Амфитеатров Александр Валентинович - Разбойник Федька

I.
ИСКРА БОЖІЯ.

РАЗСКАЗЪ
Н. Н. Златовратскаго.

II.
РАЗБОЙНИКЪ ѲЕДЬКА.

РАЗСКАЗЪ
А. В. Амфитеатрова.

МОСКВА.
Тип. И. Ермакова. Пятницкая ул. близъ Серпухов. воротъ, соб. д.
1894.

РАЗБОЙНИКЪ ѲЕДЬКА.

Рождественскій разсказъ.

Вечеромъ въ сочельникъ,когда сумерки уже надвигались, но желанная виѳлеемская звѣзда еще не зажглась на горизонтѣ, ко мнѣ пришелъ гость. Звали его Андреемъ Ивановичемъ Петровымъ; онъ служилъ въ моей конторѣ объявленій. Это былъ чудной человѣкъ. Когда, бывало, онъ -- неподвижный и задумчивый -- стоитъ, по своему обыкновенію, прислонившись спиной къ стѣнѣ и сложивъ руки на груди, мнѣ всякій разъ такъ и вспомнится Пушкинъ съ Тверскаго бульвара или Мининъ съ Красной площади: этакая громадная, словно изъ мѣди вылитая, могучая фигура. Думаешь: вотъ тронется съ мѣста этотъ великанъ, -- то-то стукъ пойдетъ отъ его ножищъ, непремѣнно онъ что-нибудь толкнетъ, опрокинетъ, сломаетъ На самомъ же дѣлѣ Андрей Ивановичъ обладалъ настолько осторожной походкой, что, кажется, мышь дѣлаетъ больше шума, пробѣгая по полу. Ловокъ онъ былъ поразительно: я никогда и видалъ, чтобъ онъ уронилъ что-нибудь. Когда мы бывали вмѣстѣ въ театрѣ или на гуляньѣ, то онъ пробирался въ толпѣ какъ вьюнъ, и, какая ни будь тѣснота и давка, ухитрялся пройти, не толкнувъ никого и самъ не получивъ ни одного толчка. Однажды у насъ въ конторѣ задебоширилъ заказчикъ, хозяинъ мѣстнаго цирка, большой силачъ. Онъ пришелъ пьяный, обидѣлся на меня за что-то и началъ кричать. Съ гостемъ, что вяжетъ узломъ кочерги и носитъ на плечахъ по пяти человѣкъ сразу, шутки плохи. Я ужъ думалъ послать за полиціей; вдругъ Андрей Ивановичъ подошелъ къ буяну, спокойно взялъ его за шиворотъ, качнулъ вправо, качнулъ влѣво, поворотилъ къ двери, и оторопѣвшій отъ неожиданности силачъ кубаремъ вылетѣлъ изъ конторы. Я не вѣрилъ своимъ глазамъ, а Андрей Ивньвичъ, какъ ни въ чемъ не бывало, возвратился къ своимъ прерваннымъ занятіямъ.

-- Какъ же это, батюшка, вы не сказали мнѣ, что вы такой богатырь? воскликаулъ я.

-- Что жъ хвастаться-то? основательно отвѣтилъ Петровъ.

Вообще онъ былъ не особенно разговорчивъ.

И Андрей Ивановичъ поступилъ ко мнѣ по рекомендаціи одного изъ моихъ ближайшихъ пріятелей. Мнѣ было очень любопытно прошлое моего конторщика, но на этотъ счетъ онъ былъ крайне скрытенъ и даже на прямые вопросы давалъ самые уклончивые отвѣты. Пріятель мой тоже отвиливалъ отъ разговоровъ об Андреѣ Ивановичѣ, а другихъ знакомыхъ, хоть сколько нибудь извѣстныхъ о моемъ конторщикѣ, я не имѣлъ: онъ пріѣхалъ въ нашъ городъ недавно, откуда-то издалека и жилъ особнякомъ, ни съ кѣмъ не знаясь.

Наконецъ, я не выдержалъ -- прямо и рѣзко потребовалъ у Петрова объясненій, указывая, что держать у себя и службѣ "таинственныхъ незнакомцевъ" крайне неудобно и боязно. Андрей Ивановичъ поднялъ на меня свои сѣрые глаза -- замѣчательно холодный и пристальный взглядъ былъ у этого человѣка!-- и спокойно сказалъ:

-- Я не скрываю своего прошлаго, а только не люблю говорить о немъ без нужды, такъ какъ весьма многимъ мое прежнее знаніе не по вкусу, и я часто имѣлъ изъ-за этого большія непріятзсти. Но, разъ вы требуете, такъ извольте: я былъ сыщикомъ... А затѣмъ -- если вамъ это не нравится -- можете меня уволить...

