Книговод

Интеллигенция и народ во Франции

Сиротский Филипп Герасимович


Интеллигенція и народъ во Франціи.
(Очерки).

I.

   Въ настоящее время ужъ стало избитымъ мѣстомъ, что Франція переживаетъ серьезный внутренній кризисъ, быть можетъ, менѣе острый по своимъ формамъ, чѣмъ въ періодъ дѣла Дрейфуса, но, пожалуй, не менѣе глубокій въ психологическомъ и культурномъ отношеніи.
   Въ предлагаемыхъ вниманію читателя очеркахъ мы намѣреваемся коснуться подробнѣе Ахъ идеологическихъ исканій, которыя опредѣлили содержаніе этого кризиса.
   О французѣ часто говорятъ, какъ о скептикѣ. Это вѣрно въ томъ смыслѣ, что француза ничѣмъ не удивишь. Онъ всегда найдетъ въ богатѣйшемъ кладезѣ своей исторіи предтечей иностранныхъ новаторовъ. Ужъ одно это обстоятельство даетъ намъ возможность дѣлать заключеніе болѣе общаго характера на основаніи всего того, что даетъ сложная французская жизнь. Кромѣ того, съ точки зрѣнія соціальной структуры Франція является страной мелкобуржуазной по-преимуществу. Въ области идеологической мелкобуржуазное бытіе переломляется самымъ многоцвѣтнымъ образомъ, цѣлымъ калейдоскопомъ идей и настроеній, нерѣдко ускользающихъ отъ точнаго анализа и классификаціи. Но съ другой стороны, эпоха мелкобуржуазнаго демократизма, несмотря на порождаемыя ею смѣшеніе и спутанность воззрѣній, находящихся на грани буржуазнаго и соціалистическаго міровъ, обнажаетъ многое и намѣчаетъ, по крайней мѣрѣ. А идеологическія построенія, которыя мыслимы въ каждой странѣ -- хотя бы и въ иныхъ формахъ-при аналогичныхъ соціальныхъ условіяхъ. Въ интересующемъ насъ здѣсь частномъ случаѣ, въ вопросѣ отношенія интеллигенціи къ народу, мы наблюдаемъ подобное же явленіе. Упомянутый выше духовный кризисъ можетъ быть кратко формулированъ, въ смыслѣ величайшаго разрыва между идеологами и широкими народными массами. Однимъ изъ источниковъ культурнаго тупика, въ которомъ находится въ настоящее время вся европейская жизнь, заключается, именно, въ этой разобщенности индивидуалистически распыленныхъ идеологовъ или, какъ принято говорить, интеллигенціи, и той огромной народной массы, которая и на западѣ поднялась всего лишь на нѣсколько ступеней высокой лѣстницы утонченной культуры.
   Во Франціи интеллигенція различныхъ классовъ, какъ мы увидимъ это ниже, не только сознаетъ эту разобщенность, но и дѣлаетъ ее исходнымъ пунктомъ своихъ исканій. И потому на нашъ взглядъ въ мелкобуржуазной демократической Франціи, гдѣ интеллигенція сыграла и играетъ такую огромную роль, въ этой странѣ диктатуры интеллигенціи par exellenee, изученіе вопроса объ отношеніи ея къ народу пріобрѣтаетъ исключительный интересъ. Еще лѣтъ десять тому назадъ извѣстный теоретикъ французскаго синдикализма г. Лагарделль совершенно справедливо отмѣтилъ: "Если эта проблема ставится у насъ съ такой остротой и въ столь общей формѣ, въ какой она нигдѣ не ставилась, то это потому, что постановка ея связана съ эволюціей среднихъ классовъ, и проблема объ интеллигенціи интересуетъ особенно Францію, эту типичную страну мелкой буржуазіи. H. Lagardelle. Les Intellectuels devant le socialisme, Nouv. Social. 1900. Стр. 7).
   Необходимо также подчеркнуть еще одно крайне важное для современности обстоятельство. Франція никогда не знала народничечества въ томъ смыслѣ, въ какомъ оно понималось у насъ или въ Германіи сороковыхъ годовъ. Какъ въ Россіи, такъ и въ Германіи, народничество, поскольку оно заключало элементъ эмоціональный, элементъ народолюбія, выразилось и въ художественной литературѣ и въ активной пропагандистско-революціонной дѣятельности -- въ крестьянолюбіи. Крестьянство занимало и въ значительной степени продолжаетъ занимать вниманіе народнической интеллигенціи. Напротивъ, во Франціи земельный, т. е. "крестьянскій" вопросъ былъ разрѣшенъ -- въ рамкахъ буржуазно-частновладѣльческихъ отношеній -- радикальнѣйшимъ образомъ великой французской революціей. Французское крестьянство поэтому надолго уходитъ изъ поля зрѣнія французскихъ народниковъ-радикаловъ, и народолюбіе французскаго народничества всегда принимало форму рабочелюбія.
   Когда въ эпоху Реставраціи во Франціи возрождается республиканская дѣятельность, революціонная интеллигенція "идетъ въ народъ". Но это отнюдь не значитъ, что она пошла въ деревню. Она направляется въ мастерскія, на фабрики, въ пролетарскіе низы, она идетъ къ "не-собственникамъ, т. е. пролетаріямъ", какъ выражались тогда. (Ж. Вейль. Исторія республиканской партій съ 1814 по 1870 г., стр. 5).
   Ужъ одна эта ассимиляція понятій: пролетарія и не-собственника достаточно краснорѣчива. Французскіе крестьяне въ началѣ минувшаго вѣка были самыми настоящими собственниками, менѣе всего годными для воспріятія революціонныхъ идей. Вотъ почему въ 80-хъ и 40-хъ годахъ дѣятельность всѣхъ республиканскихъ обществъ, какъ "Общества друзей народа", "Общества правъ человѣка", направлена была къ распространенію въ средѣ рабочихъ и интеллигенціи революціонно-эгалитарныхъ идей съ опредѣленно-соціалистической тенденціей. Все это, конечно, не спасло "рабочее народничество" отъ иллюзій и заблужденій утопическаго соціализма, но въ данномъ случаѣ вопросъ этотъ мы оставляемъ въ сторонѣ. Важно лишь отмѣтить, что пролетарскій характеръ французскаго народничества накладывалъ свой отпечатокъ на идеологическія воззрѣнія и на отношенія между интеллигенціей и пролетаріатомъ. Въ теченіе всего XIX вѣка, исключительно благодаря радикальной экономической эмансипаціи французскаго крестьянства, совершенной великой революціей, вопросъ объ интеллигенціи и народѣ ставился, какъ вопросъ объ интеллигенціи и рабочемъ классѣ. Такая вполнѣ современная постановка этой проблемы во Франціи возможна была не въ силу преждевременнаго развитія капиталистическихъ отношеній, а исключительно благодаря отсутствію крестьянства, какъ элемента несобственническаго, какъ категоріи, находящейся за предѣлами представленія о народѣ, какъ о соціально подавленномъ и экономически эксплоатируемомъ слоѣ общества.
   Я не хочу этимъ сказать, что вообще говоря собственники исключаются изъ понятія народа, или что все французское крестьянство -- это счастливый слой мелкихъ, но все же "крѣпкихъ" собственниковъ. Отнюдь нѣтъ. Я лишь констатирую историческій фактъ, который въ частности нашелъ свое отраженіе, какъ во французской художественной литературѣ всего XIX вѣка, такъ и въ языкѣ французскихъ публицистовъ и соціологовъ. Какъ извѣстно, однимъ изъ твердо-пріобрѣтенныхъ оборотовъ французской литературной и разговорной рѣчи является противопоставленіе народа -- буржуазіи. Понятіе народа, такимъ образомъ, опредѣляется путемъ исключенія изъ него буржуазіи, т. е. собственниковъ.
   Въ дальнѣйшемъ мы будемъ имѣть случай неоднократно сталкиваться съ этимъ противопоставленіемъ, а изъ отношенія къ интересующему насъ вопросу идеологовъ различныхъ направленій и различныхъ классовъ можно будетъ легко убѣдиться въ томъ, что вопросъ объ интеллигенціи и народѣ во Франціи теперь еще острѣе, чѣмъ прежде, стоитъ, какъ вопросъ о взаимоотношеніи интеллигенціи и пролетаріата.
  

II.

   Я выше отмѣтилъ, что современная идейная французская жизнь отличается необычайнымъ многообразіемъ духовныхъ переживаній. Во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда мы пытаемся уловить ихъ смыслъ въ болѣе или менѣе опредѣленной формулировкѣ, мы, какъ вездѣ и всегда, сталкиваемся въ сущности съ мыслями и настроеніями отдѣльныхъ интеллигентовъ, философовъ, соціологовъ, публицистовъ и проч., собирающихъ вокругъ себя, въ качествѣ идейныхъ вождей, большую или меньшую группу единомышленниковъ. Подобная идеологическая группа, какъ бы она ни была ничтожна или мало вліятельна, черпаетъ однако свои силы въ интересахъ какихъ-либо общественныхъ слоевъ, часто не только не замѣчая этого, но нерѣдко даже отрицая свое родство съ ними. Но родство это существуетъ, несмотря на то, что цѣлая масса промежуточныхъ звеньевъ зачастую мѣшаетъ установить его болѣе непосредственно. Эта связь отнюдь не всегда такъ очевидна. Лишь вульгарно-упрощенное пользованіе матеріалистическимъ методомъ марксизма готово видѣть во всякой враждебной соціализму идеологіи простую защиту интересовъ того или иного класса, понимая самое слово интересъ въ стилѣ: "норови въ карманъ". Понятіе интереса несравненно сложнѣе. Его содержаніе отнюдь не ограничивается однимъ импульсомъ экономическаго характера. Интересъ класса или группы даннаго класса охватываетъ не только экономико-эгоистическія вожделѣнія, но и духовныя потребности, потребности въ матеріальной и духовной культурѣ, внутреннюю, чисто интуитивную нужду въ философскомъ міровоззрѣніи и въ міроощущеніи и т. п. "Интересъ" пріобрѣтаетъ въ идеологическомъ преображеніи крайне сложное, подчасъ чрезвычайно своеобразное преломленіе, и задача изученія идеологіи поэтому отнюдь не сводится къ тому, чтобы поставить знакъ равенства между такимъ то классомъ и такимъ то идеологомъ: Шарль Моррасъ -- представитель дворянства; Леонъ Буржуа -- представитель буржуазіи; Жанъ Жоресъ -- представитель пролетаріата.
   Задача болѣе интересная и сложная заключается не въ этой отпискѣ, а въ выясненіи той эволюціи идей, которая такъ же заключаетъ въ себѣ зародыши идей грядущаго, какъ эволюціонирующая экономика современнаго общества заключаетъ въ себѣ зародыши будущихъ соціально-экономическихъ отношеній.
   Подходя съ этой точки зрѣнія къ идейному богатству современной Франціи, мы можемъ установить четыре основныя идеологическія линіи, вокругъ которыхъ расположены довольно запутаннымъ узоромъ разнаго рода идейныя уклоненія. Такими основными идеологіями являются: католико-націоналистическая, радикально-буржуазная, синдикалистская и соціалистическая. Всѣ эти идеологіи, въ большей или меньшей мѣрѣ враждебныя другъ другу, ставятъ предъ собой и разрѣшаютъ различно проблему объ отношеніи къ народу, но всѣ онѣ исходятъ изъ единаго идейно-психологическаго источника, крайне характернаго для нашего времени кризиса индивидуализма.
   Нужно при этомъ отмѣтить, что съ точки зрѣнія исторіи идеологій католико-націоналистическая, является быть можетъ наиболѣе любопытной. Въ эволюціи и исканіяхъ идеологовъ этой группы не только отразились всѣ умственныя бѣды нашей эпохи, но и послѣднія задорныя вспышки фатально угасающей энергіи, клонящейся къ закату буржуазно-дворянской культуры. Писатели этой группы тѣмъ болѣе интересны, что многіе среди нихъ несомнѣнно отмѣчены печатью крупнаго литературнаго таланта, топкостью духовной организаціи и особенной ловкостью въ умѣніи сплетать самыя разноцвѣтныя идеологическія одѣянія изъ лохмотьевъ средневѣковыхъ вѣрованій и своевольно окрашенныхъ лоскутковъ современныхъ воззрѣній. Къ числу такихъ писателей слѣдуетъ отнести прежде всего вождя французскихъ роялистовъ, Шарля Морраса, котораго среди единомышленниковъ охотно сравниваютъ по вліянію съ Шатобріаномъ, хотя въ идейномъ отношеніи между эти двумя роялистами-католиками огромная разница. Я обхожу пока имена Монтескью, Жоржа Валуа или Леона Додэ {Сынъ знаменитаго романиста Альфонса Додэ.}, но упомяну еще Поля Буржэ, о чьемъ беллетристическомъ талантѣ можно сильно спорить, но публицистическое перо котораго отличается яркой опредѣленностью и талантливостью, если признать за цинизмомъ возможность быть талантливымъ. Болѣе чѣмъ кому-либо удалось выразить Полю Буржэ въ своихъ пресловутыхъ Essa psyohologie contemporaine" страдальческія томленія интеллигентской души, какими отмѣчена эпоха 80-хъ и 90-хъ годовъ прошлаго вѣка, вплоть до дѣла Дрейфуса, когда знаменитый кризисъ, вызванный этимъ дѣломъ, всколыхнулъ съ вулканической силой всѣ элементы французской общественности...
   На этомъ моментѣ намъ необходимо остановиться въ нѣсколькихъ словахъ, ибо онъ явился источникомъ и временнаго ренессанса и современнаго разброда французской интеллигенціи.
   Французская идейная и общественная жизнь за время третьей республики распадается на два періода, отдѣленныхъ другъ отъ друга дѣломъ Дрейфуса. Послѣднее не было простымъ политическимъ событіемъ. По своему значенію оно равнозначно было демократической революціи, обошедшейся безъ баррикадъ и безъ крови, но не перестававшей ютъ того быть менѣе глубокой или значительной. Въ 80-тыхъ и 90-тыхъ годахъ, т. е. въ первую половину жизни третьей республики, главенствующей и всеобщей идеологіей была по мѣткому выраженію одного публициста "идеологія разгрома". (Agathon, см. ниже).
   "Казалось тогда (т. е. въ 80-хъ годахъ) -- пишетъ Поль Буржэ -- что нашъ разгромъ не былъ просто эпизодомъ, но что этотъ разгромъ продолжается, и что мы будемъ биты всегда, безъ конца (Цитир. по Agathon'у "Les Jeunes gens d'aujourd'hui", стр. 6).
   "Единственно подходящая нынѣ вещь -- писала въ тѣхъ же тонахъ отчаянія редакція журнала тогдашнихъ "молодыхъ", "Mercure de France" -- это удалиться въ слоновыя башенки, покуда ихъ еще не постигло разрушеніе, и мечтать тамъ о вѣчныхъ матеріяхъ или о трудностяхъ грамматики".
   Этой резиньяціей, пріобрѣтавшей сплошь и рядомъ крайне уродливыя и далеко не столь невинныя формы, какъ бѣгство въ "слоновыя башенки", этимъ настроеніемъ разгромленныхъ, ушедшихъ въ себя, хорошо знакомымъ и намъ въ послѣдніе годы, характеризуется духовная жизнь французской интеллигенціи вплоть до Дрейфусовской полосы. Основнымъ элементомъ этой "идеологіи разгрома" является обостренный, крайне-антиобщественный эгоцентризмъ, доходящій до полнаго нигилизма и простраціи. Когда вспыхнула реакція противъ этого болѣзненнаго индивидуализма, извѣстнаго подъ болѣе общимъ именемъ "декадентства", она развѣтвилась сообразно съ классовыми интересами, групповыми наклонностями и идеологическими исканіями представителей разныхъ слоевъ французской интеллигенціи. Однако, всѣ эти многочисленныя и часто противорѣчащія другъ другу теченія исходили изъ одного источника: энергичнаго отрицанія "индивидуализма слоновой башенки", этой mal du siècle, какъ выражается Буржэ {Считаю нужнымъ здѣсь, между прочимъ, оговорить, что причины этой реакціи противъ идеологіи разгрома, не трудно найти въ матеріальныхъ условіяхъ экономически оправившейся и утвердившейся третьей республики. Но разсмотрѣніе этихъ причинъ въ рамкахъ настоящей статьи отвлекло бы насъ слишкомъ далеко.}.
   Какъ ни глубоко антипатичны намъ заключенія автора "Essais de psychologie contemporaine" или выворы Шарля Морраса, но, тѣмъ не менѣе, мы не можемъ не признать, что въ критической части оцѣнки этого періода, они основательно и очень тонко проанализировали элементы "болѣзни вѣка".
   "Наше поколѣніе,-- резюмируетъ Моррасъ идейное содержаніе этой индивидуалистической эпохи,-- явилось несомнѣнно лучшимъ продуктомъ анархіи XIX, вѣка. И молодежь XX вѣка съ трудомъ составитъ себѣ представленіе о нашей психологіи возмущенія и радикальнаго отрицанія. Вся суть для насъ была въ томъ, чтобы произнести слово: нѣтъ. Весь смыслъ заключался въ оспариваніи очевиднаго... Слово скептицизмъ недостаточно для того, чтобы опредѣлить эту помѣсь фрондирующаго безразличія и безумной жажды-критики... Къ чему? (Un à quoi bon). Вотъ вопросъ, регулировавшій наши отношенія къ людямъ, къ вещамъ, къ дѣйствіямъ и къ идеямъ. Это было само небытіе, прочувствованное и пережитое" (C'était le néant même, senti et vécu. G. Grand, La Philosophie nationaliste, стр. 20).
   Полоса этого простраціоннаго индивидуализма переживалась, главнымъ образомъ, интеллигенціей. Но я не хочу этимъ сказать, что психологія разгрома прошла мимо народа. Не надо забывать, что французскій народъ, и особенно наиболѣе интеллектуалистическая часть его -- парижскій пролетаріатъ -- пережилъ двойной разгромъ: разгромъ государственный въ видѣ франко-прусской войны, и разгромъ классовый, еще болѣе ужасный и жестокій -- въ видѣ парижской коммуны. Было бы очевидной близорукостью -- даже при отсутствіи слѣдовъ въ литературѣ -- заключать, что настроеніе и мысли народныя остались чуждыми этой индивидуалистической полосѣ. Я подчеркиваю слово "индивидуалистическій"...
   Извѣстный другъ Гете Экерманъ передаетъ въ своихъ запискахъ слѣдующія слова поэта-олимпійца. "Во всѣ эпохи реакціи и паденія души заняты сами собой, а но всѣ періоды прогресса онѣ обращены къ внѣшнему міру. Наше время,-- добавилъ онъ,-- есть время реакціи, и потому оно индивидуалистично!".
   Эти геніальныя, вѣщія слова Веймарскаго философа -- которыя не мѣшаетъ почаще напоминать у насъ -- относятся, конечно, ко всѣмъ слоямъ общества. Суть лишь въ томъ, что въ народѣ, въ узкомъ смыслѣ этого слова, этотъ индивидуализмъ выражается не столько въ идеологическихъ исканіяхъ, сколько въ пригашенной активности, въ паденіи сознанія необходимости коллективнаго дѣйствія, въ утратѣ коллективной цѣли. Причиной тому является то весьма прозаическое обстоятельство, что всякая реакція сопровождается или вытекаетъ изъ экономической депрессіи, бьющей безпощаднымъ образомъ по спинамъ трудящихся массъ, предъ которыми прежде всего неотступно-грозно стоитъ реальный повседневный вопросъ о добываніи куска хлѣба. Эпохи реакціи никогда не создаютъ подходящихъ условій для усиленія психологіи коллективной солидарности, а напротивъ. Выражаясь словами Гете, въ это время душа менѣе всего "обращена къ внѣшнему міру". Когда же такой кризисъ достигаетъ предѣловъ національнаго разгрома, тогда примитивно-индивидуалистическая психологія: "своя рубашка ближе къ тѣлу" затмеваетъ все прочее въ душахъ представителей разбитой массы, угнетенной общественной реакціей и страшной экономической нуждой.
   Въ рядахъ интеллигенціи общественный регрессъ выражается преимущественно въ видѣ страшнаго идеологическаго провала, грандіознаго душевнаго опустошенія: будто пришелъ кто-то и внезапно вынулъ изъ интеллигентской груди всѣ вчерашнія вѣрованія, надежды и мечты. Именно этими чертами характеризуется жизнь французскаго народа и французской интеллигенціи послѣ франко-прусской войны и парижской коммуны. Подобная полоса, столь близкая намъ и отмѣченная, какъ и у насъ, самоубійствами, бѣгствомъ въ "слоновыя башенки" и проч., въ различныхъ варіаціяхъ повторялась во Франціи послѣ каждой революціи.
   Но въ то время, какъ общество вступаетъ въ царство душевнаго отчаянія и матеріальной нужды, исторія продолжаетъ идти своимъ путемъ; подъемъ новыхъ экономическихъ силъ предвѣщаетъ перетасовку общественныхъ элементовъ, намѣчается новый сдвигъ, и "души, вмѣсто того, чтобы быть заняты сами собой", "вновь обращаются къ внѣшнему міру". Такой рѣшительный сдвигъ во французской жизни, въ описываемый мною періодъ, произошелъ въ моментъ дѣла Дрейфуса, когда исторія поставила предъ французской демократіей вопросъ о дальнѣйшемъ ея существованіи, и когда въ сильнѣйшемъ напряженіи за побѣду надъ реакціей произошелъ поразительный по продуктивности, хотя и крайне кратковременный, синтезъ мыслящей демократіи-интеллигенціи, съ демократіей рукъ -- рабочимъ классомъ.
   Дѣло Дрейфуса явилось историческимъ предлогомъ для возрожденія всей общественной жизни Франціи, въ нѣдрахъ которой новыя экономическія силы создали условія новаго соціальнаго подъема. Этотъ подъемъ оказался плодотворнымъ для всѣхъ теченій мысли, начиная католико-націоналистической концепціей и кончая революціоннымъ синдикализмомъ. Какъ разъ въ этотъ періодъ общественнаго пробужденія и реакціи противъ болѣзненнаго индивидуализма минувшей эпохи, начинается возрожденіе роялистской, демократической, соціалистической и синдикалистской мысли. Всѣ эти теченія по разному воспринимаютъ результаты временнаго "союза мысли и труда", какъ выражается, характеризуя эту эпоху, послѣдователь Дюркгейма, проф. Вуглэ. Въ дальнѣйшемъ мы постараемся показать ту эволюцію, какую продѣлалъ этотъ вопросъ, и какъ дошелъ онъ до своей теперешней новой фазы, получившей уже популярное названіе: "кризиса раціонализма". Общественныя условія этого кризиса намъ станутъ понятны изъ характеристики отдѣльныхъ идеологическихъ теченій.
  

