Де-Пуле Михаил Федорович - Малороссийские эмигранты при Петре Великом

МАЛОРОССІЙСКІЕ ЭМИГРАНТЫ ПРИ ПЕТРѢ ВЕЛИКОМЪ

Наступающее двухсотлѣтіе со дна рожденія великаго преобразователя Россіи невольно возбуждаетъ воспоминаніе о его плодотворной дѣятельности, въ полнотѣ всѣхъ ея частностей,-- о свѣтлыхъ и темныхъ сторонахъ его характера, о его трудахъ и подвигахъ, о его сподвижникахъ, о борьбѣ, которую онъ велъ во имя реформы, и о тѣхъ, кто противъ него ратоборствовалъ. Петръ Великій не только преобразователь Московской Россіи, но и творецъ Россіи новой, спаявшій окончательно Россію Малую съ Великой, Московской. Его борьба съ Карломъ XII-мъ, борьба не за жизнь или смерть реформы, окончилась въ Малороссіи, на поляхъ полтавскихъ; полтавская же битва безповоротно рѣшился вопросъ о сліяніи двухъ русскихъ народностей, сѣверной и южной. И на сѣверѣ, и на югѣ русской земли, въ дѣлѣ реформы, и въ вопросѣ о сліяніи, Петръ имѣлъ множество враговъ,-- но больше, или, по крайней мѣрѣ, болѣе сильныхъ на сѣверѣ, чѣмъ на югѣ. Русскій югъ сталъ рѣшительно за него и присталъ къ свѣжимъ молодымъ силамъ русскаго сѣвера, обезпечивъ, такимъ образомъ, многочисленную партію сѣверныхъ консерваторовъ, непримиримыхъ враговъ реформы. Партія южныхъ консерваторовъ, враговъ сліянія, группировавшаяся вокругъ Мазепы, была немногочисленна и крайне слаба; по этой-то конечно, причинѣ о ней очень мало извѣстно. Въ настоящемъ очеркѣ мы познакомимъ читателя съ одною изъ малороссійскихъ фамилій, противудѣйствовавшихъ, вмѣстѣ съ Мазепою, Петру,-- съ фамиліей Горленокъ, неугасшей и теперь, въ лицѣ мирныхъ землевладѣльцевъ Прилуцкаго уѣзда Полтавской губерніи.

Фамилія Горленокъ принадлежитъ въ древнимъ аристократическимъ фамиліямъ Малороссіи, въ такъ-называемой полковой старшинѣ, т.-е. полковникамъ, занимающимъ первое мѣсто послѣ генеральныхъ старшинъ, изъ которыхъ обыкновенно выбирались гетманы. Особенная извѣстность этой фамиліи начинается съ Лазаря Горленко, бывшаго прилуцкимъ полковникомъ въ гетманство Брюховецкаго. Лазарь Горленко становится извѣстнымъ съ того времени, когда Брюховецкій послалъ его (лѣтомъ 1665-го хода) въ Москву, къ царю Алексѣю Михайловичу, съ извѣстіемъ о разбитіи поляковъ подъ Бѣлою-Церковью, русскими и калмыцкими войсками, высланными противъ нихъ изъ Канева. По смерти гетмана Брюховецкаго, Лазарь является горячимъ приверженцемъ Дорошенка, поборникомъ интересовъ войсковой (т.-е. полковой и генеральной) старшины, которая, естественно, не могла тянуть въ Москвѣ, всегдашней защитницѣ поспольства, простого, чернаго народа; но въ 1675-мъ году, на Переяславской радѣ онъ, вмѣстѣ со всею малороссійскою старшиною, участвуетъ въ избраніи гетмана Самойловича и увѣряетъ въ своей готовности служить великому государю. Такое непостоянство, обычное въ ту пору въ Малороссіи между старшиной, не имѣло, впрочемъ, никакого вліянія на благосостояніе прилуцкаго полковника.

Лазарь Горленко, вмѣстѣ съ своими товарищами, еще при Брюховецкомъ, воспользовался милостями царя, пожаловавшаго всѣхъ полковниковъ, есауловъ, обознаго и судью въ московскіе дворяне, а первымъ, сверхъ того, по селу. "Его царское величество, говорится въ грамотѣ, пожаловалъ Прилуцкаго полковника, Лазаря Горленка, за его многія службы, въ прилуцкомъ полку село Ольшаное, въ которомъ 50 дворовъ крестьянскихъ, со всѣми угодій, опричь казачихъ дворовъ и земель, и два вешняка (мельницы весеннія, работающія въ полую воду). И оному полковнику Горленку тѣмъ селомъ Ольшаномъ, со крестьяне и со всѣми угодій, опричь казачихъ дворовъ и земель, и вешняками, владѣть и доходы съ нихъ надлежащіе имать. Этимъ пожалованнымъ имѣніемъ Лазарь Горленко владѣлъ безспорно до своей смерти, послѣдовавшей въ 1689-мъ году. У Лазаря было четыре сына: Петръ, Степанъ, Дмитрій и неизвѣстный по имени. Старшій, Петръ, женатый два раза, умеръ при жизни отца. У него былъ сынъ Василій, прозванный Паливодой, и дочь, выданная замужъ за Гарнушу, потомъ вдовѣвшая и поступившая въ черницы. Василій Паливода недолго пережилъ дѣда. Степанъ былъ женатъ на панни Гамалѣевой (имя неизвѣстно) и кажется не пѣлъ дѣтей. Третій сынъ, Дмитрій, былъ женатъ на Маріи (?) имѣлъ 6 или 7 дѣтей. Отъ четвертаго (а, можетъ быть, и третьяго) осталось потомство, въ лицѣ сына его Якима. Кромѣ пожалованныхъ имѣній, Лазарь Горленко, въ свое 30-ти-лѣтнее управленіе прилуцкимъ полкомъ, нажилъ большое богатство, состоявшее въ хуторахъ, мельницахъ, лѣсахъ, садахъ и поляхъ. Значительная часть этого имѣнія была роздана имъ на "государство (на обзаведеніе своимъ хозяйствомъ или приданое) дѣтямъ, внукамъ и падчерицѣ; но Петръ, женатый два раза и два раза получившій "вспоможенье на государство", и сынъ его Паливода прокутили доставшіяся имъ части; тѣмъ не менѣе, по смерти Лазаря, имѣніе Горленокъ было одно изъ богатѣйшихъ въ Малороссіи.

Оставшаяся послѣ смерти Лазаря вдова и старшій сынъ Степанъ просили великихъ государей о подтвержденіи правъ на ихъ имѣнія, въ вѣчное владѣніе, жалованною грамотою. "И ихъ царское величество пожаловали, за службы мужа ея, Ефросиніи, Степанова отца, Лазаря Горленко,-- повелѣли имъ вышепомянутымъ селомъ Ольшаномъ и двумя мельницами, вешняками и со всѣми къ нимъ принадлежащими угодьи, которыя въ прежней жалованной грамотѣ написаны, тако-жъ и купленными ихъ грунтами и мельницами, въ уѣздѣ Прилуцкомъ обрѣтающимися со всѣми угодьи, буде спору не будетъ, владѣть и всякіе порядки употреблять. И быть, тому селу и купленнымъ ихъ грунтамъ за ними въ вотчинѣ. А для вѣчнаго владѣнія ей, Афросиніи, и сыну ея Степану, и женѣ его Степановой, и дѣтямъ, и внучатамъ, и правнучатамъ и кто по немъ роду его будетъ, сею ихъ царскаго величества жалованною грамотою утвердить повелѣли". Но Степанъ вскорѣ умеръ; тогда мать его, Евфросинія, сказала меньшому сыну (четвертый, отецъ Якима, вѣроятно, умеръ еще ранѣе) Дмитрію:-- "Сину! старайся ты своими грошми за душу братнюю по монастырямъ сорокоусти поплатити, а я що мѣю въ грошахъ готовими, на тоей мнѣ для души и за душу будетъ потреба, а вгрунти, якіе на небожчика (покойнаго) брата твоего Стефана спадали, по смерти моей некому иншому, тилько тебѣ и дѣтемъ твоимъ мѣютъ бути."

Этому третьему сыну Лазаря Горленка суждено было пріобрѣсти громкую извѣстность, съиграть болѣе важную роль, чѣмъ ту, которую игралъ его отецъ. Дмитрія Горленка мы встрѣчаемъ прилуцкимъ полковникомъ при, Петрѣ І-мъ, во время гетманства Мазепы. Въ званіи наказнаго атамана, онъ находился при царскомъ войскѣ въ Гродно, командуя своимъ и кіевскимъ полками, и одинъ изъ первыхъ началъ возбуждать Мазепу противъ Петра и русскихъ; вмѣстѣ съ генеральнымъ обознымъ Ломиковскимъ и полковниками Миргородскимъ и Лубенскимъ, онъ, послѣ казни Кочубея и Искры, настойчиво требовалъ отъ колеблющагося Мазепы принять сторону Карла XII. Быть можетъ, личное оскорбленіе тогдашнихъ великорусскихъ начальныхъ людей, на что жаловался Горленко гетману, всего же вѣроятнѣе страхъ лишиться своихъ богатствъ, сражаясь съ Петромъ противъ Карла XII-го, торжество котораго тогда не одному Горленкѣ казалось неизбѣжнымъ, а тѣмъ болѣе желательнымъ, что съ нимъ соединялась протекція польскаго короля-претендента, Станислава Лещинскаго, и польскія шляхетскія привилегіи, крѣпко соблазнявшіе тогдашнюю малороссійскую аристократію,-- только эти причины могутъ объяснить нетерпѣливость Горленка поскорѣе соединиться съ шведскимъ королемъ, приближавшимся въ Полтавѣ; вообще можно сказать, что Ломиковскій и Дмитрій Горленко были главными подстрекателями гетмана Мазепы въ измѣнѣ. Кажется, оба Горленка, Лаварь и Дмитрій, были отличными скопидомами и хозяевами, какъ, объ этомъ можно судить по оставшемуся послѣ нихъ имѣнію, о чемъ будетъ рѣчь впереди. Подобно отцу своему Лазарю, Дмитрій Горленко, за вѣрность "своего служенія въ маестату монаршему", былъ пожалованъ въ прилуцкомъ же полку селами Сергѣевною, Бѣлошапвами, Яблуновицею, Ярошонвою и Бечорками; но, кромѣ пожалованныхъ царями помѣстій и вотчинъ, они владѣли и другими имѣніями (грунтами) и значительными денежными капиталами. Съ гетманомъ Мазепой Дмитрій Горленко, какъ видно, постоянно находился въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ.

Въ эпоху измѣны Мазепы и "преславной Полтавской викторіи" фамилію Горленокъ, кромѣ Дмитрія, составляли слѣдующія лица: мать его Евфросинія, сынъ Андрей, женатый на дочери миргородскаго полковника Даніила Апостола, Марьѣ Даниловнѣ, другой сынъ, іеромонахъ Пахомій, и двѣ дочери, Агаѳія, бывшая замужемъ за Бутовичемъ, и Анастасія, монахиня; племянникъ Дмитрія, Акимъ Горленко, и единоутробная сестра его, дочь Евфросиніи отъ перваго брака съ Раковичемъ, также принадлежали въ этой фамиліи. Хотя мать, сестра и племянникъ не раздѣляли воззрѣній Дмитрія, но жена, зять и старшій сынъ Андрей, имѣвшій уже своихъ дѣтей, увлеклись его надеждами.

Дмитрій Горленко, кажется, крѣпко вѣрилъ въ счастливую звѣзду Карла ХІІ-го, потому что не послѣдовалъ примѣру своихъ товарищей, Апостола и компанейскаго полковника Галагана, возвратившихся въ Петру и получившихъ полное прощеніе; примѣръ собственнаго сына, Андрея, вѣроятно, по совѣту тестя его, Апостола, возвратившагося еще до полтавской битвы къ долгу вѣрности, нисколько на него не подѣйствовалъ. До полтавской "баталіи" Петръ Великій весьма благодушно относился къ измѣнившей ему малороссійской старшинѣ и даже соглашался даровать прощеніе главному виновнику, Мазепѣ, противъ котораго былъ сильно раздраженъ, когда этотъ послѣдній, видя спокойствіе Малороссіи и преданность народа царю, рѣшился-было, въ юнцѣ 1708 г., вступить съ нимъ въ сношенія. Еще находясь въ Глуховѣ, въ грамотѣ на имя новаго гетмана, Ивана Скоропадскаго, отъ 7-го ноября 1708-го г., Петръ 1 обѣщалъ полное прощеніе Дмитрію Горленкѣ и его товарищамъ, съ отпущеніемъ ихъ винъ, съ возвращеніемъ имъ прежнихъ ихъ чиновъ и маетностей, ежели только они въ теченіи мѣсяца, т.-е. до 7-го декабря, возвратятся въ войско и явятся въ гетману; въ противномъ же случаѣ велѣно ихъ считать измѣнниками, и "лишить всѣхъ чиновъ и урядовъ при войскѣ нашемъ запорожскомъ, такожъ и маетности ихъ и имѣнія, яко измѣнничье, опредѣляемъ отдавать за службы инымъ вѣрнымъ въ войскѣ нашемъ запорожскомъ, а женъ ихъ и дѣтей брать за караулъ и присылать къ намъ, великому государю, которые сосланы будутъ въ ссылку".

Не воспользовавшись предлагаемой амнистіей, Дмитрій Горленко связалъ свою судьбу съ судьбою Мазепы, съ исходомъ войны Карла ХІІ-го съ Петромъ I-мъ. Но полтавская битва, поразивъ на смерть шляхетскія притязанія малороссійской старшины, разрушила всѣ его надежды, и ему ничего не оставалось болѣе, какъ бѣжать съ своими протекторами сначала въ Молдавію, а потомъ въ Турцію. Онъ былъ свидѣтелемъ смерти Мазепы и комическаго избранія гетманомъ Орлика, на мѣсто котораго, быть можетъ, разсчитывалъ самъ; онъ видѣлъ какъ съ каждымъ днемъ рѣдѣли ряды малороссійскихъ эмигрантовъ, возвращавшихся на родину, но, несмотря на это, вмѣстѣ съ Ломиковскимъ, старался препятствовать заключенію прутскаго мира и потомъ стремился къ его нарушенію. Малороссійскіе эмигранты начали, наконецъ, сноситься съ своими родственниками и возбуждать ихъ противъ Петра; но все это ни къ чему не приводило.

Мы видѣли, что сынъ Андрей его оставилъ; племянника и матери, умершей въ 1713-мъ г., на рукахъ старшей дочери, Раковичъ, совсѣмъ не было. Вѣрными его спутниками въ изгнаніи боли жена, Марія, и зять Бутовичъ. Бантышъ-Каменскій и Маркевичъ увѣряютъ, что жена Дмитрія оставалась дома, а потомъ, вмѣстѣ съ семействами другихъ бѣглецовъ, была отправлена въ 1712-мъ г. въ Москву; но что она была съ мужемъ въ первое время изгнанія, объ этомъ мы имѣемъ положительное свидѣтельство ихъ сына Андрея, оставившаго, какъ мы видѣли, вмѣстѣ съ своею женою, отца и мать и возвратившагося къ войску: онъ прямо говоритъ: "я же, нижайшій, устороживши того измѣника Мазепа хитрости и измѣну, оставилъ ихъ, выше выраженнаго отца моего, зъ маткою и въ прочими свойственними, а самъ только одинъ съ женою, въ той непріятельской стороны, заховуючи истинную къ его и. в. вѣрность, увойшолъ оттоль". Значитъ, при уходѣ Андрея, мать его жила съ отцомъ, и не было никакой причины этому послѣднему отпускать ее отъ себя; напротивъ,-- отпустить было очень опасно, такъ какъ грамота Петра Скоропадскому, цитированная выше, угрожала смертною казнью всѣмъ бѣглецамъ, неявившимся въ 7-му декабря 1708-го г.; кромѣ того, извѣстно, что Мазепа положительно настаивалъ, чтобы его приверженцы брали съ собою женъ. Во всякомъ случаѣ, какъ мы увидимъ ниже, жена Горленка съ 1715-го г.,-- со дня возвращенія его на родину изъ Турціи, и по 1731-й г., когда его выпустили изъ московскаго ареста, жида дома, въ Прилукѣ, а не въ ссылкѣ, откуда ее едва ли бы отпустили. Какъ бы то ни было, но сынъ Дмитрія, Андрей Горленко ушелъ, несомнѣнно, вопреки желанію отца; Андрей, какъ молодой человѣкъ, былъ менѣе виновенъ и, наконецъ, имѣлъ сильную поддержку въ своемъ тестѣ, миргородскомъ полковникѣ Апостолѣ, котораго кажется любилъ самъ Петръ.

Положеніе отца, Дмитрія Горленка, было несравненно хуже: онъ, по всей справедливости могъ считаться главнѣйшимъ измѣнникомъ. Въ числѣ свойственниковъ, Андрей Горленко вѣроятно разумѣлъ сестру свою Агаѳью Бутовичъ съ ея мужемъ и, можетъ быть, кого-нибудь изъ дальнихъ малоизвѣстныхъ родныхъ, но не двоюроднаго своего брата, вышеупомянутаго Акима. Этотъ послѣдній, вмѣстѣ съ теткою, Андрея, Раковичъ, воспользовавшись отсутствіемъ дяди, завладѣлъ большею частію ихъ имѣнія. Старуха Евфросинія, мать Дмитрія, по дряхлости лѣтъ и живя у дочери отъ перваго брака, какъ кажется, неладившей съ Дмитріемъ, немогла возбуждать подозрѣнія, а потому и была оставлена въ покоѣ. Итакъ, отвергая ссылку женщинъ изъ фамиліи Горленокъ, которою однако же могли поплатиться жены другихъ за "прелестныя ухищренія измѣнника Мазепы", ихъ мужей, мы, правда, не знаемъ, подробностей объ ихъ жизни, но несомнѣнно одно, что по возвращеніи мужей своихъ въ Россію онѣ жили на родинѣ, въ Малороссіи, которую жена Дмитрія совсѣмъ не покидала, а жена Андрея оставила уже послѣ, и притомъ вмѣстѣ съ мужемъ. Но мужьямъ, Дмитрію Горленкѣ и его сыну, пришлось плохо.

Вотъ что разсказываетъ Андрей Горленко о своихъ похожденіяхъ: -- "Я, нижайшій, хочай въ неволѣ и по крайней нуждѣ, прінужденъ булъ обрѣтатись при отцѣ и матцѣ своей и свойственникахъ, въ сторонѣ противной его императорскаго величества, однакъ устороживши измѣнника Мазепи хитрость и змѣну, оставя отца и матерь и свойственниковъ, самъ только въ женою въ тоей непріятельской сторони увойшелъ, еще въ масницѣ въ 1709-мъ г., и былъ я тамъ малое время, а не довольное (какъ утверждали его враги). И за возвращеніемъ, когда я прибылъ къ тестю своему, полковнику Миргородскому, въ мѣстечко Жовтву, при бытности тамъ же г-на Андрея Ивановича Ушакова и Дмитрія Ивановича Цепелева, то онъ (тесть) заразъ меня оттоія послалъ до его в. в-ства. И я, немогучи въ пути достигнуть, пріѣхалъ въ Воронежъ и тамъ былъ представленъ предъ лице его величества и пріятъ милостиво, безъ всякаго пороку, и получилъ жалованья сто рублей. И притомъ дано мнѣ отъ свѣтлѣйшаго князя (Меншикова) письмо, по именному указу е. и. в., до гетмана Скоропатскаго".,

Въ этомъ письмѣ, отъ 22 марта 1709-го г., Меншиковъ писалъ слѣдующее: "Которыя ни есть на Украйнѣ отца его (Андрея) и его самого маетности, всѣ отдать ему". Вслѣдствіе этого письма, или приказанія Меншикова, еще до полтавской битвы, именно 29-го мая 1709-го года, гетманъ Скоропадскій издалъ универсалъ, по которому возвращались Андрею отцовскія помѣстья: "хочай (говорится въ универсалѣ) за сообщеніе полковника Прилуцкаго, Дмитрія Горленка къ непріятельской сторонѣ, отдалилисмо маетности его отъ него, однакъ, когда сынъ его, пененнаго полковника, панъ Андрей Горленко, отъ сторони измѣнничой отторгнувшися и оставивши отца своего, навернулся къ своимъ добрамъ, гдѣ, освѣдчивши вѣрность свою, обѣщался и умрети за достоинство монаршее, щире и постоянно застановляючись противно непріятельской сторони; того ради, утверждаемъ ему села и грунти". Села эти и грунты были возвращены, но не на долгое время. Они понадобились гетману Скоропадскому, который на основанія того, что Андрей Горленко былъ человѣкъ "подозрительный", неблагонадежный, отнялъ у него всѣ эти помѣстья, оставивъ ему только одно село Ярошовку. Конечно, вслѣдствіе такой неблагонадежности, молодой Горленко былъ отправленъ имъ въ Москву вмѣстѣ съ женою, гдѣ цѣлыхъ пять лѣтъ онъ содержался подъ арестомъ. Въ какой годъ случился этотъ арестъ, и когда послѣдовало возвращеніе,-- наши источники, фамильныя бумаги Горленокъ, объ этомъ не говорятъ; несомнѣнно одно, что отецъ и сынъ, Дмитрій и Андрей Горленки, одновременно очутились въ изгнаніи, разрушившемъ, какъ увидимъ, ихъ экономическое благосостояніе. По тогдашнему малороссійскому обычаю, Дмитрій Горленко, женивъ сына ("сочетавши въ бракъ малженскій"), кромѣ серебра, движимости, стадъ овецъ и быдла (рогат. скотъ), надѣлилъ его слѣдующими "грунтами": 1) дворъ въ Прилукѣ; 2) хуторъ въ селѣ Ярошовкѣ "съ ставомъ, млиномъ и полемъ"; 3) дуброва подъ Ярошовкою "въ ставкомъ"; 4) млинъ у Журовки, "о трохъ колахъ, на удаю стоячихъ"; 5) тамъ же два лѣса "ниже млиновъ лѣсовъ два"; 6) "лѣсъ пасювскій", выше Радковщины, лежащій надъ Ичанкою; 7) гай "въ бщолами" подъ Ичнею; 8) хуторъ подъ Прилукою, на Липинцахъ, называемый Боярщиной; 9) винокурня, называемая литвиновской, съ 4-мя казанами и садомъ. Кажется, эти отцовскіе грунты, данные Андрею на "господарство" (обзаведеніе своимъ хозяйствомъ), были отняты не всѣ. Андрей съ семьею обыкновенно жилъ въ Прилукѣ, въ выше названномъ дворѣ, на которомъ, конечно, находился домъ.

