Книговод

Аркадий Аверченко в "Прагер Прессе"

Аверченко Аркадий Тимофеевич


   Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 13. Рассказы циника
   М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2015.
   
   Аркадий Аверченко в "Прагер Прессе"
   Еще один проект
   Мой визит в Берлин
   

АРКАДИЙ АВЕРЧЕНКО В "ПРАГЕР ПРЕССЕ"

   Нам удалось привлечь известного русского писателя Аркадия Аверченко, постоянно проживающего в Праге, к постоянному сотрудничеству с нашим изданием.
   С этого воскресенья в постоянной рубрике "Аверченко и мир" мы будем представлять читателям ранее нигде не опубликованные произведения Аверченко. Кроме того, на наших страницах будут публиковаться фельетоны этого автора.
   Поскольку сейчас нашим читателям приходится сталкиваться с этим именем почти каждое утро, мы решили напечатать это интервью, чтобы ближе представить Аверченко.
   Писатель, среднего возраста, еще недавно брюнет, мужчина с ярким, открытым лицом, охотно ответил на все наши вопросы:
   -- Ваша национальность?
   -- До революции одесские евреи говорили обо мне: "Аверченко так хорошо пишет, потому что он еврей", а черносотенцы писали: "Аверченко пишет хорошо, хотя он еврей". Я должен сознаться в том, что я ввел в заблуждение и тех, и других: я русский.
   -- Давно ли вы пишете?
   -- С тех пор, как меня печатают.
   -- Вы женаты?
   -- Я холост. Да, и настолько одинок, что у меня даже нет детей. Довольно редкое явление для человека, который их так любит.
   -- Чем вам больше всего нравится заниматься?
   -- Курить.
   -- Но ведь курение сокращает жизнь...
   -- Вы совершенно правы. Вы видите, я курю и мне 38 лет. Если бы не курил, мне было бы 50.
   -- Где вы учились?
   -- В прямом смысле этого слова -- нигде. Мальчишкой я видел слишком много плачущих школьников, и это произвело на меня такое сильное впечатление, что я заявил родителям: "У меня слабое зрение. Если вы отправите меня учиться -- я ослепну". Опасаясь за мое здоровье, родители после этого разговора оставили меня под севастопольским солнцем, и я впитал столько его лучей, что их хватит и для уважаемых читателей "Prager Presse". Если угодно, их достаточно даже для вечернего выпуска...
   -- Как вы относитесь к большевикам?
   -- С восхищением. Если бы не они, я никогда бы не смог работать в такой симпатичной газете, как ваша.
   -- Вы очень добры. А как большевики относятся к вам?
   -- Они тоже очень любят меня. Как гурман устрицы. Увидев перед собой устрицы, он их глотает. Но, как и все устрицы, я скользкий. И вот -- я здесь. Я вам более того скажу: большевики девять раз приговорили меня к смерти. Был бы и десятый раз, но я терпеть не могу юбилеев.
   -- Последний вопрос: Какой режим вы бы желали в будущем России?
   -- Такой, при котором мне можно было бы больше не писать.

* * *

   Вот, в основном, идеи, привычки и вкусы человека, с которым читатель "Prager Presse" теперь будет часто встречаться на страницах этой газеты.
   

Еще один проект

   Я сидел в ресторане и задумчиво пил пиво. Ко мне подсели два чеха и спросили: "Вы, вероятно, русский?"
   "Как вы угадали?"
   "Вы совершенно не умеете пить пиво. Если вам приносят свежую кружку пива, вы должны сразу отпить столько, чтобы с одной стороны пиво доходило до края кружки, а с другой -- до верхнего ребра донышка. И только потом вы можете пить его так, как вам нравится".
   "Благодарю вас. Такой способ мне очень подходит".
   "Ну а как дела у вас в России?"
   "Спасибо, отвратительно".
   "Но ведь много русских было репатриировано?"
   "Я знаю. А с другой стороны, советское правительство выслало много русских за границу".
   "Это невозможно".
   "Вполне возможно. Месяц назад за границу были высланы профессора и ученые, и совсем недавно последовала вторая группа, численностью в полроты".
   Первый чех скептически махнул рукой.
   "Почему же из России высылают ученых и профессоров и приглашают туда казаков?"
   "Этого я не могу знать".
   "Эти перевозки, должно быть, стоят очень дорого. Какой же тогда в них смысл?"
   Второй чех хлопнул меня по плечу и заговорил, озаренный идеей.
   "Послушайте! Чем, с точки зрения советского правительства, профессор отличается от казака?"
   "Для советского правительства разница только в том, что профессора носят черные костюмы, а казаки одеты в мундиры и голубые брюки с зелеными лампасами. Во всем остальном перед советским правительством они равны".
   "Замечательно! Это очень сильно упрощает все дело. И для чего тогда нужно терять время с пересылкой туда-сюда и тратить на нее столько усилий? Достаточно бы было, если бы с профессоров сняли их костюмы и послали их за границу. Казакам за границей нужно только снять мундиры и голубые брюки с лампасами и репатриировать их в Россию. В России профессора только наденут голубые брюки, а заграничные казаки наденут черные костюмы... Это же так просто!"
   Первый чех поджал губы, подумал и энергично покачал головой.
   "Твой проект невыполним".
   "Почему?"
   "С одних снимут голубые брюки, с других черные и отошлют их... А что будут делать казаки и профессора все это время!? Ведь и у одних, и у других только по одной паре".
   Вот так в ночь с 24 на 25 ноября развалился замечательный проект, который был бы в состоянии упорядочить коммунистический хаос.
   

Мой визит в Берлин

   Один коллега из газеты мне советовал: "Поезжайте в Берлин, вам нужно развлечься".
   Сейчас, когда я побывал в Берлине, мне этот коллега напоминает кладбищенского сторожа, который в повести Джерома К. Джерома советует одному господину: "Молодой человек, вам необходимо развлечься: сходите на наше кладбище и полюбуйтесь моей великолепной коллекцией черепов..."

* * *

   В Берлине скучно.
   "Неладно что-то в Датском королевстве", говаривал покойный Шекспир.
   Все кругом унылые, все чего-то ждут... Чего?
   Сначала я решил, что все ждали моего приезда, но потом понял, что, наоборот, все с нетерпением ожидают, когда я уеду, потому что, в самом деле, своим прекрасным настроением я выделялся на общем фоне, как распущенный павлиний хвост среди хмурых сов и сычей.

* * *

   Я сидел в цирке Буша. Цирк как-то побледнел, облез. На арене -- клоун. Шутит. А шутки такие угрюмые, будто у него за полгода квартира не оплачена. И общество похихикивает так скучно, так уныло, что сразу видно: сегодня хлеб подорожал еще на десять марок.
   Сравниваю Прагу с Берлином: в Праге все стремится снизу вверх, от грусти и тоски к бодрости, к расцвету, к красоте живой жизни; в Берлине все ползет вниз, все рушится: валюта, настроение, надежды.

* * *

   Впервые за два года я увидел в Берлине живого русского коммуниста...
   "Смотри-ка, -- схватил я за руку приятеля, -- настоящий коммунист из Чека. Я знал его еще в России".
   "Ну и что же? Что ты так разволновался?"
   "Прости, но он ведь свободно ходит по улице! Как это возможно? У нас в Праге бы этого не позволили!.."
   "Ага! Зато здесь их больше, чем блох на собаке. И вот перед нами коммунист, и вон тот, и тот, что идет с нами рядом..."
   "Но как на это смотрят немцы? Ведь эти красные парни все в крови..."
   "Знаешь... Немцы стали дальтониками!"

* * *

   Впервые, выехав из Чехии, я оценил прелести чешской валюты.
   Чешская крона... Все кругом называли меня кронпринцем, а себя скромно маркграфами.
   Я действительно жил, как принц: на автомобиле на другой конец города за две кроны? Пожалуйста! Сто сигарет за три кроны? Будьте добры! Однажды я по неопытности попросил в ларьке спичек на крону... (ну много ли их будет? три или четыре коробка?) Мне вручили сто пятьдесят коробков, так что я ушел, прогибаясь под тяжестью приобретенного и три дня потом освещал и топил весь Шарлоттенбург своими спичками. Своей квартирной хозяйке я платил в марках... Но однажды в приступе вполне объяснимой гордости я издалека помахал перед ней стокроновой банкнотой.
   Он побледнела, покачнулась, как громом ударенная, издала невразумительный стон и бросилась прочь из комнаты, схватившись за голову руками...
   Потом она вернулась. На лице ее еще были следы пережитого потрясения; в руках она держала бумажку.
   "Что это?"
   "Простите, господин, я совсем забыла: с вас причитается еще 260 марок за свет".
   Я сдержанно улыбнулся (что значат для меня, чехословака, две кроны).
   "Пожалуйста, возьмите".
   Она снова покачнулась, застенала, снова выбежала из комнаты, снова вернулась... На лице у нее отражалась робкая боязнь -- не огрею ли я по нему стулом, -- в руках она держала бумажку...
   "Что еще?"
   "Простите, я забыла, за смену перины на обычное одеяло -- 130 марок".
   Я улыбнулся еще сдержаннее.
   "Не бегайте так часто туда-сюда, это дурно скажется на вашем здоровье и подсадит сердце. Давайте я лучше помогу вам и заплачу за все сразу. Пишите: за пропитывание потолка табачным дымом -- 150; за хождение по ковру -- 100; за пение вальса из "Баядеры" по утрам -- 200; за 15 нажатий электрического звонка по пять марок -- 75; за два подмигивания служанке -- 50, всего 575 марок... Вот вам 1000 марок -- и исчезните".
   Огромными скачками вылетела радостная квартирная хозяйка из комнаты... Судя по всему, побежала купить дом на Курфюрстенштрассе.
   Так живут в Берлине кронпринцы.

