Делиль Жак - Поэма Сады, или Искусство украшать сельские виды

СТИХОТВОРЕНІЯ

Петра Карабанова,

Нравственныя, Лирическія,

Любовныя, Шуточныя

Смѣшанныя,

Оригинальныя и въ переводъ.

Въ Санктпетербургѣ,
печатано въ Императорской Типографіи,
1801 года.

http://az.lib.ru/

ПОЭМА САДЫ,
или
ИСКУСТВО УКРАШАТЬ
СЕЛЬСКІЕ ВИДЫ.

Сочиненіе Аббата де Лилля, члена
французской Академіи.

Переводъ съ французскаго,

въ коемъ помѣщены примѣчанія сего стхотворца на нѣкоторыя мѣста Первой и Второй пѣсни его Поэмы: послѣднія двѣ, коихъ переводъ еще не кончанъ, помѣщены будутъ во второй книжкѣ сихъ Стихотвореній.

ПОЭМА САДЫ.

ПѢСНЬ ПЕРЬВАЯ.

Се паки въ міръ весна пріятная вступаетъ,

Зефировъ, птицъ, цвѣшы и гласъ мой оживляетъ.

Что буду новое вѣщать въ моихъ стихахъ?

Когда въ поляхъ, въ лѣсахъ, на окрестныхъ горахъ

Земля отъ долгаго унынья отдыхаетъ,

Въ надеждѣ всіо, въ любви и щастіи играетъ,

Пускай другой гласитъ великія дѣла,

Пусть въ храмѣ славы ихъ сіяемъ похвала;

Пусть на гремящую златую колесницу.

Побѣду вознесетъ, пускай свою десницу

Кровавой чашею Атрея обагритъ:

Улыбка Флорина мой духъ животворитъ,

Стремлюсь воспѣть Сады. Открою, какъ искуство

Въ простыхъ мѣстахъ плѣнять умѣетъ наше чувство

Какъ управляетъ темъ и дерномъ и водой,

Цвѣтами разными и тѣнію густой.

А ты, что пѣснь дающу наставленье

Умѣешь душу влить, пріятность и стремленье,

О муза! коль тебѣ Лукрецій долженъ былъ,

Что строгіе свои уроки умягчилъ,

И естьли, языка боговъ не помрачая,

Соперникъ онаго на лиръ услаждая,

Трудолюбиваго пѣлъ ратая съ тобой;

Приди обильнѣйшій предметъ украсить мой,

Котораго прельщенъ Виргилій былъ красою.

Не станемъ чуждыхъ мы убранствъ искать съ тобою;

Изъ собственныхъ цвѣтовъ вѣнокъ мой будетъ свитъ,

Приди, и онъ мое чело пріосѣнитъ;

Какъ чисто облако лучь солнца озлащаетъ,

Такъ стихъ мой красками предмета возблистаетъ.

Искуство кроткое, что я въ стихахъ воспѣлъ,

Въ началѣ дней своихъ свѣтъ древній произвелъ.

Съ тѣхъ поръ, какъ человѣкъ подвергъ поля работѣ,

Часть лучшую земли украсить былъ въ заботѣ;

Въ ближайшихъ онъ мѣстахъ отъ взора своего

Любимыя древа и выбора его

Разсаживалъ цвѣты, законъ имъ свой устроя.

Тамъ роскошь сельская простаго Алкиноя

Убрала огородъ. 1) Исполненнымъ чудесъ

Искуствомъ Вавилонъ сады на воздухъ взнесъ 2)

Тогда, какъ Римъ послалъ оковы всей вселенной,

Герой побѣдою въ звѣринецъ украшенной

Спокоить славу шелъ и укротить свой громъ. 3)

Премудрость нѣкогда въ садахъ имѣла домъ

И съ видомъ ласковымъ давала наставленье.

Коль боги избрали премудрымъ въ награжденье

Жилищемъ Елисей; чертоги-ль имъ даны?

Зелены рощицы, цвѣтущія равнины,

Жилище, гдѣ всегда утѣхи зрѣлись, радость,

Гдѣ мира вѣчнаго они вкушали сладость.

Но время намъ явить предъ свѣтомъ новый трудъ;

Предмета прелести къ сему меня влекутъ,

Великодушіе Филиппа одобряетъ.

Кто больше красоты полямъ придать желаетъ,

Могущимъ и простой пріятностью плѣнить,

Брегися множествомъ издержекъ оскорбить

Природу мудрую. Въ сей должности почтенной

Художникъ долженъ быть разсудкомъ одаренной,

Изтощевающій не деньги, разумъ свой.

Тотъ садъ пространная каргаина предо мной,

Гдѣ видно болѣе искуства, чемъ богатства,

Гдѣ меньше пышности, а болѣе пріяисива.

Будь живописцемъ ты. Поля, тьма ихъ отмѣнъ,

Различный свѣта блескъ, многообразна тѣнь,

Годичны времена, часы, своей чредой

Перемѣняющи кругъ дкевной, годовой,

Цвѣтущихъ сихъ луговъ богатыя изтканья,

Веселыхъ скатовъ сихъ зелены одёянья,

Древа, крутизны горъ, и воды и цвѣты

Суть кисти для тебя, и краски, и холсты.

Располагающей стихіями рукою

Рисуй и созидай, натура предъ тобою.

Но прежде нежели ты станешь насаждать

И землю заступомъ небережнымъ копать,

Дабы умѣть садамъ доставить видъ прелестной,

Въ природѣ углуби вниманіе чудесной,

Разсматривай ее и примѣняйся къ ней.

Сколь часто пораженъ былъ взоръ твоихъ очей,

Когда нечаянно въ мѣстахъ уединенья

Срѣталъ онъ зрѣлища достойны удивленья,

Что шествіе твое могли остановить

И сладкую въ тебѣ задумчивость родить.

Тѣжъ сильныя черты присвой, когда то можно,

Какъ украшать поля, съ полей учиться должно.

Съ вниманіемъ и мнѣ разсматривай мѣста,

Гдѣ вкуса тонкаго сіяетъ красота.

Съ избранныхъ сихъ картинъ избрать ты искусися;

Пріятной пышности Шантиллія дивися:

Герои многіе одинъ вѣкъ за другимъ

Старалися его одѣть убранствомъ симъ.

Великолѣпный видъ Белеля и дубравный, 4)

И гордый Шантелупъ, еще до нынѣ славный

Изгнаньемъ прежняго владыки своего,

Суть пища сладкая для взора твоего.

Прелестныя весны предшественникъ несмѣлый,

Любезный Тиволи, сей цвѣтъ еще незрѣлый,

Облекшись въ новую одежду, перьвый былъ,

Который образецъ всей Франціи явилъ. 5)

Съ усмѣшкой Граціи Монтрейль нарисовали. 6)

Мопертюи, 7) Дезеръ 8) и Лимуръ возблистали, 9)

И Ренси, 10) и Отейль являютъ рай въ очахъ.

Какъ мило заблуждать на свѣжихъ ихъ тропахъ!

Тѣнь Генриха еще Наварру посѣщаетъ.

Пріятность Тріанонъ 11) съ величьемъ съединяетъ,

Въ томъ съ юнымъ божествомъ равняяся своимъ,

Украсясь для него и украшаясь имъ.

Ты, князя милаго пристанище спокойно! 12)

Толь скромное тебя названье не достойно;

Прелестно мѣсто! дай владыкъ своему

Всіо то найти въ тебѣ, чемъ долженъ я ему,

Пріятность времени и рай уединенья!

Піита и его благотворитель пѣнья,

Онъ мой внимаетъ стихъ межь сладостныхъ пѣвцовъ,

Въ саду семъ посреди парнасскихъ въ немъ цвѣтовъ.

Изъ нѣдра такъ травы фіалка выростаетъ

И подлъ лиліи прекрасной расцвѣтаетъ.

Безвѣстна спутника мужей преславныхъ сихъ

Когда бы слабый гласъ могъ также пѣть какъ ихъ;

Тогдабъ твои сады въ картинахъ я представилъ

И купно бога въ нихъ живущаго прославилъ,

Художества бы я и дружбу возгласилъ,

Которыя онъ тутъ съ собою водворилъ.

Да изпіетъ онъ тамъ блаженства полну чашу!

А естьли сельское убѣжище украшу,

Свѣтлѣйшій тамъ его я образъ вознесу,

И первенцы цвѣтовъ на жертву принесу.

Лавръ съ миртой возрастивъ Бурбонцамъ драгоцѣнны,

Увѣшу вкругъ его ихъ вѣтьви соплетенны.

Когда и сѣнь, и миръ, и вольность мнѣ вдохнутъ,

Даровъ сихъ посвящу виновнику мой трудъ.

Я рекъ, что тѣмъ мѣстамъ искуство подражаетъ,

Которыхъ прелести природа созидаетъ;

Но претыканія тамъ должно избѣгать:

Умъ подражательный привыкъ насъ обольщать.

Ненужное землѣ осшавь ты украшенье:

Тщись первѣе всего знать мѣстоположенье,

Способности его ты свято почитай,

И божество его на помощь призывай

Карающе всегда за свой законъ попранный.

Отважный менѣе, колико въ мысляхъ странный

Художникъ, каждый день, безъ вкуса, по полямъ

Перемѣняя всіо, всіо безобразитъ тамъ.

Нелѣпымъ выборомъ красотъ соединенныхъ

Онъ мѣстъ, Италіи на вкусъ расположенныхъ

Прелестный портитъ видъ, во Францію пришедъ.

Учись распознавать, дерзай тѣмъ овладѣть,

Что съ удовольствіемъ земля воспринимаетъ:

Оно пріятностью природу превышаетъ,

Но тажь природа всіо. Картинѣ таковой

Во превосходствъ нѣтъ подобной никакой.

Такъ знали выбирать Беркгемы и Пуссены.

Старайся перенять труды ихъ совершенны.

И то, что живопись могла съ полей занять,

Искуство должно всіо природѣ воздавать.

Разсмотримъ выборъ мы земель теперь подробно.

И кое мѣсто твой законъ пріять удобно.

Я мыслью прехожу къ нещастнымъ временамъ,

Какъ объявляло брань прекраснѣйшимъ мѣстамъ

Искуство, нѣдра тамъ земныя раздирая;

Срывая холмъ оно, лощины засыпая,.

Щастливый кряжь земли преобращало тамъ

Въ безплодны площади несносныя глазамъ.

Искуство, сей тиранъ и врагъ лугамъ пріятнымъ

Употребленіемъ противнымъ и превратнымъ

Днесь горы силится и долы созидать.

Бѣги сихъ крайностей. Тыбъ сталъ изтощевать

Безплодно трудъ, съ землей гористою сражаясь.

И горка робкая, которая вздымаясь

На гладкой равнинѣ, едва на ней видна,

Намѣсто всѣхъ прикрасъ бываетъ лишь смѣшна.

Желаешь ли ты мѣстъ трудамъ твоимъ надежныхъ?

Бѣги неравныхъ горъ, полей безмѣрно смежныхъ;

Ищи высотъ, гдѣбъ холмъ красивъ и не надменъ

Былъ надъ богатою долиной вознесенъ.

Тамъ сладкій сокъ земли умѣренно питаетъ,

Утесовъ нѣтъ на ней, суха, но плодъ рождаетъ.

Ты шествуешь, тебѣ послушенъ горизонтъ:

Земля передъ тобой колеблется какъ понтъ,

То возвышается, то вдругъ упадшей зрится,

То расширяется, то сжата становится.

Доволѣствій столько же, сколь много и премѣнъ.

Пусть скрытый землемѣръ, компасомъ воруженъ,

Садъ правильный въ умъ холодномъ представляетъ,

И въ кабинетъ планъ его начертаваетъ;

Ты виды съ самыхъ мѣстъ карандашемъ снимай,

Тамъ отдаленности, пригорки назначай

И зрѣлища сіи являющи пріятства;

Предвидь всѣ способы, предчувствуй всѣ препятства:

Едины трудности рождаютъ чудеса.

Безплоднѣйшей земли есть свойственна краса.

Нагаль? одѣнь ее ты рощей красотою:

Закрыталь? въ мрачный лѣсъ неси топоръ съ собою;

Болотисталь она? изъ мутной влаги сей

Озера, рѣки ты обилькыя пролей;

Боряся съ воздухомъ, землею и водами,

Исправь, очисти ихъ успѣшными трудами:

Сухаль она? ищи, пытайся далѣ рыть;

Кода хотя себѣ и медлитъ измѣнить,

Близка ужъ можетъ быть, чтобъ быть ей източенной.

Такъ долговременнымъ усильемъ удрученной,

Сухія, хладныя подробности кленя,

Щастливую черту незапно вижу я;

Изъ нѣдра вдругъ она безплоднаго стремится,

И стихъ мой оживленъ свободнѣе катится.

Есть трудъ пріятнѣйшій, искуство изумить.

То мало взоръ плѣнять, знай сердцу говорить.

Извѣстны ли тебѣ невидимы сношенья

Бездушныхъ тѣлъ, существъ имущихъ ощущенья?

Внималъ ли тайный гласъ, витійство безъ рѣчей

Луговъ, долинъ и горъ, водъ, рощей и полей?

Яви намъ дѣйства тѣжь. Содѣлай, чтобъ стократно

Изъ благороднаго переходя въ пріятно,

Изъ радости въ печаль, всіо могъ я занятъ быть;

И чтобы ты умѣлъ всѣмъ вкусамъ угодить,

Сбери, колико есть, пріятностей всѣ роды

Изъ нѣдръ художества, изъ нѣдръ самой природы,

Представь величіе въ нихъ купно съ простотой,

Плѣни и порази ты ими разумъ мой.

Чтобъ живописца кисть тамъ всіо обогащало,

Чтобъ вдохновеніе піита восхищало,

Чтобъ мудрый тишины тутъ сладость находилъ,

Щастливый вспоминалъ, нещастный слезы лилъ.

Но дерзость зрю вездѣ, съ разсудкомъ рѣдкихъ знаю.

Гдѣбъ тронутъ быть хотѣлъ, тамъ странности встрѣчаю.

Брегись тѣхъ разныхъ дѣйствъ худую цѣпь сліять,

Чтобъ не совмѣстныхъ чертъ хаоса не создать.

Противурѣчіе рождаетъ отвращенье,

Оно совсѣмъ не есть противуположенье.

Пространно полотно имѣй для сихъ картинъ.

Не мысли рѣкъ, озеръ, горъ, рощей и долинъ

Представить полный видъ, гранича въ рамахъ тѣсныхъ.

Смѣются тѣмъ садамъ, въ которыхъ чертъ прелестныхъ,

Природы смѣлою разбросанныхъ рукой,

Нелѣпость видима пародіи смѣшной,

Гдѣ цѣлую страну, коль вѣрить льзя, единой

Искуство грубое объемлетъ десятиной,

Намѣсто сбивчизой, огромной смѣси сей

Ты разность покажи и видовъ и вещей,

Дабы сближенные равно какъ отдаленны,

Не вовся зримые и вполнѣ откровенны

Различныхъ зрѣлией являли намъ соборъ;

Чтобъ дѣйствіемъ сего нашъ любопытный взоръ

Безвѣстность хитрая томила, развлекала,

И въ сладостной его тревогѣ оставляла.

Со вкусомъ наконецъ убранства помѣщай,

Не слишкомъ скрадывай, не слишкомъ возвѣщай.

Но чтобъ очаровать, нужно всего движенье:

Духъ праздный безъ сего падетъ во усыпленье;

Когда оно твоихъ полей не оживитъ,

Тогда по случаю мой взоръ на нихъ скользитъ.

Я живописцевъ здѣсь въ примѣръ хочу представить,

Возмогшихъ мастерствомъ себя уже прославить,

Обильной кистію рисующихъ своей

На мертвомъ полотнѣ тьму движимыхъ вещей:

Бѣгущія струи, вѣтръ вѣтьвія клонящій,

И дымъ изъ хижины клубами изходящій,

Стада, гульбу, игру и пляски пастуховъ*

Ихъ таинству внимай. Ты гибкихъ сихъ кустовъ

Сихъ движущихся древъ сади какъ можно болѣ,

Которыхъ гибкій верьхъ покоренъ вѣтровъ волѣ;

Колеблющуюся ихъ зелень уважай,

Природу оскорблять желѣзу не давай.

Смотри, какъ этотъ дубъ и вязъ она рисуетъ,

Какую мягкость имъ качаніемъ даруетъ,

Сугубя гибкость ту отъ пня до вѣтьвій ихъ,

Отъ вѣтьвій до листковъ искуствомъ рукъ своихъ,

Но люты ножницы ... предупреди то бѣдство;

Теките, Нимфы, дать къ спасенію ихъ средство.

Но что я говорю? свершилась лютость зла,

Сталь зеленѣющи верьхи ихъ отняла.

Уже вдали надъ ихъ колеблемой главою

Не слышенъ аквилонъ летаящій съ быстротою,

Который нѣкогда въ ихъ вѣтьвяхъ трепеталъ,

И удаляяся на воздухъ, умиралъ.

Единобразны ставъ и живости лишенны,

Желѣза, кажется, которымъ усѣченны,

Недвижну приняли упругость на себя.

Въ картинахъ ты своихъ движеніе любя,

Оставь древамъ твоимъ ихъ милое качанье.

Въ проспектахъ покажи обильное собранье

Вещей, въ движеніи являющихся намъ:

Дай течь, плескать, скакать и падать симъ волнамъ.

Ты холмы зришь сіи, лѣса, поля пустыя,

Различныя стада пошли въ мѣста любыя

И многочисленность разсѣй повсюду ихъ.

Съ вершины дальней горъ кустистыхъ и крутыхъ

Повѣсившіяся тамъ зримы козы дики.

По скатамъ эхо здѣсь разноситъ агнцевъ крики.

На сихъ лугахъ, что холмъ водой своей поитъ,

Жуя, тяжелый волъ колѣнами лежитъ,

Тогда какъ бурный конь, сей ярый и надменный,

Военный, пылкій звѣрь, трезубцемъ порожденный,

На тучной пажити своей предъ нимъ игрой

Силъ бодрость съ дикою являетъ красотой.