III.

   Основнымъ психологическимъ мотивомъ въ отношеніи интеллигенціи къ народу является мотивъ командованія и верховенства, остающійся въ силѣ и тогда, когда сближеніе интеллигенціи съ народной массой пріобрѣтаетъ характеръ сотрудничества. Эта психологическая подоплека отношеній двухъ основныхъ соціальныхъ слоевъ современной общественности вытекаетъ изъ условій труда въ современномъ обществѣ. Интеллигенція -- по существу своему явленіе ненормальное, -- представляетъ собой продуктъ раздѣленія труда, доведеннаго до крайности въ рамкахъ современнаго хозяйственнаго уклада. Въ силу ряда условій соціальнаго характера, которыхъ я не могу касаться здѣсь подробнѣе, создалась привиллегія мышленія для огромной группы людей современнаго общества, составляющей, однако, меньшинство въ немъ. Фактъ этой привиллегіи, отличающей интеллигенцію отъ массы, обреченной на тяжкій физическій, сплошь и рядомъ совершенно безсмысленный трудъ, невольно связалъ съ привиллегіей мышленія привилегію руководства. Послѣднее я понимаю въ самомъ широкомъ толкованіи этого слова: руководства идейнаго во всѣхъ развѣтвленіяхъ человѣческой активности и мысли. Съ яркимъ символомъ этой интеллигентской привилегіи мы встрѣчаемся въ эпоху великой французской революціи, главнымъ образомъ, въ періодъ диктатуры якобинцевъ и, особенно, Робеспьера, въ лицѣ "культа Разума и Верховнаго Существа". Этотъ раціоналистическій культъ отнюдь не былъ революціоннымъ эпизодомъ. Онъ былъ высшимъ проявленіемъ интеллигентской психологіи руководительства, которое въ наше время пріобрѣло только болѣе сложный и менѣе поэтическій характеръ. Идея командованія одинаково сродни какъ дворянско-націоналистической идеологіи, такъ и радикально-буржуазной и -- horribile dictui -- идеологіи синдикалистской, несмотря на то, что вся философія синдикализма исходитъ изъ борьбы съ интеллигенціей. Добавлю, что не чужды идеи руководства и соціалисты, эволюціонирующіе, впрочемъ, отъ этой анти-соціалистической и анти-культурной точки зрѣнія. Имѣя въ виду указанный основной психологическій мотивъ, регулирующій отношенія между интеллигенціей и народомъ, мы начнемъ нашъ обзоръ съ католико-націоналистической концепціи. Спѣшу оговориться, однако, что она отнюдь не однородна; напротивъ, здѣсь много нюансовъ, доходящихъ нерѣдко до степени глубокихъ принципіальныхъ различій. Но я преимущественно буду говорить о націоналистахъ-роялистахъ, какъ представителяхъ наиболѣе оформленнаго движенія и цѣльной доктрины, извѣстной подъ именемъ "интегральнаго націонализма".
   Общая черта, присущая всѣмъ націоналистическимъ теченіямъ и получившая наиболѣе яркое выраженіе въ "интегральномъ націонализмѣ" -- это приверженность націоналистовъ къ католической церкви. Католицизмъ есть главный идейный стимулъ націонализма, стремящійся поднять его отъ суеты чистыхъ житейскихъ интересовъ мірского устроенія до метафизическихъ высотъ міровоззрѣнія. Въ лонѣ традиціонной религіи, куда часто спасаются въ эпохи душевнаго перелома, "нѣтъ больше мѣста индивидуализму и умственнымъ или моральнымъ колебаніямъ, нѣтъ болѣе анархіи. Въ условіяхъ современнаго распада католицизмъ вноситъ принципъ порядка и іерархіи; онъ формируетъ, дисциплинируетъ и санкціонируетъ". (Gyu Grand. La philosophie nationaliste, стр. 36).
   "Чего добиваются дѣти вѣка отъ церкви, -- восклицаетъ Буржэ,-- это прежде всего, чтобы она не походила на нихъ... Они умоляютъ ее дать имъ неоспоримую и опредѣленную точку зрѣнія, въ которой они нуждаются... Показать этимъ людямъ, энервированнымъ безпрестанно возобновляющейся революціей, примѣръ неизмѣнной силы, всегда идентичной и вѣрной себѣ; дать имъ, утомленнымъ злоупотребленіями индивидуализма, ощущеніе дѣйствительно организованнаго общества".
   "Въ то время,-- вторитъ націоналистъ-католикъ Агатонъ {"Агатонъ" -- это общій псевдонимъ двухъ молодыхъ талантливыхъ публицистовъ, изъ коихъ одинъ сынъ Тарда. Оба они католики и націоналисты, но не роялисты. Въ стилѣ они стараются подражать бр. Гонкурамъ, что, впрочемъ, не всегда имъ удается.}" -- какъ антиклерикализмъ прогрессируетъ въ народѣ и даже въ нѣкоторыхъ классахъ буржуазіи, культурныя сливки (élite) отдѣляются отъ этого движенія, и интеллигентная молодежь, которая, казалось, всецѣло примкнула къ антиклерикальнымъ доктринамъ, увлекается католицизмомъ. (Agathon. Les Jeunes gens d'aujonrd'hui, стр. 68).
   Всеспасаемость католической церкви, какъ панацеи отъ современной культурной разрухи, проходитъ лейтмотивомъ черезъ всѣ произведенія лидеровъ "интегральнаго націонализма" и сотрудниковъ его центральнаго органа "L'Action Franèaise". Но, вчитываясь въ ихъ аргументацію, мы легко констатируемъ, что стремленіе къ католицизму носитъ весьма суетный мірской характеръ, едва вуалированный кружевами разсужденія о высшихъ духовныхъ запросахъ. Результатомъ земныхъ корней этого увлеченія католицизмомъ является весьма пикантная комбинація, въ силу которой самыми ярыми защитниками католицизма и притомъ, въ его наиболѣе архаической формѣ абсолютнаго папизма, являются: Морисъ Барресъ -- одинъ изъ самыхъ утонченныхъ скептиковъ и наиболѣе меланхолично настроенныхъ индивидуалистовъ и эгоцентристовъ современной Франціи, и Моррасъ, являющійся открытымъ атеистомъ по своимъ философско-религіознымъ убѣжденіямъ. Обстоятельство это не мѣшаетъ Моррасу быть рѣшительнымъ врагомъ такъ называемаго модернизма въ католицизмѣ. Готовый идти на уступки въ экономическихъ вопросахъ, готовый приспособляться къ современнымъ экономическимъ условіямъ въ разрѣшеніи конфликтовъ, вытекающихъ изъ современной борьбы между трудомъ и капиталомъ, онъ отвергаетъ, однако, какіе бы то ни было компромиссы въ вопросахъ религіи. Въ своей недавно вышедшей книгѣ "La Politique religieuse", какъ и въ своемъ болѣе раннемъ произведеній. "Le Dileine de Marc Sangnier", направленной противъ "сіонистовъ" {"Сіонисты" -- отъ слова "sillon" ("борозда"), названіе газеты -- ничего общаго не имѣетъ, конечно, съ сіонистами-евреями. "Sillon'исты -- это католики-республиканцы, или католики-модернисты. стремящіеся къ примиренію республики съ католицизмомъ путемъ взаимныхъ уступокъ. Главный вождь "сіонистовъ" Маркъ Санье, редакторъ ихъ органа "La Democratie", издающагося теперь вмѣсто "Sillon", ужъ два года находится подъ папской угрозой отлученія отъ церкви, до сихъ поръ, однако, не приведенной въ исполненіе.}, этотъ атеистъ-апологетъ католицизма упорно проводитъ всюду и вездѣ идею необходимости подчиненія католической церкви, какъ единственному источнику душевнаго равновѣсія и покоя и "единственному учрежденію, способному дисциплинировать народныя массы".
   Католицизмъ для Морраса и его единомышленниковъ это восьмивѣковая исторія іерархіи и организаціи, это воплощеніе "идеи командованія и авторитарнаго принципа". А для идеологовъ "интегральнаго націонализма" политическое организующее значеніе католической церкви, иначе говоря, значеніе клерикализма выдвигается на первый планъ, ибо во всей ихъ концепціи -- согласно популярному лозунгу Монтескью -- политика занимаетъ первенствующее мѣсто... "Политика прежде всего" (politique d'abord) -- таковъ пароль Монтескью, подхваченный шумливымъ и весьма безпардоннымъ органомъ "Camelots du roy". (L. de Montesquiou. Les Raisons du nationalisme)
   "Политика прежде всего",-- повторяетъ Моррасъ,-- умственные вопросы, вопросы морали, вопросы соціальные -- всѣ они сводятся къ одному вопросу -- политическому. Съ точки зрѣнія значительности первое мѣсто -- замѣчаетъ онъ далѣе -- принадлежитъ, конечно, религіознымъ и моральнымъ вопросамъ, второе -- соціальнымъ, и третье -- политическимъ съ точки зрѣнія движенія (au point de vue. de la marche) и съ точки зрѣнія порядка, въ которомъ должны рѣшаться эти проблемы въ настоящихъ условіяхъ современной Франціи, эта нумерація должна быть обратной. На первомъ мѣстѣ стоитъ политика; на второмъ соціальные вопросы; на третьемъ -- мораль и религія". (Цитир. по Gyu Grand, стр. 185).
   Такимъ образомъ, теоретики интегральнаго націонализма не заставляютъ теряться въ догадкахъ относительно дѣйствительнаго значенія ихъ тревогъ и исканій. Приведенная краснорѣчивая цитата свидѣтельствуетъ съ достаточной опредѣленностью о томъ, что приверженность къ католической религіи легко подмѣняется приверженностью къ организующей силѣ католической церкви въ силу весьма суетнаго и мірского положенія: "политика прежде всего", играющаго доминирующую роль во всей сложной соціально-философской концепціи Морраса и его единомышленниковъ.
   Намъ не приходится распространяться о той организующей роли, которую играетъ католическая церковь. Но, если эта роль безпрекословно и добровольно поддерживалась темнотою религіозной и фанатичной массы среднихъ вѣковъ, то нынче, конечно, нужно очень многое, чтобы увѣрить даже простолюдина Оверня или Бретани, что право руководства мірскими дѣлами есть исключительная привилегія католическаго духовенства. Нечего говорить, конечно, о широкихъ слояхъ городскихъ рабочихъ и интеллигенціи. Если религію отрицаетъ самъ Моррасъ или буквально издѣвающійся надъ христіанствомъ роялистъ Hugue. Rebell {См. его брошюру. "Les trois aristocraties" (стр. 18).}, то что ужъ говорить о тѣхъ, кто въ корнѣ несогласенъ съ ними и съ ихъ міровоззрѣніемъ? Роялисты поняли, что съ требованіями современнаго раціоналистическаго вѣка приходится такъ или иначе считаться, и чтобы усилить значеніе старой католической догмы, они призываютъ на помощь позитивную философію Конта. Этотъ своеобразный философскій кунстштюкъ оказался настолько соблазнительнымъ въ интересахъ мірской суеты, что, несмотря на протесты значительной части католическихъ теологовъ, Римъ молчаливо допускаетъ использованіе контовскаго позитивизма, мирясь съ нимъ въ анти-христіанской Франціи, какъ съ наименьшимъ изъ золъ. Почва, на которой теоретики "интегральнаго націонализма" постарались соединить католицизмъ съ позитивизмомъ, это идея какъ католической догматики, такъ и контіанства. Идея іёрархіи объединяетъ католиковъ и позитивистовъ и подкрѣпляетъ одинъ образъ мыслей другимъ.
   Въ полемической книгѣ, направленной противъ вождя "соціалистовъ", Марка, Санье Моррасъ совершенно откровенно подчеркиваетъ благодѣтельное вліяніе этого соединенія...
   "Монархистъ-христіанинъ,-- говоритъ Моррасъ,-- чтобы оправдать монархію, прибѣгнетъ къ ссылкѣ на волю и предуказанія Бога или будетъ ссылаться на божественное право, но могутъ ли его стѣснять мысли другого монархиста, не вѣрящаго въ Бога и доказывающаго право королей естественными и историческими законами"? (Ch. Maurras. Le Dileme de Marc Sangnier. стр. 8).
   Подобнаго рода приспособляемость къ потребностямъ современности и меркантильная постановка вопросовъ религіи, которой отводится столь служебная и подчиненная роль, крайне шокируетъ и возмущаетъ искреннихъ католиковъ, чуждыхъ идеаловъ интегральнаго роялизма. Слѣды подобнаго рода протеста можно найти и въ цитированной мною анкетной книгѣ Агатона; противъ скрещенія католицизма и позитивизма направлена очень ѣдкая брошюра "сіониста" Жоржа Гуга {См. Georges Hoog. Les sources intellectueles de l'Action Franèaise. Un système de paganisme politique.}. Но наиболѣе энергичную и сильную отповѣдь моррасовская точка зрѣнія встрѣтила въ спеціальной книгѣ, написанной по этому поводу очень умнымъ и вліятельнымъ католическимъ теологомъ, аббатомъ Лабертоньеромъ, редакторомъ католическаго философскаго журнала. "Les Annales de philosophie chrйtienne" {Въ высшей степени характерно, что нѣсколько времени тому назадъ цитируемая здѣсь книга была внесена въ издаваемый Римомъ пресловутый: "Index Librorum Prohibitorum". См. "Le Temps" отъ 17 моя 19*13 г. Такимъ образомъ комбинація атеистовъ Морраса и Ребелля оказалась для католицизма менѣе опасной, нежели ревниво защищающая его чистоту книга Лабертоньера.}.
   "Монархистъ, вѣрующій и невѣрующій,-- негодуетъ справедливо нашъ авторъ,1--могутъ, такимъ образомъ, объединиться въ защитѣ идеи короля. Такъ ли обстоитъ дѣло, по г-ну Моррасу, въ отношеніи другихъ законовъ общества? Религія оправдывается сверхъестественнымъ". Но что она подтверждаетъ такимъ образомъ?-- въ свою очередь спрашиваетъ Мотшасъ. "Естественные законы". Слѣдовательно, нѣтъ противорѣчія между религіей и позитивнымъ знаніемъ, ловкимъ способомъ находится, такимъ образомъ, при посредствѣ позитивизма сущность католицизма, дѣйствительнаго католицизма, который чуждъ, конечно, химеръ и романтики, который позитивенъ потому, что онъ организуетъ землю и только землю имѣетъ въ виду". (Laberthonière. Catholicisme et positivisme, стр. 29).
   Аббатъ Лабертоньеръ въ своемъ желчномъ и саркастическомъ отвѣтѣ очень удачно разбиваетъ эту попытку впѣзаконнаго брака католицизма съ позитивизмомъ. Я не могу останавливаться на этой полемикѣ, не относящейся къ темѣ настоящей статьи. Мнѣ важно было лишь подчеркнуть идею іерархіи и командованія, обусловливающей пріемлемость модернизированнаго католицизма даже для католиковъатеистовъ.
  

