Архангельский Александр Семёнович - Памва Берында

Памва Берында, инок и архитипограф Киево-Печерской лавры. Он принадлежит к числу выдающихся деятелей западнорусской литературы и образования XVI -- ХVII вв. То было время особенного религиозного возбуждения всего западнорусского края; во главе движения стояли церковные братства, частные лица и Киево-Печерская лавра. Последняя, до конца XV в. остававшаяся в запустении, к этому времени делается самой богатой обителью края и быстро становится центром местной печати. Киево-печерские архимандриты, предшественники Петра Могилы, собирают около себя целое общество ученых иноков, главным занятием которых делается собирание славянских книг, их проверка с греческими подлинниками и их печатание. В ряду этих иноков мы видим и Памву Берынду, но никаких биографических сведений о нем не сохранилось. Известно только, что родом он был из Молдован, и монашество принял в Иерусалиме; скончался же в 1632 г. Сначала он работал во Львове, и здесь наиболее ранним трудом его было издание книжки: "На Рождество Христово, верши для утехи православным христианам" (Львов, 1616). Затем его встречаем в Киеве, в лавре. При участии Берынды в качестве типографа, иногда переводчика или редактора, в Киевопечерской типографии были напечатаны следующие издания: 1) "Анеологион", праздничная минея (Киев, 1619), -- "по чину восточного благочестия исправленная и по всему истинно от греческого переведена"; 2) "Триодион", триодь постная (1627), -- "сверенная с греческим типографским зводом"; 3) "Беседы Иоанна Златоуста на 14 посланий ап. Павла" (1623) -- перевод был исправлен с греческого Лаврентием Зизанием, Захарием Копыстенским и Памвой Верындой; 4) "Беседы Иоанна Златоуста на Деяния" (1624) -- книга была проверена по греческому подлиннику святогорским иноком Иосифом, "в конечном же исправлении преведения славянского и в наблюдении за самым печатанием трудися Памво Берында с прочими делателями"; 5) "Толкование на Апокалипсис", Андрея Кесарийского (1625); 6) "Поучения аввы Дорофея" (1628), в послесловии к коим указывается, что "исправися сие от древнего истинного и славного еллино-греческого диалекта всечестным иеромонахом кир Иосифом, вину же сему подаде иже во священно иноцех всечестный господин отец кир Памва Берында, протосиггел Иерусалимский и архитипограф св. лавры, иже и многолетне о сей душеполезной вещи попечеся и ныне много, помощью Божьей, потрудися в исправлении (в типографском деле) с славянского языка"; над изданием трудился и брат Памвы, Стефан Берында, "мний в типографии". Трудам Памвы Берынды приписывается некоторыми и издание книжки: "От отечника скитского повесть удивительна о диаволе, како прииде к Великому Антонию в образе человеческом, хотя каятися" (Киев, 1626), а также составление грамот к западнорусским братствам, написанных от имени патр. Феофана. Важнейшим же литературным трудом Памвы Берынды был "Лексикон славяно-российский и имен толкование", напечатанный в Киевопечерской типографии в 1627 г. (второе издание в Кутеинском монастыре, 1653 г.).

Помимо изданий богослужебных, патриотических и вообще духовно-нравственных, возникавшая западно-русская литература представляла и другое содержание. Уже в братских школах мы видим первые зародыши местных учебников. По уставу их учителя должны были выдавать по некоторым предметам ученикам "записки"; последние, вероятно, и положили основание первым западно-русским учебникам. Наиболее ранними из них были: 1) "Граматыка словенска языка", напечатанная "за просьбой жителей" и на средства кн. Острожского (в Вильне, 1588); 2) "АЄЅ"фoдЇб. Грамматика доброглаголивого еллино-словенского языка", составленная "от различных грамматик спудейми (студентами) иже в Львовской школе" (Вильна, 1591); 3) "Наука ку читаню и разуменю писма словенского" (Вильна, 1596); 4) "Грамматика словенска", с приложением "Лексиса сиречь речений вкратце собранных и из словенского языка на простой русский диалект истолкованных" Лаврентия Зизания (Вильна, 1596). Несравненно выше их стоял труд Мелетия Смотрицкого († 1632): 5) "Грамматики словенские правильное синтагма" (Вильна, 1619), с различными переделками, -- почти до самой "Грамматики" Ломоносова (1755), бывшей учебником и в Юго-западной, и в Московской Руси.

К этому учебному отделу возникшей западнорусской литературы принадлежал и "Лексикон" Берынды. Труд последнего имел, впрочем, характер не столько учебный, сколько общеобразовательный, и важен был не для одной школы.

Произведения, обращавшиеся в среде древне-русских читателей и большей частью, если не исключительно, переводные, -- уже по самому тексту своему, помимо порчи при переписке, представляли нередко много неудобопонятного, требовали исправлений в языке или пояснений. Уже митр. Кирилл II († 1280) жаловался на "неразумные" (непонятные) правила церковные, "помраченные облаком мудрости еллинского языка". Позднее жалобы подобного рода слышатся все чаще. "Книги писаны закрыто; отеческое учение закрыто, и того ради прочитати не полезно", -- заявляют крылышане (люди духовного звания) Зиновию Отенскому († 1568). "Божественного Златоуста Беседы, -- говорит автор "Статира", -- зело не вразумительны, не точию слышащим, но и чтущим, не точию от мирян, но и от священник: иностранным языком тая Златоустого писания нарицахуся..." Юрий Крижанич, как известно, был недоволен языком всей вообще переводной славянской литературы, замечая, что: греческие переводчики без нужды внесли в книги, не говоря о множестве латинских слов, некоторые греческие и немецкие слова, -- "нашу речь на свое копыто набили, извратили до основания весь состав и строй нашего языка, так что он стал не то русским, не то греческим языком..." ("Греки нашу беседу на своjе копито набили, -- вес состав и oбличje нашего jeзика по обзору на своj jезик изо дна извратили и претворили, тако да ни он jест греческив ни он русскив..."). Неясность текста вообще зависела от незнания переводчиками свойств и особенностей языка русского и постоянного смешения его не только с церковно-славянским, но и сербским, болгарским, даже греческим; эта сторона дела верно подмечена одним из помощников Максима Грека, Нилом Курлятевым, который, говоря о высоком образовании Максима Грека, прибавляет: "А прежние переводницы нашего языка известно (хорошо) не знали, и они перевели ино гресческы, ово словенскы, и ино сербскы, и другая болгарскы, и аже не удовалишася переложити на русский язык..." Все указанные обстоятельства рано вызывают у нас потребность в различного рода толкованиях -- "не удоб познаваемых в писании речей". Древнейший из дошедших до нас таких словарей относится уже к XIII веку ("Речь жидовского языка", -- рукоп. 1282 г.); другой из наиболее ранних принадлежит к нач. XV в. (рукоп. 1431 г. -- "Толкование неудобь познаваемых в писании речем..."). В XVI в. таких словарных статей встречается довольно много и различного содержания. В ХVII в. являются уже целые энциклопедии: "Азбуковники", задача которых -- толкование не только "не удобь познаваемых" речей, но и вещей.

Труд Берынды, вместе с ближайшим предшественником своим, "Лексисом" Л. Зизания, по своим целям и содержанию тесно примыкает как к наиболее ранним кратким словарным статьям, так и к энциклопедическим "Азбуковникам", причем достоинством своим во многих отношениях значительно превосходит не только первые, но и последние. Сравнительно с более ранними словарными статьями, встречающимися в рукописях, труд Берынды прежде всего отличается значительной обширностью своего содержания. Уже "Лексис" Зизания в этом отношении представлял большой шаг вперед и объемом своим значительно превосходил все более ранние опыты толковых словарей; "Лексикон" же Б. -- гораздо обширнее "Лексиса". Последний почти целиком вошел в "Лексикон", составляя собой лишь незначительную часть в его общем содержании. Самый характер содержания в "Лексиконе" -- другой, чем в более ранних статьях и в "Лексисе" Зизания; оно -- разносторонней, энциклопедичней. В этом отношении "Лексикон" Берынды представляет прямой переход к энциклопедическому составу "Азбуковников" XVII в. Кроме толкований чисто филологических, в труде Берынды встречается немало объяснений богословских и по философии; встречаются попытки объяснений грамматических форм и частей речи; даются объяснения по пиитике и реторике, по естествознанию, из области быта, народных суеверий и т. п. Очень многих из этих объяснений, особенно научных, нет и в "Азбуковниках". Филологические толкования "Лексикона", как и в "Лексисе" Зизания, обыкновенно состоят из объяснения иностранных и славянских слов -- словами малорусскими или польско-русскими. Тем же путем нередко поясняются и слова чисто-русские, т. е. великорусские, простонародные. Сами объяснения -- глубже, разностороннее, отличаются большей обстоятельностью и, так сказать, ученостью. Берында нередко ссылается на языки: еврейский, греческий, латинский, сближая слова этих языков с славянскими. Уже в "Лексисе" Зизания обнаруживаются попытки объяснений слов, более или менее отвлеченных; в "Лексиконе" Берынды таких толкований еще больше. В более ранних рукописных словарных статьях нередко делались объяснения имен собственных; в "Лексисе" Зизания объяснений собственных имен совсем нет; у Берынды объясняются из них очень многие: греческие, еврейские и др., причем объяснения эти бывают иногда очень подробные, с ссылками на библейские и другие книги, где эти имена встречаются. При объяснениях энциклопедического характера особенно любопытными и важными являются в "Лексиконе" Берынды стремления к большей научности. В этом отношении содержание "Лексикона" по своим достоинствам, конечно, с точки зрения тогдашней "науки", выгодно отличается (как замечено выше) не только от более ранних рукописных словарей, а также и "Лексиса" Зизания, но и от позднейших "Азбуковников". Со стороны научности содержания последние вообще стоят ниже "Лексикона" Берынды. О многих предметах, о которых мы читаем у Берынды, в "Азбуковниках" или нет совсем сведений, или сообщаются данные не столь обстоятельные, а иногда и верные, -- против Берынды. Собственно филологических толкований в "Азбуковниках", с одной стороны, меньше, чем у Берынды: в них, например, опускаются толкования большинства слов славянских, или славяно-русских (благодаренье, благодарю, благоговейный, благочестие и т. п.); совсем не встречается объяснений слов чисто-русских, простонародных; нет объяснений имен собственных и т. д.; но с другой стороны, в "Азбуковники" внесено немало новых толкований слов латинских, греческих, малорусских и польско-русских. В последнем случае иногда приводятся те же слова, какие читаются и у Зизания или у Берынды, но только в обратном порядке: слова, объясняемые у Берынды, делаются объясняющими в "Азбуковниках" (например, у Берынды: Воин -- рицер, жолнер; кощунство -- жарт, и пр.; в "Азбуковниках": Жолнер -- воин; жарт -- кощунство и т. д.). Язык объяснений у Зизания и Берынды -- малорусский или польско-русский; в "Азбуковниках" -- великорусский.