* * *

   Я уезжал -- и те же серые осунувшиеся лица бурлили и бессильно оседали вокруг меня.
   А вот и пограничная станция Подмокли -- родная сторона! Смех, шутки. Таможенный чиновник останавливает меня у выхода...
   "Vezete nĕco zakázaného? Cigarety, tabák?!" {* "Везете что-нибудь запрещенное? Сигареты, табак?!" (чешск.).}
   "Извините, я русский".
   "Русский?! Боже мой! Я сам говорю по-русски, я был легионером. Русские -- прекрасные люди, идите! Счастливого пути!"
   Да будет благословенна страна, где настоящую здоровую политику делают не только дипломаты, но и простые люди.
   

КОММЕНТАРИИ

Аркадий Аверченко в "Прагер прессе"

   Arkadij Awertschenko in der "Prager Presse" // Prager Presse, 16.9.1922, перевод с немецкого языка Анны Хлебиной.
   С. 390. Вы видите, я курю и мне 38 лет. -- В 1922 году писателю, родившемуся в 1880-м, было 42 года. По неизвестной причине с момента прибытия в Чехословакию он намеренно занижал свой возраст на четыре года -- как в многочисленных заявлениях для прессы, так и в официальных документах.
   -- Где вы учились?
   -- В прямом смысле этого слова -- нигде. -- Еще один из мифов, распространявшихся Аверченко вокруг своей биографии. В действительности, он учился в реальном училище, но вынужден был его оставить по семейным обстоятельствам.
   ... большевики девять раз приговорили меня к смерти. -- Еще один миф, видимо, специально для европейских читателей.
   

Еще один проект

   Ark. Awertschenko. Noch ein Projekt // Prager Presse, 12.1922, перевод с немецкого языка Софии Осиповой.
   С. 391. Почему же из России высылают ученых и профессоров и приглашают туда казаков? -- Репатриация в Россию казаков из частей Русской армии при ликвидации лагерей на территории Турции и на острове Лемнос состоялась в 1921 году. Высылка интеллигенции, получившая название "Философский пароход", началась в июне 1922 г., в сентябре и ноябре того же года из Петрограда в Штетин были отправлены специальными рейсами два парохода, часть пассажиров которых вместе с семьями обосновалась в Праге.
   

Мой визит в Берлин

   Arkadij Awertschenko. Mein Besuch in Berlin // Prager Presse, 11.1922, перевод с чешского языка Анны Хлебиной по: Praha a Berlin / Arkadij Avercenko. Praha a Cechové, Praha, Stanislav Minarik. 1923, S. 42-45.
   С 392. ...в повести Джерома К. Джерома -- юмористическая повесть Джерома Клапка Джерома "Трое в лодке, не считая собаки", далее цитируется по переводу с английского М. Салье.
   Я сидел в цирке Буша. -- Пауль Буш (1850-1927) -- знаменитый немецкий артист цирка, дрессировщик и успешный предприниматель. Ему принадлежали четыре цирка, в том числе в Берлине и Вене.
   С. 393. Прости, но он ведь свободно ходит по улице! Как это возможно? У нас в Праге бы этого не позволили!.. -- В Праге в начале и середине 1920-х годов коммунистическое движение не поощрялось, были скандалы с поимкой советских шпионов и провокаторов.
   ...Все... называли меня кронпринцем, а себя скромно маркграфами. -- Кронпринц -- титул пристолонасдия в Германии и Австро-Венгрии. Маркграф -- граф марки пограничного округа -- марки в Франкском государстве VIII-IX вв., занимавшем в раннем Средневековье почти всю западную часть Центральной Европы. Разумеется Аверченко просто иронизирует, используя названия валют Чехии и Германии.
   С. 394. ...пограничная станция Подмокли. -- Чешек. Podmokly, нем. Bodenbach -- когда-то городок, с 1942 года один из районов приграничного чешского города Дечин, первая станция при въезде в Чехию со стороны Дрездена.
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов