Книговод

Семейные эпизоды

Авсеенко Василий Григорьевич


   

B. Авсѣенко

ЛЮДИ и ЖИЗНЬ

ПОВѢСТИ И РАЗСКАЗЫ

   

С.-ПЕТЕРБУРГЬ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА
1902

   

СЕМЕЙНЫЕ ЭПИЗОДЫ

ПЕРВЫЙ ЭПИЗОДЪ.

I.

   Черезъ мѣсяцъ послѣ моей женитьбы къ намъ пріѣхала изъ провинціи старшая сестра жены, Настасья Васильевна Еголина. Говорю: къ намъ, потому что она остановилась у насъ, безъ всякаго предупрежденія и приглашенія, въ силу существовавшаго у нея убѣжденія, что въ Петербургѣ ей нигдѣ больше не слѣдовало останавливаться, какъ только у сестры.
   Я былъ радъ за жену, потому что она всегда выражала много родственнаго расположенія къ "своимъ", но въ то же время мнѣ было немножко жаль разстройства нашей маленькой квартиры, такъ старательно убранной къ свадьбѣ. Мнѣ стали стелить постель въ кабинетѣ, а въ нашей хорошенькой спальной водворился довольно неряшливый безпорядокъ. Кабинетикъ жены тоже потерялъ свой изящный видъ, потому что на всѣхъ столикахъ стояли чашки, стаканы, бутылки: Настасья Васильевна постоянно томилась неутолимой жаждою и цѣлый день что-нибудь пила -- чай, зельтерскую воду, квасъ, морсъ. Мнѣ казалось, что отъ этого вѣчнаго питья самый воздухъ въ будуарѣ пропитался какой-то кислотою.
   Долженъ признаться къ тому же, что эта Настасья Васильевна мнѣ сразу не понравилась. Она была лѣтъ на десять старше сестры и очень не хороша собою. Она обладала довольно безпокойной самоувѣренной развязностью, не допускала, что можетъ быть кому-нибудь въ тягость, и требовала отъ мужчинъ, чтобы они обо всемъ думали точно такъ, какъ она. Въ первый же разъ, что у насъ кое-кто собрался, она привела моихъ пріятелей въ дурное расположеніе духа, оспаривая каждое ихъ слово и добиваясь, чтобъ они съ нею согласились. За то дамамъ она очень понравилась; онѣ нашли ее умною, живою и интересною.
   -- А ты какъ о ней думаешь?-- спросилъ я жену, когда намъ удалось остаться однимъ.
   Признаюсь, спросилъ я нарочно потому, что мнѣ хотѣлось высказаться.
   -- Конечно, сестра очень умная и веселая женщина,-- отвѣтила жена.-- Она цѣлый вечеръ одна поддерживала разговоръ. Я сама не умѣла бы такъ.
   -- И отлично, что ты не умѣла бы такъ, -- сказалъ я.-- Отъ разговоровъ твоей сестры уши вянутъ.
   Жена взглянула на меня почти возмущеннымъ взглядомъ.
   -- Ты не находишь сестру умною?-- произнесла она такимъ тономъ, какъ будто отъ моего отвѣта зависѣло ея заключеніе объ исправномъ состояніи моихъ умственныхъ способностей.
   -- Нѣтъ, не нахожу,-- отвѣтилъ я безъ всякой осторожности.-- И даже болѣе того, я нахожу ее непріятною.
   -- Вотъ какъ!-- произнесла жена, зловѣщимъ обрядомъ опустивъ уголки своихъ хорошенькихъ губъ,-- Впрочемъ, чего же можно было ожидать: вѣдь ты всѣхъ моихъ терпѣть не можешь.
   Въ словахъ жены заключалось, конечно, большое преувеличеніе. Я очень спокойно переносилъ и ея папашу, военнаго генерала въ какой-то штатской должности, и мамашу, причесывавшуюся съ проборомъ на боку и явно гордившуюся двумя вставными челюстями, и даже братца, чрезвычайно здороваго молодого человѣка, знавшаго наизусть весь списочный составъ гвардіи и охотно занимавшаго у сестры маленькія суммы, отъ пяти до двадцати-пяти рублей. Я смотрѣлъ на всѣ эти дополнительные къ моей женитьбѣ сюжеты, какъ на нѣчто второстепенное, до чего мнѣ нѣтъ никакого дѣла. При томъ же генералъ довольно искательно заговаривалъ со мною о разныхъ научныхъ предметахъ, смѣло распоряжаясь плохо извѣстными ему терминами, мамаша смотрѣла на меня сладкими глазами, а братецъ всегда тщательно скрывалъ отъ меня переговоры съ сестрой о кредитѣ. Но долженъ сознаться, что никто изъ нихъ не пользовался моимъ сочувствіемъ, и что жена, съ ея женскимъ чутьемъ, имѣла много разъ случай замѣтить это.
   -- Меня удивляетъ,-- сказалъ я,-- что твоя сестра поселилась у насъ, а не у вашихъ родителей: мнѣ кажется, она ближе къ нимъ подходитъ.
   -- Настя поселилась у меня, потому что мы съ ней очень дружны,-- возразила жена:-- папу и маму она не хотѣла стѣснять.
   А меня?-- подумалъ я, но ничего не сказалъ. Мнѣ представлялось большою любезностью съ моей стороны прекратить этотъ разговоръ, оставивъ недоговореннымъ то, что мнѣ хотѣлось бы высказать. Но жену, напротивъ, обидѣла моя уклончивость.
   -- Вотъ какъ ты скоро уже измѣнилъ свои отношенія ко мнѣ. Тебѣ ничего не стоитъ сдѣлать мнѣ непріятность,-- сказала она.
   При этомъ уголки губъ ея еще больше растянулись, а изъ-подъ тщательно расчесанныхъ волосъ выдвинулась шпилька. Я хотѣлъ осторожно ее поправить, но жена съ раздраженіемъ отдернула голову.
   -- Оставь пожалуйста,-- сказала она капризно.-- Я цѣлый часъ мучилась съ прической, а ты радъ бы былъ нарочно растрепать меня.
   Почему я долженъ быть радъ растрепать ее? Я оставилъ этотъ вопросъ безъ обсужденія, отнеся его къ тѣмъ необъяснимымъ судорогамъ мысли, какія иногда замѣчалъ въ женѣ. Но моя сдержанность не была вознаграждена по заслугамъ.
   -- Если тебя безпокоитъ, что для сестры нуженъ лишній кусокъ за обѣдомъ, то я буду прибавлять на хозяйство по рублю изъ своихъ денегъ,-- неожиданно объявила жена.
   Дикость этого предложенія меня покоробила. Во-первыхъ, я ничѣмъ не подалъ къ нему повода; во-вторыхъ, у жены не было своихъ денегъ, такъ какъ ея приданое состояло изъ однѣхъ тряпокъ. Генералъ въ штатской должности обѣщалъ выдавать ей что-то для того, чтобы она "не лѣзла за всякой копѣйкой къ мужу", но это была такая малость, которая разлетѣлась въ первые же дни.
   Мнѣ вѣроятно слѣдовало опять промолчать или успокоитъ жену ласкою, но я былъ раздраженъ, и отвѣчалъ съ обидною невозмутимостью:
   -- Не знаю, какъ бы ты это сдѣлала?
   Жена, успѣвшая къ тому времени подойти къ зеркалу, въ которомъ не безъ удовольствія себя осматривала, быстро повернулась и бросила на меня роковой взглядъ. Я прозвалъ эти взгляды роковыми уже впослѣдствіи, когда убѣдился, что за ними непремѣнно наступаетъ нѣчто истерическое.
   -- Ты желаешь намекнуть, что за мною не дали ста тысячъ (почему это сто тысячъ?-- мелькнуло у меня въ головѣ), какъ за кривобокой Кикимовой (причемъ тутъ какая то Кикимова?),-- произнесла жена съ легкой дрожью рѣсницъ.-- И это нечестно, это подло позволять себѣ такіе намеки Порядочный человѣкъ не унизилъ бы себя до этого. Я теперь вижу... вижу, что ты такое (легкое рыданіе въ голосѣ). И позвольте вамъ замѣтить, милостивый государь (быстрая перемѣна тона), что такія женщины, какъ я, не нуждаются въ приданомъ. Я не уродъ, котораго берутъ за деньги.
   Конечно, она была не уродъ. Даже въ настоящую минуту, съ опущенными углами губъ и плаксивымъ выраженіемъ глазъ, она была очень хорошенькая женщина. Я это немедленно подтвердилъ, обнявъ ее рукою за талію и наклонившись, чтобъ поцѣловать ее въ раздраженно вздрагивавшія губы. Но она сердито отпихнулась отъ меня и выбѣжала изъ комнаты.
   

II.

   Маленькое столкновеніе это имѣло послѣдствіе, котораго я никакъ не ожидалъ. Оказалось, что какъ только вернулась Настасья Васильевна, жена тотчасъ же все пересказала ей. Это мнѣ уже серьезно не понравилось.
   Онѣ долго, очень долго шушукались вдвоемъ, затѣмъ стоявшій въ чуланѣ чемоданъ Настасьи Васильевны былъ внесенъ въ спальную и демонстративно установленъ посрединѣ комнаты, на высокихъ стульяхъ, взятыхъ изъ столовой. Это внушило мнѣ мысль, что моя свояченица собирается съѣхать.
   Потомъ она своей быстрой, свободной походкой вошла ко мнѣ въ кабинетъ и даже притворила за собою дверь.
   -- Я должна сказать вамъ пару словъ, Сергѣй Петровичъ,-- объявила она, опускаясь въ кресло передъ письменнымъ столомъ.
   При этомъ лицо ея съ выпуклымъ лбомъ, маленькимъ носомъ и большими губами имѣло злобно-рѣшительный видъ.
   -- Лена передала мнѣ, въ какихъ выраженіяхъ вы обо мнѣ отзываетесь,-- начала она, закинувъ голову и вытянувъ руки на подлокотникахъ кресла.
   -- Я не поручалъ ей этого,-- сказалъ я.
   -- У Лены нѣтъ отъ меня тайнъ.
   -- Приму къ свѣдѣнію.
   Она слегка кивнула головою, какъ бы одобряя мой отвѣтъ.
   -- Мы съ Леной очень дружны съ самаго дѣтства,-- продолжала она.-- При нашей разницѣ лѣтъ, она выросла подъ моимъ непосредственнымъ вліяніемъ. У нея не было другихъ понятій и симпатій кромѣ тѣхъ, какія я считала нужнымъ внушить ей. Могу сказать не хвастаясь, что я вложила въ нее свою душу.
   -- Я этого не зналъ, -- произнесъ я почти съ испугомъ.
   -- Поэтому можете судить, какую душевную рану наносятъ ей ваши отношенія ко мнѣ, -- продолжала Настасья Васильевна, при чемъ голосъ ея понемногу впадалъ въ нѣкоторое завыванье.-- И только съ этой точки зрѣнія ваши отношенія ко мнѣ могутъ оскорблять меня. Высказываю это для того, чтобы вы могли понять дѣйствительныя причины моего внезапнаго переѣзда изъ вашего дома.
   -- Вы переѣзжаете отсюда?-- спросилъ я.
   И вѣроятно въ моемъ голосѣ прозвучало нѣчто радостное, потому что на выпукломъ лбу и вокругъ глазъ Настасьи Васильевны образовалось множество морщинокъ, придавшихъ ея лицу очень зловѣщее выраженіе.
   -- Да, я переѣзжаю къ "нашимъ",-- подтвердила она глухимъ голосомъ,-- Сегодня-же, черезъ часъ, черезъ полчаса. Я обязана оградить себя отъ оскорбленій, хотя бы и рисковала поставить этимъ несчастную сестру въ беззащитное положеніе.
   -- Въ какомъ же смыслѣ?
   -- О, не пытайтесь заговорить меня пустыми словами!-- воскликнула Настасья Васильевна, и я замѣтилъ дрожь въ ея короткомъ, словно срѣзанномъ подбородкѣ.-- Я очень хорошо понимаю, къ чему все это клонится, и почему вамъ такъ хочется выпихнуть меня изъ дому. Вы разсчитали, что медовый мѣсяцъ кончился, и что пора показать свой мужской деспотизмъ. Вы желаете овладѣть душою жены, этого несчастнаго ребенка, пока она еще не научилась сопротивляться вашей тираніи. Вамъ хочется обратить ее въ свою вещь, въ свою игрушку, въ свою рабу, убить въ ней всякое стемленіе къ самостоятельности, всякую свободу мысли, чувства, желанія...
   Я смотрѣлъ на свояченицу до глупости удивленными глазами. Что такое она говорила? Откуда у нея брался весь этотъ вздоръ? И какъ же можно спокойно, увѣренно бросать мнѣ въ лицо такія дикости?
   -- О, я знаю мужчинъ!-- заключила она тономъ, окончательно похожимъ на завываніе.-- Я знаю, чего можетъ ожидать молодая беззащитная женщина, отданная во власть мужу и не находящая опоры въ своей собственной семьѣ. Но у вашей жены будетъ опора, будетъ, будетъ!
   И порывисто поднявшись съ мѣста, она быстро вышла изъ комнаты.
   Я остался пораженнымъ и непріятно смущеннымъ. Что Настасья Васильевна бѣснуется -- это какъ ей угодно. Но въ ея послѣднихъ словахъ заключалось нѣчто въ родѣ объявленія войны. Очевидно она замыслила заключить съ моей женой союзъ противъ меня. Она будетъ извѣстнымъ образомъ внушать и настраивать. Она создастъ почву, на которой между мною и женой будутъ происходить постоянныя столкновенія. Но чѣмъ же это вызвано?
   Я очень любилъ свою жену. Кромѣ того, что она была хорошенькая, я видѣлъ въ ней славнаго ребенка, изъ котораго могла бы со временемъ выйти отличная женщина. Правда, теперь она еще вся состояла какъ бы изъ однихъ намековъ и обѣщаній; но какая пріятная задача -- направить молодое существо такимъ образомъ, чтобы осуществились эти намеки и обѣщанія. Кто-то изъ нашихъ писателей назвалъ это -- пить ароматъ молодой, только-что распускающейся женской души. И право, глядя на себя съ возможнымъ безпристрастіемъ, я находилъ, что мои чувства не настолько осквернены цинизмомъ мужской молодости, чтобы быть недостойными вбирать въ себя этотъ аромать.
   Какой же смыслъ имѣетъ это враждебное вмѣшательство свояченицы, которая вдругъ по праву старшей сестры становится между женою и мужемъ, и несомнѣнно задается цѣлью перетолковывать каждый мой шагъ, каждое мое слово, и противодѣйствовать моему воспитательному вліянію?
   Меня успокаивалъ, впрочемъ, демонстративно выставленный чемоданъ Настасьи Васильевны. Когда ея не будетъ въ домѣ, я буду меньше раздражаться, и въ концѣ концовъ можетъ быть все наладится само собою.
   Но къ моему величайшему удивленію, Настасья Васильевна не уѣзжала. Она перестала упоминать объ этомъ, а на другой день чемоданъ былъ вынесенъ обратно въ кладовую. Меня это озадачило. Какъ же такъ: представиться оскорбленной, заявить объ отъѣздѣ, и потомъ остаться?
   Жена сохраняла недовольный видъ.
   -- Скажи пожалуйста, -- спросилъ я ее однажды, -- въ какомъ родѣ мужъ твоей сестры? Она счастлива въ своей семейной жизни?
   -- Тебя это интересуетъ?-- ироническимъ тономъ спросила Лена.
   -- Да, отчасти. Я подозрѣваю, что въ ней есть нѣкоторое озлобленіе противъ... мужей.
   -- Это было бы не удивительно. Она оскорблена въ самыхъ святыхъ своихъ чувствахъ. Ея мужъ -- низкій, развратный человѣкъ.
   -- Онъ предпочелъ ей другую женщину?
   -- Но какое же право онъ имѣлъ?
   -- Я не касаюсь правъ. Я только думаю, что можетъ быть это объясняется непріятнымъ характеромъ твоей сестры и ея неудачной наружностью.
   Лена вспыхнула.
   -- Это безсовѣстно -- такъ разсуждать,-- сказала она убѣжденно.
   -- Я еще не высказалъ своего разсужденія, -- возразилъ я.-- Оно заключается въ томъ, что при подобныхъ условіяхъ вліяніе твоей сестры менѣе всего можетъ быть полезно для тебя. Она смотритъ на вещи съ такой точки зрѣнія, которая совсѣмъ не подходитъ къ твоему положенію.
   -- Она меня любитъ, какъ только мать можетъ любить свою дочь, -- отвѣтила жена и замолчала, съ очевиднымъ намѣреніемъ не продолжать этого разговора.
   

