Книговод

Из общественной и литературной хроники Запада

Энгельгардт Анна Николаевна


  

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Смерть Альбера Дельпи и композитора Эрве.-- Какъ можетъ подѣйствовать на автора неуспѣхъ его пьесы?-- Регентъ хора сумасшедшихъ.-- Печальная годовщина. -- Посѣщеніе яхты Гюи де-Мопассана. -- Матросъ, ожидающій своего господина.-- Гигіена умственнаго труда. -- Какъ работали великіе писатели?-- Дюма-отецъ и Дюма-сынъ.-- Монашескій уставъ Бальзака.-- Викторъ Гюго, Мишле, Жоржъ-Зандъ.-- Желудокъ и мозгъ.-- Новая серія писемъ Флобера.-- Первые шаги Гюи де-Мопассана на литературномъ поприщѣ.-- Письмо Флобера къ Ренану.-- Флоберъ о 1870 г.-- Панамскіе воротилы въ Мазасѣ.-- Тюремные вагоны.-- Ужасы французскихъ тюремъ. -- Современные колдуны и магики. -- Теософія и спиритизмъ. -- Астральное тѣло.-- Индусскія чудеса.-- Новый томъ автобіографіи Анри Бейля.-- Стендаль и салоны Реставраціи.-- Встрѣча съ Лафайеттомъ.-- Паста и Тальма.-- Впечатлѣнія, вынесенныя Стендалемъ изъ пребыванія въ Парижѣ въ 1821 г.-- Письма Бейля.

  
   Недавно скончался французскій романистъ и драматургъ Альберъ Дельпи, послѣ долгой болѣзни, приводившей въ отчаяніе его друзей. Тѣ, кому довелось читать замѣтки этого писателя, полныя болѣзненнаго энтузіазма, которыя онъ писать еще мѣсяцъ тому назадъ, не могли не заключить, что за этимъ увлекательнымъ изложеніемъ скрывается страданіе, что энергія этихъ строкъ проникнута печальнымъ предчувствіемъ конца.
   Бѣдный Дельпи умеръ благодаря неуспѣху своей пьесы "Passionnément", поставленной имъ два года тому назадъ въ Одеонѣ.
   Онъ думалъ что написалъ chefd'oeuvre и разсчитывалъ на колоссальный успѣхъ: пьеса провалилась, и разочарованіе было столь сильно, тамъ потрясло Дельпи, что съ тѣхъ поръ онъ не зналъ покоя, потерялъ сонъ, и принужденъ былъ прибѣгнуть къ наркотическимъ веществамъ. Это и погубило его. Онъ привыкъ въ этимъ коварнымъ ядамъ, и когда хотѣлъ отстать отъ нихъ, то уже не могъ.
   Нѣсколько мѣсяцевъ его лечилъ извѣстный парижскій докторъ, съ изумительною настойчивостью и терпѣніемъ ведя борьбу, но ничего не могъ сдѣлать. Дельпи не могъ уже спать по цѣлымъ недѣлямъ. Друзья, видѣвшіе его передъ концомъ, не узнавали въ этомъ страдальцѣ, блѣдномъ, исхудаломъ, съ постоянно трепещущими руками, прежняго живого, бодраго силача Дельпи, постоянно готоваго участвовать во всѣхъ родахъ спорта, веселаго собесѣдника, какимъ они его двадцать лѣтъ встрѣчали въ редакціяхъ, въ гостиныхъ, въ Монте-Карло, въ Швейцаріи; онъ постоянно былъ въ движеніи, постоянно на ходу, точно предчувствовалъ, что ему необходимо какъ можно лучше воспользоваться скуднымъ временемъ, отмежеваннымъ судьбою. Бѣдный Дельпи! Онъ сталъ жертвой бурной артистической жизни, съ ея потрясеніями. Тѣ, кто знали его близко, свидѣтельствуютъ о немъ, какъ о человѣкѣ съ благородными рыцарскими чувствами.
   Альберъ Дельпи родился въ Новомъ Орлеанѣ въ 1849 г. 30 аннаря. Онъ пріѣхалъ во Францію десяти лѣтъ и въ 1868 г. дебютировалъ въ пьесѣ подъ псевдонимомъ Marc André. Онъ сдѣлался секретаремъ Александра Дюма. Въ 1870 г. храбро сражался и получилъ крестъ почетнаго легіона. Послѣ войны Дельпи написалъ два тома стиховъ: "L'Invasion" и "Dieux qu'on brise", увѣнчанныхъ Французской Академіей. Затѣмъ онъ сталъ писать романы и драматическія вещи. Особеннымъ успѣхомъ пользовались: "Fils de Coralie" и "Maucroix". Почти всѣ романы Дельпи ("Le Mariage d'Odette", "Le Père de Martial", "La Marquise", "Les Amours cruelles", "Solange de Croix-Saint-Luc", "Mademoiselle de Bressier", "Thérésine", "Disparu", "Comme dans la vie", "Toutes les deux", "Belle-Madame"), помѣщались въ "Revue des deux Mondes", сотрудникомъ котораго онъ былъ много лѣтъ. Но когда критикъ этого журнала, извѣстный Брюнетіеръ, началъ надѣлавшую такого шума полемику противъ постановки памятника Бодлеру (о чемъ мы писали своевременно), Дельпи отказался отъ сотрудничества въ "Revue". Дельпи въ своей жизни имѣлъ нѣсколько столкновеній, между прочимъ двѣ дуэли; на первой онъ былъ тяжело раненъ. Вторая дуэль произошла съ Альфонсомъ Доде за то, что послѣдній назвалъ его въ хроникѣ "карфагенянкой".
   Умеръ Дельпи, такъ сказать, на полѣ брани, съ перомъ въ рукахъ кончая поэму, посвященную Жаннѣ Д'Аркъ и фельетонъ въ одну большую газету.
  

* * *

  
   Дельпи -- жертва "переутомленія" и наркотиковъ. Въ истекшемъ-же году умеръ извѣстный Эрве, талантливый музыкантъ, снискавшій вмѣстѣ съ тѣмъ еще при жизни наименованіе "compositeur toqué".
   Любопытны обстоятельства, превратившія этого талантливаго человѣка, если не въ буквальномъ смыслѣ въ "тронувшагося* композитора, то во всякомъ случаѣ въ творца безумныхъ оперетокъ прошлой имперіи.
   Эрве, -- настоящее имя его Флоримонъ Ронже, -- получилъ музыкальное образованіе въ консерваторіи. Контрапунктъ онъ постигъ подъ руководствомъ очень ученаго профессора, но тоже нѣсколько "toqué".
   Оскаръ Кометтанъ, товарищъ Эрве даетъ интересныя подробности о школьныхъ годахъ покойнаго. "Мы звали его просто Флоримономъ и составляли особую кучку; тутъ были -- Рети, теперь журналистъ, Поль Реваръ, написавшій много фортепіанныхъ пьесъ и др.
   "Флоримонъ не былъ богатъ. Въ этомъ отношеніи мы всѣ были равно поставлены. Изучая музыку, приходилось въ тоже время отыскивать средства въ жизни, и для Флоримона это являлось ежедневной проблемой. Мечтою его было получить мѣсто учителя музыки или хориста (у него былъ красивый теноръ), или органиста въ церкви. Въ концѣ концовъ ему удалось пристроиться, но какъ и гдѣ? Это я и желаю вамъ сообщить.
   "Однажды онъ пришелъ въ классъ, сіяя отъ радости.
   "-- Я отлично устроился, -- сказалъ онъ товарищамъ.-- Самое завидное и прочное положеніе: столъ, квартира, стирка и 75 франковъ въ мѣсяцъ жалованья.
   "-- Да это просто шикъ! Гдѣ же именно?
   "-- Въ Бисетрѣ.
   " -- Вѣдь тамъ есть и сумасшедшій домъ? Я знаю одного доктора изъ этого заведенія...
   "-- Вотъ именно, въ самомъ этомъ заведеніи.
   "-- Такъ значитъ ты получилъ мѣсто въ сумасшедшемъ домѣ? Что же ты тамъ будешь дѣлать?
   "-- Обучать этихъ бѣдныхъ безумцевъ хоровому пѣнію. Главный докторъ Бисетра убѣжденъ, что ничто такъ не можетъ успокоительно дѣйствовать на нервы больныхъ, какъ музыка. Я буду ихъ maestro di capella, меня ужасно занимаетъ это дѣло: заставить пѣть правильно и согласно эти разстроенныя души. Я надѣюсь, что мнѣ позволятъ выбрать самому пѣвцовъ. Я устраню буйныхъ помѣшанныхъ, потому что они опасны, а такъ же и неизлѣчимыхъ, потому что ихъ чувства совершенно извращены, съ остальными же буду заниматься. Въ одно прекрасное утро я приглашу васъ прослушать мессу, вдохновленную Св. Духомъ, которую будутъ пѣть эти больные духомъ.
   "Флоримонъ, такъ же какъ и піанистъ Тальбергъ, любилъ игру словъ.
   "-- Но какъ же ты объяснишь ноты этимъ бѣсноватымъ и заставишь ихъ пѣть ритмично?
   -- Право пока еще не знаю, -- отвѣчалъ Флоримонъ, смѣясь; и это всего больше меня интересуетъ. Во всякомъ случаѣ -- столъ, квартира, стирка и 75 франковъ въ придачу чего нибудь да стоятъ!
   "-- Très chic! très chic!..
   "Эрве занималъ мѣсто регента хора сумасшедшихъ въ Бисетрѣ и органиста въ Капеллѣ около двухъ лѣтъ. Я помню, что онъ какъ-то просилъ насъ написать нѣсколько не очень трудныхъ хоровъ, которые бы могли произнести пріятное и успокоивающее впечатлѣніе на его печальныхъ учениковъ. Я написалъ, и мое произведеніе понравилось и вѣроятно до сихъ поръ находится въ музыкальной библіотекѣ Бисетра.
   "Я убѣжденъ, -- заключаетъ Оскаръ Кометтанъ, -- что постоянное общеніе съ безумными, усилія, которыя онъ долженъ былъ употреблять, чтобы заставить ихъ понимать себя, подчинить себѣ, заставить слушаться, мало по малу произвели въ его идеяхъ эту наклонность къ необыкновенному, заставившую его сочинять эксцентрическую и нездоровую музыку".
   Эрве разсказывалъ въ классѣ о причудахъ своихъ пѣвцовъ. Одинъ хотѣлъ пѣть непремѣнно закинувъ голову, точно полоскалъ горло, другой не могъ открыть рта, если не почешетъ носъ; третій соглашался издать звукъ, только повернувшись спиной съ капельмейстеру -- несчастному Эрве. Постоянное зрѣлище всѣхъ этихъ нелѣпыхъ кривляній, не могло не отразиться на впечатлительной организаціи автора "L'Oeil crevé" и "Chilpéric". Онъ бы не превратился въ "compositeur toqué", какъ самъ себя называлъ, если бы не сдѣлался учителемъ музыки душевно-больныхъ. Ничего не было эксцентрическаго, ни въ его манерахъ, ни въ душевномъ настроеніи до его поступленія въ Бисетръ. Обыкновенно туда поступаютъ безумными, и иногда выходятъ оттуда здоровыми; онъ же вступилъ въ это скорбное убѣжище здоровымъ, а вышелъ съ разстроенной душой. Увы, многое въ его частной жизни доказываетъ разстройство его разсудка. Онъ умеръ отъ припадка гнѣва, возбужденнаго насмѣшками одной газеты.
   Онъ умеръ безумнымъ.
  

* * *

  
   Воспоминанія о двухъ скончавшихся артистахъ невольно приводятъ на умъ и третьяго, еще не умершаго, но тѣмъ не менѣе и не живаго, такъ какъ у него отнята лучшая часть человѣческаго организма -- сознаніе.
   Мы говоримъ о Гюи де-Мопассанѣ.
   "Я завтракалъ на дняхъ, -- разсказываетъ одинъ публицистъ, -- съ авторомъ "Cosmopolis", въ компаніи съ Франсуа Коппе, пріѣхавшимъ недавно въ Каннъ, отдохнуть отъ парижской суеты и подышать свѣжимъ воздухомъ.
   "За десертомъ Поль Бурже сказалъ намъ:
   -- Я нарочно собралъ васъ сегодня, 3 января, на этотъ дружескій завтракъ. Ровно годъ исполнился въ этотъ день съ тѣхъ поръ, какъ погасло яркое сознаніе нашего дорогого сотоварища Гюи де-Мопассана. Послѣдніе часы своей разумной жизни онъ провелъ на борту своей яхты "Bel Ami", постоянно стоящей въ Антибской гавани.
   "Я думаю, что вамъ пріятно будетъ, такъ же какъ и мнѣ, ознаменовать паломничествомъ къ этому плавучему дому нашего друга трагическую годовщину.
   "Нѣсколько минутъ спустя, покойное ландо уносило уже насъ по Антибской дорогѣ. Небо было сумрачно, словно сочувствовало намъ и гармонировало съ нашей меланхоліей. Легкій вѣтерокъ свисталъ въ соснахъ, зеленѣвшихъ вдоль дороги, съ подмытыми моремъ обнаженными корнями. Въ эту минуту оно не затопляло берегъ, но уязвляло его лихорадочными ласками, и обвѣвало наши лица влажнымъ дыханіемъ.
   "Это предвѣстникъ тѣхъ бурь, которыя загромождаютъ безконечную пустоту небесъ грудами безобразныхъ, тяжелыхъ тучъ. Когда мы достигли гавани, море было уже въ пароксизмѣ волненія: это загнанная въ берега часть моря, это чашка съ водой, обыкновенно прозрачной и гладкой какъ зеркало, пѣнилась и клокотала. Вдалекѣ мы замѣтили маленькую бѣлую яхту, танцовавшую на своемъ зеленомъ килѣ, словно чайка съ серебристыми крыльями и изумруднымъ животомъ.
   "-- Эй! Бернаръ!-- крикнулъ Поль Бурже. На этотъ зовъ на палубѣ показалась человѣческая фигура. Привычнымъ жестомъ моряка, она поднесла обѣ ладони въ видѣ зонтика къ глазамъ, стараясь лучше разсмотрѣть насъ. Потомъ человѣкъ пригнулъ въ шлюпку, привязанную въ боку яхты, отцѣпилъ канатъ и поплылъ по направленію къ намъ -- это былъ Бернаръ, матросъ Мопассана, товарищъ его въ лихорадочныхъ порывахъ къ голубому горизонту между небесами и водой, въ даль отъ населенныхъ земель, гдѣ сторожило поэта безуміе, -- добровольный сторожъ этого "home", предпочитаемаго его господиномъ, его "капитаномъ", душнымъ жилищамъ на твердой землѣ, сторожъ веселой яхты, на которой Бернаръ еще не потерялъ надежду увидѣть его. Матросъ пожалъ руку Полю Бурже, не говоря ни слова, но можно было угадать по улыбкѣ, освѣтившей его изрытое морщинами лицо, что онъ знаетъ причину нашего посѣщенія, въ день печальной годовщины.
   "И вотъ мы у цѣли. Въ тотъ моментъ, когда намъ предстояло по маленькой лѣстницѣ подняться внутрь яхты, насъ охватилъ ужасъ, намъ показалось, что предъ нами разверзлась гробница. И мы остановились, поставивъ ногу на первую ступеньку, въ нѣмой тоскѣ, съ судорогой въ горлѣ, эта громадная яма зіяла какъ пасть могилы, которую забыли завалить камнемъ. Бернаръ положилъ конецъ нашему смущенію, первый поднявшись по лѣстницѣ. За нимъ послѣдовали мы.
   "Bel Ami", одна изъ тѣхъ увеселительныхъ яхтъ, которыя лѣтомъ плаваютъ въ Ламаншѣ, а зимою въ Средиземномъ морѣ. Обитаемую часть судна составляютъ четыре квадратныя комнатки. Во-первыхъ, прихожая, съ двумя параллельными диванами, гдѣ спятъ Бернаръ и вѣрный лакей Мопассана, Франсуа. Кухня, гдѣ еще стоить на плитѣ мѣдный чайникъ, но въ немъ теперь уже не кипитъ утренній чай. Каюта капитана, гдѣ находится его скромное ложе, покрытое бѣлоснѣжнымъ сукномъ, всегда готовое къ услугамъ хозяина. Здѣсь-же лампа, озарявшая его ночныя бдѣнія, морской бинокль, четвертая каюта -- гостиная, или лучше, рабочій кабинетъ.
   Здѣсь то Мопассанъ былъ самимъ собою. Диванъ, обитый восточной тканью, еще сохраняетъ отпечатокъ его тѣла. Нѣсколько морскихъ сочиненій, между ними "Jacht" Regieter, лежатъ на этажеркѣ. Единственная книга самого хозяина: "Une vie" съ вложенной на 22 страницѣ сухой фіалкой; за тѣмъ небольшой служебникъ -- роскошное изданіе съ палево-золотымъ обрѣзомъ. Въ углу кинута связка "Figaro". За этимъ столомъ краснаго дерева была написана книга Мопассана "Sur l'eau". Здѣсь-же его чернильница и даже перо, простое гусиное перо, запачканное чернилами. Я бросилъ на Бернара вопросительный взглядъ, и онъ улыбнулся съ такимъ видомъ, который говорилъ: "Берите!" Я благоговѣйно положилъ въ мой портфель это послѣднее орудіе мозга, уже разбитаго. Бурже и Коппе взяли нѣсколько лоскутковъ бумаги съ зигзагами, іероглифами и началами фразъ, словъ, которыя набросала рука писателя, въ смутномъ предчувствіи не воплощенной еще новой мысли.
   "Мы стояли въ глубокомъ молчаніи и никогда дотолѣ намъ не представлялся съ такою силою глубокій смыслъ словъ поэта: Sunt lacrymae rerum! Да, незримое дыханіе грусти исходило изъ всѣхъ этихъ вещей; казалось, онѣ таили въ себѣ частицу души нашего друга.
   "Мы пожелали услышать отъ Бернара, какъ очевидца, разсказъ о томъ кризисѣ, который сломилъ, навсегда быть можетъ, одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ умовъ нашего времени. Простой разсказъ матроса тронулъ насъ до глубины души.
   "-- Давно уже, -- сказалъ онъ намъ, -- я замѣчалъ, что съ нашимъ господиномъ творится, что-то неладное... Я особенно въ этомъ увѣрился, когда онъ однажды, поднося палецъ къ губамъ, словно ему было что-то отвратительно, вскричалъ: "Бернаръ, другъ мой, я просолился!" Я ему сказалъ, что и всѣ мы моряки всегда просолены, но это его не успокоило... Послѣдній разъ, что онъ былъ на "Bel Ami" пришлось на 30 декабря... Вечеромъ, онъ заплатилъ экипажу за мѣсяцъ, а меня отпустилъ на сорокъ восемь часовъ повидаться съ женой и дѣтьми. Когда я вернулся, револьверъ и бритва сдѣлали уже свое дѣло. Я нашелъ моего бѣднаго капитана бьющагося въ рукахъ Франсуа и Реймона... Надо было его связать, чтобы помѣшать наложить на себя руку. Франсуа велѣлъ мнѣ принести веревокъ...
   "Веревокъ!.. Я собралъ бичевокъ и мы его обмотали словно малаго ребенка. Связанный, онъ уже ничего не могъ надъ собою сдѣлать, да онъ уже и не страдалъ больше. Три дня спустя, по совѣту доктора, мы перевезли его въ Парижъ. Въ каретѣ онъ положилъ голову мнѣ на плечо, кроткій словно ангелъ Божій, и говорилъ мнѣ: "Какъ хорошо, Бернаръ, какъ хорошо!" Вотъ ужь годъ прошелъ съ тѣхъ поръ, а онъ все еще не въ своемъ разумѣ. Но какъ Богъ святъ, онъ еще вернется, непремѣнно вернется... Я вамъ правду говорю, господинъ, нашъ капитанъ вернется.... я его дождусь..."
  

* * *

  
   Печальная судьба, постигшая Мопассана, наводитъ на болѣе общій вопросъ относительно гигіены умственнаго труда. Мопассанъ написалъ очень много, однако такіе писатели какъ Бальзакъ, Дюма-отецъ, Викторъ Гюго, написали еще больше, однако ихъ не постигала подобная участь. Умственное утомленіе весьма рѣдко постигаетъ плодовитыхъ писателей, работающихъ обыкновенно всю жизнь, но крайне регулярно.
   Напротивъ, менѣе крупные таланты, работающіе порывами, "запоемъ", употребляя вульгарное выраженіе, по вдохновенію, выражаясь слогомъ высокимъ, писатели, у которыхъ періоды крайне напряженнаго умственнаго труда смѣняются долгими періодами простраціи мысли, скорѣе подвергаются болѣзненному мозговому переутомленію.
   Конечно всего лучше провѣрить эти выводы на дѣлѣ, подтвердить ихъ документами.
   Необходимъ колоссальный трудъ, безъ сомнѣнія, чтобы создать коллекцію романовъ Александра Дюма-père, "Человѣческую Комедію", Бальзака "Исторію Франціи" и "Исторію Революціи" Мишле, сорокъ томовъ твореній Виктора Гюго, сочиненія историческія и политическія Тьера.
   Изслѣдуемъ же какъ работали эти неутомимые писатели, мысль которыхъ являлась великой во всѣхъ самыхъ разнообразныхъ сферахъ и доищемся, какое утомленіе должна была произвести эта мозговая работа.
   Вотъ документъ, изъ котораго читатель увидитъ, какъ работалъ Александръ Дюма-отецъ, а такъ же и сынъ. Послѣдній и даетъ показанія о манерѣ труда своего отца и своей собственной.
   Романтическая легенда намъ представляетъ Дюма-отца какъ безпорядочнаго, взбалмошнаго человѣка, работающаго только по капризу своего генія, дни проводящаго за пирушками, ночи за трудомъ. Большинство воображаетъ, что онъ жилъ какъ Атосъ, и обходился безъ сна и отдыха, какъ всѣ герои его сказочныхъ романовъ.
   Прочтите-же то, что разсказываетъ о немъ его сынъ:
   "Мой отецъ никогда не работалъ порывами. Онъ ежедневно, проснувшись, садился въ столу и писалъ чаще всего до обѣда. Завтракъ былъ только между прочимъ. Когда онъ завтракалъ одинъ, что рѣдко случалось, ему приносили маленькій, накрытый столъ въ кабинетъ и онъ съѣдалъ съ отчаяннымъ аппетитомъ все, что на немъ было поставлено. Затѣмъ онъ поворачивался на стулѣ и брался опять за перо. Онъ пилъ только воду съ краснымъ виномъ или сельтерскую съ бѣлымъ, не пилъ ни чернаго кофе, ни ликеровъ и не курилъ, въ теченіе дня утолялъ жажду лимонадомъ. Иногда работалъ онъ и вечеромъ, но никогда не сидѣлъ по ночамъ. Спалъ отлично, и надо было не одинъ день и даже мѣсяцъ, чтобы онъ почувствовалъ наконецъ утомленіе отъ этого усидчиваго труда. Тогда онъ отправлялся на охоту или совершалъ небольшое путешествіе, во время котораго онъ имѣлъ способность все время спать и ни о чемъ рѣшительно не думать. Пріѣхавъ въ интересующій его городъ, онъ осматривалъ всѣ его достопримѣчательности и все записывалъ. Перемѣна труда служила ему отдыхомъ.
   "Въ продолженіе нѣсколькихъ годовъ только два или три раза случилось, что благодаря его ежедневному неустанному труду, у него являлись лихорадочные припадки, причемъ пульсъ поднимался до 120--130. Онъ уже зналъ, какъ въ такомъ случаѣ поступать; онъ приказывалъ поставить на его ночномъ столикѣ гигантскихъ размѣровъ стаканъ лимонада, затѣмъ ложился и спалъ, храпя какъ паровая машина. Время отъ времени онъ просыпался, отпивалъ нѣсколько глотковъ изъ стакана и вновь засыпалъ. Черезъ 48 или 72 часа, все кончалось: онъ вставалъ, бралъ ванну и вновь становился бодръ и свѣжъ.
   "Онъ всегда былъ здоровъ; кромѣ охоты или путешествія онъ не зналъ иного отдыха. Вообще спать ему надо было много. Иногда днемъ онъ засыпалъ на четверть часа съ густымъ храпомъ, а потомъ вновь брался за перо. Никакихъ помарокъ не дѣлалъ. Почеркъ былъ прелестнѣйшій въ мірѣ. Работать онъ могъ всюду, въ путешествіи, въ первой попавшейся гостинницѣ, на углу стола. Онъ долго страдалъ болѣзнью кишекъ. Иногда ночью сильная боль пробуждала его. Если онъ не могъ заснуть, то читалъ; если боль была слишкомъ сильна, прогуливался по комнатѣ, если она была нестерпима, онъ садился въ столу и работалъ. Трудъ былъ для него панацеей отъ всѣхъ горестей, скуки болѣзни".
   Такъ работалъ Дюма-отецъ. "Моя манера работать, -- говоритъ о себѣ Дюма-сынъ, совершенно другая.
   "Я пишу порывами, залпомъ. Порою я цѣлые мѣсяцы обдумываю какой-нибудь сюжетъ, не дотрогиваясь до пера. Начинаю работу уже когда вещь совершенно сложилась въ головѣ.
   "Въ этотъ предварительный періодъ вынашиванія идеи я чувствую сильную потребность въ физическомъ движеніи. Я рано поднимаюсь и работаю до полудня, въ особенности въ деревнѣ. Трудъ улучшаетъ аппетитъ и сонъ. Когда я не работаю, я гораздо хуже сплю.
   "Трудъ, тѣмъ не менѣе, страшно меня утомляетъ, и иногда я принужденъ прерывать его совершенно, на довольное долгое время. Такъ-же какъ и мой отецъ я не пью вина, кофе, ликеровъ, но за-то много курю".
   Весьма интересна параллель въ манерѣ труда этихъ двухъ талантовъ. Любопытно сравненіе такъ-же съ другими великими людьми: Бальзакомъ, Викторомъ Гюго, Мишле, Жоржъ-Зандомъ. Бальзакъ работалъ въ монашеской рясѣ и велъ при этомъ образъ жизни правильный, строгій, регулярный какъ правило бенедиктинца.
   Манера его труда конечно подъ силу такому-же лишь генію какъ онъ.
   "Бальзакъ проповѣдывалъ намъ, -- говоритъ Теофиль Готье, -- странную литературную гигіену.
   "По его словамъ, надо было заключиться на два или три года, пить воду, ѣсть лишь растительную пищу, одни бобы, ложиться въ шесть часовъ вечера, вставать въ полночь и работать до утра. Жить въ абсолютно аскетической обстановвѣ -- на этомъ онъ особенно настаивалъ.
   "Не надо думать что Бальзакъ шутилъ, предлагая эти правила, которыя трапписты нашли бы суровыми.
   "Бальзакъ написалъ чрезвычайно много, благодаря сверхъестественной силѣ воли, организаціи атлета и монашескому образу жизни. Онъ совершенно не пилъ вина".
   Викторъ Гюго, напротивъ, пилъ и ѣлъ въ волю. Но, какъ и всѣ производительные геніи, работалъ въ опредѣленные часы, по утрамъ, отъ пробужденія до завтрака.
   Въ теченіе всей своей жизни, онъ вставалъ въ семь часовъ утра, выливалъ на голову кувшинъ холодной воды, затѣмъ принимался писать стоя, безъ помарокъ, извѣстное число страницъ прозы или стиховъ, идея которыхъ была обдумана имъ наканунѣ, во время послѣ полуденной прогулки.
   Если про какого нибудь поэта можно сказать что онъ писалъ не по вдохновенію, такъ это про Гюго. Вѣрнѣе, онъ подчинилъ своему генію вдохновеніе и заставлялъ его служить ему ежедневно по утрамъ съ семи часовъ до полудня, когда онъ стоялъ у своей конторки.
  

* * *

  
   Знаменитый Мишле имѣлъ обычай вставать чрезвычайно рано; въ первой молодости подымался въ четыре часа утра, когда былъ женатъ -- около пяти, а подъ старость въ шесть. Онъ спалъ необыкновенно крѣпко и покойно. Ложился, если что-либо не препятствовало особенное, въ девять часовъ вечера, предварительно-же читалъ, отдыхая отъ спеціальныхъ трудовъ по исторіи. Однако засыпалъ онъ не подъ впечатлѣніемъ этихъ своихъ любимыхъ авторовъ. Прежде чѣмъ погасить лампу, онъ составлялъ себѣ программу того, что долженъ былъ написать на другой день.
   Во время сна совершалась безсознательная мозговая работа, и по пробужденіи умъ озарялся ясными, вполнѣ готовыми идеями.
   Въ привычкахъ своихъ Мишле былъ крайне простъ. Передъ тѣмъ, чтобы сѣсть за работу, онъ всегда выпивалъ маленькую чашечку кофе съ молокомъ безъ хлѣба. Въ одиннадцать часовъ онъ завтракалъ двумя яйцами и котлетой. Спиртныхъ напитковъ никакихъ не употреблялъ. Мишле всю свою жизнь работалъ по шести часовъ въ сутки -- это былъ разъ навсегда установленный срокъ. Послѣ завтрака посѣщалъ библіотеки и архивы; возвращался къ четыремъ часамъ, приводилъ въ порядокъ собранные матеріалы и приготовлялъ ихъ для работы слѣдующаго дня. Несмотря на слабое сложеніе, онъ пользовался хорошимъ здоровьемъ. Трудъ его поддерживалъ. Онъ не признавалъ никакихъ развлеченій, мало, почти совсѣмъ не дѣлалъ визитовъ. Когда книга была написана, онъ чувствовалъ утомленіе и ту пустоту, которая всегда порождается окончаніемъ труда, требовавшаго усиленной работы ума и всѣхъ силъ организма. Но тогда онъ уѣзжалъ въ деревню и занимался естоствознаніемъ, что быстро возстановляло его силы.
   Такимъ образомъ изъ показаній самихъ великихъ труженниковъ мысли, а такъ-же людей близкихъ къ нимъ, проведшихъ съ ними всю жизнь (о Мишлѣ собираетъ свѣдѣнія его жена), можно вывести заключеніе, что для всѣхъ ихъ работать было такъ-же необходимо, какъ дышать.
   Всѣ они работали много, безпрерывно, въ теченіе долгихъ годовъ. Жили они вообще долго: Дюма-отецъ умеръ 67 лѣтъ, Мишле -- 74, Тьеръ -- 80, Викторъ Гюго -- 82.
   Одинъ Бальзакъ умеръ молодымъ (по западному) -- 51 года.
   Для всѣхъ ихъ девизомъ являлось: nulla dies sine Linea. Такъ работала Жоржъ-Зандъ, по свидѣтельству Теофиля Готье и Дневника Гонкуровъ, если она кончала романъ въ одиннадцати часамъ вечера, то немедленно начинала другой. Она становилась почти больна, если въ часы, когда она привыкла работать, ей мѣшали отдаваться любимому занятію.
   Писатели, работавшіе не регулярно, какъ à priori можно заключить, мало производительны. Дѣйствительно, Бодлеръ, Мюссе, Флоберъ, хотя написанное ими и замѣчательно, все-же дали гораздо меньше "регулярныхъ" геніевъ. Они дали немного, но хорошее, геніи-же, какъ Гюго и Бальзакъ: хорошее и много.
   Бодлеръ, Мюссе -- работали не регулярно, порывами, по вдохновенію.
   Элементарная физіологія можетъ самымъ простымъ образомъ доказать необходимость регулярности труда. Въ самомъ дѣлѣ, съ точки зрѣнія отправленій, нашъ мозгъ можетъ быть смѣло приравненъ къ другимъ нашимъ органамъ, напримѣръ, желудку. Мы привыкаемъ завтракать въ опредѣленный часъ, и это является условіемъ нашего здоровья. Нельзя совсѣмъ лишить желудокъ пищи, нельзя наѣдаться, на нѣсколько дней, нельзя ѣсть не во время, не въ опредѣленные часы. Все это условія здоровья желудка. Онъ долженъ и работать, и отдыхать въ извѣстные часы. О мозгѣ можно сказать то-же самое.
   Онъ требуетъ регулярной работы и какъ наше сердце не устаетъ биться всю нашу жизнь, желудокъ ежедневно переваривать пищу, такъ и нашъ мозгъ можетъ безъ всякаго утомленія постоянно работать, лишь-бы мы работали всегда въ тѣ-же самые часы, и заставляли его совершать опредѣленную порцію труда. Въ сферѣ мысли видимъ тоже, что и въ природѣ. Какъ ничтожныя сами по себѣ ежегодныя отложенія на днѣ океана, въ теченіе вѣковъ образуютъ мощные, гигантскіе наносы, такъ нѣсколько лишь страницъ, но когда онѣ пишутся каждый день въ теченіе всей жизни, образуютъ десятки томовъ, коллекціи романовъ, серіи ученыхъ и литературныхъ трудовъ, объему которыхъ потомъ дивятся.
  