Живъ, гибокъ, сановитъ, онъ вихремъ тамъ летаетъ:

То въ быстрину рѣки, дрожа, себя ввергаетъ,

И тамъ съ волной борясь, ногой въ струю разитъ,

Которая предъ нимъ бѣлѣетъ и шумитъ;

То распустя власы по вѣтру долгой гривы,

Скачками отъ себя уходитъ онъ чрезъ нивы;

Гордъ, въ пламени глаза, дымъ пыщетъ изъ ноздрей

Прекрасенъ отъ любви и гордости своей,

Летитъ къ любовницамъ! когда изъ глазъ умчится

Мой взоръ еще за нимъ послѣдуетъ, стремится.

Такъ изтощаемо сокровище тобой,

Природы щедрою разсыпанно рукой,

Тѣнь, виды, и вода, и мѣстоположенье

Даютъ садамъ твоимъ жизнь купно и движенье.

Но ежели мой глазъ въ движеньи прелесть зритъ,

Не меньше вольности его плѣняетъ видъ.

И такъ оставь садамъ предѣлъ неположенный,

Иль скрой, иль уничтожь. Гдѣ глазъ ненасыщенный

Не зритъ ужъ ничего, прельщенье гибнетъ тамъ.

Края прекрасныхъ мѣстъ прискорбно видѣть намъ;

Свергая скоро въ грусть, томятъ они досадой,

За онымъ рубежемъ, за скучной сей оградой

Воображаются мѣста милѣе сихъ;

Тревожный рушитъ умъ прельщенье глазъ моихъ.

Какъ праотцы твои, что вѣчно воевали,

Жилища сельскія во замки превращали,

Всякъ въ башнѣ бывъ своей стѣною огражденъ,

Для безопасности жилъ тамо заточенъ;

Теперь къ чему сіи противны служатъ стѣны,

Хранимы гордостью и страхомъ соруженны?

Скучая зрѣнію, онѣ его тягчатъ,

Какъ имъ не предпочесть цвѣтущихъ тѣхъ оградъ,

Изъ иглъ сплетенныхъ стѣнъ, дрожащей гдѣ десницей

Ты розу дику рвешь съ багровой шелковицей?

Но огражденный садъ мой безпокоитъ духъ.

Воззримъ, оставя сей толико тѣсный кругъ,

На родъ обширнѣйшій, на лучшія картины,

Которымъ подражалъ Эрменонвиль единый.

Поля нашли себѣ убѣжище въ садахъ;

Теперь сады найдутъ убѣжище въ поляхъ.

Съ высокихъ сихъ холмовъ, сихъ горъ, откуду зрѣнье

Объемлетъ мѣста всіо обширно положенье?

Природа разуму вѣщала такъ: "внемли!

"Сіи сокровища ты зрищь, онѣ твои,

"Въ ихъ дикой пышности еще неустроенной

"Искуства требуетъ мой трудъ несовершенной.

Рекла: стремится онъ, по всѣмъ мѣстамъ летитъ

Рыть груду, гдѣ красы премноги спящи зритъ.

Летя изъ рощей въ лугъ, несясь на холмъ съ долины,

Разнообразныя рисуетъ онъ картины.

Онъ для прельщенья глазъ умѣетъ съединить,

Развлечь, открыть иль скрыть, дать тѣнь и освѣтить.

Не созидаетъ онъ, но правитъ, вычищаетъ,

Природою черты начаты довершаетъ.

Горъ черныхъ каменныхъ чело онъ страшно скрылъ,

Лѣса, развеселя, ихъ ужасъ укротилъ.

Източникъ заблуждалъ, онъ бѣгъ его направилъ,

Озера и ручьи обильно течь заставилъ.

Онъ хочетъ, и стези бѣгутъ искать, хватать

И члены всѣ сіи разсѣянны связать,

Которыхъ множество бывъ чудно соплетенно,

Намъ въ цѣломъ зрѣлище являютъ совершенно.

Ужасны можетъ быть искуству тѣ труды.

Взгляни ты, въ наши вшедъ старинные сады,

На мѣлки рѣдкости, бездѣлки драгоцѣнны,

На спуски, водоемъ, рѣшетки изсѣченны.

Гораздо меньше тѣхъ издержекъ изводя,

Которыхъ мѣлочной художникъ не щадя,

Украсилъ мѣсто, день одинъ глазамъ пріятно,

Украсить можешь ты пространство необъятно.

Великолѣпіе исполненно мечты!

Повергнися предъ симъ искуствомъ тонкимъ ты.

Да въ новый Франція Эдемъ преобразится,

И взору въ ней одинъ пространный садъ явится!

Но ежели начать не смѣешь подвигъ сей,

Ограду ты разрушь вкругъ площади своей

И увеличь мѣста богатствомъ представленій.

Долины ты, холма, прелестныхъ отдаленій

Пространство чуждое садамъ своимъ придай,

Любуйся зрѣніемъ, очами обладай.

Схватить и привязать умѣй къ нимъ наиболѣ

Тѣ встрѣчи щастливы, что отличаютъ поле.

Здѣсь рощей хижина окружена густой;

Града вѣнчаются тамъ башенъ высотой,

И синій аспидъ ихъ, что издали сверькаетъ,

Изчезнуть въ небесахъ въ ихъ острый верьхъ взбѣгаетъ.

Не забывай рѣки, теченья, береговъ.

Твой глазъ стремится въ слѣдъ летящихъ парусовъ,

Ты зришь, какъ острова изъ нѣдръ ея взникаютъ,

И какъ струи вдали подъ мостъ себя скрываютъ.

Пространство-ль моря ты увидишь предъ собой,

Его величіе съ премѣною открой.

Здѣсь дай узрѣть его сквозь вѣтьви древъ зеленыхъ,

Тамъ въ углубленіи аллей покрытыхъ темныхъ,

Какъ длинныя трубы въ концѣ сводъ кажетъ намъ.

Оно изъ за лѣска встрѣчаясь здѣсь очамъ,

Еще теряется; а тамъ въ свободъ зрѣнье

Безмѣрность онаго откроетъ во мгновенье.

Впери въ премѣны тѣ теряющійся глазъ;

Но долженъ я сказать, скупой рукой вкругъ насъ

Великолѣпія такого сѣютъ рода

Искуство, человѣкъ, и время, и природа.

Долины Греціи! Авзоніи поля!

Уму любезная, вдыхающа земля!

Сколь часто въ горизонтъ прекраснѣйшій вступая,

Художникъ мещетъ взглядъ и духъ свой вспламеняя,

Беретъ поспѣшно кисть, сей отдаленный видъ,

Моря и острова, и пристани чертитъ,

И горы пламенны, днесь плодъ производящи

И лавы горъ еще стремленіемъ грозящи,

Возникши зданія на зданіяхъ другихъ,

Которы видимы въ развалинахъ своихъ;

Въ семъ долговременномъ земли и водъ бореньѣ

Зритъ міра древняго въ міръ новый прерожденье.

Увы! прелестнаго жилища я не зрѣлъ

И мѣстъ блаженныхъ, гдѣ столькратъ Виргилій пѣлъ;

Но пѣніемъ его и имъ самимъ клянуся,

Чрезъ Аппенинскія вершины пренесуся;

Полнъ именемъ его, стихами упоенъ,

Пойду читать ихъ тамъ, гдѣ былъ онъ вдохновенъ.

А вы плѣненные бреговъ сихъ красотами,

На мѣсто чтобъ имѣть предъ вашими садами

Богаты зрѣлища и видъ очамъ драгой,

Лишь скучныя поля вы зрите предъ собой.

Въ награду, что пріятствъ вы чуждыхъ мѣстъ лишенны,

Пусть будутъ тѣ внутри предметы помѣщенны,

Что больше трогаютъ избраннымъ вкусомъ ихъ:

Умѣйте нравиться въ оградахъ вы своихъ.

Вотъ щастливый символъ того, кто мудръ и воленъ,

Кто входитъ самъ въ себя и самъ собой доволенъ.

Сокроемъ въ тайномъ семъ убѣжищѣ себя.

Въ томъ мѣстъ, гдѣ въ плодахъ избыточна земля

Многообразныя имѣетъ представленья,

Какъ мудрый экономъ такихъ сокровищь зрѣнья,

За малую всегда ихъ цѣну покупай;

Умѣй ихъ обѣщать и ждать ихъ заставляй:

Обѣщавать есть дать, а ждать есть наслаждаться. 13)

Я ими занятъ быть хочу, не ослѣпляться,

Ещебъ желалъ въ своихъ вамъ правилахъ явить

Искуство взоръ завлечь, искуство удивить.

Но прежде нежели въ нихъ будемъ упражненны,

Два рода съ давнихъ лѣтъ соперники надменны

Противуборствуютъ въ намѣреніи семъ.

Одинъ намъ правильнымъ и строгимъ чертежемъ

Великолѣпное устройство представляетъ;

Несвѣдомо полямъ убранство сообщаетъ

И пышность чуждую даетъ ихъ красотамъ,

Древамъ гласитъ законъ, предѣлъ кладетъ волнамъ;

Онъ есть деспотъ, что взоръ къ рабамъ надменный мещетъ,

Пріятствомъ менѣе, величьемъ больше блещетъ.

Другой, природы другъ почтительный, прямой,

Убранства, безъ прикрасъ излишнихъ, въ ней самой

Къ усугубленію пріятствъ ея находитъ,

Ко прихотямъ ея любезнѣйшимъ снизходитъ,

На благородную "небрежность кротко зритъ

И шествіе ея неправильное чтитъ;

Изъ безпорядка онъ, гдѣ даже и не чаетъ,

Съ искуствомъ красоты плѣняющи рождаетъ.

Но каждый есть изъ двухъ владыка правъ своихъ,

Какъ Кентъ, 14) такъ и Ле Ногаръ; я не сужу межь ихъ.

Всякъ красоты свои имѣетъ и законы;

Тотъ созданъ для вельможъ блистать и для короны.

Къ великолѣпію Цари осуждены.

Вкругъ ихъ могущества всю власть внимать должны.

Тамъ тщатся удивить и напитать всѣ чувства

Чудесной роскошью и пышностью искуства.

И такъ искуствомъ льзя природу покорить;

Но должно, покоривъ, ея превыше быть;

Блескъ онаго его законы составляетъ,

Бывъ хищникъ, но великъ, прощенье получаетъ.

Чтожъ въ хладныхъ сихъ садахъ, игрушкѣ полевой

Въ жилищахъ скучныхъ сихъ? Пусть скучной и пустой

Хозяинъ ихъ тебѣ съ восторгомъ выхваляетъ

Древа, которы онъ не худо прибираетъ,

Бесѣдки малыя, что онъ изъ древъ скропалъ,

И кои тщательно подстригъ и уравнялъ,

Въ сразмѣрности свой планъ довольно справедливой

Гдѣ нѣтъ аллеи, нѣтъ куртины особливой,

Но каждая съ сестрой, съ подругою своей.

Пусть хвалитъ свой цвѣтникъ съ настрочкой пестрой сей,

Стези, что скучили снурку повиноваться,

И скудны ручейки, чуть смѣющи скитаться,

Сей букъ содѣланный въ подобье пирамидъ,

Имѣющій шара или сосуда видъ,

И статуйки сіи изрядно изсѣченны,

На основаньи ихъ довольно возвышенны.

Дай бѣдной роскошью хвалиться имъ своей:

Мнѣ дикія поля такихъ садовъ милѣй.

Отъ мѣлкихъ сихъ чудесъ, отъ слабыхъ начертаній

Иди, лети за мной въ страну очарованій,

Въ роскошную Версаль, съ смѣющійся Марли,

Что Лудвигъ, мастерство, природа возвели.

Искуство смѣлое, величье несказанно

Ты узришь всюду тамъ. Тамъ всіо очарованно,

Армидинъ то чертогъ, Альциновъ это садъ,

Иль болѣе сказать, героя, тьму преградъ

Среди спокойствія разрушиши грозяща,

Въ уединеніи еще побѣдъ хотяща,

Вкругъ коего всегда зримъ новы чудеса.

Ты воды видишь ли, и землю, и лѣса,

Чредой своей его законамъ покоренны,

Древа съ двѣнадцатью чертоговъ сопряженны,

Строеніемъ своимъ плѣняющихъ весь свѣтъ?

Ты видишь ли сію одушевленну мѣдь,

И рѣки оныя средь воздуха висящи,

Съ кипящей пѣною и съ шумомъ внизъ летящи

И погружающись въ каналахъ гордыхъ сихъ;

Тамъ разстилаемы холстомъ чрезъ праги ихъ,

Здѣсь выходящія густыми вверьхъ снопами,

Что солнца вспламенясь чистѣйшими огнями,

Своими каплями, когда онъ падутъ,

Являютъ злата блескъ, лазурь и изумрудъ?

А въ темныхъ рощахъ сихъ тѣнь Фавны и Сильваны

Повсюду развели, присутствіе Діаны

Съ Венерой придало симъ прелести мѣстамъ.

Тамъ каждый марморъ богъ, а сѣнь древесна храмъ;

И Лудвигъ громъ побѣдъ въ концы разсыпавъ міра,

Казалось, созвалъ весь Олимпъ къ себѣ для пира.

Но удивленіе умъ можетъ отягчить.

Я чту оратора, въ комъ мысли возвышенны,

Въ теченьи пышныя, со тщаньемъ размѣренны;

Но кратокъ сей восторгъ. Ораторъ не плѣнитъ

Какъ другъ, который мнѣ отъ сердца говоритъ. 15)

"Сей марморъ, мѣдь сія, что роскошь изтощаетъ,

Искуства сей уборъ глазъ скоро удручаетъ;

Но сѣнь прохладная, и рощи, и вода

И вся невинная ихъ роскошь никогда.

Такъ будь въ садахъ красотъ естественныхъ любитель.

Ихъ перьвый образецъ явилъ намъ самъ Зиждитель.

Въ Мильтонъ зри. 16) Когда всемощностью своей

Жилище строитъ Богъ для первенцовъ людей,

По правиламъ ли Онъ стези начертаваетъ,

И воды плѣнныя въ теченьи принуждаетъ?

Ты видишь, чуждою ль снабжаетъ красотой

Онъ перьвую весну земли еще младой?

Природа безъ искуствъ, не зная принужденья,

Открыла чистаго начатки наслажденья.

Плѣняющая смѣсь долинъ, холмовъ, полей,

По волѣ съ тихостью бродящій тамъ ручей,

Стезей излучистыхъ пути для глазъ безвѣстны,

Нестройство милое, незапности прелестны,

Предметы въ выборѣ сомнительны глазамъ

Съ премѣной, съ роздыхомъ восторгъ ихъ длили тамъ.

На бархатныхъ цвѣтахъ, гдѣ свѣжій злакъ и чистый,

Несчетыя древа, тѣхъ мѣстъ уборъ волнистый,

Что обонянье, вкусъ и зрѣніе манятъ,

Въ пріятныхъ купахъ, иль небрежно врозь стоятъ,

Когда одно съ другимъ сближаясь, раздѣлялись,

Незапные вдали имъ виды открывались;

То преклонясь къ землѣ, въ объятіяхъ своихъ

Съ пріятностью стопы запутывали ихъ;

Иль надъ главой вися зелеными вѣнками,

При шествіи власы пестрили ихъ цвѣтками.

Сказать ли мнѣ еще о тьмѣ младыхъ древесъ,

Кустовъ, являющихъ обширный взору лѣсъ,

Бесѣдки изъ себя, альковы, своды вьющихъ,

О пышныхъ вѣтьвіяхъ и стебляхъ ихъ цвѣтущихъ?

Прекрасна Ева, въ сихъ владычица мѣстахъ

Являя нѣжную задумчивость въ очахъ,

Тамъ руку юному супругу посвящаетъ;

Живѣйшій розы цвѣтъ въ лицѣ ея играетъ,

Оно румянится какъ утрення заря.

Возвеселилася вся тварь, ихъ радость зря.

Въ то время небеса свой блескъ усугубляли,

Източники въ брегахъ пріятнѣе журчали *

Казалося, тогда трепещуща земля

Ихъ чувствуетъ восторгъ, и вздохамъ ихъ внемля,

Зефиры въ глубинѣ древесъ ихъ отзываютъ;

Колеблемы цвѣтки свой стебель наклоняютъ,

И посылая весь на воздухъ ароматъ,

Имъ ложе брачное сихъ первенцовъ кропятъ.

О несказанная сего блаженства сладость!

Супруги, коихъ жизнь покой, утѣхи, радость?

Блаженъ въ своихъ садахъ, стократно тотъ блаженъ

Кто такъ живетъ, какъ вы, печалей удаленъ,

Ловитвы гордости! обиленъ онъ цвѣтами,

Невинностью своей, веселіемъ, плодами.

Конецъ перьвой пѣсни.

ПѢСНЬ ВТОРАЯ.

О естьлибъ сладкую ту лиру я имѣлъ;

Которой гласъ на Гемъ лѣса и горы велъ,

Взыгралъ бы; и древа въ единое мгновенье

Простерли бы свое на видахъ осѣненье.

Дубъ, липа, вязъ и кедръ, и сонмы древъ иныхъ

Размѣрнобъ шли въ поляхъ устроиться моихъ;

Но древнее чудесъ согласіе лишилось,

Безъ власти лира, горъ вниманье притупилось:

Уже сладчайшій звукъ не движетъ древеса;

Искуство лишь и трудъ рождаютъ чудеса.

Искуствомъ и познай ту ловкость, то усилье,

Какъ разнымъ дать древамъ пріятность и обилье.

Сіи плоды, сей цвѣтъ, красивый сей покровъ

Есть въ древѣ лучшее убранство для садовъ.

Чтобъ больше нравиться, всѣ виды принимаетъ;

Тѣмъ пышно вѣтьвія нестройны протягаетъ,

Тутъ стеблъ его легко стремится въ высоту.

Здѣсь важность, тамъ его люблю я красоту,

Чуть дунетъ вѣтерокъ, трепещетъ; вихрь взнесётся,

Желвастый пень его и крѣпкій, верьхъ упрется.

Покрыто жосткою иль гладкою корой,

Склоняя вѣтьвія, иль ихъ держа стрѣлой,

Въ растеньяхъ точнаго Протея представляетъ;

Для украшенія природы премѣняетъ

Свой станъ, цвѣтъ, зелень, плодъ. Зря разность дѣйствій сихъ,

Сокровища свои искуство найдетъ въ нихъ,

Которы вкусъ претитъ брать въ дѣло безъ разбору.

Еще подъ разными видѣніями взору

Обширность разныхъ садьбъ являетъ образъ свой.

То дикой, мрачной лѣсъ, глубокой и густой

Неизмѣриму тѣнь въ долинѣ разстилаетъ;

То садьба лучшихъ древъ, гдѣ меньше ихъ бываетъ

Веселу рощицу изображаетъ намъ.

То на разсѣянны изящны купы тамъ

Въ цвѣтущемъ видѣ мѣстъ, плѣменъ, смотрю прилѣжно.

А индѣ на свое величіе надежно

Едино древо ставъ, всю скрасило страну.

Коль можетъ миръ полей привесть на мысль войну,

Огромно войско такъ предъ наши ставитъ взгляды

Густыя полчища, разсѣянны отряды;

А тамъ гордъ силою, дѣлами именитъ

Одинъ герой явясь, всіо войско замѣнитъ.

Законы разные для разныхъ садьбъ реченныхъ.

Но роскошь нѣкогда древъ оныхъ отдѣленныхъ

Въ искуственныхъ садахъ убранствомъ небрегла:

Въ садахъ естественныхъ днесь вольность ихъ мила.

Удачной прихотью и такъ умно случится,

Что взоръ нестройными ихъ садьбами плѣнится.

Различны должны быть ихъ разстоянье, видъ;

Пускай величина стебль каждый отличитъ,

Или хоть красота; а дерево постыдно

Пусть въ кучъ скрывшися, не будетъ больше видно.

Когда же древній дубъ иль кленъ, отецъ лѣсовъ

Подъемлетъ важное чело до облаковъ;

Да окрестъ онаго всіо племя учредится,

Составя дворъ его, съ почтеньемъ отдалится.

Съ прекраснымъ выборомъ и съ большимъ вкусомъ намъ

Тѣ купы тьму картинъ изобразятъ собою,

Изъ разныхъ древъ числомъ или величиною

Составь ихъ гущину иль легки чащи ихъ:

Глазъ любитъ издали зрѣть племя братьевъ сихъ,

Они то премѣнять ихъ могутъ положенья,

Сближать, отбрасывать поспѣшно отдаленья,

Соединишь, развлечь, завѣсу тѣней дать,

И распустить ее на видахъ иль собрать.

Вотъ образъ купъ: къ лѣсамъ мнѣ время обратиться;

Хоть мало должно имъ искуству научиться.

Почтенные лѣса, миръ вамъ! ужъ Барда гласъ

Въ сихъ сводахъ пѣсненныхъ не ужасаетъ насъ;

Но сладкая мечта пустыни населяетъ,

И вашихъ мракъ теперь стихамъ насъ научаетъ;

Священны сѣни! вы вдыхаете мнѣ ихъ:

Позвольте тщаньемъ рукъ почтительныхъ моихъ,

Не изкажая васъ, украсить васъ достойно;

Отъ васъ хочу занять убранство вамъ пристойно.

Лѣса въ безчисленныхъ намъ видахъ предстоятъ,

Здѣсь пни стѣсненные ихъ больше тѣнь сгустятъ;

Тамъ нѣкій свѣтъ лія въ жилищѣ семъ предъ очи?

Составь пріятное сраженье дня и ночи,

А далѣ дай древамъ въ прогалинахъ играть,

Къ землѣ ихъ легкіе листочки преклонять.

Колеблясь межь собой, не смѣя прикасаться,

То вдругъ себя искать, то станутъ удаляться.

Симъ образомъ свою теряетъ грубость лѣсъ;

Но должно, чтобъ его видъ важный не изчезъ.

На мѣлочи или пустыя представленья

Изъ купности его не дѣлай раздробленья.

Пусть будетъ онъ одинъ, простъ и великъ; умѣй,

Чтобъ нѣсколько былъ грубъ онъ въ пышности своей.

Яви разбиты пни; чрезъ рытвины глубоки

Блудящи черные хочу я видѣть токи.

Лѣтъ, воздуха и водъ слѣдовъ не изтребляй;

Нависшихъ оныхъ скалъ прещенье уважай.

Да печатлѣнно здѣсь величія рукою

Всіо дышетъ мужествомъ и дикой красотою,

Вотъ лѣсъ плѣняющій изящностью простой.

Отрадная, не столь гордящаясь собой

Веселы рощица картины представляетъ;

Мѣста, окрестности пріятны избираетъ,

То скроется, то вдругъ появится въ глазахъ,

И заблуждается въ излучистыхъ стезяхъ;

Прохаживается межъ разными цвѣтами,

Между роскошными и чистыми водами,

И я здѣсь чаю зрѣть, духъ нѣгой напитавъ,

Что Епикуръ гласитъ ученіе забавъ.

Но роща или лѣсъ плѣнятъ несовершенно,

Когда богатство то въ ихъ нѣдрахъ сокровенно;

Со тщаніемъ ты ихъ и внѣшность украшай.

Соразмѣряя ихъ края, не сокрывай

Большихъ семействъ лѣсовъ за жалки палисады

И за зеленыя несносныя ограды;

Дай видѣть ихъ; хочу, пронзая въ глубь лѣса,

Зрѣть разны вдругъ сіи растущи древеса.

Тѣ въ свѣжей юности и крѣпости созрѣли,

Сіи отъ старости въ буграхъ и одряхлѣли;

Тѣ пресмыкаются; тѣ гордые лѣсовъ

Тираны, въ дань себѣ пьютъ жадно сокъ рабовъ.

Обширно зрѣлище! оно изображаетъ

Жизнь, нравы, возрасты, и разумъ тьмъ плѣняетъ.

При важныхъ толь вещахъ не огорчитъ ли взглядъ

Несносный для него зеленыхъ видъ оградъ,

Гдѣ нѣтъ незапности, ни разности явленья?

Теки богатая премѣна, радость зрѣнья,

Приди, прерзи, разрушь досадные для глазъ

Снурокъ и угломѣръ и жалкій ватерпасъ.

Краямъ лѣсовъ милѣй, приличнѣй украшенье

Заливовъ и ручьевъ удачное смѣшенье.

Единобразныхъ садьбъ противенъ оку видъ,

Оно стремительно къ предѣламъ ихъ спѣшитъ;

Премѣнныхъ же краевъ видѣніе незапно

Въ безмѣрности своей обтечь ему пріятно;

Въ извивахъ многихъ сихъ играетъ, тратитъ слѣдъ,

То съ ними скроется, то ихъ опять найдетъ;

На разности картинъ, что цѣпь ихъ составляетъ,

Отъ мѣстъ до мѣстъ оно въ весельи отдыхаетъ:

Лѣсъ разширяяся, въ обходахъ длинныхъ сихъ

Различенъ въ красотѣ, въ извитіяхъ своихъ.

Изобразимъ его; и межь древами сими

Безплодны отобравъ, пожертвуй вкусу ими,

Однако не спѣши; невольно осуждай:

Твой строгій приговоръ свершить готовясь, знай,

Что времени они суть медлѣнно творенье,

Что тѣни ихъ твое не купитъ всіо имѣнье,

Сто свѣжій ихъ покровъ тебѣ покой всегда.

Неблагодарный же владѣлецъ иногда

Безъ нуждъ, грызенія изъемлетъ ихъ сѣкирой,

Поверженны на грудь земли прискорбной, сирой,

Кончаются; бѣгутъ отъ мертвыхъ сихъ лѣсовъ

И дума сладкая, и скромная любовь.

Для сихъ священныхъ древъ, что листьевъ густотою

Пускали часто тѣнь надъ пляской полевою,

Для крововъ вѣтьвистыхъ ты праотцевъ своихъ

Не тронь, губитель, дней благочестивыхъ сихъ;

Зря крѣпость стебловъ ихъ отъ лѣтъ неповрежденну,

Брегися посягнуть на старость ихъ почтенну;

Пріидетъ скоро день, унылымъ симъ лѣсамъ,

Чтобъ власть свою отдать юнѣйшимъ древесамъ,

Пасть подъ сѣкирою, и зрѣть въ пыли презрѣнной

Увядшу древню честь главы своей надменцой.

Великимъ Лудвигомъ возникшее на свѣтѣ

Творенье рѣдкое Ле Нотра, многихъ лѣтъ,

О жалкая Версаль! о рощи! садъ прекрасный!

Сѣкира предъ тобой, насталъ твой часъ ужасный!

Древа, что гордостью стремились къ облакамъ,

Поражены въ корню; верьхи ихъ горды тамъ

Желѣзомъ пощрясясь, колеблясь упадаютъ,

Лѣсинами стези далеко устилаютъ,

Надъ коими висѣлъ ихъ пышныхъ вѣтьвій сводъ.

Изтреблены лѣса, сей вѣкомъ росшій плодъ,

Изчезли, и чело ихъ важное увяло,

Что Лудвига чело геройско осѣняло;

Палъ сей торжественный наукъ роскошныхъ храмъ,

Не видны празднества побѣдъ ихъ кроткихъ тамъ,

Любовь, что стало то убѣжище прекрасно,

Гдѣ Монтеспанина вздыхала гордость страстно?

Что стала сѣнь, гдѣ гласъ Вальеры дарагой,

Гласъ, коимъ былъ прельщенъ и уловленъ герой,

Извлекъ души его всю тайну сокровенну,

Къ владычицъ своей прекрасной устремленну,

Которая любви не чая отъ него,

Въ немъ побѣдителя признала своего?

Всіо гибнетъ, всіо падетъ: зри, шумъ опустошены;

Изгналъ лѣсныхъ гостей, изгналъ безъ возвращенья.

Птицъ гордыхъ племена селеньемъ рощи сей,

Что пѣли страсть свою въ убѣжищѣ царей,

Отъ старыхъ гнездъ своихъ невольно удалились.

Кумиры, кои въ сѣнь древесну поселились,

Въ зеленый прежде бывъ покровъ облечены,

А нынѣ наготой своей устыжены,

Восплакали о ней; Венера изумилась,

Какъ зримой быть страшась, незапно обнажилась.

Растите, дайте тѣнь, вновь множтесь на поляхъ

Вы, юны древеса; а падшіе во прахъ

Утѣштесь. Зрители бывъ нашихъ бѣдствъ и тлѣна,

Вы видѣли конецъ Корнеля и Тюрена:

Вамъ сотая весна; весна же нашихъ лѣтъ

Увянувъ перьвая, увы! на вѣкъ минетъ,

Блаженъ наслѣдившій лѣсъ вѣкомъ возрощенный;

Но свой лѣсокъ создавъ, зритъ рай въ немъ совершенный:

Даръ видя времени убранство древъ своихъ,

Онъ говоритъ какъ Киръ: "я насадитель ихъ."

А вы, коль отрасли у васъ еще остались,

Не допускайте ихъ, чтобъ скоро распускались.

Какъ живописца кисть нескромная молчитъ,

Доколѣ онъ въ умѣ рисунокъ свой чертитъ,

Такъ вы своихъ картинъ въ устройство углубитесь.

Различныхъ силу мѣстъ и видовъ знать потщитесь,

Пріятности лѣсовъ повиснувшихъ съ холмовъ,

Простерто въ равнинѣ величіе лѣсовъ;

Какъ виды и цвѣты между собою сродны,

Старайтеся цвѣты и виды знать несродны.

Пусть ясень вѣтьвями взнесенна къ облакамъ

Нагбенну вѣтьвями превыситъ иву тамъ.

Здѣсь тополь въ зелени дубъ гордый препираетъ,

Но прю ихъ ловкое искуство умягчаетъ,

И въ ихъ согласіи участникъ дорогой

Тушъ древо среднее миритъ ихъ межь собой.

Такъ двухъ цвѣтовъ Вернетъ шутитъ Антипатію,

Искусно подобравъ масть къ масти въ симетрію.

Различну зелень ту употребишь умѣй:

Яркаль она иль нѣтъ, темнѣй или свѣтлѣй,

Сихъ видами премѣнъ средь мѣстоположенья

Ты можешь премѣнять со вкусомъ осѣненья,

То сильны дѣйствія, то нѣжныя родишь,

Восхитишь разнотой, согласіемъ плѣнишь.

Дай паче видѣть ихъ, какъ блѣдна осень станетъ

Вѣнецъ свой украшать, когда уже онъ вянетъ,

Какой премѣнный блескъ, величіе и свѣтъ!

Багряный, ранжевый, опалъ и алый цвѣтъ

Обиліе свое повсюду изливаетъ,

Увы! весь этотъ блескъ конецъ ихъ означаетъ.

Таковъ есть общій рокъ. Вихрь скоро возшумитъ,

Содранной ризой съ древъ лощины завалитъ;

И желтыхъ листвій ихъ съ часу на часъ паденье

Прерветъ глубокое пустынника забвенье.

Но мило самое рушенье мнѣ сіе.

Коль сердце грустью злой питается мое,

Коль вспомнивъ что нибудь, я раны въ немъ открою,

Люблю природы скорбь мѣшать съ моей тоскою.

Изсохшихъ оныхъ древъ, увядшихъ вѣтьвій сихъ

Люблю топтать обвалъ-одинъ-бродя межь ихъ.

Прошли дни рѣзвости, веселія и шума:

Приди, хочу тебѣ отдаться сладка дума;

Приди, не мрачныхъ тучь являя страшный зракъ,

Не съ видомъ, въ коемъ скрытъ ужасной скорби мракъ,

Полуотверзтыми взгляни ко мнѣ очами,

Какъ въ осень сквозь пары играетъ день лучами:

Въ челѣ задумчивость, въ очахъ дай зрѣть покой,

Готовыхъ сладкою наполниться слезой.

Но въ тотъ же часъ, когда сей мыслію питаюсь,

Я къ тысячѣ племенъ цвѣтущихъ обращаюсь

Древъ юныхъ и кустовъ, Прелестный родъ! вашъ видъ

Межь древа и цвѣтка оттѣнку лишь хранитъ;

Украсьте зрѣлище пріятностьми своими.

О! естьли бы, влекомъ предметами моими,

Я съ меньшей быстротой къ метѣ своей летѣлъ,

Съ какой бы радостью въ порядокъ васъ привелъ!

Въ несчетны виды вы тогдабъ преобразились;

Подъ сѣнью вашей бы източники катились;

Въ сводъ, въ куполъ ваши бы я вѣтьви съединилъ

И лозы мягкіе вкругъ вязиковъ обвилъ;

На твердой ихъ корѣ извивъ сей взору милой

Эмблема нѣжности соединенной съ силой:

Я ваши краски бы различныя смѣшалъ;

При чистой бѣлизнѣ цвѣтъ алый бы блисталъ

И свѣтлая лазурь и темноголубая,

Упитанныхъ очей утѣхи премѣняя;

Всѣ ваши разные уборы и цвѣты

Стеклись вы напрерывъ составить красоты

И блескъ моихъ работъ въ картинахъ совершенныхъ,

На зависть самаго Ван-Гейзума рожденныхъ,

Вы, коимъ расточилъ богатство ихъ климатъ,

Умѣйте сохранить прелестный ихъ нарядъ:

Дѣлите ихъ дары на времена годичны;

Принесши каждое свой запахъ, цвѣтъ приличный,

Пусть явится опять, когда придетъ чреда,

И годъ увѣнчанный пускай цвѣтетъ веегда,

Такъ съ временемъ сады свой видъ перемѣняютъ;

Что мѣсяцъ, то свои въ немъ рощицы бываютъ,

И въ каждой рощицѣ своя весна цвѣтетъ;

Весна сія тотчасъ увянетъ, пропадетъ!

Но въ краткости ея богатствомъ наслажденья

Утѣшитъ васъ еще плодъ вашего умѣнья.

Да умнымъ тщаніемъ весь сей древесный родъ,

Коль будетъ безъ цвѣтовъ, не будетъ безъ красотъ.

Такъ лѣтъ младыхъ въ концѣ искусная Аглая

Плѣняетъ насъ еще, власть прежню продолжая*

И небо самое, какъ воздухъ ни суровъ,

Не всѣхъ своихъ зимой лишило насъ даровъ.

Есть много древъ еще, которы презираютъ

Мятежныхъ вѣтровъ гнѣвъ, и листье сохраняютъ.

Смотри, какъ тисъ и ель, смолиста сосна, плющь,

Сей тернъ свѣтящійся весь въ иглахъ и колючь,

Сей лавръ божественный, цвѣтущій вѣчны годы,

Свой платятъ долгъ землѣ и мстятъ за смерть природы.

Зри червлень ихъ плодовъ, кораллы ихъ пупковъ,

Въ зеленыхъ вѣтьвяхъ ихъ смѣсь яркую цвѣтовъ.

Я средь нагихъ полей убранствомъ ихъ плѣняюсь,

Чемъ меньше жду его, тѣмъ больше восхищаюсь.

Укрась же,. насади свой ими зимній садъ.

Тамъ, вижу я, лучи дня краснаго блестятъ,

Тамъ птичка, какъ земля совсѣмъ ужъ обнажится,

Межь зелени еще летая, веселится,

И мѣстомъ обольстясь, временъ не узнаетъ,

Мнитъ, ясны дни пришли, и тамъ весну поетъ.

Такой садокъ плѣнитъ, не бывъ поддѣланъ, чувства.

Но царскіе сады, гдѣ болѣе искуства,

Гдѣ больше пышности, попрали лютость зимъ.

Мусо, въ твоихъ садахъ мы вѣчну зелень зримъ. 17)

Древамъ отсутственнымъ тамъ стебловъ подражанье,

Прелестныхъ гротовъ тамъ, аллей очарованье,

Всіо вдругъ тебя плѣнитъ. Годичнымъ временамъ

Не покорясь, межь льдовъ родится роза тамъ:

Знать чудесамъ климатъ и время уступили,

И обаянія волшебства изтощили.

Но прелесть онаго, искуство, чудеса

Не лучшее садовъ убранство и краса.

Привычка скоро къ нимъ пристрастье изтребляетъ.

Не рѣдко, какъ чужой подъ тѣнь ихъ прибѣгаетъ,

Уже владѣлецъ ихъ томится и груститъ.

Иль прелесть тайная намъ средства не явитъ,

Чтобъ больше ихъ красой и вѣчно восхищаться?

Могуль обычаемъ Лапонцовъ не плѣняться?

Какъ знаютъ обольщать сурову зиму ихъ!

Не терпятъ холоду полей враждебныхъ сихъ

Нашъ крѣпкій вязъ и кленъ, и липа распушенна*

Тамъ зелень скудную густая ель и темна

Чуть промежутками сквозь иней зрѣть даетъ;

Но древа малаго, что сей климатъ брежетъ,

Нѣжнѣйшая краса мила имъ совершенно:

Для сына, для отца, для друга насажденно,

Для гостя, коего отъѣздъ имъ грусть навлекъ^

Пріемлетъ имя ихъ, любезно имя ввѣкъ.

Ты, житель щастливый страны благословенной,

Пріятнѣйшихъ небесъ лучами озаренной,

Ты можешь оному искуству подражать,

Которое всему умѣетъ душу даты

Тогда твои древа и рощицы прекрасны

Не будутъ болѣе ни пусты, ни безгласны;

Воспоминанія ихъ нѣжны населятъ,

Отсутственны друзья ихъ тѣни развеселятъ.

Что воспретитъ еще, когда небесна благость

Желаннымъ совершитъ твою младенцемъ радость,

Изъ юныхъ древъ лѣсокъ иль рощу насадить

И день сей вѣчному веселью посвятить? *)

*) Послѣ сего Стихотворецъ сдѣлалъ отступленіе, обративъ свои мысли къ рожденію наслѣдника короны французской, которое воспѣлъ онъ въ 28 стихахъ. Переводчику не разсудилось вмѣстить ихъ здѣсь: такое отступленіе прилично и пріятно было на одинъ только тотъ случай; а въ связи Поемы оно совсѣмъ не нужно. По чему, дабы не прервать ее, держался онъ теченія мыслей единственно о садахъ, сдѣлавъ небольшое сіе опущеніе.

Утѣху наконецъ ты полную вкушаешь,,

Покровомъ древъ твоихъ взоръ, сердце услаждаешь,

Къ забавъ хочешь ли ты славу Пріобщить?

Искуства твоего побѣду совершить?

Нося уже садовъ украсителя званье,

Къ сей чести пріобщи творца имянованье.

Движенье тайное замѣть въ природѣ всей;

Какаябъ нужда быть въ волненьи вѣчномъ ей.

Не должно-ль ей помочь, кто вѣдаетъ всѣ роды

Богатствъ хранящихся въ сокровищѣ природы

Для рукъ рачительныхъ? Равно какъ водный токъ,

Искуство направлять по волѣ можетъ сокъ.

Обильной влагѣ сей язи пути иные,

Открой въ теченіи каналы ей другіе.

Въ поляхъ твоихъ вездѣ древа сочетавай,

Смѣсь дѣвственныхъ еще ихъ соковъ испытай,

Способствуй въ общей ихъ мѣнѣ произведеній,

Сколь много видимъ древъ, плодовъ, цвѣтовъ, растеній!

Искуство хитростью и тщаньемъ рукъ своихъ

Умѣло премѣнить вкусъ, цвѣтъ и запахъ ихъ.

Такъ персйкъ прёродясь, сшалъ рѣдкой плОдъ, любимой.

Тройною розы шакъ плъняютъ діадимой,

Такъ блещетъ пестротой гвоздичка, возгордясь.

Дерзай. Богъ создалъ свѣтъ; а ты его укрась.

Коль подвиговъ такихъ не смѣешь изпытать,

Сокровищъ можешь тьму въ другихъ странахъ стяжать.

Похить богатства ты! Такъ правый похититель,

Отважный Римлянинъ, кротчайшій побѣдитель,

Взявъ новые плоды, въ Авзонію приніосъ

Дамаскій черносливъ, Армянскій абрикосъ,

И грушу Гальскую и многія другіи.

Вотъ отъ вселенныя стяжанія прямыя.

Когда надъ Азіей Лукуллъ торжествовалъ,

На марморъ, злато, мѣдь Римъ съ жадностью взиралъ;

А мудрый мужъ въ толпѣ народа веселился,

Какъ съ вишней къ Римлянамъ въ тріумфѣ онъ явился,

Не самый ли сей Римъ и нашихъ Предковъ зрѣлъ

Ходившихъ ратями во щастливый Предѣлъ

Сыскать тамъ виноградъ, какъ Вакху посвященныхъ

Знаменъ ихъ цвѣтъ багрѣлъ нектаромъ побѣжденныхъ?

Плодъ подвиговъ шакихъ ихъ войски возжигалъ,

Ихъ пѣсней звукъ сіи трофеи возвѣщалъ.

Вѣнки того плода главы ихъ украшали,

И вѣтьви онаго ихъ копья обвивали.

Гангескій такъ герой шелъ въ торжествѣ съ побѣдъ.

По доламъ, по холмамъ за нимъ летѣли въ слѣдъ

Пріятны празднества собранья винограда.

Повсюду смѣлость тамъ, веселье и отрада,

Гдѣ только протекалъ волшебный нектаръ сей.

Да будутъ Галлы тѣ примѣръ для ихъ дѣтей!

Оспоримъ, увлечемъ корысти полевыя*

Вы зрите многія растенія чужія

Въ надменныхъ сихъ своимъ подвластіемъ садахъ

Царю, имѣвшему Ѳемидинъ скиптръ въ рукахъ;

Ламоаньоновъ родъ, Мальгербъ краснорѣчивый

Съ избыткомъ ими нашъ снабдили край щастливый.

Межь собраннымъ тамъ древъ со всѣхъ концевъ земныхъ,

Съ вершинъ высокихъ горъ и съ береговъ морскихъ,

Оттоль, гдѣ входитъ Фебъ, оттоль, куда заходитъ,

Межъ тѣхъ, что жаркій Югъ, что Сѣверъ производитъ,

Что солнцемъ рождены, что рождены въ снѣгахъ,

Я сто климатовъ зрю на нѣсколькихъ шагахъ.

Тогда, какъ въ сонмѣ ихъ избранномъ обращаюсь,

Я изъ Америки въ Европу преселяюсь,

То вдругъ изъ Африки зрю въ Азіи себя,

Межь старыхъ здѣшнихъ древъ, нашъ воздухъ полюбя,

Цвѣтутъ съ пріятностью; отчизны удаленный

Здѣсь тѣнь своихъ бреговъ узнавъ иноплеменный,

Зря милый образъ ихъ, не знаетъ, гдѣ онъ, съ кѣмъ,

И сладка мысль о нихъ смягчаетъ сердце въ немъ"

Младой Потавери 18) свидѣтель предъ очами.

Межь Отаитскими воспитанный полями,

Которы съ юныхъ лѣтъ любимы страстно имъ,

Въ безстыдной гдѣ любви мы и невинность зримъ, 19)

Когда внутрь нашихъ стѣнъ сей дикій преселился,

О сладкой вольности сердечно онъ крушился,

На память приводилъ веселый островъ свой,

Забавы вольныя, всѣ радости, покой,

Прельстясь, но отягчивъ градовъ сихъ блескомъ очи,

Взывалъ: "отдайте мнѣ мои лѣса и рощи!"

Однажды, въ сихъ садахъ, какъ въ ихъ одинъ округъ

Великою пѣной Лудовикъ собралъ вдругъ

Сей прозябеній родъ изъ разныхъ странъ вселенной,

Растущимъ вмѣстѣ здѣсь ихъ сонмомъ удивленной,

Которыя мѣста и время премѣнивъ,

Всѣ воздали Жюсьіо почтенье напрерывъ,

Индѣецъ пробѣгалъ ряды племенъ древесныхъ;

Внезапно, между сихъ зеленыхъ садьбъ, прелестныхъ

То древо, кое зналъ онъ съ самыхъ юныхъ лѣтъ,

Сразило взоръ его. Вдругъ громко вопіетъ,

Летитъ его обнять, слезами обливаетъ,

И поцѣлуями стократно осыпаетъ.

Предметовъ тысячу исполненныхъ красотъ,

Прекрасныя поля, небесный чистый сводъ,

Что видѣли его средь щастья и покою,

Рѣку, что разсѣкалъ онъ сильною рукою,

Лѣсъ, коего красой былъ дикій Гость плѣненъ,

Банани, *) что даютъ богатый плодъ и тѣнь,

И кровъ отеческій, и рощицы окрестны,

Гдѣ отзывалися его любовны пѣсни,

Еще онъ видѣть мнитъ; и умиленъ душей

Хотя на часъ себя въ отчизнѣ зритъ своей.

*) Такъ называется плодъ сего Индійскаго растенія, которое есть родъ тростника. Особаго названія на русскомъ языкѣ не имѣетъ, а довольно извѣстно въ нашихъ богатыхъ оранжереяхъ.

Конецъ второй пѣсни.

Издатель почитаетъ себя обязаннымъ изъявитъ искреннюю свою благодарность тѣмъ особамъ, коимъ угодно было споспѣшествовать въ изданіи его сочиненій и переводовъ. Къ сожалѣнію не всѣ доставлены къ нему имена ихъ, коими хотѣлъ онъ его украсить; въ ожиданіи чего нѣсколько уже и замедлилъ доставленіемъ эксемпляровъ. При напечатаніи второй книжки, которая будетъ служить продолженіемъ сей, проситъ онъ позволенія внести ихъ имена, въ доказательство того, что есть довольно любителей нашей словесности, поощряющихъ и слабые таланты.

1) Гомерово описаніе о садѣ Алкиноя есть драгоцѣнный памятникъ древности и исторіи о садахъ. Оно, какъ видно, изображаетъ самое еще рожденіе искуства, когда вся пышность сада состояла въ порядкѣ и симетріи, въ богатствѣ земли, изобиліи древъ и двухъ водометахъ, коими онъ украшался; и всякой, кто бы пожелалъ имѣть садъ для того, чтобъ имъ утѣшаться, а не для того, чтобъ его показывать, не сталъ бы изъ за него требовать другаго.

2) Сіи висячіе сады частію существовали еще въ 16 столѣтіи по заведеніи оныхъ, и удивили Александра при вшествіи его въ Вавилонъ.

3) Въ одномъ письмѣ Плинія младшаго сохраняется весьма драгоцѣнный памятникъ вкуса и начертанія садовъ Римскихъ. Изъ онаго видно, что тогда уже извѣстно было искуство обдѣлывать деревья и давать онымъ различныя фигуры сосудовъ или животныхъ, что Архитектура и пышность въ зданіяхъ были главнымъ украшеніемъ ихъ Парковъ; но всякой имѣлъ въ предметѣ пользу: о чемъ совсѣмъ почти забыто въ новѣйшихъ садахъ. -- Сего Плиніева описанія переводчикъ не помѣстилъ здѣсь для того, что оно по длиннотѣ своей много бы заняло мѣста. Знающіе французскій языкъ съ большимъ удовольствіемъ прочтутъ его въ подлинныхъ примѣчаніяхъ де Лилля въ концѣ сей Поэмы.

4) Белель загородный домъ Принца де Линя.

5) Мѣстоположеніе Тиволи не представляло блистательныхъ картинныхъ видовъ; но Г. Бутень имѣлъ въ самомъ дѣлѣ даръ извлечь изъ того лучшій, сколько можно было, способъ, наипаче изпытавъ перьвый съ успѣхомъ неправильный родъ садовъ.

6) Монтрейлъ прекрасный садъ Принцессы де Гіоемене, по дорогѣ изъ Парижа въ Версаль.

7) Мопертюи. Сей садъ извѣстный подъ именемъ Елисея принадлежитъ Маркизу де Монтескю. Когда прозрачныя воды, разныя произрастенія, удачная смѣсь холмовъ и лощинъ дѣлаютъ мѣсто красивыми и пріятнымъ; то Елисей достоинъ милаго своего названія.

8) Дезеръ. Оный садъ расположенъ съ превосходнымъ вкусомъ Г. де Монвиллемъ.

9) Лимуръ. Мѣсто сіе, по природѣ дикое, отмѣнно украшено Графинею де Бріонь, и нѣсколько лишилось своей грубости, не потерявъ однакожъ важнаго своего вида.

10) Ренси. Сей прекрасный садъ принадлежитъ Герцогу Орлеанскому.

11) Малый Тріанонъ, садъ Королевы, есть образецъ въ семъ родѣ. Тутъ видно богатство, употребленное вездѣ со вкусомъ.

12) Разумѣется пріятный садъ подъ именемъ Бездѣлки, расположенный съ великимъ умомъ для Граф-а д'Артоа и имѣющій ту выгоду, что помѣщенъ въ срединѣ прекрасной рощи, кажется, часть онаго составляющей. Павильонъ отмѣнно красивъ" -- я не наименовалъ здѣсь многихъ пріятныхъ садовъ сдѣланныхъ за нѣсколько лѣтъ предъ симъ. Много есть такихъ, о коихъ достойно было бы упомянуть; и изъ числа оныхъ суть: Фалеза, Морфонтень, Роасси и Мальмезонъ пріятный красотою своихъ рощей, водъ, видовъ и мѣстоположенія:.

Въ какомъ то нынѣ положеніи всѣ сіи прекрасные сады, коими гордилась Франція предъ цѣлымъ свѣтомъ? Жаль, ежели такое великолѣпное убранство земли сей обезображено наглыми руками изтребйтелей, вмѣняющихъ иногда въ честь уничтожать рѣдкое и прекрасное, трудомъ ума и времени произведенное!

13) Послѣднее полустишіе есть въ прекрасномъ письмѣ Г. де Сент-Ламберта; оно въ моемъ сочиненіи показалось отъ того, что я нечаянно его вспомнилъ.

14) Кентъ, Архитекторъ и знаменитый списатель видовъ въ Англіи, былъ перьвый изпытавшій съ успѣхомъ вольный родъ садовъ, который начинаетъ распространяться во всей Европѣ. Перьвые же онаго изобрѣтатели безъ сомнѣнія Китайцы. Описаніе садовъ ихъ сдѣлалъ славныя Англинскій художникъ Г. Шамберъ, путетествовавшій въ Китай. Отрывокъ сочиненія любопытный, и книгу, изъ которой онъ взятъ, рѣдко достать можно. -- Переводчикъ не разсудилъ его внести сюда; онъ много занялъ бы мѣста. См. въ подлинныхъ примѣчаніяхъ Г. де Лилля, въ концѣ сей его поэмы.

15) Этотъ стихъ, какъ извѣстно, Расиновъ. Сочинитель сей поэмы употребилъ его Для описанія пріятностей сада въ родѣ неправильномъ и естественномъ, который менѣе являетъ блеску при перьвомъ на него взглядѣ, но всѣ сомнѣнія показываетъ болѣе разнообразія, и удовольствіе отъ него продолжительнѣе.

16) Многіе Англичане думаютъ, что прекрасное его описаніе земнаго рая и нѣсколько отрывковъ Шпенцера дали понятіе о садахъ неправильныхъ; и хотя вѣроятно, какъ я уже сказалъ, что сей родъ садовъ произошелъ отъ Китайцевъ, но я предпочелъ высокія поэтическія мысли Мильтона. Сверьхъ,сего думаю, что съ удовольствіемъ будутъ взирать на славу величайшаго изъ царей вселенныя, на чудеса искуствъ, приведенныя для показанія разности съ прелестями раждающейся природы, на невинность перьвыхъ созданій, коими она украшалась. И на блаженство перьвой любви. Я ни переводилъ Мильтона, ниже подражалъ ему: его описаніе Эдема длиннѣе моего. -- Оно не внесено здѣсь по вышеобъявленной причинѣ. -- См. въ подл: примѣч: де Лилля, въ концѣ сей его Поэмы.

17) Зимній садъ Герцога Шартрскаго дѣйствительно по ходитъ на настоящее волшебство. Наипаче теплица въ ономъ есть изъ числа наипрекраснѣишихъ, какія только извѣстны.

18) Имя одного Отаитскаго жителя, котораго привезъ во Францію Г. Бугенвиль, знаменитый отличнаго рода мужествомъ и довольно извѣстный какъ по званію воина, такъ и путешественника. То, что я расказываю здѣсь о семъ Отаитянинѣ, очень извѣстно и весьма любопытно. Я перемѣнилъ только мѣсто явленія, представя оное въ Королевскомъ саду произрастеній. Я хотѣлъ въ моихъ стихахъ изобразить всю чувствительность, которая излилась въ нѣсколькихъ словахъ, произнесенныхъ имъ тогда, когда онъ обнималъ узнанное имъ дерево, приведшее ему на мысль его отечество. Это Отаити, говорилъ онъ; и взглянувъ на другія деревья, это не Отаити. Сіи деревья и его отечество были одно и то же въ его понятіи. Думаю, то толь новое и трогательное произшествіе можетъ служить щастливою эпизодою.

19) Во всякомъ народѣ, гдѣ въ общежитіи мало пріобрѣтено во всемъ успѣховъ, замѣчена нѣкоторая невинность во нравахъ, весьма различная отъ скромности и стыдливости, кои всегда сопутствуютъ добродѣтели въ женщинахъ народовъ просвѣщенныхъ. Въ Островѣ Отаитскомъ, въ большей часть другихъ острововъ южнаго моря, въ Мадагаскарѣ и проч. замужнія женщины считаютъ себя обязанными единственно мужьямъ своимъ, и рѣдко измѣняютъ въ супружеской вѣрности: не замужнія же ни мало не совѣстятся предаваться и на краткое время склонностямъ, которыя вдыхаютъ въ нихъ мужчины. Онѣ ихъ совсѣмъ не считаютъ за преступленіе, ниже за стыдъ. Ни въ разговорахъ своихъ, ни въ одѣяніи, ни въ поступкахъ и обращеніи не слѣдуютъ тому, что мы считаемъ за обязанности необходимыя ихъ полу, у нихъ отнюдь не почитается сіе развращеніемъ, а простотою. Онѣ не пренебрегаютъ правилъ благопристойности; онѣ ихъ не знаютъ. Въ сихъ сторонахъ природа груба, но не развращена. Вотъ что покусился я сказать симъ стихомъ.