Бантышъ-Каменскій и Маркевичъ единогласно свидѣтельствуютъ, что долго спустя послѣ прутскаго мира, царскіе послы въ Константинополѣ, Толстой и Шафировъ, почти цѣлый годъ уговаривали малороссійскихъ эмигрантовъ возвратиться на родину, обѣщая имъ прощеніе государя, и что они почти цѣлый годъ колебались. Опасенія и колебанія были несомнѣнно и, притомъ, очень сильныя: одинъ арестъ сына долженъ былъ крѣпко смущать Дмитрія Горленка, который несомнѣнно стосковался по родинѣ, но крѣпко боялся, потому что онъ сталъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, препятствующимъ возвращенію изгнанниковъ; но еще несомнѣннѣе, по свидѣтельству нашихъ источниковъ, что малороссійскіе эмигранты сами просили, и притомъ весьма усердно, о всепрощеніи, объ "амнѣстіи". Что за нихъ были усердными ходатаями царскіе послы въ Турціи, Толстой и Шафировъ, фельдмаршалъ Шереметевъ, кіевскій губернаторъ кн. Д. М. Голицынъ, имъ доброжелательствующіе,-- это нисколько не исключаетъ необходимости, со стороны изгнанниковъ, просьбъ о ходатайствѣ передъ великимъ царемъ. Какъ бы то ни было, но въ "амнистіяхъ", подписанныхъ чрезвычайными и полномочными послами, подканцлеромъ барономъ Петромъ Шафировымъ и тайнымъ совѣтникомъ Петромъ Толстымъ, вотъ что написано въ 1-мъ пунктѣ:-- "Просили бывшіе во время измѣны прелестьми его Мазепы заведенные, полковникъ Прилуцкій Дмитрій Горленко, дабы имъ, такоже и другимъ, исходатайствовать его царскаго величества амнистію и милосердое прощеніе всѣхъ ихъ винъ. Того ради, силою е. ц. в. даннаго имъ имянного указу, объявляютъ не токмо ему, Горленкѣ, по и другимъ (всѣмъ) безъ изъятія: въ какомъ бы кто тяжкомъ преступленіи (ни) обрѣтались, амнистію, т.-е. забвеніе и прощеніе всѣхъ ихъ винъ, и обнадеживаютъ не только безопасными въ животѣ, но и отъ укоризны изъятыми и свободными".

Въ тѣхъ же самыхъ выраженіяхъ писалъ фельдмаршалъ Б. П. Шереметевъ. Вотъ что говорится отъ имени кіевскаго губернатора: "Которые прелестью Мазепы, или обманомъ, какъ г-да полковники, такъ генеральная старшина и прочіе, отъ страны его величества отлучены (понеже ихъ совѣсть и вѣрность возбудили подъ протекцію и покровъ е. в. прійти), просили полковникъ Прилуцкій Дмитрій Горленко, чрезъ г-дъ полномочныхъ министровъ, о своей безопасности. Того ради, онъ (кн. Д. М. Голицынъ) е. в. указомъ увѣряетъ, и христіанскимъ сумнѣніемъ обнадеживаетъ, и пріемлетъ ихъ на сумнѣніе христіанское и на свои руки, чтобъ ихъ ничѣмъ неврежденныхъ сохранить". Таковы были увѣренія и обнадеживанія; но слѣдующее современное извлеченіе изъ письма Шафирова, неизвѣстно къ кому адресованное, должно было крѣпко смутить Дмитрія Горленко, уже начавшаго дѣло о возвращеніи на родину, смирившагося передъ великимъ царемъ, которому было знакомо великодушіе, но не слабость: -- "О полковникѣ бывшемъ Прилуцкомъ Горленкѣ съ его компаніею инако не возмогли у его царскаго величества исходатайствовать, кромѣ того, что изволилъ указать имъ нынѣ жити въ Москвѣ, а не въ Украйнѣ. Но въ томъ ваше сіятельство можете ихъ вѣрно ассекуровать, что оные всесовершенно и весьма отнюдь ни въ чомъ истязаны не будутъ и останутся во здравіяхъ ихъ цѣлы; такожъ и съ Москвы никуда не пошлются, но будутъ имѣть пребываніе въ оной; и ѣхалибъ безъ всякаго сумнительства. И тако, могутъ оные пребываніе свое имѣть свободно. Но что оный Горленко упоминался о маетностяхъ своихъ, чтобы паки ему были возвращены, на то его величество нынѣ не соизволилъ; однакожъ и изъ. оныхъ могутъ впредь на пропитаніе что (нибудь) получить, а нынѣ вдругъ всего сдѣлать не возможно". Письмо это, вѣроятно, было получено передъ самымъ отъѣздомъ изъ Константинополя, а, быть можетъ, даже во время пути на родину, и могло быть передано Шереметевымъ или Голицынымъ.

Какъ бы то ни было, корабли были сожжены, оставаться въ Турціи было не для чего, надѣяться -- не на кого: пришлось утѣшаться мыслью, что, дѣйствительно, "всего вдругъ сдѣлать нельзя" и -- продолжать путь. Были ли въ это время сношенія между отцомъ и сыномъ,-- наши источники не говорятъ; но несомнѣнно были, и старый Горленко могъ утѣшаться тѣмъ, что если ему ничего не даютъ, то обѣщали все отдать, хотя еще и не отдавали, его юному сыну, Андрею. Избавленіе отъ укоризнъ, попрековъ измѣною, прозваніемъ Мазепинцами, Мазепами, не составляло какой-нибудь особой привилегіи для Дмитрія Горленка: мы встрѣчаемся съ такимъ обѣщаніемъ уже въ другой разъ. 11-го марта 1710-го г., Петръ Великій издалъ манифестъ о запрещеніи дѣлать обиды всякаго рода и называть "людей малороссійскаго народа" измp3;нниками. Называли, несомнѣнно, не одни "всякихъ чиновъ великороссійскіе люди", но и малороссійское посольство, простые казаки и крестьяне,-- такъ было глубоко-антинаціонально дѣло Мазепы и его приверженцевъ, проигранное подъ Полтавою.

Въ числѣ пяти человѣкъ эти приверженцы, послѣ шестилѣтняго добровольнаго изгнанія, возвращались на родину. То были: Дмитрій Горленко съ своимъ зятемъ Бутовичемъ, Михаилъ Ломиковскій, Иванъ Максимовичъ, писарь Орлика и канцеляристъ Антоновичъ. Они прибыли домой не позже февраля 1715-го года и разновременно являлись въ Глуховъ, новую резиденцію гетмана (а не въ апрѣлѣ, какъ увѣряетъ Бантышъ-Каменскій и вслѣдъ за нимъ Маркевичъ). Какъ знатнѣйшій изъ эмигрантовъ (Орликъ ушелъ съ Карломъ ХІІ-мъ въ Швецію), Дмитрій Горленко привезъ съ собою войсковую печать и котлы, которые потомъ вручилъ гетману Скоропадскому. Вопреки ошибочному показанію Бантышъ-Каменскаго о немедленномъ отправленіи въ Москву прибывшихъ малорссійскихъ эмигрантовъ, имъ пришлось пробыть дома не менѣе четырехъ мѣсяцевъ, по крайней мѣрѣ главному герою нашего разсказа, которому хотѣлось устроить свои имущественныя дѣла и побывать въ Кіевѣ, помолиться въ св. Кіевопечерской лаврѣ и повидаться съ милымъ своимъ сыномъ Пахоміемъ, смиреннымъ инокомъ этой обители, котораго не касались бури, волновавшія мятежную жизнь отца и брата. Дмитрій Лазаревичъ исполнилъ это желаніе своего сердца и, умиленный, обѣщалъ печерскимъ отцамъ оставить тысячу золотыхъ на поминъ за свою грѣшную душу, что онъ "того же часу писаніемъ моимъ превелѣбнихъ отъ Богу отцевъ печерскихъ обнадежитъ". Скоропадскому, понятно, хотѣлось поскорѣе сбыть съ рукъ безпокойнаго гостя: кромѣ своей оффиціальной обязанности представить его въ Москву, согласно высочайшему повелѣнію, гетманъ, какъ увидимъ, былъ неправъ противъ Горленка въ имущественныхъ дѣлахъ; но тяжкая болѣзнь, горячка, долго удерживала его дома. Устроивая свои имущественныя дѣла, старый Горленко всячески старался оттянуть свой отъѣздъ въ Москву. Сохранились четыре письма къ нему гетмана Сюропадскаго, относящіяся до этой поѣздки, изъ которыхъ одно ли приведемъ въ подлинникѣ:

"Мой ласкавій пріятелю, пане Горленку!

"Повернувшійся въ Прилуки, посиланній до вашей милости капитанъ учинилъ намъ такую реляцію, же в. м. слава Богу, одъ болѣзни горячки получилъ ослабу, тилько на ногу болѣзнуешь, для которой любо въ трудности) в. м. въ мѣстца заразъ рушитися. Однакъ пилно жадаемъ, абы съ в. м. разсуждаючи, умедленное монаршаго Царскаго пресвѣтлаго величества указу исполненіе, не наволѣхъ на себе въ томъ гнѣву и на насъ пороку. И, якъ возможно положивши въ дальшой своего здорова поправъ надежду на Господа Бога, немедленно пріѣзжай къ намъ въ Глуховъ, для поѣзду къ Москвѣ. А мы объявляемъ в. м. же: пановъ Максима Максимовича Ломиковскаго и Антоновича, передомъ сего находящаго 15 числа, виправимъ туда, до Москвы, недожидаючись сюда, въ Глуховъ, прибитія в. м-ина. Притомъ зняимъ ему жь добраго отъ Господа Бога здоровя. Въ Глухова, року 1715 (мѣсяца и числа нѣтъ).

"В. м. зичливій пріятель,
Ивань Скоропадскій, гетманъ войска его царскаго
пресвѣтлаго величества запорожскаго.

Надпись на конвертѣ: "Моему ласковому пріятелеви, пану Димитрію Горленку, знатному товарищеви войскому. Пилно подати".

-- на той сторонѣ, гдѣ гетманская печать: "Повторни о выѣзду къ Москвѣ".

Большія перемѣны нашелъ Дмитрій Горленко на родинѣ, послѣ шестилѣтняго изъ нея отсутствія. Появились великорусскіе помѣщики, "москали", какъ, напримѣръ, Меншиковъ и баронъ Шаферовъ, которому отданы были имѣнія Ломиковскаго. При боку гетманскомъ (а latere) появились царскіе легаты, резиденты, безъ согласія съ которыми гетманъ ничего не могъ дѣлать; полковники потеряли прежнее свое значеніе: власть ихъ въ полку, надъ полковою старшиною, была ограничена во всемъ и подчинена волѣ гетмана, т.-е. царскаго резидента. Словомъ, старый малороссійскій порядокъ, установившійся вѣками и, по окончаніи борьбы съ Польшей за племенное и религіозное существованіе, начинавшій выдѣлять сильную, могущественную аристократію,-- порядокъ, горячимъ приверженцемъ котораго былъ Дмитрій Лазаревичъ Горленко,-- видимо начиналъ распадаться, подъ вліяніемъ новыхъ, московскихъ, правительственныхъ распоряженій, правда, очень нелегкихъ, не рѣдко деспотическихъ, но всегда и вездѣ нивеллирующихъ всякія общественныя неровности, всегда и вездѣ облегчавшихъ соціальное положеніе низшихъ народныхъ массъ.

Но Горленку, какъ и всѣмъ малороссамъ его положенія, эмигрантамъ и оставшимся дома, людямъ умѣреннымъ и выжидающимъ, отъ этого не могло быть легче; невыносимо тяжело было положеніе бывшихъ приверженцевъ Мазепы, которыхъ хотя и не казнили, не пытали, но заточили въ ссылки, и отъ которыхъ отбирали имѣнія. Образовался цѣлый фондъ, такъ-называемыхъ, "измѣнничьихъ" имѣній, который раздавался щедрою рукою и былъ вполнѣ зависимъ отъ гетмана, ибо этотъ послѣдній, теряя политически, выигрывалъ какъ русскій помѣщикъ, вельможа, матеріальное положеніе котораго, благодаря царской милости, улучшалось съ каждымъ годомъ.

Хотя имѣнія Дмитрія Горленка, по царскому приказу, возвращались его сыну; но мы уже видѣли, какъ было исполнено это приказаніе. Царскіе приказы плохо исполнялись тогда, когда дѣло касаюсь наживы, интереса: московскія взятки, соединившись съ хохлацкими, все могли сдѣлать, даже при Петрѣ Великомъ, т.-е. обобрать человѣка до нитки. Судя по разсказу Андрея Горленка, въ 1715-мъ году онъ былъ уже возвращенъ на родину,-- неизвѣстно, впрочемъ, по причинѣ ли своей невинности, разъ признанной, и притомъ самимъ царемъ, или же по просьбѣ отца. Какъ бы то ни было, но, по возвращеніи на родину изгнанниковъ, они увидѣли себя обобранными со всѣхъ сторонъ: часть ихъ имѣній захватили родственники, другую часть приписалъ "къ своему двору" гетманъ, третья -- попала въ категорію "измѣнничьихъ". Гетманъ Скоропадскій, неуступавшій Меншикову въ жадности пріобрѣтенія чужого добра, умышленно поставилъ вопросъ о "маетностяхъ" Горленокъ въ положеніи "описныхъ измѣнничьихъ", на что, какъ мы видѣли, онъ не имѣлъ права. Горленкамъ, при жизни гетмана, при томъ кредитѣ, которымъ онъ пользовался въ это время у правительства, спорить съ гетманомъ было немыслимо. Но Скоропадскому, тѣмъ не менѣе, хотѣлось сбыть съ рукъ такого человѣка, какимъ былъ Дмитрій Лазаревичъ, прошедшій огнь и воды, хотя это желаніе ничѣмъ не обнаруживается въ выше приведенномъ любезномъ письмѣ гетмана.

Лишенный возможности тягаться съ гетманомъ, старшій Горленко хотѣлъ, по крайней мѣрѣ, воспользоваться своимъ кратковременнымъ пребываніемъ на родинѣ для того, чтобы начать процессъ противъ сестры и племянника, какъ мы уже замѣтили, завладѣвшихъ значительною частію его отцовскаго наслѣдства. Раковичъ, по смерти матери, воспользовавшись отсутствіемъ брата и племянника Андрея, въ согласіи съ другимъ племянникомъ, Акимомъ, и подстрекаемая "черницей Гаркушихой" и родственниками Паливодами, завладѣла всѣмъ имѣніемъ Лазаря Горленка, кромѣ, впрочемъ, Ольшанаго и нѣкоторыхъ хуторовъ, которые гетманъ Скоропадскій отдалъ въ 1713-мъ году фельдмаршалу Шереметеву. Старуха Евфросинія, по смерть свою, владѣла безспорно имѣніями мужа, которыя "измѣниичьими" считаться уже никакъ не могли. Но, по смерти матери, Раковичъ вошла съ прошеніемъ въ войсковой генеральный судъ, доказывая, что ея вотчимъ, Лазарь Горленко, женился на ея матери, будучи "худымъ пахолкомъ", и что все имѣніе, которымъ распоряжалась по смерть свою ея мать, было родовымъ ея отца, а потому и должно принадлежать нераздѣльно ей, Раковичъ. Акимъ Горленко основывалъ свои претензіи на томъ, что Лазарь Горленко, отпуская его отца, а своего сына, на хозяйство, ничѣмъ ровно его не надѣлилъ. Генеральный судъ, несмотря на существованіе актовъ, купчихъ крѣпостей, дарственныхъ записей и живыхъ еще свидѣтелей между полчанами прилуцкими, несомнѣнно подъ вліяніемъ гетмана, руководимый заднею мыслію, чтобы наслѣдство Лазаря не досталось "измѣнничой" вѣтви его фамиліи, утвердилъ эти претензіи. Дмитрію Горленкѣ не трудно было доказать несправедливость захвата. Онъ соглашался предоставить все имѣніе сестрѣ Раковичъ, если она представитъ духовное завѣщаніе матери, котораго не было и не могло "быть; онъ доказалъ, что роздалъ 500 золотыхъ "до монастировъ кіевскихъ и иншихъ церквей Божіихъ", по волѣ матери, задушу своего брата Степана, "изъ своихъ власнихъ грошей", и что, сверхъ того, вдовѣ Степановой, также по волѣ матери и изъ своихъ собственныхъ денегъ далъ онъ "въ оправу" (вознаградилъ за часть мужа) такую же сумму; онъ соглашался отказаться отъ части брата Степана, захваченной сестрой и племянникомъ, если эти послѣдніе уплатятъ ему эту тысячу его собственныхъ золотыхъ. Но при этомъ Дмитрій Горленко не отнималъ ни у сёстры, ни у племянника тѣхъ "млиновъ" и "млинковъ", которые дѣйствительно имъ принадлежали, а первой, за то, что она похоронила и номинала мать, подарилъ отъ себя "млинокъ", находящійся подъ самой Прилукой. По этому иску, кажется, состоялось соглашеніе, т.-е. что Раковичъ и Якимъ Горленко отказались отъ неправильно захваченныхъ ими маетностей; по крайней мѣрѣ, этого послѣдняго мы видимъ потомъ въ близкихъ отношеніяхъ съ дядей и двоюроднымъ братомъ, Андреемъ Горленко, чего не могло быть, еслибы продолжалась тяжба. Можно предполагать, что нѣкоторое чувство жалости къ человѣку, такъ много пострадавшему и готовившемуся на новыя страданія, ожидавшія его въ далекой ссылкѣ, склонили его родныхъ къ примиренію. Кажется также, что нѣкоторою частію дѣдовскаго наслѣдства, "дѣдизни", и нѣкоторыми грунтами отца, купленными на его "власніе гроши" и данными ему на "господарство", Андрей Горленко, по возвращеніи на родину, владѣлъ безспорно. По крайней мѣрѣ, старый Горленко, по возвращеніи домой "въ Волощини", какъ онъ выражается, нашелъ сына своего владѣющаго многочисленными грунтами.

Устроивши кое-какъ свои дѣла, старый Горленко, Дмитрій Лазаревичъ, во исполненіе высочайшей воли, долженъ былъ торопиться поѣздкой въ Москву, гдѣ уже находились товарищи его прежняго изгнанія, Бутовичъ, Ломиковскій, Максимовичъ и Антоновичъ. Въ Москвѣ онъ пробылъ безвыѣздно 16 лѣтъ, до воцаренія императрицы Анны, получая изъ казны на свое содержаніе по десяти копѣекъ въ день,-- ничтожную сумму, далеко недостаточную для удовлетворенія его потребностей. Горленко и его товарищи жили въ Москвѣ свободно, вѣроятно на Моросѣйкѣ, и только не могли никуда выѣзжать изъ города.

Какъ фамилія опальная, Горленки, оставшіеся безъ главы семейства, не благоденствуютъ у себя на родинѣ. Андрей служитъ въ родномъ прилуцкомъ полку, но не на видномъ мѣстѣ; кредиторы не платятъ долговъ, свои люди, крестьяне, не слушаются. Прилуцкій полкъ находился уже въ третьихъ рукахъ съ 1708-го года. Тотчасъ же послѣ измѣны Дмитрія Горленка, онъ перешелъ въ команду Ивана Носа, а по смерти этого послѣдняго, имъ начальствовалъ Игнатій Галаганъ. Съ женою этого Носа пришлось вести Андрею споръ изъ-за 70 червонцевъ, должныхъ ея мужемъ; дѣло доходило до гетмана. Нельзя сказать, чтобы Скоропадскій оставался глухъ къ мелкимъ просьбамъ Горленокъ, матери и сына: онъ обращалъ на нихъ вниманіе, какъ это доказываютъ нѣкоторыя его письма къ Галагану и другимъ лицамъ, которымъ онъ поручалъ разсмотрѣніе или исполненіе ихъ просьбъ. Кажется, не Иванъ Ильичъ Скоропадскій, а его супруга, Анастасія Марковна, преслѣдовала Горленокъ: не даромъ объ этой ясновельможной четѣ сложилась такая поговорка -- "Иванъ плахту (юбку), Настя булаву носыть".

Въ послѣдніе годы царствованія Петра Великаго, имя Андрея Горлеики совсѣмъ не упоминается въ военныхъ лѣтописяхъ Малороссіи: но, со вступленіемъ на престолъ императрицы Екатерины I, мы видимъ его въ качествѣ бунчуковаго товарища, вмѣстѣ съ Лизогубымъ и Ограновичемъ, начальникомъ надъ казацкимъ отрядомъ, отправлявшимся въ Гилянскій походъ. По ложному доносу какого-то монаха, Горленко и Лизогубъ бои вытребованы въ Петербургъ; но, оправдавшись, снова отправились въ Персію, гдѣ и прослужили два или три года (но не пять лѣтъ, какъ увѣряютъ малороссійскіе историки) подъ начальствомъ бывшаго Корсунскаго полковника Кандыбы. Служебное возвышеніе Андрея случилось уже по смерти Скоропадскаго (1722). При этомъ недоброжелательномъ къ нему гетманѣ, находясь въ меньшихъ войсковыхъ чинахъ, онъ не сидѣлъ, конечно, дома, и болѣе, чѣмъ кто-нибудь другой, по всей вѣроятности, назначался къ такимъ дѣламъ, какъ устройство крѣпостей и разнаго рода земляныя работы, которыми гнушались малороссійскіе казаки.

Дѣлаясь съ каждымъ годомъ все болѣе царскимъ слугою, вполнѣ зависимъ отъ "резидующихъ у боку его" стольниковъ и генераловъ, гетманъ Скоропадскій, тѣмъ не менѣе, продолжалъ еще, и притомъ широко, пользоваться правомъ раздачи имѣній на всемъ пространствѣ Малороссіи; въ этой странѣ гетманскій универсалъ, въ имущественномъ отношеніи, равнялся жалованной царской грамотѣ, т.-е. могъ надѣлять людей ничего неимущихъ обширными помѣстьями, хотя такіе дары гетманъ могъ дѣлать только "великороссіянамъ", и притомъ только служилымъ, т.-е. извѣстнымъ царю лицамъ. До 1720-го года Скоропадскій сохранилъ полное расположеніе къ себѣ государя: онъ пользовался во время пріѣзда своего въ столицу, такимъ внѣшнимъ почетомъ, который не оказывался никому; Петръ надѣлилъ его (1718) громадными помѣстьями, мѣстечками, селами, хуторами, мельницами, греблями, лѣсами и полями, почти во всѣхъ малороссійскихъ полкахъ за "его вѣрныя и усердныя службы" и "радѣтельные труды" противъ шведовъ, "такожъ и измѣнниковъ". Не ограничиваясь этимъ, Петръ Великій входилъ даже въ совершенно частныя дѣла гетмана, какъ доказываетъ слѣдующая грамота, непосредственно относящаяся до предмета нашего разсказа, въ которой и Настасья Марковна, "носившая булаву", является въ яркомъ свѣтѣ:

"Объявляемъ нашего царскаго величества подданнымъ малороссійскаго народа, духовнаго чина и мірскимъ, а именно: богомольцу нашему, преосвященному Іоасафу Кронавскому, митрополиту Кіевскому и Малыя Россіи, генеральной старшинѣ, полковникомъ и полковой старшинѣ, сотникомъ, атаманомъ и всему поспольству. Прошлаго 1713-го года, декабря въ 8-й день къ намъ, в. г., н. ц. в., писалъ подданный нашъ, войска Запорожскаго обоихъ сторонъ Днѣпра гетманъ, Иванъ Ильичъ Скоропадскій, что жена его Анастасія Марковна положила въ своемъ намѣреніи, съ общаго въ томъ и его, гетманскаго, согласія, дабы, для умноженія хвалы Божіей, монастырь дѣвическій возосоздати и въ немъ благочестиваго житія инокинь, сколько возможно будетъ, населити. Нынѣ къ исполненію того своего намѣренія, изыскавъ къ строенію того монастыря свободное мѣсто, именуемое Харлампіева пустынка, при рѣкѣ Шонцѣ обрѣтающаяся, мельницы и прочія угодья въ той, своею собственною суммою купила, и онъ, гетманъ, по тому жены своей желанію, и для чести и прославленія имени Божія, на сіе тавожде склонился и въ той новосозданной обители за купленные вгрунты и мельницы, какъ и на маетности, во двору его гетманскому принадлежащія, далъ свой универсалъ. И просили насъ, в. г. н. ц. в., онъ гетманъ и жена его, въ нашемъ, ц. в., соизволеніи -- (на) строеніе той обители, на данныя маетности и купленные мельницы и кгрунты, въ подтвержденіи его гетманскаго универсалу, въ нашей, ц. в. грамотѣ. А въ универсалѣ его, подданнаго нашего, гетмана Ивана Ильича Скоропадскаго, данномъ въ Глуховѣ декабря 1-го дня 1713-го году, какой здѣсь въ нашей государственной посольской канцеляріи присланный отъ него Глуховской сотни Андрей Марковъ объявилъ, написано" и т. д.

Далѣе слѣдуетъ въ грамотѣ дословное изложеніе гетманскаго универсала, съ измѣненіемъ только 1-го лица на 3-е. Вотъ содержаніе этого универсала. Монастырь устроивался не только для "прославленія имени Божія", во и для "принесенія безкровной жертвы о многолѣтнемъ здравіи и царствованіи его царскаго пресвѣтлаго величества". Харлампіева пустынка находится въ нѣжинскомъ полку, въ уѣздѣ воронежскомъ (Воронежъ -- мѣстечко), на рѣкѣ Шонцѣ. Настасья Марковна устроила для монастыря двѣ мельницы, винницу, развела садъ, купила на свои деньги лѣсу, земли, сѣнныхъ покосовъ, подарила свой собственный отцовскій хуторъ, называемый Дубочаевскій, "въ полку Прилуцкомъ обрѣзающійся, съ людьми, тамъ же, накупленныхъ кгрунтахъ поселенными, и приселками: Яблуновицемъ, Бѣлошапкою, Дейтановкою, Сергѣевкою {Напечатанныя курсивомъ послѣднія четыре имѣнія принадлежали Д. Л. Горденкѣ.} и двѣ, къ нему належачими". Настасья Марковна пожелала, чтобы мужъ ея, гетманъ, подтвердилъ своимъ универсаломъ не только всѣ эти пожертвованія новосоздаваемой обители, но и селы, принадлежавшія въ это время къ его гетманскому двору, а именно Марчишина Буди и Мутинъ, надъ р. Сеймомъ -- въ Воронежскомъ уѣздѣ и Биринъ -- въ Новгородскомъ, да въ Прилуцкомъ "хуторъ, называемый Бубновщина при степи, съ пахатнымъ полемъ и сѣнокосами, по измѣнникѣ Горленкѣ Это желаніе набожной, мужеподобной Марковны универсалъ подтверждаетъ, прибавляя, въ заключеніи, что самъ гетманъ, "по своему христіанскому къ церквамъ и обителямъ святымъ усердію и возвышенію въ нихъ чести Божіей", отдаетъ монастырю принадлежащія двору его маетности "и хуторъ змѣнника Горленка именуемый Бубновщина". Приведя гетманскій универсалъ въ нѣсколько перефразированномъ изложеніи, царская грамота продолжаетъ:

"И мы, пресвѣтлѣйшій, державнѣйшій, великій государь, царь и великій князь Петръ Алексѣевичъ, всея великія, и малыя и I бѣлыя Россіи самодержецъ, видя оное вашего, ц. в., подданнаго, войска запорожскаго обоихъ сторонъ Днѣпра гетмана, Ивана Ильича Скоропадскаго и жены его, Анастасіи Марковны, прошеніе и желаніе доброе, происходящее въ славѣ и хвалѣ Божіей, построить дѣвичъ монастырь на рѣки Шонцѣ, именуемый Харлампіева пустыня, всемилостивѣйше соизволяемъ, и всѣ вышеименованные села, земли, лѣса, мельницы и всякіе угодья, въ универсалѣ его, нашего подданнаго гетмана, изображенные, къ тому дѣвичему монастырю сею нашею, ц. в., грамотою во вѣчное владѣніе подтверждаемъ и укрѣпляемъ. И видя сію нашу, ц. в., высокую милость, того дѣвичаго монастыря благочестно живущимъ инокинямъ молити всеблагаго Бога о вашемъ, ц. в., и всего нашего высокаго царскаго дому здравіи и благополучномъ состояніи всѣхъ нашихъ государствъ и земель. Данъ въ нашемъ царствующемъ градѣ Санктпитербурхѣ, лѣта отъ Рождества Христа Спасителя, нашего Бога, 1724-мъ году, генваря 25-го дня, нашего царствованія 32-мъ году. Въ подлинной грамотѣ подписано тако: Государственный канцлеръ, графъ Гаврила Головкинъ".

Итакъ, еще за два года до возвращенія старшаго Горленка на родину, почти всѣ его имѣнія были взяты гетманомъ, и, за исключеніемъ одного, хутора Бубновщины, передъ лицемъ самаго правительства стали показываться какъ-бы его собственными, понизившись въ своемъ значеніи изъ селъ въ приселки. Обласкавъ и простивъ Андрея Горленко, Петръ, читая гетманскій универсалъ, естественно, не могъ себѣ представить, чтобы прощенный, которому онъ приказалъ возвратить отцовскія помѣстья, оставался ни причемъ; одно же "измѣнничье" имѣніе, столь благочестно передаваемое монастырю, могло и не обратить на себя вниманіе царя, хотя и неблаговолившаго къ монастырямъ, но принявшаго въ сердцу семейное и, такъ сказать, душевное дѣло Ивана Ильича и Настасьи Марковны.

Но исторія захвата Скоропадскимъ имѣній Горленокъ представляетъ нѣкоторыя любопытныя подробности, обнаруженныя уже по смерти гетмана. Отнявши у Андрея отцовскія помѣстья, гетманъ, взамѣнъ ихъ, далъ ему изъ своихъ "двѣ маетности Лаенки и Калюжинцы; но послѣднее, во время ссылки Андрея въ Москву, отнялъ и отдалъ Гадяцкому полковнику, Гаврилѣ Милорадовичу {Родомъ сербу-черногорцу, оказавшему, вмѣстѣ съ братомъ своимъ Михайломъ, большія услуги Петру въ войнѣ съ Турціей, въ 1711 году. Замѣчательно, что на то село, подаренное прежде Горленкѣ, есть гетманскій универсалъ, данный 2-го сентября 1716 года Милорадовичу, и высочайшая грамота, отъ 7-го іюля 1713 г., подтверждающая этотъ даръ.}. Тутъ же, по близости отцовскихъ, у Андрея Горленка было свое собственное сельцо, Малая Дѣвица; сельцо это было отъ него также отнято и отдано тестю гетмана, Марку, простому казаку, человѣку нигдѣ неслужившему, по смерти котораго оно поступило во владѣніе самой Настасьи Марковны. Братъ этой послѣдней, Иванъ Марковичъ, хотя и былъ "при противной сторонѣ его царскаго величества", но это нисколько не помѣшало ему получить полковое судейство въ прилуцкомъ полку и двѣ маетности, которыми, послѣ его смерти, владѣла его бездѣтная вдова. А зять гетманши (швадеръ) Ксендзеровскій, бывшій при Мазепѣ "за упокоеваго", чѣмъ-то въ родѣ спальника, и возвратившійся уже послѣ полтавской баталіи (значитъ, послѣ Андрея Горленка), также получилъ отъ гетмана одну маетность,-- т.-е., получилъ за частную службу у лица, считавшагося государственнымъ преступникомъ. Но кромѣ названныхъ частей имѣнія Горленокъ, лично принадлежавшихъ Дмитрію и Андрею, измѣннику и "подозрительному", гетманъ Скоропадскій наложилъ свою руку на весьма крупную часть имѣнія Лазаря Горленка, имено на село Ольшаное, съ принадлежащими къ нему всякаго рода угодьями; въ этомъ селѣ было 210 дворовъ, двѣ мельницы, пруды, лѣсъ и вокругъ обширныя земли. Село это, по смерти Евфросиніи, въ 1713-мъ году, Скоропадскій отдалъ фельдмаршалу Шереметеву, по смерти котораго оно перешло къ его наслѣдникамъ. Кромѣ Ольшанаго, былъ еще у Лазаря хуторъ Колтуновскій, съ принадлежавшимъ ему большимъ лѣсомъ, называемымъ Костенсцкимъ; этотъ хуторъ и лѣсъ Скоропадскій отдалъ Харлампіевой пустынѣ, иначе называемой Гамалѣевскимъ монастыремъ. Итакъ, кромѣ одного имѣнія Дмитрія Горленка, отчужденнаго гетманскимъ универсаломъ, именно Калюжинцовъ, отданныхъ Гаврилу Милорадовичу, остальныя взяты у нихъ насильственно, безъ вѣдома государя.

Живя въ Москвѣ, Дмитрій Горленко былъ свидѣтелемъ, хотя и заочнымъ, великихъ перемѣнъ, происходившихъ на его родинѣ; живя въ незнакомомъ городѣ, въ чуждой ему средѣ, онъ долженъ былъ тѣмъ болѣе чувствовать себя отшельникомъ, жильцомъ другого, вымирающаго міра: такъ все измѣнялось въ Малороссіи, такъ "преславная полтавская викторія" верхъ дномъ, перевертывала старый порядокъ этой страны, который долженъ былъ теперь слагаться по другому типу. Въ 1718-мъ году гетманъ Скоропадскій долженъ былъ отдать дочь свою Ульяну замужъ за "москаля", П. П. Толстаго, сына царскаго любимца, и -- этотъ "москаль" получаетъ Нѣжинскій полкъ. Въ 1720-мъ году, ясновельможный гетманъ, какъ школьникъ, получаетъ строгій выговоръ за то, что не умѣетъ управлять своей собственной канцеляріей, не умѣетъ управлять людьми,-- и вотъ является необходимость приставить къ нему не одного дядьку, а многихъ. Учреждается сначала войсковая канцелярія, почти независимая отъ гетмана, подъ предсѣдательствомъ генеральнаго писаря; въ слѣдующемъ (1721-мъ) году основывается судебная канцелярія, водъ предсѣдательствомъ генеральнаго судьи; въ малороссійскіе города посылаются комендантами офицеры; потомки "лыцарей", дѣйствительно славныхъ, доблестно бившихся за независимость южной Россіи, малороссійскіе казаки посылаются теперь на унизительныя работы, какъ построеніе кіевской крѣпости и прорытіе Ладожскаго и Волго-Донского канала, гдѣ они гибнутъ тысячами. Наконецъ, въ слѣдующемъ году (1722-мъ) учреждается малороссійская коллегія, состоящая изъ 7 лицъ, т. е. упраздняется всякое реальное значеніе гетмана, и Малороссія берется изъ вѣдѣнія Иностранной Коллегіи и подчиняется сенату, т.-е. приравнивается къ обыкновенной провинціи новосозданной имперіи. При всемъ этомъ, при этихъ коренныхъ измѣненіяхъ, старымъ, гетманскимъ договорамъ придается лишь археологическое значеніе или толкованіе, благопріятствующее задуманнымъ перемѣнамъ. По смерти Скоропадскаго, до вступленія на престолъ императора Петра II, ничего не измѣняется въ этомъ новомъ порядкѣ: онъ развивается прогрессивно, вытѣсняя старую жизнь, прежнія казацкія "вольности" и попытка ихъ возстановленія не какимъ-нибудь подпольнымъ, а совершенно законнымъ путемъ, въ формѣ всеподданнѣйшей просьбы, оканчивается самымъ плачевнымъ образомъ, какъ это обнаружилось на примѣрѣ Полуботка, умершаго въ Петропавловской крѣпости.

Учреждая Малороссійскую Коллегію, Петръ Великій мотивировалъ это учрежденіе прежде, всего соболѣзнованіемъ къ своимъ подданнымъ, малороссійскому народу, желая, чтобы "каждому, по ихъ дѣламъ, во всемъ судъ былъ праведной и безпродолжительный". Въ инструкціи, данной бригадиру Вельяминову, предсѣдателю этой коллегіи, императоръ говоритъ, что въ генеральныхъ малороссійскихъ судахъ "чинятца, ради взятковъ и великихъ накладовъ, многія неправды, отчего бѣдные казаки и съ правдою обвинены бываютъ"; что полковники грабятъ какъ казаковъ, такъ и посполитыхъ, отнимая у нихъ грунты, лѣса, мельницы, удручая ихъ работами на себя и принуждая ихъ идти къ себѣ въ подданство. Еще рѣзче выражается манифестъ императрицы Екатерины I, отъ 8-го февраля 1725-го года, о положеніи суда и администраціи въ Малороссіи (Полн. Собр. Зак., т. VII, No 4651, стр. 414 -- 417). Въ этомъ манифестѣ, освобождавшемъ изъ крѣпостного заключенія товарищей Полуботка, домогавшихся возвращенія старины, императрица разсказываетъ о причинахъ, заставшихъ ея предшественника учредить малороссійскою коллегію. "Генеральная старшина, полковники и прочіе чинятъ малороссійскому народу подлому (простому) тяжкія обиды, поборами, работами, въ неправыхъ судахъ долговременною волокитою, и что неудовольствуясь такими тягостями, подлому народу чинимыми, дерзали и самыхъ резстровыхъ казаковъ похищать себѣ въ пахатныхъ мужиковъ, раздавая имъ вино и прочія домовныя вещи, а съ нихъ за то сбирая цѣну по своему произволу". Но, несмотря на вмѣшательство коллегія въ судебную часть, продолжаетъ манифестъ, генеральная старшина и нѣкоторые полковники, "не простая отъ прежняго своего обыклаго сквернаго лакомства", посылали отъ себя универсалы, "повелѣвая полковой старшинѣ малороссійскій подлый народъ", ежели онъ сдѣлаетъ что-нибудь противное своимъ владѣльцамъ, "тѣхъ вязать и въ тюрьмы брать и нещадно публично карать". Къ числу такихъ "лакомокъ", по словамъ манифеста, принадлежалъ Полуботокь и его товарищи (Чернышъ и Савичъ), конечною цѣлію которыхъ было собственное обогащеніе, основанное на обидахъ и разореніи "подлаго" малороссійскаго народа. Само собою разумѣется, что въ этихъ словахъ слышится пристрастный, обвиняющій голосъ, голосъ одной стороны. противъ которой являлись жалобы не менѣе справедливыя на нарушеніе старыхъ вольностей, на административный произволъ, на московскія взятки и волокиту, на такихъ грубыхъ правителей, какимъ былъ Вельяминовъ, и пр. Въ глазахъ однихъ, такіе люди, какъ Полуботовъ, выставляются героями, а съ другой точки зрѣнія, эти же люди являются лишь себялюбцами, притѣснителями народа.

Какъ бы то ни было, но Дмитрію Горленкѣ, проживавшему въ Москвѣ, приходилось много не только видѣть, но и слышать: вмѣсто старыхъ "лыцарскихъ", шляхетскихъ вольностей, заговорили о бѣдныхъ казакахъ, о подломъ народѣ, о крестьянахъ. Прежде этого не приходилось слышать... Казацкія вольности погибали, а народная громада, прежде столь чуткая, хоть бы шевельнулась, видя крушеніе старыхъ порядковъ! Не легко было жить старому человѣку; по судьба приготовила ему нѣкоторое утѣшеніе. Съ паденіемъ Меншикова, смотрѣвшаго на Малороссію глазами Петра, хотя никогда не забывавшаго о собственномъ карманѣ, обнаруживается рѣзкій поворотъ къ старому: уничтожается малороссійская коллегія, Малороссія попрежнему передается въ вѣдѣніе Иностранной Коллегіи и дозволяется избраніе гетмана. Въ сентябрѣ 1727-го года, въ Глуховѣ, былъ избранъ вольными голосами гетманомъ всей Малороссіи престарѣлый, почти 70-ти-лѣтній миргородскій полковникъ Даніилъ Апостолъ, тесть Андрея Горленка, отецъ его жены Марьи Даниловны; другая дочь Апостола была за Василіемъ Кочубеемъ, сыномъ пострадавшаго за Мазепу. Но при "боку" новаго гетмана, въ качествѣ его совѣтника и управителя имѣніями, отобранными въ казну, по Петровскому примѣру, опредѣлили резидентомъ тайнаго совѣтника Ѳ. В. Наумова. Ближайшіе родные гетмана, конечно, прежде всего должны были повыситься: братъ его Павелъ сталъ миргородскимъ полковникомъ, зять Кочубей -- полтавскимъ, зять, Андреи Горленко,-- бунчуковымъ товарищемъ, должность въ родѣ адъютантской, т.-е. состояніе при особѣ гетмана для исполненія разныхъ его порученій.

Тотчасъ же по возвышеніи тестя, Андрей Горленко началъ процессъ съ Настасьей Марковной Скоронадской, еще здравствовавшей и состоявшей ктиторшей Харламніевскаго или Гамалѣевскаго монастыря. Просьбы писались на имя тайнаго совѣтника Наумова, и въ нихъ противозаконное отобраніе имѣній приписывалось единственно "гоненію и злобству" панни Скоропадской. Новый гетманъ, естественно, не могъ оставаться хладнокровнымъ къ этому дѣлу.

Настасья Марковна встрѣтила искъ Андрея слѣдующими опроверженіями: 1) что имѣнія Горленокъ, какъ "измѣнничьи", по высочайшему указу, остались въ полной диспозиціи ея мужа-гетмана, что часть ихъ онъ роздалъ многимъ великороссѣ высокимъ персонамъ и малороссійскимъ, за изъ вѣрныя службы, тотчасъ же послѣ измѣны Мазепы, а остальныя оставилъ при своемъ домѣ; 2) что Андрей Горленко привезъ изъ Воронежа не царскій указъ, а "инстальціальное письмо свѣтлѣйшаго князя, т.-с. прошеніе", вслѣдствіе котораго покойный гетманъ, "изъ одной своей милости", а не по приказанію, отдалъ ему всѣ пять селъ на время, "понеже ему тогда въ домашними своими не было гдѣ дѣтися"; 3) что потомъ, на основаніи новаго высочайшаго указа, запрещавшаго владѣть маетностями всѣмъ "подозрительнымъ" людямъ, гетманъ Скоропадскій, ея мужъ, считая безспорно таковымъ Андрея, поспѣшилъ отобрать отъ него 4 села, "а ему, Андрею Горленку, милосердствуя, для пропитанія", оставилъ во владѣніе село Ярошовку; 4) разсказываетъ уже извѣстное намъ приписаніе Вечорокъ, Бѣлошапокъ, Сергѣевки и Яблуновицы въ Гамалѣевскому монастырю; 5) что въ 1722-мъ году, по высочайшему указу, объявленному правительствующимъ сенатомъ, велѣно было отдать село Вечорки, въ числѣ другихъ измѣнничьихъ, генералу фонъ-Вейсбаху, командовавшему войсками, расположенными въ Малороссіи, которымъ онъ и завладѣлъ; 6) что въ 1725-мъ году, вслѣдствіе прошенія Настасьи Марковны, Вечорки, по-Высочайшему повелѣнію императрицы Екатерины, были отобраны отъ Вейсбаха и возвращены, по прежнему, монастырю; 7) что Вечорки, умозаключаетъ бывшая гетманша, не могли бы быть отданы фонъ-Вейсбаху, еслибы это село не было "измѣнничьимъ", а возвращеніе его монастырю служитъ очевиднѣйшимъ доказательствомъ правильности и законности распоряженій гетмана Скоропадскаго, по отношенію къ имѣніямъ истца. "Тими вишепрописанпими селами, говоритъ мужеподобная гетманша ("вдовствующая гетмановая",-- какъ она подписалась), я не владѣю, но только опіе, яко ктиторка и создательница того монастыря, въ своемъ имѣю надзиравіи, а въ тихъ онихъ селъ приходомъ якъ старицъ пищами, одеждами и протчіими ихъ нуждами снабдѣваю; такъ оставшійся по мужу моемъ недоконченный помянутій монастырь, такожь и церковь каменную, неоконченную, по его завѣту, кончу и въ совершенство привожу; ибо онъ, покойный сожитель мой, въ Харлампіевскомъ монастырѣ положилъ бренное свое тѣло".

Этотъ процессъ окончился полнымъ торжествомъ Андрея Горленки: гетманъ Апостолъ отобралъ отъ монастыря не только спорныя имѣнія, но и Марчишину Буду, Мутинъ и др., принадлежавшія Скоропадскому, и приписалъ ихъ къ своему дому. По смерти Апостола, отобранныя, собственно Скоропадскія, имѣнія монастырю не возвращались до 1741-го года, до времени прошенія Гамалѣевскаго архимандрита о помощи у цесаревны Еікаветы. Не знаемъ, были ли въ числѣ этихъ невозвращеняіи села, оспариваемыя Андреемъ Горленкой; знаемъ только, что въ числѣ оставшихся помѣстій, по смерти его отца, четырехъ, не разъ упоминаемыхъ, селъ не было, хотя онѣ и могли числиться за его сыномъ, Андреемъ. Но съ другой стороны намъ извѣстно, что даже третье поколѣніе Горленокъ, дѣти Андрея, не перестаютъ хлопотать о возвращеніи своихъ вотчинъ, напр., Ольшанаго, а извѣстная набожность Елизаветы Петровны заставляетъ предполагать, что просьба Гамалѣевскаго архимандрита едва ли могла быть оставлена ею безъ вниманія, тѣмъ болѣе по вступленіи ея на престолъ.

Конечно, нѣтъ надобности распространяться объ отношеніяхъ гетмана Апостола къ своему зятю, но слѣдующее его письмо, тѣмъ не менѣе, не лишено интереса въ нравоописательномъ отношеніи:

"Милій нашъ сынъ, пане Андрей Горленко!

"Въ писмѣ своемъ, отъ 30-го іюня къ намъ писанномъ, просишь, ваша милость, дабы мы папа Чуйкевича, бунчуковаго товарища, послали въ Прилуку, для учиненія розиску о деньгахъ отца вашего на прилучанахъ за селѣтру, ними жь растраченную, зависаючихъ. Пре то объявляемъ, ижь пана Чуйкевича послать нинѣ на розискъ не можемъ; понеже онъ, по указу нашему, въ дѣла занятъ, а панове бунчуковіе такожь до походу приготовляются. И того ради, мѣешь, в. м., зъ онимъ розискомъ дождать. А Гроту, лѣкарю, по требованію в. м., якъ скоро пріѣдетъ въ Воронежа, поѣхать до васъ прикажемъ. Въ Глухова, іюля 11-го 1729-го року.

"В. м-ти зичливій отецъ,
его императорскаго величества войска запорожскаго
обоихъ сторонъ Днѣпра гетманъ
Данило Апостолъ."

Надпись на конвертѣ: "Милому синовѣ нашому, пану Андрею, Горленку, бунчукову товарищевѣ".

Насталъ конецъ и страданіямъ Дмитрія Лазаревича: съ восшествіемъ на престолъ императрицы Анны, знаменитый изгнанникъ получилъ свободу и дозволеніе возвратиться на родину, куда онъ прибылъ, кажется, одинъ, ибо въ слѣдующемъ году дочь свою, Агаѳью Дмитріевну Бутовичъ, онъ называетъ уже вдовою. Древнимъ старикомъ вернулся Горленко на давно покинутую родину. Во время 16-ти-лѣтняго его отсутствія, жена его, которую онъ называетъ въ своемъ завѣщаніи "Маріею Голубовнок", жила себѣ хуторянкой, одна съ своими дочерями-дѣвицами въ хуторѣ Чернявщинѣ, при которомъ находился лѣсъ ("гай") и сады; Андрей Дмитріевичъ жилъ съ своей семьею особо, на своихъ грунтахъ. Кромѣ этого хутора, она владѣла слѣдующими грунтами: 1) "отеческимъ "хуторомъ Бѣлявщиной; 2) млиномъ Ворониковскимъ, у прилуцкой гребли, о трехъ колахъ; 3) другимъ млиномъ Полонскимъ, на удаю, о трехъ же колахъ; 4) лѣсомъ близъ Полоновъ; 5) гаемъ въ селѣ Петровкѣ; 6) дѣдомъ Мяловскимъ, лежащимъ "за Бчолвамні; 7) тремя гаями, лежащими въ разныхъ мѣстахъ; 8) сѣпожатью подъ Будами; 9) хуторомъ Верхнигорскимъ съ млиномъ, на рѣкѣ Ичапцѣ, о трехъ волахъ, съ винокурней, солодовней, съ садомъ, съ пахатными нолями, гаями и сѣнными покосами. Живя на этихъ грунтахъ, старая "малженка" (жена) пана Дмитрія кормила его въ Москвѣ "провіантомъ, въ дону присилаючимъ", такъ какъ казенныхъ 10-ти копѣекъ въ день далеко не хватало, и повыдала въ замужство ("видаючи въ станъ мальженскій") своихъ дочерей-дѣвицъ (двухъ или болѣе,-- имена ихъ неизвѣстны). Но доходовъ съ грунтовъ не достало на покрытіе всѣхъ этихъ издержекъ; поэтому Марья Голубовна задолжала весьма значительную, по тогдашнему времени, сумму 3,550 золотыхъ, изъ которыхъ тысячу золотыхъ ей далъ въ займа Густынскій монастырь,-- обстоятельство, свидѣтельствующее о близкихъ отношеніяхъ къ этому монастырю Горленокъ. Въ этомъ монастырѣ, конечно, еще до 1708-го года, Дмитрій Лазаревичъ построилъ двѣ церкви, Петра и Павла и св. Николая на воротахъ; здѣсь же онъ завѣщалъ похоронить свое "смрадное тѣло". Душевное его состояніе, по возвращеніи на родину, выразилось вполнѣ въ духовномъ завѣщаніи, проникнутомъ теплымъ религіознымъ чувствомъ и нѣжною заботливостью о своей паннѣ мальжонкѣ, столь много заботившейся во время его "московскаго арешту".

Послѣ обычнаго "Во имя Отца", Д. Л. Горленко пишетъ:

"Неусипное всегда всякому, во временной жизни сущу, человѣку подобаетъ имѣти око, если хощетъ, даби непроходимій часъ смерти не постиглъ его неготова. Остерегаетъ насъ въ томъ и учитъ Самъ, рекій о себѣ: "Азъ есмь смерть и животъ".. Чрезъ сокровенпихъ зрителя Таинъ своихъ, Іоанна Богослова, Христосъ Господь глаголя: "Буди бдяй; аще бо не будепш, приду на тя, яко тать; и не увѣси въ кій часъ приду на тя!" Сего ради и я, не такъ глубокою многихъ лѣтъ старостію, яко тяжкимъ многихъ трудовъ и клопоготовъ претрудненій бременемъ, имѣючи на доброй и свѣжой безвѣстныя смерти часъ памяти, и желаючи того,-- да смерть, акы тать, спящи ми сномъ небреженія, не подкопаетъ храмини тѣла моего и не похититъ внезаапу сокровища живота моего; бодрость мою и безсонное бдѣніе симъ требующому, вѣдати предъявляю. Егда хотя тѣломъ слабосиленъ, разомомъ еднакъ и умисломъ всецѣло, по милосты Творца моего, здравъ; имѣнію, мнѣ отъ Него данному, таковую, симъ крайней волѣ моей тестаментомъ, чиню репартицію:

"Душу мою грѣшную въ рукѣ Его безконечнаго вручаю милосердія, въ несумѣнною моля вѣрою, да, по своей велицей милосты и по множеству щедротъ своихъ, помилуетъ и царствія своего небеснаго сотворитъ наслѣдницею! Тѣло же, яко отъ землѣ составленное, да землѣ предастся, обычнымъ хрестыянскимъ обрядномъ, въ обытелѣ святой Густинской, при гробахъ родителей моихъ,-- жена и потомки мои должны имѣты попеченіе. На сорокоуское же мене грѣшнаго поминаніе до церквей Божіихъ и обителей святыхъ имѣетъ датися мое опредѣленіе, ліое въ особливомъ реестру, есть здѣ виражено нижей. Прочее же собранія моего имѣніе такъ диспоную симъ объявленіемъ".

"Первородному" сыну своему Андрею, Дмитрій Лазаревичъ отдавалъ тѣ грунты, сякіе отъ раздачи разнимъ особамъ осталиса" и которыми онъ владѣлъ но возвращеніи отца изъ "московскаго арешта". Себѣ до смерти и женѣ своей, послѣ его смерти, завѣщатель оставлялъ тѣ грунты, которыми распоряжалась послѣдняя и "до которыхъ грунтовъ сподъ арешту московскаго милостивымъ указомъ ея в-го в-ва" въ домъ свой онъ былъ отпущенъ. Эти грунты, еще проживая въ Москвѣ, Дмитрій Лазаревичъ думалъ отдать въ полную собственность своей "папѣ мальжонцѣ", разсчитывая доходами съ нихъ уплатить накопившіеся долги. "А хто бы, продолжаетъ завѣщатель, съ потомковъ нашихъ, а хотя исъ постороннихъ людей мѣлъ при ей старости, до кончини житія ей досмотрѣти и достойную материнскую честь, пошаповане и всякое послушенство отдавати и кости ея христіанскимъ обрядкомъ землѣ предати и за души ваши имѣти мѣть старане о роздачѣ на сорокоустахъ въ милостивю и проч., также и долги ваши, если бы мѣли якіе по смерти нашой остатися, оплатить, тому мѣетъ волю, по смерти своей, у вѣчное отдати владѣніе". На основаніи этого пункта, Андрей и Пахомій могли брать и не брать материнской части, а также имѣли "моцъ и волю" продать ее постороннимъ людямъ и вырученною суммой уплатить родительскіе долги, на моластмри, церкви и разнымъ лицамъ. Движимое имѣніе, "такъ въ быдла, яко и иншихъ господарскихъ рѣчній", послѣ смерти Марьи Голубовны, завѣщатель приказываетъ продать, а полученныя деньги подѣлить на четыре части такимъ образомъ: двѣ части отдать Пахомію, одну -- "дщерѣ нашей удовствующей Агафѣи Бутовичевой", и одну -- "дщерѣ нашей паннѣ Анастасіи, инокинѣ, въ обытелѣ Ладинской пребывающой". Остальныя дочери ("(и)ніе найминьшія дщери наши") должны были довольствоваться тѣмъ приданымъ, которое получили отъ матери. Душеприкащиками завѣщатель оставлялъ слѣдующихъ лицъ: "Его милость пана Якова Лизогуба, обознаго енералнаго, яко коленгата и благодѣтеля нашего, велце прошу, дабы, по мнѣ, жены моей, а своей тютошки, не изволилъ чуждо оставити, и въ свою протекцію и оборону благоизволилъ приняти"; а также: племянниковъ своихъ Якима Горленка, хорунжаго генеральнаго, и Павла Раковича, и прилуцкаго протопопа, о. Игнатія Лисавевича, "дабы доколь панѣ малжонка моя въ живыхъ обрѣтати мѣлася, отъ ненавидящихъ, обидящихъ и укривающихъ ея имѣли свое заступленіе" и старались бы о точномъ исполненіи завѣщанія и чтобы о всѣхъ нуждахъ жены завѣщателя, совмѣстно съ сыномъ его Андреемъ, доносили ясновельможному пану гетману, "котораго и я о его регментарскую оборону покорственно прошу". По реестру, приложенному въ завѣщанію, требовалось, на поминъ души и на погребеніе, 1,480 золотыхъ, распредѣленныхъ такихъ образомъ:

1) На св. Печерскую обитель -- 1000 золот.

2) На Густынскій монастырь -- 100 --

3) На Ладинскій дѣвичій монастырь -- 100 --

4) На 5 церквей, (кажется) прилуцкихъ 100 --

5) На раздачу милостыни нищимъ -- 50 --

6) На погребеніе -- 100 --

7) Отцу духовному -- 30 --

Та же сумма опредѣлялась и на погребеніе вдовы завѣщателя. Все, что остается отъ этихъ 2,960 золотыхъ,-- деньги или грунты,-- принадлежитъ Андрею и его потомкамъ. Завѣщаніе составлено въ Прилукѣ, 10-го августа 1731-го года.

Такъ прощался старый казакъ съ жизнью, такъ оканчивалась эта бурная жизнь, вся ушедшая на жертву для старыхъ малороссійскихъ порядковъ, старой казацкой воли. Тяжки были его "претрудненія", но безплодны и запоздалы. Вѣкомъ раньше,-- онъ и Мазепа, могло статься, были бы героями; но въ началѣ XVIII столѣтія и современники, и потомство, назвали ихъ "измѣнниками", людьми, своекорыстно нарушившими естественный, историческій ходъ народной малорусской жизни. "Старая казацкая воля", старая казацкая слава, что "по всему степу дыбомъ стала", выражаясь словами народнаго эпоса, могли существовать тогда лишь, когда было для нихъ питаніе,-- войны съ невѣрными, турками и татарами, защита и спасеніе русскаго юга отъ поглощенія его Польшей. По затѣмъ, когда удалось отстоять свою самостоятельность, когда стала мельчать борьба съ невѣрными, казацкая слава, естественно, должна была становиться анахрнизмомъ, переходить въ область эпоса и только въ немъ бытъ окруженною поэтическимъ ореоломъ, въ дѣйствительности же обращаясь, или долженствуя обратиться, въ разбой, какъ обратилась она вездѣ на русскихъ окраинахъ, гдѣ казачество стояло живою стѣною, защищавшею Русь отъ азіатскихъ кочевниковъ.

Въ Малороссіи, гдѣ задачи казачества были шире и роль несравненно значительнѣе, чѣмъ на Дону, Волгѣ и Уралѣ, въ началѣ прошлаго вѣка, при Петрѣ Великомъ, отъ прежней славной дѣятельности, отъ старой казацкой воли въ дѣйствительности оставалась устарѣлая, на военный ладъ построенная община, въ которой аристократія, "старшина", высшее военное сословіе рѣзко отдѣляется отъ народа и, любя "волю" для себя, не признаетъ ее необходимой для простого народа, котораго начинаетъ давить и порабощать задолго до введенія крѣпостного нрава. Кромѣ русской народности и православія, въ малороссійской военной общинѣ не выработалось ничего оригинальнаго, своего: всѣ зачатки гражданской жизни, всѣ формы ея были въ ней польскія. Самостоятельное существованіе было немыслимо: приходилось быть или Польшей, или Москвой. Но Польшей не захотѣли быть еще отцы и дѣды современниковъ Мазепы и Горчева. Перейдти въ Польшѣ значило повторять зады, отказаться отъ славнаго прошлаго, ибо Польша, забравъ себѣ почти 2/3 русскихъ земель, не перестала быть Польшей, не сдѣлалас ь западной Россіей, какъ нѣкогда сдѣлалась ею Литва; что же оставалось дѣлать? Правда, дѣло сдѣлано, и давно, еще Хмѣльницкимъ; но Москва, московскіе порядки, московскій деспотизмъ, московская грубость... Несомнѣнно, еще до Мазепы и Горленка съ товарищи, многіе изъ малороссіянъ, безъ всякой мысли объ измѣнѣ, не разъ и серьезно думала и передумывали объ этомъ, вздыхали и поминали прошлое.... Но вотъ появился геніальный человѣкъ и прошелъ по всей Малороссіи лѣваго берега Днѣпра, прошелъ своею особою, съ другими "москалями". Только старые, отпѣтые люди, въ родѣ Мазепъ, Горленкъ и Ломиковскихъ, не могли въ немъ видѣть новаго русскаго человѣка, какихъ не давала прежняя Москва, но съ какими легко можно было ужиться и малоруссамъ, вкусившимъ, въ высшихъ своихъ слояхъ, черезъ посредство Польши, европейскую гражданственность; вмѣсто Москвы создавалась новая Россія, вмѣсто москалей появлялся новый народъ, русскій, чуждый мѣстной и этнографической узкости. Если старый Горленко, 16 лѣтъ проживая въ Москвѣ, понялъ это великое историческое явленіе, совершавшееся передъ его глазами, тѣмъ было для него хуже, тѣмъ скорѣе онъ долженъ былъ желать покоя смерти. Намъ неизвѣстно, когда онъ сложилъ свои старыя кости въ оградѣ Густынскаго монастыря и пережилъ ли своего свата, гетмана Апостола, умершаго въ 1734 году; несомнѣнно одно, что ему нечего было тревожиться за судьбу сына.

Совсѣмъ другимъ человѣкомъ, чѣмъ Дмитрій Горленко, былъ сынъ его Андрей Дмитріевичъ. Онъ участвовалъ въ Полтавской битвѣ; онъ близко видѣлъ Петра В.; онъ хорошо узналъ "москалей", центральную, Великую Россію. Нрава, должно быть, юнъ былъ мягкаго, о чемъ можно судить по его оффиціальнымъ жалобамъ на гоненія и обиды гетманши Скоропадской, которая тѣснила его до самаго гетманства Апостола; самою близостью своею къ гетману-тестю онъ воспользовался только въ имущественномъ, владѣльческомъ отношеніи, какъ помѣщикъ, а не въ служебномъ, какъ казакъ: далѣе бунчуковаго товарища, должности слишкомъ неопредѣленной и неважной, онъ не пошелъ, потому, конечно, что не желалъ, что его утомили тревоги прежнихъ лѣтъ; словомъ, онъ былъ первообразомъ позднѣйшихъ малороссійскихъ помѣщиковъ-хуторянъ. Въ послѣдній разъ на служебномъ поприщѣ мы его видимъ въ 1742 г., въ числѣ депутатовъ, отправленныхъ Малороссіею къ императрицѣ Елизаветѣ Петровнѣ съ поздравленіемъ, по случаю вступленія ея на престолъ. Въ это время онъ былъ уже человѣкъ не молодой: ему было не менѣе 55 ты лѣтъ, или около тою; ибо въ 1705 году у него уже былъ сынъ Акимъ; другой сынъ, Андрей, родился въ годъ Полтавской битвы, или нѣсколько ранѣе. Если еще не все было возвращено Андрею изъ отцовскаго и дѣдовскаго наслѣдства. то все же ему было чѣмъ жить и не было надобности волноваться, привыкая въ новому порядку, смиряясь передъ нимъ, какъ передъ совершившимся фактомъ. Время дѣлало свое.

Сближеніе, сліяніе Малой Россіи съ Великою шло быстрыми шагами. Оно пошло тѣмъ быстрѣе, когда простой казакъ Розунъ, подъ именемъ графа Алексѣя Григорьевича Разумовскаго, сдѣлался первымъ лицомъ при императрицѣ Елизаветѣ. Андрей Дмитріевичъ былъ очевидцемъ такой метаморфозы и не совсѣмъ чуждъ ея, по своимъ и сына своего Андрея отношеніямъ въ Разумовскому; Елизавета Петровна, будучи еще цесаревной, знала лично и благоволила въ Андрею Андреевичу, какъ это доказываетъ ея письмо къ нему, приводимое Маркевичемъ въ его "Исторіи Малороссіи" (T. II, стр. 631). Старый эмигрантъ, Дмитрій Горленко не могъ и мечтать о такихъ отношеніяхъ дочери грознаго даря къ его ближайшему потомству, о такихъ быстрыхъ перемѣнахъ, совершавшихся на его родинѣ. Но младшаго эмигранта, его сына, а тѣмъ болѣе внука, какъ очевидцевъ, онѣ не удивляли: для нихъ, вся эта былая "казацкая воля" и "казацкая слава" стали пахнуть стариною, мельчать и тускнѣть; стало выгоднѣе быть русскимъ помѣщикомъ, чѣмъ казацкимъ старшиною: въ Петербургѣ стало больше свѣта и приманокъ, чѣмъ въ Кіевѣ и въ самой Варшавѣ. И вся эта метаморфоза совершилась въ какой-нибудь человѣческій вѣкъ, еще на вѣку Андрея Дмитріевича Горленка.

Былъ іюль 1753 то года. Андрей Дмитріевичъ жилъ въ лѣсу подъ Прилукой, въ небольшемъ домикѣ, совершенно одинъ; семья его оставалась въ Прилукѣ, куда онъ ѣздилъ только по праздникамъ. Сынъ его Андрей Андреевичъ жилъ съ своею, семьею" Полтавѣ, гдѣ онъ былъ полковникомъ (послѣднимъ). Не праздничный день, а ожиданіе важнаго гостя, архіерея, вызвало въ Прилуку Андрея Дмитріевича изъ его лѣсного уединенія. Старикъ (ему было тогда не менѣе, какъ подъ 70 л.), опершись за трость, со всею семьею ждалъ на крыльцѣ важнаго гостя. Подъѣхала карета, отворились дверцы... Долгъ и обычай времени требовали привѣтствовать владыку земнымъ поклономъ. Старый казакъ медлилъ, и, уронивъ, будто нечаянно, трость, нагнулся до земли, ее приподнимая; но пріѣхавшій преосвященный, обливаясь слезами, уже лежалъ у ногъ старца и поспѣшалъ поднять его съ земли: то былъ старшій сынъ Андрея Дмитріевича, Іоасафъ, епископъ Бѣлгородской!

Старшій сынъ Андрея Дмитріевича, Акимъ, отправленъ былъ своими родителями въ Кіевъ "для обученія словеснымъ наукамъ", еще въ раннемъ возрастѣ, должно быть во время возвращенія изъ Турціи его дѣда, или около того, еще лѣтъ десяти отъ роду. Какъ и гдѣ онъ учился, неизвѣстно; но, будучи только 16-ти лѣтъ, обнаружилъ склонность къ монашеской жизни, а 20-ти лѣтъ, т. е. въ 1725-мъ году, вопреки желанію родителей, сталъ монахомъ. Во время составленія завѣщанія дѣда, въ 1731-мъ году, Іоасафъ былъ уже іеродіакономъ въ Братскомъ монастырѣ и учителемъ академіи. Затѣмъ мы его видимъ игуменомъ Лубенсюго монастыря (до 1745-го года), настоятелемъ Троицко-Сергіевской лавры (до 1748) и, наконецъ, съ 1748-го года епископовъ Бѣлгородской епархіи. Странно одно, что дѣдъ, писавшій Духовное завѣщаніе подъ сильнымъ вліяніемъ религіознаго настроенія, совсѣмъ о немъ не у и пинаетъ, между тѣмъ, какъ съ особенною любовью относится къ своему "коханому" сыну Пахомію, іеромонаху Печерскаго монастыря.

Итакъ, трое изъ Горленокъ, дѣдъ, сынъ и внукъ (Дмитрій, Андрей и Андрей же, сынъ его) громко заявили о своемъ существованіи въ лѣтописяхъ малороссійской исторіи первой половины прошлаго вѣка, а трое другихъ (Пахомій, Іоасафъ и Анастасія) удалились подъ своды монастырскихъ храмовъ, которыми была усѣяна Малороссія и гдѣ они имѣли великое общественное значеніе. Изъ этихъ монастырей, отъ этихъ отшельниковъ-монаховъ шло тогда примиряющее слово съ событіями быстро текущей жизни, съ перемѣнами, переживаемыми Малороссіей; они уже не являлись представителями старыхъ казацкихъ интересовъ. Насколько встревожилъ современниковъ Дмитрій Горленко съ товарищи, настолько же сынъ, и особенно внукъ заботились объ умиротвореніи. Этотъ внукъ, епископъ въ великорусскомъ городѣ, своими дѣлами, безупречностію своей жизни пріобрѣвшій громкую извѣстность по всей Россіи, примиряетъ съ суровою тѣнью дѣда; и теперь еще, по прошествіи 116-ти лѣтъ послѣ его смерти, его могила посѣщается ежегодно множествомъ людей, преимущественно изъ простого русскаго народа, между тѣмъ, какъ могила его дѣда остается совсѣмъ забытая въ оградѣ Густынскаго монастыря.

М. де-Пуле.

Полтава.

Мартъ, 1872.

"Вѣстникъ Европы", No 5, 1872