III.

   Когда у насъ опять кое-кто собрался, Настасья Васильевна предстала предъ гостями нѣсколько въ новомъ видѣ. Она словно утратила свою самодовольную развязность, не вступала въ споры, разговаривала какимъ-то обиженнымъ тономъ, поджимала губы, и вообще всячески старалась намекнуть, что очень меня боится и чувствуетъ себя въ униженіи.
   -- Ужъ право не знаю, понравится ли это Сергѣю Петровичу,-- говорила она при всякомъ случаѣ -- Ему и такъ кажется не нравится мое присутствіе въ домѣ. Но я не надолго, не надолго.
   Повидимому она разсчитывала вызвать сочувствіе. Этого не случилось, но мнѣ было непріятно наблюдать подобныя ужимки. Непріятно было даже тогда, когда мой большой пріятель Анатолій Стрижевь сказалъ мнѣ съ простодушнымъ подмигиваньемъ своихъ умныхъ глазъ:
   -- Кочевряжится она у тебя что-то... Смотри, какъ бы она тутъ змѣинаго яду не подпустила.
   Но всего непріятнѣе мнѣ было то, что жену явно волновалъ угнетенный видъ сестры, и она въ свою очередь чувствовала себя стѣсненною и была не въ духѣ. Словомъ, мы должны были казаться очень смѣшными предъ нашими знакомыми. Для самолюбія молодого хозяина, только-что начавшаго принимать у себя на семейную ногу, это выходило совсѣмъ не лестно. Я старался быть преувеличенно любезнымъ и веселымъ, но это плохо помогало дѣлу. Гостямъ было видимо не но себѣ, и они стали расходиться раньше, чѣмъ мы ожидали. Ужинать остались только трое, и это окончательно привело жену въ дурное расположеніе духа. Я ей сочувствовалъ, понимая, какъ непріятно видѣть за столомъ ряды пустыхъ приборовъ, и наблюдать, какъ вмѣсто оживленія все болѣе распространяется тоскливое ощущеніе общаго "не по себѣ". Но я не могъ не сознавать, что сестрицы сами испортили весь вечерь, и что я являлся только страдательнымъ лицомъ.
   Откровенно говоря, я былъ болѣе чѣмъ недоволенъ женою: я былъ разочарованъ въ ней. Сквозь впечатлѣнія этого несчастнаго вечера робко, но настойчиво пробивалось заключеніе, что жена держала себя... не умно. Она совсѣмъ не умѣла ни скрыть своего дурного расположенія духа, ни сгладить глупыя ужимки сестры, ни поддержать мои усилія возвратить нашему маленькому обществу веселость. Напротивъ, она такъ охотно поддалась настроенію сестры, какъ будто это было для нея важнѣе всего остального.
   Разумѣется, ее оправдывала молодость. Но вѣдь надо же было немножко подумать о томъ, что она не имѣетъ права ставить себя и мужа въ глупое положеніе. И право, не такого уже большого ума требовалось, чтобъ сообразить это и найтись среди подобныхъ маленькихъ затрудненій...
   Не скрою, что я былъ нѣсколько раздраженъ, и когда послѣдніе гости ушли, а Настасья Васильевна убѣжала къ себѣ съ такою поспѣшностью, словно ожидала, что я по крайней мѣрѣ побью ее, -- я сказалъ женѣ не очень любезнымъ тономъ:
   -- Не думаю, чтобы нашимъ гостямъ пріятно было провести у насъ вечеръ.
   Лена тотчасъ вспыхнула.
   -- А ты думаешь, что мнѣ очень пріятно устраивать вечера для подобныхъ гостей!-- произнесла она неожиданно.
   -- Тебѣ не нравятся наши гости?
   -- Интереснаго въ нихъ немного.
   -- Это люди моего круга.
   -- Я вижу. Только не считаю за особенное удовольствіе возиться съ ними.
   Мое лицо должно быть выражало полное непониманіе, потому что Лена сочла нужнымъ сейчасъ же пояснить:
   -- Съ ними, разумѣется, надо поддерживать отношенія, это другое дѣло, но свое общество я намѣрена составить совсѣмъ не въ этомъ кругу.
   -- Въ какомъ же?
   -- Ну, можно найти что-нибудь поинтереснѣе. Это деспотизмъ -- навязывать женѣ своихъ пріятелей. У Насти въ провинціи знакомства гораздо лучше нашихъ: помѣщики, предводители дворянства...
   -- Ахъ, вотъ откуда это все!-- воскликнулъ я не безъ досады.-- Сестрица уже успѣла тебя настроить. Но видишь ли, мой другъ: общество нельзя выбирать по произволу, оно дается положеніемъ, занятіями, отношеніями. И твоя сестра, которая такъ любитъ тебя, напрасно сбиваетъ тебя съ толку.
   -- Я и въ дѣвушкахъ была окружена хорошимъ обществомъ. Замыцкіе, Бухтасовы, князья Чеваладзе... Настя до сихъ поръ очень дружна съ Замыцкими, и не дальше какъ вчера, онъ забросилъ ей свою карточку.
   -- Можетъ быть прислалъ съ курьеромъ?
   -- А чтожъ такое, еслибы прислалъ съ курьеромъ? Онъ знаетъ, что она живетъ у насъ, а съ тобой онъ незнакомъ домами. Притомъ же онъ не кто-нибудь, а занимаетъ важный постъ. Ему нѣтъ времени разъѣзжать съ визитами.
   Конечно, все это была пустая болтовня, на которую не стоило обращать вниманія. Но во мнѣ уже накопилось раздраженіе, и я сказалъ:
   -- Значитъ, мы различно смотримъ на вещи. Я не буду искать знакомствъ и сближенія въ кругу лицъ, которыя могутъ присылать мнѣ карточки съ курьеромъ. Подобныя отношенія я не считалъ бы знакомствомъ.
   -- Но вѣдь ты знакомъ съ Замыцкимъ?-- возразила Лена.
   -- Большая разница, быть знакомымъ или втираться въ извѣстный кругъ,-- отвѣтилъ я.-- У Замыцкихъ мнѣ нечего дѣлать, да полагаю, что и тебѣ также. У нихъ все очень важно, а я этого не люблю.
   -- А мнѣ кажется, тебѣ слѣдовало бы воспользоваться тѣмъ, что Настя у нихъ свой человѣкъ: Замыцкій могъ бы быть очень тебѣ полезенъ.
   Мнѣ сдѣлалось и непріятно, и обидно слушать жену. Вѣдь это все внушенія Настасьи Васильевны, безъ всякаго сомнѣнія. Я пожалъ плечами.
   -- Можно подумать, что мы родились на разныхъ планетахъ,-- сказалъ я, и не возобновлялъ больше этого разговора.
   

IV.

   Настасья Васильевна не уѣзжала. Съ свойственною ей развязностью, она вдругъ перешла въ другой тонъ. Она великодушно меня простила, забыла всѣ непріятности, и порхала у меня въ квартирѣ съ видомъ балованной женщины, которой тутъ очень хорошо, потому что ее всѣ тутъ любятъ. Съ этимъ превращеніемъ она на мой взглядъ сдѣлалась еще непріятнѣе, но теперь она рѣшительно не замѣчала моего недовольнаго вида. Она очень весело пересмѣивалась съ Леной, говорила съ ней тѣмъ тономъ, какимъ иногда дѣти разговариваютъ съ куклами, и какъ-то странно улыбалась, обнажая десны и подтягивая кверху свой срѣзанный подбородокъ. Иногда мнѣ приходила въ голову чудовищная мысль, что она кокетничаетъ.
   И между тѣмъ я отлично видѣлъ, что она продолжаетъ вліять на Лену въ самомъ нежелательнымъ для меня смыслѣ. Это выражалось уже въ томъ, что Лена стала обращать критическое вниманіе на предметы, о которыхъ раньше между нами не заходило рѣчи. Ее напримѣръ удивляло, что я не обнаруживаю намѣренія завести своихъ лошадей.
   -- Какъ непріятно, что каждый разъ приходится брать карету,-- сказала она какъ-то.-- Богъ знаетъ, кого въ ней возили, да и кучеръ можетъ быть пьяный.
   -- Что же дѣлать,-- сказалъ я,-- не заводить же свои экипажи.
   -- А почему? Ты совсѣмъ не предполагаешь?
   -- Мои средства не позволяютъ.
   Лена немножко выдвинула нижнюю губу, что очень шло къ ней. но вмѣстѣ съ тѣмъ означало ея недовольство чѣмъ-нибудь.
   -- Однако же всѣ держатъ своихъ лошадей.
   Это было сказано такимъ безподобно убѣжденнымъ тономъ, что я невольно расхохотался.
   -- Не всѣ, мой другъ,-- возразилъ я кротко.
   Эта кротость побѣдила жену; она ничего не сказала, и только сдѣлала печальное лицо.
   Въ другой разъ, когда разговоръ зашелъ о нашихъ средствахъ, Лена приняла очень серьезный видъ и промолвила значительнымъ тономъ:
   -- Словомъ, у тебя тѣ же средства, какія были до женитьбы. А обыкновенно всѣ, когда женятся, принимаютъ мѣры, чтобы увеличить средства.
   -- Они и безъ того увеличатся въ свое время, когда я получу повышеніе,-- сказалъ я.
   -- Но если ждать и не хлопотать, то не скоро дождешься. На твоемъ мѣстѣ я бы попросила Замыцкаго,-- возразила жена.
   Опять Замыцкій, и опять внушенія Настатьи Васильевны. Недоставало, чтобы я обратился къ ней за протекціей... Это меня нѣсколько озлило.
   -- Пожалуйста, не мѣшайся въ дѣла, въ которыхъ ты ничего не понимаешь, -- сказалъ я почти рѣзко.-- Во-первыхъ, Замыцкій ничего для меня не можетъ сдѣлать, моя служба его не касается. Во-вторыхъ, это очень важничающій господинъ, фальшивый и чванный, котораго я никогда и ни о чемъ просить не стану. А наконецъ... наконецъ мнѣ надоѣли эти разговоры.
   -- Вотъ, ты всегда такъ,-- обиженно проговорила жена.
   И она повела плечами съ выраженіемъ, показавшимся мнѣ загадочнымъ.
   Загадка объяснилась черезъ нѣсколько дней на вечерѣ у родныхъ моей жены.
   Я стоялъ подлѣ карточнаго стола, не зная, что съ собой сдѣлать, такъ какъ неиграющихъ почти не было. Замыцкій, докончивъ свой третій робберъ, расплатился, взглянулъ на меня разсѣянно, потомъ поднялся, просунулъ мнѣ подъ локоть два пальца и отвелъ меня въ сторону.
   -- На пару словъ, любезнѣйшій Сергѣй Петровичъ,-- рказалъ онъ съ свою дѣланною вѣжливостью.-- По поводу разговора съ вашей супругой. Какъ вы конечно знаете, Елена Васильевна была у меня сегодня съ Настасьей Васильевной...
   -- Какъ?-- воскликнулъ я невольно, крайне удивленный.
   Замыцкій посмотрѣлъ на меня и догадался, что далъ промахъ.
   -- Кажется я выдалъ маленькую тайну,-- продолжалъ онъ.-- Женамъ иногда приходитъ въ голову хлопотать за мужей безъ ихъ вѣдома. Но это все равно, дѣло не въ этомъ. Я, разумѣется, совершенно раздѣляю мнѣніе Елены Васильевны, что человѣкъ съ такими способностями, какъ вы, имѣетъ право заботиться о повышеніи. И вашъ окладъ нельзя назвать достаточнымъ при нынѣшней дороговизнѣ, это опять совершенно вѣрно. Я такъ и сказалъ Еленѣ Васильевнѣ. Но знаете, съ дамами трудно толковать о дѣлахъ. Имъ кажется, что все можно сдѣлать сейчасъ, сію минуту, однимъ росчеркомъ пера. Но вы понимаете, что ничто такимъ образомъ не дѣлается. Въ порядкахъ службы все требуетъ времени и терпѣнія. Вы какъ давно состоите въ нынѣшней вашей должности?
   Припоминая эту сцену теперь, я склоняюсь къ мысли, что мнѣ слѣдовало сохранить полное хладнокровіе и обратить вниманіе преимущественно на комическую сторону дѣла. Но тогда я почувствовалъ сильнѣйшую досаду, и потому отвѣтилъ довольно рѣзко:
   -- Извините, я ничего не зналъ о поступкѣ жены и совершенно его не одобряю. Мнѣ не приходило въ голову обращаться къ вашему содѣйствію.
   Замыцкій посмотрѣлъ на меня удивленно -- ему конечно не случалось получать такіе отвѣты -- и на лицѣ его появилось обычное выраженіе холодной надменности.
   -- Тѣмъ не менѣе, я обѣщалъ вашей супругѣ употребить свое вліяніе въ вашихъ интересахъ. А впрочемъ, если вы предпочитаете обойтись безъ меня...
   Я молча поклонился и отошелъ. Чувствую, что не слѣдовало такъ поступить, но досада моя достигла тогда точки кипѣнія.
   Какъ только мы вернулись домой, я попросилъ Настасью Васильевну остановиться на минуту въ гостиной.
   -- Для чего это вы возили мою жену къ Замыцкому? Кто васъ просилъ вмѣшиваться въ мои дѣла и устраивать мою карьеру?-- прямо обратился я къ ней.
   Она немножко смутилась, и сейчасъ же приняла угнетенный видъ.
   -- Ахъ, Боже мой, но вѣдь кажется мы имѣли въ виду вашу же пользу,-- проговорила она и какъ-то странно, робко присѣла на краешкѣ кресла, точно боялась, чтобы я не прихлопнулъ ее.
   -- Лену вы можете исключить изъ разговора, потому что безъ васъ она не додумалась бы до такой пошлости и глупости,-- продолжалъ я.-- Но что касается васъ, то я принужденъ на этотъ разъ высказать, что мнѣ представляется вреднымъ ваше вліяніе на жену.
   -- Иначе сказать, вы находите его не въ вашихъ интересахъ,-- прошипѣла Настасья Васильевна, и постаралась придать своимъ губамъ и срѣзанному подбородку язвительное выраженіе.-- Вамъ не нравится, что Леночка довѣряетъ мнѣ.
   -- Да, не нравится,-- подтвердилъ я.
   -- Потому что я вступаюсь за ея права.
   -- Я не собирался нарушать ея права. Но чтобы кто-нибудь сталъ между мною и женой, научая ее дѣйствовать наперекоръ моимъ понятіямъ и внушая ей фальшивыя представленія о вещахъ,-- этого я не могу допустить.
   Настасья Васильевна уперлась обѣими руками въ свои плоскіе бока.
   -- Вы хотите сказать, что желали бы выпроводить меня изъ своего дома?-- произнесла она очень развязно.-- Во я сама давно собираюсь уѣзжать. Мнѣ слишкомъ тяжело наблюдать то, что я здѣсь вижу. Я люблю сестру, какъ дочь, и мое сердце измучилось здѣсь. Да и мужъ меня требуетъ, пишетъ, что очень скучаетъ безъ меня.
   Я подавилъ улыбку, вызванную этимъ неожиданнымъ сообщеніемъ, и спросилъ довольно сухо:
   -- Когда же вы намѣреваетесь уѣхать?
   -- Завтра, завтра! Вѣдь мнѣ понятно ваше нетерпѣніе,-- отвѣтила Настасья Васильевна тѣмъ же ядовитымъ тономъ,-- Завтра съ почтовымъ поѣздомъ.
   -- Прекрасный поѣздъ,-- сказалъ я.
   Къ моему большому и пріятному удивленію, отъѣздъ Настасьи Васильевны въ самомъ дѣлѣ состоялся на другой день, и притомъ очень благополучно. Жена плакала, но немного: можетъ быть сестрицѣ удалось ее увѣрить, что по ней соскучился мужъ. Сама Настасья Васильевна не обошлась безъ ужимокъ, но я былъ такъ доволенъ развязкой, что не обратилъ на нихъ вниманія.
   Мнѣ казалось, что я побѣдоносно вышелъ изъ этого перваго семейнаго эпизода.
   

ВТОРОЙ ЭПИЗОДЪ.

I.

   Со времени отъѣзда Настасьи Васильевны прошло мѣсяца два. Я наблюдалъ за женою, стараясь подмѣтить въ ней слѣды вліянія, оставленные старшей сестрою. Къ удовольствію своему, ничего особеннаго я не замѣчалъ. Лена почти не вспоминала о ней, и эпизодъ этотъ промелькнулъ повидимому безъ послѣдствій. Безпокоила меня только легкая, неуловимая перемѣна въ обращеніи жены. Она держала себя со мною очень мило, не спорила ни о чемъ существенномъ, охотно выѣзжала и принимала, но какая-то необычная для молодой женщины душевная апатія все болѣе проявлялась въ ней. Ею овладѣла странная лѣнь -- лѣнь разговаривать. Пока наши бесѣды не выходили изъ предѣловъ мелочной болтовни, ей случалось даже оживляться. но какъ только разговоръ становился болѣе серьезнымъ и интимнымъ, она дѣлалась молчаливою, наморщивала свои хорошенькія бровки и какъ-то загадочно проводила рукой по лицу, словно хотѣла снять сѣвшую на него паутину. Это причиняло мнѣ нѣкоторую боль, потому что я находился еще въ томъ періодѣ чувства, когда жадно хочется заглянуть въ душу любимой женщины и насладиться обмѣномъ мыслей, впечатлѣній и ощушеній.
   Разъ я наконецъ сказалъ ей:
   -- Ты все отмалчиваешься, съ тобой разговориться нельзя.
   -- Что же говорить; кажется, обо всемъ уже переговорили,-- возразила она.
   -- Уже? на всю жизнь?-- спросилъ я, улыбаясь.
   Она поёжилась и сдѣлала свой обычный жестъ рукою.
   -- Ты никогда ни въ чемъ не согласенъ со мною,-- сказала она.-- Мы на все рѣшительно смотримъ различно; такъ ужъ лучше не начинать споровъ.
   Признаюсь, отъ этихъ словъ, произнесенныхъ съ какимъ-то спокойнымъ уныніемъ, меня немножко кольнуло въ сердце. Я отвѣтилъ съ нѣкоторой досадою:
   -- Ты еще такъ молода и такъ мало знаешь жизнь, что не удивительно, если наши взгляды иногда не сходятся. Понемножку ты станешь смотрѣть на вещи одинаково со мной.
   Лена съ оживленіемъ покачала головой.
   -- Никогда!-- сказала она.-- Этого ты никогда не достигнешь.
   -- Я и не собираюсь достигать, но это придетъ саы собою,-- возразилъ я.
   Она сейчасъ же замолчала, и разговоръ остался незаконченнымъ
   Въ душѣ я сознавалъ, что мы дѣйствительно смотримъ на многое различно. Хотя это не высказывалось въ спорахъ, но чувствовалось во множествѣ мелочей. У Лены была глубокая увѣренность въ непогрѣшимости установленныхъ общихъ понятій, такихъ, какія она слышала раньше у себя: отъ генерала въ штатской должности, молодившейся матери, и брата, знавшаго наизусть списочный составъ гвардіи. Она считала, что все въ мірѣ должно идти тѣмъ стройнымъ порядкомъ, какой созданъ цѣлыми поколѣніями людей, пользовавшихся властью и вліяніемъ. Этотъ порядокъ она какъ-то не отдѣляла отъ своихъ представленій о приличіи и порядочности, и думала, что признавать его безъ возраженій обязательно для людей хорошаго общества.
   -- Хорошее общество немножко лѣниво разсуждать,-- сказалъ я однажды.
   -- Зачѣмъ же разсуждать? Надо знать,-- возразила жена.-- Разсуждаютъ тѣ, которые не знаютъ.
   Болѣе всего различіе нашихъ взглядовъ опредѣлялось для меня изъ оцѣнки, какую жена полагала нашимъ знакомымъ. Тутъ мы не сходились замѣчательнымъ образомъ. Мои близкіе пріятели рѣшительно не нравились Ленѣ. Сначала я это приписывалъ своего рода ревности, но потомъ убѣдился, что ей вообще не нравились люди прямые, серьезные и сердечные, и въ особенности люди, которымъ не предназначено имѣть большого успѣха въ жизни, или которые достигаютъ успѣха собственнымъ умомъ и энергіей. Она въ такихъ людяхъ видѣла нарушеніе предустановленнаго, правильнаго порядка, и очень радовалась, когда имъ перенималъ дорогу человѣкъ съ титуломъ или вообще съ свѣтскимъ родствомъ и свѣтскими качествами.
   Разумѣется, у нея была въ обыкновенномъ смыслѣ честная душа. Если бы, напримѣръ, ея братъ попался въ какой-нибудь явной плутнѣ, она была бы возмущена и не пускала бы его къ себѣ на порогъ. Съ однимъ господиномъ, бывавшимъ въ домѣ ея отца, она не захотѣла поддерживать знакомство, потому что онъ пользовался дурной репутаціею. но когда дѣло принимало нѣсколько неуловимый характеръ, когда безчестность не имѣла наказуемой формы и обставлялась корректною внѣшностью, она какъ-то туго ее понимала, и находила въ моихъ приговорахъ щепетильность дурного тона.
   -- Ты странно судишь о людяхъ,-- сказала она мнѣ разъ,-- точно раздѣваешь ихъ. Какое намъ дѣло, что у нихъ въ душѣ? И нельзя же требовать отъ каждаго, чтобы онъ былъ честнѣе цѣлаго общества. По-моему, человѣкъ долженъ смотрѣть на вещи глазами людей своего круга.
   -- А если этотъ кругъ состоитъ изъ людей съ очень шаткими нравственными идеалами?-- возразилъ я довольно книжно.
   Она посмотрѣла на меня какъ бы непонимающими глазами и сказала:
   -- Но вѣдь мы говоримъ о порядочномъ обществѣ.
   Потомъ я замѣтилъ, что у нея слово "идеалъ" имѣло юмористическій смыслъ. Когда я произносилъ это слово серьезно, она всегда шире раскрывала глаза, словно замѣчала во мнѣ забавную странность.
   -- У тебя все идеалы... какой ты странный!-- сказала она мнѣ однажды.
   И потомъ нѣсколько дней повторяла это слово съ самой смѣшной интонаціей.
   Я убѣждался все болѣе, что жена моя еще совсѣмъ ребенокъ, что ея умъ очень не доразвился, и что ея понятія въ достаточной степени засорены всякой путаницей, вынесенной изъ воспитанія. Все это ставило предо мной большую задачу -- заняться ея довоспитаніемъ. Но какимъ образомъ приступить къ подобной задачѣ, если жена уклоняется отъ всякаго серьезнаго разговора и принимаетъ уныло-страдательный видъ при первой попыткѣ что-нибудь расшевелить и обнажить въ ея душѣ?
   Долженъ замѣтить притомъ, что этотъ недоразвившійся характеръ былъ въ то же время очень сложенъ. Я легче бы понялъ свою жену, еслибы, при своихъ взглядахъ на вещи, при своемъ отношеніи къ жизни, она представляла одинъ изъ тѣхъ засушенныхъ экземпляровъ, въ которыхъ искаженное воспитаніе убило темпераментъ, замѣнивъ его однимъ суровымъ чувствомъ корректности. Но совсѣмъ нѣтъ: въ природѣ Лены было очень, много свѣжести и жизненной жажды. Воспитаніе только засорило ея умъ и сообщило сердцу вялость эгоистическаго безразличія.
   

II.

   Апатія, которую я замѣчалъ въ женѣ, нѣсколько пугала меня въ томъ отношеніи, что я считалъ ее затишьемъ передъ бурей. И я не ошибался: буря разыгралась, и по такому поводу, съ котораго чаще всего начинаются семейныя разногласія.
   Я уже говорилъ, что за женой не было приданаго; ей дали только крошечную сумму на булавки, истраченную ею самымъ беззаботнымъ образомъ въ первый же мѣсяцъ. Этому обстоятельству я не придавалъ особеннаго значенія, потому что зарабатывалъ порядочныя деньги, совершенно достаточныя для скромнаго, но приличнаго существованія. Небольшой запасъ, какой у меня имѣлся, былъ поглощенъ устройствомъ квартиры и свадебными расходами. Понятно, что при такихъ условіяхъ нашъ train долженъ былъ быть поставленъ въ опредѣленныя границы. Но жена этого совсѣмъ не понимала, и довольно часто ставила меня въ затруднительное положеніе. Иногда она вдругъ пригласить кого-нибудь къ намъ въ ложу, тогда какъ покупка этой ложи вовсе не входила въ мои расчеты; иногда вдругъ сядетъ играть въ слишкомъ крупную для нея игру и проиграетъ порядочную сумму; иногда, увидавъ на комъ-нибудь изъ дамъ понравившуюся ей вещь, попроситъ заказать для нея такую же.
   Именно случай въ послѣднемъ родѣ и вызвалъ между нами объясненіе, закончившееся цѣлой бурей.
   Къ женѣ пріѣхала легкомысленнѣйшая изъ ея пріятельницъ, Анна Дмитріевна Козырева, жена фатоватаго полковника, удачно захватившаго за нею крупный кушъ. Эта Анна Дмитріевна далеко не была хороша собою, но держала себя такъ, какъ будто все общество признало ее безспорною красавицею. Шумная, рѣзкая, наполненная какимъ-то безсмысленнымъ оживленіемъ, она всегда что-то затѣвала, чѣмъ-то распоряжалась, кого-то учила тайнамъ свѣтской жизни. Ея всегдашнимъ назначеніемъ было втягивать въ свой безпокойный круговоротъ всѣхъ, съ кѣмъ она соприкасалась. Я на нее смотрѣлъ положительно какъ на вредную женщину, потому что изъ нея, словно изъ сосуда, непрерывно разплескивалась во всѣ стороны самая заразительная свѣтская пошлость.
   Въ рукахъ у Анны Дмитріевны была какая-то необыкновенная муфта съ распластанными отворотами и розами фантастической величины. Лена сейчасъ же обратила на нее вниманіе.
   -- Не правда ли, прелестно? Это послѣдняя новость,-- объяснила гостья.-- Только въ одномъ магазинѣ и есть. Хотите, я велю сдѣлать для васъ? И не особенно дорого: восемьдесятъ рублей.
   Цѣна повидимому показалась женѣ дорогой; она нерѣшительно наклонила голову, продолжая разсматривать муфту -- Вамъ необходимо это имѣть,-- рѣшила Анна Дмитріевна.-- Я сегодня же заѣду въ магазинъ, дамъ вашъ адресъ, и черезъ два дня вы получите.
   -- Дѣйствительно, это прелесть что такое,-- сказала жена.
   Я сидѣлъ почти напротивъ нея и смотрѣлъ на нее, чтобъ сдѣлать отрицательный знакъ глазами. Но она нарочно избѣгала встрѣтиться съ моимъ взглядомъ, и повернувшись къ Аннѣ Дмитріевнѣ, добавила:
   -- Я буду вамъ очень благодарна.
   Мое лицо вѣроятно сильно вытянулось въ ту минуту: выбросить восемьдесятъ рублей на какую-то нелѣпую муфту было рѣшительнымъ нарушеніемъ моего бюджета. Но на меня не обращали вниманія, и Анна Дмитріевна со свойственною ей бѣглостью уже перескочила на какой-то благотворительный базаръ, куда она звала жену продавать въ ея отдѣленіи.
   По ея отъѣздѣ я обратился къ женѣ съ вопросомъ:
   -- Ты въ самомъ дѣлѣ хочешь купить эту муфту?
   Лена приняла наивно-кокетливый видъ, даже подпрыгнула слегка, и проговорила глубоко заинтересованнымъ тономъ:
   -- Ахъ, это такая прелесть. Ты вѣдь мнѣ подаришь, не правда ли? Подумай, ни у кого изъ нашихъ знакомыхъ еще нѣтъ такой.
   Замѣтивъ, что выраженіе моего лица не совпадало съ ея ожиданіями, Лена немножко выдвинула нижнюю губу и приняла виноватый видъ.
   -- Можетъ-быть это очень дорого -- восемьдесять рублей?-- спросила она.
   -- Конечно, это очень дорого, -- подтвердилъ я.-- Тѣмъ болѣе, что вещь совсѣмъ не стоитъ такихъ денегъ.
   -- Ахъ, нѣтъ, стоить: вѣдь теперь шеншиля очень въ цѣнѣ,-- возразила жена.
   -- По-моему, это безуміе. Вѣдь нельзя же покупать все то, что на комъ-нибудь увидишь,-- сказалъ я.
   Лена нахмурилась.
   -- Но не могла же я отказаться, когда Анна Дмитріевна такъ любезно предложила. Вѣдь это значило бы прямо показать, что намъ такія пещи не по средствамъ,-- оправдывалась она.
   -- Да если онѣ въ самомъ дѣлѣ намъ не по средствамъ?-- сказалъ я какъ можно серьезнѣе.-- У меня нѣтъ никакой возможности выбросить эти деньги. Надо зайти въ магазинъ и сказать, чтобы не дѣлали муфты.
   Лена при этихъ словахъ даже поблѣднѣла.
   -- Ни за что на свѣтѣ,-- рѣзко отказалась она.-- Анна Дмитріевна узнаетъ, и это будетъ такой срамъ, такой срамъ... Лучше умереть.
   Въ голосѣ и въ выраженіи лица жены было столько наивнаго отчаянія, что мнѣ стало даже жаль ея. Но я сознавалъ необходимость довести разговоръ до конца. Я взялъ жену за талію, усадилъ на глубокомъ диванчикѣ, и самъ сѣлъ близко противъ нея.
   -- Послушай, Лена, намъ по этому поводу надо объясниться серьезно,-- началъ я самымъ спокойнымъ и ласковымъ тономъ.-- Вѣдь наши средства хотя и достаточны, но имѣютъ границы. Мы не можемъ швырять деньгами. У меня составленъ опредѣленный бюджетъ...
   Лена сжала въ рукѣ батистовый платокъ и такъ быстро расплакалась, словно слезы всегда у нея были на готовѣ въ какомъ угодно количествѣ.
   -- Развѣ же я что-нибудь понимаю въ какихъ-то бюджетахъ!-- проговорила она, теребя платокъ своими тоненькими пальчиками.-- Это низко, притѣснять женщину черезъ два мѣсяца послѣ свадьбы. Я никогда не думала, что выхожу замужъ для того, чтобы терзаться...
   По обороту, какой принималъ разговоръ, можно было предвидѣть, что никакого толка изъ него не выйдетъ. Благоразумнѣе всего было повернуться и уйти, и затѣмъ самому сказать въ магазинѣ, чтобы муфты не присылали. Но я испытывалъ несчастную потребность договориться, привести дѣло въ ясность. Я еще не очень хорошо зналъ женщинъ, и мнѣ казалось, что есть же такая простая логика, которая должна быть доступна даже куринымъ мозгамъ. Сознаніе своей нравственной и логической правоты совсѣмъ сбивало меня съ толку и заставляло добиваться, чтобъ эта правота была доказана.
   Я подвинулся къ женѣ и взялъ ея руку, которую она тотчасъ вырвала.
   -- Ну послушай, Лена, не надо же такъ капризничать,-- сказалъ я опять самымъ ласковымъ тономъ, какой только умѣлъ придать своему голосу.-- Намъ надо объясниться серьезно. Вѣдь такъ могутъ постоянно возникать недоразумѣнія изъ-за денежныхъ вопросовъ.
   -- У васъ на каждомъ шагу все денежные вопросы... Вамъ каждаго своего рубля жалко,-- проговорила сквозь слезы жена.
   -- Но вѣдь ты понимаешь, что я не могу имѣть неограниченное количество этихъ рублей,-- продолжалъ я.-- Тебѣ хорошо извѣстно, сколько я получаю въ годъ. Этими деньгами надо распоряжаться такимъ образомъ, чтобы...
   Лена зажала уши пальцами. Слезы продолжали катиться съ ея рѣсницъ, и на нѣжной кожѣ ея рдѣли розовыя пятна.
   -- Не хочу я ничего слушать, не хочу. Вы всегда умѣете говорить ваши умныя слова...-- почти провизжала она.-- Боже мой, если бы я все это могла предвидѣть, выходя замужъ!
   Мнѣ это показалось и дикимъ, и обиднымъ. Словно я ее надулъ въ чемъ-то, подвелъ... Однако вѣдь не увѣрялъ же я ее передъ свадьбой, что могу бросать по восьмидесяти рублей на муфты, которыя черезъ мѣсяцъ выйдутъ изъ моды. И я опять сдѣлалъ глупость: вмѣсто того, чтобы повернуться и уйти, я произнесъ глупооскорбленнымъ тономъ:
   -- Вотъ какъ! Стало быть ты раскаиваешься, что вышла за меня замужъ?
   Жена немедленно перешла въ наступленіе. Она встала во весь ростъ и стиснула на груди руки, которыми раньше зажимала уши.
   -- Чего вы отъ меня хотите! Чего вы отъ меня хотите!-- произнесла она замученнымъ голосомъ, и сдѣлала шагъ впередъ.-- Господи, и это изъ-за какихъ-то несчастныхъ восьмидесяти рублей!-- добавила она, и порывисто выбѣжала изъ комнаты.
   Я пожалъ плечами,-- и совершенно напрасно, потому что жена не могла этого видѣть,-- и прошелъ къ себѣ въ кабинетъ.
   Тамъ я предался довольно грустнымъ размышленіямъ.
   Впечатлѣніе, которое оставила во мнѣ эта неожиданно разыгравшаяся сцена, было очень тягостное. Я почувствовалъ какой-то внутренній толчокъ, похожій на испугъ. Да, именно я испугался. Мнѣ показалось, что я связанъ съ женщиной, съ которой никогда не буду счастливъ, и которая все будетъ уменьшаться въ моихъ глазахъ, продолжая занимать все большее мѣсто въ моей жизни; съ женщиной, которая мало по малу потеряетъ для меня цѣну, какъ разъ къ тому времени, когда сдѣлается матерью моихъ дѣтей.
   Несомнѣнно, мнѣ стало страшно при этой мысли.
   Но думать объ этомъ было такъ мучительно, и я былъ такъ молодъ, что моя внутренняя энергія возстала противъ логики разсудка. Я сталъ увѣрять себя, что глупо придавать столько значенія женской взбалмотности. Вѣдь жена еще ребенокъ, и почти неотвѣтственна за свои капризы. Она еще не вошла въ новую роль самостоятельной женщины. Ея еще не коснулась воспитательная сила привычки. Наконецъ, въ сущности, вѣдь ничего же непростительнаго она не сдѣлала. И притомъ...
   Мнѣ пришла мысль, измѣнившая мое настроеніе. Я себя спрашивалъ: не объясняется ли ея раздраженная нервность физіологической причиной? Можетъ быть она готовится быть матерью?
   И я ощутилъ приливъ незнакомаго мнѣ раньше, прощающаго, жалостливаго и обоготворяющаго чувства утроенной, удесятеренной любви.
   

III.

   Въ моемъ новомъ настроеніи мнѣ хотѣлось непремѣнно сейчасъ же примириться съ женой. Я подошелъ къ двери спальной; она была заперта.
   -- Лена, что ты тамъ дѣлаешь?-- спросилъ я, постучавъ.
   Мнѣ не отвѣчали.
   -- Отопри, мнѣ надо тебя видѣть,-- сказалъ я, и опять постучалъ.
   -- Да что такое? Ко мнѣ нельзя, послышался недовольный голосъ жены.
   -- Ну, перестань злиться, я пришелъ мириться,-- продолжалъ я.-- Не хорошо же такъ капризничать.
   Снова молчанье за дверью и какой-то шорохъ. Положеніе мое начинало казаться мнѣ глупымъ. Но вотъ сзади меня, въ комнатѣ горничной, раздался звонокъ: это Лена требовала ее къ себѣ. Горничная подошла и съ недоумѣніемъ посмотрѣла на меня, стоявшаго передъ запертой дверью. Дѣйствительно, выходило глупо и обидно... Въ ту же минуту задвижка щелкнула, и горничная, шурша накрахмаленнымъ передникомъ, проскользнула мимо меня въ спальную.
   Я отошелъ съ такимъ ощущеніемъ, какъ будто надо мною насмѣялись, и вернулся въ кабинетъ. Настроеніе мое опять измѣнилось.-- "Если не хочетъ со мною мириться, такъ и не надо", -- думалъ я, и въ то же время чувствовалъ, что думаю вздоръ.
   Я сознавалъ, что въ душу мнѣ снова заползаетъ страхъ, страхъ за какую-то совершающуюся въ моей жизни чепуху. Я говорилъ себѣ, что противъ этой чепухи надо показать характеръ, что ее надо осадить на первыхъ же порахъ, пока она не всосалась въ мое существованіе -- и чувствовалъ, что все это вовсе не такъ легко, какъ люди думаютъ.
   И въ то же время я прислушивался. Шаги горничной нѣсколько разъ раздавались по корридору. Можетъ быть жена больна? Ну, пусть пошлетъ за докторомъ или въ аптеку... Тѣмъ не менѣе, я не выдержалъ и вышелъ въ корридоръ. Какъ разъ навстрѣчу мнѣ появилась жена, въ шубкѣ и въ шляпкѣ. Она не взглянула на меня, и лицо ея было блѣдное и какое-то важное.
   Мнѣ ни за что не хотѣлось спросить, куда она ѣдетъ. Я только сказалъ довольно сухо и строго:
   -- Намъ скоро обѣдать пора.
   Жена ничего на это не отвѣтила, подождала, пока горничная надѣла ей калоши, и вышла. Горничная, заперевъ за нею дверь, объявила мнѣ какъ бы съ нѣкоторымъ смущеніемъ:
   -- Барыня не будетъ обѣдать.
   -- А я буду,--отвѣтилъ я довольно глупымъ тономъ.
   Гораздо умнѣе было бы отправиться обѣдать въ ресторанъ или къ знакомымъ, но мнѣ хотѣлось показать и себѣ, и другимъ, что могу же я и безъ жены обѣдать дома, если ужъ на то пошло. И я обѣдалъ очень спокойно, не торопясь, заставляя себя отвѣдывать каждаго блюда, хотя мнѣ совсѣмъ не хотѣлось ѣсть.
   Жена, безъ всякаго сомнѣнія, отправилась къ своимъ. Объ этомъ можно было бы спросить горничную, но мнѣ не хотѣлось. Ужъ пусть всѣ думаютъ, что я нисколько не заинтересованъ этимъ. Я даже нарочно остался послѣ обѣда дома: что жъ такое, что я одинъ? У меня есть занятія.
   Передъ вечеромъ горничная вошла ко мнѣ и какъ-то особенно тихо и робко сообщила, что она уйдетъ на часъ.
   -- Барыни приказала нѣкоторыя ихъ вещи привезти къ нимъ, -- добавила она, и исподлобья взглянула на меня любопытствующимъ взглядомъ.
   -- Какія вещи?-- спросилъ я.
   -- Туалетныя. Тоже сорочку ночную, туфли, чулки...
   Я помолчалъ. Это еще что за комедія?-- хотѣлось мнѣ крикнуть.
   -- Барыня говорила, что онѣ у мамаши ночевать будутъ,-- добавила горничная.
   -- Хорошо,-- сказалъ я.
   Горничная удалилась удивленная: мое хладнокровіе очевидно сбило ее съ толку. Но мнѣ не легко далось это хладнокровіе: голова у меня шла кругомъ.
   Что же это такое? Разрывъ? Открытая война, съ вовлеченіемъ родныхъ, знакомыхъ, прислуги? Желаніе напугать меня скандаломъ, или рѣшеніе чего-то добиться, несмотря на скандалъ? Но чего же добиться? Чтобъ у меня было больше денегъ? Такъ вѣдь я и самъ радъ былъ бы.
   Я ничего не понималъ, отыскивая въ накоплявшейся вокругъ меня чепухѣ логическій смыслъ. Въ этомъ и заключалась моя ошибка: я не умѣлъ взять совершавшееся во всей его непосредственной безсмысленности.
   Черезъ часъ горничная вернулась. Я нѣсколько разъ вызывалъ ее къ себѣ за тѣмъ или другимъ, въ тайномъ предположеніи, что ей поручено что-нибудь передать мнѣ, или что она сама что-нибудь разскажетъ. Но она не заговаривала, и сохраняла какой-то тихо-удрученный видъ, который злилъ меня.
   Я переодѣлся и отправился къ знакомымъ, гдѣ повидимому были удивлены, отчего я пріѣхалъ безъ жены. О ней всѣ спрашивали, и говорили о ней съ противной слащавостью, которая также злила меня.-- "Ну да, для нихъ она разумѣется -- одна прелесть", -- думалъ я. Дамы были въ особенности нестерпимы: онѣ иначе не говорили со мной, какъ намеками на мое счастье. Мнѣ хотѣлось всѣхъ ихъ побить, но я терпѣлъ, прикидывался покойнымъ, и нарочно остался ужинать, чтобъ позже вернуться домой.
   Сосѣдка за ужиномъ, хорошенькая я бойкая Barbe Облогина, кокетничала со мною. Ей показалось пикантнымъ сдѣлать маленькое нападеніе на человѣка только-что женившагося. я отшучивался со злостью: эта хорошенькая женщина почти возмущала меня, я находилъ чудовищнымъ, что она хочетъ увѣрить себя и меня, будто въ области отношеній между мужчиной и женщиной нѣтъ и не можетъ быть ничего серьезнаго...
   На другой день, прямо со службы, я заѣхалъ къ роднымъ жены. Я не зналъ, вернулась ли жена домой, или же оставалась тамъ; но мнѣ казалось необходимымъ немедленно переговорить если не съ Леной, то съ ея родителями. Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, тянуть эту комедію въ формѣ скандала.
   Меня встрѣтила теща, Лизавета Ивановна. Она имѣла "сдѣланное" лицо, на которомъ старалась выразить угнетенную печаль, обиду и строгость. Вмѣстѣ это составило что-то довольно нелѣпое. Притомъ же она была тщательнѣе обыкновеннаго причесана, запудрена, нелегка даже подправлена румянами.
   -- Это вы, Сергѣй Петровичъ!-- привѣтствовала она меня, представляясь если не оскорбленной, то удивленной моимъ появленіемъ.
   Я отвѣтилъ безъ особенной находчивости:
   -- Да, это я.
   Мнѣ указали кресло. Лизавета Ивановна сѣла близко на диванъ.
   -- Вы конечно знаете, что Лена у насъ, -- сказала она.-- Ахъ, Сергѣй Петровичъ, какъ мнѣ было грустно, какъ больно!
   -- И мнѣ также,-- заявилъ я.
   -- Разумѣется, я не изъ тѣхъ матерей, которыя становятся между дочерью и ея мужемъ,-- продолжала Лизавета Ивановна,-- Но мнѣ такъ дорого счастье дочери. Какъ мнѣ тяжело видѣть, что у васъ такъ рано начались нелады.
   -- Лена въ чемъ-нибудь обвиняетъ меня?-- спросилъ я.
   -- Она оскорблена, Сергѣй Петровичъ, -- отвѣтила теща значительнымъ и почти загадочнымъ тономъ.
   -- Тѣмъ, что я отказалъ ей въ восьмидесятирублевой муфтѣ?
   -- Всѣмъ вмѣстѣ, всѣмъ вмѣстѣ, мой дорогой. Что такое муфта? Леночка молода, но не такъ же она пуста, чтобъ ставить вопросъ между муфтой и мужемъ. Нѣтъ, все вмѣстѣ, вотъ что печально, ужасно печально.
   И она сдѣлала "ужасно печальные" глаза, что вовсе не шло ни къ ея прическѣ, ни къ пудрѣ, ни къ румянамъ.
   -- Что же такое все вмѣстѣ?-- спросилъ я.
   -- Но, дорогой Сергѣй Петровичъ, дайте себѣ трудъ безпристрастно взглянуть на ваши отношенія къ женѣ,-- отвѣтила Лизавета Ивановна.-- Вѣдь вы ее, что называется, ни въ грошъ не ставите.
   -- Въ чемъ же это выражается?
   -- Ахъ, во всемъ. Ну, возьмемъ напримѣръ хотя денежный вопросъ. Леночка воспитана не въ роскоши, но она привыкла къ извѣстному комфорту. Мы всегда держали лошадей.
   -- Мои средства но позволяютъ этого.
   -- Вотъ видите: средства. Лена отлично это понимаетъ, и она хотѣла воспользоваться тѣмъ, что Настя свой человѣкъ у Замыцкихъ, чтобъ посодѣйствовать вашей карьерѣ. А вы наговорили грубостей Настѣ и чуть не выгнали ее изъ дому.
   -- Почему же вы предположили, что я позволилъ бы женѣ содѣйствовать моей карьерѣ?-- воскликнулъ я почти съ негодованіемъ.
   -- Боже мой, вѣдь рѣчь идетъ не о чемъ-нибудь предосудительномъ,-- возразила Лизавета Ивановна.-- И потомъ, эти вѣчные ваши споры съ женою: вы ни въ чемъ никогда не хотите согласиться съ нею. Вы настаиваете на какомъ-то своемъ особенномъ взглядѣ на вещи, котораго никто изъ насъ не раздѣляетъ.
   Мнѣ сдѣлалось почти смѣшно.
   -- Позвольте, кому же у кого перенимать взгляды: мужу у жены, или женѣ у мужа?-- сказалъ я.-- Довольно, что я на семь лѣтъ старше ея.
   -- Да, но видите: когда дѣвушка выросла въ хорошей семьѣ и получила отличное воспитаніе...
   -- Не очень оно мнѣ кажется отличнымъ,-- прервалъ я.
   Лизавета Ивановна даже откинулась отъ меня, точно я толкнулъ ее.
   -- Вы недовольны воспитаніемъ Леночки?-- воскликнула она, и ударила ладонью о ладонь.
   Мнѣ надоѣлъ этотъ разговоръ, и я спросилъ почти строго:
   -- Могу я видѣть жену?
   -- Да, вѣроятно она выйдетъ къ вамъ, -- отвѣтила такъ же строго Лизавета Ивановна, и поднялась съ мѣста.
   Черезъ минуту въ гостиную вошла жена, и остановясь въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня, произнесла:
   -- Bonjour. Что скажете?
   -- Скажу, что я пришелъ за вами. Вамъ пора возвратиться домой.
   -- Какъ, послѣ всего, что было?
   -- Были капризы съ вашей стороны, отъ которыхъ пора и успокоиться. Надѣюсь, вы понимаете, что съ этимъ бѣгствомъ къ роднымъ вы устроили порядочный скандалъ. Я обѣщаю не попрекать васъ этимъ, я желаю установить миръ, и прошу васъ сейчасъ же вернуться.
   Я подошелъ ближе къ женѣ и взялъ ее за руку.
   -- Ну полно же, Лена, пора перестать. Ты немножко далеко зашла,-- сказалъ я очень ласково.-- Я предлагаю тебѣ хорошій, хорошій миръ.
   -- Съ тѣмъ, чтобы опять начать оскорблять меня?-- возразила вздрагивающими губами жена.
   Собственно говоря, я не отдавалъ себѣ отчета, почему я объяснялся съ женой въ такомъ тонѣ. Въ моихъ намѣреніяхъ было -- начать болѣе или менѣе примирительно, и затѣмъ поговорить серьезно. Но чувствовалась какая-то невозможность говорить серьезно. И вообще вся эта сцена сыгралась какъ-то сама собою, безъ яснаго пониманія, кто изъ насъ ведетъ ее.
   -- Невозможно быть такой обидчивой, какъ ты,-- отвѣтилъ я, и кажется еще мягче и нѣжнѣе.-- И въ особенности нельзя заводить ссоры, которыя дадутъ поводъ Богъ знаетъ что говорить о насъ.
   -- О, мнѣ теперь все равно!-- вызывающимъ тономъ сказала жена,-- Вы обращаетесь со мною, какъ мужикъ, какъ дворникъ...
   -- Удивляюсь, какъ ты можешь говорить такія вещи.
   -- Буду говорить, буду!
   И жена сѣла, зажавъ руками глаза.
   Я начиналъ терять терпѣнье.
   -- Послушай,-- сказалъ я,-- вѣдь такъ или иначе, надо же кончить эту исторію. Или ты возвратишься ко мнѣ...
   -- Никогда!
   -- Или ты останешься здѣсь совсѣмъ. Предоставляю тебѣ самой выбирать одно изъ двухъ. Если у тебя есть какое-нибудь чувство ко мнѣ, то оно подскажетъ тебѣ, какъ поступить.
   Я повернулся и вышелъ изъ комнаты. Но когда я спускался съ лѣстницы, сверху послышались быстрые легкіе шаги. Это жена догоняла меня.
   Поровнявпіись, она пошла рядомъ, блѣдная, со сжатыми губами, не говоря ни слова и слегка отворачиваясь.
   Я торжествовалъ. Мнѣ хотѣлось поднять ее на руки и такъ донести до дому. Господи, какъ я былъ глупъ...
   

ТРЕТІЙ ЭПИЗОДЪ.

I.

   Я могу пропустить два года моей жизни, такъ какъ они ознаменовались только однимъ значительнымъ семейнымъ событіемъ: у насъ родился сынъ, Сережа. Назвали его такъ въ честь отца, конечно.
   Не могу сказать, чтобы появленіе первенца заставило ярче и веселѣе пылать нашъ домашній очагъ. Разумѣется, во мнѣ проснулись родительскія радости, жизнь какъ будто получила для меня больше смысла и содержанія; заботы о ребенкѣ, подъчасъ безпокойныя, какъ-то подымали меня въ своихъ собственныхъ глазахъ. Но это были довольно блѣдныя ощущенія въ сравненіи съ разными тягостными впечатлѣніями, связанными съ событіемъ. Тамъ, на душѣ, расцвѣтало что-то хорошее и нѣжное, а въ будничной ежедневности жизни крикливо заявляло себя что-то другое.
   Это "другое" началось еще до рожденія ребенка. Въ самомъ разгарѣ зимняго сезона я замѣтилъ у жены особенную, безпокойную раздражительность. Потомъ однажды, возвратясь съ какого-то бала, она объявила мнѣ, что больше нѣтъ никакихъ сомнѣній, что она готовится быть матерью. Это было сказано такимъ убитымъ голосомъ, и столько унылаго отчаянія отразилось въ ея лицѣ, что меня словно кольнуло въ сердце.
   -- Развѣ ты такъ боишься?-- довольно глупо спросилъ я.
   Жена взглянула на меня, какъ на идіота.
   -- Ты думаешь, это ничего не стоитъ, ходить въ такомъ положеніи!-- воскликнула она почти съ ненавистью, и сейчасъ же горько расплакалась.
   На меня эта коротенькая сцена подѣйствовала тягостнымъ образомъ. Мнѣ сдѣлалось обидно и какъ будто даже жутко за будущаго ребенка, котораго такъ враждебно привѣтствовали. Но я старался объяснить себѣ истерическую выходку жены новизною положенія и свойственною молодымъ женщинамъ трусостью предъ предстоящею задачею.-- "Мнѣ легко радоваться, -- думалъ я,-- потому что я не буду страдать, а ей предстоятъ муки и опасности". Но несмотря то, что-то въ душѣ непреодолимо возставало противъ эгоизма жены, и минутами мнѣ казалось, что этотъ эгоизмъ безвозвратно удаляетъ ее отъ меня.
   Съ слѣдующаго дня у жены началась подозрительная бѣготня по докторамъ. Я не могъ понять, зачѣмъ ей понадобилось совѣтоваться съ какими-то вовсе не пользовавшимися извѣстностью врачами, и наконецъ спросилъ ее объ этомъ.
   -- Ахъ, они всѣ ничего не понимаютъ,-- раздражительно отвѣтила Лена.
   -- Но надѣюсь, ты не собираешься сдѣлать какую-нибудь непростительную глупость?-- задалъ я вопросъ.
   Лена только заплакала.
   Въ этомъ сезонѣ она особенно сблизилась съ той самой Анной Дмитріевной Козыревой, которая была виновницей вашей первой крупной размолвки изъ-за восьмидесятирублевой муфты. Предпріимчивая, шумная, по-свѣтски властная, Козырева кромѣ того была всегдашней воительницей за интересы своего пола. При всемъ своемъ легкомысліи, она способна была даже на самопожертвованіе, когда ей казалось, что надо облегчить положеніе женщины, недостаточно оцѣненной своимъ мужемъ. Не знаю почему, но она считала мою жену именно въ такомъ положеніи, и проявляла большую дружбу къ ней. Когда Лена перестала выѣзжать, Козырева очень часто забѣгала къ ней среди дня, усталая отъ визитовъ и шнырянья по магазинамъ, и иногда оставалась за-просто обѣдать. Я этому сближенію очень мало сочувствовалъ: изъ всѣхъ дамъ нашего кружка, Анна Дмитріевна представлялась мнѣ наименѣе подходящею для жены.
   -- Мнѣ кажется, эта Козырева только раздражаетъ тебя вѣчной болтовней обо всемъ, въ чемъ ты не можешь теперь участвовать,-- сказалъ я разъ.
   Жена приняла это замѣчаніе за нападеніе.
   -- Ты всегда противъ тѣхъ, кто мнѣ нравится,-- отозвалась она.-- Анна Дмитріевна положительно жертвуетъ собой ради меня. Какое ей удовольствіе сидѣть тутъ цѣлыми днями? Но она знаетъ, что я не выѣзжаю, что мнѣ скучно, и пріѣзжаетъ. Она очень добра ко мнѣ, и я должна быть благодарна ей.
   Я ничего не возражалъ, потому что до извѣстной степени это была правда. Доброта Козыревой объяснялась просто тѣмъ, что жена впала въ нѣкоторое подчиненіе ей, а Козырева любила властвовать и покровительствовать. Но я не сталь разъяснять этого Ленѣ.
   -- Ты увидишь, какъ она себя покажетъ, когда я буду больна,-- добавила жена.
   И дѣйствительно, Козырева въ трудные дни очень пригодилась: своимъ безграничнымъ самообладаніемъ она ободряла и жену. Безъ нея мнѣ было бы плохо съ одной Лизаветой Ивановной, которая въ качествѣ мамаши хотя и переселилась къ намъ на нѣсколько сутокъ, но практически была совсѣмъ безполезна, а своею охающею и взвизгивающею впечатлительностью только мѣшала другимъ.
   Въ концѣ-концовъ все обошлось, впрочемъ, благополучно.
   И вотъ нашъ семейный союзъ раздвинулся, и въ него вступилъ новый членъ.
   Это былъ, право, славный ребенокъ: пухленькій, красненькій, съ золотистымъ пушкомъ на головѣ и большими, словно радостно удивленными, синими глазами.
   Лену больше всего заинтересовалъ именно этотъ синій цвѣтъ глазъ.
   -- Неужели они такими и останутся?-- спрашивала она и меня, и всѣхъ окружающихъ.-- Въ кого они у него такіе?
   -- Въ тебя,-- отвѣчалъ я.
   -- Ну, ты ужъ начинаешь льстить мнѣ,-- отозвалась Лена, и улыбнулась такой хорошей, ясной улыбкою, какой я уже давно не видалъ на ея лицѣ.
   Вообще въ первое время по выздоровленіи, когда еще нельзя было выходить изъ дому, Лена была удивительно мила и добра. Перенесенныя муки какъ будто удвоили для нея цѣну и радость жизни. Мы тогда жили на дачѣ, стояла середина лѣта, солнце съ утра заглядывало къ намъ на балконъ сквозь густую хвою елей, теплый воздухъ лѣниво клубилъ легкую пыль по дорогѣ. Козырева, жившая въ Царскомъ, пріѣзжала теперь только разъ въ недѣлю, и вообще мы еще никогда раньше не были окружены такимъ уединеніемъ, какъ въ это время.
   Но такъ было не долго. Едва только Ленѣ разрѣшено было выѣзжать, какъ Козырева взяла съ нея слово пріѣхать къ ней на маленькій лѣтній балъ. Рѣшено было, что Лена тамъ ночуетъ. Меня тоже звали, но я побоялся оставить ребенка на цѣлый день на рукахъ у кормилицы, которую мы еще мало знали.
   Жена вернулась на другой день только къ обѣду, усталая и въ то же время заразительно оживленная. Ей было "страшно" весело. Она перезнакомилась чуть не съ сотней новыхъ лицъ, и всѣ чрезвычайно ею интересовались. Нарочно для нея устроили на другой день бала пикникъ-монстръ съ тройками и кавалькадами. Если бы не боязнь, что я разсержусь, то она осталась бы тамъ до слѣдующаго дня, потому что все общество рѣшило обѣдать въ Павловскомъ вокзалѣ, и потомъ ѣхать на ферму при лунномъ свѣтѣ.
   -- О Сережѣ я не безпокоилась, вѣдь я знала, что ты не оставишь его безъ присмотра,-- добавила она.
   Конечно, она могла не безпокоиться.
   Съ этого времени все въ нашей жизни пошло какимъ-то удвоеннымъ ходомъ. Близость съ Анной Дмитріевной возобновилась: она и жена такъ и летали другъ къ другу на перекрестныхъ поѣздахъ. Новые знакомые, пріобрѣтенные въ Царскомъ, пріѣзжали къ намъ на дачу, свидѣтельствовали мнѣ свое почтеніе, обѣдали, пили чай и устраивали прогулки. Къ нимъ для чего-то выносили показывать Сережу; они находили его славнымъ мальчикомъ, цѣловали его пухлыя рученки, и обращали вниманіе на удивительное сходство его съ мамашей. Мнѣ все это не особенно нравилось, и я съ нетерпѣніемъ ждалъ переѣзда въ городъ.
   Но если я надѣялся на какую-нибудь перемѣну, то надежда оказалась неосновательною. Жизнь продолжала идти удвоеннымъ ходомъ, и глядя на жену, я только удивлялся, откуда бралась у нея эта неутомимая энергія, растрачиваемая на пустоту и въ пустотѣ...
   

II.

   Я уже упоминалъ о хорошенькой и бойкой Barbe Облогиной, которой вздумалось почему-то со мной кокетничать за ужиномъ въ тотъ вечеръ, когда жена сбѣжала къ своимъ. Эта Barbe Облогина была въ сущности довольно милый свѣтскій экземпляръ петербургскаго средняго круга. Тогда за ужиномъ, при моемъ особенномъ настроеніи духа, она показалась мнѣ почти непріятной съ ея безразличнымъ взглядомъ на все серьезное и тяжелое, возникающее въ отношеніяхъ между мужчиной и женщиной. Но потомъ я догадался, что это безразличіе прикрывало у нея преждевременное, но глубокое недовѣріе къ людямъ, и въ особенности къ браку. Она какъ будто сказала себѣ: "Глупо смотрѣть серьезно на то, изъ чего сама жизнь чаще всего выкраиваетъ комедію или фарсъ". И она находила, что при такихъ условіяхъ роль комической ingénue больше всего подходить къ ея смѣлымъ темно-сѣрымъ глазамъ, волосамъ соломеннаго цвѣта, восхитительному ротику съ приподнятой верхней губой, и изящно-подвижной фигурѣ.
   Между нами, въ теченіе двухъ лѣтъ, установилась очень милая безпритязательная дружба. Меня втягивало въ эту дружбу преимущественно то, что Barbe была единственная въ нашемъ кружкѣ дама, смотрѣвшая на мою семейную жизнь не съ дамской точки зрѣнія. Мнѣ казалось, что она въ душѣ немножко держитъ мою сторону. Бывавшіе когда-нибудь въ моемъ положеніи должны знать, какую это имѣетъ громадную цѣну... И я замѣчалъ, что Лена со своимъ женскимъ инстинктомъ отлично чувствуетъ это. Обѣ онѣ считались пріятельницами и даже вездѣ расхваливали другъ друга, но я ясно сознавалъ, что Лена недолюбливаетъ ее. Къ нашей дружбѣ она относилась немножко иронически, словно удивляясь, что такое Barbe могла найти во мнѣ. И разумѣется, ни малѣйшаго слѣда ревности я не замѣчалъ въ женѣ, да по совѣсти сказать, и повода къ ревности не было.
   Поэтому я былъ довольно непріятно удивленъ, когда однажды жена, просидѣвъ съ довольно кислымъ видомъ въ столовой, когда у насъ обѣдала Варвара Александровна Облогина, послѣ кофе ушла въ свою комнату, сказавъ съ ужимкой, въ смыслѣ которой нельзя было сомнѣваться:
   -- Ты вѣроятно проведешь Варвару Александровну къ себѣ въ кабинетъ. Надѣюсь, вамъ не будетъ скучно. А у меня голова болитъ.
   Мнѣ было очень неловко за m-me Облогину, хотя она со смѣхомъ потребовала мою руку и сдѣлала видъ, что приняла замѣчаніе жены въ шутку. Но она не могла не почувствовать нанесенной ей царапины.
   Я старался дать себѣ отчетъ, чѣмъ мы могли вызвать ревнивую выходку жены, но ни на чемъ не могъ остановиться: сегодня, какъ и всегда, мы держали себя съ установившейся между нами шутливой и безпритязательной свободой, но совсѣмъ не походили на людей, романически заинтересованныхъ другъ другомъ.
   Barbe, разговаривая со мною въ кабинетѣ, казалась или задумчивой, или разсѣянной. Она очевидно съ умысломъ наводила разговоръ на самые посторонніе предметы, и съ непонятнымъ вниманіемъ погружалась въ разсматриваніе отлично знакомыхъ ей фотографій. Мнѣ казалось, что она думаетъ о чемъ-то, о чемъ не хочетъ мнѣ сообщить. Черезъ полчаса, собравшись уѣзжать, она прошла къ женѣ, но у той дверь въ спальную оказалась запертой.
   -- Вѣроятно Лена въ самомъ дѣлѣ нездорова,-- сказалъ я извиняющимся тономъ.
   -- Желаю ей поскорѣе оправиться,-- отвѣтила Облогина немного сухо и немного печально.
   Предвидя неизбѣжную, и по моему искреннему сознанію ничѣмъ не вызванную сцену, я вернулся въ кабинетъ и занялся чтеніемъ. Чер езъ полчаса Лена вошла ко мнѣ съ тѣмъ "роковымъ" выраженіемъ лица, которое у нея всегда обозначало расположеніе къ легкому скандалу.
   -- Тебѣ нездоровится?-- спросилъ я.
   -- Нѣтъ, я здорова, но я ушла потому что не люблю быть лишнею,-- отвѣтила жена.-- Не хотѣла вамъ мѣшать наслаждаться другъ другомъ.
   И она опустилась на диванъ, сохраняя все то же "роковое" выраженіе.
   -- По-моему, ты обошлась невѣжливо съ Варварой Александровной,-- сказалъ я.
   -- Очень мнѣ нужно быть съ нею вѣжливой,-- фыркнула Лена.-- Я не пытаюсь кружить голову ея глупому мужу.
   Что мужъ Облогиной былъ скорѣе глупъ, чѣмъ уменъ, въ этомъ не существовало никакого сомнѣнія. Но такъ какъ ударъ заключался не въ этомъ обстоятельствѣ, то я возразилъ:
   -- Варвара Александровна такъ же мало думаетъ кружить мнѣ голову, какъ и я ей!
   -- Ну, ужъ пожалуйста: отлично я все вижу и понимаю,-- продолжала Лена.-- И мнѣ рѣшительно все равно, за кѣмъ вы тамъ вздумаете ухаживать, но я не желаю чтобъ вы разыгрывали свои романы у насъ въ домѣ. За глазами дѣлайте что угодно, а играть глупую роль я не стану.
   Я не придалъ значенія оскорбительному смыслу ея словъ, объясняя ея раздраженіе ревнивымъ припадкомъ, но фактическая сторона обвиненія требовала отпора.
   -- Ты не имѣешь права подозрѣвать меня и Barbe безъ всякихъ данныхъ и доказательствъ,-- сказалъ я.-- Наше сегодняшнее обращеніе другъ съ другомъ рѣшительно ничѣмъ не отличалось отъ всегдашняго.
   -- Но и всегдашняго я больше не желаю допускать: Варвара Александровна можетъ назначать вамъ свиданіе гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, но не у меня въ домѣ.-- капризно произнесла Лена.
   Я пожалъ плечами (глупая привычка!) и прекратилъ разговоръ.
   Barbe, какъ я и предвидѣлъ, на нѣкоторое время перестала бывать у насъ. Но я вовсе не желалъ изъ-за каприза жены прекратить знакомство, и попрежнему заходилъ къ Облогинымъ. Жена дѣлала видъ, что не хочетъ ничего знать объ этомъ. Ну и пускай бы. Но однажды Анатолій Стрижевъ, мой большой пріятель, съ которымъ я еще больше сдружился за то, что онъ не могъ безъ комическаго ужаса вспоминать о Настасьѣ Васильевнѣ, сказалъ мнѣ:
   -- Что такое у васъ произошло съ Облогиной? Твоя жена называетъ се интриганкой и разсказываетъ, что она не на шутку влюбила тебя въ себя.
   -- Какой скверный вздоръ!-- воскликнулъ я, вспыхнувъ.-- Кому же она говоритъ?
   -- Да всѣмъ говоритъ. Вчера, напримѣръ, въ концертѣ...
   -- Въ концертѣ?
   Я совсѣмъ не зналъ, что жена была въ концертѣ. Она вообще была довольно равнодушна къ музыкѣ, и потому лицо мое выразило удивленіе, такъ что Анатолій въ свою очередь выкатилъ глаза.
   -- Ну, да, въ концертѣ,-- подтвердилъ онъ.-- Чему ты такъ удивляешься? Лановскій всегда подбиваетъ Козыреву, а гдѣ Козырева, тамъ и твоя жена.
   -- Лановскій?-- опять переспросилъ я.-- Этотъ сорокалѣтній фатъ съ розовыми щеками и губами?
   -- Онъ самый. Ему каждый вечеръ надо быть гдѣ-нибудь въ публикѣ, вотъ онъ и развозитъ билеты знакомымъ дамамъ,-- объяснилъ Стрижевъ.
   Черезъ минуту я забылъ и о Дановскомъ, и о концертѣ, и думалъ только о томъ, какъ будетъ непріятно m-me Облогиной, если до нея дойдутъ сплетни моей жены.
   -- Нѣтъ хуже, какъ если женщина ни съ того, ни съ сего начинаетъ ревновать,-- сказалъ я.
   -- Ну, ни съ того ни съ сего этого пожалуй и не бываетъ, -- возразилъ усмѣхнувшись Стриженъ.-- Нѣтъ дыму безъ огня.
   Но его лицо сейчасъ же сдѣлалось серьезнымъ, и онъ добавилъ какъ бы значительнымъ тономъ:
   -- А если на женщину вдругъ такой ревнивый стихъ находитъ, то я замѣтилъ -- это всегда означаетъ, что у нея самой совѣсть не чиста. Охъ, голубчикъ, хитры онѣ, эти Евины внучки.
   -- Да, только не Лена,-- сказалъ я почти съ неудовольствіемъ.-- У нея можетъ быть много недостатковъ, но не этотъ, не этотъ.
   Анатолій искоса взглянулъ на меня, и сейчасъ же перемѣнилъ разговоръ.
   

III.

   Странное дѣло: прошло часа три послѣ этого разговора, и только тогда онъ сталъ на меня дѣйствовать. Нужно было какое-то промежуточное отсутствіе всякой мысли для того, чтобы мой умъ повернулся по направленію, на которое его подтолкнули. И тогда воображеніе мое начало усиленно работать.
   Помню, я прежде всего просто и во всей цѣлости поставилъ передъ собою вопросъ: "Возможно ли, чтобы жена меня обманывала?" II мнѣ не почувствовалось ничего удивительнаго и нелѣпаго въ этомъ вопросѣ. Я даже отвѣтилъ себѣ: "Да, это возможно, потому что всегда и при всякихъ условіяхъ возможно, что жена надуваетъ мужа. А тѣмъ болѣе возможно при нашихъ личныхъ условіяхъ. Вѣдь я... мнѣ кажется, что я именно изъ такихъ мужей, которыхъ очень удобно обманывать. Я полагаюсь на инстинктивное чувство довѣрія, а инстинктъ лучше служить животнымъ, чѣмъ людямъ. Во мнѣ есть что-то слишкомъ безобидное, внушающее ощущеніе полнѣйшей безопасности съ моей стороны. Но конечно, это ощущеніе тоже можетъ быть обманчиво, и во мнѣ тоже можно разбудить звѣря..."
   Но прежде, чѣмъ во мнѣ проснулся звѣрь, я перенесъ муки человѣка съ возбужденнымъ воображеніемъ, попавшаго во власть неопредѣленныхъ и мятущихся рефлексовъ ревности. Я церебралъ въ умѣ нашихъ общихъ знакомыхъ, допытывая себя, кто изъ нихъ могъ бы представлять наибольшій соблазнъ для моей жены. Но я ни на комъ не могъ остановиться, потому что рѣшительно не зналъ, какіе вообще мужчины наиболѣе ей нравятся. Лена всегда казалась мнѣ женщиной, которая цѣнитъ людей въ собирательномъ смыслѣ, какъ среду, интересную именно тѣмъ, что она связана одинаковыми условіями и формами общежитія.
   И между тѣмъ минутами на меня налетала, словно фантастическая хищная птица, увѣренность, что Лена меня обманываетъ, что было бы неестественно, если бы она, такъ мало связанная со мною душевно, не обманывала меня...
   За обѣдомъ я спросилъ жену, какъ нельзя проще:
   -- Ты была вчера въ концертѣ?
   У нея, мнѣ показалась, чуть-чуть дрогнули рѣсницы, и она отвѣтила явно недовольнымъ тономъ:
   -- Да, была. А тебѣ кто сказалъ?
   Особенная поспѣшность, съ какою былъ заданъ этотъ вопросъ, и недовольное выраженіе лица возбудили мою подозрительность.
   -- Не все ли равно кто сказалъ?-- отозвался я.
   -- Терпѣть не могу людей, докладывающихъ мужу о женѣ и женѣ о мужѣ,-- произнесла Лена.-- Впрочемъ, о чемъ же спрашивать: разумѣется, твой другъ Стрижовъ.
   -- Не понимаю, въ чемъ тутъ секретъ,-- сказалъ я.-- И онъ не докладывалъ, а просто упомянулъ въ разговорѣ. Разговоръ же былъ вызванъ твоей дурной привычкой жаловаться постороннимъ людямъ на несуществующія интриги Варвары Александровны.
   -- А, такъ ты бы такъ и сказалъ,-- воскликнула съ оживленіемъ Лена.-- Теперь я не удивлюсь, если изъ посѣщенія концертовъ сдѣлаютъ какую-нибудь сплетню. Всегда очень удобно валить съ больной головы на здоровую. Вотъ, Анна Дмитріевна приглашаетъ меня ѣхать съ ней на два дня на Иматру. Я обѣщала, но теперь готова отказаться, чтобъ избавиться отъ наблюденій и умозаключеній господина Стрижева. Это такая язва, отъ которой бѣгаютъ всѣ женщины, потому что каждая боится сдѣлаться предметомъ его "дружескихъ услугъ".
   -- Ты собиралась на Иматру? Зимой?-- удивился я.
   -- Что же тутъ особеннаго?-- возразила Лена:-- Это идея Анны Дмитріевны. Ей хочется видѣть зимній пейзажъ при электрическомъ освѣщеніи. Она и тебя поручила пригласить.
   -- Очень любезно. Кто же еще ѣдетъ?
   -- Право не знаю. Да теперь мнѣ все равно, я сама не поѣду.
   Но именно потому, что я былъ подозрительно настроенъ, мнѣ показалось нелѣпымъ, чтобъ она отказалась отъ поѣздки. Вѣдь это съ ея стороны было бы жертвой, вызванной моей ревностью. Вѣдь она получила бы право говорить, что я стѣсняю ея свободу. Что за чепуха!
   -- Самъ я не поѣду, но не вижу, для чего тебѣ отказываться,-- сказалъ я.-- Кто не подаетъ повода къ сплетнямъ, тотъ можетъ не опасаться ихъ.
   -- Да, если бы мужья и вообще мужчины всегда были такъ разсудительны, -- замѣтила съ маленькимъ вздохомъ Лена.
   Кажется, этотъ полуподавленный, печальный вздохъ сдѣлалъ больше, чѣмъ ея слова: мнѣ какъ будто стало стыдно своихъ подозрѣній.
   

IV.

   Лена уѣхала, а я постарался взять себя въ руки и не давать своевольничать воображенію. Въ самомъ дѣлѣ, глупо же было бы относиться къ женѣ съ такимъ оскорбительнымъ недовѣріемъ, при которомъ поѣздка съ пріятельницей на Иматру возбуждаетъ ревнивыя сомнѣнія.
   Но на другой день случилось нѣчто для меня неожиданное. Выходя изъ министерства я встрѣтился съ Анатолемъ Стриженымъ, который предложилъ мнѣ ѣхать вмѣстѣ къ Козыревымъ, такъ какъ это былъ ихъ пріемный день.
   -- Но вѣдь Анны Дмитріевны нѣтъ въ городѣ, развѣ ты не знаешь?-- сказалъ я.-- Она уѣхала въ маленькомъ обществѣ на Иматру.
   Стрижевъ взглянулъ на меня съ изумленіемъ.
   -- Да нѣтъ же, ты ошибаешься: она дома. Ей нужно меня видѣть, и еслибъ она уѣхала, то извѣстила бы меня,-- возразилъ онъ.
   Я былъ ошеломленъ. Если Козырева не уѣхала, то... тогда я не зналъ, что я долженъ былъ думать.
   -- И ты не слыхалъ, что она сбирается на Иматру?-- спросилъ я.
   -- Въ первый разъ слышу,-- отвѣтилъ онъ.
   Сердце мое сильно застучало. Я чувствовалъ, что блѣднѣю, и старался отвернуться въ сторону. А Стрижевъ, должно быть что-то заслышавшій въ моемъ голосѣ, какъ нарочно поминутно вглядывался въ меня.
   -- Въ такомъ случаѣ поѣдемъ,-- сказалъ я.
   Оказалось, что Анна Дмитріевна дѣйствительно дома. Мое появленіе, очевидно неожиданное, не то чтобы смутило ее, но ея лицо вспыхнуло такимъ жаднымъ любопытствомъ, которое само по себѣ было краснорѣчиво. Я постарался сохранить спокойный видъ, сѣлъ недалеко отъ нея, и даже самъ, тономъ полнѣйшаго безразличія, сообщилъ о поѣздкѣ жены.
   -- Такъ она уѣхала! А я, признаться, отговаривала ее..-- отозвалась Козырева, продолжая также пытливо взглядывать на меня.-- Что тамъ интереснаго -- Иматра зимою.
   -- Нѣтъ, отчего же, пускай прогуляется...-- произнесъ я съ усиліемъ.
   Мое дѣланное безразличіе готово было измѣнить мнѣ. Казалось, еще минута, и всѣмъ сдѣлается замѣтно мое необычайное состояніе. При первой паузѣ въ общемъ разговорѣ я простился, ссылаясь на необходимость побывать еще въ одномъ домѣ, и вышелъ.
   Улица словно шаталась подъ моими ногами.
   -- На Финляндскій вокзалъ!-- крикнулъ я извозчику.
   Въ этомъ рѣшеніи не было ничего обдуманнаго. Это была просто потребность, которой я не могъ сопротивляться.
   За необдуманность я былъ наказанъ: мнѣ пришлось ночевать въ Выборгѣ, откуда поѣздъ на Иматру отходилъ только на слѣдующее утро.
   Ночь въ чистенькой, но какъ-то по чухонски скучной и бѣдной гостиницѣ была прямо ужасна; сомнѣваюсь, чтобы я заснулъ хоть на минуту.
   На Иматрѣ новое разочарованіе: мнѣ ничего не могли сообщить о моей женѣ. Да и какъ было наводить справки? Приходилось объяснять наружныя примѣты. Я не могъ даже сказать, въ какомъ обществѣ была разыскиваемая дама. Меня плохо понимали. Вечеромъ я уѣхалъ, опять ночевалъ въ Выборгѣ, и вернулся въ Петербургъ только на слѣдующій день.
   Лена была уже дома. Она пріѣхала наканунѣ, можетъ-быть предупрежденная телеграмой m-me Козыревой. Встрѣча обошлась очень удобно.
   -- Ты ѣздилъ на Иматру? но какъ досадно, что все такъ вышло!-- тономъ легкаго упрека сказала жена.-- Отчего ты не телеграфировалъ? Я конечно осталась бы ждать тебя.
   Такое мучительное ненавистное чувство сжимало мнѣ сердце, что я избѣгалъ взгляда жены. Что могли выразить мои глаза? Или слишкомъ много, а я въ душѣ еще не былъ приготовленъ ни къ какому рѣшенію, или же выраженіе моего лица могло выдать мою неувѣренность. Мнѣ хотѣлось до поры до времени быть непроницаемымъ. Я молчалъ, серьезный и выжидающій.
   -- Ты знаешь, вообще вся поѣздка вышла неудачная,-- продолжала Лена;-- оттого я и вернулась такъ скоро. Я разсчитывала на Анну Дмитріевну, а она вдругъ почему-то не поѣхала. Ну. это меня разозлило, и мнѣ не хотѣлось подчиниться ея капризу. Я рѣшила поѣхать во что бы то ни стало. Къ счастью, въ поѣздѣ я нашла хоть одного знакомаго: Лановскаго. Разумѣется, я его сейчасъ же прикомандировала къ себѣ. Чтобы шапронировать молодую даму, онъ годится. Надѣюсь, ты не найдешь въ этомъ ничего предосудительнаго?
   И она почти весело взглянула на меня своими васильковыми глазами.
   Я вдругъ почувствовалъ въ сердцѣ невыразимую злость, вмѣстѣ съ презрѣніемъ. Лановскій! Этотъ пухлый фатъ, заносчивый и глупый, котораго отецъ втеръ въ разныя акціонерныя правленія, гдѣ онъ получаетъ шеститысячные оклады, и съ ихъ помощью пускаетъ пыль въ глаза заѣзжимъ артисткамъ, кокоткамъ и рестораторамъ. Человѣкъ, котораго можетъ не раскусить только совершенно ничтожная женщина...
   -- Анна Дмитріевна васъ не надувала, вы знали, что она даже не думаетъ ѣхать, и она вамъ совсѣмъ не нужна была,-- сказалъ я почти крикливо зазвенѣвшимъ голосомъ.-- Лановскій васъ ждалъ на поѣздѣ, потому что вы съ нимъ условились. И вся эта поѣздка вамъ понадобилась единственно ради него. Умѣйте по крайней мѣрѣ врать, если вамъ нужно врать.
   Лена, къ удивленію моему, отнеслась къ моимъ словамъ спокойно.
   -- Ну, я такъ и знала, что что-нибудь подобное выйдетъ,-- сказала она угрюмо, и пожала плечами.-- Только этого и недоставало. Господи, какъ это все скучно и... подло!
   И она съ "роковымъ" видомъ опустилась на диванъ.
   -- Вы смѣете называть это подлостью? А какъ называется вашъ поступокъ? И какъ назвать -- что вы изъ увеселительной поѣздки съ любовникомъ спокойно возвращаетесь къ мужу?-- снова прокричалъ я.
   --А куда же мнѣ возвратиться?-- почти со смѣхомъ воскликнула Лена.
   -- Только не сюда, мнѣ кажется! Вѣдь должна же быть у васъ хоть капля чести и совѣсти. Должны же вы понять, что не можете оставаться моей женой,-- проговорилъ я, весь дрожа.
   Лена встала и смѣрила меня уничтожающимъ взглядомъ.
   -- Да вы съ ума сошли!-- воскликнула она, и не прибавивъ больше ни слова, медленно вышла изъ комнаты.
   Я остался одинъ, совершенно разбитый и подавленный. Я почти не понималъ происшедшаго. Во мнѣ было только смутное сознаніе, что этотъ третій эпизодъ моей семейной жизни разрѣшается изумительно нелѣпо.
   

ЧЕТВЕРТЫЙ И ПОСЛѢДНІЙ ЭПИЗОДЪ.

I.

   Затрудняюсь, съ чѣмъ можно сравнить положеніе, въ которомъ я находился. Развѣ только съ мнимо-больнымъ, котораго держатъ въ сумасшедшемъ домѣ, потому что онъ какимъ-то образомъ попалъ туда, и вопреки его полной увѣренности въ своемъ здоровьѣ.
   Такое сравненіе тѣмъ болѣе умѣстно, что какъ здоровому человѣку, содержащемуся въ заведеніи для душевнобольныхъ, иногда начинаетъ казаться, что онъ сходитъ съ ума, такъ мнѣ иногда представлялось, что всѣ совершенно правы, и что я одинъ кругомъ виноватъ, допустивъ себя сдѣлаться жертвой ревнивыхъ галюцинацій.
   Я не имѣлъ доказательствъ противъ жены. Во мнѣ работалъ только здравый смыслъ и то необъяснимое чутье, благодаря которому человѣкъ иногда разомъ, съ удивительною ясностью и зоркостью, начинаетъ понимать чужую душу. Но этого было недостаточно. Я могъ доставить себѣ печальную радость сказать и показать женѣ, что напрасно она считаетъ меня простякомъ, которому легко нахлобучить на глаза и уши ночной колпакъ. Но я не могъ дѣйствовать. Моему ревнивому убѣжденію она спокойно и самоувѣренно противопоставляла ироническое отрицаніе.
   -- Съ тобой нельзя говорить объ этомъ,-- съ невозмутимою ясностью произносила она, если рѣчь заходила о Лановскомъ.-- Ты помѣшался на одномъ пунктикѣ.
   Она не спорила, не объясняла, не оправдывалась, она только отрицала и отмалчивалась. И это былъ безъ сомнѣнія самый удобный для нея способъ относиться къ предмету.
   Я могъ сосредоточить свои способности на томъ, чтобы искать доказательствъ. Я могъ наблюдать, подстерегать, завести шпіоновъ, устраивать ловушки. Но я этого не дѣлалъ, и долженъ сознаться -- не потому, чтобы считалъ все это недостойнымъ себя. Нѣтъ, я не дѣлалъ этого просто потому, что не хотѣлъ имѣть доказательствъ. Да, не хотѣлъ. Унизительныя условія, въ какихъ я находился, дѣйствовали на меня нравственно. Я сталъ способенъ къ низости. Мнѣ казалось, что все-таки лучше -- сохранять какую-то тѣнь неизвѣстности. Вѣдь могу же я не понимать жены и быть жертвою подозрѣній, поддерживаемыхъ случайнымъ сцѣпленіемъ обстоятельствъ.
   Временами мое малодушіе доходило до того, что я готовъ былъ считать Лену загадочной натурой.
   При всемъ томъ я отлично сознавалъ, что уже не люблю ея. Вѣдь можно ревновать и безъ любви, просто изъ самолюбія, изъ чувства нарушеннаго и неотмщеннаго права. Любовь какъ-то разсѣялась, выдохлась, и это совершилось мало-по-малу, по мѣрѣ того, какъ общеніе съ женой развѣнчало мою влюбленную иллюзію. Я любилъ жену такою, какою когда-то представлялъ себѣ. Но той Лены уже не было, ату, которая потихоньку заступила ея мѣсто, я не любилъ.
   И очень нелѣпая, тягостная жизнь водворилась у насъ въ домѣ. Мы разговаривали только о матеріальныхъ, безразличныхъ предметахъ. Лена относилась ко мнѣ со снисходительной ироніей женщины, рѣшившейся не обращать вниманія на мои странности. Она подчинилась необходимости сократить расходы, и это подчиненіе нагнало на ея лицо безсмѣнную кисленькую полу-гримасу. Потомъ мои средства увеличились, но кисленькая полу-гримаса осталась. Выѣзжала Лена впрочемъ попрежнему много, и у насъ тоже зачастую бывали какіе-то совсѣмъ не интересные для меня гости. Лановскій появлялся изрѣдка и держался съ подозрительной, преувеличенной корректностью.
   Я не могъ пріучить себя равнодушно относиться къ этому человѣку. Онъ возмущалъ меня рѣшительно всѣмъ: своей откровенной фатоватостью, своими разговорами о банкахъ, биржѣ, дѣлахъ, музыкѣ, женщинахъ и лошадяхъ, своею одышкой сорокалѣтняго жуира, своими розовыми щеками, своими туалетами и нелѣпыми набалдашниками своей коллекціи тростей.
   "Вѣдь можетъ же такое животное нравиться женщинамъ",-- думалъ я уже не по чувству ревности, а просто по чувству гадливости.
   У меня было много занятій, и я не имѣлъ времени скучать. Но ощущеніе нравственнаго одиночества томило меня. Таить свой недугъ гдѣ-то далеко въ душѣ -- это тяжело. Иногда я испытывалъ неодолимую потребность услышать о себѣ что-нибудь со стороны. Разъ, въ разговорѣ съ Анатоліемъ Стриженымъ, у меня вырвалась фраза:
   -- Вѣдь ты знаешь, мы съ женой не сошлись дружески...
   Онъ безпокойно взглянулъ на меня, какъ-то заёрзалъ въ креслѣ и проговорилъ:
   -- Да, да, это скверно, голубчикъ, очень скверно.
   И сейчасъ же перемѣнилъ разговоръ, точно его испугало что-то.
   Съ Barbe Облогиной я видѣлся рѣдко. Она совсѣмъ перестала бывать у насъ, и это стѣсняло меня, потому что выходило, какъ будто я навѣщаю ее тайкомъ. Притомъ, несмотря на ея скрытность, я не могъ не замѣчать, что ея собственная семейная жизнь разлаживается. Ея мужъ нѣсколько напоминалъ собою Дановскаго; они даже считались пріятелями. Но Облогинъ былъ попроще и погрубѣе. Онъ пилъ, и эта слабость все больше развивалась въ немъ. Нѣсколько разъ я его заставалъ въ такомъ видѣ, что долженъ былъ догадаться, какъ страдаетъ Barbe. Но она принадлежала къ тѣмъ женщинамъ, которыя не любятъ вызывать жалость. Когда однажды я имѣлъ неосторожность намекнуть на ея положеніе, она вспыхнула и сказала почти злымъ тономъ:
   -- Мое положеніе нисколько не хуже вашего, Сергѣй Петровичъ, потому что мнѣ стоитъ сказать мужу одно слово, и онъ тотчасъ же дастъ мнѣ свободу. Онъ довольно ничтожный человѣкъ, но не способенъ издѣваться на точномъ основаніи своихъ правъ.
   Что она хотѣла этимъ сказать? Я понялъ въ ея словахъ намекъ на мою жену. Но ожесточеніе, звучавшее въ ея голосѣ, удивило меня. Скажу больше: мнѣ почувствовалось что-то жуткое, безсознательно, но властно встревожившее меня.
   И нѣсколько дней эта тревога все росла во мнѣ. Я задумывался на ходу, какъ человѣкъ, у котораго не договорено что-то важное.
   При первой же новой встрѣчѣ съ Barbe я договорился...
   

II.

   Это было уже въ началѣ весны, когда въ петербургскихъ квартирахъ снимаютъ драпировки и натягиваютъ чехлы, и когда всѣми здѣсь овладѣваетъ какое-то безпокойное чувство тяги, словно птицами передъ перелетомъ. У Облогиныхъ тоже приводили квартиру на лѣтнее положеніе.
   Barbe провела меня въ свой кабинетикъ, наполовину уже опустошенный. Ея лицо въ тотъ день не имѣло своего обычнаго, скептически-беззаботнаго выраженія. На ея удивительно бѣломъ лбу лежала морщинка, брови были сближены, и глаза казались не то утомленными, не то злыми.
   -- Вотъ, вы мнѣ больше нравитесь въ такомъ настроеніи,-- сказалъ я.
   Она съ удивленіемъ взглянула на меня.
   -- Ну да, это приближаетъ васъ ко мнѣ. Вѣдь я не вѣрю вашему скептицизму и знаю, что вы способны даже поплакать втихомолку,--объяснилъ я.
   Barbe еще больше насупила свои темныя бровки, чудесно оттѣнявшія ея бѣлизну блондинки.
   -- Плакать я не умѣю,-- сказала она.-- Когда жизнь давить, надо дѣйствовать, а не плакать.
   Въ тонѣ ея голоса мнѣ почувствовалось больше, чѣмъ говорили слова. Въ немъ слышалось рѣшеніе.
   -- Вы это относите... къ переживаемой минутѣ?-- спросилъ я.
   Она помолчала, потомъ кивнула головой.
   -- Можетъ быть,-- произнесла она.-- Надо же когда-нибудь кончить со всѣмъ этимъ.
   И она повела вокругъ глазами, какъ будто обнаженныя стѣны комнаты заключали въ себѣ именно то, съ чѣмъ она хотѣла покончить.
   Я даже слегка вздрогнулъ.
   -- Что вы говорите!-- вырвалось у меня.-- Вы предполагаете... разорвать съ мужемъ?
   Она откинула голову и посмотрѣла на меня въ упоръ.
   -- Непостижимо для васъ, не правда ли?-- произнесла она иронически.-- А между тѣмъ мнѣ кажется, что я показала много терпѣнія. Но больше не хочу. Довольно!
   Меня охватило смятеніе. Вѣдь мое положеніе было такъ близко къ ея положенію. Но передъ нею былъ исходъ. У нея было рѣшеніе. У нея была возможность привести его въ исполненіе. У меня ничего этого не было.
   -- Вотъ какъ!-- произнесъ я довольно глупымъ тономъ.-- И это окончательно? Совершенный переворотъ?
   Barbe слегка повела плечами.
   -- Полумѣры въ этихъ случаяхъ никуда не годятся,-- сказала она.
   Я молчалъ. Я чувствовалъ, что она права. И мнѣ казалось, что она должна была слегка презирать меня.
   -- Но какъ же вы предполагаете устроиться?-- спросилъ я черезъ минуту.
   -- У меня есть небольшое имѣніе, мое собственное, отвѣтила Barbe.-- И не заложенное, съ хорошей усадьбой. Я ѣду туда.
   -- А потомъ?-- совсѣмъ нелѣпо спросилъ я.
   Она посмотрѣла на меня своимъ скептическимъ взглядомъ и разсмѣялась.
   -- Ну, я не знаю, что будетъ потомъ,-- отвѣтила она.-- Я не беру на себя никакихъ ручательствъ. У меня будетъ свобода, а какъ я ею распоряжусь, объ этомъ я ничего теперь не могу сказать. Кажется, я еще считаюсь молодой женщиной...
   Я всталъ и въ волненіи сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ.
   -- Боже, какъ вы счастливы! Какъ я долженъ вамъ завидовать!-- воскликнулъ я.
   Лицо Barbe сдѣлалось серьезно и немножко печально.
   -- Не торопитесь завидовать,-- сказала она.-- Свобода,-- это еще не счастье.
   -- Не одна свобода: еще молодость, красота, неотжившее сердце,-- возразилъ я.
   Barbe, съ закинутой головой и протянутыми на колѣняхъ руками, разсѣянно смотрѣла прямо передъ собой, мимо меня. Потомъ печальная улыбка слабо покривила ея губы.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, это грустно, Сергѣй Петровичъ: вѣдь вы тоже заслуживаете счастья, и не найдете его,-- произнесла она.
   Смятеніе мучительно возрастало во мнѣ. Я остановился близко противъ нея.
   -- Знаете, какая у меня дерзкая мысль?-- сказалъ я напряженно.-- Вѣдь мы съ вами вмѣстѣ могли бы быть счастливы.
   Мнѣ показалось, что у нея слегка дрогнули рѣсницы. Но она сейчасъ же приняла спокойный видъ.
   -- Вамъ приходитъ это въ голову?-- отозвалась она.-- Что-жъ, я не вижу тугъ ничего неправдоподобнаго. У меня всегда была большая симпатія къ вамъ.
   -- Это уже много. И еще -- довѣріе.
   -- Да. и довѣріе.
   -- Какъ къ хорошему человѣку.
   -- Какъ къ очень хорошему человѣку.
   -- Это много, страшно много. Отсюда одинъ шагъ до любви.
   Barbe все также печально усмѣхнулась однимъ уголкомъ губъ.
   -- Только зачѣмъ объ этомъ говорить?-- произнесла она какъ бы упавшимъ голосомъ.
   Я опять въ смятеніи прошелся по комнатѣ.
   -- Напротивъ, надо говорить,-- возразилъ я возбужденно.-- Потому что, развѣ я нравственно не свободенъ?
   -- О, печальная свобода.-- сказала Barbe.
   -- Съ нея начинается. Развѣ я не могу пріобрѣсти также гражданской свободы? Не могу поступить какъ вы?
   Barbe покачала головой.
   -- Не можете,-- коротко отвѣтила она.
   -- Но почему? Все дѣло въ томъ, чтобы рѣшить этотъ допросъ съ самимъ собой.
   -- Ваша жена не дастъ вамъ свободы.
   -- Однако не могу же я подчиниться насилію.
   -- Васъ подчинятъ.
   -- Тогда я уйду.
   -- Куда?
   Я машинально оглянулся кругомъ. Во мнѣ какъ будто накоплялось чувство затравленнаго звѣря, отыскивающаго куда броситься. И я опустился на колѣни около ея ногъ.
   -- Я уйду къ вамъ,-- отвѣтилъ я глухо.
   Barbe поблѣднѣла. Ея рука съ нѣжной лаской прошлась по моимъ волосамъ.
   -- Я уйду къ вамъ,-- повторилъ я, чувствуя подступавшія къ горлу рыданія.
   Богъ знаетъ, что со мною дѣлалось въ эту минуту. То была и любовь -- не внезапная, нѣтъ: она давно зрѣла, и только сказалась внезапно.-- и страстный порывъ къ свободѣ, къ счастью -- къ такому ясному, вѣрному и близкому счастью... Но я услышалъ надъ собой тихій, печальный голосъ Barbe:
   -- Нѣтъ, милый Сергѣй Петровичъ. Не думайте объ этомъ. Вамъ не судьба. Не въ нашихъ рукахъ. Уйти ко мнѣ вамъ нельзя,-- вы сами не захотите поставить меня въ такое положеніе. Вѣдь ваша жена можетъ пріѣхать вслѣдъ за вами, со своими чемоданами. И она пріѣдетъ.
   Я быстро поднялся. Въ зеркалѣ отразилось мое почти искаженное лицо, съ горящими глазами.
   -- Послушайте, Варвара Николаевна, предоставьте все мнѣ,-- сказалъ я трясущимися губами.-- Мнѣ надо только одно: надо знать. Скажите прямо: вы могли бы любить меня?
   -- Зачѣмъ вы спрашиваете? Что за мученье!-- произнесла невнятно Barbe и прижала къ глазамъ платокъ -- она, которая никогда раньше не плакала...
   

III.