IV.

   Другимъ китомъ концепціи "интегралистовъ" -- помимо воли Божьей и философіи Копта -- является предпосылка г-на Р-ебелля, что "человѣчество представлено не толпой, а избранной группой, т. е. аристократіей", причемъ послѣдняя состоитъ изъ трехъ частей: изъ аристократіи родовой, денежной и умственной. "Одинъ лишь идеалъ,-- восклицаетъ г-нъ Ребелль,-- соблазняетъ меня: создать повелителей и внушить гордость тѣмъ, кто заслужилъ имѣть ихъ... Наше единственное эгоистическое желаніе заключается въ томъ, чтобы создать іерархію и спасти такимъ образомъ міръ отъ демократической болѣзни, отъ ужасной народной лихорадки, выразившейся въ стремленіи къ командованію (Н. Rebell. Les trois aristocraties, стр. 14--15).
   "Человѣчество,-- вторитъ Поль Бурже,-- живетъ исключительно при помощи и ради своихъ избранниковъ. Таковъ вѣчный общественный законъ". (Guy Grand. La Philosophie nationaliste, стр. 83).
   "Мы слишкомъ уважаемъ народъ,-- заявляетъ Моррасъ,-- чтобы являться къ нему и увѣрить его, что достаточно сосчитать число голосовъ некомпетентныхъ людей, чтобы разрѣшить всѣ вопросы, имѣющіе всеобщее значеніе, требующіе долгихъ лѣтъ изученія, практики и размышленія. Намъ говорятъ: достаточно собрать и сложить голоса первопришедшихъ, чтобы разрѣшить наиболѣе деликатные вопросы... Любовь и уваженіе къ народу позволяютъ намъ предложить ему завѣдываніе тѣми изъ своихъ интересовъ, въ пониманіи которыхъ онъ компетентенъ: напримѣръ, въ вопросахъ мѣстной или профессіональной жизни {Роялисты стоять за широкую децентрализацію и организацію всѣхъ профессій и всей торговли въ синдикаты, которые по ихъ программѣ сильно напоминаетъ средневѣковыя корпораціи въ модернизированномъ аспектѣ. Конфликты между рабочими и хозяйскими синдикатами долженъ разрѣшать король. Объ этой очень любопытной попытки приспособить феодальные принципы къ капиталистическому бытію см. подробнѣе въ кн. Gh. Morras. "L' Enquête sur la monarchie", а также брошюру Georges Valois "La revolution sociale ou le roi".}; но тѣ же чувства заставляютъ насъ отказать народу въ правѣ завѣдыванія обще-государственными дѣлами, касающимися всей націи, ибо эти интересы слишкомъ сложны, чтобы быть одинаково ясными и понятными всѣмъ. (Ch. Maurras. Libéralisme et liberté, démocratie et peuple, стр. 19).
   Высказанная здѣсь мысль служитъ лейтмотивомъ всѣхъ политическихъ выступленій націоналистовъ. На всѣхъ собраніяхъ націоналистовъ, не только роялистскаго толка, можно услышать перепѣвы все той же идеи, что всеобщее избирательное право и парламентаризмъ негодны потому, что тотъ и другой институтъ основывается на ложномъ представленіи о способности всякаго гражданина разбираться въ соціально-политическихъ вопросахъ. Общество, въ разсужденіяхъ этихъ идеологовъ, распадается на "избранныхъ", т. е. способныхъ разрѣшать подобнаго рода вопросы и, слѣдовательно, способныхъ управлять, и на управляемыхъ, т. е. неспособныхъ понять обще-національныя нужды {При болѣе детальномъ анализѣ оказывается, что въ число такихъ "избранниковъ" зачисляются почти исключительно крупные земельные собственники. См. цитированную выше книгу Морраса, стр. 46.}.
   "Трудящимся классамъ,-- (категорически заявляетъ Поль Буржэ,-- я отказываю въ правѣ управлять государствомъ, не считая ихъ для это достаточно компетентными" (Paul Bourget. La Sociologie et la litérature, стр. 10).
   Ту же мысль встрѣчаемъ мы неоднократно и у Мориса Барреса, "Интеллигентъ,-- говоривъ онъ,-- это индивидумъ, убѣжденный въ томъ что общество базируется на основахъ логики, но онъ совершенно упускаетъ изъ виду, что въ дѣйствительности общество держится на традиціяхъ. Объ этомъ необходимо сохранять точное представленіе при всѣхъ обстоятельствахъ, ибо оно учитъ насъ, что для постоянства соціальнаго порядка нужно, чтобы всякій выполнялъ свою роль сообразно своему предназначенію и своимъ функціямъ. Иначе говоря, здѣсь, какъ и повсюду, паша мудрость совпадаетъ съ народной, говорящей людямъ лабораторій и библіотекъ: "Пусть каждый будетъ занятъ своимъ ремесломъ, и овцы останутся въ сохранности". (Maurice Barrés "Scènes et doctrines du nationalisme", стр. 45).
   Исходя изъ такого рода спеціализацій и раздѣленія на избранниковъ -- пастырей и пасомыхъ, аки овцы, народныхъ массъ, интеллигенція дворянской аристократіи, составляющая ядро идеологовъ націонализма, должна была почувствовать необычайную ненависть къ интеллигенціи разночинной и демократической, альфой и омегой всего міроощущенія которой является раціоналистическое представленіе объ абсолютной безгрѣшности разума или "логики", какъ выражается Барресъ. Изъ этого представленія также логически вытекаетъ убѣжденность разночинной интеллигенціи въ ея правѣ на умственное верховенство, которое основывается, между прочимъ, въ области соціальныхъ отношеній на демократизаціи общества, а въ области идеологической на сравнительной интеллектуализаціи массъ, являющейся гарантіей устойчивости демократическаго режима. Нѣтъ потому ничего удивительнаго въ томъ, что націоналисты ведутъ непосредственную борьбу и съ разночинной интеллигенціей и съ ростомъ сознательности народныхъ массъ. На первомъ планѣ этой борьбы фигурируютъ Шарль Моррасъ, Морисъ Барресъ и Поль Буржэ.
   "Прежде всего,-- нападаетъ Моррасъ,-- выскажемся точнѣе. Мы говоримъ объ "интеллигентности" въ томъ смыслѣ, въ какомъ говорятъ о ней въ Петербургѣ, т. е. какъ о ремеслѣ, о профессіи, о партіи. Рѣчь идетъ, такимъ образомъ, не объ отдѣльномъ вліяніи, которое можетъ пріобрѣсти, въ силу своей авторитетности, какой-либо писатель, поэтъ, ораторъ или философъ". (Ch. Maurras. L'avenir de l'intelligence, стр. 30).
   Ужъ изъ самой ссылки "на Петербургъ" и пояснительнаго дополненія объ "интеллигентности", какъ "о ремеслѣ, профессіи и партіи", словомъ изъ всей цитаты Морраса, явственно слѣдуетъ, что рѣчь идетъ здѣсь объ интеллигенціи, понимаемой въ ея русскомъ опредѣленіи, т. е. объ интеллигенціи разночинной, par exellenee. Каково же отношеніе къ ней теоретика интегральнаго націонализма?
   "Писатели,-- восклицаетъ онъ въ негодованіи,-- стали королями... Начиная со второй половины XIX вѣка, люди высшихъ слоевъ могутъ отказаться отъ книги или читать меньше, и это не отзовется на писателѣ, потому что люди высшаго общества стали небольшой частичкой въ огромной читающей массѣ. И эта масса читаетъ, потому, что она имѣетъ потребность въ чтеніи, благодаря новымъ условіямъ жизни, въ силу которыхъ всѣ вынуждены научиться читать... Первоначальное обученіе, казарма, мелкая газета -- вотъ достаточно солидные институты, убѣждающіе въ постоянствѣ существованія этой новой читающей публики... Огромный рынокъ, такимъ образомъ, открыть націи писателей. (Ibid, стр. 59)". Эта погоня за духовной пищей,-- заключаетъ Моррасъ,-- зло, созданное интеллигентностью... Публика въ дѣйствительности является лишь королемъ по имени, фактическимъ королемъ является тотъ, кто направляетъ общественное мнѣніе, т. е. ораторъ или писатель. Повсюду, гдѣ учрежденія демократизировались, эти руководители общественнаго мнѣнія повысились въ цѣнѣ. Ихъ частное мнѣніе стало мнѣніемъ публики". (Ibid, стр. 71--73).
   То, что нѣсколько туманно и съ примѣсью меланхоліи и вздоховъ о быломъ здѣсь высказываетъ Моррасъ но поводу все растущей интеллектуализаціи широкихъ массъ, то у менѣе аристократическаго буржуа, Поля Буржэ, выражено въ чрезвычайно циничныхъ и классово-злобныхъ строкахъ, посвященныхъ такому незатѣйливому, казалось, вопросу, какъ грамотность народа.
   "Не нужно большихъ усилій,-- говоритъ онъ,-- чтобы открыть два принципа, лежащихъ въ основаніи организаціи первоначальнаго обученія въ теченіе послѣднихъ тридцати лѣтъ. Оба эти принципа разсматриваются нашими якобинцами, какъ аксіомы... Первый заключается въ томъ, что, по ихъ мнѣнію, всякій, рождающійся на этомъ свѣтѣ, имѣетъ со всѣми одинаковыя права на полное развитіе своихъ способностей (sic!). Второй состоитъ въ томъ, что предварительнымъ условіемъ этого развитія является обученіе при посредствѣ книгъ".
   Далѣе слѣдуетъ чисто фамусовская тирада, мыслямъ которой Буржэ, подобно другимъ баянамъ соціализма, пытается придать философскій характеръ анти-раціоналистическаго оттѣнка.
   "Современная цивилизація,-- старается насъ убѣдить Буржэ,-- страдаетъ отъ злоупотребленія сознательной мыслью (de la pensée consciente). Невольно приходится задаться вопросомъ: всегда ли мысль является спасительнымъ элементомъ? Умѣрить мысль съ тѣмъ, чтобы увеличить энергію дѣйствія -- таковъ необходимый принципъ, которымъ должна руководиться соціальная гигіена". (Pau Bourget. La sociologie etc, стр. 132).
   Непосредственнымъ результатомъ этой соціально-гигіенической философіи ограниченія мысли является восхищеніе "безграмотностью крестьянъ, знающихъ такъ хорошо и природу, и гусей, и лошадей, обладающихъ огромнымъ практическимъ умомъ и пользующихся авторитетомъ въ деревнѣ. Аналогичное встрѣчаемъ мы и среди городскихъ рабочихъ. Есть между ними очень выдающіеся люди, умѣющіе, однако, только писать, считать и читать. И этими рудиментарными познаніями почти всецѣло ограничивается то благо, которое они получаютъ отъ школы... зато они хорошо знаютъ свою техническую науку. Они безграмотны въ томъ смыслѣ, въ какомъ карликовые утописты Народныхъ Университетовъ понимаютъ этотъ терминъ; они не слушали ихъ отвратительныхъ курсовъ, гдѣ рабочій отравляетъ свой мозгъ, вводя въ него недоступныя для него понятія. Они мыслятъ въ предѣлахъ ремесла, а не вообще идей". (Ils pensent metier au lieu de penser idées П. Бурже Ibid, стр. 134).
   Самое понятіе: "сознательный рабочій" возмущаетъ Буржэ и вызываетъ потокъ жалобныхъ и злыхъ словъ. Максимумъ познаній рабочаго долженъ ограничиваться рудиментарной грамотностью и технической подготовленностью, одинаково необходимыхъ въ современной экономической жизни. Все прочее чуждо народу, и все зло заключается въ томъ, что часть интеллигенціи пытается ему привить свою собственную болѣзнь въ видѣ "злоупотребленія мышленіемъ". Эта часть интеллигенціи пробудила къ жизни буйное чудовище, съ которымъ она. нынче не въ состояніи справиться, и вся классовая борьба современнаго общества, которую Буржэ, какъ Моррасъ и другіе, не склоненъ отрицать, а, напротивъ, признаетъ, представляется ему въ видѣ борьбы "физической силы и умственной". Борьба классовъ есть не что иное, по его выраженію, какъ "возмущеніе мускуловъ противъ мозговъ". Для иллюстраціи этой мысли Буржэ, какъ извѣстно, написалъ даже спеціальную пьесу подъ демонстративнымъ названіемъ: "Ln Barricade", надѣлавшую пару лѣтъ тому назадъ не мало шуму. Я не стану здѣсь останавливаться на разборѣ этой пьесы, но обращу лишь вниманіе на одинъ абзацъ предисловія къ ней. По мнѣнію Буржэ, есть одна вещь, которую никогда нельзя будетъ избѣгнуть, а именно, то, что есть "люди, работающіе руками, и люди неработающіе руками, и что явленіе наиболѣе характерное, встрѣчаемое нами нынѣ, заключается въ томъ, что люди, работающіе руками, находятся въ постоянной войнѣ съ тѣми, кто не работаетъ руками". (P. Bourget. La Barricade, стр. 30).
   Какъ ни увѣренъ Буржэ въ незыблемости этой истины, онъ, тѣмъ не менѣе, какъ бы видя предъ собою ироническую усмѣшку времени, заканчиваетъ свои разсужденія тирадой злобнаго безсилія по адресу разночинной радикальной интеллигенціи.
   "Человѣкъ, работающій руками и размышляющій своимъ первичнымъ разумомъ, который вы пробудили въ немъ, видитъ въ современныхъ раздѣленіяхъ, дѣлающихъ изъ него раба матеріальныхъ заботъ, одно лишь неравенство. И такъ какъ вы научили его понимать это слово не его синонимомъ: истина, а отрицаніемъ послѣдней несправедливость, то раздѣленіе на классы ему кажется исключительно несправедливымъ. Вотъ въ чемъ основной мотивъ классовой ненависти нашею общества. Эта ненависть есть результатъ полу-образованія и полу-пробужденія критическихъ способностей, отъ которой задыхается наша цивилизація. Какъ будто великая народная мудрость былыхъ временъ не была безконечно выше, со всѣмъ своимъ богатствомъ внутренней сдержанности, интуиціей людей, близкихъ къ природѣ, со своимъ прекраснымъ терпѣніемъ (magnifique patience), обусловливавшимъ продуктивность будущаго. Эти времена кончились. Человѣкъ, работающій руками, началъ размышлять"...
  

V.

   Выше я говорилъ о томъ, что интегральнымъ націонализмомъ отнюдь не охватываются всѣ оттѣнки его. Минуя различнаго рода ньюансы, наиболѣе маловажные, я хочу, однако, остановиться на той болѣе или менѣе оформленной струѣ націоналистической мысли, которая съ нѣкотораго времени противопоставляется роялизму и извѣстна подъ названіемъ "нео-реализма", или "буржуазнаго націонализма". Послѣдній проявилъ себя, главнымъ образомъ, въ новыхъ настроеніяхъ интеллигентной молодежи, принадлежащей къ крупной буржуазіи и нѣкоторой части молодой профессуры. Основнымъ и весьма богатымъ матеріаломъ для выясненія сущности "буржуазнаго націонализма", какъ и указанныхъ настроеній, служатъ обстоятельно документированныя анкеты.
   Весь минувшій годъ, можно сказать, прошелъ подъ знакомъ выясненія "état d`âme" современной французской молодежи. Достаточно указать на цитированную ужъ мною анкетную книгу Агатона, надѣлавшую такъ много шуму и вызвавшую самую оживленную полемику, далеко еще не затихшую; далѣе на анкету Эмиля Анріо, собравшаго любопытные отвѣты литературной молодежи: "А quoi rêvent les jeunes gens", на анкету среди молодежи, произведенную журналомъ "La vie heureuse". Укажу еще на анкетную книгу извѣстнаго протестантскаго писателя Гостона Ріу; "Aux écoutes la France qui vient". ("Прислушиваясь къ наступающей Франціи"), сопровождавшуюся не особенно глубокимъ, но довольно мѣткимъ по заключеніямъ предисловіемъ Эмиля Фагэ. Отмѣчу, наконецъ, интересную брошюру вождя "сіонистовъ" Марка Санѣе "La jeunesse et la république" и цѣлый рядъ статей во всей французской печати, посвящающей особенное вниманіе настроеніямъ молодежи, въ послѣднее время, въ связи съ вопросомъ о возвратѣ къ трехлѣтней службѣ {Слѣдуетъ еще упомянуть изъ области беллетристической литературы замѣчательную серію Романа Роллана: "Jean-christophe", посвятившаго блестящія страницы настроеніямъ французской молодежи.}.
   О какой молодежи идетъ, однако, главнымъ образомъ, рѣчь во всѣхъ отмѣченныхъ анкетахъ, книгахъ и статьяхъ? У Агатона имѣется на этотъ вопросъ отвѣтъ, съ которымъ могли бы согласиться авторы и всѣхъ прочихъ цитированныхъ произведеній, и суть котораго я выше указалъ.
   Агатонъ говоритъ; "Здѣсь (т. е. въ его книгѣ) рѣчь идетъ только объ образованной молодежи, и чтобы быть вполнѣ откровеннымъ, скажемъ, что рѣчь идетъ объ избранной молодежи. Быть можетъ, анкета болѣе широкая, которая опросила бы всѣ слои французской молодежи, т. е. юношей мастерскихъ, предмѣстій и полей, дала бы иные результаты. Но... насъ интересуетъ будущее. Его тайну отнюдь не слѣдуетъ пытаться узнавать у большинства (miltitude), а лишь у готоваго къ новаторству избраннаго кружка, этой закваски аморфной массы.
   Вѣрованія интеллигенціи въ теченіе долгихъ лѣтъ формировали общественное мнѣніе и при помощи его политику, нравы и искусство... Мы не стремились поэтому давать портрета средняго представителя молодежи, а, напротивъ, желали дать набросокъ типа лучшаго ея представители, описать типъ сливокъ молодой интеллигенціи" (Agathon. La jeunesse etc. стр. 6).
   Каковъ этотъ "сливочный типъ", мы узнаемъ ниже. Но покуда мы видимъ, что въ анкетѣ Агатона -- повторяю, какъ и въ прочихъ -- рѣчь идетъ, по выраженію "L'Humanite", о "нашихъ молодыхъ буржуа".
   Но въ томъ то и дѣло, что настроенія "юной буржуазіи" представляютъ собой дѣйствительно большой интересъ, ибо, если она ищетъ выхода, плохого или хорошаго, это мы увидимъ ниже -- изъ современнаго культурнаго тупика французской жизни, то вѣдь она расплачивается за культуру своихъ отцовъ.
   Идеологическій кризисъ, которымъ характеризуются настроенія новаго поколѣнія буржуазіи, преломился въ глубокой "идейной реакціи", въ объятіяхъ которой ищетъ душевнаго равновѣсія буржуазная часть "современныхъ молодыхъ людей". Я, впрочемъ, не совсѣмъ точно выразился, употребивъ терминъ: "идейная реакція"; вѣрнѣе было бы ее назвать реакціей противъ идеи, кризисомъ идей. Какъ въ націоналистическихъ, такъ и въ синдикалистскихъ кругахъ, современный идейный переломъ выразился въ формѣ категорическаго отрицанія раціонализма. Этотъ протестъ противъ раціонализма нашелъ свою философскую формулировку въ ученіи Бергсона.
   Въ лицѣ бергсоновой философіи чувство, интуиція, инстинктъ потребовали отъ интеллекта, чья абсолютная власть утверждена была Тэномъ и Ренаномъ, своей деклараціи правъ, своей конституціи. Не задаваясь здѣсь вопросомъ, въ какой мѣрѣ и въ какомъ смыслѣ самъ Бергсонъ ведетъ борьбу съ интеллектуализмомъ, я хочу лишь остановиться на томъ, какъ поняла эту борьбу интеллигентская буржуазная молодежь.
   "Сознательно или инстинктивно,-- справедливо замѣчаетъ Агэтонъ,-- но молодежь анти-интеллектуалистична; она отнюдь не склонна разсматривать жизнь въ видѣ интеллектуалистическихъ дебатовъ; я хочу этимъ сказать, что для нея жизнь не есть дискуссія, гдѣ принимаются во вниманіе только раціоналистическіе элементы".
   Съ своей стороны въ упомянутой анкетѣ въ "Revue hebdomadaire" Эмиль Фагэ констатируетъ, что "реакція очень сильна, сильнѣе чѣмъ я предполагалъ, противъ Тэна и Ренана, о которыхъ упоминаютъ молодые люди съ выраженіемъ самаго послѣдняго презрѣнія. Общая тенденція -- это анти-интеллектуализмъ. "Къ аналогичному резюме могутъ быть сведены отвѣты молодежи въ "La vie heureuse". По удачному выраженію того же Эмиля Фагэ въ предисловіи къ Гастону Ріу, вся молодая Франція раздѣлилась какъ бы на двѣ половины. "Есть Франція Комба, Анатоля Франса, Олара, Сеньобоеа, и имѣется Франція "большихъ Б." (Брудетьера, Буржэ, Барреса, Бордо etc.). (Emile Faguet. Introduction. Gaston Riou Aux e'coutes etc, стр. 2).
   Во что вылилась эта реакція въ средѣ буржуазной молодежи противъ интеллектуализма и его офиціальныхъ и офиціозныхъ вождей? Вѣдь, говоря нѣсколько общими терминами, такое чередованіе націонализма (интеллектуализма) и романтизма (анти-интеллектуализма происходило регулярно въ теченіе всего XIX вѣка. Смѣна эта обусловливалась цѣлымъ рядомъ измѣненій въ соціальныхъ условіяхъ, въ разсмотрѣніе которыхъ мы не входимъ въ настоящихъ очеркахъ. И нынче, когда мы являемся свидѣтелями подобнаго рода перетасовки общественныхъ идеологій, мы невольно задаемся вопросомъ: съ какой новой формой романтизма суждено намъ встрѣтиться на этотъ разъ?
   И вотъ къ удивленію своему узнаемъ, что эта буржуазная интеллигентная молодежь -- отнюдь не идетъ по стопамъ феодальной интеллигенціи (Шатобріанъ, Леопарди), искавшей въ романтикѣ средневѣковья и въ готикѣ католицизма убѣжища отъ "банкротства разума". Но она не слѣдуетъ также по пути романтиковъ-разночинцевъ 40--'50 годовъ. (Гюго, Ж.-Зандъ, Мишлэ), пытавшихся примирить въ своихъ мечтаніяхъ о прошломъ и въ своихъ трепетно-боевыхъ надеждахъ на будущее раціонализмъ съ романтизмомъ... Новое, современное намъ поколѣніе отвергаетъ не только раціонализмъ, но и романтику, и заявляетъ опредѣленно: мы реалисты.
   "Современные молодые люди" отнюдь не склонны отдыхать въ "мечтахъ о прошломъ", они реалистичны, возведя утилитаризмъ въ теорію жизни. Раціонализму, какъ "безплодному умствованію", они противопоставляютъ" вкусъ къ дѣлу, "къ реальному дѣйствію", какъ формулируетъ Агатонъ основной мотивъ ихъ настроеній.
   Нѣсколько выше я, между прочимъ, подчеркнулъ, что рѣчь здѣсь идетъ преимущественно о буржуазной молодежи. Этого обстоятельства не слѣдуетъ упускать изъ виду, ибо, несмотря на то, что она націоналистична, что она сильнѣйшимъ образомъ склоняется къ католицизму, ея идеалы, тѣмъ не менѣе, отнюдь не совпадаютъ съ идеалами роялистической молодежи, вышедшей изъ рядовъ аристократіи и группирующейся вокругъ "L'Action Franèaise". По выраженію Монтескью это два "антипода"; о чемъ онъ довольно убѣдительно распространяется въ статьѣ подъ тѣмъ же заглавіемъ, посвященной книгѣ Гастона Ріу III (L. Montesquouiu "Des Antipodes. "L'Action Franèaise". 10 Fevr. 1913).
   Буржуазная молодежь, быть можетъ, и не слишкомъ противилась бы появленію "короля" или новаго Бонапарта, но она "реалистична" въ томъ смыслѣ, что ее интересуетъ исключительно жизнь сегодняшняго дня. Въ области своихъ душевныхъ переживаній она вноситъ принципъ своей коммерческой эпохи: время -- деньги. Ей нужны сейчасъ же всѣ блага жизни. И ей, конечно, чужда психологія "антипода" Монтескью, меланхолично заканчивающаго упомянутую выше статью слѣдующими довольно-таки обезкураживающими строками: "Современный міръ утомляетъ насъ, мы безсильны понять его, и мы спасаемся и отдыхаемъ въ мечтахъ о прошломъ".
   Такого рода отношеніе къ современному бытію не можетъ быть сродни буржуазной молодежи, являющейся плотью отъ плоти этого бытія.
   Эта молодежь антиинтеллектуалистична, но нашъ вѣкъ, съ которымъ она матеріально и психологически связана, и тепломъ жизни котораго она живетъ, слишкомъ раціоналистиченъ, чтобы реакція противъ интеллектуализма всецѣло потеряла раціоналистическій характеръ. Въ розоватомъ туманѣ рабочелюбія, окружавшемъ мечтателей 40-хъ и 50-хъ годовъ, мыслимы были всякаго рода романтическія грезы. Но въ наше время опредѣлившейся, оголенной, классовой борьбы, въ нашъ вѣкъ величайшихъ техническихъ открытій и необычайнаго развитія естественныхъ наукъ, для романтики въ соціальной роли "насъ возвышающаго обмана" остается все меньше мѣста. Республиканская романтика не можетъ болѣе увлечь молодежь буржуазнаго класса. За 40 съ лишнимъ лѣтъ своего существованія буржуазная республика доказала, что она не абстрактная идея, не символъ высшей справедливости, а только высшая политическая форма капиталистическаго строя, наиболѣе дешевая и выгодная для правящей буржуазіи и наиболѣе ярко разворачивающая картину непримиримости классовыхъ противорѣчій въ современномъ обществѣ.
   Довольно вліятельный и своеобразный талантъ, какимъ является Шарль Пегью {Шарль Пегью (Charles Peguy) редакторъ-издатель извѣстнаго періодическаго изданія Lee cahiers de guinzaine, бывшій дрейфусаръ, нынѣ соціалистъ-мистикъ и христіанинъ, не всегда рыцарски относящійся къ истинѣ, но несомнѣнно талантливый и вліятельный поэтъ и публицистъ.} въ своей любопытной книжкѣ о "нашей молодежи", тонко отмѣчаетъ, что республика въ ея глазахъ потеряла свое "мистическое значеніе". "Все это поколѣніе молодежи, -- говоритъ онъ,-- совершенно чуждо республиканскому мистицизму" (Charles Peguy "Notre jeunesse", стр. 14).
   Хотя подъ перомъ Шарля Пегью, какъ мистика, слова эти звучатъ нѣсколько буквально, но, тѣмъ не менѣе, въ нихъ скрыта вполнѣ конкретная истина. Современная республиканская молодежь, выходящая изъ рядовъ буржуазіи, лишена того религіознаго энтузіазма, того почти мистическаго трепета, который вызывался однимъ лишь именемъ республики у поколѣнія, дравшагося на баррикадахъ 1848 года. Такого чувства современная буржуазная интеллигенція совершенно лишена, ибо въ ея отношеніяхъ къ республикѣ, какъ и къ паукѣ, ею руководитъ, по мѣткому выраженію Агатона, не жажда истины, а пользы. Эта жажда пользы и опредѣлила содержаніе ея новаго жизненнаго credo, т. е. упомянутаго выше реализма.
   "Нео-реализмъ" отвергаетъ "вѣчные" и "проклятые вопросы";, онъ сводитъ вето идеологію къ задачамъ устроенія личнаго индивидуальнаго счастья, построеннаго на физическомъ усовершенствованіи, успѣхахъ личной карьеры и... возвратѣ въ лоно какой-либо церкви, преимущественно католической, которая даетъ нѣчто опредѣленное, чего не можетъ дать ни наука, ни раціоналистическая философія, безпомощно бьющаяся въ предѣлахъ интеллектуалистическихъ категорій.
   Агатонъ, суммируя отвѣты, полученные имъ въ анкетѣ, формулируетъ въ слѣдующихъ вѣрныхъ выраженіяхъ ихъ смыслъ: "Эти молодые люди читаютъ меньше старшихъ; они менѣе склонны къ идеологіямъ, они слѣдуютъ лишь за тѣми, кто указываетъ имъ опредѣленную линію поведенія; они заняты, главнымъ образомъ, личной карьерой и заботами о матеріальномъ обезпеченіи; дѣйствительность захватываетъ ихъ съ отроческихъ лѣтъ. Они женятся рано и охотно берутъ на себя новыя обязанности.
   Утилитаризмъ?
   Да, несомнѣнно. Если подъ утилитаризмомъ понимать подведеніе итога реальнымъ выгодамъ своихъ поступковъ, но слово это отнюдь не обозначаетъ отказа отъ всякаго идеализма" (стр. 105).
   Въ чемъ же выразился "идеализмъ" этихъ утилитаристовъ? Въ возвратѣ къ религіи и въ увлеченіи націонализмомъ.
   "Лѣтъ пятнадцать тому назадъ,-- поясняетъ Агатонъ,-- интеллигентная молодежь подъ вліяніемъ университетскаго идеализма {Упоминаемый здѣсь "университетскій идеализмъ" стоитъ краткаго примѣчанія. Дѣло въ томъ, что націоналисты всѣхъ оттѣнковъ ведутъ неустанную аттаку противъ школы Сорбонны, находящейся де подъ вліяніемъ нѣмецкой идеалистической философіи. Въ нѣмецкомъ происхожденіи кантіанства или гегеліанства они видятъ все зло, принесенное "самобытной" французской наукѣ республиканскими профессорами, навязывающими чуждыя французамъ нѣмецкія заморскія истины. Такимъ образомъ подъ видомъ борьбы съ Сорбонвой ведется все та же націоналистическая травля во имя самооытности. Das ist eine alte Geschichte doch bleibt sie immer neu.} и идей космополитической культуры увлеклась поголовно международнымъ соціализмомъ. Теперь же для нея не человѣчество, не универсъ, а нація является центромъ, вокругъ котораго все образуется и создается" (стр. 94).
   Тѣ же перепѣвы встрѣчаемъ мы и въ книгѣ Ріу и въ статьѣ Эмиля Фагэ, развивающаго пространно ту мысль, что "единственный вѣрный способъ погубить отечество, это оборвать связь между настоящими и ушедшими поколѣніями... добрый французъ поэтому долженъ быть традиціоналистомъ, ибо въ военной, въ религіозной, литературной и артистической славѣ своихъ предковъ онъ долженъ видѣть отечество" (Е. Faguet. Aux écoutes etc. стр. 51).
   Мысли эти составляютъ весьма шумный лейтъ-мотивъ всей націоналистической агитаціи послѣднихъ лѣтъ.
   Что касается возврата въ лоно религіи -- еще одинъ необходимый элементъ "традиціи" -- то на немъ стоитъ вторично остановить вниманіе читателя, такъ какъ религіозные мотивы буржуазной молодежи носятъ нѣсколько иной характеръ, чѣмъ тотъ, который опредѣляетъ католицизмъ роялистовъ и адептовъ "интегральнаго идеализма".
  