Покоробило меня немножко: темная и сомнительная это служба; рѣдко идутъ на нее хорошіе люди, и много на ней грѣха можно встрѣтить. Однако, лишиться дѣльнаго и распорядительнаго служащаго я не захотѣлъ, и зажили мы съ Андреемъ Ивановичемъ попрежнему.

* * *

Мы поздоровались съ Петровымъ, усѣлись вмѣстѣ на подоконникѣ и стали безцѣльно глядѣть въ декабрьскія сумерки. Звѣздочка зажглась. Раздался благовѣстъ ко всенощной. Петровъ перекрестился. Раньше я не замѣчалъ за имъ особенной набожности, а потому немного удивился. Онъ замѣтилъ:

-- Вамъ, Ипполитъ Яковлевичъ, странно, что я перекрестился? Оно, знаете точно: къ вѣрѣ я не очень приверженъ, жизнь-то тебя треплетъ-треплетъ, за кускомъ-то гонишься-гонишься... поневолѣ озвѣрѣешь душой! А все иной разъ очувствуешься и Бога вспомнишь... особенно вотъ благовѣстъ... Эхъ, если б вы знали, какъ онъ выручилъ меня изъ бѣды десять лѣтъ тому назадъ! Хотите разскажу?

-- Пожалуйста!

-- Извольте слушать. Въ 187* году я былъ причисленъ къ н--скому полицейскому составу. Завѣдывалъ нами полковникъ Д. Я былъ у него на отличномъ замѣчаніи, и мнѣ поручались только крупныя и трудныя поимки. Появился въ М. одинъ громила. Звали его Ѳедоромъ, а по острожной кличкѣ -- Чеченцемъ, такъ какъ хоть Ѳедоръ Чечни и въ глаза не видывалъ, а былъ самымъ настоящимъ православнымъ тулякомъ, но видъ имѣлъ строгій, нравъ дерзкій и горячій, и былъ необыкновенно быстръ на руку. Въ М. онъ работалъ не одинъ, а съ компаніей такихъ же молодцовъ, какъ онъ самъ, и работалъ чисто: нынче взломъ здѣсь, завтра грабежъ тамъ... ужасъ, что творилось! Убивать, однако, не убивали. Мало-по-малу вся честная компанія была перехватана; остался гулять на свободѣ одинъ лишь Ѳедоръ. Полковникъ поручилъ его мнѣ.

У меня, долженъ вамъ сказать, была такая сыскная манера: первымъ дѣломъ -- не выпустить преступника изъ города; составъ у насъ былъ большой -- слѣдить за городскими окраинами, значитъ, ничего не стоило. Вторымъ дѣломъ, я принимался допекать знакомыхъ преступника, и такъ, бывало, надоѣмъ имъ обысками, что, оберегаючи свою шкуру, они родному брату отказали бы въ пристанищѣ, если бъ я его разыскивалъ. А одно какое-нибудь теплое мѣстечко возьму да и оставлю какъ будто внѣ подозрѣній. Преступникъ сунется туда-сюда -- вездѣ ему отказъ, нѣтъ пріюта; придетъ въ мое намѣченное мѣстечко -- "милости просимъ! прячься сколько хочешь! здѣсь тебя и не думали искать!" А я и тутъ какъ тутъ съ городовыми.