Труд Берынды был вполне самостоятельным; автор работал над "Лексиконом" около 30 лет. Историю труда, обстоятельства, сопровождавшие его издание, и саму цель труда автор указывает в предисловии: "Пребывая иногда в дому пресветлом, -- рассказывает он здесь, -- благочестивого пана Федора Балабана, мужа мудрости, книг божественных и знающих сия зелна рачителя, видех, яко в своей вивлиофице имяше в множестве книг и Вивлиа святая пятьми языками (еврейски, халдейски, еллински, латински и сирски), Новый Завет з толкованьми имен вивлийных, в Антверпии типом изданная, и с беседованьми, мене же и прочих славенская Вивлиа исправленная издати вожделев, -- святейшего Мелетия патриарху Александрийского, письмены с дары моляше, да послет ему Вивлию еллински 70 толк. типом или пером начертанную, такмо подписом руки своей, яко чиста есть от блудов и измен иноверцов свидетельствованную. Между же сими понуди и мене, аще и проста, но туюжде ревность имуща, речения и имена славенска избирати, аки не у сущу тогда Лексикону, разве любомудра кир Лаврентиа Зизания, тогда дидаскала, ныне же пресвитера, его же и зде привнесение и исправление явственно буди. Оттуда убо начало взем аз, егда смерть благодетеля моего тем и много запят от различных книг и трудов, паче же от толкования преп. Максима Святогорца, Мануила Ритора и инех. Еще же по мнозех летех призван к исправлению Бесед-посланий апостольских в типографию, и вней дволетие пощеденствуя прилежав. Произвольники, на краех тамо оставленые, зде с числом до листа тамо оставлены некие вписовав, равне творя и от Беседы деяний апостольских -- сей Лексикон собрах и совокупих. Видя же от могущих труд сей презираем, не инамо, но в поощрение искуснейшим, и в пользу спудеем, благости Христовой и молитвам, любви же благодателей ми и презрельных вручився, зане много разорителей и хульников к сему обретая, помощников же и зидателей, якоже негде речеся, вельми мало; к сему от благородных ми всприатиа худости моея дому немало истрошив, ce типом от многих кратко сбрав, издаю, яко множайшая оставих, утешаяся о нем, св. Хрисостома, несть, рекша, несть исчерпсти когда ума писаний, источник бо некий есть не имеяй конца".

В числе источников, которыми пользовался Берында, первое место принадлежало "Лексису" Зизания, -- как указывает и сам Берында. "Лексис", действительно вошел, как уже замечено, в "Лексикон" почти сполна, но Берында очень редко заимствовал буквально: обыкновенно, заимствуемое Берында или значительно пополнял, давая более подробные и обстоятельные толкования, или вообще изменял редакцию; некоторые же слова пропускал. Кроме "Лексиса", пособиями для Берынды служили также более ранние древнерусские словарные статьи, начиная с древнейших: 1282 и 1431 гг. Главные же источники труда Берынды -- самостоятельные выборки из различных книг, рукописных и печатных. Берында это указывает сам. Так, он цитирует: книги св. Писания -- Бытия, Исход, Левит, Числ, Иисуса сына Сирахова, Иеремии; творения отцов церкви -- Кирилла Иерусалимского, Василия Великого, Григория Богослова (слово на смерть Василия В.), Ефрема Сирина, Иоанна Златоустого, Иоанна Кассиана Римлянина ("Коллоквий"), Кирилла Александрийского, Иоанна Лествичника, Андрея Критского (слово на рождество Пресв. Богородицы), Каллиста "еп. Рымск.", Дорофея, Феофилакта, Иоанна Дамаскина. Кроме того, цитируются: Иоанн экз. Болгарский, Никон Черногорский; издания и рукописи -- "Устав", "Книжица акафист", "Еванг. Учит. тип. Крилос.", "Пролог", "Номоканон", "Некии повести", "Скитский патерик", "Патерик Солов. чуд.", "Маргарит", "Чет-Минеи" Макария, "Подлинник"; делаются ссылки на Фукидида, Аристотеля, Арменопула и некот. друг. Как видим, одно перечисление источников, на которые ссылается "Лексикон", наглядно говорит об обширной начитанности его автора.

О Памве Берынде наход. отрывочные замечания у м. Евгения в "Слов. историч. о дух. писат.", II, 520--521; архиеп. Филарета в "Обзоре рус. дух. литер.", I, 184--185; Строева в "Библиолог. Слов., 223, и Сахарова в "Сказан. русс. народа", II, 6; там же, стр. 7--118, издан и самый "Лексикон", но в научном отношении весьма неудовлетворительно.

Проф. А. Архангельский.

Русский биографический словарь А. А. Половцова, т. 13: Павел преподобный -- Петр (Илейка), с. 123--127.