* * *

  
   Старое поколѣніе писателей было прочнѣе болѣе поздняго. Теперь, въ печальную годовщину болѣзни Гюи де-Мопассана, какъ нельзя болѣе кстати появленіе новой серіи писемъ его учителя -- Флобера.
   Эта четвертая и послѣдняя серія писемъ его обнимаетъ періодъ съ 1869 по 1880 годъ и касаясь между прочимъ кроваваго года франко-прусской войны, полна высокаго интереса.
   Писатель, въ своей интимной перепискѣ даетъ картину тѣхъ впечатлѣній своего духа, въ которыхъ отражались гигантскія событія, совершавшіяся вокругъ него. Письма вообще проникнуты необычайной искренностью. Господствуютъ въ нихъ три мотива: постоянная дума о своихъ литературныхъ работахъ, жажда высказаться тѣмъ, съ которыми Флоберъ переписывался, чувство живой благодарности къ тѣмъ, кто относился къ нему съ симпатіей, и необыкновенное великодушное отношеніе къ молодымъ писателямъ, обращавшимся къ нему за помощью и совѣтомъ.
   Письма адресованы Жоржъ-Зандъ, Эрнесту Фейдо, Гонкуру, Теофилю Готье, г-жѣ Роже-де-Женетъ, Гюи де-Мопассану.
   Къ послѣднему Флоберъ относился съ необычайной нѣжностью. Вотъ, напримѣръ, письмо къ матери его, г-жѣ Гюставъ де-Мопассанъ, писанное въ февралѣ 1873 г.
   "Ты предупредила меня, дорогая Лора, -- я уже съ мѣсяцъ собирался тебѣ написать, и объясниться тебѣ въ нѣжныхъ чувствахъ въ твоему сыну. Ты не повѣришь, какимъ милымъ, развитымъ, добрымъ, чуткимъ и возвышенно настроеннымъ, короче (употребляя молодое слово) симпатичнымъ я нахожу его!
   "Несмотря на разницу нашихъ лѣтъ, я смотрю на него какъ на друга и онъ такъ напоминаетъ мнѣ нашего бѣднаго Альфреда! Порою это сходство даже ужасаетъ меня, въ особенности когда онъ опускаетъ голову, прочитывая стихи! Какой это былъ человѣкъ! Онъ остается въ моей памяти внѣ всякихъ сравненій. Дня не проходитъ безъ того, чтобы я не думалъ о немъ. Чѣмъ дальше отходитъ прошлое, тѣмъ тѣснѣе обступаютъ меня мертвецы (мои мертвецы!). Не признакъ ли это старости? Я думаю, что да.
   "Когда мы вновь будемъ вмѣстѣ и поговоримъ о мальчикѣ? Не пожелаешь ли ты провести нѣсколько дней съ сыновьями въ Круассе? Я нуждаюсь въ твоей веселой ясности духа, потому что самъ очень грустно настроенъ. Эпоха, въ которой я живу, все прожитое мной, тяготѣетъ какъ бремя на плечахъ моихъ.
   "Несмотря на это, надо поддерживать въ твоемъ сынѣ страсть къ стихамъ, потому что это -- благородная страсть, потому что искусство утѣшаетъ, и потому наконецъ, что у него быть можетъ есть талантъ -- кто знаетъ? Онъ не достаточно еще написалъ, чтобы я могъ составить его поэтическій гороскопъ, да и какъ предсказать будущее человѣка?
   "...Со временемъ онъ пріобрѣтетъ оригинальность, своеобразную манеру видѣть и чувствовать, и усилія его, быть можетъ, увѣнчаются успѣхомъ. Главное въ жизни -- держать свою душу въ высшихъ сферахъ, далеко отъ буржуазной и демократической грязи. Культъ искусства даетъ чувство собственнаго достоинства, очищаетъ душу, а это главное. Такова моя мораль".
   Письмо это относится къ тому времени, когда Гюи де-Мопассанъ только что начиналъ свою литературную карьеру. Бальзакъ относился къ нему какъ отецъ къ сыну или какъ старшій братъ къ младшему, онъ любилъ этого юношу, предчувствуя, что будетъ гордиться имъ.
   Вотъ письмо къ m-me Adam, въ которомъ Флоберъ проситъ оказать ее содѣйствіе начинающему писателю:

Ma chère confrère,

   "Беру на себя смѣлость, вмѣстѣ съ вашимъ посланнымъ отправить вамъ пьесу въ стихахъ, которую я нахожу замѣчательной. Она положительно можетъ украсить вашъ журналъ. Авторъ, Гюи де-Мопассанъ, состоитъ чиновникомъ особыхъ порученій при кабинетѣ министра народнаго просвѣщенія. Я предсказываю ему большіе литературные успѣхи въ будущемъ, -- и къ тому же люблю его сердечно, потому что онъ племянникъ одного изъ самыхъ искреннихъ моихъ друзей, умершаго уже тридцать лѣтъ тому назадъ, и которому я посвятилъ своего Saint-Antoine. И такъ, я очень буду обязанъ вамъ, если вы напечатаете стихи нашего юнаго поэта. Онъ поставилъ прошлою осенью маленькую сцену, имѣвшую большой успѣхъ: "Стародавняя исторія". Онъ извѣстенъ между парнасцами.
   "Жму отъ всего сердца вашу руку, какъ собрата. Позволяю даже заочно поцѣловать васъ какъ человѣка, прося васъ вѣрить, chère madame, что я весь вашъ".
   Характерно тоже письмо къ г-жѣ Шарпантье, женѣ извѣстнаго парижскаго издателя:
   "...Я просилъ вашего мужа, какъ "личную услугу", теперь же издать, т. е. въ апрѣлѣ мѣсяцѣ, томъ стиховъ Гюи де-Мопассана, потому что это можетъ овазать большую поддержку вышереченному молодому человѣку;
   "Я считаю, что у Мопассана большой, очень большой талантъ! Я вамъ прямо это говорю и думаю, что не ошибаюсь. Его стихи не скучны, первое условіе для успѣха въ публикѣ, -- онъ поэтъ не говорящій ни о пташкахъ, ни о звѣздахъ... Короче, это "мой ученикъ и я люблю его какъ сына".
   Но вотъ книга юнаго Мопассана появилась въ свѣтъ:
   "Mon jeune homme, -- пишетъ Флоберъ, -- Я немедленно прочелъ твою книгу, три четверти которой мнѣ уже извѣстны. Мы еще вмѣстѣ просмотримъ ее. Что мнѣ въ ней нравится, такъ это своеобразность. Никакихъ эффектовъ, никакихъ позъ! Ни парнасецъ, ни реалистъ (или импрессіоналистъ, или натуралистъ).
   "Твое посвященіе воскресило во мнѣ цѣлый рой воспоминаній: какъ живые встали передо мной твой дядя Альфредъ, твоя бабушка, твоя мать, и твой доброжелатель нѣсколько минутъ чувствовалъ тяжесть на сердцѣ и слезы на глазахъ.
   "Собирай для меня всѣ отзывы о твоихъ стихахъ".
   Замѣчательно письмо автора "Madame Bovary" къ Ренану:
   "Мой милый Ренанъ, -- пишетъ романистъ, -- я не могу противиться желанію выразить вамъ мою благодарность за тотъ энтузіазмъ, въ который повергла меня ваша "Prière sur l'Acropole". Какой стиль! какой порывъ идеи и какая форма! Какой великолѣпный "обломокъ"!
   "Я не знаю во французской литературѣ страницъ лучшей прозы. Я самъ себѣ продекламировалъ все до конца вслухъ и не мало не утомился. Ваши періоды движутся какъ Панатенейская процессія и трепещутъ какъ живыя струны арфъ. Это величественно! и я убѣжденъ, что буржуа (и только буржуа) не пойметъ тутъ ни капли. Тѣмъ лучше! Я васъ понимаю, удивляюсь вамъ и люблю васъ. Вашъ..."
   3 августа 1870 г. Флоберъ писалъ Жоржъ-Зандъ:
   "Какъ! дорогой учитель, и вы такъ же подавлены печалью? Что же станется тогда со слабыми?
   "А у меня такъ сжимается сердце, что это даже удивляетъ меня, и тоска засасываетъ меня, я качусь въ бездонную пропасть меланхоліи, несмотря на трудъ, несмотря на добраго моего "Св. Антонія", который бы долженъ былъ меня развлекать. Или быть можетъ это моя обычная, вѣчная тоска? Возможно и это. Но война тутъ главная причина. Мнѣ кажется, что мы вступаемъ въ область безпросвѣтной мглы.
   "Вотъ вамъ "естественный человѣкъ". Создавайте теперь теоріи! Возлагайте суетныя надежды на прогрессъ, просвѣщеніе и благоразуміе массъ, на естественную мягкость французскаго народа! Увѣряю васъ, что тотъ, кто теперь осмѣлится проповѣдывать миръ, рискуетъ быть разорваннымъ въ клочки.
   "Быть можетъ опять возобновятся войны расъ? Увидятъ до конца столѣтія нѣсколько милліоновъ человѣкъ искрошенными въ одной общей свалкѣ. Весь Востокъ двинется противъ Европы, старый міръ на новый! Почему этому не быть? Быть можетъ великая совмѣстная работа цивилизаціи, такіе плоды ея трудовъ, какъ прорытіе Суецкаго перешейка, послужатъ только къ такимъ чудовищнымъ столкновеніяхъ, о которыхъ мы и понятія еще пока не можемъ составить".
   Такъ, несмотря на свой культъ безстрастной красоты, преданность строгой, выше всякихъ волненій міра стоящей формѣ, знаменитый писатель отзывался болѣзненно чутко на роковыя событія, потрясавшія его страну.
  

* * *

  
   Вернемся изъ области воспоминаній прошлаго къ текущимъ событіямъ. Шарль Лессепсъ, депутатъ Санъ-Леруа, Маріусъ Фонтанъ и Анри Боттю помѣщены въ Мазасѣ.
   Однако ихъ не подвергли унизительной необходимости прокатиться въ тюремной каретѣ. Эта карета, подъ конвоемъ, путешествуетъ постоянно изъ Мазаса въ Сентъ-Шапель и изъ Сентъ-Шапель въ Мазасъ.
   Разсказываютъ, что судебный слѣдователь былъ даже на столько любезенъ, что ссудилъ двумя франками на наемъ экипажа Санъ-Леруа, забывшаго, потерявшаго или опустошившаго свой кошелекъ.
   Если подсудимые панамскаго дѣла избѣжали непріятностей тюремной повозки, то вѣроятно не придется имъ отвѣдатъ ужасовъ тюремныхъ вагоновъ, путешествіе въ которыхъ яркими красками описываетъ человѣкъ, лѣтъ десять тому назадъ подвергавшійся преслѣдованію за политическія убѣжденія.
   Представьте себѣ, по обѣимъ сторонамъ прохода, идущаго вдоль вагона и освѣщеннаго только двумя маленькими окошечками на концахъ его, двадцать клѣтушекъ съ маленькими скамейками.
   Перевозимаго преступника сажаютъ въ этотъ ящикъ и запираютъ за нимъ двери. Ему уже нельзя ни встать, ни повернуться, ни протянуть ноги.
   Клѣтушка какъ разъ такой величины, чтобы въ ней могъ помѣститься въ сидячемъ положеніи одинъ человѣкъ, и если онъ на свою бѣду высокаго роста и солиднаго сложенія, то долженъ сидѣть неподвижно, касаясь головой крышки ящика, а локтями упираясь въ его боковыя стѣнки. Даже войти и выйти изъ этого тѣснаго помѣщеніи онъ можетъ только съ нѣкоторымъ усиліемъ.
   Путешествіе бываетъ далеко не краткое. Тюремные вагоны никогда не прицѣпляютъ въ быстрымъ поѣздамъ прямого сообщенія. Поѣздъ тащится медленно, съ безчисленными остановками. Отъ Ліона до Клерво ѣдутъ, напримѣръ, двое сутокъ, все время въ этомъ деревянномъ футлярѣ, отъ котораго у злополучнаго пассажира начинаютъ болѣть всѣ кости.
   При этомъ хорошо еще что не примѣняютъ обыкновенно всѣхъ правилъ строгости, которыхъ требуетъ законъ. Такъ, по закону, "путешественники", во время перевозки ихъ, должны быть въ кандалахъ, для чего въ каждой клѣтушвѣ и имѣются нарочитыя приспособленія, Но обыкновенно къ ихъ услугамъ прибѣгаютъ лишь въ крайнихъ случаяхъ, когда преступникъ буйствуетъ. Во время путешествія ему даютъ обыкновенную порцію, но если онъ имѣетъ средства, то чрезъ сторожа можетъ добыть колбасы "съ душкомъ" или высохшаго, запыленнаго сыру. Но обладай онъ хоть милліонами, ему не достать ни "сандвичей", ни стакана вина.
   Удовлетворять жажду вы можете водою. Два или три раза въ день сторожъ на станціи накачаетъ воды въ ведро и обходитъ затѣмъ всѣ отдѣленія, передавая въ окошечки въ дверяхъ кружки полныя прѣснымъ напиткомъ.
   Лѣтомъ въ вагонѣ жарко какъ въ пещи огненной. Зимою еще хуже. Сторожа живутъ въ проходѣ вагона, спятъ здѣсь на особаго рода койкахъ, которыя подвѣшиваютъ на ремняхъ! Здѣсь они ѣдятъ и готовятъ себѣ обѣдъ на переносной печкѣ, немилосердно чадя масломъ, которую топятъ каменнымъ углемъ и которая часто дымитъ.
  

* * *

  
   Съ дѣятелями Панамы въ Мазасѣ обращаются очень предупредительно. Въ первый день своего пребыванія въ тюрьмѣ они обѣдали въ сосѣднемъ ресторанѣ. Ежедневно имъ приносятъ кофе. Они получаютъ книги изъ библіотеки и зачитываются романами Жюля Верна. Имъ позволяютъ и ночью не гасить лампу. Но никакихъ свиданій съ ними не допускается. Г-жи Лессепсъ и Фонтанъ пытались не разъ сами доставить своимъ мужьямъ бѣлье и другіе необходимые предметы. Ихъ не допустили до заключенныхъ.
   Конечно они не узнаютъ тюремной жизни, какою она является для тѣхъ подсудимыхъ, съ которыми не считаютъ нужнымъ церемониться.
   Режимъ парижскихъ тюремъ въ высшей степени суровый особенно если ему подвергается человѣкъ изъ обезпеченнаго класса, привыкшій къ извѣстному комфорту. Тюремный уставъ не принимаетъ въ разсчетъ прошлаго преступника и то соціальное положеніе, которое онъ прежде занималъ. По мнѣнію многихъ спеціалистовъ режимъ французскихъ тюремъ вообще крайне неудовлетворителенъ. Рядъ вопросовъ выдвигается, благодаря статистическимъ даннымъ, собраннымъ за много лѣтъ.
   Что причиною ужасающей смертности преступниковъ?
   Почему тюрьмы являются разсадниками эпидемій?
   "Лѣтъ двадцать тому назадъ, -- пишетъ одинъ докторъ-публицистъ, -- я былъ при коллежѣ въ одномъ маленькомъ городкѣ и знавалъ тогда стараго тюремнаго доктора; постоянно выслушивалъ я отъ него жалобы на директора, и время отъ времени посѣщалъ съ нимъ вмѣстѣ тюрьму.
   "Она помѣщалась въ одной изъ башень древняго городского укрѣпленія. Толстыя стѣны, узкія окошки, комнаты со сводами, холодъ и сырость, -- все соединилось здѣсь, чтобы сдѣлать это убѣжище скорби антигигіеническимъ во всѣхъ отношеніяхъ. Въ залахъ, гдѣ спали преступники, койки нагромождены были такъ тѣсно, нечистота была такая страшная, что всякій, вошедшій туда со свѣжаго воздуха, едва не задыхался отъ остраго зловонія. Не было недостатка конечно во всевозможныхъ насѣкомыхъ. Чистота уже потому не могла наблюдаться, что вода въ тюрьмѣ вообще отпускалась скупо. За нею приходилось ходить сторожамъ довольно далеко и они берегли ее. Узники могли мыться только по воскресеньямъ, да и тогда по крайней мѣрѣ на тридцать человѣкъ приносилось одно ведро воды. Для прогулокъ имѣлся небольшой дворъ, мѣсто въ родѣ рва, выкопаннаго въ земляномъ валу укрѣпленія. Узникамъ позволялось ежедневно въ теченіе часа наслаждаться воздухомъ на этомъ дворѣ. Тамъ они ходили гуськомъ. Камеры, помѣщавшіяся въ нижнемъ этажѣ башни, походили на погреба, полъ здѣсь былъ покрытъ слоемъ грязи, а воздухъ попадалъ только чрезъ бойницу подъ сводами. Спускались сюда по лѣстницѣ. Въ углахъ лежали нечистоты, такъ что зловоніе было убійственное. Преступники наживали бронхиты и ревматизмы въ этихъ холодныхъ ямахъ. Только съ большимъ трудомъ удалось доктору убѣдить директора тюрьмы устроить нѣчто въ родѣ наръ изъ досокъ, на которыхъ узники могли-бы спать. Прежде они прямо ложились на сырой полъ. Кормили ихъ почти однимъ черствымъ хлѣбомъ.
   Въ моихъ ушахъ еще и теперь звучитъ голосъ одного изъ этихъ несчастныхъ, показавшагося какъ привидѣніе въ черной пасти этого склепа и кричавшаго: "я голоденъ! я голоденъ!"
  

* * *

  
   "Прокормленіе узниковъ являлось для директора главнымъ вопросомъ, касавшимся непосредственно его кассы. Онъ тратилъ ежедневно на каждаго изъ нихъ скромную сумму въ тридцать пять сантимовъ. Но и это казалось ему слишкомъ большимъ расходомъ. Въ городѣ смѣнился су-префектъ. Новый явился съ ученѣйшими экономическими теоріями, направленными во благу народа, и между прочимъ утверждавшими, что человѣкъ можетъ прожить на три су въ день. Директоръ тюрьмы съ энтузіазмомъ ухватился за эту идею и рѣшилъ провѣрить теорію префекта на своихъ плѣнникахъ. Докторъ возражалъ, но это ни къ чему не повело. Тотъ minimum пищевыхъ продуктовъ, который считался по новой теоріи достаточнымъ для поддержанія жизни человѣка, распредѣлялся такимъ образомъ: хлѣба на 1 1/2 копѣйки, копѣйка на сухія овощи, да полъ-копѣйки "на излишекъ". Опытъ продолжался ровно полъ-года. Часть узниковъ перемерла, но директоръ утверждалъ, что они сами въ этомъ виноваты или что они умерли-бы и безъ того. Оставшіеся въ живыхъ были худы какъ скелеты. Только съ большимъ трудомъ доктору удалось положить конецъ этому гибельному опыту. Но тѣмъ не менѣе су-префектъ издалъ увѣсистый мемуаръ, въ которомъ упорно доказывалъ возможность для человѣка просуществовать на три су въ день. Сочиненіе его было увѣнчано мѣстнымъ ученымъ обществомъ.
   "Между директоромъ и докторомъ шла постоянная борьба. Директоръ находилъ, что все къ лучшему въ этомъ лучшемъ изъ возможныхъ міровъ, что безполезно что либо измѣнять въ разъ установившемся режимѣ. Докторъ-же требовалъ капитальнаго ремонта зданія, больше воздуха и свѣта, лучшей пищи для узниковъ. Всѣ его усилія ни къ чему не приводили. Порою въ кругу друзей, онъ разсказывалъ о своихъ злоключеніяхъ и иногда, красный отъ гнѣва, грозилъ кулакомъ въ сторону тюрьмы, называя директора воромъ и убійцей".
   Но все это было давно. Быть можетъ порядки съ тѣхъ поръ измѣнились? Обратимся къ сочиненію доктора Эмиля Лорана, подъ заглавіемъ: "Les maladies des Prisonniers". Авторъ, спеціалистъ по вопросу о гигіенѣ парижскихъ тюремъ, давно уже состоя при нихъ, и въ своей книгѣ собралъ крайне любопытные матеріалы.
   И въ наши дни узники умираютъ отъ холода и голода. Даже и лѣтомъ одежда ихъ слишкомъ недостаточна. Рубашка, жилетъ, холстяное пальто не могутъ предохранить отъ холода слабосильныхъ, больныхъ и стариковъ. Выдача зимняго платья всегда запаздываетъ и самое платье выдается въ крайне неудовлетворительномъ состояніи. "Я часто видѣлъ, -- говоритъ Лоранъ, -- какъ преступники щелкали зубами въ своихъ лохмотьяхъ, я видѣлъ стариковъ, на которыхъ въ ноябрѣ не было ничего кромѣ рубашки и холщеваго пальто". Одѣяла то-же слишкомъ малы, чтобы предохранить ночью отъ холода. Зимою по закону температура въ камерахъ должна быть всегда 15 градусовъ, на самомъ дѣлѣ она часто спускается ниже нуля. Въ результатѣ выходитъ, что тѣ изъ узниковъ, организмъ которыхъ истощенъ нищетой, а особенно старики, наживаютъ бронхиты и чахотки, и мрутъ или въ самой тюрьмѣ, или по выходѣ изъ нея. Пища выдается въ количествѣ недостаточномъ: утромъ, въ восемь часовъ, супъ; вечеромъ, въ 4 часа, супъ и порція овощей. Хлѣбъ выдается въ ограниченномъ количествѣ, на двѣ трети пшеничный, и на одну ржаной или ячменный. Для любителей поѣсть такого рода столъ не можетъ быть достаточнымъ, Обыкновенно къ полудню съѣдаютъ весь выданный хлѣбъ, и остальную часть дня голодаютъ. По воскресеньямъ выдается говядина, но порція ея до смѣшного мала. Поставщики стараются вмѣстѣ съ мясомъ дать какъ можно больше сала и костей, что конечно уменьшаетъ порцію арестантовъ. Благодаря недостаточному питанію, развивается анемія, полный упадокъ силъ и энергіи, полное физическое и нравственное истощеніе. Мѣста прогулокъ арестантовъ огорожены высокими стѣнами, холодны и сыры. Сначала преступники охотно гуляютъ на этихъ дворахъ, но скоро получаютъ къ нимъ отвращеніе и отказываются выходить изъ своихъ камеръ. Это конечно еще болѣе способствуетъ упадку ихъ силъ. Прибавимъ еще, что преступниковъ заставляютъ дѣлать крайне вредныя для здоровья работы, во время которыхъ летитъ пыль или выдѣляются вредные пары, какъ напримѣръ при выдѣлкѣ искусственной кожи. Тюрьмы являются очагами заразы. Холера, тифозная лихорадка, оспа -- находятъ здѣсь всего больше жертвъ. Мы уже не говоримъ объ острогахъ -- условія жизни въ нихъ еще тяжелѣе. Въ острогѣ Рошфора каторжники выживаютъ не болѣе пяти лѣтъ. Въ Гвіанѣ смертность часто доходитъ до 33 на 100 въ годъ. Нѣкоторые находятъ, что смерть преступника еще не великое несчастіе; однимъ бродягой, воромъ или убійцей становится меньше... Но конечно гуманность не можетъ не протестовать противъ такого жестокаго взгляда и не требовать болѣе гигіеническаго устройства пенитенціарныхъ заведеній.
  

* * *

  
   Прошлое завѣщало человѣчеству массу предразсудковъ, съ которымъ оно не хочетъ разстаться. Предразсудки эти оказываются необыкновенно живучими. Любовь къ чудесному, фантастическому глубоко вкоренилась въ природу человѣка. Черная и бѣлая магія, чародѣйство, вызываніе духовъ, астрологія все еще занимаетъ многихъ и спеціалисты по этой части въ новыхъ формахъ продолжаютъ практиковать старое шарлатанство. Впрочемъ надо отличать теоретиковъ отъ практиковъ. Среди современныхъ магиковъ найдутся конечно идеалисты-фантазеры, искренно вѣрующіе въ свои теоріи. Въ Парижѣ недавно среди кружка магиковъ и теософовъ, между которыми особенно выдающуюся роль играетъ писатель Пеладанъ, авторъ диковинныхъ мистическихъ трактатовъ, разыгралась удивительная траги-комедія.
   Умеръ нѣкій аббатъ Буланъ, по свидѣтельству врача, просто отъ воспаленія въ легкихъ. Но нѣсколько журналистовъ, между прочимъ Юнтмансъ, занимавшійся черной магіей и написавшій нѣсколько книгъ, въ которыхъ трактуется о такихъ, напримѣръ, интересныхъ вещахъ какъ "діавольская месса" (messe au rebours), напали на другого аббата Gualta, обвиняя его въ томъ, что онъ отправилъ Булана на тотъ свѣтъ при помощи чародѣйства, а именно колдовалъ надъ восковой куклой, изображавшей Булана и такимъ образомъ разстроилъ его здоровье и убилъ его. Возгорѣлась полемика, начались дуэли, поднялась кутерьма, въ которой нѣтъ возможности разобраться. Можно было подумать, что дѣло происходитъ не въ Парижѣ конца XIX столѣтія, а въ средніе вѣка, въ эпоху процвѣтанія инквизиціи, костровъ, колдуновъ и колдуній.
   Однако откинувъ въ сторону всѣ преувеличенія, всю декоративную сторону, которой современные магики и теософы, какъ и ихъ средневѣковые предшественники обставляютъ свое искусство, мы увидимъ, что разсужденія ихъ при всей своей необычайности не лишены нѣкоторой реальной подкладки. Выставляется фактъ передачи на разстояніе ощущеній. Лица, заслужившія почетную извѣстность работами по естествознанію, утверждаютъ, что если сосредоточить вниманіе на фотографіи какого нибудь лица и мысленно терзать его образъ, то само это лицо будетъ испытывать страданіе... Умъ дѣйствуетъ на умъ, передавая черезъ разстояніе мысли и представленія, а воля на волю, передавая ощущенія и чувства. Это и есть -- магія, которая становится ч_е_р_н_о_й, когда это незримое вліяніе воли одного человѣка на болѣе слабую волю другого употребляется во зло послѣднему...
   При помощи куклы, на которой сосредоточиваетъ магикъ свою волю, средневѣвовые колдуны, по преданіямъ, убивали своихъ враговъ, прокалывая то мѣсто на восковой фигурѣ, которое соотвѣтствовало сердцу ихъ жертвы. Адепты спиритическихъ теорій, современные теософы и магики строютъ свои заключенія на предположеніи двойственности человѣческой индивидуальности. Человѣкъ состоитъ изъ матеріальнаго тѣла и особой субстанціи, которая составляетъ его "астральное тѣло". Но никогда еще имъ не удавалось подтвердить свои теоріи фактами, которые имѣли бы научное значеніе.
   Можно часто встрѣтить людей, которые сами были свидѣтелями, или только слышали о разныхъ необыкновенныхъ вещахъ и феноменахъ, которымъ они приписываютъ сверхъестественное, божественное или демоническое происхожденіе. Въ деревняхъ найдешь людей, видѣвшихъ русалокъ, домовыхъ, лѣшихъ, выходцевъ изъ могилъ, въ городахъ же постоянно толкуютъ о домахъ съ привидѣніями, спиритическихъ фотографіяхъ и вертящихся столахъ. У спиритовъ манифестаціи бываютъ двухъ родовъ. Въ маленькихъ частныхъ собраніяхъ каждый послѣ сеанса разсказываетъ то, чему былъ свидѣтелемъ, что видѣлъ и слышалъ, и всякій говоритъ различное, смотря по силѣ воображенія и нервозности адепта. Но если такое собраніе происходитъ при участіи профессіональнаго спирита, тогда происходятъ опредѣленныя явленія: адскій топотъ, звонки, летающіе по воздуху, стуки, таинственныя письмена и даже появленіе неизвѣстно откуда цвѣтовъ. Все это въ полномъ мракѣ.
   Теософы -- послѣдователи доктрины, представляющей видоизмѣненіе спиритизма; они, какъ мы уже сказали, вѣруютъ въ двойственность человѣческой природы, въ матеріальное и астральное тѣло. Это послѣднее можетъ отдѣляться отъ физическаго тѣла, переноситься черезъ большія пространства, носиться въ пространствѣ, дѣлаться то видимымъ, то невидимымъ.
   Это ученіе сложилось въ Индіи, въ буддійскихъ монастыряхъ Тибета и Гималая. Но не мало теософовъ въ англійскомъ и американскомъ обществѣ, а также въ Парижѣ. Теософы совершаютъ чудеса, а главнымъ образомъ разсказываютъ о нихъ. Вотъ нѣкоторые изъ этихъ разсказовъ.
   Въ англійскій лагерь привели плѣнника. Связанный, онъ легъ на землю, къ нему приставили часового и изъ человѣколюбія покрыли его шинелью. Прошло часа два, за плѣнникомъ явились, но его не оказалось подъ шинелью. Онъ исчезъ безслѣдно. Объясняютъ этотъ фактъ очень просто: плѣнникъ былъ "посвященный", достигшій третьей степени совершенства, и могъ по произволу дѣлаться невидимымъ. Другой примѣръ: къ англійскому офицеру приводятъ индуса; онъ былъ совершенно нагой; его на время посадили въ холщевую палатку; вдругъ въ ней раздалось монотонное пѣніе, голосъ повышался, сталъ затѣмъ слабѣть и словно потерялся въ отдаленіи; раздались громовые удары, окрестности потряслись, крики возобновились и казалось, что кричитъ толпа маленькихъ дѣтей. Вдругъ палатка отворилась и семъ мальчиковъ лѣтъ десяти выбѣжали изъ нея, проскользнули между изумленными зрителями и скрылись въ лѣсу. Плѣнникъ былъ "посвященный", и могъ превращаться въ нѣсколько другихъ существъ. Палатка оказалась пустой.
   Одинъ англійскій полковникъ утверждалъ, что въ сраженіяхъ ему приходилось встрѣчать индусовъ, которыхъ не брала ни пуля, ни сабля, потому что это были не люди, но лишь ихъ двойники, ихъ астральныя тѣла.
  

* * *

  
   Недавно вышла книга {Stendahl (Henri Beyle). "Souvenirs (Tégotisme, autobiograpliie et lettres inédites pnbliéis par Casimir Strysensky". G. Charpentier et E. Fasqueile, éditeurs. Paris. 1893.}, являющаяся новымъ звеномъ въ серіи исповѣдей и автобіографій, каковы исповѣдь бл. Августина, Жанъ-Жака Руссо, автобіографія Гете и дневники и признанія болѣе мелкихъ личностей, какъ напр. Башкирцева.
   "Souvenir d'égotisme" Стендаля (Анри Бейль), книга, манускриптъ которой находится въ библіотекѣ Гренобля, съ присовокупленіемъ нѣкоторыхъ его писемъ, издана теперь Казимромъ Стріенскимъ, и составляетъ дополненіе въ мемуарамъ Отендаля: "Vie de Henri Brulard" (1788--1800), Journal" (1801--1814) и Souvenirs d'égotisnie (1821--1830).
   Въ этихъ замѣткахъ, кромѣ яркой обрисовки личности самого Стендаля, мы находимъ много любопытныхъ подробностей о салонахъ эпохи Реставраціи.
   Анри Бейль былъ человѣкъ съ блестящимъ умомъ, это признаютъ всѣ. Найти доказательство этому въ книгахъ Стендаля не трудно. Для этого достаточно открыть на любой страницѣ тотъ или другой томъ, изданный имъ между 1814 и 1839 гг. и прочесть: острое, порою парадоксальное и ироническое слово, глубокія, тонкія замѣчанія, все это является какъ бы эхомъ яркихъ импровизацій этого блестящаго собесѣдника. Нѣсколько мыслей Стендаля, отмѣченныхъ своеобразностью его индивидуальности, лучше всего подтвердятъ ходячее о немъ мнѣніе. Умъ его былъ многостороненъ и проявлялся въ самыхъ разнообразныхъ формахъ. Онъ часто саркастиченъ, но ему не чужда мягкая грусть и мечтательство. Именно этотъ контрастъ особенно обаятельно дѣйствуетъ на читателя. Бейль былъ ученикомъ утилитарнаго Гельвеція, мягкаго Кабаниса и сухого Дюкло. Характеръ его совершенно отличенъ отъ характера французовъ и вообще романской расы. Въ особенности это замѣтно въ томъ, какъ понимаетъ Бейль любовь:
   "Вдругъ покраснѣть, отдавшись мечтамъ о стремленіяхъ своей юности, сдѣлать глупость отъ умиленія души, и покраснѣть не потому, что смѣшонъ въ глазахъ гостиной, но лишь въ очахъ единственной особы въ этой гостиной; въ двадцать шесть лѣтъ быть слѣпо влюбленнымъ въ женщину, которая любитъ другого или еще лучше (но это такая рѣдкая вещь, что съ трудомъ можно осмѣлиться ее написать, изъ страха стать непонятнымъ...), или еще лучше, войдя въ гостиную гдѣ находится женщина, которая, какъ вы вѣрите васъ любитъ, быть поглощеннымъ одной заботой, прочитать въ ея глазахъ то, что она думаетъ о васъ въ это мгновеніе, не питая въ то-же время никакой мысли обнаружить любовь въ своихъ глазахъ: вотъ признаки, о которыхъ я спрашиваю моего читателя. Это ясные признаки тѣхъ тонкихъ и рѣдкихъ чувствъ, которыя совершенно непонятны человѣку съ позитивными идеями. Какъ объяснить ихъ такого сорта людямъ? Сравнить ихъ съ повышеніемъ на сорокъ сантимовъ или измѣненіемъ тарифа Колумбійской таможни".
   Замѣтки Стендаля начинаются съ конца 1821 г. Австрійское правительство заподозрило его принадлежащимъ въ политическому тайному обществу Карбонаріевъ, и онъ принужденъ былъ оставить Миланъ, городъ, ставшій для него роднымъ, гдѣ онъ началъ службу въ арміи Бонапарта, гдѣ впервые любилъ, отдавался искусствамъ и наслаждался живописью и въ особенности музыкой.
   Онъ покидалъ предметъ своей любви "la divine Métilde", которая поглощала его съ 1818 по 1824 годъ. Въ Парижѣ онъ забылся среди избраннаго общества философовъ, писателей, остроумныхъ и знаменитыхъ людей. Въ это время онъ завязалъ знакомство съ графомъ де-Траси, авторомъ "Идеологіи", съ Бенжаменомъ Констаномъ, Мериме, Викторомъ Жакемономъ, генераломъ Лафайеттомъ, Шарлемъ де-Ремюза, еще молодымъ, но уже интеллектуально зрѣлымъ человѣкомъ; онъ встрѣчался съ рядомъ лицъ, изъ которыхъ можно назвать рядъ именъ: Форіель, Кювье, Тьеръ, Баранже, Обернонъ, Делеклюзъ, баронъ Жераръ, въ общемъ почти вся партія либераловъ Реставраціи.
   Къ этому времени Бейль уже напечаталъ нѣсколько сочиненій. Въ 1814 г. появились его "Письма изъ Вѣны о Гайднѣ, съ приложеніемъ жизнеописанія Моцарта и разсужденіемъ о Метастазѣ и современномъ состояніи музыки въ Италіи". Авторъ избралъ псевдонимъ Александръ-Цезарь Бомбе, -- имя-же Стендаль изобрѣтено было позднѣе. Оно въ первый разъ появляется на книгѣ "Расинъ и Шекспиръ" въ 1823 г.
   Въ 1817 г. вышли: "Исторія Итальянской живописи" и "Римъ, Неаполь и Флоренція, замѣтки о состояніи общества, нравахъ, искусствѣ и литературѣ и проч. и проч.". Послѣдняя книга нѣчто въ родѣ дневника путешествія, какъ позднѣе "Promenades dans Rome" (1829) и "Mémoires d'un Touriste" (1839).
   Кромѣ того въ портфелѣ Бейля была рукопись книги "О любви", написанной въ Миланѣ, "въ минуты просвѣтленія ума".
   Въ Бейлѣ замѣчалась черта, рѣдкая въ ту эпоху: космополитизмъ.
   Вмѣстѣ съ арміей Наполеона въ періодъ съ 1806 по 1812 г., онъ путешествовалъ по Германіи, Австріи, Россіи, въ 1817 и въ 1821 г. побывалъ въ Англіи. Во время пребыванія въ Италіи онъ встрѣтился съ Лордомъ Байрономъ, Брумомъ, Монти, Кановой, Россини, Пиччини и др.
   Интересно въ высшей степени описаніе генерала Лафайетта, котораго Бейль встрѣтилъ въ 1821 г., въ Парижѣ, въ блестящемъ салонѣ, въ улицѣ Анжу.
   "Высокій ростъ; одна изъ тѣхъ мощныхъ фигуръ, непоколебимыхъ, холодныхъ, съ той осанной, какая бываетъ у вельможъ на старыхъ фамильныхъ портретахъ, голова покрыта парикомъ съ короткими волосами. Этотъ человѣкъ, одѣтый въ темное платье, и вошедшій, немного хромая и опираясь на палку въ салонъ madame де-Траси, былъ генералъ Лафайеттъ". Но тутъ описаніе перемѣняется и принимаетъ шаловливый, но граціозный характеръ:
   "Лафайеттъ, въ этомъ нѣжномъ возрастѣ 75 лѣтъ, такъ-же вѣтренъ, какъ и я; онъ влюбленъ въ юную 18-ти-лѣтнюю уроженку Португаліи, находящуюся въ гостиной г-жи де-Траси, онъ полагаетъ, что она отличаетъ его, онъ занятъ ей одной, и что всего забавнѣе, кажется онъ не ошибается въ своихъ надеждахъ. Его европейская слава, изысканность его рѣчей, при полной простотѣ ихъ, его сѣрые глаза, воспламеняющіеся, когда онъ встрѣчается со взглядами юной красавицы, все заставляетъ полагать, что онъ весело проведетъ послѣдніе годы своей жизни".
  

* * *

  
   Сара Бернаръ написала какъ-то печальную сказку, въ которой жалуется на долю актеровъ, со смертью которыхъ вся ихъ слава исчезаетъ и ихъ совершенно забываютъ. Въ самомъ дѣлѣ: кто нынѣ помнитъ о Паста? А между тѣмъ успѣхъ ея былъ необычайный, и в_е_с_ь П_а_р_и_ж_ъ (le tout-Paris) Реставраціи ломился слушать ее. Это была единственная актриса, которая выдерживала сравненіе съ Тальма. Бейль дѣлаетъ любопытное заключеніе объ этой пѣвицѣ и Тальма.
   "Главную роль въ моей жизни, какъ и всѣхъ моихъ друзей въ 1821 году, играла Опера Буффъ. Паста играла въ Танкредѣ, Отелло, Ромео и Юліи и была несравненна... У Тальма была душа трагика, но порою онъ впадалъ въ смѣшныя преувеличенія. Успѣхъ Тальма основывался на дерзости сдѣланныхъ имъ нововведеній. Удивительно въ Тальма было только его "голова" и его "неопредѣленный (vogue) взглядъ". Я видѣлъ въ Лондонѣ трагика, который меня удовлетворилъ въ Кинѣ. Онъ меня тронулъ, я не могъ оторвать отъ него глазъ... Но женщина-трагикъ единственная Паста... Это трагическій талантъ въ соединеніи съ талантомъ пѣвицы. Когда смотришь на нее ухо дополняетъ впечатлѣніе глаза".
   "Двѣнадцать лѣтъ спустя, Жоржъ-Зандъ, путешествуя въ компаніи съ Альфредомъ де-Мюссе, слышала Паста въ Венеціи, и ея впечатлѣніе, занесенное въ "Исторію моей жизни", показываетъ, что Бейль не ошибался.
   "Паста, -- говоритъ знаменитая писательница, -- была еще прекрасна и молода на сценѣ. Маленькая, толстая и съ короткими ногами, какъ многія итальянки, великолѣпный бюстъ которыхъ, какъ будто развивается насчетъ остального тѣла, она находила способъ казаться высокой, такъ были благородны ея жесты и столько знанія было въ мимикѣ. Мнѣ удалось видѣть ее, стоящей въ гондолѣ, одѣтую съ самой экономической скромностью, что всегда ее отличало. Эта прекрасная, тонко очерченная голова камеи, являлась лишь тѣнью ея самой.
   "Въ старой шляпѣ и старомъ пальто, Паста можно было принять за служанку. Но вотъ она сдѣлала жестъ гондольеру, показывая гдѣ остановиться и въ этомъ жестѣ вдругъ сказалась королева".
   Любовь Бейля къ Италіи, къ кузинѣ, а также надежда встрѣтить миланцевъ, которые могли бы ему разсказать о предметѣ его платонической страсти, естественно влекли его въ салонъ Паста. Здѣсь онъ находился въ атмосферѣ, впечатлѣнія которой помогли ему написать "Vie de Rossmi", вышедшую въ 1824 г. Бейль жилъ тогда въ улицѣ Ришелье, въ томъ-же домѣ, гдѣ обитала и знаменитая пѣвица. Вечеромъ возвратившись съ какого-нибудь свѣтскаго раута или изъ театра, около полуночи онъ являлся въ Паста, гдѣ собиралось большое общество, и всѣ итальянцы, проживавшіе въ Парижѣ.
   Бейль имѣлъ истинныхъ друзей и истинныхъ враговъ. Тѣ, которые его хорошо узнавали становились его друзьями, незнавшіе же его относились къ нему враждебно. Иные изъ друзей его называли Мефистофелемъ: "въ сущности, говоритъ онъ, -- я удивляю или скандализирую всѣхъ моихъ знакомыхъ: я кажусь то чудовищемъ, то богомъ". Многіе считали Бейля не болѣе какъ невѣждой. Онъ дѣйствительно не былъ научно-подготовленъ, но за то обладалъ обширнымъ умомъ, талантливостью и "собственными" мыслями. На счетъ, своей репутаціи невѣжды онъ разсказываетъ слѣдующій анекдотъ: "Графъ Дарю былъ несказанно изумленъ, что я могу написать хотя страницу, которая доставила бы хоть кому либо удовольствіе. Однажды онъ зашелъ въ книгопродавцу, который мнѣ все это и разсказывалъ, и спросилъ мой маленькій томикъ; съ него запросили, такъ какъ изданіе все было распродано, соровъ франковъ. Можно было умереть со смѣху, глядя на его изумленное лицо.
   "-- Какъ! сорокъ франковъ:
   "-- Да, графъ, и то съ уступкой.
   "-- Возможно ли!-- сказалъ Академикъ, поднимая глаза въ небу:-- этотъ мальчишка! этотъ невѣжда!"
   Вращаясь среди разнообразнаго общества въ Парижѣ, Бейль для однихъ былъ веселымъ собесѣдникомъ, съ новыми оригинальными идеями, для другихъ -- противной партіи, конечно, -- онъ былъ человѣкъ опасный, революціонеръ какъ въ морали, такъ и въ политикѣ. Онъ сохранялъ всегда независимость, и не съумѣлъ извлечь выгодъ изъ своихъ знакомствъ по естественному отвращенію въ интригантству. Онъ не мечталъ ни о чемъ, кромѣ литературной славы и берегъ свою оригинальность и своеобразность мысли до того дня, когда наконецъ воплотилъ завѣтныя идеи въ капитальномъ сочиненіи. Онъ написалъ "Le Rouge et le Noir" въ 1830 г., передъ своимъ изгнаніемъ въ Чивитта-Веккія, передъ тѣмъ, какъ занялъ скромный постъ французскаго консула въ этомъ печальномъ итальянскомъ городѣ. Въ 1835 г. онъ говоритъ: "Я мало жалѣю о пропущенныхъ мною выгодныхъ случайностяхъ. Я получалъ бы больше, былъ бы кавалеромъ почетнаго легіона, но это мнѣ дорого бы стоило..."
  

* * *

  
   "Чтобы занять чѣмъ либо свой досугъ въ чужой землѣ, -- пишетъ Стендаль 20 іюня 1832 г. въ Римѣ, -- я рѣшился составить небольшіе мемуары, описавъ все, что видѣлъ во время послѣдняго моего пребыванія въ Парижѣ съ 1821 по 1830 г., т. е. въ девятилѣтній почти промежутокъ времени. Трудъ -- необходимый балластъ для корабля человѣческой жизни.
   "Я сознаюсь, что желаніе писать мнѣ измѣнитъ, если меня не будетъ утѣшать мысль, что наступитъ день, когда эти листы будутъ напечатаны и прочтены кѣмъ либо, кого я люблю. Но глаза, которые прочтутъ эти строки, едва еще раскрылись на свѣтъ Божій; будущимъ моимъ читателямъ еще лишь десять или двѣнадцать лѣтъ {На манускриптѣ "Souvenirs d'égotisme" есть помѣтка: "Напечатать лишь спустя лѣтъ десять послѣ моей смерти, изъ вѣжливости къ названнымъ здѣсь лицамъ. Теперь, впрочемъ, двѣ трети ихъ уже умерло".}.
   "Что я за человѣкъ? Глубокъ ли я? Обладаю ли замѣчательнымъ умомъ? По истинѣ, не знаю. День идетъ за днемъ и я рѣдко задумываюсь надъ этими фундаментальными вопросами, да и сужденія мои измѣняются сообразно съ настроеніемъ. Мои сужденія только взгляды.
   "Увижу, дѣлая экзаменъ своему сознанію съ перомъ въ рукѣ, найдется ли что либо п_о_л_о_ж_и_т_е_л_ь_н_о_е, что бы на долго оставалось для меня истиннымъ. Что я подумаю, когда черезъ нѣсколько лѣтъ перечту эти строки? Будетъ ли это чувство, какое всегда является во мнѣ, когда я перечитываю изданныя мною книги, -- глубокое чувство печали?
   ....Я боюсь обезцвѣтить счастливыя минуты, пережитыя мною, разъ я разскажу о нихъ, напишу, положу ихъ подъ анатомическій ножъ. Поэтическій духъ человѣчества умеръ, въ міръ пришелъ геній анализа. Я глубоко убѣжденъ, что единственное противоядіе, которое можетъ заставить читателя забыть о вѣчномъ "я", которое авторъ описываетъ, это полная искренность".
   Стендаль пережилъ славу Наполена, котораго всегда обожалъ, всемогущество императора въ 1810 г., паденіе 1814 г., и усилія новыхъ правителей вновь поставить страну на прежнюю высоту въ 1830 г.
   Въ 1814 г. графъ Beugnot, министръ полиціи, предложилъ Стендалю весьма выгодное мѣсто (господинъ, занимавшій его раньше ушелъ, порядочно нажившись, и говорили не кралъ), но, по словамъ Стендаля, "высочайшее презрѣніе къ Бурбонамъ, заставило меня оставить Парижъ съ сердцемъ, раздавленнымъ тріумфомъ всего, что я ненавидѣлъ.
   "Я выѣхалъ изъ Милана въ Парижъ въ іюнѣ 1821 г. съ 3.500 франковъ, съ мыслью, что когда эти деньги выйдутъ, единственнымъ выходомъ будетъ -- разбитъ себѣ пулей черепъ. Я оставлялъ послѣ трехъ лѣтъ дружества, женщину, которую обожалъ, которая меня любила и которая никогда не могла стать моею.
   "-- Когда вы вернетесь?-- спросила меня Метильда при разставаніи.
   "-- Никогда, -- надѣюсь.
   "По дорогѣ изъ Милана въ Комо, я готовъ былъ каждую минуту вернуться назадъ. Я, какъ говоритъ Шелли, дышалъ лишь вздохами.
   "Я желалъ переѣхать черезъ Сенъ-Готардъ верхомъ, надѣясь свалиться въ пропасть и тѣмъ немного развлечься. Хотя

  

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Западное общество на рубежѣ двухъ столѣтій.-- Характеристика его со словъ критиковъ.-- Грѣхи общества съ точки зрѣнія Уйда.-- Чѣмъ грѣшитъ воспитаніе молодыхъ дѣвушекъ.-- Сѣтованія молодой безприданницы.-- Отвѣтъ Дюма-сына.-- Нео-мальтузіанскія теоріи въ Англіи и ихъ результаты.-- Впечатлѣнія посторонняго наблюдателя, воспринятыя въ Англіи.-- Неудовлетворительное состояніе улицъ въ Лондонѣ.-- Почта, дороги и образованіе низшихъ, среднихъ и высшихъ классовъ.-- Отсталость техническаго обученія.-- Распространеніе пьянства между женщинами.-- Дѣло Берты Круанъ.-- "Генеральная прочистка".-- Гипнозъ въ практикѣ слѣдователей.-- Пытки добраго стараго времени.-- Шотландскій сапогъ.-- Уловка слѣдователя Бириса.-- Корабельныя крысы.

  
   "Современное общество, какъ соціологическій фактъ, можетъ быть необходимо, можетъ быть извинительно, въ виду неразвитой, но постоянно развивающейся человѣческой природы; но никто не увѣритъ себя, что оно само по себѣ прекрасно". Такъ говоритъ одинъ изъ критиковъ современнаго общественнаго строя, Обертонъ Гербертъ {"Fortnightly Review".}. Разсматривая общество помимо его внутренняго значенія и историческихъ смягчающихъ обстоятельствъ, мы видимъ въ немъ только громадную толпу, на лицѣ которой запечатлѣнъ растерянный взглядъ, порождаемый суетой и безпомощностью.
   Всякій почти признаетъ, что общество много суетится и безплодно тратитъ время, энергію, чувство, силы, -- говоритъ онъ дальше, -- но немногіе сознаютъ его безпомощность, хотя эта безпомощность почти равняется безпомощности людей на плоту, увлекаемыхъ пучиной Ніагарскаго водопада. Какъ изъ за лѣса деревьевъ не видать, такъ и обществу незамѣтно то, какъ ничтожна его власть самоуправленія и какъ оно безсильно надъ употребленіемъ собственныхъ дней и ночей. Многіе, конечно, жалуются на жизнь, которую они ведутъ. Они негодуютъ на потерю времени, на даромъ растрачиваемыя силы въ свѣтской суетѣ, на погоню за внѣшними развлеченіями и внѣшней обстановкой всей жизни, непремѣнно такъ, "какъ у всѣхъ", на отсутствіе семейной жизни, безпутную трату денегъ и неудовлетворенность, отсутствіе счастія -- въ результатѣ. Но почему же, спрашивается, они не возстаютъ противъ этого? Почему палецъ о палецъ не ударятъ, чтобы помочь себѣ?
   Отсутствіе индивидуальности, неспособность отличить того, что дѣйствительно ему нужно, недостатокъ силы воли для устройства жизни на свой образецъ -- вотъ, по мнѣнію Обертона Герберта, главная причина зла.
   "А между тѣмъ, -- говоритъ онъ, -- чего бы не могли богатые и обладающіе досугомъ классы общества достичь въ искусствахъ, литературѣ, соціологическихъ опытахъ, въ сближеніи между сословіями, еслибы только отказались отъ однообразной и скучной рутины жизни и бросили механически подражать другъ другу".
   Обертонъ Гербертъ сравниваетъ свѣтскихъ людей съ протоплазмой: они существуютъ, питаются, перевариваютъ, монотонно отправляя всѣ эти простѣйшія функціи организма, безъ распредѣленія ихъ на различные органы, а слѣдовательно съ отсутствіемъ полноты и богатства жизни.
   Безсиліе одного денежнаго богатства характеризуется Обертономъ Гербертомъ въ слѣдующихъ примѣрахъ:-- нѣтъ такихъ денегъ, какія бы извѣстный классъ общества пожалѣлъ истратить на свой комфортъ и какъ мало достигается эта цѣль если подъ комфортомъ разумѣютъ безопасность, здоровье или чистоту. Свѣтъ строитъ себѣ большіе дома, наполняетъ ихъ мебелью. Мы видимъ, что въ большомъ домѣ все есть, что только можно купить за деньги; но только къ несчастію за деньги можно купить очень немногое. Деньги могутъ купить то, что кажется благами жизни, до онѣ не дадутъ знанія того, что есть дѣйствительное благо, ни умѣнья ими распоряжаться. И подобно тому какъ лорды и герцоги и великіе коммонеры еще не достигли того, чтобы мостовая не была покрыта грязью передъ ихъ домами, такъ нельзя сказать, чтобы они успѣли показать своимъ болѣе смиреннымъ ближнимъ хорошій примѣръ домашняго хозяйства, мудраго и толковаго примѣненія матеріаловъ, которые они потребляютъ въ такомъ изобиліи. Карлейль, говорятъ, сказалъ какъ-то, что англійская королева, съ ея арміями и флотами, ея богатствомъ и толпою слугъ не можетъ разсчитывать получить за столомъ стаканъ чистой воды и ломтя здороваго хлѣба; и та же нищета глядитъ намъ въ лицо отовсюду, среди наружной пышности и великолѣпія. На одномъ изъ самыхъ модныхъ скверовъ Лондона живетъ нѣкій лордъ. Три года тому назадъ, старшій сынъ его чуть не умеръ отъ тифа и съ тѣхъ поръ онъ употребилъ сотни фунтовъ на ассенизацію своего дома. Въ продолженіе нѣкотораго времени, пока продлится спасительный страхъ, новые порядки будутъ дѣйствовать, но въ концѣ концовъ домъ придетъ въ прежнее состояніе гигіенической запущенности, потому что никто въ домѣ, начиная съ самого лорда, -- онъ слишкомъ занятъ законодательствомъ своей страны, -- и кончая новой судомойкой, не находитъ времени и не чувствуетъ ни малѣйшей наклонности заниматься этимъ дѣломъ.

* * *

   Еще строже высказывается о грѣхахъ общества знаменитая англійская писательница Уйда.
   "Общество -- говоритъ она -- выражаетъ характеръ того вѣка, въ которомъ живетъ и всѣ пороки современнаго общества, пороки нашего вѣка: они заключаются въ снобизмѣ, алчности, безтолковой суетѣ, рабскомъ поклоненіи передъ великими міра сего и передъ богатствомъ, о происхожденіи или прочности коего никто не освѣдомляется.
   "Не роскошь убійственна. Убійственны переѣданіе, злоупотребленіе табакомъ и отравленная атмосфера душныхъ комнатъ. Не думаю, чтобы богатые наслаждались красотой обстановки больше чѣмъ бѣдные въ наше время. Богатые слишкомъ для этого суетливы. Они живутъ второпяхъ, а нѣтъ художественнаго наслажденія безъ спокойствія. Своими красивыми аппартаментами они пользуются лишь тогда, когда въ нихъ толпится народъ. Великолѣпные парки и сады свои посѣщаютъ они рѣдко и неохотно. Сокровища искусства не радуютъ ихъ, если только онѣ не единственные въ своемъ родѣ. Дни ихъ, которые могли бы быть очаровательны, проходятъ въ суетливомъ снованіи по гостямъ и вредоносны отъ непрерывной ѣды".
   Въ Англіи тяжелые завтраки, обильные полдники, длинные, скучные обѣды, не говоря уже о послѣполуденныхъ чаяхъ и ликёрахъ и винахъ, выпиваемыхъ на сонъ грядущій, наполняютъ больше половины дневныхъ часовъ. Обжорство оставляетъ единственную радость жизни, которая не надоѣдаетъ, пока за нее не приходится расплачиваться подагрой и диспепсіей. Маріонъ Кроуфордъ сухо замѣчаетъ: "безполезно было бы отрицать громадное вліяніе водки и азартныхъ игръ на современныхъ людей". И дѣйствительно безполезно для всякаго, кто хоть сколько нибудь знакомъ съ нашимъ обществомъ, и если мы замѣнимъ водку морфиномъ, то тоже самое надо сказать и о громадномъ числѣ женщинъ. Пьянство и азартная игра въ той или иной формѣ -- вотъ самый распространенный порокъ образованнаго общества, которое порицаетъ англійскаго землепашца за пиво и кости, и осуждаетъ континентальнаго рабочаго за абсентъ и лоттерею.
   Пьянство и азартная игра (въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, но по существу одна и та-же) -- вотъ любимое времяпрепровожденіе нашего времени. Все мірозданіе превращено нами въ игральныя кости: конь, который скачетъ или бѣгитъ рысью, голубь вылетающій изъ западни, собака прикованная къ скамьѣ на выставкѣ, и даже крыса борется за жизнь съ терріеромъ ради того, чтобы ускорить пульсъ игрока, сожигаемаго горячкой алчности.
   "Мы великіе игроки, а игрокъ всегда представляетъ странную смѣсь нелѣпости и низости. Швыряніе деньгами не великодушіе: мы моты, но мы не щедры; мы бросимъ двѣ тысячи фунтовъ для развлеченія, но мы не пожертвуемъ пяти фунтовъ, чтобы выручить пріятеля изъ бѣды. Большинство изъ насъ живетъ свыше средствъ и естественнымъ результатомъ этого является скаредность въ мелочахъ и относительно лицъ, зависящихъ отъ насъ.
   "Les divertissements sont infiniment moins raisonnables que ses ennuis", говоритъ Паскаль объ обществѣ своего времени, но тоже самое можно сказать и про наше, которое однако воображаетъ, что далеко ушло впередъ со временъ Пасваля. У современнаго общества нѣтъ возвышеннаго удовольствія, кромѣ музыки. Но музыка, когда ее слушаютъ въ толпѣ, утрачиваетъ половину своего вліянія.
   Но главною и величайшей болѣзнью нашей эпохи является абсолютная неспособность переносить уединеніе или безмолвіе.
   Политическіе ораторы становятся болтунами; искусство и литература торопливыми, бѣглыми замѣтками, урывками, занесенными на бумагу въ неохотно переносимые моменты ненавистнаго уединенія; жизнь проходитъ въ толпѣ, въ суетѣ, въ толкотнѣ галопомъ. День былъ потерянъ для Тита, если ему не удалось совершить добраго дѣла; для современнаго мужчины или женщины онъ потерянъ, если не проведенъ въ толпѣ. Ужасъ, какой внушаетъ одиночество въ наше время, доходитъ до болѣзни. Остаться одному безъ кого-либо, кто могъ его занять -- просто нестерпимо для современнаго ума.
   "La solitude n'effraie pas le penseur: il у а toujours quelqu' un ans la chambre", сказалъ одинъ остроумный писатель; но въ наши дни умный, какъ и дуракъ, одинаково бѣжитъ своего общества; и художникъ, такъ же какъ и дэнди стремится на бульваръ и въ толпу.
   Ничего не можетъ быть раззорительнѣе этой ненависти къ собственному обществу, этому отсутствію рессурсовъ и понятій, независимыхъ отъ другихъ лицъ. Что раззоряетъ девяносто девять хозяйствъ изъ ста -- это расходы на постоянное хожденіе въ гости и пріемы гостей. Каждый терпѣть не можетъ принимать гостей, но такъ какъ знаетъ, что долженъ принимать самъ, если хочетъ, чтобы его приглашали, а уединеніе онъ переносить не въ состояніи, то и раззоряется на пріемы. Трудно представить себѣ болѣе страшный признакъ décadence, какъ равнодушіе, съ какимъ les grands de la terre повсемѣстно продаютъ свои библіотеки и коллекціи. Вмѣсто того, чтобы сократить раззорительные расходы на вѣчныхъ гостей и воздержаться отъ развлеченій, на которыя они привыкли смотрѣть какъ на потребность, они предпочитаютъ продавать книги, картины и манускрипты, служившіе главнымъ украшеніемъ ихъ домовъ. Зачастую они продаютъ также и дѣдовскія помѣстья.
   Въ ту минуту, какъ я это пишу, -- говоритъ Уйда -- большія помѣстья, бывшія во владѣніи одной англійской фамиліи въ продолженіе шестисотъ лѣтъ, продаются съ молотка. Эта роковая необходимость вызвана частію земледѣльческимъ кризисомъ, но гораздо больше образомъ жизни, сложившимся въ наше время такъ, что никакое состояніе, опирающееся на землю, его не выдерживаетъ. Еслибы люди пребывали въ своихъ помѣстьяхъ и жили скромно, доходовъ имъ хватило бы. Не отцовское помѣстье раззоряетъ ихъ; раззоряетъ ихъ лондонскій домъ, вѣчные гости, роскошные туалеты женщинъ, скачки, карточная игра мужчинъ, катанье по Нилу, зимовки въ Каирѣ, посѣщенія Монте-Карло, и непрерывный безостановочный вихрь развлеченій, которыя часто не доставляютъ даже истиннаго удовольствія, а терпятся изъ ложнаго стыда и дѣйствительной неспособности жить не въ толпѣ. Французское выраженіе, которымъ обозначается, что человѣкъ ведетъ модную жизнь, "être dans le train" -- вполнѣ передаетъ, что такое современная модная и свѣтская жизнь.
   И не въ одной только Англіи люди тяготятся своими помѣстьями и забрасываютъ ихъ.
   По всей Италіи можно видѣть великолѣпныя виллы, брошенныя на произволъ судьбы или арендуемыя крестьянами. Ящерицы прячутся по щелямъ забытыхъ фресокъ, дикая виноградная лоза обвиваетъ мраморъ заброшенныхъ статуй; апельсины валяются не подобранными на мозаичныхъ полахъ громадныхъ и безлюдныхъ дворовъ. Почему это такъ? И въ прежніе вѣка мужчины и женщины любили веселиться и были не особенно щекотливы; но они любили и почитали также свои дома и помѣстья, и съ любовью украшали ихъ и заботились о нихъ. Только на исходѣ девятнадцатаго столѣтія эти великолѣпныя мѣста по всей Европѣ предоставлены въ жертву пыли и медленному, но вѣрному разрушенію, въ то время, какъ ихъ владѣльцы тратятъ время на игру или на спекуляціи, пьютъ пиво и водку въ клубахъ всего міра и покупаютъ акціи дутыхъ акціонерныхъ компаній.

* * *

   Въ pendant къ этимъ обвиненіямъ, м-съ Литльтонъ Джель возстаетъ въ "Nineteenth Century" на "даромъ потраченные дѣвическіе годы". Она указываетъ на то, что благодаря болѣе позднимъ бракамъ и новѣйшему воспитанію женщинъ, создался новый классъ, прежде несуществовавшій, а именно: дѣвицъ въ возрастѣ отъ восемнадцати до тридцати лѣтъ. Эги дѣвицы, веселыя, образованныя, способныя женщины, дожидающіяся момента, когда онѣ выйдутъ замужъ и вмѣсто того, чтобы доставить имъ какой нибудь интересъ въ жизни и полезное занятіе, ихъ вывозятъ въ свѣтъ, думая, что единственнымъ и самымъ настоящимъ для нихъ дѣломъ -- это душой и тѣломъ предаваться погонѣ за удовольствіями. Вотъ язва, разъѣдающая современную жизнь. И будетъ разъѣдать ее, пока будущихъ женъ и матерей не научатъ, что удовольствія и развлеченія должны служить отдыхомъ, послѣ труда, а не единственнымъ занятіемъ и цѣлью въ жизни. Однимъ изъ ближайшихъ результатовъ такого положенія дѣлъ является то, что замужнія женщины весьма неохотно занимаются домашнимъ хозяйствомъ и съ трудомъ привыкаютъ къ монотоннымъ обязанностямъ семейной жизни. Онѣ жаждутъ возбужденія, волненія, сильныхъ ощущеній. Такъ какъ мужья не могутъ имъ ихъ доставить, то онѣ прибѣгаютъ въ разнымъ ухищреніямъ, которыя если и не доводятъ ихъ въ концѣ концовъ до развода, то все же пагубно отражаются на ихъ семейномъ благополучіи. Но помимо эгоистическихъ соображеній личной невыгодности такого положенія дѣлъ для молодыхъ дѣвушекъ, есть другое соображеніе высшаго порядка. М-съ Джель напоминаетъ молодымъ дѣвушкамъ, что онѣ обязаны оправдать свое существованіе и служить общему благу. Но какъ, вотъ вопросъ? На это у м-съ Джель отвѣтъ готовъ. Въ провинціи, говоритъ она, и въ Лондонѣ, вокругъ каждой достаточной семьи толпятся вереницы молодыхъ дѣвушекъ, жизнь которыхъ представляетъ одинъ сплошной трудъ. У нихъ нѣтъ времени устроить для себя что либо въ смыслѣ культуры или развлеченія? Что дѣлаютъ для нихъ дѣвушки высшихъ классовъ? Если бы даже онѣ и захотѣли помочь, то общество такъ устроено; что это было бы трудно если не невозможно. "Надо же повеселиться молодымъ дѣвушкамъ?" но веселье въ виду того, чтобы длиться нѣсколько недѣль, обращается въ такой тяжкій трудъ, что требуется затѣмъ пробыть мѣсяцъ въ Гамбургѣ, чтобы возстановить ослабѣвшій организмъ. Послѣ всякихъ купаній наступаютъ охотничьи съѣзды. Вмѣсто того, чтобы быть средоточіемъ радости и свѣта для своихъ согражданъ, дѣвушка превращается въ жалкое, эгоистическое существо, проводящее самые цвѣтущіе годы жизни въ постоянныхъ разсѣяніяхъ.
   Крайняя неудовлетворительность такого образа жизни сушитъ душу и пріучаетъ съ пустотѣ многихъ дѣвушекъ, которыя не умѣютъ или не хотятъ стряхнуть съ себя иго свѣтскихъ условій. Онѣ не понимаютъ, что въ нихъ сила націи и что онѣ должны были бы на тысячу ладовъ направлять своихъ бѣднѣйшихъ сестеръ. Пусть отдаютъ обществу свои вечера, если ужь это неизбѣжно, заключаетъ м-съ Джель, но пусть дни ихъ будутъ отданы на пользу ближнихъ. Пусть онѣ займутся судьбой модистокъ; пусть вспомнятъ про обездоленныхъ дѣвушекъ среднихъ классовъ, -- дѣвушекъ, заработывающихъ дневное пропитаніе въ роли приходящихъ учительницъ, телеграфистокъ, школьныхъ учительницъ и т. д.

* * *

   Пока въ Англіи предавались этимъ сѣтованіямъ, изъ Франціи подоспѣла своеобразная жалоба молодой дѣвушки на недостатокъ жениховъ, напечатанная на страницахъ "Figaro".
   Послѣдній нашелъ нужнымъ обратиться за отвѣтомъ на затрогиваемый молодой дѣвицей вопросъ съ Александру Дюма сыну, какъ извѣстному спеціалисту по женскому вопросу. Остроумный писатель по пунктамъ разобралъ сѣтованія молодой особы и очень ѣдко разбилъ ее по всѣмъ пунктамъ. Письмо его разумно и поучительно въ высшей степени и чуть не впервые такъ обстоятельно и мѣтко разобраны неосновательныя требованія и эгоистическія притязанія женщинъ на легкую и пріятную долю, на безпечальное житіе за спиной мужа-батрака и законнаго поставщика всякой роскоши и удобствъ жизни. Надъ письмомъ Дюма и его доводами не мѣшало бы задуматься женщинамъ всего свѣта.
   Молодая дѣвушка жалуется на то, что родители, давъ ей прекрасное образованіе, не снабдили ее значительнымъ приданымъ, а потому, когда ее начали вывозить въ свѣтъ, она цѣлыхъ два года протанцовала на множествѣ баловъ съ цѣлымъ легіономъ молодыхъ людей отъ шестнадцати и до двадцатидвухлѣтняго возраста, которые всѣ восхищались ею, но ни разу не встрѣтила претендента на свою руку. "Гдѣ, спрашиваетъ она, обрѣтаются женихи, мужчины отъ 30--35-лѣтняго возраста?" Дюма-сынъ упрекая ее за неблагодарность къ родителямъ, ѣдко замѣчаетъ, что это обычное явленіе у дѣвицъ, которымъ не терпится выдти замужъ, но прибавляетъ, что въ ея годы, -- она объявляетъ, что ей всего 20 лѣтъ, -- она черезъ чуръ торопится. И затѣмъ внушаетъ ей, что "мужчины вовсе не такъ глупы какъ думаютъ женщины и что тѣ, изъ которыхъ должны выйти хорошіе мужья, не ищутъ себѣ женъ въ собраніяхъ, гдѣ молодыя дѣвицы порхаютъ въ объятіяхъ первыхъ встрѣчныхъ. Время отъ времени, говоритъ Дюма, бѣдной дѣвушкѣ исключительной красоты, при содѣйствіи матери, болѣе нежели умной, удается выдти замужъ за молодого милліонера, чувственно влюбленнаго въ сироту, или готоваго жениться вопреки родительской волѣ, -- но это рѣдкое исключеніе... Что касается восхитительныхъ молодыхъ людей, которые прелестно вальсируютъ, а въ промежуткахъ между танцами приносятъ мороженое своимъ дамамъ и восхищаются ихъ туалетами, то они знаютъ -- потому что имъ самимъ въ другомъ мѣстѣ приходилось платить за такіе туалеты -- чего они стоятъ мужьямъ и любовникамъ, а потому требуютъ отъ молодыхъ дѣвицъ, желающихъ продолжать носить такіе туалеты и послѣ замужества, чтобы онѣ принесли въ семью приданое, на которое ихъ можно было бы заказывать. Что касается тѣхъ, которые трудятся и принимаютъ жизнь съ серьезной стороны, у которыхъ намѣчена цѣль въ жизни, они не въ котильонѣ ищутъ подругу жизни..."
   Далѣе молодая дѣвушка, объявляя, что говоритъ не отъ своего только имени, что такихъ какъ она у нее пятьдесятъ-восемьдесятъ подругъ и всѣ онѣ въ томъ же положеніи чающихъ движенія воды, -- проситъ дать совѣтъ, какъ ей убить томительное время ожиданія пока придетъ избавитель, и какимъ образомъ увеличить свое приданое, присовокупляя при этомъ, что къ театру и искусству вообще у нее нѣтъ призванія, медицинѣ учиться бы рада, да слишкомъ много времени уйдетъ на это, и ей чего добраго станетъ тридцать и болѣе лѣтъ и она уже отцвѣтетъ; что торговлей заниматься считается неприличнымъ въ ея кругѣ, а педагогическая карьера переполнена. Что же ей спрашивается дѣлать?
   На это Дюма отвѣчаетъ: "Что меня поражаетъ въ этой "profession de foi" дѣвушки, которой еще нѣтъ двадцати лѣтъ, какъ симптомъ сословія, возрастъ пола -- это врожденное презрѣніе, брызжущее со всѣхъ сторонъ женскаго элемента съ мужскому. Ни одного слова о любви, о преданности, о солидарности, объ идеалѣ. Ни слова о жертвѣ, которую она готова принести по части материнскихъ благъ, если бы ей посчастливилось встрѣтить честнаго человѣка, скромную долю котораго она готова была бы раздѣлить по христіански и съ легкимъ сердцемъ, и стать около него уважаемой женой и полезной матерью"...
   Пророча сѣтующей на мужчинъ молодой дѣвушкѣ и ея пятидесяти или восьмидесяти подругамъ, которыхъ по мнѣнію Дюма, легіонъ, что онѣ всѣ останутся старыми дѣвами, онъ объявляетъ:
   "Истина, милостивая государыня, та, что вы и пропасть другихъ молодыхъ дѣвушекъ вашей среды воспитаны въ понятіяхъ отсталыхъ. "Я не могу дать большого приданаго моей дочери, но она хорошенькая, образованная, честная, неужто же со всѣмъ этимъ она не найдетъ себѣ мужа!" Ну вотъ представьте, что этого недостаточно, чтобы найти мужа такого, по крайней мѣрѣ, о какомъ вы мечтаете. Мужчины, которыхъ вы бы хотѣли, васъ не хотятъ, а тѣхъ, которые васъ хотятъ, вы не хотите, потому что роскошь, окружающая васъ, сдѣлала васъ честолюбивыми и алчными. Сколько бы васъ ни выставляли въ салонахъ, на морскихъ купаньяхъ, хоть на выставкѣ въ Чикаго, вездѣ будетъ тотъ же припѣвъ: гдѣ же приданое? Почему же мужчинамъ не требовать отъ васъ приданаго, если вы требуете отъ нихъ состоянія?.."
   Предостерегая дѣвицу, что она и ей подобныя на скользкой дорогѣ и легко могутъ отчаявшись найти законнаго богатаго покровителя, принять незаконнаго, Дюма кончаетъ слѣдующимъ увѣщаніемъ: "Милостивая государыня, я не ручаюсь за васъ. У васъ принципъ крайне опасный, потому что вы презираете трудъ, который помогаетъ въ большихъ несчастіяхъ, утѣшаетъ въ великихъ горестяхъ, обновляетъ силы для всякой борьбы. Вы все думаете, что трудъ удѣлъ ничтожныхъ людей. Вы ошибаетесь. Нашъ старый міръ, трескающійся по всѣмъ швамъ, получитъ вновь прочные устои лишь при помощи и въ пользу тѣхъ, кто трудится, такъ какъ мужчины все болѣе и болѣе удаляются отъ брака и низводятъ любовь на степень простого удовольствія, то мѣщаночкамъ-безприданницамъ, какъ вы, придется отказаться отъ надежды быть законными милліонерками или герцогинями и примириться съ проституціей, если онѣ хороши собой и лѣнивы или искать себѣ какого-нибудь труда, если онѣ умны и горды. Не разсчитывайте больше на мужчинъ, милостивыя государыни, разсчитывайте на самихъ себя. Не презирайте такъ искусства, науки, промышленность, торговлю: въ нихъ жизнь и душа общества. Позаимствуйте отъ нихъ немножко того, что они даютъ намъ, мужчинамъ: то есть личное достоинство, котораго въ концѣ концевъ не даютъ ни тряпки, ни декольте, ни вальсъ. Это будетъ наилучшій способъ найти мужа..... Не заботьтесь поэтому объ округленіи своего приданаго, чтобы найти этого требовательнаго супруга, трудитесь, милостивая государыня, трудитесь; занимайтесь живописью, какъ Роза Бонеръ, литературой, какъ m-me Зандъ, драматическимъ искусствомъ, какъ Сара Бернаръ, философіей, какъ Элоиза, переводами, какъ m-me Дасье, промышленностью, какъ m-me Эраръ, торговлей, какъ m-me Бусико. Это можетъ быть не легко, но не такъ скучно, какъ безпрерывно искать мужа и менѣе унизительно, чѣмъ его не находить".

* * *

   Но вернемся къ Англіи и къ ея злобамъ дня. Одной изъ наиболѣе крупныхъ является неомальтузіанство и какъ послѣдствіе его: убыль народонаселенія.
   Въ 1840 г. населеніе Англіи, включая княжество Валлисъ или Уэльсъ, по новѣйшему исчисленію, равнялось 16.000.000. Въ 1860 г. оно достигло 20.000.000. Въ 1890 году насчитывалось почти 30.000.000. Въ остальныхъ частяхъ Соединеннаго Королевства наблюдалась та-же прогрессія приблизительно, если не считать убыли, причиняемой Ирландіи эмиграціей. Въ настоящее время населеніе возросло до 38.000.000 и если бы оно увеличивалось въ той же пропорціи, то доросло бы до 80.000.000 въ 1960 г. Англосаксонская волна грозила перелиться изъ тѣсныхъ предѣловъ отечества, какъ вдругъ... началась убыль въ приростѣ населенія. Хотя она не такъ велика, какъ напримѣръ во Франціи, но на столько замѣтна, что останавливаетъ на себѣ вниманіе наблюдателей и вызываетъ тревожные вопли у алармистовъ.
   Съ 1837 по 1878 г. пропорція рожденій постоянно увеличивалась. Если взять среднюю цифру за десятилѣтній періодъ 1850--1859, то эта пропорція равняется 34 на 1.000, съ 1860 по 1869 она увеличивается до 35,1; съ 1870-- 1879 -- до 35,5. Но слѣдуетъ замѣтить въ послѣдней таблицѣ замедленіе въ приростѣ, послѣднее десятилѣтіе число рожденій стало уменьшаться и это продолжается непрерывно съ тѣхъ поръ. Въ 1879 г. оно даетъ уже только 34,7; въ 1880 падаетъ до 34,2; пять лѣтъ спустя въ 1884 до 33,3; шесть лѣтъ позже, въ 1889 г. до 30,5.
   Во всѣхъ остальныхъ частяхъ Соединеннаго Королевства повторяется тоже явленіе. Въ Шотландіи въ 1878 г. пропорція рожденій была 34,3 на 1.000 человѣкъ она упала въ 1888 г. до 30,5. Въ Ирландіи она упала съ 32, 1 въ 1878 году до 22,9 въ 1888. Для всего королевства она равнялась 33,3 въ 1879 г., десять лѣтъ позже она упала до 29,6.
   Какія-же причины вызвали это явленіе? По курьезному совпаденію обстоятельствъ уменьшеніе числа рожденій какъ разъ началось годъ спустя послѣ открытія въ 1877 г. знаменитой мальтузіанской компаніи м-съ Анни Безантъ и Чарльсомъ Бредло. Эта компанія не создала существующаго положенія дѣлъ, но она надѣлала большого шума именно потому, что шумно возвела въ догматъ то, что начинало практиковаться тайкомъ.
   Личность Чарльса Бредло слишкомъ извѣстна, чтобы о немъ говорить. Но Анни Безантъ далеко не пользуется такою же извѣстностью. Когда, по случаю своей мальтузіанской компаніи, она была привлечена къ судебной отвѣтственности, ей не было еще тридцати лѣтъ, значитъ теперь ей сорокъ-три года. Недавно она обратилась въ теософизмъ и даже по смерти г-жи Бловацкой стала "магатмой" то-есть главою новой религіи.
   М-съ Безантъ задумала помѣшать бѣднякамъ производить бѣдняковъ. Надо замѣтить, что послѣ Мальтуса многіе изъ философовъ и публицистовъ поддерживали его принципы. Но м-съ Безантъ и м-ръ Бредло захотѣли обратиться къ болѣе значительной публикѣ чѣмъ та, которая читаетъ философскіе трактаты; они захотѣли вульгаризировать теорію, остававшуюся до тѣхъ поръ въ Англіи чисто умозрительной.
   Въ 1877 г. они публиковали маленькую брошюрку, озаглавленную: Плоды философіи -- совѣты молодымъ супругамъ. Сочиненіе написано не ими, но анонимнымъ авторомъ, настоящее имя котораго съ тѣхъ поръ обнаружилось: д-ромъ Ноультономъ. M-me Безантъ считала сочиненіе слабымъ, но когда правосудіе подвергло его преслѣдованіямъ по обвиненію въ непристойности, она громко заявила, что принимаетъ, такъ же какъ и ея ассоссье, полную отвѣтственность за изданіе. Они объявили, что раздѣляютъ изложенные въ немъ взгляды и готовы сѣсть на скамью подсудимыхъ. Процессъ былъ очень громкій. По обычаю обвиняемые нападали сами, вмѣсто того, чтобы защищаться и журналы распространили въ публикѣ воззрѣнія, на которыя нападали. M-me Безантъ защищалась сама. Ссылаясь на примѣръ Франціи, гдѣ семьи, какъ она утверждала, добровольно ограничиваютъ число дѣтей и гдѣ однако сыновняя любовь и фамильный духъ отличительныя черты націи, она провозгласила, что мальтузіанство нравственно. "Если вы насъ осудите, -- заключила она, -- мы подадимъ на васъ аппеляцію цивилизованному міру и онъ признаетъ насъ невиновными. Мы обратимся въ исторіи, которая будетъ насъ судить тогда, когда насъ не станетъ, а вашъ приговоръ не будетъ имѣть ни малѣйшаго значенія. Взвѣсивъ обстоятельство по существу дѣла, на разстояніи вѣковъ, исторія скажетъ, что мужчина и женщина, предстоящіе теперь передъ вами, зная нищету своего времени, страданія своихъ братьевъ, соединили свои усилія и жизни, чтобы принести спасеніе очагу бѣдняка и оказали услугу своей эпохѣ и своему поколѣнію. Исторія скажетъ: "они хорошо поступили". А что вы сказали, не будетъ имѣть ровно никакого значенія".
   Раздались рукоплесканія. Но тѣмъ не менѣе Брэдло и m-me Безантъ были присуждены къ шестимѣсячному тюремному заключенію и 200 фунтовъ стерлинговъ пени каждый. Надо прибавить, что m-me Безантъ была взята на поруки и не сидѣла въ тюрьмѣ.
   По окончаніи процесса m-me Безантъ, какъ и заявляла, продолжала свое дѣло. Благодаря шуму, надѣланному процессомъ, 100.000 экземпляровъ Плодовъ философіи разошлось. Она остановила продажу этой брошюры, тѣмъ не менѣе и замѣнила ее болѣе обдуманнымъ сочиненіемъ Законъ народонаселенія, которое расходится еще лучше и переведено на многіе европейскіе языки.
   "Населеніе Англіи возростаетъ, -- говоритъ она, -- на 200.000 душъ въ годъ. Оно достигнетъ 88.000.000 въ 1960 году.
   Но развѣ это благо? вы радуетесь вашей плодовитости, но несчастные, подумайте-ка хорошенько. Черезъ десять лѣтъ тамъ, гдѣ 100.000 человѣкъ ищутъ занятій ихъ будетъ 120.000; тамъ гдѣ 100.000 человѣкъ берутъ пищу, топливо, одежду, придутъ 120.000. Цѣна на мясо уже поднялась и еще поднимется; зерно тоже стоитъ дороже. И не только продукты дорожаютъ, но и ухудшаются въ качествѣ. Пройдитесь по бѣднымъ кварталамъ Лондона, зайдите въ лавку и поглядите: сахаръ сомнительный, масло подозрительное, молоко синее, овощи гнилыя, не говоря о рыбѣ, отвратительной по виду и по запаху. Удивляйтесь послѣ этого блѣдному и чахлому виду бѣдняковъ".
   Въ виду всего этого m-me Безантъ утверждаетъ, что супружеское невоздержаніе такой же порокъ, какъ и всякій другой. И надо сказать, что она находитъ поддержку въ другихъ мыслителяхъ и изслѣдователяхъ народнаго быта. Супружеская невоздержность часто ведетъ къ преступленію. Докторъ Ланкастеръ говоритъ, что въ одномъ Лондонѣ существуетъ 16.000 женщинъ, которыя истребили плодъ чрева своего; что часто онъ имѣлъ, если не легальное, то нравственное доказательство, что женщины отдѣлываются отъ ребенка, которымъ беременны. И такъ нищета, болѣзнь, убійство -- вотъ результаты этой прибыли населенія.
   Проповѣдь возъимѣла свое дѣйствіе въ особенности среди молодой буржуазіи, значеніе которой съ каждымъ днемъ возростаетъ въ Англіи, -- класса лавочниковъ, какъ ихъ презрительно называютъ. Ихъ доходы невелики, а они любятъ комфортъ и умѣютъ разсчитывать не такъ, какъ пролетарій. Многіе изъ англичанъ высшихъ классовъ поздравляютъ себя съ тѣмъ, что средніе поддаются внушеніямъ m-me Безантъ. Они надѣятся, что уменьшеніе числа рожденій устранитъ соціальный кризисъ.

* * *

   Всѣ мы привыкли болѣе или менѣе считать Лондонъ образцомъ благоустроеннаго города, но оказывается... il faut en rabattre. По крайней мѣрѣ вотъ впечатлѣнія посторонняго наблюдателя, именующаго себя на страницахъ "Fortnightly Review" "сыномъ Адама".
   "Въ первый день пріѣзда въ Лондонъ я былъ пораженъ громадностью Лондона и непрерывной торговлей, совершающейся въ большомъ порядкѣ. Но затѣмъ меня поразило, что нѣкоторыя изъ главныхъ улицъ узки, извилисты и это влечетъ за собой большую потерю времени. Хотѣлъ бы я знать, во что обходится ежегодно безпрестанная блокада торговаго движенія, скажемъ хоть въ Ньюгэръ-Стритѣ или Чипсайдѣ и не хватило ли бы этой суммы, если бы ее капитализировать, на расширеніе улицъ. Слѣдуетъ также принять во вниманіе, что это зло ростетъ въ нѣкоторомъ родѣ въ геометрической прогрессіи вмѣстѣ съ ростомъ Лондона. Индивидуально каждый англичанинъ необыкновенно практиченъ и догадливъ, но когда англичане дѣйствуютъ сообща, они оставляютъ желать лучшаго. Улицы столицы міра недостаточно освѣщены газомъ, очевидно, низшаго качества и восхитительные электрическіе фонари какъ въ Парижѣ, Вѣнѣ или даже Миланѣ, здѣсь сочти неизвѣстны. Слабое развитіе электрическаго освѣщенія въ Лондонѣ происходитъ, какъ мнѣ говорили, отъ безразсудныхъ ограниченій одного министра-радикала, который въ своей ненависти къ монополіямъ задушилъ предпріятіе въ зародышѣ и лишилъ лондонцевъ неоцѣненнаго блага. Но, какъ мнѣ говорили, это нисколько не ослабило популярности м-ра Чемберлэна.
   Нѣмцы и французы, да и всѣ вообще иностранцы, часто удивляются, почему англичане заворачиваютъ концы пантолонъ даже въ хорошую погоду: они дѣлаютъ это по привычкѣ, создавшейся въ силу необходимости. Никогда не видѣлъ я улицъ въ Вѣнѣ или въ Парижѣ въ такомъ грязномъ, почти непроходимомъ состояніи, какъ прошлой зимой. Въ Парижѣ, когда снѣгъ выпадетъ, его тотчасъ же подметаютъ. Въ Лондонѣ ему предоставляютъ замерзать на улицахъ, и затѣмъ, когда то соберутся и сгребутъ его въ грязныя кучи, придающія улицамъ неудобный и безобразный видъ. Здѣсь англійская практичность очевидно пасуетъ. Мнѣ говорятъ, что неопрятность лондонскихъ улицъ происходитъ отъ того, что въ Лондонѣ нѣтъ компетентнаго муниципальнаго управленія, какъ во всякой другой европейской столицѣ. Въ Лондонѣ существуетъ приходская система и надъ различными приходскими властями нѣтъ настоящей инспекціи...
   Большая отсталость въ почтовомъ вѣдомствѣ констатирована "сыномъ Адама". "Сорокъ лѣтъ тому назадъ, -- говоритъ онъ, -- лондонская почта была лучшей во всемъ мірѣ; въ настоящее время континентальныя государства далеко обогнали ее во всѣхъ отношеніяхъ..."
   Но и за предѣлами Лондона, забираясь въ глубь Великобританіи "сынъ Адама" находитъ много погрѣшностей и недосмотровъ. "Почему, спрашиваетъ онъ, не облѣсятъ Шотландію? Сотни и сотни квадратныхъ миль шотландскихъ горъ и долинъ вполнѣ пригодны для произростанія деревьевъ, а лѣса, научно культивированныя, какъ во Франціи и въ Германіи, представляютъ источникъ далеко не малыхъ доходовъ. Или же справедливо, какъ мнѣ говорили, что въ этомъ случаѣ эгоизму немногихъ богачей позволяютъ превращать почву, которая могла бы служить источникомъ національнаго богатства въ... пустыри, удобные для кабаковъ".
   Состояніе лѣсоводства въ Англіи можетъ служить примѣромъ національной оплошности. Сто лѣтъ тому назадъ англичане были несомнѣнно первыми лѣсничими въ мірѣ. Они первые стали учить, какъ культивировать деревья и какъ украшать природу, не лишая ея естественной прелести. По всей Германіи парки называются англійскими садами. Ноисъ тѣхъ поръ, какъ Франція и Германія основали школы лѣсоводства, англійскому первенству наступилъ конецъ. Въ Великобританіи нѣтъ школы лѣсоводства и когда въ Остъ-Индіи требуются лѣсничіе, англичане должны ѣхать года на два учиться во Францію и въ Германію...
   Полвѣка тому назадъ дороги по всей Великобританіи были лучшія въ мірѣ. Въ сущности, англичане, научили всѣ другіе цивилизованные народы важности хорошихъ путей. Въ настоящее время дороги въ Англіи несомнѣнно гораздо хуже чѣмъ въ Германіи и во Франціи. Здѣсь какъ и въ другихъ сферахъ жизни каждый англичанинъ въ отдѣльности заткнетъ за поясъ нѣмца или француза своимъ практическимъ смысломъ, но какъ скоро вопросъ становится правительственнымъ, англичане пасуютъ...
   Образованіе бѣдныхъ классовъ въ Англіи оставляетъ желать много лучшаго. Техническое обученіе для бѣдняка девятнадцатаго вѣка является тѣмъ же, чѣмъ была система подмастерьевъ въ пятнадцатомъ, а техническое обученіе въ Англіи находится въ зачаткѣ. Воспитаніе среднихъ классовъ въ Англіи невѣроятно плохо, а воспитаніе высшихъ классовъ можетъ охарактеризоваться одной фразой: три четверти школъ для высшаго образованія въ Англіи существовали въ эпоху королевы Елизаветы.
   -- Въ наше время, -- сказалъ Гёте, -- побѣда останется за спеціалистами, а между тѣмъ не мало есть спеціальныхъ промысловъ и искусствъ, для которыхъ нѣтъ школы, достойной этого названія въ Великобританіи.
   Характеристическимъ желаніемъ нашего вѣка является стремленіе охватить жизнь со многихъ пунктовъ, предоставить полную возможность дифференцировать способностямъ, такъ какъ только этимъ путемъ отдѣльный человѣкъ можетъ достичь наивысшаго развитія. Можно по справедливости сказать, что въ этомъ существенномъ пунктѣ жизнь въ Англіи бѣднѣе въ наше время, чѣмъ жизнь въ Германіи или во Франціи.
   Въ заключеніе нельзя не упомянуть о бѣдственномъ фактѣ распространенія пьянства въ Англіи между женщинами въ ужасающей прогрессіи. Между тѣмъ, какъ въ 1878 г., число хенщинъ, арестованныхъ за пьянство, не превышало 5.673; въ 1884 г. за тотъ же проступокъ арестованныхъ оказалось 9.451. Но въ прошломъ году въ одномъ только Лондонѣ это число превысило 8.000, увеличившись на 500 сравнительно съ предыдущимъ годомъ. Въ Гласго 15.500 женщинъ были посажены въ тюрьму за пьянство. Изъ этихъ послѣднихъ 45 -- рецидивистки, и цифра ихъ арестовъ колеблется между шестью и тридцатью четырьмя.
   Въ Ирландіи столпомъ женскаго пьянства является одна сорокалѣтняя женщина, которая выдержала 700 арестовъ.
   Въ Дублинѣ арестуютъ ежегодно среднимъ числомъ 10.000 женщинъ за пьянство.
   Распивочныя или такъ называемые "bars", гдѣ прежде рѣдко можно было видѣть женщину, теперь насчитываютъ многочисленную женскую публику.

* * *

   Во Франціи разыгрался недавно интересный процессъ, выходящій изъ ряда обыденныхъ, банальныхъ, криминальныхъ драмъ, какъ по соціальному положенію лицъ, замѣшанныхъ въ дѣлѣ, такъ и по психологической подкладкѣ его.
   Мы постараемся дать читателямъ возможно обстоятельный психологическій анализъ этого дѣла.
   Преступленіе -- область загадочная. Міръ страстей, полный противорѣчій, еще доселѣ не изученъ вполнѣ ни поэтами, ни мыслителями. И для криминалиста онъ является вѣчно новымъ, несмотря на то, что мотивы преступленій стары какъ міръ.
   Нѣкая Берта Круанъ обвиняется въ покушеніи на убійство своего мужа -- Октава Круанъ.
   Уже около 25 -- 30 лѣтъ, въ замкѣ около Ворада (Loire-Inférieure) проживаетъ значительный предприниматель, Бріонъ, хорошо извѣстный въ околоткѣ, какъ человѣкъ состоятельный, ведущій крупныя дѣла.
   Бріонъ составилъ себѣ состояніе своими усиліями. Не получивъ никакого наслѣдства, онъ взялъ за женой пятьдесятъ тысячъ франковъ и такъ "оплодотворилъ" этотъ скромный капиталъ, что въ 1867 г. его состояніе считалось въ двадцать шесть милліоновъ.
   Онъ выстроилъ себѣ замокъ, въ стилѣ Людовика XIV, короля-солнца, съ садами, оранжереями и т. п. -- въ точности воспроизводившими Версаль.
   Къ этому замку принадлежали пятьдесятъ шесть фермъ и нѣсколько хуторовъ.
   Кромѣ того у этого богача имѣлся роскошный домъ въ Алжирѣ, на улицѣ Альзасъ.
   Но у милліонера была одна слабость.
   Счастливый предприниматель, обязанный своимъ успѣхомъ только себѣ самому, онъ не могъ забыть того времени, когда ему приходилось гнуть шею передъ инженерами въ качествѣ младшаго служащаго. Онъ сохранилъ неумолимую ненависть къ школярамъ, политехникамъ, -- вообще къ людямъ науки, чьи знанія и заслуги опредѣляются дипломами. Властный и деспотическій по природѣ, онъ гнулъ въ дугу всѣхъ окружающихъ и въ томъ числѣ жену, которая обязана ему нервной болѣзнью, выражающейся въ припадкахъ безотчетнаго ужаса.
   Для пополненія портрета прибавимъ, что г. Бріонъ, питая озлобленіе противъ школьной науки, усердно разработывалъ "науку страсти нѣжной" и число его похожденій по меньшей мѣрѣ равняется итогу въ "тысячу и три" Лепорелло.
   Въ концѣ концовъ однако г. Бріонъ встрѣтилъ столь же непреклонную волю, какъ его собственная, и именно въ лицѣ своей дочери, m-lle Берты.
   Молодая дѣвушка унаслѣдовала отъ отца его несокрушимую энергію и, какъ оказалось впослѣдствіи, его печальную наклонность къ увлеченіямъ.
   За то въ нѣкоторыхъ другихъ отношеніяхъ она обладала діаметрально противуположными вкусами.
   Такъ напримѣръ она не только не питала ненависти къ формѣ, но даже мечтала выйти замужъ за офицера. Мало того, она остановила свой выборъ на другѣ дѣтства, артиллерійскомъ поручикѣ, окончившемъ Политехническое училище.
   Г. Бріонъ съумѣлъ однако выбить изъ нея эти суетныя стремленія и подчинить ее своему авторитету; но изъ столкновенія этихъ двухъ воль возникли самыя непредвидѣнныя собитія.
   При г. Бріонѣ состоялъ въ это время въ качествѣ инженера и довѣреннаго лица нѣкто г. Октавъ Круанъ, за которымъ его патронъ признавалъ двойную заслугу: во первыхъ, несмотря на кратковременное пребываніе въ Ecole centrale, онъ рѣшительно ничего не вынесъ изъ своего спеціальнаго обученія, во вторыхъ, не уставалъ выражать безграничное nomme къ милліонамъ промышленника.
   Этого-то господина Бріонъ и избралъ себѣ въ зятья.
   Говорятъ, что m-lle Берта, оскорбленная въ своемъ женскомъ достоинствѣ и въ своихъ дѣвическихъ мечтахъ, дала понять претенденту, что ему не совсѣмъ-то безопасно дѣлаться соучастникомъ преслѣдованій, которымъ она подвергалась.
   Г. Круанъ и ухомъ не повелъ. Онъ принялъ ея слова за выходку капризнаго и избалованнаго ребенка, надѣленнаго приданымъ, изъ-за котораго стоило похлопотать.
   Бракъ состоялся.
   Двое дѣтей родилось отъ него. Старшему нынѣ шестнадцать, младшему девять лѣтъ.
   Однако, молодая m-me Круанъ не замедлила приступить въ исполненію своей угрозы и заставила мужа поплатиться за счастье быть ея супругомъ.
   Добиваясь исполненія своихъ желаній съ той непреклонной волей, которой одарила ее судьба, она скоро пріобрѣла себѣ репутацію, о которой говорятъ съ усмѣшкой, но въ которой свѣтъ, загипнотизированный обаяніемъ огромнаго состоянія, относится крайне снисходительно. Послѣдняя исторія ея, года два тому назадъ, заняла исключительное мѣсто въ скандальной хроникѣ Нанта, гдѣ проживали Круаны.
   M-me Круанъ познакомилась съ нѣкимъ Кернеромъ, который служилъ въ манежѣ берейторомъ.
   Г. Кернеръ -- красивый брюнетъ съ молодецкой осанной и великолѣпными черными глазами.
   Эти достоинства плѣнили г-жу Круанъ и она влюбилась въ красавца-берейтора до безумія.
   Въ началѣ этой связи, въ іюнѣ 1890 г., умеръ г. Бріонъ, на семьдесятъ девятомъ году отъ рожденія и передъ смертью позаботился лишить свою дочь той части наслѣдства, какую только могъ отнять у нея по закону.
   Все же однако ей достался изрядный кушъ.
   Это событіе укрѣпило связь между Кернеромъ и m-me Круанъ.
   Необходимость скрывать ее отъ мужа скоро наскучила имъ и они рѣшились избавиться отъ этого совершенно излишняго лица.
   Въ сентябрѣ 1890 г. они исчезли изъ Нанта, захвативъ съ собой дѣтей Круана, и явились въ Парижъ.
   Г. Круану удалось узнать адресъ бѣглецовъ. Какъ человѣкъ спокойный, разсудительный и благоразумный, онъ не сталъ упрекать жену, а обратился въ ней съ увѣщаніемъ, съ "душеспасительнымъ словомъ".
   -- Противъ душеспасительнаго слова не устоишь, -- сказалъ Плюшкинъ.-- И точно, г-жа Круанъ не устояла. Она согласилась вернуться къ супругу.
   Вѣрнѣе, принять къ себѣ супруга, такъ какъ семья Круановъ возстановилась на этотъ разъ въ Парижѣ, гдѣ дѣти были отданы въ лицей.
   Недолго длилось это затишье.
   Однажды, въ январѣ 1891 г., Круанъ, вернувшись домой вечеромъ, нашелъ квартиру пустой.
   Терзаясь безпокойствомъ и злыми предчувствіями, онъ отправился въ лицей, гдѣ ему сказали, что дѣти его отпущены послѣ обѣда по просьбѣ матери, которая ушла съ ними и еще не вернулась.
   М-me Круанъ снова сошлась съ Бернеромъ. Но будучи несостоятельной супругой, m-me Круанъ нѣжная и рѣшительная мать. Она не хотѣла разставаться съ дѣтьми и увезла ихъ съ собою и съ своимъ любовникомъ, который, впрочемъ, какъ говорятъ, относится къ нимъ съ чисто отеческой нѣжностью.
   Они путешествовали подъ именемъ г. и г-жи Кернеръ съ прислугой, экипажами -- цѣлымъ хозяйствомъ, словомъ, всюду швыряя деньгами; посѣтили Ниццу, Ментонъ, Монте-Карло, всѣ большіе города Италіи; и наконецъ, утомленные разъѣздами, основались на виллѣ близь Женевы, въ двухъ шагахъ отъ границы.
   Тутъ и накрыла ихъ французская полиція.

* * *

   Г. Круанъ отправился въ Женеву и обратился къ французскому консулу, который обѣщалъ принять мѣры для возвращенія ему дѣтей.
   Затѣмъ, сговорившись съ швейцарскими властими, онъ устроилъ цѣлую облаву.
   Съ наступленіемъ ночи вилла была оцѣплена полицейскими, г. Круанъ проникъ въ нее и овладѣлъ дѣтьми.
   По возвращеніи въ Парижъ молодые Круаны были отданы на попеченіе доминиканцевъ Арвейля, которые взялись блюсти ихъ въ цѣлости и сохранности отъ возможнихъ покушеній со стороны матери и г. Кернера.
   Но m-me Круанъ не собиралась разыгрывать драму или комедію. Она обратилась къ суду и затѣяла процессъ о разводѣ.
   Пока тянулся процессъ, ей было разрѣшено видѣться съ дѣтьми разъ въ двѣ недѣли.
   Тутъ начинается драма. Прошлымъ лѣтомъ г. Круанъ отправился съ сыновьями въ Бель-Иль, а его супруга поселилась въ Квиберонѣ. Каждыя двѣ недѣли мальчики отправлялись къ ней на пароходѣ утромъ и возвращались вечеромъ.
   Однажды отецъ ждалъ-ждалъ ихъ и не дождался. Они не вернулись въ назначенное время. Понятно, что у него явилась мысль о похищеніи и бѣгствѣ, и онъ провелъ ночь въ смертельномъ безпокойствѣ. Но на слѣдующее утро дѣти явились. Они опоздали на пароходъ.
   Послѣ этого маленькаго приключенія г. Круанъ рѣшился сопровождать своихъ дѣтей въ ихъ поѣздкахъ къ матери. Онъ рѣшилъ, что будетъ прогуливаться по морскому прибрежью, пока не придетъ время отъѣзда. Такъ онъ и сдѣлалъ, отправился съ дѣтьми въ Квиберонъ, погулялъ по бережку и вернулся благополучно.
   Спустя нѣкоторое время нѣсколько мѣстныхъ носильщиковъ возбудили вниманіе полиціи своимъ странныхъ поведеніемъ. Они сорили деньгами, пьянствовали и вообще вели себя настолько странно, что за ними стали слѣдить, потомъ задержали, подвергли допросу и вынудили отъ нихъ слѣдующее показаніе.
   Г-жа Берта Круанъ при посредствѣ нѣкоей ясновидящей уплатила имъ тысячу франковъ съ тѣмъ, чтобы они изловили ея супруга во время прогулки по морскому берегу, размозжили ему голову и бросили трупъ въ море.
   По здравомъ обсужденіи дѣла они рѣшились уклониться отъ исполненія этого порученія. Они надѣялись, что г-жа Круанъ не рѣшится привлечь ихъ въ отвѣтственности за "обманъ довѣрія". И такъ г. Круанъ остался цѣлъ и невредимъ и прогулка по морскому берегу не принесла ему ущерба. Но судъ все таки притянулъ къ отвѣту г-жу Круанъ, ея служанку и ясновидящую.
   Г-жа Круанъ бѣжала въ Швейцарію, но вскорѣ соскучилась, вернулась во Францію и добровольно отдалась въ руки правосудіи. Теперь она сидитъ въ тюрьмѣ.
   Какъ видимъ, все дѣло вертится на показаніи носильщиковъ. Изъ вышеизложеннаго видно, что это ребята теплые и врядъ ли много заботятся объ истинѣ и поэтому трудно рѣшить, кто тутъ подкупалъ и для чего. Кто отъ кого желалъ отдѣлаться? Жена отъ мужа путемъ убійства? Мужъ отъ жены помощью ложнаго обвиненія?
   Во всякомъ случаѣ предстоитъ занятный процессъ.

* * *

   Съ легкой руки французовъ повсюду въ Европѣ начинается "генеральная прочистка". Вездѣ воровъ уличаютъ и въ кутузку сажаютъ: въ Италіи, въ Румыніи, въ Германіи минули было, да и затихли, -- испугались должно быть. Дѣло хотя и тяжелое, но право трудно понять, за что собственно нападаютъ на Францію нѣкоторые. Что въ ней воры есть? Такъ гдѣ же ихъ нѣтъ? Что ихъ въ кутузку запираютъ? Такъ что же съ ними дѣлать?
   Въ общемъ этотъ скандальный процессъ представляетъ съ извѣстной стороны явленіе, имѣющее утѣшительное значеніе. Онъ свидѣтельствуетъ о ростѣ общественной совѣсти, и надо надѣяться укрѣпитъ существующій строй въ дружественной намъ странѣ. И здѣсь, какъ во всемъ остальномъ, Франція стоитъ во главѣ европейскихъ націй.
   Но есть въ этомъ процессѣ одна подробность, которая невольно заставляетъ грустно пожимать плечами. Фердинандъ Лессепсъ приговоренъ къ пятилѣтнему тюремному заключенію. Возникаетъ вопросъ объ исключеніи его изъ Академіи. Кажется Академія не желаетъ этого. Но если даже она вычеркнетъ его изъ списка "безсмертныхъ", то не вычеркнетъ его исторія. Безсмертіе не зависитъ отъ судебныхъ приговоровъ.
   Виноватъ-ли Лессепсъ? Да, какъ виноватъ -- съ точки зрѣнія строгой морали -- всякій полководецъ, прибѣгающій къ военнымъ хитростямъ... Онъ велъ кампанію -- этимъ все сказано. Реклама, подкупъ "нужныхъ людей", муссированіе предпріятія, -- все это, говорятъ, необходимо для великихъ промышленныхъ предпріятій, какъ шпіонство или засады на войнѣ. Такъ по крайней мѣрѣ думали до сихъ поръ. Можетъ быть со временемъ будетъ иное, можетъ быть обновится и этотъ міръ: финансовый, биржевой, промышленный, -- но если это и будетъ, то не скоро, судя по всему что мы замѣчаемъ вокругъ себя. Во всякомъ случаѣ Лессепсъ человѣкъ старыхъ понятій, онъ велъ дѣло, полагаясь на свой геній, велъ его такъ, какъ ведутся подобныя кампаніи, и... потерпѣлъ пораженіе. Вотъ его и казнятъ. Наполеонъ послѣ Ватерлоо не былъ хуже Наполеона послѣ Аустерлица; но послѣ Аустерлица къ Наполеону ѣздили на поклонъ владѣтельныя особы, а послѣ Ватерлоо Наполеона засадили на островъ Св. Елены. Лессепсъ послѣ прорытія Суэзскаго канала былъ не лучше теперешняго Лессепса, но послѣ Суэзскаго канала Лессепсъ оказался "великимъ французомъ" и благодѣтелемъ человѣчества, а послѣ Панамы Лессепсъ произведенъ въ мошенники...Такъ-таки прямо и отчеканили въ судебномъ приговорѣ: "за мошенничество"... Горе побѣжденнымъ!
   Лессепсъ -- человѣкъ идеи; его увлекало грандіозное предпріятіе, великое дѣло, которое, въ случаѣ удачи, принесло бы неисчислимыя выгоды человѣчеству. Онъ ничего не нажидъ отъ Панамы, кромѣ убытковъ. А вотъ настоящіе "живоглоты", какъ банкиръ Оберндорферъ, "ампошировавшій" три милліона, остаются цѣлы и невредимы. Онъ правъ и святъ, онъ хитилъ "на законномъ основаніи", и судъ отпускаетъ его съ миромъ... Кажется, что порою трудно примирить юридическую правду съ правдой нравственной.
   Характерно восклицаніе Лессепса-сына на судѣ: что же мнѣ было дѣлать съ этими пьян5ами!.. Бѣдняга! Сначала Рейнаки, Артоны, Герцы, Оберндорферы -- стая коршуновъ, одинъ другого ненасытнѣе, -- потомъ судъ.
   Шарль Лессепсъ тоже ничего не нажилъ отъ Панамы. Это не хищникъ, не биржевой бандитъ. Сынъ "великаго француза", онъ мечталъ продолжать славныя традиціи, и попался какъ куръ во щи, вѣрнѣе какъ карась въ стаю щукъ.
   Утѣшительно, по крайней мѣрѣ, что не всѣ щуки избѣжали судебныхъ сѣтей. Рейнака только смерть спасла отъ отвѣтственности, Корнелія Герца спасаетъ пока болѣзнь, Артонъ вынужденъ "скрываться".
   Вскрытіе трупа Рейнака повидимому не дало опредѣленныхъ результатовъ. Это вызвало со стороны нѣкоторыхъ нареканія на докторовъ: вотъ молъ наука, возилась-возилась и не съумѣла добиться толку. Нареканія неосновательныя, такъ какъ наука можетъ опредѣлить присутствіе яда въ организмѣ, но сказать, что смерть послѣдовала отъ этого яда -- далеко не всегда возможно. Только значительное количество минеральнаго яда, обнаруженное во внутренностяхъ трупа, можетъ служить доказательствомъ смерти отъ отравленія, если же найдены лишь слѣды мышьяка, сулемы и т. п., то никакого вывода на этомъ фактѣ основать невозможно. Мышьякъ, напримѣръ, такое распространенное тѣло, что слѣды его отыщутся въ каждомъ трупѣ. Напомнимъ по этому случаю восклицаніе Орфилла на процессѣ Лафаржъ, обращенное къ предсѣдателю суда:-- "Мышьякъ, г-нъ предсѣдатель! Но я найду его въ вашемъ креслѣ, въ вашемъ тѣлѣ, если вы позволите мнѣ подвергнутъ васъ анализу".
   Незначительныя дозы ядовъ мы сплошь и рядомъ принимаемъ вмѣстѣ съ пищей, съ виномъ и т. п., въ особенности при нынѣшнемъ развитіи фальсификаціи. Въ виду этого доктору, открывшему слѣды минеральнаго яда въ трупѣ, поневолѣ приходится быть осторожнымъ.
   Что касается до органическихъ ядовъ, то они большею частью отличаются непрочностью и быстро разлагаются въ организмѣ. Притомъ же послѣдній самъ выработываетъ яды -- птомаины, лейкомаины, -- которые при жизни окисляются и разрушаются, а по смерти могутъ скопиться въ трупѣ и повести къ ложнымъ заключеніямъ о смерти вслѣдствіе отравленія, тѣмъ болѣе, что эти ядовитыя соединенія до сихъ поръ мало изслѣдованы.
   Словомъ дѣло это вовсе не такъ просто, какъ можно бы было думать.

* * *

   Нѣсколько времени тому назадъ интересный процессъ имѣлъ мѣсто въ Нью-Іоркѣ.
   Обвиняемый упорно отрицалъ преступленіе (убійство старухи); его загипнотизировали и заставили говорить посредствомъ внушенія. Онъ не только сознался въ преступленіи, но и разсказалъ сцену убійства, сообщивъ самыя точныя детали.
   Нѣкоторыя газеты, подхвативъ этотъ случай, замѣчаютъ, что если эта система войдетъ въ общее употребленіе, то составитъ большой прогрессъ въ судебной практикѣ: благодаря гипнотическому сну обвиняемый самъ будетъ доставлять свѣдѣнія о своемъ преступленіи; его хитрость, осторожность, самообладаніе ни къ чему не поведутъ, его упорство будетъ сломлено.
   Правда, что многіе "сантиментальные" люди возмущаются этой новой процедурой, называя ее безчестной и предательской.
   Къ несчастію приходится признать, что во всѣ времена и у всѣхъ народовъ сознаніе вынуждалось у обвиняемаго средствами, которыя можно резюмировать такъ: пытка физическая, пытка нравственная.
   Заподозрѣннаго въ преступленіи и теперь пытаютъ. Если вы имѣли несчастіе навлечь на себя подозрѣніе, васъ запираютъ , для пресѣченія способовъ уклониться отъ суда и слѣдствія въ тюрьму, гдѣ обращаются съ вами не какъ съ человѣкомъ, а какъ съ No такимъ-то...
   "Гдѣ судъ, тамъ и неправда", -- говоритъ Платонъ Каратаевъ у Толстого. Въ этомъ отношеніи введеніе гипнотизма въ судебную практику не представитъ ничего новаго или необычайнаго.
   Но тутъ возникаютъ сомнѣнія иного рода. Во первыхъ, далеко не всякаго можно загипнотизировать; большинство людей усиліями воли могутъ противиться внушенію; стало быть этотъ способъ не можетъ имѣть такого общаго значенія, какъ думаютъ нѣкоторые.
   Во вторыхъ, можно ли полагаться на показаніе загипнотизированнаго. Тутъ является нѣкоторое противорѣчіе, даже абсурдъ, -- вотъ какого рода:
   Показаніе душевно-больного не принимается судомъ.
   Ну а показаніе человѣка, находящагося въ гипнотическомъ снѣ? показаніе сомнамбула? Вѣдь очевидно, что этотъ человѣкъ находится въ ненормальномъ состояніи, что его, по крайней мѣрѣ въ теченіе гипноза, можно сравнить съ душевно-больнымъ. Почему же его показаніе принимается за истину, на основаніи которыхъ можно его повѣсить или совершить надъ нимъ "электрокуцію" {Казнь посредствомъ электричества.}, новый способъ казни, изобрѣтенный нашими заатлантическими друзьями?.. Можно ли принимать показанія ненормальныхъ, душевно-больныхъ, истеричныхъ? Оставляемъ этотъ вопросъ открытымъ.

* * *

   По поводу новаго пріема вынуждать сознаніе обвиненнаго посредствомъ гипнотизма, можно вспомнить о прежнихъ пріемахъ, практиковавшихся съ той же цѣлью въ разное время.
   Пытка, уничтоженная не болѣе столѣтія тому назадъ, быстро вынуждала сознаніе. "Допросъ" производился съ помощью вздергиванія на дыбу, огня и всего чаще "шотландскихъ башмаковъ".-- Это прекрасный способъ, -- говоритъ одинъ старинный писатель, -- онъ лучше всякаго другого сохраняетъ за обвиняемымъ свободу духа.
   Шотландскіе башмаки состояли изъ двухъ деревянныхъ дощечекъ, которыми стискивали ногу подсудимаго и между которыми загоняли молоткомъ больше деревянные клинья. Каждый ударъ производилъ жестокую боль, заставлявшую кричать несчастнаго, подвергнутаго такому "допросу".
   Допросъ продолжался даже послѣ признанія обвиняемаго, дабы получить "подтвержденіе" признанія.
   Вотъ, напримѣръ, протоколъ допроса, произведеннаго въ Парижѣ въ началѣ XVIII вѣка. Дѣло шло о покражѣ золотого подсвѣчника въ церкви. Обвиняемый, нѣкто Дюгонъ, былъ приведенъ въ камеру пытокъ; ему надѣли шотландскіе башмаки и прежде, чѣмъ успѣли завинтить ихъ, онъ, ужаснувшись предстоящей пытки, сознался въ преступленіи и отвѣчалъ утвердительно на всѣ вопросы.
   Тѣмъ не менѣе ему загнали первый клинъ; несчастный завылъ отъ боли; его спрашиваютъ, онъ повторяетъ свое прежнее показаніе. При второмъ клинѣ, говоритъ протоколъ, онъ подтвердилъ прежнее показаніе и сказалъ, что у него не было соучастника, на третьемъ тоже упорствовалъ и повторялъ, что соучастниковъ у него не было. "Видя, что онъ впалъ въ обморокъ и на губахъ его появилась пѣна, мы приказали освидѣтельствовать его хирургу, сьёру Брашу, который намъ заявилъ, что Дюгонъ въ опасномъ состояніи и врядъ-ли можетъ дольше переносить пытку; въ виду этого мы велѣли развязать его, снять башмаки и положить его на матрацъ. Спрошенный еще разъ, на матрацѣ, онъ снова поклялся, что все сообщенное имъ вѣрно. Былъ составленъ протоколъ, который онъ подписалъ".
   Нѣтъ, какъ не поносятъ нашъ fin de siècle, онъ все же лучше добраго стараго времени.
   Часто невинные взводили на себя преступленія въ надеждѣ умилостивить палачей и сократить пытку, и такимъ образомъ подвергались казни за преступленія, которыхъ никогда не совершали.

* * *

   Старинные пріемы выводятся изъ употребленія, но и въ наше время "пріемы" судебныхъ слѣдователей оставляютъ желать многаго даже въ самыхъ просвѣщенныхъ государствахъ. Такъ, напримѣръ, въ Соединенныхъ Штатахъ полицейскіе инспектора, обязанные производить слѣдствіе, вносятъ въ исполненіе своихъ обязанностей такую суровость, жестокость, даже цинизмъ, что не разъ вызывали протесты со стороны филантропическихъ обществъ и печати.
   По слухамъ, подсудимыхъ пытаютъ голодомъ и жаждой. Пытаютъ холодомъ, оставляя зимой въ нетопленной камерѣ, въ легкой одеждѣ, при недостаточномъ питаніи. Лѣтомъ запираютъ въ душныя, не провѣтриваемыя каморки. Въ случаѣ сознанія, несчастнымъ обѣщаютъ разныя "смягченія".
   Далѣе, американскіе слѣдователи употребляютъ и болѣе хитрыя средства съ цѣлью развязать языкъ обвиняемымъ.
   Во-первыхъ, практикуется опьяненіе посредствомъ водки и вина. Извѣстно, какія страданія испытываютъ люди, привыкшіе къ употребленію крѣпкихъ напитковъ, если ихъ разомъ лишить этого.
   Наркотическія средства, въ небольшихъ дозахъ, тоже приводятъ въ состояніе, подобное опьяненію. Хлороформъ и анэстетическія средства вообще вызываютъ состояніе полусна, въ которомъ индивидуумъ не властенъ надъ своими словами: онъ отвѣчаетъ на всѣ вопросы; онъ утратилъ волю.
   Эта потеря воли достигается также съ помощью бромистаго калія. Повидимому, американскіе медики не стѣсняются прибѣгать къ подобнымъ опытамъ съ цѣлью вызвать отъ подсудимаго признаніе, разсказъ о преступленіи, -- разсказъ, о которомъ онъ и не подозрѣваетъ, когда проснется, но который тѣмъ не менѣе служитъ убійственнымъ орудіемъ противъ него на судѣ.

* * *

   Перечисленныя средства можно назвать физіологическими, но и въ психологическихъ пріемахъ американскіе слѣдователи, какъ говорится, собаку съѣли. Много толковъ возбудила ловкость полицейскаго инспектора Бириса, который, не молвивъ слова съ обвиняемымъ, безъ всякаго допроса, посредствомъ однихъ психологическихъ впечатлѣній, заставилъ его сознаться въ преступленіи. Вотъ въ чемъ заключалось преступленіе: нѣкій субъектъ былъ убитъ ударами молотка, тѣло его упаковано въ чемоданъ и отправлено по желѣзной дорогѣ. Предполагаемый виновникъ преступленія слылъ за стойкаго малаго; его арестовали, и не подвергая никакому допросу, посадили въ одиночное заключеніе, причемъ сторожамъ приказано было не говорить съ нимъ ни слова. На слѣдующій день его приводятъ въ комнату, гдѣ передъ нимъ проходятъ знакомыя ему лица: кузнецъ, у котораго онъ взялъ молоть; старьевщикъ, продавшій ему чемоданъ; извощикъ, перевозившій чемоданъ, когда въ немъ лежалъ трупъ. Но никто изъ этихъ лицъ не говоритъ ни слова.
   Обвиняемый вернулся въ камеру въ страшномъ волненіи, считая себя погибшимъ. Вечеромъ его снова приводятъ въ ту же комнату, гдѣ онъ замѣчаетъ знакомый ему чемоданъ. Почти потерявъ сознаніе, онъ закрываетъ глаза рукою, но г. Бирисъ предлагаетъ ему сѣсть на кушетку, онъ смотритъ на нее: она покрыта кровавыми пятнами; это та самая кушетка, на которую онъ повалилъ старика ударами молота. Тутъ несчастный не выдержалъ и сознался въ преступленіи.
   Его судили и казнили. Г. Бирисъ заслужилъ похвалы и поздравленія со стороны магистратуры за ловкость, съ которой онъ вынудилъ признаніе.-- "Сорокъ восемь часовъ непрерывнаго волненія въ безусловномъ одиночествѣ раздавили, сломали волю преступника, который устоялъ бы быть можетъ противъ двадцатидневнаго допроса, очныхъ ставокъ и проч.".

* * *

   Это смущеніе преступника, волненіе, которое онъ испытываетъ, опасаясь, что его вина будетъ узнана, часто утилизировалось съ цѣлью добиться сознанія.
   Нѣкогда въ Польшѣ примѣнялся такой способъ: судья протягивалъ жезлъ и заподозрѣнные должны были проходить подъ нимъ. Предполагалось, что жезлъ долженъ опуститься на голову преступника, и часто смущеніе послѣдняго доходило до того, что, подойдя въ жезлу, онъ падалъ на колѣни и сознавался. Если же у него хватало духа пройти вслѣдъ за остальными, то волненіе его служило яснымъ указаніемъ для судьи, который и опускалъ жезлъ на голову преступника.
   Тѣмъ же смущеніемъ преступника, которое выражается русской пословицей: "На ворѣ шапка горитъ", -- пользовались шарлатаны, угадывавшіе воровъ и убійцъ съ помощью волшебной палочки.
   Знаменитый гадатель Жанъ Эймаръ открылъ съ помощью подобной палочки убійцу купца въ Ліонѣ. Сообразивъ, что преступникъ долженъ находиться въ числѣ бродятъ, задержанныхъ послѣ убійствъ, онъ велѣлъ выстроить ихъ на тюремномъ дворѣ и сталъ обходить ихъ съ волшебной палочной. Передъ однимъ изъ нихъ, -- безъ сомнѣнія тѣмъ, чье лицо выразило наиболѣе смущенія, -- палочка перевернулась; онъ сознался въ убійствѣ и былъ колесованъ.
   Примѣненіе гипнотизма въ судебной практикѣ было испытано и въ Европѣ. Въ 1884 г. одинъ итальянскій слѣдователь, усыпивъ обвиняемаго, вынудилъ у него сознаніе. Но присяжные нашли этотъ способъ нечестнымъ и вынесли оправдательный приговоръ.
   Говорятъ, что нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, Стамбуловъ, пользуясь пребываніемъ въ Софіи нѣкоего доктора, прославившагося изслѣдованіями надъ гипнотизмомъ, предложилъ ему значительную сумму съ тѣмъ, чтобы тотъ загипнотизировалъ одного арестанта, заподозрѣннаго въ соучастіи въ заговорѣ Бельчева, и вынудилъ у него сознаніе и указаніе другихъ соучастниковъ. Но докторъ отказался.

* * *

   Въ "Chamber's Journal" напечатана недавно интересная статья, посвященная одному изъ вѣрныхъ, хотя и несносныхъ спутниковъ человѣка, -- крысѣ.
   Одно изъ характерныхъ свойствъ этого животнаго -- страсть къ путешествіямъ. По крайней мѣрѣ врядъ ли найдется корабль, на которомъ бы не было крысъ. Повидимому онѣ такъ же непосѣдливы, какъ ихъ патронъ-европеецъ; такъ же какъ онъ одержимы безпокойнымъ духомъ изслѣдованія и страстью къ "познанію всякаго рода мѣстъ". Вмѣстѣ съ своимъ патрономъ онѣ разселились по всему земному шару: на многихъ островахъ великаго и другихъ океановъ фауна млекопитающихъ исчерпывается крысами, которыя были завезены туда европейцами.
   До половины прошлаго столѣтія крысы (рѣчь идетъ здѣсь о сѣрой крысѣ или "пасюкѣ", Mus decumanus) обитали на равнинахъ центральной Азіи и вовсе не думали о путешествіяхъ, тѣмъ болѣе, что никогда не видали моря даже издали.
   Но во второй половинѣ XVIII вѣка ими внезапно овладѣла "охота къ перемѣнѣ мѣстъ". Полчища крысъ двинулись изъ Азіи на западъ, переправились черезъ Волгу, наводнили южно-русскія степи, и отсюда распространились по Европѣ, всюду встребляя безобидную черную крысу (Mus rattus, пл преданію тоже явившуюся изъ Азіи вслѣдъ за крестоносцами).
   Это великое переселеніе крысъ не прекратилось и до сихъ поръ; онѣ разселяются все дальше и дальше, забираясь въ самые отдаленные уголки земного шара.

* * *

   Человѣкъ не безъ основанія считаетъ крысу символомъ домашняго хозяйства. Нѣтъ болѣе предусмотрительнаго животнаго. Въ естественномъ состояніи она собираетъ запасы провизіи на зиму, а очутившись въ средѣ человѣческаго общества, поселяется преимущественно въ кладовыхъ. Переселившись въ Парижъ, азіятскія крысы основали свою главную квартиру въ центральномъ рынкѣ. Обиліе всякаго рода припасовъ, заготовленныхъ для долгаго плаванія, привлекаетъ ихъ и на корабли.

* * *

   Сопутствіе крысъ влечетъ иногда къ непріятнымъ послѣдствіямъ для корабля. Однажды на трехмачтовомъ кораблѣ "Командоръ", только что вышедшемъ изъ порта Гартпуля, произошелъ пожаръ, начавшійся съ трюма. Экипажъ успѣлъ спастись, но судно, нагруженное лѣсомъ, сдѣлалось добычей пламени.
   Началось слѣдствіе; капитанъ и матросы съ трудомъ успѣли доказать свою невинность. Только случайность -- одна тѣхъ тѣхъ случайностей, которыя иногда даютъ совершенно неожиданное направленіе слѣдствію -- избавила ихъ отъ обвиненія.
   Виновницей катастрофы оказалась крыса. Эта неопытная путешественница не знала, что на кораблѣ строго воспрещается неосторожное обращеніе съ огнемъ. Однажды, отправившись на поиски съѣстного, она набрела на сальную свѣчку. Сальная свѣча лакомый кусочекъ. Эскимосы ѣдятъ сальныя свѣчи. Европейскіе путешественники въ полярныхъ странахъ вздыхаютъ объ этомъ блюдѣ: такъ по крайней мѣрѣ было съ Нансеномъ во время его знаменитой Гренландской экспедиціи. Мудрено-ли, что крыса не могла устоять передъ соблазномъ. Правда, свѣча была зажжена, но это препятствіе не устрашило предпріимчивую путешественницу; она взяла свѣчу въ зубы и унесла въ трюмъ, гдѣ у нея было заведено хозяйство между сосновыми досками. Полчаса спустя грузъ пылалъ какъ свѣчка.
   Съ счастію, одинъ изъ матросовъ вспомнилъ о свѣчкѣ, которую онъ оставилъ на нижней палубѣ, а его товарищъ замѣтилъ ея исчезновеніе за нѣсколько минутъ до пожара. Такимъ образомъ узнали истинную причину катастрофы.

* * *

   Поджогъ корабля крысой къ счастію рѣдкое явленіе; гораздо чаще онѣ приводятъ къ потопленію корабль. Ихъ крѣпкіе и неутомимые зубы прогрызаютъ самыя толстыя доски, вслѣдствіе чего происходитъ течь. Эта опасность такъ велика,

  

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Конецъ года и конецъ вѣка.-- Тайна "желѣзнаго канцлера".-- Фальсификація Эмской депеши.-- Двадцать лѣтъ катастрофъ.-- Страничка изъ отрывного календаря. -- Христофоръ Колумбъ и Фердинандъ Лессепсъ. -- Повѣстка апелляціоннаго суда города Парижа. -- Семьдесятъ пять сантимовъ.-- Изъ прошлаго министра юстиціи Рикара.-- Набережная Лессепса.-- Встрѣча Лессепса Рикаромъ. -- "Великій французъ". -- Интервью съ Делаге.-- Панамская пивная.-- Депутатъ клянется добраться до дна клоаки.-- Убѣжище Лессепса.-- Замокъ Агнесы Сорель.-- Счастливое невѣдѣніе.-- Мельхіоръ де Вогюэ о Панамскомъ дѣлѣ.-- Новый феодализмъ. -- Пресса и ея смыслъ.-- Спящая власть.-- Интервью съ главою Арміи Спасенія.-- Идеи генерала Бута.-- Движеніе въ католицизмѣ.-- Антиклерикальный папа.-- Схоластики нестественники.-- Бунтъ медиковъ въ Парижѣ.-- "Paris-Tripot".-- Грозный редакторъ.-- Убійство застрахованной жены.-- Писательскій мозгъ.-- Мозгъ Альфонса Додэ, Эмиля Зола и Франсуа Коппэ.

  
   Годъ закончился для Европы такими событіями, которыя представятъ, конечно, для будущаго историка переживаемаго нами времени, поучительнѣйшую и интереснѣйшую страницу. Панамское дѣло, развернувшее передъ взорами изумленнаго человѣчества язвы современнаго, выродившагося парламентскаго режима, великій Лессепсъ, облагодѣтельствовавшій міръ, подъ судомъ, смѣшанъ съ шайкой парламентской черни, банкировъ, биржевиковъ, всякихъ "дѣльцовъ", вотъ одна половина картины. Другая -- бывшій желѣзный канцлеръ, опутывавшій, какъ паукъ своими сѣтями Европу -- Бисмаркъ, открываетъ страшную тайну, ту уловку "маклера", съ помощью которой онъ поднялъ одну націю на другую и пролилъ рѣки крови.
   Фальфисикація депеши! вотъ кровавая тайна, которую выдало время въ подтвержденіе того, что нѣтъ ничего тайнаго, что не сдѣлалось бы явнымъ. Только старческимъ ослабленіемъ можно объяснить то, что Бисмаркъ открылъ свой секретъ.
   "Я былъ въ Варцинѣ,-- говоритъ Бисмаркъ,-- когда по Парижу прокатилась вѣсть о кандидатурѣ принца Леопольда Гогенцоллерна на тронъ Испаніи. Французы взволновались, словно потеряли голову... Положеніе вещей было какъ нельзя болѣе удобнымъ для насъ... Я отправился въ Берлинъ, чтобы переговорить съ Мольтке и Роономъ о всѣхъ вопросахъ. Дорогою, я получилъ слѣдующее телеграфическое сообщеніе: "Принцъ Карлъ Гогенцоллернъ, изъ любви къ миру, взялъ обратно кандидатуру своего сына Леопольда. Все въ порядкѣ".
   "Я былъ крайне пораженъ этимъ оборотомъ дѣла. Представится ли еще такой удобный случай? думалъ я...
   "... Я сидѣлъ за столомъ съ Мольтке и Роономъ, когда пришла Эмская депеша. Въ ней значилось: "Извѣстіе объ отреченіи наслѣднаго принца Гогенцоллерна было оффиціально сообщено испанскимъ правительствомъ французскому, когда французскій посланникъ въ Эмсѣ обратился къ его величеству съ просьбой уполномочить его, телеграфировать въ Парижъ, что его величество король не выскажетъ одобренія, въ томъ случаѣ, если Гогенцоллерны заявятъ вновь свою кандидатуру.
   "Слѣдовало длинное объясненіе о заявленіяхъ Бенедетти и отказѣ короля принять французскаго посла.
   "Прочитавъ это письмо, я обратился къ Мольтке:
   "-- Думаете-ли вы,-- сказалъ я,-- что наша армія достаточно хороша, чтобы начать войну?
   Мольтке отвѣчалъ:
   "-- Мы никогда еще не имѣли лучшей арміи, какъ въ эту минуту.
   "-- Будьте спокойны,-- отвѣчалъ я. Я внимательно перечелъ депешу, взялъ крандашъ, и вычеркнулъ всю середину, гдѣ говорилось, что Бенедетти проситъ новую аудіенцію и проч. Я оставилъ только голову и хвостъ. Теперь, депеша явилась совершенно въ иномъ видѣ и тонѣ... Я немедленно приказалъ ее разослать съ возможною поспѣшностью въ телеграфныя бюро, во всѣ газеты, во всѣ миссіи. Желаемый эффектъ былъ произведенъ. Депеша словно бомба разразилась надъ Парижемъ. Что затѣмъ слѣдовало -- извѣстно. Я полагалъ,-- прибавляетъ Бисмаркъ,-- что былъ уполномоченъ сдѣлать эту помарку, казавшуюся мнѣ совершенно необходимой. Въ моей волѣ было опубликовать депешу in extenso или въ извлеченіи. Я не жалѣю, что опубликовалъ ее въ извлеченіи".
   Да, что затѣмъ послѣдовало -- извѣстно. Кровавый годъ франко-прусской войны до сихъ поръ какъ гигантскій призракъ тяготѣетъ надъ Франціей, сгоняя улыбку съ ея прекраснаго лица, заставляя кланить голову великій лавроносный народъ,-- да, этотъ годъ не забудется, такъ же тяготѣетъ онъ надъ Франціей, какъ надъ Русью -- годъ Берлинскаго конгресса.
  
   Страшный годъ! Газетное витійство
   И рѣзня, проклятая рѣзня!
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   О, любовь! -- гдѣ всѣ твои усилья?
   Разумъ! -- гдѣ плоды твоихъ трудовъ?
   Жадный пиръ злодѣйства и насилья,
   Торжество картечи и штыковъ!
   Этотъ годъ готовитъ и для внуковъ
   Сѣмена раздора и войны.
   Въ мірѣ нѣтъ святыхъ и кроткихъ звуковъ,
   Нѣтъ любви, свободы, тишины!
  
   Чего только не пережила Франція за эти двадцать лѣтъ! Война, нашествіе, ужасы государственнаго крушенія, междуусобица, религіозныя преслѣдованія, насилія надъ совѣстью, изгнаніе потомковъ царствующихъ династій, разложеніе королевскихъ домовъ, крахъ аристократіи, честь, попранная деньгами, разложеніе правящихъ классовь, темныя силы пролетаріата громче и громче заявляютъ о себѣ, трагическія стачки, динамитъ, динамитъ, динамитъ! ужасающая разнузданность аппетитовъ и пороковъ, солдатъ едва не схватилъ вѣнца Франціи, но кончилъ самоубійствомъ, нравы грубо преобразились, пресса продажна, парламентъ продаженъ, крахи финансовыхъ спекуляцій, порнографія и натурализмъ въ литературѣ, "bote humaine" живописуемая со всей силой могучаго поэтическаго дара, магическій прогрессъ наукъ, новыя страны открыты для цивилизаціи и... для пороха и алькоголя, перемѣщеніе политическаго центра тяжести, Россія протягиваетъ руку Республикѣ, русскій народъ съ несмолкаемыми криками восторга встрѣчаетъ въ Москвѣ французовъ, святѣйшій отецъ благословляетъ республиканскую Францію и принимаетъ четвертое сословіе подъ свое покровительство, крушеніе принциповъ и идей, добро и зло, честь и безчестіе, дѣла, за которыя должно краснѣть, и дѣла, которыми должно гордиться!
   Какое пестрое двадцатилѣтіе! Сколько поучительнаго въ исторіи этихъ лихорадочныхъ дней! Ни одна эпоха на такомъ маломъ промежуткѣ времени не сконцентрировала столькихъ разнообразныхъ событій. И мы еще не дожили до развязки. Этотъ вѣкъ обѣщаетъ кончиться такъ же, какъ начался. Всѣ струны натянуты. Европа въ равновѣсіи неустойчивомъ, толчокъ и... Политическія и соціальныя метаморфозы, которыми чревато грядущее столѣтіе, предвѣщаются массою "признаковъ времени", для тѣхъ, "кто имѣетъ очи, чтобы видѣть", и конечно эти метаморфозы будутъ совершенно неожиданными для всевозможныхъ доктринеровъ.
   Но изъ всѣхъ событій послѣднихъ дней, позорнѣйшимъ является конечно Панамское предпріятіе, начавшееся съ ткимъ блескомъ и рухнувшее съ такимъ трескомъ.
  

* * *

  
   Возьмите любой французскій "отрывной" календарь на 1892 г. и вы въ немъ найдете:
  

НОЯБРЬ

Солнце восх. 7 ч. 18 м. Заход. 4 ч. 13 м.

20

1869. Торжественное открытіе Сэуцкаго канала, прорытаго Лессепсомъ, для соединенія Средиземнаго моря съ Краснымъ.

Воскресенье

325. св. Эдмонда. 41.

  
   20 ноября 1869 г., при рукоплесканіяхъ всѣхъ націй земного шара, великій Лессепсъ открылъ Суэцкій каналъ.
   А 20 ноября 1892 г., судебный приставъ представилъ Лессепсу повѣстку, приглашающую его предстать передъ трибуналомъ его страны.
   Эта повѣстка можетъ идти въ параллель съ цѣпями Христофора Колумба, открывшаго Новый Свѣтъ.
   Какъ Христофоръ Колумбъ свои цѣпи, такъ и старецъ Фердинандъ Лессепсъ можетъ потребовать, чтобы эту повѣстку положили ему въ гробъ.
   Другія націи завидовали Франціи, что она имѣетъ такого человѣка. Съ его именемъ сроднилась слава его страны. Всѣ правительства почитали его. Гамбетта именемъ Республики наименовалъ его "Великимъ французомъ" и это имя осталось за нимъ какъ титулъ, признанное цѣлымъ міромъ. Французская академія открыла ему свои двери. Его слова цитировали, его бумаги хранили какъ акты царственнаго лица. Ему улыбались какъ дѣду, когда онъ еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ катался верхомъ по аллеямъ Булонскаго лѣса, окруженный своими дѣтьми, составлявшими его кортежъ. Завистливая, стремящаяся все нивелироватъ демократія признавала его права на высокое положеніе.
   Творецъ Суэцкаго канала! Почти девяностолѣтній старикъ -- и его отдать подъ судъ! Событія движутся съ неумолимостью падающей гири, и никто не замѣчаетъ, что вновь совершается дѣло, которое занесется въ летописи человѣчества, какъ примѣръ, среди многихъ другихъ, превратности человѣческой судьбы.
   Древній старикъ едва ли даже хорошенько понимаетъ, что съ нимъ происходитъ. Геній его угасъ подъ бременемъ трудовъ и лѣтъ, самое сознаніе потускнѣло.
   Неужели же его въ креслахъ принесутъ въ судъ?
   Неужели служитель Ѳемиды въ своей удивительной шапкѣ будетъ его спрашивать:
   -- Подсудимый, какъ ваше имя?
  

* * *

  
   Но, скажутъ, какъ бы то ни было, а Панамское предпріятіе рухнуло и вкладчики поплатились за свою довѣрчивость?
   Но неужели нельзя отдѣлить очевидно опутаннаго плутоватыми аферистами старика отъ этихъ аферистовъ? Въ то время, какъ Америка приступала къ чествованію Христофора Колумба, во Франціи былъ составленъ слѣдующій актъ на своеобразномъ судейскомъ жаргонѣ:
  

"Апелляціонный Судъ города Парижа.

   Тысяча восемьсотъ девяносто второго года, двадцатаго ноября по докладу г. Генеральнаго Прокурора передъ Апелляціоннымъ Парижскимъ судомъ, въ засѣданіи онаго, въ вышеназванномъ городѣ, въ зданіи суда.
   "Я, Шарль-Мари-Жоржъ Дюпюи, приставъ Апелляціоннаго Парижскаго Суда, проживающій въ зданіи суда, нижеподписавшійся,
   "Призванный явиться въ пятницу двадцать пятаго текущаго ноября, предъ оберъ-президентомъ, президентами и совѣтниками Аппеляціоннаго Суда, заявилъ, что приговоръ произнесенъ будетъ заочно въ случаѣ если не явятся слѣдующіе лица:
   "во 1-хъ, де-Лессепсъ (Фердинандъ-Мари), кавалеръ креста Почетнаго Легіона первой степени, проживающій въ Парижѣ, въ улицѣ Монтень, 11;
   "во 2-хъ, де-Лессепсъ (Шарль-Эме-Мари), членъ общества Панамскаго канала, проживающій въ Парижѣ, въ улицѣ Монтень, 51;
   "въ 3-хъ, Фонтанъ (Маріусъ-Этьенъ), проживающій въ Парижѣ, улица Шарро, 9;
   "въ 4-хъ, Коттю (Анри-Луи-Феликсъ), проживающій въ Парижѣ, улица Булонскаго лѣса, 36;
   "въ 5-хъ, Эйфель (Александръ-Гюставъ), проживающій въ Парижѣ, улица Рабле, 1:
   обвиняемые въ томъ, что они въ сообществѣ и въ теченіе трехъ лѣтъ употребляли мошенническіе пріемы съ цѣлью заставить вѣрить въ химерическое предпріятіе и воображаемый кредитъ, растратили ввѣренныя имъ на опредѣленное дѣло и употребленіе подъ акціи суммы и такимъ образомъ присвоили себѣ чужую собственность, что предусмотрѣно и наказуемо статьями 405, 406, 408, 2, 5, 59 и 62 уголовнаго кодекса.
   "А для того, чтобы они не могли отговориться незнаніемъ, я вручилъ каждому изъ нихъ копію съ настоящаго акта, стоимость коей 0 франковъ 75 сантимовъ.

"Подписалъ Жоржъ Дюпюи".

  
   405 статья, подъ которую "подвели" великаго Лессепса, присуждаетъ каждаго, кто съ помощью мошенническихъ пріемовъ увѣритъ другихъ въ химерическомъ предпріятіи, возбудитъ ложныя надежды на успѣхъ и заставитъ другихъ пріобрѣтать дутыя акціи, облигаціи и т. п., присвоитъ себѣ ихъ собственность, подвергается тюремному заключенію отъ одного до пяти лѣтъ, а также можетъ быть лишенъ особыхъ правъ и преимуществъ, срокомъ minimum на пять лѣтъ и maximum десять (права голосованія, избираемости, лишается права занимать общественныя должности, носить оружіе, неспособенъ быть опекуномъ, экспертомъ, свидѣтелемъ и т. д.).
   Палата вотировала 580-ю голосами необходимость принять во вниманіе высокое достоинство ордена Почетнаго Легіона, котораго Лессепсъ кавалеръ (а не его заслугъ, значитъ!?), но тѣмъ не менѣе судебное преслѣдованіе возбуждено {Въ концѣ-концовъ все-таки нашли возможнымъ выдѣлить пока Фердинанда Лессепса изъ числа прочихъ.} Риваромъ, хранителемъ печати, министромъ юстиціи и культовъ. Понятно, ни съ чѣмъ не сравнимое волненіе, которое произвело это извѣстіе въ Парижѣ и во всей Франціи. Нѣтъ городка, деревушки, послѣдняго кабачка, гдѣ бы съ жаромъ не трактовали о Панамскомъ дѣлѣ.
   Любопытно, что Риваръ, нынѣ возбудившій преслѣдованіе противъ Лессепса, нѣкогда былъ мэромъ Руана. Въ качествѣ послѣдняго, онъ въ 1885 году организовалъ въ честь Лессепса празднество въ Руанѣ. По его настоянію набережная въ порту была названа по имени великаго француза и торжественное ея открытіе совершено было 5 мая въ присутствіи Лессепса.
   Ему были предоставлены покои префектуры и Риваръ первый его привѣтствовалъ по прибытіи, поднесъ ему дипломъ отъ Муниципальнаго совѣта на званіе "Гражданина Руана" и произнесъ рѣчь:
  

"Monsieur de Lesseps!

   "Городъ Руанъ счастливъ васъ привѣтствовать и открыть въ вашемъ присутствіи набережную, названную набережной Лессепса!..
   "Ваша славная жизнь такъ полна полезными дѣяніями, что я и помыслить не могу перечислить всѣ услуги, оказанныя вами странѣ.
   "Имя "Великаго француза" (le Grand Franèais) у всѣхъ на устахъ; я могу утверждать, что оно такъ же и во всѣхъ сердцахъ..." и т. д. и т. д. и т. д.
   Въ Руанскихъ газетахъ можно отыскать эти рѣчи Рикара.
   Что написано перомъ, того не вырубишь топоромъ.
  

* * *

  
   Газеты своевременно извѣстили русскую публику о томъ бурномъ засѣданіи французской палаты депутатовъ, въ которомъ Делаге бросилъ въ лицо парламенту и прессѣ обвяненіе въ продажности, не отвѣчая на требованія назвать имена; назначено слѣдствіе, затѣмъ судъ -- дѣло въ концѣ-концовъ разъяснится конечно. Но когда мы пишемъ эти строки, оно еще бурлитъ и клокочетъ, поднимая грязь со дна французскаго общества, мутный потокъ ширится, разливается, готовъ все поглотить, одна за другой подмывается имъ репутація дѣятелей политики и прессы, словно вновь началось "половодье", долженствующее очистить Францію отъ накопившагося сору. Если бы Буланже былъ живъ, если бы у него хватило силъ душевныхъ перенести кризисъ своей блестящей карьеры, его бы фонды въ настоящую минуту поднялись высоко, и, кто знаетъ, какъ бы высоко взнесли его волны Панамскаго дѣла. Но Буланже нѣтъ.
   Продажность французской прессы -- дѣло не новое. Но подобныя разоблаченія происходятъ въ первый разъ и, повидимому, журналисты ничего такого не ожидали. Они сжились съ обычаемъ "благодарности", какъ гоголевскіе чиновники со взятками. Но вѣдь гоголевскіе чиновники жили въ городѣ, изъ котораго хоть три года скачи, никуда недоскачешь, были людьми невѣжественными и представителями мертвой канцелярщины и ябеды, а тутъ вѣдь дѣло идетъ о міровой столицѣ, о центрѣ цивилизаціи, о "прессѣ", о представителяхъ мысли, пера, печатнаго слова!
   Разоблаченія, сопровождающія Панамское дѣло, освѣщаютъ недостатки парламентскаго режима, который такъ долго выставлялся вепогрѣшимымъ. Депутаты "грѣютъ руки", пресса "грѣетъ руки", создатель новой вавилонской башни, Эйфель, "грѣетъ руки"... и это на порогѣ двадцатаго столѣтія. Право, точно переносишься въ Миргородъ, въ доброе старое время, когда еще тамъ проживали Ѳедоръ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ.
   Своеобразные порядки французской прессы начались, впрочемъ, не съ сегодняшняго дня: еще Бальзакъ въ своемъ романѣ "Illusions Perdues" (въ переводѣ "Погибшія мечтанія" помѣщался въ истекшсмъ году въ нашемъ журналѣ) рисуетъ первый расцвѣтъ "разбойничества пера". Мы видимъ уже созрѣвшій плодъ его.
  

* * *

  
   Однимъ изъ дѣятельнѣйшихъ разоблачителей Панамскаго краха явился, какъ извѣстно, депутатъ Делаге. Любопытно "интервью" одного парижскаго журналиста съ этимъ энергическимъ обличителемъ.
   Депутатъ, поднимающій такія бури въ Палатѣ, живетъ въ спокойномъ и молчаливомъ кварталѣ, гдѣ возвышаются суровыя стѣны монастырскихъ зданій, пустынно, тихо, точно не въ Парижѣ. Депутатъ живетъ во дворѣ, во второмъ этажѣ. Надо подняться нѣсколько ступеней вверхъ.
   -- Звоню,-- разсказываетъ журналистъ,-- слуга отворяеть. Представляю мого карточку и черезъ нѣсколько минутъ появляется Делаге, только что сѣвшій за обѣдъ. Онъ приглашаетъ меня пройти въ столовую.
   -- У меня всѣ секунды на счету,-- говоритъ мнѣ любезный депутатъ Индры и Луары,-- но, если желаете, пока я буду кончать обѣдъ, потолкуемъ.
   -- Вы знаете зачѣмъ я явился, mon cher député, и извините, надѣюсь, нескромность посѣщенія въ такой необычный часъ. Рѣшено начать преслѣдованіе противъ администраціи Панамы, и я желалъ бы знать...
   -- Буду ли я требовать ускореннаго разслѣдованія дѣла??.. Непремѣнно. И такъ это положительно вѣрно, что рѣшили преслѣдовать???..
   -- Совершенно вѣрно...
   -- Ну, а предприниматели? -- разспрашиваетъ Делаге, какъ будто совершенно посторонній дѣлу.
   -- Покамѣстъ называютъ только одного...
   -- Эйфеля!.. Я не считаю его виновнѣе другихъ. Я желаю одного -- разслѣдованія. Я желаю, чтобы всѣ участники, всѣ вкладчики могли ясно видѣть суть этого темнаго дѣла, всѣ его пружины. Я желаю одного, и борюсь за это изъ всѣхъ силъ,-- чтобы правосудіе обличило и покарало всѣхъ низкихъ плутовъ, бравшихъ дань со всѣхъ. Тутъ дѣло не въ частномъ нарушеніи нравственности, тутъ задѣта политическая мораль, и если виновными окажутся даже члены Парламента, что дѣлать! Безъ колебанія надо ими пожертвовать. Скандалъ страшный и будетъ еще больше!
   Вы представить себѣ не можете, какія разоблаченія приходятъ ко мнѣ со всѣхъ сторонъ, отъ всѣхъ партій, со всѣхъ концовъ Франціи, на счетъ низостей, которыя совершила Панамская компанія. Каждый день разоблачаются новыя вражи, которыя совершались съ самымъ наглымъ цинизмомъ.
   -- Вы думаете, что должно преслѣдовать предпрняимателей?
   -- Да, но всю отвѣтственность должно сложить на инженеровъ, и какъ тутъ цвѣтъ французскихъ инженеровъ будетъ скомпрометированъ, то вы можете угадать, что произойдетъ...
   Но среди администраторовъ есть же хоть сколько нибудь, которые вели себя какъ честные люди.
   -- Да, конечно... Но остальные! Существуетъ въ счетахъ чековъ на семьдесятъ милліоновъ, подписанныхъ Маріусомъ Фонтаномъ... Употребленіе этихъ секретныхъ суммъ порою совершенно невѣроятное. Повѣрите ли, что компанія давала субсидію одной пивной съ женской прислугой!
   -- Пивной съ женской прислугой?
   -- Да... Существовала въ Латинскомъ кварталѣ пивная съ вывѣсвой "А l'Isthme de Panama", въ окнѣ этой панамской пивной выставленъ былъ громадный транспарантъ, представлявшій работы по прорытію канала. И вотъ хозяинъ этой пивной съ женской прислугой, дѣла которой шли не блестяще, получалъ изъ кассы компаніи регулярное вспомоществованіе... Хороши гуси, а?! Вотъ почему, милостивый государь, я буду настаивать на разоблаченія этой шайки. Необходимо, чтобы въ это дѣло внесенъ былъ свѣтъ... и я пойду до конца, я взрою до дна эту клоаку.
   Такъ объясняетъ депутатъ свою дѣятельность. Каковы истинныя пружины его -- опредѣлить трудно.
   Во всякомъ случаѣ онъ достигъ своего -- клоака возмущена и вся грязь поднялась со дна.
  

* * *

  
   Въ тридцати километрахъ отъ городка Иссуденъ находится замокъ Шене. Холоднымъ туманнымъ утромъ, въ ноябрѣ, дорога среди голой и ровной пустынной мѣстности этого уголка Берри кажется довольно долгой, а телѣжка, въ которой приходится совершать это путешествіе, довольно тряской. Словоохотливость философа-возницы, впрочемъ, можетъ нѣсколько скрасить скучную дорогу, опровергая нелестное мнѣніе Бальзака о жителяхъ Иссудена, высказанное въ одномъ изъ его романовъ.
   Вотъ уже 25 лѣтъ, какъ замокъ Шене служитъ лѣтней резиденціей фамиліи Лессепсовъ. Онъ расположенъ въ открытой мѣстности, въ разстояніи одного лье отъ мѣстечка Ватана.
   Выйдя изъ экипажа, путешественникъ замѣчаетъ въ осеннемъ туманѣ, среди построекъ раскинувшейся фермы, окружающей замокъ и рощи парка, двѣ башеньки древней резиденціи Агнесы Сорель.
   По мѣрѣ увеличенія семейства, Лессепсъ пристраивалъ къ древнему зданію новыя, и мало помалу образовался патріархальный фаланстеръ, гдѣ старика лѣтомъ окружаютъ его тринадцать дѣтей (старшему 52 года, а самому младшему 7), многочисленные друзья и домашніе.
   -- Подъ деревомъ собираются во время тихой погоды, въ грозу же благоразумные спѣшатъ отъ него удалиться,-- сказалъ Овидій.
   Но съ Лессепсомъ этого не случилось. Несмотря на тяжелыя времена, онъ окруженъ друзьями. За послѣдніе три года силы старика значительно упали. Жена является его ангеломъ-хранителемъ. Панамская катастрофа сразу подорвала силы Фердинанда Лессепса, одолѣвавшаго въ теченіе тридцати лѣтъ надвигавшуюся старость. Теперь онъ слабъ и боленъ, катается въ коляскѣ по парку своего уединеннаго убѣжища, иногда пройдется и пѣшкомъ.
   Парижанинъ, пріѣхавшій "интервьюировать" старика, былъ проведенъ женою въ нему. Уже полдень и скоро должны позвонить къ завтраку.
   Лицо Лессепса мало измѣнилось: тѣ же черные глаза въ морщинистыхъ орбитахъ, съ напряженнымъ блескомъ, полные жизни, улыбка осталась молодой и милой. Первое его движеніе -- протянуть руку посѣтителю, первыя слова:
   -- Вы завтракаете съ нами?
   Большую часть дня Лессепсъ посвящаетъ чтенію "Revue des Deux Mondes" и "Nouvelle Revue", которыя всегда у него подъ руками. Онъ разспрашиваетъ гостя о m-me Adam, o парижскихъ друзьяхъ, говоритъ мало -- онъ слишкомъ слабъ.
   Отъ него скрываютъ печальныя новости, приходящія изъ Парижа. Жена, конечно, все знаетъ.
   -- Я немного фаталистка,-- говоритъ она,-- какъ и мой мужъ. Въ тяжелые дни своей жизни, онъ всегда надѣялся на счастливый исходъ. Онъ предоставлялъ событіямъ идти своимъ чередомъ; онъ считалъ, что вещи должны совершаться въ томъ порядкѣ, въ которомъ онѣ совершаются. Я практивую его философію. Я понимаю, что этотъ процессъ неизбѣженъ, и не боюсь его... Я вѣрю, что истина и справедливость восторжествуютъ наконецъ. Что такое Панама, чья тутъ ошибка? Ничего не могу сказать; но я убѣждена въ одномъ -- въ абсолютной честности моего мужа и его сыновей. Ошибки или иллюзіи? Не знаю. Безчестная плутня? Никогда. О всемъ, что извѣстно моему мужу, онъ думаетъ какъ и я. Я ежедневно провожу нѣсколько часовъ, отвѣчая на письма, телеграммы, заявленія любви, уваженія, довѣрія, которыя приносятъ почти каждое утро, подписанныя какъ самими славными, такъ и самыми скромными именами. Я спокойна. Я забочусь лишь объ одномъ, чтобы нашъ дорогой больной не зналъ всѣхъ этихъ печальныхъ вещей и мирно наслаждался покоемъ въ кругу любимыхъ дѣтей.
   Завтракъ конченъ. Толпа близкихъ и гостей, до 25-ти человѣкъ, окружаетъ знаменитаго старца. Его переносятъ въ будуаръ, возлѣ обширной гостиной, гдѣ со стѣны улыбается изъ массивнаго золота рамы туманная фигура Агнесы Сорель. Молодая дѣвушка садится за фортепьяно и мелодичный вальсъ навѣваетъ сладкія грезы на засыпающаго старика. Остальная молодежь идетъ въ паркъ, гдѣ старыя деревья слабо шумятъ подъ холодными лучами осенняго солнца.
   Такъ въ счастливомъ невѣдѣніи дремлетъ, среди безконечныхъ равнинъ, въ старомъ замкѣ, "Великій Французъ", съ младенческой улыбкой на устахъ. Онъ не слышитъ криковъ ораторовъ, вопля парламентской черни, онъ далекъ отъ борьбы, грызни, своры, раздавленныхъ самолюбій, разъяренныхъ страстей, парижскаго гвалта.
   Онъ не знаетъ ничего изъ того, что произошло въ эти послѣдніе три года. Не знаетъ, что происходитъ сегодня и, быть можетъ, не узнаетъ и того, что произойдетъ завтра.
  

* * *

  
   Сдѣлать правильную оцѣнку настоящаго момента, переживаемаго Франціей, разобраться въ той бурѣ, которая возмутила общественную и политическую жизнь ея, конечно не легко. Тѣмъ интереснѣе появившаяся въ послѣдней книжкѣ "Revue des Deux Mondes" статья Мельхіора де-Вогюэ,-- " L'Heure présente".
   Мы считаемъ умѣстнымъ изложить нѣкоторыя мысли этого писателя по поводу послѣдняго кризиса, которыхъ нельзя не признать весьма остроумными и бросающими свѣтъ на общее положеніе дѣлъ во Франціи.
   Республика вела въ теченіе 20 лѣтъ долгую и упорную борьбу за существованіе, она была въ двухъ шагахъ отъ гибели, когда восторжествовалъ буланжизмъ, и спаслась только благодаря удивительному малодушію, вдругъ выказанному человѣкомъ, который по выраженію Мельхіора де-Вогюэ, "схватилъ ее горло". Она, наконецъ, совершенно истощилась въ борьбѣ, не признаваемая тѣми европейскими странами, которыя были чужды ея политическихъ тенденцій. Но вдругъ счастье ей улыбнулось. Въ три года она возросла и укрѣпилась вновь. Воспоминаніе Всемірной выставки и Кронштадскихъ манифестацій увѣнчали ее двойнымъ ореоломъ богатства и силы.
   Ошибки ея основателей, партійный духъ, все было забыто. "Съ каждымъ днемъ закрѣплялись дружественныя связи съ могучей имперіей,-- говоритъ Мельхіоръ де-Вогюэ; -- викарій Христа, казалось только и думалъ и писалъ о томъ, какъ поддержать Францію, свою любимую дочь".
   Республика основала обширныя колоніи. Удалось соединить у кормила правленія страной нѣсколькихъ изъ наиболѣе почтенныхъ ветерановъ политики и молодыхъ, но выдавшихся несомнѣнными достоинствами дѣятелей.
   И вдругъ въ этомъ тріумфальномъ шествіи республика спотыкнулась на трупъ темнаго ажіотажнаго предпріятія, и вся правительственная машина потрясена, общество смущено, порядокъ нарушенъ. Что собственно произошло? Сомнительное дѣло рухнуло. Но неужели раньше это не бывало? Почему оно могло такъ страшно потрясти организмъ государства? "Потому что этотъ пошлый случай,-- утверждаетъ Вогюэ,-- открылъ неизлечимое худосочіе нашего политическаго и соціальнаго организма, обнаружилъ его внутреннюю нищету. Анархія и отсутствіе власти предстали воочію".
   И министры, люди съ несомнѣнными личными достоинствами, дѣятели, которые въ своихъ департаментахъ выказали себя въ качествѣ хорошихъ администраторовъ, кажутся паралитиками, когда они собраны у трибуны, и должны рѣшать государственные вопросы. Мельхіоръ де-Вогюэ указываетъ на то вырожденіе идей, положенныхъ въ основу современной Франціи, которое обезсилило и обезцвѣтило учрежденія и всѣ функціи общественной жизни. Первоначальная доктрина, за которую стояли теоретиви, движимые самыми благородными побужденіями въ жизни, видоизмѣнились до неузнаваемости. Напримѣръ, къ чему повела свобода прессы? Она создала изъ нее страшную силу, но сила эта начинаетъ становиться зловредной.
   Политическою и общественною жизнью правитъ финансовый феодализмъ, онъ-же дѣйствуетъ и въ прессѣ. Существуетъ волоссальное недоразумѣніе въ отношеніяхъ читателя и газеты. Въ силу медленности, съ какою происходитъ измѣненіе разъ составленнаго мнѣнія, публика продолжаетъ требовать направленія мысли отъ промышленнаго заведенія.
   Пря своемъ появленіи газета являлась служительницей и носительницей чистой идеи, цѣннымъ орудіемъ политическихъ и литературныхъ движеній.
   Въ силу неуловимой эволюціи, она превратилась въ цвѣтущую отрасль промышленности. Всякій разъ, какъ въ мірѣ появляется новая сила, выгода, эта главная пружина челоческой дѣятельности, не можетъ успокоиться, пока не овладѣетъ этой силой и не заставитъ ее служить своимъ цѣлямъ. Сознавая свое могущество, увлекаемая всемірнымъ утилитаризмомъ, пресса заняла важное мѣсто въ новомъ феодальномъ мірѣ. Нѣтъ такой дорожки, такого ручейка, которые не были загорожены ея заставами. Она беретъ дань со всего живущаго, со всѣхъ проявленій жизни, какъ бароны брали въ эпохи великихъ грабежей.
   Многіе мечтаютъ въ наше время объ этомъ миѳѣ, о безкорыстной газетѣ, которая говорила бы истину и только истину. Мечта неосуществимая быть можетъ.
   Спутанная по ногамъ и рукамъ интересами партій и матеріальными выгодами, каждая газета осуждена на условный языкъ, какъ всѣ общественные дѣятели, на плечахъ которыхъ лежитъ отвѣтственность за важныя предпріятія. Всякій органъ принимаетъ участіе въ условной лжи нашей цивилизаціи. Но и разнузданности аппетитовъ, и вообще стремленію раздуть скандалъ, довести его до степени общественнаго краха, Мельхіоръ де-Вогюэ полагаетъ возможнымъ положить предѣлъ. Онъ указываетъ на власть президента, которую игнорируютъ.
   "Для нашего народа,-- говоритъ онъ,-- президентъ Республики является прежде всего иниціаторомъ выставки и Кронштадта. Онъ въ глазахъ народа -- l'homme de l'Exposition, l'homme de Cronstadt, и прежде всего высоко честный человѣкъ, неподкупно честный, въ эпоху, когда всякаго почти подозрѣваютъ чуть не въ мошенничествѣ". Тѣ, кто посѣщалъ департаменты, убѣждались, какъ имя этого человѣка уважаемо, могущественно, популярно: это имя друга Россіи.
   Въ политическихъ сферахъ другіе дѣятели являются, повидимому, первыми величинами, а слава о ихъ достоинствахъ находитъ лишь самый слабый и глухой отголосокъ въ народныхъ массахъ.
   Но президентъ, скажутъ, плѣнникъ конституціи. Она его сковываетъ по рукамъ и ногамъ.
   Общее мѣсто, которое повторяютъ, не считая нужнымъ провѣрить, основательно-ли оно.
   Перечитайте конституцію. Она даетъ главѣ государства не малую власть. Президенту совмѣстно съ членами палатъ принадлежитъ власть законодательная.
   Онъ располагаетъ вооруженными силами; отъ него исходятъ всѣ гражданскія и военныя назначенія.
   Президентъ сообщается съ палатами посредствомъ посланій, читаемыхъ министромъ. Президентъ можетъ потребовать отъ палаты новаго постановленія; можетъ распустить ее на мѣсяцъ два раза въ одну сессію; можетъ смѣнить ее, наконецъ, по соглашенію съ сенатомъ. Наконецъ, онъ ничѣмъ не стѣсненъ въ выборѣ министровъ и можетъ въ посланіяхъ обращаться прямо къ странѣ.
   Мы изложили эти мысли Мельхіора де-Вогюэ, хотя онѣ и касаются области политики. Но въ настоящее время общественная и литературная жизнь Франціи до того тѣсно связана съ вопросами соціальными и политическими, что хроникеру трудно не касаться ихъ, говоря объ общественной жизни. Событія данныхъ дней освѣщаются исторіей дней прошлыхъ; вопросы религіозные, такъ же, какъ и вопросы о матеріальномъ упорядоченіи отношеній людей, становятся двигателями общественной жизни Запада, даютъ ей цвѣтъ, тонъ и направленіе. Дѣйствительно, религіозные вопросы сплетаются съ соціальными, въ общемъ вопросѣ объ отношеніи человѣка къ человѣку. И мы видимъ, какъ эта близость выражется въ своеобразныхъ явленіяхъ.
   Взять хотя бы "Армію Спасенія". При своемъ появленіи она возбуждала только смѣхъ. Но теперь серьезность дѣла уже заставляетъ отнестись къ нему съ уваженіемъ.
   По своему устройству "Арміи" напоминаетъ идеи Игнатія Лойолы, когда онѣ еще не принизились и не выродились въ чудовищный іезуитизмъ. Военное устройство обоихъ орденовъ роднитъ ихъ. "Офицеръ" "Арміи Спасенія", какъ и іезуитъ, является въ рукахъ генерала послушнымъ "какъ трупъ". Каждую минуту онъ долженъ быть готовъ идти хоть на край свѣта.
   Новый орденъ развѣтвился по всему земному шару, исключая Россіи, гдѣ, за неимѣніемъ еще пролетаріата, ему и дѣлать нечего.
   Не многимъ извѣстно то необыкновенное развитіе, котораго достигла въ Англіи и въ особенности въ Америкѣ "Армія Спасенія".
   Исторія этой своеобразной ассоціаціи въ высшей степени поучительна. Въ настоящее время она владѣетъ милліонными капиталами, заинтересовала дахе англійскую королеву въ своемъ дѣлѣ и насчитываетъ въ одномъ Лондонѣ болѣе ста тысячъ послѣдователей. "Салютисты" сходятся на митинги тысячами. Иногда собирается ихъ до 20 тысячъ.
   Какъ изрѣстно, иниціаторъ этого дѣла генералъ Бутъ. Еслт бы онъ былъ только основателемъ секты, какихъ сотни въ Англіи, онъ еще не представлялъ бы особаго интереса. Онъ основалъ въ окрестностяхъ Лондона колонноубѣжище, гдѣ работаетъ до двухъ тысячъ его послѣдователей, пашутъ землю, хорошо живутъ, получаютъ значительный доходъ и заботятся о своемъ нравственномъ развитіи. Въ самомъ Лондонѣ нѣсколько сотенъ рабочихъ-салютистовъ занято выдѣлкой разныхъ вещей: спичекъ, калошъ и т. д.
   Борьба съ пауперизмомъ -- вотъ цѣль генерала Бута и онъ надѣется достигнуть результатовъ, имѣющихъ универсальное значеніе.
   Какъ бы то ни было Бутъ доказалъ свои необыкновенныя административныя способности, и весьма интересенъ тотъ путь, который онъ избралъ, чтобы осуществить въ конкректной формѣ абстракціи теоретиковѣ.
   Нѣкій Жюль Гюре, наиболѣе юркій изъ парижскихъ интервьюеровъ, описываетъ свое посѣщеніе генерала Бута и бесѣду съ нимъ, сообщая нѣкоторыя данныя, которыя могутъ послужить къ характеристикѣ этого человѣка, и его дѣятельности.
   "Я видѣлъ генерала Бута,-- разсказываетъ журналистъ,-- въ его главной квартирѣ, въ улицѣ королевы Викторіи, въ Лондонѣ. Помѣщеніе его состоитъ изъ обширнаго дома въ нѣсколько этажей, постоянно переполненнаго посѣтателями; внизу идетъ торговля самыми разнообразными предметами, сваленными въ различныхъ частяхъ этажа -- тутъ связки колоссальныхъ размѣровъ моркови, съ этикетами: "Фермы колоніи Армія Спасенія". Рядомъ -- тамбурины, которые служатъ возбуждающимъ средствомъ на собраніяхъ салютистовъ, предметы хозяйства, сработанные на лондонскихъ мануфактурахъ, брошюры для пропаганды идей "Арміи", башмаки, кастаньеты. Здѣсь цѣлый отрядъ молодыхъ людей, приказчиковъ, въ красномъ форменномъ платьѣ "Арміи", молчаливыхъ, проворныхъ, вѣжливыхъ. Въ первомъ этажѣ помѣщаются: бюро, конторы, нѣсколько разгороженныхъ маленькихъ пріемныхъ".
   "Меня попросили дать списокъ тѣхъ вопросовъ, которые и хочу задать генералу, я написалъ ихъ и меня попросили пожаловать на другой день.
   "Генералу можно дать 55 лѣтъ. Это человѣкъ высокаго роста, худощавый, съ широкой походкой, борода съ просѣдью, падаетъ ему на грудь, увѣшанную крестами и медалями, вѣроятно знаками его достоинства. Одѣтъ онъ въ широкуіо черную сутану на красной подкладкѣ. У него необыкновенно живые глаза; жесты быстрые, иногда разсѣянные.
   "-- Генералъ, я-бы желалъ узнать, какъ вы разрѣшаете соціальный вопросъ?
   "-- Я знаю одно, что до тѣхъ поръ на землѣ будетъ существовать грѣхъ, пока будетъ нищета. Я не знаю, всегда ли нищета будетъ и не могу предложить окончательнаго рѣшенія вопроса. Во всякомъ случаѣ, прежде всего надо стремиться воспитывать душу низшихъ классовъ и я думаю, что если выполнить мои планы, то можно будетъ значительно подавить бѣдность!..
   -- Вотъ именно это мнѣ интересно знать. Какіе же ваши планы?
   -- Государство должно вступиться и это такъ легко: достаточно обработывать землю "экономически". Вотъ, напримѣръ, въ Австраліи существуютъ владѣнія въ 50.000 акровъ (болѣе двадцати милліоновъ квадратныхъ метровъ), принадлежащихъ одному капиталисту. На земляхъ этихъ пасется скотъ и приносятъ онѣ крайне незначительный доходъ. Если эти земли распредѣлить между нѣсколькими тысячами рабочихъ, онѣ будутъ приносить въ 50 разъ болѣе. Въ весьма короткомъ времени эти рабочіе выкупятъ всю землю, изъ произведеній полученныхъ ими здѣсь же. Я убѣждалѣ мельбурнскихъ рабочихъ, что они могутъ въ нѣсколько лѣтъ, принимая существующія цѣны, выкупить всѣ земли въ Австраліи!
   "Да, все, въ томъ, чтобы культивировать земли экономически. Я доказываю, что обладая кускомѣ земли въ 1.200 акровъ (около 500 гектаровъ), можно занять работой и прокормить двѣ или три тысячи работниковѣ. Англія насчитываетъ около 35 милліоновъ жителей, страна не велика и тѣмъ не менѣе земли достаточно, чтобы дать жизнь сотнямъ милліоновъ людей.
   "-- Но эти земли принадлежатъ въ настоящее время частнымъ собственникамъ. Въ этомъ весь вопросъ. Какъ сдѣлать, чтобы онѣ перешли въ руки тѣхъ, кто въ нихъ нуждается?
   "Генералъ пропустилъ длинные пальцы въ свои волосы и отвѣчалъ, съ нѣкоторымъ колебаніемъ:
   "-- Если рабочіе не могутъ сами, продуктами своего труда, выкупить земли, въ такомъ случаѣ государство должно вступиться, и сдѣлать эту операцію... Такъ или иначе придется перераспредѣлитъ собственность...
   "-- Но какимъ образомъ совершить эту экспропріацію, какъ такъ сдѣлать, чтобы зло вновь не возродилось сейчасъ же? Передѣлъ земли будетъ безплоденъ, такъ какъ сейчасъ же болѣе трудолюбивые возьмутъ перевѣсъ надъ лѣнивыми. Не возобновится ли черезъ нѣсколько лѣтъ то положеніе, которое мы видимъ сейчасъ?
   "-- Земля будетъ принадлежать государству. Всякій работникъ будетъ фермеромъ государства.
   "-- Но не будетъ-ли это лишь перемѣною собственника? Какую гарантію будетъ имѣть человѣкъ, что новый собственникъ не обманетъ его довѣріе?
   "Генералъ поднялъ глаза къ небу и медленно заговорилъ:
   "-- Нищета имѣетъ три источника: неблагоустройство общества, несчастный случай и распутство. Необходимо преобразовать условія соціальной жизни.
   "-- Могу я узнать подробности того плана, при помощи котораго вы осуществите это?
   "-- Я думаю, что все сказанное мной -- истяна. Вотъ и все.
   "-- Желаетели вы улучшить положеніе бѣдныхъ людей или только спасти ихъ души?
   "-- И то, я другое! Я желаю исцѣлить душу бѣдняка, дѣйствуя на его тѣло, и напитать тѣло, облагородивъ душу. Если я не имѣю власти спасти ихъ въ будущей жизни, я желаю по крайней мѣрѣ сдѣлать ихъ лучше въ этой.
   "И генералъ прибавилъ, пожавъ плечами:
   "-- Очень трудно спасать душу!
   "-- Но думаете ли вы, что ничего прочнаго не можетъ быть создано безъ религіи?
   "-- Я дѣйствительно убѣжденъ, что безъ религіи и вѣры въ Іисуса Христа ничего не можетъ быть сдѣлано прочнаго. Человѣческій эгоизмъ есть основа его нищеты. Только христіанская любовь можетъ побѣдить этотъ эгоизмъ. Я задался цѣлью возродить души бѣдняковъ и много уже работалъ въ этомъ направленіи и видѣлъ чудесныя преображенія, произведенныя по милости Божіей.
   "-- Что вы думаете о другихъ дѣятеляхъ въ области соціальнаго вопроса? Вы признаете ихъ теоріи?
   -- Эти люди изобрѣли божественныя системы, только и требуютъ они божественныхъ свойствъ отъ своихъ послѣдователей. Мнѣ кажется, что съ людьми, не равными ангеламъ, имъ не осуществить своихъ высокихъ теорій.
   "-- Послѣдній вопросъ. Вы употребляете немного грубыя, извините меня, балаганныя средства, чтобы дѣйствовать на толпу: флейты, барабаны, кастаньеты, трубы, представленія, изображающія спасеніе души, скажите, вся эта обстановка, бьющая на эффеитъ, у васъ одно изъ существенныхъ средствъ, или вы пускаете все это только при случаѣ, при подходящихъ обстоятельствахъ? Не боитесь вы, что это можетъ оттолкнуть отъ васъ болѣе деликатныя, тонкія души?
   "-- Конечно мы сообразуемся съ обстоятельствами. Повѣрьте, что если бы мы задумали спасти души редакторовъ газеты "Figaro", мы прибѣгли бы къ чему либо болѣе тонкому, чѣмъ барабанный бой. Лично вы, я думаю, хорошій человѣкъ, и еслибы вы ввѣрили нашимъ заботамъ вашу душу, мы въ скоромъ времени причислили бы васъ къ лику избранныхъ...
   "Но тутъ,-- прибавляетъ журналистъ,-- я долженъ былъ прервать, къ сожалѣнію, нашу интересную бесѣду"...
  

* * *

  
   Обозрѣвая картину современной жизни Запада, мы должны въ ряду преобладающихъ въ ней явленій, отвести выдающееся мѣсто тому движенію, которое началось въ католическомъ мірѣ.
   Давно ли, казалось, всѣ устои Рима пошатнулись. Торжество республики во Франціи, вмѣстѣ съ тѣмъ было повидимому торжествомъ антихристіанскихъ началъ.
   Въ настоящее время во всей Европѣ замѣчается сильный поворотъ въ иную сторону. Конечно, это не значитъ, чтобы западное человѣчество отказывалось отъ научныхъ пріобрѣтеній. Истинная, строгая наука конечно останется по прежнему руководительницей умовъ. Но скороспѣлыя теоріи и обобщенія сами собой устарѣли и обветшали и жизнь показала всю ихъ ничтожность. Наука конечно не можетъ, при объясненіяхъ естественныхъ явленій, прибѣгать къ какимъ бы то ни было сверхъестественнымъ дѣятелямъ, въ этомъ отношеніи наука роковымъ образомъ матеріалистична, но ея матеріализмъ не имѣетъ ничего общаго съ матеріализмомъ "полунауки", матеріализмомъ толпы.
   Дѣйствуя въ опредѣленной сферѣ, наука тѣмъ вовсе не отрицаетъ того, что находится внѣ ея, и что часто представляетъ самую сокровенную суть жизни человѣчества, даетъ ей смыслъ и цѣну.
   Была въ отрицательныхъ увлеченіяхъ третьей четверти нашего вѣка и своя хорошая сторона. Скептицизмъ "осолилъ", выражаясь библейскимъ рѣченіемъ, идеи, превратившіяся въ избитыя мѣста, расшевелилъ религіозную мысль и плодомъ этого явились, напримѣръ, новыя, крайне любопытныя теченія въ католическомъ мірѣ. Глава католической церкви, тѣмъ интересомъ, которое онъ выказалъ къ наисущественнѣйшему и самому жгучему вопросу современной Европы,-- вопросу четвертаго сословія, всѣхъ униженныхъ, оскорбленныхъ и обойденныхъ цивилизаціей, тѣмъ покровительствомъ, которымъ онъ осѣнилъ Францію, примиреніемъ своимъ съ республикой, произвелъ сильное недоумѣніе во многихъ, въ комъ рутина мѣшала взглянуть на суть дѣла.
   Многіе были удивлены, и ихъ удивленіе весьма естественно, и вотъ почему: французы вообще, и парижане въ частности, представляютъ себѣ всегда вмѣстѣ Тронъ и Алтарь. Почтенный буржуа еще кое-какъ пойметъ, что папа можетъ быть въ раздорѣ съ королемъ, но ни въ какомъ случаѣ, той простой вещи, что принципъ церкви вовсе не связанъ необходимымъ образомъ съ принципомъ королевской власти.
   Въ представленіяхъ народа, папа является "plus royaliste que les rois" и слово "ультрамонтанъ" (названіе партизановъ доктринъ, возникающихъ по ту сторону Альпъ), обозначаеть для большинства "ультрароялистъ" или "ультракатоликъ", что, съ точки зрѣнія массъ, тожественно.
   Когда же увидѣли, что его святѣйшество Левъ XIII формальнымъ образомъ примирился съ французской республикой, его признали новаторомъ, Папой, который заводитъ опасныя новшества.
   Это глупое слово "fin de siècle" произнесено было и по этому поводу.
   Но ничего нѣтъ ошибочнѣе этого взгляда, отожествляющаго папу съ королемъ. Съ порожденія своего папство являлось въ характерной роли противовѣса королевскому могуществу въ пользу народныхъ массъ, такъ по крайней мѣрѣ утверждаютъ современные богословы, подыскивая историческое оправданіе дѣйствіямъ папы, такъ что, признавъ республику, основанную на народномъ голосованіи, папа поступилъ совершенно логически. Извѣстно, что папа ярый "томистъ", т. е. послѣдователь доктринъ св. Ѳомы Аквинскаго. А по ученію Ѳомы Аквината, право народовъ выше права властителей.
   Конечно отъ этого не слѣдуетъ предполагать, чтобы папа не признавалъ одного источника власти -- божественнаго.
   Формула: "Милостью Божіею и волею народною", является compendium'омъ идей св. Ѳомы и Льва XIII.
   Замѣтимъ, что мы излагаемъ здѣсь разговоръ почтеннаго представителя французской церкви, не пожелавшаго открыть своего имени, съ однимъ парижскимъ журналистомъ.
  

* * *

  
   Святой отецъ, такъ же какъ и его знаменитый учитель, вовсе не республиканецъ, онъ только думаетъ, что въ данный моментъ воля французскаго народа за Республику.
   Смущаетъ многихъ и то, что папа, повидимому, выказываетъ симпатію къ лагерямъ враждебнымъ католицизму и его органы цитируютъ матеріалистскій "Temps" и другія газеты свободомыслящихъ, протестантовъ и франмассоновъ.
   До того доходитъ, что Льва XIII называютъ "антиклерикальнымъ Папой". И это до извѣстной степени имѣетъ основаніе. Папа дѣйствительно абсолютно не одобряетъ главныя тенденціи современнаго католическаго духовенства.
   Но тутъ надо остеречься ложной и опасной мысли, будто Левъ XIII,-- "Папа-реформаторъ", для этого придется войти въ нѣкоторыя общія объясненія.
   Католическая церковь, неизмѣняемая въ своей сущности, тѣмъ не менѣе допускаетъ прогрессивное развитіе своихъ идей. Ея догматы, ея доктрины, конечно, неизмѣнимы въ своихъ основахъ, но какъ въ сѣмени таится цвѣтокъ, такъ основная идея церкви должна прорости, развиться, расцвѣсть и распуститься во всей красѣ, проявиться, наконецъ, полностью, что и будетъ вѣнцомъ ея существованія, и окончательнымъ тріумфомъ, предсказаннымъ пророками, по мысли папы.
   Но это проростаніе, ростъ и расцвѣтъ сопровождаются появленіемъ формъ, которыя соотвѣтствуютъ характеру извѣстной эпохи, не нарушая неизмѣнности основнаго направленія.
   Въ силу вышеизложеннаго, характеръ формъ, въ которыя отливается сущность идеи, не тотъ уже въ эпоху великихъ схоластиковъ, какимъ онъ былъ въ первые вѣка церкви, не тотъ уже въ эпоху Игнатія Лойолы, какимъ былъ въ эпоху Ѳомы Аквинскаго.
   Средніе вѣка, великолѣпно резонирующіе, проникнутые идеями Аристотеля, иначе обставляли внѣшнюю форму религіи, чѣмъ XVII, артистическій и романтическій вѣкъ. Могучій мозгъ Ѳомы Аквинскаго былъ иначе организованъ, чѣмъ пламенный и блестящій мозгъ основателя ордена Іисуса, рыцаря св. Дѣвы, котораго де-Местръ называетъ Донъ-Кихотомъ вѣры.
   Наконецъ настала минута, когда подъ вліяніями, объяснять которыя было-бы слишкомъ долго и трудно, католицизмъ принялъ формы болѣе чувственно-внѣшнія, чѣмъ духовныя, болѣе мистическія, чѣмъ разумныя, болѣе простонародныя, если можно такъ выразиться, чѣмъ истинно мистическія.
   То, что нѣкогда считалось лишь частнымъ и не существеннымъ выраженіемъ религіозныхъ чувствъ, заняло главенствующее мѣсто и оттѣснило все остальное.
   Такъ несоразмѣрно развились формы обожанія св. Дѣвы, хотя и полныя трогательной вѣры, но порою слишкомъ театральныя, если позволено такое выраженіе. Будучи далевимъ отъ грубаго и жестоваго слова "inariolatria", пущеннаго враждебными лагерями, нельзя было не сознаться многимъ изъ сторонниковъ католицизма, что такого рода благочестивыя сами по себѣ формы обожанія священныхъ идей, могутъ стать почти опасными, если не будутъ сдержаны въ извѣстныхъ границахъ.
   Видимъ, напримѣръ, картины, изображающія Notre Dame de la Salette, преклонившуюся передъ Notre Dame de Lourdes; трогательные обряды поклоненія сердцу Іисуса, порою переходятъ границы, отдѣляющія вѣру отъ ереси.
   -- Вы, конечно, знаете,-- сказало духовное лицо въ своемъ разговорѣ съ журналистомъ, надпись на фронтонѣ церкви св. Сердца на Монмартрѣ? Вотъ она:
  

Sacratissimo Cordi Jesa, Gallia
penitens et devota.

  
   Что такое сердце Іисуса? Это самъ Іисусъ, это Богъ; вѣдь нельзя предпочитать созданіе Создателю. Это тавталогія, которая, однако, можетъ прямо повлечь къ ереси.
   Я знаю, что въ Римѣ были очень недовольны этой надписью, но измѣнить ее, конечно, невозможно.
   Вотъ въ силу всего этого въ настоящее время есть два элемента въ католической церкви, которые стремятся къ нѣкотораго рода реформѣ; именно, въ этой тенденціи возводить на главное мѣсто частныя формы поклоненія святынѣ, которыя менѣе всего могутъ имѣть raison d'être въ эпоху, когда положительное знаніе и жизнь, полная нервной мысли и дѣятельности, сокрушила не самую доктрину, которая безсмертна, но, опасныя для нея самой, внѣшнія, частныя формы ея, оторванныя отъ связи съ цѣлымъ и доведенныя до абсурда.
   Эти два элемента во первыхъ схоластики, которые стремятся построить церковную доктрину на остроумныхъ теологическихъ выкладкахъ среднихъ вѣковъ, а во вторыхъ тѣ, которыхъ можно назвать "естественниками", которые хотятъ внести новый элементъ въ апологетику и побѣдить позитивное атеистическое знаніе знаніемъ спиритуалистическимъ, христіанскимъ, также имѣющимъ позитивный характеръ.
   Левъ XIII, многіе итальянскіе и испанскіе теологи -- во главѣ схоластиковъ; многіе нѣмецкіе, англійскіе и французскіе духовные лица и писатели -- во главѣ естественниковъ.
   Эти два лагеря, въ началѣ враждебные, нынѣ объединяются въ борьбѣ съ вышеупомянутыми сторонниками внѣшнихъ формъ. Вмѣсто блестящаго культа, который въ обычаѣ у французскаго духовенства, они желаютъ учредить обрядность упрощенную, болѣе соотвѣтствующую настроенію современныхъ умовъ, охлажденныхъ тѣмъ, что принято называть побѣдами точнаго знанія. Хотятъ смягчить то, что отталкиваетъ въ католическихъ обрядахъ современнаго европейца и отдаляетъ съ каждымъ днемъ многихъ и многихъ отъ церкви.
   Надѣются произвести переворотъ мирнымъ путемъ прогрессивнаго роста идей.
  

* * *

  
   Въ Парижѣ разбушевались медики и съ такимъ азартомъ, что публика разслышала ихъ даже чрезъ громы Панамскаго дѣла.
   Праздношатающіеся, равно какъ и дѣловые люди, были недавно удивлены сборищемъ на площади Hôtel de Ville.
   Тамъ кричала и жестикулировала толпа молодыхъ людей,
   -- Кто такіе? Что за шумъ? Анархисты? -- слышались тревожные вопросы.
   Но это были просто студенты-медики.
   Вотъ изъ-за чего они взволновались:
   Муниципальный совѣтникъ Штраусъ явился въ госпиталь св. Антонія. У него произошло столкновеніе съ экстерномъ госпиталя Салмономъ, въ одной изъ залъ, которую онъ осматривалъ. Уходя, онъ сказалъ студенту:
   -- Вы еще услышите обо мнѣ!
   Три дня спустя Салмонъ былъ исключенъ.
   Въ одно прекрасное утро четверо профессоровъ явились въ амфитеатръ зданія Общественнаго Призрѣнія, чтобы экзаменовать поступающихъ въ госпиталь экстернами.
   Войдя въ залу, господа эти нашли тамъ множество студентовъ, около 700, которые явились протестовать противъ мѣры, принятой Пейрономъ, директоромъ госпиталя, противъ ихъ товарища.
   Студенты желали помѣшать экзамену.
   Профессора сѣли за экзаменаціонный столъ среди невообразимаго гвалта, писка, визга, лая, мяуканья, гоготанья, грохота, хохота, свиста и стука.
   Почтенный предсѣдатель экзаменаціонной коммиссіи принялся за звонокъ, надѣясь возстановить спокойствіе. Но напрасно. Переждавъ четверть часа, онъ возопилъ:
   -- Silencium!
   Затихли.
   Предсѣдатель заявилъ, что корпорація профессоровъ никогда не думала порвать солидарность, объединяющую ее съ учащимися...
   Студенты захлопали.
   -- Но,-- продолжалъ докторъ,-- хотя я самъ просилъ придти въ амфитеатръ г. Пейрода, онъ положительно заявилъ, что явиться не можетъ.
   При этихъ словахъ гамъ возобновился съ новой силой. Стали ломать свамейки, рѣшетки, бросать обломками въ окна, въ люстры... Студенты не желали, чтобы экзаменъ состоялся. Одинъ изъ нихъ подошелъ къ столу, гдѣ сидѣли профессора, спокойно налилъ въ стаканъ предсѣдателя воды, выпилъ и затѣмъ разбилъ его въ дребезги у ногъ почтеннаго ареопага. Затѣмъ потушили газъ... Экзаменаціонная коммиссія ретировалась.
   "Освиставъ" директора госпиталя, студенты съ пѣснями направились къ ратушѣ, намѣреваясь вытребовать муниципальнаго совѣтника Штрауса для объясненій.
   Одни шумѣли на площади, другіе забрались въ ратушу, крича:
   -- Долой Пейрона! Въ отставку! Долой Штрауса!
   Муниципалитета въ ратушѣ не оказалось, но скоро явилась муниципальная гвардія и полицейскіе агенты и медикамъ пришлось разойтись.
  

* * *

  
   Скандалъ этотъ, разумѣется, надѣлалъ шума. Газеты отрядили репортеровъ для разслѣдованія дѣла.
   Прежде всего допрошенъ былъ почтенный муниципальный совѣтникъ Штраусъ.
   -- Муниципальный совѣтъ,-- заявилъ тотъ обиженно,-- даетъ ежегодно на общественное призрѣніе 20 милліоновъ. Кажется его представители могутъ на этомъ основаніи, при посѣщеніи госпиталей, разсчитывать по крайней мѣрѣ на вѣжливое обращеніе.
   Коммиссія общественнаго призрѣнія, которой президентомъ я имѣю честь состоять, послала насъ осмотрѣть госпиталь, чтобы убѣдиться, какъ обращаются тамъ съ больными, на содержаніе которыхъ городъ столько жертвуетъ. Мы явились какъ снѣгъ на голову. Войдя въ одну изъ палатъ, мы нашли тамъ трехъ экстерновъ; они были въ шапкахъ, болтали, одинъ курилъ.
   Мы имѣемъ привычку, входя въ палату къ больнымъ, снимать шляпы.
   Я ясно слышалъ, какъ сопровождавшій насъ директоръ шепнулъ экстернамъ:
   -- Это муниципальные совѣтники.
   Они не перемѣнили своихъ манеръ. Тогда я подошелъ въ тремъ безпечнымъ молодымъ людямъ и сказалъ имъ: "Меня крайне удивляетъ, господа, что вы себя такъ держите въ палатѣ, гдѣ лежатъ больные. Вы говорите громко, курите, въ шляпахъ".
   Двое сняли шляпы, третій же отвѣчалъ: "Какое вамъ до насъ дѣло? Мы вѣдь не вашего прихода".-- "Я муниципальный совѣтникъ, и если это званіе ничего вамъ не говоритъ, то я къ тому же и членъ гигіеническаго совѣта".
   Узнали имя студента и онъ былъ исключенъ, но лишь на полтора мѣсяца. Товарищи его подняли шумъ. Вотъ и все,-- заключилъ парижскій эдилъ.
   Отъ Штрауса репортеръ отправился съ студентамъ, въ ихъ клубъ.
   -- Мы не знали,-- сказали они,-- что Салмонъ исключенъ лишь на время. Онъ талантливый человѣкъ и славный малый. Мы не допустимъ, чтобы его карьера была разбита. Эти господа муниципалы, распоряжаясь городскими суммами, проникаются мыслью, что это ихъ собственныя деньги. "Мы, молъ, жертвуемъ на это столько-то, а на то вонъ столько!". Они на этомъ основаніи почитаютъ себя нашимъ начальствомъ. Но въ госпиталѣ мы никого не признаемъ, кромѣ главнаго доктора.
  

* * *

  
   Въ амфитеатрѣ зданія Общественнаго Призрѣнія состоялось любопытное собраніе интерновъ и экстерновъ медиковъ. Говорились рѣчи.
   -- Въ Бордо,-- вопіялъ одинъ ораторъ,-- былъ удаленъ интернъ. Товарищи пригрозили стачкой и его опять приняли. Такая же исторія произошла въ Ларибуазіерѣ. Примемъ энергическія мѣры и нашъ товарищъ будетъ спасенъ.
   Обсуждали какъ устроить забастовку (la grève).
   -- Это будетъ жестоко -- лишить больныхъ нашей помощи. Будущіе доктора не должны на больныхъ вымѣщать досаду на администрацію.
   -- Мы можемъ сами забастовать, но выбрать въ каждый госпиталь одного экстерна и одного интерна, которыя будутъ дежурить, на всякій случай.
   -- Голосовать! Голосовать!
   Предсѣдатель ставитъ вопросъ:
   -- Желаете вы забастовку?
   -- Да.
   Пишется постановленіе: общее собраніе учащихся медиковъ протестуетъ противъ исключенія ихъ товарища Салмона. Если администрація не приметъ его опять, собраніе постановляетъ забастовку.
   Собрались тоже и муниципальные совѣтники. Долго рядили и судили, говорили рѣчи.
   Кончилось, однако, тѣмъ, что Салмонъ былъ вновь принятъ.
   Медики успокоились.
  

* * *

  
   Періодъ разоблаченій! Обличено не только Панамское общество, не только печать, подкупленная имъ, обличенъ и "Paris-Tripot"!
   Вы, конечно, спросите, что такое "Paris-Tripot"? Органъ, органъ особого рода шантажа, гроза ресторановъ, кафе, кабачковъ, клубовъ, докторовъ, продающихъ цѣлебныя мази и лѣкарства. Просуществовалъ онъ, впрочемъ, недолго.
   "Paris-Tripot" -- подъ этимъ остроумнымъ заглавіемъ стала выходить газетка съ прошлаго лѣта. Подъ заголовкомъ стояди слѣдующія, глубоко ироническія слова: "Газета, охраняющая интересы публики отъ мошенниковъ".
   Подписная цѣна -- десять франковъ въ годъ. Но не подпиской думалъ существовать "Paris-Tripot". Это былъ органъ обличительный. Редакторъ имѣлъ списокъ всѣхъ злачныхъ мѣстъ въ Парижѣ, и тѣхъ, которыя не вносили контрибуціи, обличалъ жестоко, платящихъ же воспѣвалъ въ высокомъ слогѣ.
   Онъ обличалъ грязныя салфетки и маргаринъ ресторановъ.
   Онъ вопилъ о фальсификаціи винъ въ кабачкахъ.
   Онъ трагически предостерегалъ молодыхъ людей, посѣщавшахъ тѣ или иные сады и кафе, торгующіе въ ночное время.
   Онъ, наконецъ, раскрывалѣ тайны всеизлѣчивающихъ лѣкарствъ, указывая на ихъ составъ изъ сенской воды и всякихъ химическихъ отбросовъ.
   Хозяева заведеній, доктора спѣшили въ редакцію и, послѣ непродолжительнаго разговора, на другой день читали восторженныя похвалы въ "Paris-Tripot".
   Издатель листка былъ невидимъ. Главный редакторъ, Тальма, положительно терроризировалъ парижскихъ виночерпіевъ.
   -- Всѣ кафе въ Парижѣ у моихъ ногъ,-- говорилъ онъ въ упоеніи своимъ могуществомъ.-- Безъ моего позволенія, ни въ одномъ трактирѣ не посмѣютъ съиграть въ вегли.
   Этотъ ужасный человѣкъ требовалъ отъ парижскихъ кабатчиковъ раболѣпія. Онъ былъ жестокъ и неумолимъ, и смлгчился лишь получивъ дань. Молчаніе "Paris-Tripot" стоило дорого, похвала еще дороже.
   Теперь "Paris-Tripot" молчитъ даромъ, такъ какъ редакторъ его со всѣми сотрудниками сидитъ на казенныхъ хлѣбахъ въ тюрьмѣ.
  

* * *

  
   Шантажные и иные подвиги уже можно было бы классифицировать на нѣсколько категорій. Есть особые спеціалисты, напримѣръ, обдѣлывающіе свои дѣлишки при помощи страхованія жизни. Такого рода предпріятіе недавно разоблачено въ Бельгіи.
   Двѣ молодыя работницы, сестры Жанна и Люси Россумъ, встрѣчаютъ на улицѣ въ Брюсселѣ въ поздній часъ двухъ господъ, довольно приличнаго вида.
   Сестры входятъ въ кафе, за ними незнакомцы и быстро завязывается знакомство. Молодые люди назвали себя: Шмидтъ и Дебавелеръ. Они пріѣхали изъ Франціи, намѣреваясь основаться въ Бельгіи. Одинъ изъ нихъ, Шмидтъ, по его словамъ, надѣялся получить наслѣдство и пріобрѣсти положеніе въ дѣловомъ мірѣ. Онъ желалъ жениться по любви.
   Не выходя изъ кафе, онъ объяснился въ любви Жаннѣ Россумъ, младшей сестрѣ, восемнадцатилѣтней дѣвицѣ. Шмидтъ, безъ дальнихъ проволочекъ, предложилъ ей руку и сердце, но просилъ, чтобы свадьба была не въ Брюсселѣ, а въ провинціи.
   Жанна отказалась наотрѣзъ.
   Тогда Шмидтъ обратился съ предложеніемъ къ схаршей, Люси, дѣвушкѣ 22 лѣтъ. Перспектива замужества съ богатымъ человѣкомъ ей улыбнулась. Она согласилась.
   Тогда пріятели помѣстили Люси въ меблированныхъ комнатахъ. Затѣмъ, черезъ нѣсколько дней, Шмидтъ, по важнымъ яко бы дѣламъ, отправился въ Люттихъ, оставивъ Люси на попеченіи друга.
   Въ Люттихѣ Шмидтъ купилъ передвижную печку, нанялъ меблированную квартиру въ одномъ изъ подозрительныхъ кварталовъ и телеграфировавъ Люси, прося ее пріѣхать.
   Свадьба была рѣшена. Но Шмидтъ высказалъ желаніе застраховать жизнь своей будущей супруги: "Мало ли что можетъ случиться! -- говорилъ онъ. Онъ обратился въ одно страховое общество, желая застраховать жизнь своей жены въ 40.000 руб. Этотъ капиталъ въ случаѣ ея смерти долженъ быть выданъ мужу. Но во всѣхъ обществахъ, въ Люттихѣ, въ которыя обращался Шмидтъ, ему отказывали. Наконецъ ему удалось застраховать свою будущую супругу въ Парижскомъ обществѣ страхованія жизни, "Urbaine", при чемъ онъ и уплатилъ 1.340 франковъ.
   Нѣсколько дней спустя, женихъ и невѣста, въ сопровожденіи Дебавелера, отправились въ Тирлемонъ, гдѣ заняли меблированную квартиру изъ трехъ комнатъ. Купленная женихомъ въ Люттихѣ переносная печка поставлена была въ комнатѣ Люси.
   Въ день рожденья Люси устроенъ былъ ужинъ и пировали до трехъ часовъ утра. Люси была наконецъ отведена въ ея комнату, гдѣ и заснула мертвымъ сномъ, между тѣмъ какъ друзья продолжали сидѣть за столомъ, чокаясь и балагуря.
   Молодая дѣвушка заснула такъ крѣпко, что ужь больше и не просыпалась.
   Утромъ на другой день, докторъ, приглашенный друзьями, нашелъ ее мертвой въ постели и уже совершенно остывшей. Онъ констатировалъ аневризмъ, послѣдовавшій отъ прилива врови въ мозгу, произведеннаго опьяненіемъ и переполненіемъ сердца.
   Шмидтъ и Дебавелеръ выражали неподдѣльное горе, граничившее съ отчаяніемъ.
   Вечеромъ того дня, когда было совершено погребеніе бѣдной Люси, Шмидтъ явился въ общество "Urbaine" и потребовалъ 40.000 страховой преміи, такъ какъ жена его умерда. Инспекторъ общества отправился въ Тирлемонъ и потребовалъ, чтобы было назначено слѣдствіе. Тѣло было вскрыто и химическій анализъ показалъ, что Люси Ванъ Россимъ умерла отъ отравленія угольной кислотой.
   Она была отравлена угаромъ. Убійца поставилъ возлѣ ея кровати переносную печку съ утольями, и несчастная не проснулась больше.
   Дебавелеръ убѣжалъ. Слѣды его потеряны въ Англіи. Шмидтъ же былъ арестованъ. Онъ оказался контрабандистомъ, извѣстнымъ своей дѣятельностью на французской границѣ. Это человѣкъ лѣтъ 30, съ тонкой и хитрой физіономіей, одѣтый весьма элегантно въ черное, въ бѣломъ галстухѣ, выражающійся съ изысканнымъ изяществомъ. Онъ осужденъ на смертную казнь.
  

* * *

  
   Какъ устроенъ мозгь писателя? Какъ онъ думаетъ, какъ чувствуетъ, какъ работаетъ его мыслительная машина? Разрѣшеніемъ этого любопытнаго вопроса занятъ въ настоящее время профессоръ Лавассанъ Ліонскаго факультета.
   Онъ предполагаетъ провѣрить доктрину, созданную Галлемъ о "мозговой локализаціи". Конечно, самый искусный физіологъ не въ состояніи проникнуть въ чужой мозгъ, доколѣ владѣлецъ его живъ. Разслѣдованіе производится на основаніи показаній и самонаблюденій писателей, надъ процессомъ творчества.
   Прежде всего надо изучить "внутренній языкъ и различные способы представленія". Умственные процессы въ послѣднемъ отношеніи классифицируются сообразно мозговымъ центрамъ и преимущественной роли того или другого въ процессѣ мысли, слѣдующимъ образомъ:
   Процессъ этотъ "воззрительный" (visuels), если читаютъ слова своихъ мыслей.
   "Слуховой" (auditifs), если ихъ слышатъ.
   "Словесный" (moteurs), если ихъ говорятъ.
   По теоріи можно напередъ утверждать, что реалистъ Эмиль Зола, обладающій конкретной мыслью, думаетъ на иной манеръ, чѣмъ отецъ Дидонъ, спиритуалистъ, съ умомъ абстрактнымъ. Одинъ изъ учениковъ Лавассаня посѣтилъ многихъ артистовъ, литераторовъ, замѣчательныхъ мыслителей. Результаты его изслѣдованій составили драгоцѣнные психологическіе матеріалы.
   Вотъ нѣкоторыя изъ этихъ характеристикъ "писательскаго мозга":
  

Альфонсъ Додэ.

  
   -- Страдаю сильной близорукостью съ дѣтства; въ Ліонѣ мои профессора никогда не хотѣли этому вѣрить, и я вышедъ изъ лицея, такъ ни разу и не видавъ, что такое писалось на доскѣ во время объясненій,-- сообщилъ Додэ посѣтившему его физіологу.
   -- Позвольте узнать напряженность вашего зрѣнія?
   -- Постоянно ровная, не увеличивается и не уменьшается.
   -- Слухъ?
   -- Превосходный, какъ у слѣпца. Въ ушахъ -- мое зрѣніе.
   -- Воззрительная память?
   -- Прекрасная. Я помню со всѣми деталями картину, которую видѣлъ десять лѣтъ тому назадъ.
   -- Какъ вы представляете себѣ безконечность, вѣчность, совершенство и тому подобныя отвлеченныя идеи?
   -- Я ихъ никакъ себѣ не представляю. Я никогда не могъ вызвать ихъ въ своемъ мозгу.
   -- Память слуха?
   -- Отличная. Звуки запоминаются мною удивительно. Ихъ своеобразные оттѣнки отпечатлѣваются съ необыкновенной точностью. Мнѣ припоминаются аккорды фразы, уловленные мимоходомъ. Если я хочу возстановить то состояніе ума, души, которое было у меня нѣкогда, вспомнить что либо изъ давняго прошлаго, я всегда стараюсь вспомнить ту арію, которую я тогда напѣвалъ, и разъ она воскреснетъ въ моемъ ухѣ, память возстановитъ все остальное. Что касается процесса моей мысли, то вотъ что я могу сказать:
   Когда я желалъ охарактеризовать въ Нума Руместанѣ южанина, я заставилъ его сказать: "я только тогда думаю, когда говорю". Эту характеристику, которую я считалъ новою, потомъ я отыскалъ у Монтеня. Очевидно, это характеристика вполнѣ вѣрная, южнаго ума, такъ какъ Монтень былъ тоже южанинъ.
   Часто, когда въ умѣ моемъ возникаетъ какое либо слово, я машинально соображаю четное или нечетное число составляющихъ его буквъ. Эта манія такъ уже давно меня преслѣдуетъ, что теперь я почти мгновенно могу сказать четное или нечетное число буквъ у даннаго слова.
   Чтобы запомнить номеръ дома, я быстро складываю числа. Напр. д. No 31 улица Бельшасъ... 3+1 = 4...
   -- Видите вы сны?
   -- Уже пять или шесть лѣтъ, что я не могу спать безъ пріема наркотика, и не вижу больше сновъ. Но прежде я видѣлъ часто такіе живые и яркіе сны, что писалъ на нихъ сказки. Я часто записывалъ свои сны, проснувшись и еще въ поту отъ кошмара. Вотъ, напримѣръ, нѣкоторыя: Le Calvaire dans les cerises; Monsieur Daudet не regardez pas à droite; l'Urubu...
   -- Обладаеіе вы умомъ синтетическимъ или ана я и старый кавалеристъ, и сотни разъ сваливался съ лошади, но перспектива разбиться о камни или быть задавленнымъ тяжестью лошади пугала меня... Я въѣхалъ въ Парижъ, который показался мнѣ хуже моихъ самыхъ худыхъ ожиданій, съ единственною мыслью: не быть узнаннымъ, остановился въ улицѣ Ришелье, въ Брюссельской гостинницѣ, которую содержитъ Пети, старый слуга Дюма. Изысканная вѣжливость и тонкое обращеніе г. Пети, его безстрастная веселость, боязнь всякихъ слишкомъ глубокихъ движеній души, его живыя воспоминанія о маленькихъ удовлетвореніяхъ тщеславія, полученныхъ тридцать лѣтъ тому назадъ, его безусловная честность въ денежномъ отношеніи, дѣлаютъ его въ моихъ глазахъ воплощеніемъ француза. Я ему немедленно отдалъ на храненіе оставшіеся у меня 3.000 франковъ.
  

* * *

  
   "Лишь съ большимъ трудомъ могъ-бы я описать все, что происходило тогда въ моемъ сердцѣ. Я жилъ всегда и теперь продолжаю жить изо дня въ день, не думая, что буду дѣлать завтра. Ходъ времени я отмѣчаю лишь по наступающимъ воскресеньямъ, когда моя скука усиливается до высшей степени. Я никогда не могъ понять, почему это такъ. Въ 1821 г., въ Парижѣ воскресенье для меня было по истинѣ ужаснымъ днемъ. Затерянный среди громадныхъ каштановъ Тюльери, такихъ величественныхъ въ это время года, я думалъ о Метильдѣ... Когда я былъ съ моими друзьями, я проводилъ все время, теряясь въ смутныхъ мечтаніяхъ.
   "Я всегда говорю слишкомъ много, съ единственной цѣлью утишить тайную боль, терзающую меня... Я узналъ, нѣсколько лѣтъ спустя, что меня считаютъ человѣкомъ въ высшей степени увлекающимся. Если-бы я искалъ тогда общества женщинъ, то несмотря на мои годы, на то, что я не красивъ и т. д., чувствую теперь, когда пишу эти строки, я имѣлъ-бы успѣхъ и быть можетъ утѣшеніе. Но тогда всякое воспоминаніе о Метильдѣ разрывало мое сердце. Она витала передо мною, какъ прекрасное, печальное видѣніе и владычествовала надъ моими чувствами и воображеніемъ".
   "Любовь -- говоритъ Стендаль, -- подарила мнѣ комическую добродѣтель: цѣломудріе". Онъ описываетъ случай, когда видѣніе Метильды, предмета его платоническихъ воздыханій, дѣлало его равнодушнымъ въ благосклоннымъ къ нему красавицамъ.
   Онъ разсказываетъ, что еще въ Миланѣ, проводивъ Метильду къ ея двоюродной сестрѣ, г-жѣ Траверси, онъ остальную часть каждаго вечера проводилъ у милой и божественной графини Кассера...
   "И однажды я отказался быть любимымъ этой молодой женщиной, очаровательнѣйшей изъ всѣхъ кого я зналъ, лишь для того, чтобы явиться въ глазахъ Бога достойнымъ любви Метильды. Я отказался, въ силу тѣхъ же мотивовъ, и отъ знаменитой Вигано, которая, спускаясь однажды по лѣстницѣ въ сопровожденіи своего двора и толпы блестящихъ куртизановъ, отдѣлилась отъ всѣхъ, чтобы мнѣ сказать:
   "-- Говорятъ, что вы ко мнѣ неравнодушны?
   "-- И ошибаются, -- отвѣчалъ я съ величайшимъ хладнокровіемъ и даже не поцѣловалъ ея руку.
  

* * *

  
   "Вотъ какъ я жилъ въ эту эпоху.
   "Поднявшись въ десять часовъ, въ половинѣ одиннадцатаго я уже появлялся въ Руанскомъ кафе, гдѣ находилъ барона Люссинга и моего двоюроднаго брата (человѣкъ неподкупной честности, справедливый, разсудительный, другъ моего дѣтства). Худо лишь одно, что оба эти существа не понимаютъ абсолютно ничего въ теоріи человѣческаго сердца и о изображеніи этого сердца въ словѣ или звукахъ. Вглядываться въ характеры, строить заключенія до поводу всякаго самаго мелкаго факта составляетъ для меня самый интересный предметъ для разговоровъ.
   "Мериме, котораго я такъ уважаю, совершенно равнодушенъ къ такого рода разговорамъ. Мой другъ дѣтства, неоцѣненный Крозе (инженеръ департамента Изера), незамѣнинъ въ этомъ отношеніи; но его жена {М-me Praxéde Crozet, доставила въ библіотеку Гренобля большое количество рукописей Стендаля, около тридцати томовъ.} ревнуетъ къ нашей дружбѣ и мѣшаетъ ей. Какое горе! Какимъ бы замѣчательнымъ человѣкомъ былъ бы Крозе, если бы онъ жилъ въ Парижѣ. Женитьба и въ особенности провинція удивительно старятъ людей; умъ дѣлается лѣнивымъ и мозгъ, въ силу рѣдкаго упражненія, теряетъ свою подвижность, становится вялымъ и неповоротливымъ.
   "Насладившись, въ café de Rouen, великолѣпной чашкой кофе и двумя бріошами, я провожаю Люссинга въ его контору. Мы идемъ по набережнымъ, останавливаясь у каждаго продавца эстамповъ. Когда я разстанусь съ Люссингомъ начинается ужасное для меня время. Я иду, -- въ этомъ году жары нестерпимыя, -- искать тѣни и хоть немного прохлады подъ старыми каштанами Тюльери. Такъ какъ я не могу забыть, говорю я себѣ, не лучше ли мнѣ покончить съ собою? Все мнѣ въ тягость. Въ 1821 г. у меня еще были остатки моей страсти въ итальянской живописи. Я иду въ Лувръ. Видъ этихъ вѣчныхъ созданій искусства напоминаетъ мнѣ живѣйшимъ образомъ миланскій музей и Метильду...
   "Я сохранилъ необыкновенно мало воспоминаній объ этихъ дняхъ, которые были всѣ похожи одинъ на другой. Все, чѣмъ забавлялся Парижъ, наводило на меня ужасъ. Самъ либералъ, я находилъ либераловъ оскорбительно ничтожными. Я сохранилъ печальныя и оскорбительныя для себя самого воспоминанія о всемъ, что тогда видѣлъ.
   "Толстый Людовикъ XVIII, съ бычачьими глазами, медленно влекомый шестью жирными лошадьми, котораго я постоянно встрѣчалъ, дѣйствовалъ на меня самымъ удручающимъ образомъ.
   "Я купилъ нѣсколько пьесъ Шекспира, англійское изданіе; я читалъ ихъ въ Тюльери, и часто опускалъ книгу, чтобы мечтать о Метильдѣ.
   "Моя пустынная комната нагоняла на меня тоску.
   "Въ пять часовъ я летѣлъ за table d'hôte брюссельскаго отеля. Тамъ я находилъ Люссинга, усталаго, скучнаго, добраго малаго Баро, элегантнаго Пуатевена, пять или шесть оригиналовъ, по одну сторону темнаго промышленника, по другую -- мелкотравчатаго заговорщика.
   "Послѣобѣденный кофе -- еще пріятный моментъ для меня, въ противность прогулкѣ по бульвару, вошедшему въ моду и полному пыли. Бить въ этомъ мѣстѣ, гдѣ сходятся гвардейцы, франты, эти дамы высшаго разряда и элегантныя буржуазки, составляетъ муку для меня.
   "Наконецъ, въ половинѣ одиннадцатаго, я иду къ Паста, играть въ фараонъ. Я имѣю несчастіе приходить первымъ. Порою нахожу кого либо изъ новоприбывшихъ миланцевъ. Я скромно разспрашиваю о всѣхъ хорошенькихъ женщинахъ Милана, и кажется умру, когда произнесутъ имя Метильды. Порою сами о ней заговариваютъ. Такіе вечера составляютъ эпоху въ моей жизни. Наконецъ начинается фараонъ. Погруженный въ мечтанія, въ теченіе четырехъ часовъ я теряю или выигрываю тридцать франковъ. Я до того разсѣянъ, что когда проиграю больше, чѣмъ у меня въ карманѣ, говорю: "желаете, я поднимусь къ себѣ". Отвѣчаютъ: "не трудитесь, пожалуйста". И я плачу лишь на другой день. Это глупость, повторенная нѣсколько разъ, создала мнѣ репутацію бѣдняка. Я сталъ замѣчать, въ какой тревогѣ находится всякій разъ добрѣйшій Паста, мужъ актрисы, когда я проиграю 30 или 35 франковъ. Но когда я наконецъ все разглядѣлъ, то и тогда не измѣнилъ своего поведенія".
  

* * *

  
   Масса въ высшей степени интересныхъ мелочей, характеризующихъ эпоху, и мѣткихъ замѣчаній дѣлаетъ чрезвычайно интересными "Souvenirs d'égotisme". Письма Стендаля, приложенныя къ его запискамъ, охватываютъ періодъ съ 1801 по 1841 г.
   Въ первыхъ письмахъ отъ 4 фруктидора X года (22 авг. 1802 г.) и 15 фримера X-ro же (6 декабря 1801 г.) къ сестрѣ Бейль дѣлаетъ интересныя указанія на тѣ книги, которыя читалъ самъ и совѣтуетъ и ей читать. Тутъ фигурируютъ прежде всего исторія вѣка Людовика XIV и Карла XII -- Вольтера, исторія Людовика XI -- Маргаритты де-Люссакъ, писательницы XVIII и., Conjuration de Venise, аббата St. Béai.
   "Мало по малу, -- говоритъ онъ, -- ты полюбишь исторію Франціи и станешь пожиратъ ее". Далѣе указываются "Lettres Persanes", Монтескье и "L'histoire naturelle", Бюффона.
   "Когда я читаю Расина, Вольтера, Мольера, Виргилія, "Неистоваго Роланда", я забываю весь міръ.
   "Читай Расина и Корнеля, Корнеля и Расина безъ устали. Прочти Георгики Виргилія въ переводѣ Делиля. Не можешь прочесть Гомера, -- читай Генріаду. Читай Ла-Гарпа.
   Въ письмѣ къ своему другу, Эдуарду Монье, отъ 23 фрикера XII года (15 декабря 1803 г.), Бейлъ говоритъ: "я наконецъ прочелъ сочиненіе, которое мнѣ показалось чрезвычайно страннымъ, превосходнымъ въ нѣкоторыхъ частяхъ, ничтожнымъ въ другихъ и во всѣхъ повергающимъ въ полную безнадежность: "L'Esprit" Гельвеція. Эта книга такъ увлекла меня сначала, что нѣсколько дней я сомнѣвался въ дружбѣ и любви. Но потомъ я пришелъ къ убѣжденію, что Гельвецій, никогда не испытавъ самъ этихъ тонкихъ чувствъ, былъ неспособенъ ихъ живописать. Какъ могу я объяснить это непостижимое волненіе, которое чувствуешь при одномъ взглядѣ, это вѣчное постоянство, которое поддерживаетъ пламя безнадежной любви? Объясните эту непостижимую силу, которая среди тысячи незначительныхъ фразъ дѣлаетъ внятнымъ влюбленному то, что написано для него и въ оттѣнкѣ голоса, неуловимомъ для другихъ, но который онъ одинъ чувствуетъ, рисуетъ ему всѣ мученія той, кого онъ любитъ, и говоритъ ему, что онъ одинъ можетъ утѣшить эти мученія! Мнѣ кажется, что Гельвецій не можетъ объяснить эти чувства и тысячи имъ подобныхъ.
   "Эгоистъ, -- говоритъ онъ въ другомъ письмѣ, -- чуждъ истиннаго блага общественной жизни: любить людей и служить имъ.
   "Чѣмъ болѣе упражняется чувствительность, тѣхъ она становится тоньше. Вольтеръ прекрасно выразилъ эту идею: "Душа есть огонь, который нужно питать и который гаснетъ если не увеличивается".

А. Э.

"Вѣстникъ иностранной литературы", No 2, 1893

  
что большинство англійскихъ компаній принимаютъ ее въ разсчетъ при страховкѣ.
   Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, совершенно новый, только что отстроенный, корабль собирался выйти изъ одного англійскаго порта, какъ вдругъ въ немъ обнаружилась сильнѣйшая течь. Пришлось отложить плаваніе и заняться починкой корабля. Послѣ долгихъ поисковъ плотниковъ, которымъ была поручена починка, убѣдились, что крысы прогрызли кузовъ корабля въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ былъ обшитъ легкимъ блиндажемъ. Только тонкая металлическая пластинка не позволяла водѣ хлынуть въ корабль потокомъ. Томимые жаждой, догадливые грызуны прогрызли кузовъ корабля тамъ, гдѣ вода могла пробиваться лишь тонкой струйкой. Правда, этотъ неосторожный поступокъ доставилъ имъ только морскую воду, но животныя, привыкшія жить въ сточныхъ трубахъ, не разборчивы насчетъ питья.
   Соленая вода такъ понравилась имъ, что тотчасъ по окончаніи починки, онѣ снова принялись за дѣло. На четвертый или пятый день плаванія, кораблю опять угрожала опасность потопленія.
   Раздумывая, какъ отклонить опасность, капитанъ набрелъ на геніальную мысль. Онъ былъ старый морякъ и по опыту зналъ, что такое жажда. Итакъ онъ приказалъ ставить каждый день крысамъ миску съ водой. Изъ благодарности ли за эту любезность, или находя излишней дальнѣйшую работу, крысы оставили въ покоѣ корабль на все остальное плаваніе. Капитанъ одного изъ пакетботовъ, совершающихъ регулярныя плаванія между Англіей и Новой-Зеландіей, долженъ былъ пожалѣть о томъ, что не послѣдовалъ примѣру своего собрата, ставившаго крысамъ воду. По прибытіи парохода въ Ливерпуль, нѣсколько матросовъ принялись чистить резервуаръ съ прѣсной водой. На днѣ его оказалась груда крысьихъ костей. Томимыя жаждой крысы утопали въ немъ десятками, какъ Кларенсъ въ бочкѣ съ мальвазіей. Въ теченіе всего путешествія экипажъ и пассажиры пили крысиную настойку.

* * *

   Избавиться отъ крысъ очень трудно. Въ одинъ годъ парочка этихъ грызуновъ произведетъ три, четыре дюжины дѣтенышей. При такой плодовитости самыя остроумныя ловушки оказываются недѣйствительными, тѣмъ болѣе, что крыса очень сообразительна. Отрава дѣйствуетъ вѣрнѣе, но сопровождается самыми непріятными послѣдствіями: разлагающіеся трупы крысъ заражаютъ корабль нестерпимой вонью и нерѣдко порождаютъ эпидеміи среди экипажа.
   Англійскія компаніи пользуются услугами спеціалистовъ, истребляющихъ крысъ съ помощью особой породы собакъ-крысоловокъ.
   Но лучшій способъ избавиться отъ этихъ несносныхъ спутниковъ изобрѣтенъ однимъ американскимъ капитаномъ. Къ несчастію не всегда возможно пользоваться этимъ остроумнымъ пріемомъ. Ботъ, о которомъ мы говоримъ, стоялъ въ гавани рядомъ съ кораблемъ, везшимъ грузы сыра. Онъ съумѣлъ подойти къ этому кораблю и перекинуть ночью на его палубу доску, намазанную саломъ. Привлеченныя запахомъ крысы немедленно переселились подъ англійскій флагъ.

А. Э.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 3, 1893

  
литическимъ?
   -- Абсолютно аналитическимъ.
   -- Вы хорошій наблюдатель?
   -- До маніи и съ дѣтства. Съ дѣтства же я могъ такъ же раздвояться и наблюдать за самимъ собою...
  

* * *

  

Эмиль Зола.

  
   -- Когда я былъ ребенкомъ у меня была отличная память. Въ школѣ я выдавался, благодаря ей. Уже я тогда работалъ лишь настолько, насколько было необходимо, не надрывался въ усердіи. Я торопился всегда кончить занятія и затѣмъ ничего не дѣлать. Въ постели я повторялъ про себя уроки, прежде чѣмъ уснуть; это лучшій способъ укрѣпить выученное въ памяти.
   На другой день я ихъ отлично зналъ, и могъ повторить ихъ отъ слова до слова. Я очень рѣдко ошибался или запинался. Память позволяла мнѣ съ легкостью заучивать быстро и хорошо, но все вылетало изъ моей головы такъ же быстро и хорошо.
   И въ то время, какъ и теперь, моя память воспринимая, затѣмъ какъ бы утрачивала воспринятое, но въ нужную минуту вновь обнаруживая повидимому забытое. Это губка, весьма быстро высыхающая, это рѣка, которая все увлекаетъ и воды которой затѣмъ быстро пропадаютъ въ песчаныхъ меляхъ. Отличительное свойство моей памяти, воспринимать и вызывать воспоминанія, согласно моему желанію. Я обладаю прекрасною памятью на предметы, но если я смотрю на нихъ безъ желанія ихъ запомнить, они не остаются въ моемъ сознаніи. Когда я былъ назначенъ президентомъ общества литераторовъ, мнѣ понадобилось болѣе трехъ недѣль, чтобы запомнить лица 24 членовъ общества.
   Но когда я хочу написать романъ, всѣ нужныя мнѣ представленія возникаютъ въ моемъ умѣ, такъ-какъ мнѣ хочется, чтобы они возникли.
   Воспоминанія видѣннаго у меня необыкновенно выпуклы и ярки. Моя память безконечна, чудесна, она стѣсняетъ меня. Когда я вызову представленіе о какомъ либо предметѣ, оно предо мною является какъ совершенно реальный предметъ, со всѣми линіями, формами, цвѣтами, запахами, звуками. Это просто матеріализація вещи.
   Солнце, которое освѣщаетъ предметы въ моемъ воображеніи, просто ослѣпляетъ меня, запахъ меня душитъ, выступаетъ столько деталей, что онѣ мѣшаютъ мнѣ видѣть цѣлое.
   Но эта способность вызывать, во всей его реальной яркости представленіе, недолго сравнительно дѣйствуетъ. Сначала образъ необыкновенно рельефенъ, но потомъ блѣднѣетъ и исчезаетъ.
   -- Это,-- продолжаетъ Зола,-- счастливый для меня феноменъ, я написалъ много романовъ, собралъ значительные матеріалы, такъ что еслибы моя память все это хранила, я былъ-бы раздавленъ ихъ тяжестью. Я забываю романъ по мѣрѣ его написанія. Когда я приду къ концу сочиненія, я уже забуду его начало. Я составляю столько же отдѣльныхъ плановъ, сколько предполагаю написать главъ; если романъ изъ двадцати главъ,-- двадцать плановъ, разработанныхъ до послѣднихъ мелочей. Затѣмъ уже я спокоенъ, съ такимъ планомъ я уже не заблужусь... Выводъ же такой -- моя память характеризуется выходящей изъ ряду вонъ силой запоминанія и вмѣстѣ съ тѣмъ необыкновенной хрупкостью своихъ впечатлѣній.
   Я не запоминаю, ради удовольствія помнить, не обладаю той памятью, которою пользуются для того, чтобы поражать быстротою запоминанія...
   Всѣ знаютъ, какъ я пишу свои романы. Я собираю всѣ документы, какіе только могу достать, путешествую, такъ какъ мнѣ необходимо подышать той атмосферой, въ которой будетъ развиваться мой романъ; я знакомлюсь съ очевидцами того, что хочу описывать; я ничего не выдумываю; романъ уже заключенъ въ матеріалахъ къ нему...
   Для меня слово не имѣетъ особаго значенія. Его можетъ породить образъ или доводъ. Я могу легко говорить, но истинно краснорѣчивымъ становлюсь лишь подъ вліяніемъ страсти. Я не переношу общихъ, избитыхъ мѣстъ, онѣ меня парализируютъ, мѣшаютъ мнѣ говорить. Часто написанное слово приводитъ меня въ удивленіе, словно я его въ первый разъ узналъ; оно кажется мнѣ дикимъ, грубымъ, некрасивымъ, неграціознымъ; слово пробуждаетъ въ моемъ умѣ образъ; я никогда не читаю и не произношу его въ умѣ, но когда я пишу, фраза слышна мнѣ, она сопровождается какъ бы музыкой.
   Когда я былъ юнъ, я обожалъ стихи и много ихъ писалъ; настоящая музыка не трогаетъ меня; вѣроятно у меня не достаточно вѣрное ухо.
   Я не приготовляю фразы, я бросаюсь какъ въ воду, начиная писать, я не боюсь фразы; я храбро овладѣваю ею, гляжу ей прямо въ лицо, беру ее приступомъ. У нашихъ романистовъ это рѣдко встрѣчается. Всѣ писатели, которыхъ я знаю, долго оттачиваютъ фразу, прежде чѣмъ ее написать... Я скоро устаю; написавъ четыре, пять положенныхъ страницъ, я долженъ бросить перо; я работаю всего часа три въ день; это создало мнѣ репутацію труженика, но это ошибка; я чрезвычайно регуляренъ и чрезвычайно лѣнивъ; я спѣшу окончить урокъ, чтобы потомъ уже ничего не дѣлать...
   ...Я близорукъ и ношу 9-й номеръ очковъ; я надѣлъ ихъ въ 16 лѣтъ.
   Вообще же мои органы чувствъ въ хорошемъ состояніи: обоняніе великолѣпное. Я часто вижу сны, но они не ярки, я не вижу ихъ при солнечномъ блескѣ, сверкающемъ днемъ; предметы и лица окутаны свѣтлыми сумерками, ихъ нѣжныя очертанія на половину теряются въ разсѣянномъ и сѣроватомъ свѣтѣ...
  

* * *

  

Франсуа Коппэ.

  
   -- Зрѣніе до сорока пяти лѣтъ нормальное, а затѣмъ немного дальнозоркое. Я имъ сильно злоупотреблялъ въ моей жизни. И теперь еще я читаю по ночамъ.
   -- Слухъ? -- хорошій.-- Прочіе органы чувствъ? -- Нормальные (по крайней мѣрѣ, я такъ думаю).-- Память? -- о, да, у меня еще превосходная память. Она немного ослабѣла въ послѣдніе годы, сравнительно съ прошлымъ (особенно относительно именъ). Всякое слово вызываетъ передо мною образъ. Я ненавижу абстрактныя идеи и метафизику. Я обладаю вѣрнымъ голосомъ и нѣкоторой музыкальной памятью, несмотря на мое полное невѣжество въ музыкѣ.
   -- Когда вы думаете, то не бываетъ съ вами, что вы внутренно слышите произносимыми всѣ слова своихъ мыслей, какъ это было у Ривароля, который утверждалъ, что въ одиночествѣ и тишинѣ, размышляющій человѣкъ слышитъ тайный голосъ, который называетъ ему всѣ предметы, о которыхъ онъ думаетъ.
   -- Я не дѣлалъ надъ собою такихъ наблюденій. Однако нѣтъ... я не слышу словъ моихъ мыслей.
   -- Быть можетъ вы принадлежите къ числу тѣхъ, которые читаютъ слова своихъ мыслей такъ, какъ будто видятъ ихъ передъ собою написанными? Такъ, Шарма сказалъ: "Мы думаемъ написаннымъ, такъ же какъ и записываемъ то, что думаемъ".
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ вы принадлежите къ числу тѣхъ, которые умственно произносятъ слова своихъ мыслей, какъ, напримѣръ, Монтень, сказавшій: "все то, что мы говоримъ, мы должны сперва сказать самимъ себѣ, все это должно отозваться въ нашемъ ухѣ, прежде, чѣмъ его услышитъ чужое".
   -- И этого нѣтъ. На года и числа у меня плохая память. Повидимому, простыя слова всего свойственнѣе мнѣ. Къ иностраннымъ языкамъ у меня плохія способности.
   Я вижу сны всегда въ видѣ образовъ, но рѣдко говорю и слышу слова во снѣ. Галлюцинацій со мною вообще не бывало. Только порою, крайне рѣдко, неизвѣстный голосъ отрывисто произноситъ около меня мою фамилію: Коппэ. Въ выраженіи голоса слышно состраданіе, если мнѣ тяжело, упрекъ, если я собою недоволенъ.
   Меня сильно интересуютъ естественныя науки. Кажется и могъ бы сдѣлаться докторомъ. Предметъ моихъ всегдашнихъ наблюденій -- внѣшній міръ.
   -- Развитъ у васъ музыкальный инстинитъ?
   -- Довольно развитъ. Я не "чувствую" музыки, не понимаю ее, но иногда, только иногда, она производятъ на меня очень сильное впечатлѣніе.
   -- Вообще искусства вы любите?
   -- Я живу только литературою. Ребенкомъ у меня было расположеніе къ рисованію. Мой отецъ, очень любившій литературу, самъ кое-что писалъ и не безъ таланта. Ничего не издано.

А. Э.

"Вѣстникъ иностранной литературы", No 1, 1893

OCR Бычков М. Н.

  
Ко всем произведениям автора К списку авторов