Вотъ такимъ-то именно способомъ гонялъ я Ѳедора по городу изъ участка въ участокъ и затравилъ его въ конецъ. Ловокъ онъ былъ прятаться, но мы его такъ прижали, что даже любовница отказала ему въ убѣжищѣ, и cъ отчаянія онъ совсѣмъ одурѣлъ -- показался днемъ на улицѣ. Разумѣется, и перваго перекрестка не дошелъ, какъ Фроловъ, мой сподручный агентъ, сцапалъ его за шиворотъ. Но Чеченецъ не сробѣлъ, хватилъ Фролова закладкой по темени и -- поминай, какъ звали! словно сквозь землю провалился. Случилось это какъ разъ въ самый сочельникъ, утромъ. Хоть Ѳедька и пропалъ безъ вѣсти, но я понималъ, что изъ того участка, гдѣ вся эта исторія произошла, онъ никакъ не могъ уйти: ужъ очень хорошо мы его оцѣпили. Знать, думаю, птица въ клѣткѣ. Куда жъ это она запряталась? Пораскинувъ умомъ, рѣшилъ, что некуда Чеченцу деваться, кромѣ какъ къ Евгеніи: жила близости одна такая старуха, имѣла слбственный домишко, давала деньги въ ростъ и торговала всякимъ старьемъ; не отказывалась купить и краденое. У насъ была она въ сильномъ подозрѣніи, уликъ на нее не имѣлось, а "не пойманъ -- не воръ". Обыскали мы домишко и дворъ Евгеніи, и ничего не нашли: и, однако мое убѣжденіе не поколебалось,-- Такъ вотъ и говорить мнѣ тайный голосъ: "здѣсь Чеченецъ! здѣсь!" Хорошо-съ. Хоть обыскъ и не далъ ничего опредѣленнаго, однако я оставилъ самыхъ надежныхъ изъ своихъ молодцовъ исподволь слѣдить за торговкинымъ, дворомъ, а самъ пошелъ въ участокъ. Часу въ шестомъ прибѣгаетъ за мной Фроловъ.

-- Андрей Ивановичъ! штука! Помните караулку у Евгеньиныхъ воротъ?

-- Ну?

-- Старуха говорила, будто тамъ ни кто не живетъ, что она и развалившаяся, и такая-сякая...

-- Да вѣдь и правда, что развалюга. Мы ее осматривали. Гдѣ тамъ спрятаться человѣку?

-- А вотъ подите же; я не я, если тамъ сейчасъ не вспыхнулъ огонекъ... словно кто-нибудь спичку зажегъ...

-- Ты не врешь?

-- Чего мнѣ врать?! Я тихимъ манеромъ приставилъ къ воротамъ Сидорова съ Поликарповымъ, а самъ побѣгъ до нести вамъ.

Я повторилъ обыскъ. Въ караулке никого не было, но -- ужъ и не знаю, какъ вамъ это объяснить... какъ-то пахло живымъ человѣкомъ! Здѣсь Ѳедька, непремѣнно здѣсь... а гдѣ? четыре стѣны да печка -- вотъ вамъ и вся караулка. Въ сверчка, что ли, оборотился онъ, разбойникъ? И вдругъ вспала мнѣ на умъ одна мысль...

Я оставилъ Фролова съ людьми въ караулкѣ, а самъ обошелъ вокругъ нея вижу: позади караулки помойка, между помойкой и сосѣдскимъ брантъ-мауэромъ валяются двѣ доски. Меня взяло сомнѣніе: зачѣмъ тутъ быть доскамъ? Приподнялъ одну, а подъ нею -- яма. ге!.. Пощупалъ ногой -- глубоко. Такъ есть: изъ-подъ караулки устроенъ лазъ, недаромъ про Евгенію болтаютъ, будто у ней находитъ пріютъ всякое жулье, спустился въ яму, ощупываю, велика ли, гдѣ ходъ въ караулку, вдругъ земля подо мной осыпалась, и я полетѣлъ внихъ.

Всталъ на ноги вижу -- погребъ. На полу стоитъ жестяная лампочка, возлѣ нея разостлано рядно, а на этомъ ряди сидитъ на корточкахъ человѣкъ и цѣлитъ въ меня изъ двухствольнаго ружья. Да чего тамъ цѣлить, когда между наи едва сажень разстоянія, и ружье чуть не упираетъ мнѣ въ грудь! Въ карманѣ у меня былъ револьверъ -- отличный, самовзводъ. Но сунуть руку въ карманъ это -- одно, направить дуло на разбойника -- другое, а у него ужъ и прицѣлъ сдѣланъ, и курки взведены, остается только палить при первомъ моемъ движеніи. Думаю: закричать развѣ? И хорошо, закричу я; а онъ сейчасъ же и ухлопаетъ меня, да, взявъ мой револьверъ, получитъ въ свое распоряженіе еще шесть выстрѣловъ: на всю мою команду хватитъ!.. Словомъ, какъ не верть, все въ черепочкѣ смерть! Шабашъ! умирать надо!

Все это, Ипполитъ Яковлевичъ, обдумалъ до того быстро, что и самъ не пойму, какъ такая орава мыслей за разъ помѣстилась у меня въ головѣ. Какъ только я увидѣлъ, что спасенія нѣтъ, мнѣ даже досадно стало, до злости горько: чего же еще Ѳедька ломается, тянетъ время? Зачѣмъ не стрѣляетъ? А всего-то много-много секунды двѣ-три прошло съ тѣхъ поръ, что я провалился въ подкопъ.

Чеченецъ молчитъ -- я молчу. Ни молиться, ни просить, ни хоть обругать его, каналью, передъ смертью -- ни на что нѣтъ охоты. Такъ, одно только въ умѣ: "Сейчасъ онъ меня пришибетъ! пришибетъ! пришибетъ!"

И вдругъ, въ это самое мгновеніе, то-то загудѣло надъ нами... Колоколъ, -- стало-быть, началась всенощая. У меня рука сама поднялась на крестное знаменье...

Смотрю на Чеченца, а у него вдругъ каъ задрожатъ руки... Другой ударъ, третій... Я глазамъ не вѣрю: побѣлѣлъ Ѳедька, какъ полотно, губы трясутся, на глазахъ слезы...

-- Христосъ, шепчетъ, Христосъ родился!-- да съ этимъ словомъ какъ швырнетъ ружье на полъ!..

-- Вяжи! говорите.

А у меня револьверъ, будто самъ собою, очутился въ рукѣ, и Ѳедька сталъ совсѣмъ въ моей власти...

Андрей Ивановичъ замолчалъ и задумался.

* * *

-- Что жъ? вы, конечно, арестовали его? поинтересовался я.

Андрей Ивановичъ встрепенулся и какъ мнѣ показалось, взглянулъ на меня, съ нѣкоторымъ негодованіемъ.

-- Ну, ужъ, Ипполитъ Яковлевичъ, сказалъ онъ недовольнымъ голосомъ каковъ я ни есть человѣкъ, а вы слишкомъ низко понимаете обо мнѣ. Какъ же такъ?! помилуйте!.. Человѣкъ могъ меня пристрѣлить и помилосердствовалъ, а я ему сейчасъ же и руки за лопатки?! Что грѣха таить! Было у меня такое первое намѣреніе, чтобы броситься на Ѳедьку, повалить и позвать своихъ молодцовъ. Но вижу, стоитъ онъ и крестится, а слезы такъ и бѣгутъ по щекамъ; бормочетъ:

-- Христосъ родился... а мы-то, мы-то что дѣлаемъ!.. Господи! въ такой праздникъ чуть не убилъ человѣка!.. Что-то стиснуло мнѣ сердце. Себя не помню, показываю Чеченцу на его лазъ шепчу:

-- Уходи, пока цѣлъ! Сзади караулки цѣпь не разставлена...

Онъ, было, широко открылъ глаза, шагнулъ ко мнѣ, а я рукой машу, все показываю ему на лазъ. Какъ бросится онъ изъ погреба, только я его и видѣлъ. Вышелъ я на свѣтъ Божій, зову Фрола:

-- Смотри-ка, говорю, какова яма. Онъ такъ и обомлѣлъ; шепчетъ мнѣ:

-- Непремѣнно тутъ, подъ караулкой есть подполье. Это Ѳедькина нора...

-- А ну! зови нашихъ! Посмотримъ.

Спустились мы въ погребъ уже вчетвнромъ, нашли ружье, лампу, рядно... Только Ѳедьки не было!

-- Эхъ! говорю, ребята! Видно, не наше счастье! Была здѣсь птица да улетѣла!

Тѣмъ временемъ подоспѣлъ участковый. Составили протоколъ. Евгенію арестовали. Ужъ не помню, чѣмъ кончилось ея дѣло...

-- А что сталось съ Ѳедькой? спросилъ я.

-- Не могу вамъ сказать... задумчиво отвѣтилъ Петровъ, разводя руками Въ М. онъ больше не показывался.. Слыхалъ я, что на Макарьевской ярмаркѣ въ тотъ же годъ нашли какого-то мертваго оборванца, похожаго на Ѳедьку съ лица, съ перерѣзаннымъ горломъ, но онъ ли это былъ или другой, и отъ чего онъ погибъ, ничего не знаю; я въ то время уже собирался оставить службу и мало ею интересовался... Да навѣрное онъ: ихній братъ всегда этакъ кончаетъ!