   Такъ какъ для меня не было никакой надежды заснуть въ ту ночь, то я рѣшился дождаться возвращенія жены съ какого-то вечера и немедленно приступить къ объясненію съ ней.
   Она вернулась поздно, нарядная, съ невыдохшимся запахомъ grab-apple, съ утомленнымъ блескомъ въ глазахъ, съ чуть примѣтной складкой усталости около уголковъ рта. Удивленная, что я еще не ложился, она заглянула ко мнѣ въ кабинетъ, сообщила, что на вечерѣ было очень весело, и прошла въ спальную, шелестя шелкомъ и чуть пристукивая каблучками туфель. Я погасилъ у себя огонь и направился вслѣдъ за нею.
   -- Не можешь ли ты отослать горничную?-- предложилъ я по-французски, усаживаясь въ низенькое кресло.-- Я тебя ждалъ, потому что мнѣ нужно сейчасъ же переговорить съ тобою.
   -- Что такое?-- спросила она съ дѣланнымъ равнодушіемъ. (Я зналъ, что мои слова должны были встревожить ее).
   -- Ты утомлена, но что же дѣлать,-- продолжалъ я, когда горничная удалилась, а Лена принялась сама, съ маленькими гримасками, разстегивать свой корсажъ,-- То, о чемъ я хочу говорить, слишкомъ важно.
   -- Ты потерялъ мѣсто?-- вдругъ спросила она.
   Я даже усмѣхнулся, до того въ этомъ внезапномъ вопросѣ вылилась она вся, съ ея всегдашнимъ отношеніемъ ко мнѣ, какъ къ посреднику, черезъ котораго вливается въ домъ присвоенный должности окладъ.
   -- Нѣтъ, рѣчь будетъ совсѣмъ о другомъ,-- сказалъ я.-- Впрочемъ, ты кстати упомянула о моей службѣ. Мнѣ назначена нѣкоторая прибавка къ жалованью, такъ что мой бюджетъ опредѣляется довольно круглой цифрой, и притомъ совершенно вѣрной, такъ какъ потеря мѣста мнѣ ни въ какомъ случаѣ не угрожаетъ. Въ виду этого, я представляю вполнѣ благонадежнаго плательщика.
   Лена слушала меня съ явно выражавшимся недоумѣніемъ.
   -- Но я очень рада... только въ чемъ дѣло?-- спросила она.
   -- А дѣло въ томъ, что я хочу предложить тебѣ опредѣленное, вполнѣ достаточное содержаніе, вмѣсто того, чтобы продолжать вести наше общее хозяйство,-- пояснилъ я.
   -- То-есть, какъ это? Я ничего не понимаю,-- сказала она.
   Я и самъ чувствовалъ, что говорю довольно непонятный вздоръ. Но главное было -- начать. Теперь я продолжалъ уже спокойнымъ и твердымъ тономъ:
   -- Вѣдь для тебя не новость, Лена, что наша жизнь разладилась и стала въ тягость намъ обоимъ. Мы не сошлись -- что же дѣлать! Перевоспитать тебя я не могу, а передѣлать себя самого -- тоже не въ моей власти. Продолжать такъ дальше очень тяжело, и даже безсмысленно. Безсмысленно потому, что мы оба молоды, и можетъ быть намъ удастся каждому наладить свою жизнь иначе.
   Корсетъ упруго кракнулъ въ рукахъ Лены.
   -- Ахъ, вотъ что!-- произнесла она насмѣшливо.-- Вы предлагаете мнѣ разойтись, какъ теперь въ модѣ?
   -- Не разойтись, а развестись,-- поправилъ я.
   -- Еще того лучше. И съ какою цѣлью вы это мнѣ говорите? Развѣ вы не понимаете, что это глупо?
   -- Нѣтъ, не понимаю. Глупымъ я нахожу продолжать нашу теперешнюю жизнь. Меня удивляетъ, что ты, при данныхъ условіяхъ, не дорожишь возможностью воспользоваться свободой.
   Лена разсмѣялась.
   -- Зачѣмъ мнѣ свобода?-- возразила она.-- Я вышла замужъ, и останусь замужней женщиной. Очень мнѣ нужно дѣлаться какой-то разводкою.
   Это было сказано съ такимъ безподобнымъ, побѣдоноснымъ бездушіемъ, что у меня словно холодокъ пробѣжалъ по спинѣ.
   -- Для васъ совершенно безразлично, что мужъ добивается развода съ вами?-- сказалъ я.
   -- Это только дурно рекомендуетъ васъ съ нравственной стороны,-- возразила она.-- У васъ всегда были распущенные взгляды на бракъ; а я выросла въ такихъ понятіяхъ, по которымъ порядочная женщина не должна покидать мужа.
   -- А какъ говорятъ ваши понятія порядочной женщины о любовникахъ?-- сказалъ я, чувствуя, что еще немножко, и я потеряю самообладаніе.
   Лена сдѣлала презрительную гримаску.
   -- Я уже перестала обращать вниманіе на ваши гадости,-- отвѣтила она, и накинувъ свой фланелевый капотикъ, ушла подъ его мягкія складки.
   Я молчалъ минуты двѣ. Собственно говоря, я зналъ заранѣе весь ходъ разговора, такъ что онъ могъ бы не волновать меня. Но я никогда не умѣлъ мириться съ безстыдствомъ, и мнѣ нужно было натянуть нервы, чтобы перейти въ дѣловой тонъ.
   -- Вотъ что, Лена,-- заговорилъ я послѣ нѣкотораго отдыха.-- Вы можете думать обо мнѣ что вамъ угодно, но я не желаю продолжать нашихъ безсмысленныхъ и тягостныхъ отношеній. Мы оба молоды, и для насъ не потеряно время устроить свою жизнь болѣе разумно и человѣчно. Я буду добиваться развода. Если вы не захотите ставить препятствій, я приму обязательство уплачивать вамъ по двѣ тысячи въ годъ, до тѣхъ поръ, пока вы сами не откажетесь отъ этой пенсіи. Давать больше я не могу.
   Должно быть мой дѣловой тонъ подѣйствовалъ на Лену особенно раздражающимъ образомъ. Она схватила стоявшую на столикѣ фарфоровую вазочку и швырнула ее на коверъ.
   -- Убирайтесь вы къ чорту съ вашей пенсіей!-- визгливо прокричала она.-- Возъ еще выдумалъ, дуракъ этакій, что я дамъ ему разводъ, а сама буду какую-то пенсію получать.
   Очевидно слово "пенсія" показалось ей особенно обиднымъ.
   -- Вы не мнѣ дадите разводъ, а намъ обоимъ, и онъ намъ обоимъ нуженъ,-- сказалъ я.-- Вы получите полную свободу, и даже материнскія заботы не будутъ васъ обременять, такъ какъ Сережу я оставлю у себя.
   -- Убирайтесь вонъ!-- еще визгливѣе прокричала Лена.-- Не смѣйте говорить мнѣ вашихъ гнусностей. Никакого развода вамъ не видать, какъ своихъ ушей. Нужна вамъ свобода, такъ не надо было жениться. А мнѣ она не нужна, я у васъ не прошу ея.
   Самообладаніе совсѣмъ покинуло меня.
   -- Вѣдь это подлость, то что вы говорите. Вѣдь вы безстыдно предпочитаете пользоваться правами моей жены, зная, что нашъ бракъ разрушенъ нравственно и физически!-- высказалъ я, безсознательно возвышая голосъ.
   -- Не смѣйте на меня кричать!-- взвизгнула Лена.-- Ха-ха-ха! Конечно, я предпочитаю пользоваться, и буду пользоваться. Нашли какую дуру, чтобъ на меня пальцами показывали, какъ на разводку.
   Я глядѣлъ на нее въ какомъ-то остолбенѣніи. Для меня непостижимо было это самодовольное бездушіе молодой женщины, совершенно непроницаемой ни для какихъ человѣческихъ инстинктовъ. Не знаю, что мнѣ хотѣлось бы сдѣлать въ тѣ минуты: убить ее, растоптать, или самому расколоть себѣ черепъ объ стѣну. Холодное, глухое отчаяніе поднялось во мнѣ и словно оледенило меня. Кажется, въ этомъ и заключалось мое спасеніе. Я не проронилъ ни слова, постоялъ еще минуты двѣ, повернулся и вышелъ. Шатаясь на ногахъ, я пробрался въ кабинетъ и легъ впотьмахъ на диванъ.
   

IV.

   Мнѣ не удалось, разумѣется, сомкнуть глазъ въ ту ночь. Но утромъ я поднялся съ созрѣвшимъ во мнѣ новымъ рѣшеніемъ. Оно было довольно глупо, но отвѣчало тому полу-сумасшедшему состоянію, въ какомъ я находился.
   Словомъ, мнѣ казалось, что Лановскій, какъ мужчина, которому я могу дать великолѣпную пощечину, не можеть стать въ такую неприступную для меня позицію, какъ жена. Я одѣлся и отправился къ нему.
   Лановскій любилъ выдавать себя за дѣлового человѣка, и поэтому вставалъ рано. Я засталъ его въ большомъ, затѣйливо обставленномъ кабинетѣ. На немъ была какая-то необыкновенная фланелевая тужурка и восточныя туфли. Въ этомъ нарядѣ пухлая фигура его имѣла забавный видъ.
   Я приступилъ прямо къ дѣлу.
   -- Приходило ли вамъ когда-нибудь въ голову, что моя жена можетъ получить разводъ и сдѣлаться свободной женщиной?-- предаожилъ я вопросъ въ упоръ.
   Лановскій вспыхнулъ, глаза его забѣгали, а пухлыя губы собрались въ пучекъ. Весь онъ принялъ довольно жалкій видъ.
   -- Я не понимаю, въ какомъ смыслѣ?..-- пробормоталъ онъ.
   -- Въ очень опредѣленномъ смыслѣ,-- отвѣтилъ я.-- Можетъ быть вы не допускаете, чтобы я былъ согласенъ дать женѣ разводъ. Я пришелъ заявить вамъ, что съ моей стороны не встрѣтилось бы препятствій. Слѣдовательно для васъ должно быть ясно, какъ вы обязаны поступить.
   Лицо Лановскаго выразило совершенную растерянность. Но онъ сейчасъ же принялъ довольно наглый видъ.
   -- То-есть, какъ-же это я долженъ поступить?-- спросилъ онъ.-- И по какому случаю вы ко мнѣ обращаетесь съ такимъ курьезнымъ заявленіемъ?
   -- А, вы не понимаете...-- началъ я.
   И должно быть въ моихъ глазахъ выразилось что-то ужасное, потому что Лановскій вдругъ попятился, обошелъ вокругъ стола и выбѣжалъ въ слѣдующую комнату, захлопнувъ за собою дверь и щелкнувъ ключемъ.
   Это было такъ просто и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ неожиданно, что я остался словно въ столбнякѣ.
   Изъ передней выглянула встревоженная физіономія лакея.
   Я ушелъ, и вернувшись домой, бросился не раздѣваясь на диванъ. Послѣ безсонной ночи и страшнаго нервнаго утомленія, я заснулъ тяжелымъ, свинцовымъ сномъ.
   Въ тотъ же день я заѣхалъ къ Облогинымъ. Barbe встрѣтила меня съ какимъ-то угнетеннымъ видомъ. Она была блѣднѣе обыкновеннаго, и руки у нея были холодныя.
   -- Какія-нибудь новости?-- спросила она, и уголки губъ ея слегка дрогнули.
   Я передалъ ей вкратцѣ вчерашнее объясненіе съ женой. Она печально усмѣхнулась.
   -- Ничего другого и ожидать нельзя было,-- сказала она.-- Такія женщины не выпускаютъ изъ рукъ мужей. Вамъ не на что разсчитывать, мой бѣдный другъ. Постарайтесь примириться съ этимъ.
   Я взглянулъ на нее съ укоромъ.
   -- Это все, что вы можете мнѣ сказать?-- упрекнулъ я.-- Вы знаете, что примиреніе невозможно. Что бы ни говорили законы, но моя человѣческая свобода зависитъ отъ меня. Не счастье, нѣтъ, но по крайней мѣрѣ свобода. Никакія силы не могутъ заставить меня продолжать комедію брака, котораго уже нѣтъ. Я уѣду.
   -- А служба, дѣла?
   -- Брошу все. Поищу гдѣ-нибудь въ провинціи частнаго мѣста. Хоть въ этомъ-то отношеніи я еще могу начать жизнь сначала.
   Barbe опять печально усмѣхнулась.
   -- И въ одно прекрасное утро найдете у себя чемоданы жены, какъ Лаврецкій въ "Дворянскомъ гнѣздѣ",-- сказала она,-- Потому что вѣдь этотъ романъ съ Лановскимъ скоро кончится.
   -- Вы знаете, что я сдѣлалъ? Я былъ у Лановскаго,-- сообщилъ я.
   И я разсказалъ, какъ онъ бѣжалъ въ самомъ началѣ разговора.
   -- Лановскій большая дрянь,-- замѣтила Barbe.-- Онъ откровенничаетъ съ моимъ мужемъ, а можетъ быть и съ другими. Вы имѣли бы право раздѣлаться съ нимъ палкой.
   -- А, стало быть... для васъ не существуетъ сомнѣній!-- невольно вырвалось у меня.
   Barbe взглянула на меня съ выраженіемъ несказаннаго смущенія.
   -- А вы.. Я кажется какую-то глупость сказала. Мало ли что мужчины врутъ другъ другу,-- поспѣшно заговорила она,-- Но если вамъ захочется побить Лановскаго, вы будете правы.
   -- Можетъ быть я когда-нибудь доставлю себѣ это удовольствіе,-- пробормоталъ я.-- Но теперь я думаю только о томъ, чтобы скорѣе стряхнуть съ себя все это. Кстати: вотъ вы вспомнили о "Дворянскомъ гнѣздѣ". Развѣ это не дико, что полвѣка прошло съ тѣхъ поръ, и все попрежнему. Вѣдь я дѣйствительно въ положеніи Лаврецкаго. Съ тою разницей, что ему наконецъ дали покой. Мнѣ не дадутъ, я это предвижу.
   -- Вамъ не дадутъ,-- угрюмо подтвердила Barbe.-- И знаете почему? Потому что въ Лаврецкомъ все-таки медвѣдь чувствовался. А въ васъ не чувствуется.
   Черезъ полчаса мы простились.
   Лена обратила вниманіе на мои сборы.
   -- Кажется, вы что-то затѣваете?-- спросила она, наводя на свое лицо знакомое мнѣ "роковое" выраженіе.
   Я промолчалъ. Она опустилась въ кресло. Я продолжалъ молчать. Такъ прошло минуть десять. Она наконецъ поднялась и проговорила въ полъ-оборота:
   -- Не совѣтовала бы вамъ дѣлать глупости. Можете въ самомъ дѣлѣ потерять мѣсто. Замыцкій очень косо къ вамъ относится, потому что знаетъ, какой вы подлый человѣкъ.
   Чувство злой радости на минуту совершенно наполнило меня. Она предполагала, что меня страшить потеря мѣста. Она не догадывалась, что я уже бросилъ его, бросилъ все... Я торжествовалъ.
   И вотъ я уже вторыя сутки сижу въ вагонѣ. Поѣздъ уносить меня на югъ, на новыя мѣста, на новую жизнь. Я смотрю въ окно. Жиденькіе, полу-вырубленные лѣса смѣняются полями, чуть-чуть покрытыми зеленѣющими озимями. Сѣверный вѣтеръ гонитъ облака, и они медленно таютъ въ лучахъ весенняго солнца. Мнѣ кажется, что я чую приближающійся запахъ степей.
   На душѣ у меня смутно. И радость, и боязнь. Все думается, что меня не освободили, а только отпустили погулять. И запретили близко подходить къ обѣтованному краю, гдѣ за семью печатями безнужно и безсмысленно стережетъ судьба мое навѣки потерянное для меня счастье.
   "Сережа... мой маленькій, дорогой Сережа... Какой жестокой цѣной я покупаю невѣрный призракъ свободы" -- думается мнѣ порой, и на сердцѣ закипаетъ безсильная злоба.

КОНЕЦЪ.

   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов