ монаховъ криками неумѣренной радости, ибо рѣчь Аббата привела однихъ въ стыдъ, другимъ дала почувствовать угрызеніе совѣсти, во всѣхъ же вселила нѣкоторое минутное уваженіе. Глубокое молчаніе царствовало до тѣхъ поръ, пока послѣдній монахъ не вышелъ изъ боковой двери церкви, которая примыкала въ залѣ собранія и вела въ комнаты Аббата; но поученіе Говлегласа снова возстановило веселіе между ними.
Чтоже! товарищи, сказалъ онъ имъ, о чемъ же вы думаете? Отъ чего вижу я столько недовольныхъ лицъ? Не болтанье ли старой колдуньи тому причиною? Если такъ, то непрогнѣвайтесь, вы глупѣе ее. Ей! барабаны, волынки пробудите усыпившихся; мущины танцуйте, женщины пойте, дѣти кричите, лошади прыгайте, змѣи шипите, а вы волки и медвѣди берегите своего плѣнника. Будемъ радоваться и веселиться сегодня, печаль придетъ сама собою завтра; къ чему сія бездѣйственность? жизнь наша такъ кратко временна, что одна минута проведенная въ праздности много значитъ.
Трогательное сіе поученіе произвело желаемое дѣйствіе, умы воспламенились болѣе чѣмъ когда либо, и всякой казалось хотѣлъ оспорить у другаго право дѣлать больше безпорядковъ. Церковь наполнилась дымомъ созженныхъ растеній, совершали пародію церковнаго служенія и пѣли простонародныя пѣсни на голосъ священныхъ гимносъ. Исполнивъ все, что только разстроенное воображеніе могло имъ внушить, они разрушили остатки архитектуры, которые избѣжали рукъ ихъ предшественниковъ; разбили стекла въ окнахъ церковныхъ и не пощадили даже украшеній остававшихся еще на нѣкоторыхъ гробницахъ.
Вкусъ къ разрушенію, равно какъ и ко всему другому увеличивается по мѣрѣ того какъ онъ удовлетворенъ бываетъ, уничтоживъ постепенно одни послѣ другихъ всѣ остатки великолѣпной архитект)/ры, украшавшей церковь сію, многіе изъ недоброжелательныхъ хотѣли разрушить и церковь до основанія. Раззоримъ, вскричали они, раззоримъ старое гнѣздо сихъ хищныхъ враговъ; давно уже приверженцы Папы находятъ здѣсь себѣ убѣжище.
Слова сіи всѣми громогласно были повторяемы, умы послѣдователей Говлегласа разгорячались болѣе и болѣе такъ что почтенный прелатъ не былъ уже въ состояніи управлять своимъ стадомъ. Среди сего безпорядка вооруженный Рыцарь въ сопровожденіи нѣсколькихъ оруженосцевъ вошелъ въ церковь, твердымъ голосомъ усмирилъ веселящихся и велѣлъ имъ выдти въ ту же минуту изъ храма.
Забрало его было поднято, но если бы оно было и опущено то по однимъ перьямъ шлема можно было узнать Сира Алберта Клендининга. Проѣзжая мимо монастыря, онъ услышалъ еще издали необыкновенный шумъ въ церкви Аббатства и страшась за брата своего, поспѣшилъ въ нее войти.
Что все это значитъ? спросилъ онъ строгимъ голосомъ. Не ужели вы Христіане, вѣрные слуги Царя? И вы раззоряете такимъ образомъ храмъ ему принадлежащій?
Всѣ молчали, хотя многимъ казалось удивительно, какъ ревностный протестантъ упрекаетъ ихъ въ томъ что, по ихъ мнѣнію, заслуживаемо особенную похвалу.
Наконецъ драконъ взялся быть всеобщимъ адвокатомъ и объявилъ, изъ отверстія сдѣланнаго въ картонѣ, коимъ онъ былъ обернутъ, что они совершая разрушеніе хотѣли совершенно очистить церковь отъ Папизма.
Не ужели вы думаете, сказалъ Сиръ Албертъ, что насильственныя средства, вами употребленныя менѣе Папизма достойны порицанія, и что Папизмъ даже достигъ каменныхъ сихъ стѣнъ? заботтесь объ изцѣленіи души своей, усмирите гордыню свою, избѣгайте преступленій и повѣрьте мнѣ это будетъ гораздо лучше всякаго желанія очищать церковь, разрушая ее. Знаетели, что теперешніе поступки ваши, суть еще остатки предразсудковъ церкви Римской?
Знаемъ или незнаемъ до этаго никакого нѣтъ вамъ дѣла, вскричалъ драконъ съ видомъ неудовольствія. Развѣ за тѣмъ, пришли вы сюда чтобы давать наставленія? Конечно намъ лучше остаться Католиками, если мы не имѣемъ полной свободы предаваться удовольствіямъ?
Какъ смѣешь ты мнѣ такъ отвѣчать? возразилъ Клендинингъ; и какое находишь ты удовольствіе ползать какъ червякъ по землѣ? Выдь сей часъ изъ картонной оболочки своей или, клянусь честію Рыцаря, я раздавлю тебя, какъ пресмыкающагося, котораго ты представляешь.
Какъ пресмыкающагося! повторилъ обиженный драконъ; хотя ты и Рыцарь, но знай что рожденіе мое ничѣмъ твоего не хуже! Сиръ Албертъ отвѣчалъ на сіе двумя ударами древки копья своего такъ хорошо направленными, что если бы не чешуя покрывавшая дракона, то вѣрно бока мнимаго животнаго почувствовали бы всю силу руки Рыцаря. Онъ сбросилъ съ себя одежду изъ опасенія чтобы Албертъ не вздумалъ повторить ударовъ, и Клендинингъ узналъ въ немъ Дана Говлетирста, одного изъ старыхъ своихъ товарищей долины Клендергской, прежде чѣмъ судьба не поставила его на степень несравненно Еыстую той степени для которой былъ онъ рожденъ.
Данъ взглянулъ на Рыцаря нахмуря брови, и казалось упрекалъ его въ дурномъ обращеніи со стариннымъ своимъ другомъ; Клендинингъ отъ природы добрый и человѣколюбивый, раскаялся въ своемъ поступкѣ.
Жаль мнѣ Данъ, что я тебя ударил4", сказалъ онъ ему, но истинно я тебя неузналъ. Впрочемъ ты самъ отчасти тому виноватъ; однако ты поѣдешь сомною въ замокъ Авенельскій и увидишь хорошоли выдержаны мои соколы.
Хорошоли они выдержаны? вскричалъ Аббатъ сумазбродныхъ. Если они полетятъ не быстрѣе всякой ракеты, то соглашаюсь получить отъ вашей милости, столько же ударовъ сколька вамъ угодно было ему пожаловать.
А ты чудакъ, какъ зашелъ сюда? спросилъ Рыцарь узнавъ его по голосу.
Ложный Аббатъ освободившись отъ поддѣланнаго носа и живота явился предъ господиномъ своимъ въ обыкновенномъ видѣ Адама Вудкола, птичника замка.
Ну, продолжалъ Рыцарь, скажи мнѣ, какъ смѣлъ ты надѣлать столько шума и безпорядка въ домѣ, гдѣ живетъ мой братъ?
Виноватъ, отвѣчалъ Вудколъ но я собственно и пришелъ потому что онъ здѣсь живетъ. Дошло до меня, что ищутъ кого назвать Аббатомъ сумазбродныхъ, а какъ я умѣю пѣть, прыгать, плясать, и къ тому же довольно глупъ чтобы съ честію занять сіе мѣсто, то и подумалъ что назвавшись имъ могу быть въ чемъ нибудь полезенъ вашему брату въ случаѣ если несовершенная тишина будетъ здѣсь соблюдаться.
Ты хитрый плутъ, сказалъ Сиръ Албертъ, и я очень хорошо знаю что ты охотнѣе за деньги и вино пройдешь цѣлую милю, нежели сдѣлаешь одинъ шагъ изъ любви къ моему дому; но пошелъ вонъ. Товарищей своихъ отведи въ кабакъ, и вотъ вамъ нѣсколько денегъ; можете на нихъ выпить. Сегодня позволяется вамъ дурачиться, только чтобы не было безпорядка; завтра же всему конецъ,
Послушный приказаніямъ своего господина, птичникъ собралъ всю свою толпу говоря ей тихо: пойдемте! Пойдемте! Не думайте о Пуританизмѣ добраго Рыцаря, мы весело окончимъ нашъ день у Луки Мартына. Волынки, барабаны впередъ, однако молчать пока не выйдемъ изъ монастыря, а тамъ мы дадимъ себя знать. Вы волки, лисицы, медвѣди, ступайте изъ церкви на заднихъ ногахъ, а вышедъ изъ оной явитесь настоящими звѣрями. Не знаю кой чортъ послалъ его сюда намъ помѣшать. Но тише, друзья мои, не сердите Рыцаря; копье его нѣсколько потяжелѣ пера; бока Дана, я думаю, вамъ то же скажутъ
Почести, сказалъ Данъ, еслибы онъ не былъ старымъ моимъ товарищемъ я бы доказалъ ему что могу съ нимъ справиться.
Потише, мой милый, смотри чтобы онъ тебя не услышалъ. Пожалѣй хотя свои ребра; надобно принимать слегка то что намъ не по злости сдѣлано.
А я такъ иначе думаю, возразилъ Данъ Говлетирстъ, сопротивляясь усиліямъ Вудкола который старался вытащить его изъ церкви.
Въ сію минуту проницательный взоръ Рыцаря примѣтилъ Роланда, находившагося все еще подъ стражею. Какъ! и ты также здѣсь, вскричалъ онъ. Гей! птичникъ, не ужели ты до того дерзокъ, что осмѣлился и пажа госпожи своей, который носитъ ливрею замка привести вмѣстѣ съ своими звѣрями? Развѣ не могъ ты найти для него приличнѣйшаго одѣянія? ты бы лучше сдѣлалъ если бы нарядилъ его обезьяной; ты тѣмъ покрайней мѣрѣ спасъ бы честь моего дома. Подойди ко мнѣ молодой вѣтренникъ.
Вудколъ былъ слишкомъ добръ и снисходителенъ чтобы обратить гнѣвъ господина своего на юношу который во все его не заслуживалъ. Клянусь вамъ, сказалъ онъ, святымъ Мартыномъ Бюмонскимъ....
А что общаго между тобою и Св. Мартыномъ?
Ничего, совершенно ничего. Но увѣряю милость вашу, клянусь вамъ всѣмъ для меня священнымъ.
Поклянись лучше своею глупостью, тогда я скорѣе повѣрю тебѣ.
Если милость ваша запрещаетъ мнѣ говорить, то мой долгъ -- молчать; но я долженъ сказать Самъ что юноша сей не со мною приплелъ и что если вы его здѣсь видите, такъ это потому....
Что онъ самъ охотно принялъ участіе въ вашихъ дурачествахъ? Этому то я и не повѣрю. Подойди ко мнѣ, Роландъ, и скажи позволила ли тебѣ госпожа твоя отлучиться изъ замка, и безчестить мою ливрею сообществомъ съ сими глупцами?
Сиръ Албертъ, отвѣчалъ Роландъ съ твердостью, Лади Авенель позволила, или, лучше сказать, приказала мнѣ и впредь располагать временемъ своимъ по собственному произволу. Противъ желанія моего былъ я свидѣтелемъ всего здѣсь происходившаго, и если ношу еще ливрею замка такъ это потому только что не могъ еще достать себѣ другаго платья.
Я ничего не понимаю, отвѣчалъ Сиръ Албертъ. Объяснись лучше, молодой человѣкъ. Лади Авенель взяла тебя подъ свое покровительство. Не ужели она тебя оставила? и чѣмъ ты могъ заслужить ея не милость?
Менѣе нежели ни чѣмъ, отвѣчалъ Вудколъ; проступкомъ, который не стоитъ даже чтобъ говорить о немъ. Пустой споръ со мною, глупо перетолкованный Милади, былъ причиною того что молодой человѣкъ потерялъ свое мѣсто. Я согласенъ, что я во всемъ былъ виноватъ; но все таки скажу, что мытое мясо давать въ пищу молодымъ соколамъ вредно.
Сиръ Албертъ недовольный таковымъ отвѣтомъ требовалъ удовлетворительнѣйшаго объясненія, и птичникъ разсказалъ ему подробно всю исторію причинившую несчастіе пажа, но такъ выгодно для Роланда, что возбудилъ въ Албертѣ особенное къ себѣ уваженіе.
Я вижу, Адамъ, что у тебя предоброе сердце, сказалъ онъ ему. Судя по твоему разказу, мнѣ кажётся что Лади Авенель поступила довольно строго, ибо я почти не вижу ни какой причины отставить пажа, о которомъ пеклась она столько времени. Впрочемъ можетъ быть вѣтрѣнникъ сей словами своими испортилъ все дѣло; |но какъ бы то ни было, это согласно съ моимъ намѣреніемъ. Ты Вудколъ съ толпою своею можешь удалиться, а ты Роландъ послѣдуй за мною.
Роландъ храня глубокое молчаніе вышелъ съ нимъ черезъ боковую дверь изъ церкви. Рыцарь остался въ первой комнатѣ, и послалъ одного изъ служителей увѣдомить о прибытіи своемъ Едуарда Клендининга, котораго онъ никогда не называлъ именемъ даннымъ ему въ монашескомъ званіи.-- Потомъ отослалъ всѣхъ людей, не мало обрадовавшихся случаю что они могли присоединиться къ толпѣ Вуткола, и остался одинъ съ пажемъ; походивъ не много по комнатѣ, онъ обратился къ Роланду съ слѣдующими словами:
Ты могъ замѣтить, молодой человѣкъ, что я рѣдко обращалъ на тебя вниманіе въ замкѣ Авенельскомъ. Вижу, что слова мои тебѣ не нравятся; но слушай и не перерывай меня; если я не отличалъ тебя, такъ это собственно потому что хотя и видѣлъ въ тебѣ много похвальныхъ качествъ, но въ тоже время замѣчалъ твои пороки, и боялся чтобы похвалы мои ихъ не умножили. Госпожа твоя управляя замкомъ по собственному произволу, на что она имѣетъ полное право, избрала тебя своимъ любимцемъ; обходилась съ тобою какъ съ родственникомъ, а не служителемъ, и если такое отличіе содѣлало тебя нѣсколько гордымъ, самолюбивымъ, то нельзя также не согласиться что ты много успѣлъ во всѣхъ своихъ занятіяхъ, и нерѣдко являлъ доказательства своего благоразумія и великодушія. Давъ тебѣ хорошее воспитаніе несправедливо было бы оставить тебя единственно потому, что ты не могъ предохранить себя отъ пороковъ которымъ невольно подвергался.-- А поэтому я рѣшился удержать тебя пока при себѣ; доставишь тебѣ средства съ честію вступить на поприще свѣта и тѣмъ прославить домъ тебя воспитавшій.
Если съ одной стороны разговоръ Сира Алберта польстилъ нѣсколько самолюбію Роланда, то съ другой показался онъ ему чрезвычайно обиднымъ; однако же совѣсть его ему говорила, что онъ съ благодарностію долженъ принять предложеніе супруга доброй своей покровительницы, а разсудокъ доказывалъ что вступить въ свѣтъ подъ руководствомъ Спра Алберта Клендининга, Рыцаря извѣстнаго своимъ мужествомъ и своею опытностію, гораздо выгоднѣе чѣмъ слѣдовать за старою женщиною, и быть Исполнителемъ ничтожныхъ ея предпріятій; ибо таковыми почиталъ ихъ Роландъ. Однако отвращеніе которое онъ чувствовалъ -- возвратиться въ домъ откуда былъ изгнанъ, заставило его нѣсколько минутъ хранить молчаніе.
Ты кажется въ нерѣшимости, молодой человѣкъ, прервалъ Рыцарь посмотрѣвъ на него съ видомъ удивленія, уже ли ты не соглашается на мое предложеніе? Нужноли повторять тебѣ, что не взирая на оскорбленіе тобою причиненное своей благодѣтельницѣ, она все еще тебя любитъ и вѣрно безъ горести не можетъ вспомнишь о томъ, что дитя ею воспитанное вступаетъ въ свѣтъ не имѣя никого путеводителемъ кромѣ своей неопытности, и притомъ въ такія смутныя времена каковы наши. Благодарность велитъ тебѣ облегчить ея горесть; а благоразуміе искать моего покровительства.
Роландъ почтительно, но съ гордостію отвѣчалъ ему: и признателенъ ко всѣмъ милостямъ которыя мнѣ столь долгое время оказывали въ замкѣ Рыцаря Авенеля, и къ большему Моему удовольствію слышу въ первый разъ, что заслужилъ, и ваше вниманіе. Скажите мнѣ, чѣмъ могу я доказать признательность моей благодѣтельницѣ; я все исполню, даже пожертвую ей своею жизнію.
Это только пустыя слова, молодой человѣкъ, которыя весьма часто ни къ чему не ведутъ. Какую пользу принесешь ты Лади Авенель пожертвовавъ ей своею жизнію? И почему не хочешь ты согласиться на мое предложеніе?
Оставивъ замокъ Авенельскій я нашелъ свою родственницу, одну которую только я и знаю; мнѣ должно узнать отъ нее, согласна ли она оставить меня у васъ или можетъ быть ея старость имѣетъ нужду въ моемъ сопутствіи, въ моей помощи.
Гдѣ же твоя родственница?
Здѣсь въ монастырѣ.
Приведи ее сюда. Ты вѣрно получишь ея согласіе; "Я ручаюсь, что она не отвергнетъ моего предложенія.
Роландъ пошелъ за Магдалиною, а новый Аббатъ вошелъ въ комнату.
Два брата искренно обнялись; они весьма привязаны были другъ къ другу, хотя и рѣдко видались. Дружба ихъ соединяла, однако, во всемъ касавшемся до политики и распрей гражданскихъ, другъ и совѣтникъ Графа Муррая былъ противу пастыря Римско-Католической церкви. Сіе различіе во мнѣніяхъ было можетъ быть одною изъ важнѣйшихъ причинъ рѣдкаго ихъ свиданія, впрочемъ имъ и нельзя было видаться чаще не подавъ основательнаго подозрѣнія друзьямъ своимъ. Послѣ взаимнаго привѣтствія, Сиръ Албертъ Клендинингъ изъявилъ своему брату удовольствіе какое онъ ощущалъ, не давъ привести въ исполненіе бѣснующей толпѣ своего предпріятія, которое клонилось къ разрушенію церкви.
Однакоже Эдуардъ, прибавилъ онъ, всякой кто взглянетъ на одѣяніе твое,по неволѣ подумаетъ что Аббатъ безразсудныхъ въ вашемъ еще монастырѣ.
Къ чему, Албертъ, поносить мою одежду? сказалъ Аббатъ; это духовное орудіе защищаетъ меня также какъ тебя защищаетъ твой шлемъ и мечь.
Согласенъ; но мнѣ кажется что слишкомъ неблагоразумно надѣвать оружіе не умѣя сражаться, и вызывать на бой непріятеля которому мы не въ силахъ сопротивляться -- есть дерзость непростительная.
Объ этомъ нельзя судить прежде битвы, Албертъ, но во всякомъ случаѣ мнѣ кажется что храбрый, даже отчаявшись въ побѣдѣ, долженъ лучше желать погибнуть съ оружіемъ въ рукахъ, чѣмъ сдаться на постыдныхъ условіяхъ. Но оставимъ предметъ въ которомъ согласиться не можемъ, а приди лучше, невзирая на то что ты еретикъ, принять участіе въ нашемъ пиршествѣ -- по случаю моего избранія; не бойся, ревность твоя жаждущая возстановленія первоначальныхъ правилъ церкви не оскорбится при видѣ пышнаго стола въ стѣнахъ монастырскихъ. Прошли уже времена стариннаго друга нашего Аббата Бонифація. Настоятель монастыря Св. Маріи не владѣетъ болѣе лѣсами наполненными птицами, пастбищами покрытыми стадами, лугами обремененными богатыми жатвами; кладовыя его не содержатъ обильныхъ запасовъ масла, вина и другихъ потребностей жизни; и мѣсто казначея содѣлалось пустымъ званіемъ безъ всякой должности. Пища которую мы тебѣ предложимъ, похожа на пищу какую пустынникъ предлагаетъ для утоленія голода заблудившемуся Рыцарю; но несмотря на ея простоту она покажется намъ слишкомъ пріятною, если ты раздѣлишь ее съ нами. Къ тому же вся братія моя хочетъ возблагодарить тебя за покровительство и защиту имъ оказанныя, и за изгнаніе святотатцовъ пришедшихъ оскорблять Бога въ Его храмѣ.
Для меня очень прискорбно, любезный Эдуардъ, что я не могу остаться съ тобою, но мнѣ совсѣмъ не прилично участвовать въ вашемъ пиршествѣ,-- по случаю твоего избранія. Если я когда нибудь и оказываю вамъ мое покровительство, то прилагаю всевозможное стараніе чтобы никто немогъ подозрѣвать меня въ подобномъ дѣлѣ. Власть, которую имѣю надъ моими друзьями, едва ли достаточна чтобы предохранить отъ всѣхъ опасностей человѣка, осмѣлившагося вопреки законовъ и постановленій парламента принять званіе Аббата Св. Маріи.
Не налагай на себя, братъ мой, подобной обязанности; я бы отдалъ все что имѣю дабы видѣть тебя защитникомъ церкви, руководимаго одною справедливостію и истинною къ ней привязанностію; но пока ты будешь ея врагомъ, я не допущу чтобы ты для меня подвергался какой нибудь опасности. Но кто идетъ сюда прервать разговоръ двухъ братьевъ, столь рѣдко наслаждающихся удовольствіемъ быть вмѣстѣ?
Магдалина Гремесъ отворила дверь комнаты, когда Аббатъ произносилъ послѣднія слова.
Что это за женщина? и чего она отъ насъ хочетъ? спросилъ Сиръ Албертъ Клендинингъ, нахмуривъ брови.
Знаете ли вы меня, или нѣтъ, это мало меня безпокоитъ, отвѣчала Магдалина; я пришла сюда по вашему же приказанію, объявить, что я соглашаюсь оставить Роланда въ вашей службѣ. Вотъ и все, болѣе не хочу докучать вамъ моимъ присутствіемъ. Прощайте!
Сказавъ сіе она почтительно поклонилась отцу Амвросію и не обращая болѣе вниманія на Сира Алберта Клендининга, хотѣла выдти!
Кто ты такова? Кто ты такова? вскричалъ Рыцарь; и почему не хочешь отвѣчать на мои вопросы?
Когда я принадлежала міру, происхожденіе мое было не хуже происхожденія многихъ женщинъ; теперь же я Магдалина, бѣдная пилигримка пламенѣющая любовью къ святой церквѣ.
А! Такъ ты Католичка! А мнѣ помнится будто Лади Авенель говорила, что Роландъ происходитъ отъ Протестанской фамиліи.
Отецъ его былъ еретикъ, или лучше сказать онъ не былъ ни Католикъ, ни Протестантъ; я сама нѣсколько разъ присутствовала при отправленіи вашего служенія и языкъ мой произносилъ часто то, что сердце отвергало. Н6 я принуждена была такъ поступать.
Видишь ли, сказалъ Сиръ Албертъ со злобною усмѣшкою своему брату, что мы не безъ причины почитаемъ васъ друзьями лживыхъ людей.
Это во все неосновательно. Церковь Католическая повелѣваетъ быть справедливымъ и всегда руководствоваться истиною! Развѣ ты не замѣчаешь что женщина сія, благодаря вашимъ гоненіямъ, не совсѣмъ въ здравомъ разсудкѣ.
Не смѣю съ тобою спорить, Эдуардъ. Въ наши времена столько несчастій, что ихъ слишкомъ достаточно и для Католиковъ и для Протестантовъ; Шотландія богата ими. Сказать сіе онъ подошелъ къ окну и затрубилъ въ рогъ который висѣлъ у него черезъ плечо.
Какъ, возразилъ Аббатъ, ты хочешь уже ѣхать; мы только нѣсколько минутъ провели вмѣстѣ.
И въ теченіи сихъ-то минутъ мнѣнія наши были различны, отвѣчалъ съ усмѣшкою Сиръ Албертъ. Я ѣду, любезный братъ; мнѣ необходимо должно скорѣе приступить къ дѣлу, и по возможности отклонить пагубныя слѣдствія которыя могутъ произойти отъ твоего неблагоразумнаго и дерзкаго поступка. Магдалина, скажите вашему родственнику что мы сей часъ ѣдемъ. Я не хочу брать его съ собою съ Авенель; тамъ снова можетъ онъ не поладить съ моими людьми, и вспыльчивый его характеръ неперенесетъ ихъ насмѣшекъ; за чѣмъ подвергать его подобному испытанію. Я лучше отправлю его въ Единбургъ съ однимъ изъ моихъ служителей, котораго посылаю туда съ извѣстіемъ о всемъ здѣсь случившемся. Кажется вамъ это нравится? прибавилъ онъ устремивъ проницательные взоры свои на Магдалину Гремесъ.
Да, отвѣчала, она посмотрѣвъ на него съ видомъ равнодушія, я лучше хочу видѣть Роланда сиротою, безъ друзей, безъ помощи, покинутаго всею вселенную, чѣмъ предметомъ презрѣнія служителей замка Авенельскаго.
Не бойтесь ничего, его никто презирать не будетъ.
Это можетъ быть, очень можетъ быть; но я ожидаю сего болѣе отъ его поведенія, чѣмъ отъ вашего покровительства.
Сказавъ сіе, она вышла. Рыцарь нѣсколько минутъ провожалъ ее глазами, потомъ обратясь къ Эдуарду онъ пожелалъ ему всевозможнаго счастія и попросилъ позволенія его оставить. Люди мои, сказалъ онъ, слишкомъ заняты въ кабакѣ, чтобъ могли услышать призывный голосъ моего рога, и я понапрасну буду ихъ дожидаться.
Онъ хотѣлъ уже выдти, но Аббатъ его остановилъ и просилъ подождать еще хотя одну минуту. Сей часъ принесутъ намъ чего нибудь закусить, сказалъ онъ; съѣшь хотя кусокъ нашего хлѣба, и неоставляй такъ скоро дома который долженъ я называть своимъ, пока вѣроломные у меня его не отнимутъ.
И въ тоже время престарѣлый монахъ, исправлявшій должность привратника, ключника и казначея, вошелъ въ комнату, неся хлѣбъ, орѣхи и бутылку в ина. Онъ таки отыскалъ ее, сказалъ Эдуардъ; вѣрно перешарилъ всѣ углы погреба.
Рыцарь наполнилъ маленькой серебрянный стаканъ, плачевный остатокъ богатствъ монастырскихъ, и выпивъ его просилъ Аббата сдѣлать тоже самое, увѣряя что это самое старое и лучшаго сорта Нѣмецкое вино.
Ваша правда, отвѣчалъ казначей; я отыскалъ его въ углу, который престарѣлый отецъ Николай (да успокоитъ Богъ его душу) называлъ угломъ Аббата Ингелрама. Аббатъ воспитывался у Бенедиктинцевъ Вурцбургскихъ, а виноградникъ производящій такое вино, въ недальнемъ разстояніи отъ сего города.
Оно превосходно, почтенный отецъ, отвѣчалъ Рыцарь; а потому я и прошу васъ и брата моего выпить со мною по стакану.
Престарѣлый монахъ бросилъ стыдливый взоръ на своего начальника.
Do veniam, сказалъ Аббатъ, и старикъ взявъ трепещущею рукою сосудъ съ питіемъ отъ котораго давно уже отвыкъ, медленно осушалъ его, желая долѣе насладиться пріятнымъ его вкусомъ и запахомъ; потомъ поставилъ стаканъ на столъ и задумчиво склонилъ свою голову, какъ бы прощаясь на вѣки съ лучшимъ изъ друзей своихъ. Два брата съ улыбкою взглянули другъ на друга; но когда Сиръ Албертъ напомнилъ Аббату что теперь его очередь, то отецъ Амвросій склонивъ также свою голову, сказалъ ему: не такой нынѣ день, братъ мой, чтобы Аббатъ Св. Маріи могъ предаваться чувственнымъ удовольствіямъ, и наполнивъ стаканъ водою, прибавилъ: водою источника Св. Маріи буду я васъ привѣтствовать; желаю вамъ всякаго счастія, въ особенности же чтобы вы познали нѣкогда всю силу своихъ заблужденій.
А тебѣ, любезный Эдуардъ, желаю чтобы ты, при помощи своего разсудка, могъ возложить на себя исполненіе обязанностей несравненно важнѣйшихъ и значительнѣйшихъ, нежели какія наложили на тебя пустое титло которое ты съ такою неосторожностью сегодня принялъ.
Сказавъ сіе, оба брата разстались.
Скоро послышался звукъ трубъ Рыцаря, и Аббатъ взошелъ на высокую башню откуда можно было видѣть какъ всадники въѣзжали на холмъ, находившійся противъ подъемнаго моста Аббатства.-- Тогда какъ онъ наслаждался симъ зрѣлищемъ, Магдалина Гремесъ подошла къ нему.
Ты пришла, сказалъ онъ, взглянуть послѣдній разъ на своего внука. Онъ теперь во власти одного изъ лучшихъ Рыцарей во всей Шотландіи по оружію, но не по вѣрѣ.
Беру васъ въ свидѣтели, Св. отецъ, сказала Магдалина, что ни Роландъ, ни я не просили Рыцаря снова принять сироту въ домъ свой. Небо, соединяющее мудрыхъ по мудрости, злыхъ по злобѣ ихъ, точно поставило его въ такое положеніе, въ которомъ для блага церкви я желала его видѣть.
Сказавъ сіе она вышла изъ башни; а Аббатъ подумавъ нѣсколько о ея словахъ, и увѣренный что они были слѣдствіемъ разстроеннаго ея разсудка, пошелъ въ монастырь праздновать свое избраніе, не пышнымъ торжествомъ, но постомъ и молитвою.
Молодой Роландъ весело слѣдовалъ за Сиромъ Албертомъ Клендинингомъ. Боязнь подвергнуться насмѣшкамъ и презрѣнію жителей замка, если бы онъ туда и возвратился-совершенно въ немъ изчезла. Много произойдетъ перемѣнъ до тѣхъ поръ, пока меня тамъ увидятъ, говорилъ онъ самъ себѣ; шлемъ и кирасъ замѣнятъ прежнее мое одѣяніе. Слишкомъ смѣлъ будетъ тотъ, кто вздумаетъ посмѣяться надъ глупостями пажа, теперь вооруженнаго; къ тому же я надѣюсь что прежде возвращенія моего въ замокъ сдѣлаю что нибудь поважнѣе, и небуду болѣе гоняться за собаками, и лазить на скалы для раззоренія гнѣздъ соколиныхъ. Онъ не могъ однако же не удивиться, когда подумалъ съ какою охотою Магдалина, не смотря на всѣ свои религіозныя мнѣнія, согласилась отпустить его снова на службу дома Авенельскаго; но удивленіе сіе простерлось гораздо далѣе, когда онъ вспомнилъ о радости, которую она изъявила ему при прощаніи.
Небо, говорила она ему, запечатлѣвъ послѣдній поцѣлуй на устахъ его, небо назначаетъ исполнителями своихъ предпріятій тѣхъ изъ нашихъ враговъ, которые почитаютъ себя самыми могущественными и вмѣстѣ самыми мудрыми. Ты, сынъ мой, долженъ быть всегда готовъ по первому призыву своей религіи и отечества; не забывай что всѣ свѣтскіе узы въ сравненіи съ узами которые соединяютъ тебя съ предметами несравненно священнѣйшими, тоже что слабыя нити передъ прочнымъ канатомъ. Черты Катерины Сейтонъ живы ли въ твоей памяти?
Роландъ хотѣлъ отвѣчать что нѣтъ; но онъ до того смутился отъ столь неожиданнаго вопроса, что слова замерли на устахъ его, и Магдалина не дождавшись отвѣта продолжала давать ему наставленія:
Тебѣ не надобно ихъ забывать, сынъ мой; я хочу тебѣ повѣрить нѣчто важное, что ты при первомъ удобномъ случаѣ долженъ тайно ей вручить.
И въ тоже время она отдала Роланду не большой пакетъ, просила его хранить и никому не показывать кромѣ Катерины Сейтонъ; потомъ благословила своего питомца и поручила его покровительству Божію.
Видъ и поступки ея, заключали въ себѣ что-то таинственное; но ни лѣта, ни характера Роланда не позволяли ему вникнуть въ причины, заставлявшія ее дѣйствовать такимъ образомъ. Скоро удовольствіе которое его ожидало во время путешествія, гдѣ все было для него совершенно ново, представилось его воображенію.
Онъ радовался что поѣдетъ въ Единбургъ и будетъ тамъ принятъ не такъ какъ пажъ, но какъ человѣкъ взрослый; но что болѣе еще его восхищало -- это надежда увидѣть Катерину Сейтонъ, прелести и живость которой сдѣлали столь сильное на него впечатлѣніе. Неопытный, но пламенный юноша въ первый разъ вступалъ на скольское поприще свѣтской жизни; сердце его сильно билось отъ одной мысли, что онъ завидитъ блистательное зрѣлище двора воинственнаго о которомъ оруженосцы Сира Алберта Клендининга, по возвращеніи своемъ въ замокъ, расказывали столько чудесъ. Расказы сіи возбуждали удивленіе и соревнованіе во всѣхъ молодыхъ людяхъ, которымъ, такъ какъ и Роланду, станы воинскіе и дворы Царскіе извѣстны были только по одному слуху; ибо они вели жизнь почти монастырскую, заключены будучи въ четырехъ стѣнахъ замка расположеннаго при озерѣ и окруженнаго дикими горами. Обо мнѣ будутъ говорить, подумалъ онъ, если я не щадя своей жизни себя прославлю; и Катерина Сейтонъ вмѣсто того чтобъ издѣваться надъ неловкостію пажа, еще незнакомаго съ обычаями свѣта, броситъ взглядъ ободренія на отличившагося воина. Не доставало еще какой нибудь причины дабы привести его въ высочайшую степень восторга, и онъ отчасти ее имѣлъ сидя на рѣзвомъ и бодромъ конѣ, вмѣсто того чтобы утомительно путешествовать пѣшкомъ, какъ то бывало прежде.
Увлекаемый природною своею живостію, къ чему способствовало такъ много обстоятельствъ, Роландъ сдѣлался гораздо разговорчивѣе; голосъ его нѣсколько разъ раздавался среди шума производимаго лошадьми и оруженосцами, и даже привлекъ на себя вниманіе Рыцаря, который слышалъ съ удовольствіемъ какъ молодой человѣкъ въ веселомъ расположеніи духа шутилъ на щетъ изгнанія своего изъ замка Авенельскаго.
Г. Роландъ, сказалъ одинъ изъ оруженосцевъ, старый конюшій Сира Алберта, мнѣ кажется что тернъ завялъ на шляпѣ вашей.
Да, онъ подернутъ былъ нѣсколько морозами, отвѣчалъ Роландъ, но ты видишь -- зелень его сохранилась.
Это растѣніе дурно цвѣтетъ въ жаркомъ Климатѣ, Г. Роландъ.
Что дѣлать; я постараюсь поддержать его своими лаврами и миртами.
Сказавъ сіе онъ пришпорилъ коня своего и дѣлалъ разныя движенія, желая показать тѣмъ свою ловкость. Сиръ Албертъ смотрѣлъ на него съ нѣкоторымъ меланхолическимъ удовольствіемъ, и походилъ на человѣка который вкусивъ всѣ наслажденія жизни и познавъ тщету ихъ, видитъ юношу исполненнаго пламени и надежды вступающаго въ свѣтъ, и находитъ въ этомъ обильный источникъ счастія и удовольствія для самаго себя.
Между тѣмъ Адамъ Вудколъ освободившись отъ одежды Аббата и надѣвъ собственное платье, состоящее изъ зеленаго камзола, къ которому съ одной стороны привязанъ былъ мѣшокъ, а съ другой охотничій ножъ, въ перчаткѣ закрывавшей до половины лѣвую его руку и въ шляпѣ съ перомъ, догналъ свиту Рыцаря, благодаря быстрому бѣгу своей лошади, и вступилъ въ разговоръ съ Роландомъ.
И такъ, молодой пажъ мой, вы снова подъ вывѣскою терна....
Да, другъ мой, и въ состояніи возвратить тебѣ десять серебряныхъ гроатовъ, которые ты мнѣ далъ.
А не болѣе какъ за часъ передъ симъ хотѣли вы заплатить мнѣ добрымъ ударомъ кинжала. По истинѣ, мнѣ кажется Въ книгѣ судебъ написано что рано или поздно, а мнѣ должно будетъ по короче съ нимъ познакомиться.
И полно, любезный Адамъ, лучше я соглашусь пронзить самаго себя; но скажи какъ мнѣ было узнать тебя въ такой одеждѣ?
Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія нельзя было узнать, отвѣчалъ птичникъ; но я думаю, не выхваляя себя, что Аббатъ безразсудныхъ никогда не игралъ лучше своей роли. Жаль только, что Рыцарь пріѣхалъ прежде чѣмъ окончились наши забавы; я бы вамъ пропѣлъ голосомъ самымъ звонкимъ, самымъ чистымъ тритцать шесть куплетовъ новой моей баллады. Однако же, Г. Роландъ, впередъ не играйте такъ кинжаломъ, ибо если бы не поддѣльный животъ мой, то вѣрно бы понесли меня изъ церкви прямо на кладбище.
Полно, полно, Адамъ, сказалъ Роландъ, объ этомъ говорить; мнѣ не долго остается быть съ тобою, а потому поговоримъ лучше о дѣлѣ. Я не возвращаюсь въ Авенель, а ѣду по приказанію Рыцаря въ Единбургъ.
Потому-то мы и будемъ имѣть довольно времени наговориться дорогою. Вы думали сказать мнѣ новость, нѣтъ лучше послушайте что я вамъ скажу: Рыцарь поручилъ мнѣ проводить васъ до Единбурга.
Тебѣ Адамъ?
Мнѣ, Г. Роландъ, мнѣ, Адаму Вудколу, птичнику замка Авенельскаго. Что нужды даютъ ли мытое мясо или не мытое въ пищу молодымъ соколамъ, такъ ли ихъ учатъ или иначе; а я долженъ ѣхать съ вами въ Единбургъ и представить васъ здраваго и невредимаго Регенту въ Голирудъ.
Какъ, Регенту! вскричалъ Роландъ съ удивленіемъ.
Да, Регенту, Графу Мурраю; и вотъ вамъ моя рука, что если вы прямо не вступите къ нему въ службу, то покрайней мѣрѣ будете, какъ оруженосецъ Рыцаря Авенеля, однимъ изъ его приближенныхъ.
А по какому праву, вскричалъ съ негодованіемъ Роландъ, Рыцарь Авенель можетъ отдать меня на службу другаго? Развѣ онъ властенъ располагать мною....
Потише! потише! сказалъ птичникъ; это такой вопросъ который я никому не совѣтовалъ бы предлагать, развѣ только если гора, озеро, или, что и того еще лучше, границы другаго Государства, будутъ находиться между имъ и ѳеодальнымъ властелиномъ его.
Но я не признаю Сира Алберта ѳеодальнымъ властелиномъ своимъ, я рожденъ на покинутой землѣ, и власть его....
Пожалуста потише, молодой человѣкъ. Подумайте, что заслужить негодованіе Рыцаря совсѣмъ не то что потерять покровительство его супруги. Его палецъ сдѣлаетъ болѣе вреда, чѣмъ ея пощечина; Сиръ Албертъ человѣкъ справедливый, вѣрный, но твердый и жестокій. Помнители вы бѣднаго Капперлава котораго онъ велѣлъ повѣсить на воротахъ за сущую бездѣлицу. Я былъ другомъ Капперлава, и во всемъ околоткѣ не зналъ человѣка честнѣе его, хотя тамъ были люди которые могли служить примѣромъ для всѣхъ пограничныхъ жителей; они считали за безчестіе украсть нѣсколько заблудшихъ овецъ, но въ одинъ разъ уводили до двадцати коровъ и болѣе.... Однако, Рыцарь остановился у моста; подъѣдемте къ нему, онъ намъ отдастъ свои послѣднія приказанія.
Адамъ Вудколъ сказалъ правду. Сиръ Албертъ остановился на дорогѣ ведущей къ мосту, который находился все еще подъ присмотромъ престарѣлаго Петра названнаго мостовымъ сторожемъ, и велѣлъ Роланду и Вудколу къ себѣ подъѣхать.
Ты знаешь, Вудколъ, сказалъ онъ, куда долженъ отвезти этаго молодаго человѣка. А ты, Роландъ, исполняй въ точности всѣ приказанія которыя будутъ тебѣ отдавать. Оставь гордый и непреклонный нравъ свой, будь справедливъ, храбръ, вѣренъ, и ты вознесешься несравненно выше теперешняго своего состоянія. Пока будешь прилично и честно вести себя, всегда можетъ надѣяться на покровительство Рыцаря Авенеля.
Сиръ Албертъ поворотилъ на лѣво и направилъ путь свой къ цѣпи горъ, среди коихъ расположенъ былъ замокъ Авенельскій.-- Птичникъ же, Роландъ Гремесъ и человѣкъ, данный имъ Рыцаремъ въ услуженіе, остались у моста.
Едва только свита Алберта сокрылась отъ ихъ глазъ, наши путешественники, которые должны были направиться къ сѣверу, приближились къ рѣкѣ и Вудколъ громко призывая Петра, приказывалъ ему сей часъ опустить мостъ.
Безъ денегъ я его не опущу, отвѣчалъ Петръ голосомъ дрожащимъ отъ гнѣва и старости; Паписты вы или Протестанты для меня все равно. Папистъ говоритъ мнѣ объ отпущеніи грѣховъ и предлагаетъ Индульгенціи; Протестантъ толкуетъ о свободѣ мнѣній, а никто не скажетъ: Петръ, вотъ тебѣ за твои труды. Мнѣ все это надоѣло, и мостъ мой опускается только для того, кто платитъ чистыми деньгами. Я не разбираю ни Женевы, ни Рима; не нуждаюсь ни въ прощеніяхъ, ни въ проповѣдяхъ; и чистыя деньги, вотъ одинъ пропускъ который мнѣ извѣстенъ.
Старый плутъ, вскричалъ Вудколъ, и ты смѣешь еще говорить; сей часъ опусти мостъ для служителей замка, или; клянусь тебѣ что оружіе за которымъ мы ѣдемъ въ Единбургъ опрокинетъ въ рѣку и тебя и твою башню.
Чтобы чортъ побралъ, проворчалъ со злостію Петръ, эти пушки, ружья и всѣ орудія, которыя злые люди для разрушенія стѣнъ изобрѣли. Благословенно было то время, когда кромѣ стрѣлъ нѣчего было бояться; ими нельзя было нанести вреда ни какимъ строеніямъ, а нынѣ все не то -- и слабый долженъ всегда уступать сильному.
Убѣжденный сею истинною, Петръ опустилъ мостъ и далъ имъ проѣхать; при взглядѣ на сѣдые волосы, покрывавшіе престарѣлое чело Петра, Роландъ хотѣлъ подать. ему въ видѣ милостыни то чего онъ требовалъ за проѣздъ; но Адамъ Вудколъ въ томъ ему воспрепятствовалъ. Ништо ему, сказалъ онъ, пусть онъ узнаетъ каково быть скупымъ,-- Волкъ безъ зубовъ тотъ же щенокъ; нестоитъ обращать на него никакого вниманія, ибо онъ вредить никому не можетъ.
