Аверченко Аркадий Тимофеевич - Последняя елка

Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т.

Т. 10. В дни Содома и Гоморры

М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2017.

ПОСЛЕДНЯЯ ЕЛКА

(Рождественский рассказ Арк. Аверченко)

Был декабрь 1917 года.

Наступило Рождество.

Еще в сочельник можно было видеть, как оживленные веселые толпы покупателей наполняли магазины, покупая к великому празднику разной снеди -- у всех были свертки и пакеты с индейками, гусями, поросятами, консервами и прочими вкусными вещами.

Не были забыты и детишки: отцы и матери семейств, как их будущие елки, были увешаны пакетами с конфетами, шоколадом и прочими вкусными вещами.

Молодой, сияющий радостным свежим лицом офицер вышел из конфетного магазина, чуть не сгибаясь под тяжестью большой коробки шоколада, и крикнул зычным голосом:

-- Извозчик! На Можайскую.

-- Пожалуйте, ваше благородие. Н-но, ты!..

Когда подъехали, дом генерала Филатова на Можайской, куда так стремился наш прапорщик (его звали Семенов), сиял тысячью огней изо всех окон: всюду был праздник, всюду резвились дети и солидно беседовали за стаканом доброго вина взрослые.

Быстро взбежал Семенов по лестнице.

-- Генерал принимает? -- осведомился он, сбрасывая шинель на руки бравому денщику.

-- Так точно, ваше благородие! Их превосходительство принимают.

-- А старшая барышня дома?

-- Так точно.

Одернув парадный мундир и сверкая матовой позолотой погон, Семенов прошел прямо в гостиную и здесь немедленно столкнулся с той, которая была ему дороже всего, -- с Марусей Филатовой.

-- Ах! -- застенчиво вскрикнула она. -- Здравствуйте. А я тут возилась около елки.

Видите, какая огромная.

-- Вот вам, во-первых, ваш любимый шоколад с ванилью, а во-вторых...

-- Что во-вторых? -- тихо прошептала Маруся.

-- Я хотел бы с вами поговорить... Вы знаете о чем?

-- Н-нет...

-- Маруся! Я хотел бы... если вы меня любите, как и я... одним словом... Будьте моей женой!

-- Ах! -- вскрикнула Маруся, пряча свое изящное смущенное лицо у него на груди. -- Это так неожиданно... Я еще такая молодая... Вы видите, даже интересуюсь елкой...

-- Маруся, -- тихо сказал Семенов, гладя ее изящную ручку. -- Вы и потом будете интересоваться елкой, но уже не для себя... Для тех, кого мы будем нянчить вместе и...

-- Ах, -- застенчиво вскричала девушка и, закрыв лицо руками, убежала.

Семенов посмотрел на нее любовным взглядом и, мелодично смеясь, прошел в кабинет генерала.

Важный, покрытый орденами Филатов встретил его очень приветливо.

-- Здорово, поручик, -- шутливо поздоровался он.

-- Здравия желаю, ваше превосходительство!

-- По вверенному вам округу все обстоит благополучно?

-- Никак нет. Неблагополучно. Я влюбился и прошу руки вашей дочери.

-- Ха-ха-ха! -- густым басом засмеялся генерал. -- Ловко подвел махинацию. Что ж, я ничего не имею против этого. Только приданого могу дать гроши. Всего несколько тысяч. Ведь я живу, как вы знаете, на жалованье. Вот разве в окружном суде дело выиграю, тогда смогу дать Марусе и больше.

-- О, -- сказал Семенов. -- Нам ничего и не нужно. У меня от тетки остался дом, да кроме того есть небольшое именьице в Тульской губернии.

-- Ну, дело ваше, -- захохотал генерал. -- Еремей!

В дверях вытянулся бравый денщик.

-- Шампанского! Хе-хе!.. Значит, "Исайя, ликуй"? А после свадьбы куда?

-- Я думаю, поедем в Малороссию или на Кавказ, а, может быть, даже за границу.

Хлопнули пробки.

-- Ну, Маруся, -- сказал генерал, подмигивая дочери, -- думала ли ты, что это будет твоя последняя елка?

И опять возразил Семенов, которого все солдаты любили в полку за его ум, прямоту и находчивость:

-- Последняя? Но, я думаю, годика через два мы снова начнем устраивать елки.

Не правда ли, Маруся?

-- Ах!.. -- вскричала девушка, пряча смущенное лицо в изящных ручках.

-- Бам-м! -- раздался густой звук рождественского колокола, будто благословляя молодую чистую любовь г-на Семенова и m-lle Филатовой...

В гостиной зажигали елку.

Арк. Аверченко

P.S. Должен признаться откровенно: из-за этого написанного мною изящного рождественского рассказа в редакции у нас произошла тяжелая сцена.

Дело в том, что некоторые из своих произведений, которые я считаю особенно удачными, я читаю сотрудникам, не без основания рассчитывая на их шумное одобрение... К сожалению, рассказ "Последняя елка" вызвал совершенно противоположное отношение.

-- Дрянь, -- сказал художник Р.

-- Ходульная чепуха, в которой ни одного слова правды, -- поддержал поэт Ф.

-- Я бы на вашем месте, -- деликатно заметила секретарша, -- выкинула все те места, которые теперь как бы... гм!., устарели.

И все хором поддержали ее.

-- Например? -- хладнокровно поднял я одну бровь, тщательно пряча в глубине души больно уязвленное самолюбие творца.

-- Например? Да вот, начнем с самого начала: "Был декабрь". Ну... это... Декабрь, конечно, был; против этого не поспоришь. "Наступило Рождество". О каком Рождестве вы говорите?

-- Даже ребенок догадается! -- вскричал я запальчиво. -- Я говорю о Рождестве Христовом!

-- Так-с! А вы знаете, что народные комиссары из Смольного для уравнения нашего календаря с западным отменили в этом году Рождество?

-- Гм... Ну, тогда слова "наступило Рождество" вычеркните.

-- Хорошо-с. Теперь дальше: где это вы видели "оживленные веселые толпы покупателей"? С чего им веселиться? С чего оживляться? Не с того ли, что каждую минуту может прихлопнуть из-за угла пуля пьяного красногвардейца или матроса?

И что они могли покупать, эти "веселые толпы"? Веревку, чтобы повеситься? Но нет! Вы говорите о "снеди"! И даже перечисляете: гуси, индейки, поросята. А знаете ли вы, что фунт гуся стоит десять рублей, что за поросенка берут столько же, сколько раньше за корову?!

-- Они... маленьких покупали, -- робко пролепетал я. -- Дешевеньких.

-- Каких маленьких? Кого, чего? Маленький, дохлый гусенок все равно пятьдесят рублей стоит. А деньги откуда взять? Вы ведь знаете, что частные банки выдают, благодаря закрытию Государственного банка, только гроши, на которые впору не умереть с голоду! И у вас эти "веселые" идиоты покупают шоколад и конфеты! Г де? В Америке они его покупали? Который шоколад? Вычеркиваю! И гусей вычеркиваю, и шоколад!

-- У него тут тоже какой-то невероятный "сияющий офицер" с погонами выведен, -- ядовито заметил поэт. -- Какие теперь к черту погоны, когда солдаты просто избивают и даже убивают за ношение погон. Очень тут засияешь!

-- Вычеркнем сияющего офицера.

-- А извозчик! Какой это невероятный, фантастический извозчик мог посадить седока без торгу, не содрав с него три шкуры? Извозчик сей -- плод горячечного бреда рассеянного автора.

Я сдавался не легко.

-- Отчего же, господа? А вдруг это был добрый русский человек, у которого сердце растаяло от праздничка... вот он и повез.

-- Ерунда! Если у доброго русского человека растает от праздничка сердце, он не седока за грош повезет, а пойдет скорей винный склад громить.

-- Верно! Он те покажет праздничек. Вычеркивайте извозчика!

-- Тут у него тоже "дом сиял тысячью огней". Это при недостатке-то топлива на электрической станции, когда свет дают через пятое на десятое? А какие дети теперь резвятся? Какие взрослые "солидно беседуют за стаканом доброго вина"?! Все вычеркивайте -- и детей, и солидную беседу, и доброе вино!!

-- Ну, хорошо, -- мужественно отступил я. -- Пусть резвящихся детей и доброе вино -- к черту, но "бодро взбежал Семенов по лестнице" -- это ведь может быть?

-- Офицер? Бодро? Гм!.. Сумлеваюсь, штоб. Ну, да ладно. Может, и есть офицер, который даже теперь способен козлом прыгать. Для вероятности поставьте: "прихрамывая". Но что это за дикий бредовый денщик, рапортующий "так точно" в ответ на вопрос: "барышня дома?" Не так теперь денщик ответит офицеру. "А черт ее знает, эту дрянь!" -- так он теперь ответит.

-- Да денщики нынче и вообще отменены, -- подсказал художник.

-- Вычеркивай денщика! И "любимый шоколад с ванилью" вычеркивай. Теперь, брат, не "любимый", а "лопай, что дают". С тараканом шоколад съешь, если хочешь, а не с ванилью!

-- Предложение руки и сердца тоже вычеркни, -- посоветовал поэт. -- Сейчас офицеры переведены на солдатское жалованье. Не очень-то на пять рублей в месяц женишься.

-- Но ведь у моего Семенова и дом есть, и имение в Тульской гу...

-- Декрет из Смольного отменил право домовладельцев на дома! Имения сожжены, и земля забрана добрыми мужичками. Кукиш с маслом имеет твой Семенов!

-- И генерал у него какой-то дурак: хохочет. Ну, чего теперь русские генералы будут хохотать? Теперь русские генералы плачут или вообще умирают. Затем: покрыт орденами -- вздор! Смольный отменил ордена. И "ведь я живу на жалованье" -- глупо. Генерал теперь тоже получает рублей пять в месяц. И "дело в суде" он не выиграет -- ведь суды отменены Смольным. И шампанского у генерала нет -- что он, матрос, что ли, или красногвардеец? Зачеркните. И эту непонятную фразу зачеркните: "поедем в Малороссию, на Кавказ или даже за границу". Ведь сейчас и Кавказ, и Малороссия -- заграница!

-- А "хлопали пробки" измените на: "хлопали выстрелы". Теперь они по всем местам каждую минуточку хлопают. Опять же, солдаты не могли "любить Семенова за ум, прямоту и находчивость". Убили бы его солдаты за эти буржуйные свойства!

Вычеркните. Кроме того, и ликующего Исайю необходимо вычеркнуть...

-- Все?

-- Вот тут -- колокольное "Бам-м!" я бы тоже вычеркнул. Какие теперь "Бам-мы!", когда большевики отделили церковь от государства?! Не очень-то нынче разбамаешься, раз религия упразднена официально по декрету. Вычеркните.

-- Позвольте! -- вскричал я, скрежеща зубами. -- Но ведь так от рассказа почти ничего не останется! Знаете, что? Оставьте его так, как он написан, и сделаем подзаголовок: "исторический рассказ".

-- Такие вещи, как исторические рассказы, уместны в "Историческом Вестнике", -- сухо возразил художник, -- а не в злободневном сатирическом журнале! Я так советую: все невероятное, все вычеркнутое -- выбросьте и печатайте то, что осталось.

-- А что осталось? -- уныло спросил я.

-- Кое-что, все-таки, есть...

И секретарша громко прочла:

ПОСЛЕДНЯЯ ЕЛКА

Рождественский рассказ Арк. Аверченко.

Был декабрь 1917 года.

Офицер Семенов, прихрамывая, взбежал по лестнице.

Хлопнули выстрелы.

КОММЕНТАРИИ

Впервые: Новый Сатирикон. 1917. No 45 ("Рождественский номер").

Персонажи этого фельетона легко поддаются идентификации: художник Р. -- Алексей Радаков, поэт Ф. -- Александр Флит, секретарша -- поэтесса Лидия Лесная. Что же касается его содержания, то некоторые моменты здесь требуют уточнения. Журнал вышел в свет на исходе декабря 1917 г. Тогда почему там фигурируют декреты Совета народных комиссаров, принятые в конце января 1918-го? Дело в том, что процесс принятия некоторых декретов мог занять не один месяц. К примеру, вопрос об издании декрета об отделении церкви от государства был поставлен в Совнаркоме 11 декабря, затем шла выработка его проекта, который был опубликован в конце месяца, став предметом дискуссий. Сам же декрет в окончательном виде был принят 20 января, вступив в силу с 23-го, после публикации его в правительственной прессе.

Значит, "Исайя, ликуй"? -- Тропарь, исполняемый во время венчания.

...народные комиссары из Смольного для уравнения нашего календаря с западным отменили в этом году Рождество. -- Не совсем так. Действительно, 24 января 1918 г. Совнарком издал "Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря", переведя страну с юлианского на григорианское исчисление, но он вступил в силу лишь "по истечении января месяца сего года"; таким образом, 1 февраля 1918 г. стали считать 14, 2 -- 15 и т. д. Рождество, соответственно, переехало с 25 декабря на 7 января. Что же касается его отмены, то оно, утеряв официальный статус праздника, продолжало оставаться выходным днем по 1929 г., т.е. до начала перевода рабочего календаря на 6-дневную неделю.

...большевики отделили церковь от государства. -- Декрет Совета народных комиссаров "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" был принят 20 января 1918 г.