Оставимъ Петра тяжко вздыхать о протекшихъ временахъ и сожалѣть о томъ что но мосту ѣздятъ вооруженные люди? Протестантскіе Рыцари которые силою очищаютъ себѣ путь, вмѣсто мирныхъ пилигримовъ покорныхъ его велѣніямъ, и послѣдуемъ за нашими путешественниками. Они отправились къ сѣверу и Вудколъ, весьма знакомый съ сею страною, предложилъ значительно сократить дорогу проѣхавъ чрезъ малую Клиндергскую долину столь знаменитую многими происшествіями, о коихъ упоминалось въ первой части рукописи Бенедиктинца. {Смот. монастырь томъ I-й.} Надобно думать что Роландъ весьма хорошо ихъ зналъ, а также и всѣ подробности и прибавленія которыми ихъ украсили; ибо въ замкѣ Авенельскомъ, какъ и во всѣхъ большихъ домахъ, частныя дѣла господъ составляли самый пріятный разговоръ для слугъ. Но пока Роландъ разсматривалъ съ удивленіемъ мѣста сіи, бывшія театромъ столь необыкновенныхъ происшествій, Адамъ Вудколъ думалъ только о неудовольствіи которое причинилъ ему Рыцарь Авенель, не давъ ему окончить баллады, и искалъ утѣшенія -- повторяя нѣкоторые куплеты оной. Роландъ долго слушалъ его со вниманіемъ, наконецъ сказалъ ему: по чести, Вудколъ, я знаю что ты никого небоишься, но на твоемъ мѣстѣ я ни за что бы не сталъ пѣть такихъ пѣсенъ въ долинѣ, гдѣ, говорятъ, свершились столь удивительныя проиршествія.
Не говорите мнѣ о привидѣніяхъ, отвѣчалъ Адамъ; я менѣе ихъ боюсь чѣмъ соколъ страшится фазана. Всѣ сіи существа были Паписты, и ихъ не стало съ тѣхъ поръ какъ проповѣдники наши загремѣли новымъ благодѣтельнымъ ученіемъ своимъ. Однако, досадно что вы мнѣ не дали окончить моей баллады; вы бы услышали куплетецъ гдѣ имъ довольно достается. Но такъ какъ вы нечувствительны къ стихамъ моимъ, то я буду пѣть ихъ про себя.
Дѣлай что хочешь, Адамъ, только оставь меня въ покоѣ.
И въ самомъ дѣлѣ Вудколъ, какъ бы воспользовавшись позволеніемъ Роланда, пропѣлъ балладу почти сначала до конца; онъ готовъ былъ повторить ее еще нѣсколько разъ, но Роландъ его остановилъ: въ твоихъ словахъ много пустаго, а потому не лучше ли кончить. Вотъ мы уже выѣзжаемъ изъ долины; да и на дворѣ становится поздо. Поѣдемъ по скорѣе.
Разговоры пресѣклись. Всадники пришпорили коней своихъ; и проведя ночь въ хижинѣ однаго крестьянина, на другой день отправились по дорогѣ ведущей въ Единбургъ.
Вотъ и Эдинбургъ! вскричалъ Роландъ въѣхавъ на высоту холма, съ котораго открывалась огромная столица сія; вотъ то мѣсто о которомъ я столько наслышался въ своемъ младенчествѣ.
Точно это Единбургъ, отвѣчала птичникъ, и невзирая на разстояніе 20 миль вы отсюда можете увидѣть дымныя облака его покрывающія; они нависли надъ стѣнами его, подобно какъ ястребъ виситъ въ воздухѣ надъ стадомъ дикихъ утокъ, Единбургъ есть сердце Шотландіи, и каждое біеніе его съ быстротою переходитъ отъ береговъ Сольвая до самой губы Дукканской. Вонъ, тамъ находится древній замокъ, а далѣе въ право на высотѣ стоитъ Гремильяръ, въ мое время еще мѣстопребываніе радостей и удовольствій.
Не тамъ ли Королева имѣла дворъ свой?
Точно, дворъ ее былъ въ Гремильярѣ, но тогда она была еще Королевою; теперь же не должны вы ее называть симъ именемъ.-- Однако пусть говорятъ что хотятъ, прибавилъ Адамъ понизивъ голосъ, можетъ быть все что говорятъ и правда, но я скажу что и теперь найдется много охотниковъ пролить кровь за Марію Стуартъ, ибо Г. Роландъ, это наипрелестнѣйшее существо, которое когда либо я видѣлъ; и притомъ во всемъ Государствѣ не найдете вы женщины болѣе ее привязанной къ соколамъ. Я присутствовалъ на одной изъ ея охотъ въ Ролинморѣ; охота сія была по случаю заклада который держали Баронъ Ролинъ, человѣкъ весьма опытный по этой части, и Ботвелъ находившійся въ службѣ Королевы. Закладъ состоялъ въ боченкѣ Рейнскаго вина и золотомъ кольцѣ. Никогда птицы не исполняли лучше своего дѣла; но я даже позабылъ и о нихъ, когда увидѣлъ Марію на бѣломъ конѣ бѣжавшемъ съ удивительною легкостію, и когда услышалъ сладостный, пріятный голосъ ея, мѣшавшійся съ криками и свистками къ воодушевленію соколовъ употребляемыми, Придворные не переставали около нее толпиться; каждый изъ нихъ хотѣлъ въ свою очередь заслужить слово или взглядъ Королевы. Рыцари во весь опоръ неслись по горамъ и стремнинамъ, желая показать передъ нею свою ловкость, и никто не думалъ объ опасности которой подвергалась его жизнь; а проницательные взоры прекрасной Королевы.... увы! въ томъ мѣстѣ гдѣ она теперь находится вѣрно не будетъ такой охоты! Пышность и удовольствіе, такъ какъ и все земное,-- непостоянны и скоротечны.
Гдѣ же заключена теперь бѣдная сія Королева? спросилъ Роландъ принимавшій особенное участіе въ судьбѣ женщины, прелести которой сдѣлали столь сильное впечатлѣніе даже на твердое сердце Адама Вудкола.
Гдѣ заключена она? Я слышалъ что въ какомъ то сильно укрѣпленномъ замкѣ на сѣверѣ лежащемъ, впрочемъ вѣрнаго ничего не знаю, ибо почитаю излишнимъ заботиться о томъ чему помочь нельзя.-- Еслибъ она умѣла пользоваться властію когда имѣла ее въ своихъ рукахъ, то дѣла ея были бы въ лучшемъ состояніи. Говорятъ будто Марія должна уступить свою корону, ибо думаютъ что она никогда снова получить ее не можетъ. Нашъ господинъ съ своими друзьями кажется старается поддерживать это мнѣніе; и если Королева еще разъ вступитъ на престолъ, тогда прощай замокъ Авенельскій, развѣ за ранѣе сдѣлаютъ какія нибудь условія.
Королева Марія заключена въ сильно укрѣпленномъ замкѣ, на сѣверѣ своихъ владѣній! вскричалъ Роландъ.
Покрайней мѣрѣ такъ говорятъ, что она заключена въ замкѣ расположенномъ на берегу какой-то рѣки, или лучше сказать морскаго рукава, ибо вода въ ней горька и негодна къ употребленію.
И между ея подданными, вскричалъ съ живостію Роландъ, не найдется ни одинъ готовый пожертвовать собою для освобожденіе законной своей Государыни?
Вопросъ этотъ довольно неостороженъ, Г. Роландъ, и если вы часто будете повторять его, то васъ точно также запрутъ въ какой нибудь замокъ, или, чтобъ не слышать еще разъ подобнаго изрѣченія, лишатъ жизни. Жертвовать собою! Къ чему эта послужитъ когда Муррай во всемъ успѣваетъ, вездѣ дѣйствуетъ? Надобно много переворотовъ, дабы низпровергнуть его. Нѣтъ! тамъ гдѣ она теперь находится, тамъ и должна остаться до тѣхъ поръ пока само небо не освободитъ ее, или Іаковъ не сдѣлается владыкою. Но Муррай слишкомъ знаетъ Марію чтобъ допустить ее снова взойти на престолъ. Не за будьте, что мы ѣдемъ въ Голирудъ; тамъ вы встрѣтите много придворныхъ, они всѣ охотники до новостей; примите отъ меня совѣтъ,-- и вздыхайте про себя, какъ говорятъ Шотландцы. Слушайте мнѣніе каждаго, но своего никому не повѣряйте. Узнавъ что нибудь пріятное не показывайте излишней радости, она опасна. Старый Вингатъ, нашъ пріятель который долго жилъ при дворѣ, говоритъ: если кто нибудь скажетъ вамъ что древній Царь Кулъ воскресъ, спросите только: не ужели это правда? я ничего не зналъ, но ни показывайте вида что это васъ болѣе удивляетъ нежели новость, что Кулъ давно умеръ и схороненъ, Будьте осторожны Роландъ, вы живете по среди людей, а люди также жадны какъ и голодной соколъ которой бросается на добычу. Особенно не сердитесь за каждое слово, ибо легко можетъ случиться что нападете на такого же молодца какъ и вы, и бросите кровь другъ другу не посовѣтовавшись сперва съ докторомъ.
Ты увидишь, мой другъ, что я буду твердъ и благоразуменъ, отвѣчалъ Роландъ. Но что это за церковь, которой развалины такъ близко находятся отъ столицы, или и сюда приходилъ какой нибудь Аббатъ сумазбродныхъ и произвелъ сіе разрушеніе?
Вы все таки свое несете; ну, ни дать, ни взять какъ соколъ дурно обученный который никакъ не можетъ привыкнуть къ свистку своего господина. Вопросъ этотъ должно было сдѣлать тихо, такъ точно какъ я вамъ на него буду отвѣчать: это развалины церкви Фильда, сказалъ птичникъ положивъ таинственно палецъ на губы, и болѣе вы ничего отъ меня не узнаете. Бѣдный Генрихъ Дарнлей! ты походилъ на осла, но у тебя крылья были соколиныя; жаль только что ты улетѣлъ ночью и притомъ никто этаго не зналъ.
Произшествіе сіе было еще такъ памятно для всякаго, что Роландъ съ ужасомъ отвратилъ свои взоры отъ мѣста гдѣ оное произходило; и преступленія, въ которыхъ обвиняли, Королеву, съ такою силою представились воображенію его, что казалось совершенно изгнали изъ сердца его состраданіе къ несчастной Маріи.
Въ. такомъ то расположеніи духа произведенномъ отчасти ужасомъ, отчасти любопытствомъ, Роландъ взиралъ на всѣ сіи мѣста -- свидѣтели страшныхъ событій, слухъ о коихъ пронесся въ самыя отдаленныя страны Шотландіи, подобно тому какъ эхо повторяетъ въ горахъ отголоски грозы вдали свирѣпствующей.
Теперь, думалъ онъ, теперь, или никогда хочу я сдѣлаться человѣкомъ, хочу дѣйствовать въ великихъ событіяхъ о которыхъ даже и простые обитатели хижинъ нашихъ говорятъ съ такимъ живымъ участіемъ. Я узнаю причину отъ чего Рыцарь Авенель такъ гордится передъ прочими сосѣдними Баронами, и какимъ образомъ люди, съ помощію однаго только мужества и благоразумія, могутъ грубое платье простолюдима перемѣнить на блестящую одежду Рыцаря. Говорятъ что во мнѣ во все не видно благоразумія,-- постараюсь замѣнить его храбростію; я хочу быть или человѣкомъ среди людей, или бездыханнымъ трупомъ среди мертвецовъ.
Скоро однако же честолюбивыя предпріятія уступили мѣсто пріятнѣйшимъ мыслямъ; онъ думалъ въ какое время, гдѣ и когда увидитъ Катерину Сейтонъ, и какъ возобновитъ съ нею знакомство свое. Еще мечты сіи наполняли его душу и сердце его желало скорѣйшаго ихъ исполненія, когда онъ увидѣлъ себя въ Единбургѣ. Здѣсь мысль о любви снова изчезла, мѣсто ея заступило чувство удивленія, которое ощущаетъ житель страны дикой и пустынной при первомъ взглядѣ на обширный, многолюдный, красивый городъ.
Главная Единбургская улица почиталась тогда лучшею улицею въ Европѣ. Чрезвычайная вышина зданій, готическая ихъ Архитектура, разнообразіе балюстратовъ украшавшихъ крыши строеній, ширина самой улицы -- все сіе казалось достаточно было- чтобы восхитить взоры всякаго человѣка, а тѣмъ болѣе Роланда, во все не привыкшаго къ такому зрѣлищу. Многолюдство города, которое увеличилось еще прибытіемъ Лордовъ Королевской партіи къ Регенту Мурраю, уподобляло Единбургъ огромному улью пчелъ. Въ лавкахъ во множествѣ разложены были товары, и хотя въ нихъ не замѣтно было особеннаго великолѣпія и роскоши, но Роландъ думалъ видѣть передъ собою богатства всей вселенной; здѣсь разложены были полотна фландрскія, тамъ золотые обои, далѣе разставлены были мебели, различные сервизы, серебряная посуда и другія вещи необходимыя для прихотей людей. Но лавки въ которыхъ продавалось оружіе, болѣе другихъ обратили на себя его вниманіе; онъ съ жадностію смотрѣлъ на сабли и кинжалы Шотландскіе, во множествѣ развѣшенные, и казалось завидовалъ участи того, кто ими владѣетъ. Однимъ словомъ на каждомъ шагу встрѣчалось столько предметовъ достойныхъ удивленія, что Роландъ былъ ими совершенно очарованъ и Адаму Вудколу стоило большаго труда вывести его изъ сего лабиринта.
Толпа народа наполнявшая всѣ улицы служила новымъ предметомъ для удивленія. Онъ видѣлъ знатную даму одѣтую по послѣдней модѣ; лице ея покрыто было шелковою вуалью, передъ нею шелъ лакей который очищалъ ей дорогу, позади же пажъ несъ шлейфъ ея платья, а служанка съ библіею казалось говорила что госпожа ея идетъ прямо въ церковь. По той же дорогѣ шли многіе граждане въ короткихъ фламандскихъ платьяхъ и въ широкихъ панталонахъ и въ камзолахъ съ большими воротниками; мода сія, а также и обыкновеніе носить шляпу съ перомъ, сохранились еще на долгое время у Шотландцевъ. За ними слѣдовалъ служитель олтаря въ полномъ Женевскомъ одѣяніи; онъ важно и со вниманіемъ слушалъ разговоры людей его сопровождавшихъ, которые вѣроятно спрашивали его что онъ сегодня имъ будетъ проповѣдовать. Кромѣ того множество людей всякаго возраста и всякаго званія толпилось на улицахъ.