VI.

   Выше пришлось указывать на утилитарный характеръ роялистскаго католицизма, такой же утилитарный характеръ имѣетъ и католицизмъ не-реалистовъ, но утилитаризмъ здѣсь иной, и къ чести роялистовъ надо сказать, что въ ихъ религіозной концепціи нѣтъ той трусости бытія, той мелкоотрывчатости и мыслебоязни, которое отличаетъ утилитарное католичество буржуазныхъ націоналистовъ и идущую за ними молодежь.
   Моррасъ, Ребелль, Монтескью и ихъ соратники откровенно заявляютъ о томъ, что они, собственно говоря, не вѣрятъ "ни въ охъ, ни въ чохъ, ни въ птичій грай", ибо они римляне и эллины, поклонники завѣтовъ языческаго міра, и для нихъ, католицизмъ всецѣло связанъ съ ихъ политическими задачами. Но въ этомъ цинизмѣ мысли и профанаціи вѣры виденъ размахъ людей, способныхъ соціально мыслить и дѣйствовать. Католицизмъ нуженъ для организаціи массъ, какъ Коптъ нуженъ для пріемлемости католицизма современнымъ человѣкомъ съ черезчуръ раціоналистическими мозгами,-- politique d'abord! Это ясно и опредѣленно, цинично и откровенно-нагло, но это смѣло высказанная идея людей, такъ или иначе понимающихъ общественныя задачи.
   Но націоналисты изъ буржуазіи? Зачѣмъ имъ понадобилось лоно католической церкви? Ради какихъ общественныхъ заданій? Увы, такихъ заданій нѣтъ, а есть, какъ я сказалъ, чисто индивидуалистическая мыслебоязнь, боязнь все тѣхъ же "вѣчныхъ проклятыхъ вопросовъ", на которые, очевидно, ни наука, ни разумъ не Хаютъ "прямыхъ отвѣтовъ". "Правило морали -- поясняетъ Агатонъ -- религіозная догма являются могущественными помощниками въ дѣятельной жизни. Желаніе постоянства болѣе властно у тѣхъ, кто дѣйствуетъ, чѣмъ у тѣхъ, кто думаетъ. Многіе считаютъ себя возвратившимися къ католицизму, потому что среди погибшихъ философскихъ системъ они видятъ лишь въ католицизмѣ убѣжище, испытанное и продолжающее существовать" (стр. 116). "Молодежь -- говоритъ онъ далѣе -- жаждетъ опредѣленнаго, она обрѣла вкусъ къ опредѣленному" (goût du définitif).
   Утилитарный характеръ увлеченія католицизмомъ, проникнутый столь индивидуалистической нотой, конечно, не воспринимается молодежью такъ откровенно-примитивно, какъ это объясняетъ Агатонъ. Къ католицизму приходятъ "современные молодые люди" чрезъ рядъ морализующихъ и философскихъ истинъ, которыя оправдываютъ образъ дѣйствій и систему вѣрованій прозелитовъ... Такимъ духовнымъ первоисточникомъ для современной молодежи, возвращающейся къ католицизму, является философія Бергсона. Самъ Бергсонъ въ интервью съ сотрудникомъ "Le Gaulois" категорически заявилъ, что ему чуждъ католицизмъ, но дѣло не въ его отрицаніи, а въ тѣхъ выводахъ, которые буржуазные нео-католики дѣлаютъ изъ его философіи... Аристотель не могъ предвидѣть католицизма, но это не помѣшало отцамъ католической церкви найти у Аристотеля философское обоснованіе своимъ канонамъ и догматамъ. Бергсонъ не обосновывалъ нео-католицизма, но въ его философіи, подобно средневѣковымъ отцамъ церкви, нео-католики нашли свои аргументы.
   Чѣмъ же философія Бергсона, пользующаяся такой популярностью нынѣ во Франціи, въ особенности въ высшихъ классахъ, могла сослужить пользу католицизму? Прежде всего идеей личнаго Бога, которую пріемлетъ анти-интеллектуалистическая философія Бергсона.
   Бергсонъ въ письмѣ, напечатанномъ въ "Etudes" отъ 20 февраля 1912 г., утверждаетъ, что идея личнаго Бога-Создателя вытекаетъ изъ его философіи. "Соображенія,-- говоритъ онъ,-- высказанныя въ моихъ "Непосредственныхъ данныхъ сознанія" {По-русски издано подъ заглавіемъ: "Время и свобода воли".}, приводятъ къ заключенію о дѣйствительной свободѣ воли; въ "Матеріи и памяти", я надѣюсь, непосредственно указалъ на реальное существованіе духа; наконецъ; въ "Творческой эволюціи" я показалъ фактъ существованія свободнаго творчества: изъ всего этого ясно вытекаетъ (se dégagé nettement) идея свободнаго Бога-Творца, одновременно созидающаго матерію и жизнь, творческія усилія котораго выражаются въ жизни, въ эволюціи видовъ и созданіи человѣческихъ личностей Е. Roy. Une philosophie nouvelle Henri, Bergson, стр. 202.
   Разсужденіе это всецѣло подтверждается и отвѣтами анкетъ: "Съ тѣхъ поръ, какъ я познакомился съ Бергсономъ, пишетъ одинъ, я сталъ христіаниномъ".
   "Мы нашли точку опоры,-- отвѣчаетъ прив.-доц. Памфилъ,-- въ интеллектуальномъ мистицизмѣ, какъ удачно на нашъ взглядъ опредѣляетъ онъ ученіе Бергсона. Нашъ патріотизмъ основанъ на глубокой интуиціи" и т. д. и т. д.
   Для заключенія я приведу очень яркую цитату изъ письма къ Агатону извѣстнаго педагога "сіониста" и близкаго сотрудника Марка Санье по "Sillon'у" -- Анри де Рура, дающаго обликъ современнаго молодого интеллигентнаго буржуа.
   Современный молодой человѣкъ, -- пишетъ онъ,-- не заставитъ пожалѣть насъ "объ интеллигентахъ" дѣла Дрейфуса, этихъ сообщниковъ анархіи, пропагандистовъ антимилитаризма и антиклерикализма, жрецовъ Разума, Науки и Критическаго духа... Дѣти нынѣшняго поколѣнія, напротивъ, практичны, предусмотрительны, смѣлы, мало сантиментальны, тверды по отношенію къ другимъ, какъ и по отношенію къ себѣ. Они неохотно читаютъ, предпочитая при этомъ "L'Auto" {L'Auto извѣстный спортивный журналъ.} журналу "La Revue de deux [Mondes". Они лучше постигаютъ красоту автомобиля въ 60 лошадиныхъ силъ, нежели картины... Для нихъ жизнь" -- это борьба на кулакахъ (un beau combat à coups de poings), въ которую они вносятъ выдержку, достойную похвалы, и жестокость боксера, желающаго побѣдить... А въ соціальномъ отношеніи? Я не думаю, чтобы молодые образованные люди питали слишкомъ много симпатій къ синдикализму. Они судятъ о синдикализмѣ не по его предполагаемому будущему, а по его настоящему: анархизмъ рабочихъ, саботажъ, хроническія стачки, анти-милитаристская и нео-мальгузіанская пропаганда, парализованность, угроза порядку и ослабленіе отечества -- вотъ что они видятъ въ современномъ синдикализмѣ. Въ качествѣ ли хозяевъ или министровъ, я ручаюсь, что они не будутъ нѣжны съ "Генеральной

Интеллигенція и народъ во Франціи.
(Окончаніе).

VII.

   Обратимся теперь къ идеологіи полярно-противоположной націоналистической, къ теоріи синдикалистовъ, среди которыхъ вопросъ объ интеллигенціи поставленъ былъ съ самаго начала такъ остро и такъ опредѣленно. Въ своихъ теоретическихъ и практическихъ выступленіяхъ теоретики синдикализма, какъ извѣстно, ведутъ самую ожесточенную войну противъ интеллигенціи. Для нихъ, какъ и для послѣдователей Морраса, интеллигенція -- это синонимъ диктатуры буржуазіи, это воплощеніе ея классовой власти; причемъ соціалистическая интеллигенція изъ общаго представленія о послѣдней синдикалистами отнюдь не исключается
   Въ своей борьбѣ съ интеллигенціей синдикалисты исходятъ изъ двухъ основныхъ положеній. Во-первыхъ, изъ буквальнаго толкованія знаменитаго лозунга: "освобожденіе рабочихъ должно быть дѣломъ самихъ рабочихъ", ибо только при точномъ пониманіи этого принципа мыслимо освобожденіе пролетарскаго движенія отъ чуждыхъ ему буржуазныхъ элементовъ, пытающихся овладѣть этимъ движеніемъ. Во-вторыхъ, интеллигенція;-- буржуазная по своему происхожденію и чуждая по своему соціальному положенію самому процессу пролетарской, т. е. стачечной -- въ толкованіи синдикалистовъ -- борьбы, что эта интеллигенція страдаетъ непреоборимой, органической, страстью къ политикѣ, къ государственности, въ силу чего она разсматриваетъ рабочихъ, какъ "голосующую скотину" (Stimmvie), по выраженію нѣмцевъ, дающую интеллигенціи возможность владѣть государственной властью. Отсюда и вражда синдикалистовъ къ парламентаризму, являющемуся, по ихъ мнѣнію, источникомъ интеллигентскаго карьеризма. Въ писаніяхъ синдикалистовъ эта точка зрѣнія высказывается очень ярко, подчеркивается по возможности чаще и ставится во главу угла ихъ агитаціи противъ интеллигенціи и парламентской дѣятельности {"Когда я говорю о демократіи,-- говоритъ Эд. Бертъ,-- я подразумѣваю, какъ это легко догадаться, всю демократію, т. е. и соціалистическую и соціалъ-демократію" (Ed. Berth. Les. Intellectuels etc., стр. 394).}.
   "Интеллигенты,-- пишетъ Лагарделль,-- не составляютъ сами по себѣ особаго класса. Они находятся на службѣ у всѣхъ классовъ... Интеллигенты играютъ роль помощниковъ... Восхваленіе преимуществъ физическаго труда есть выраженіе преувеличеннаго, но законнаго чувства недовѣрія къ безсовѣстнымъ карьеристамъ и авторитарнымъ вождямъ (chefs autoritaires)... Антипарламентаризмъ синдикалистовъ того же происхожденія. Если онъ вообще направленъ противъ политической дѣятельности, то это потому, что послѣдняя игнорируетъ массу, не считается съ пролетаріатомъ и предоставляетъ кучкѣ людей, вышедшихъ изъ другихъ классовъ, съ психикой совершенно не пролетарской, съ интересами, противоположными рабочимъ, руководство движеніемъ" (H. Lagardelle. Les Intellectuels devant le socialisme. Le mouvement Socialiste 1900, стр. 38).
   "Что такое интеллигентъ,-- опредѣляетъ онъ въ другомъ мѣстѣ. Подъ этимъ опредѣленіемъ въ дѣйствительности понимаются всѣ люди,-- сдѣлавшіе профессію изъ мышленія (de penser) и извлекающіе изъ этого выгоду. Другими словами, всѣ тѣ, чья оплаченная практическая дѣятельность представляетъ собой исключительно работу головного характера. Вотъ въ какомъ смыслѣ названіе интеллигента можетъ быть противопоставлено названію "человѣка ручного труда" (manuel) {Аналогичное опредѣленіе встрѣчаемъ мы и въ слѣдующемъ ироническомъ замѣчаніи А. Сореля. "Интеллигенты,-- говоритъ онъ,-- это отнюдь не тѣ люди, которые думаютъ -- какъ это часто говорятъ,-- это тѣ люди, которые дѣлаютъ изъ мышленія профессію и получаютъ за это аристократическую плату, по причинѣ благородства этой профессіи. (А. Sorel. Reflexions sur la violence, стр. 94).}. Это раздѣленіе работниковъ,-- заключаетъ онъ,-- на физическихъ и умственныхъ является базой современной соціальной іерархіи; она есть остовъ (elle est le suport) раздѣленія на высшихъ и низшихъ, на управляющихъ и управляемыхъ".(H. Lagardelle. Les Intellectuels et le socialisme ouvrier. Le Mouv. Soc. 1907 стр. 110--111).
   Въ трактованіи синдикалистовъ, несмотря на признаніе ими того, что интеллигенція "не есть классъ", и что "она находится на службѣ у всѣхъ классовъ, она все же выдѣляется, какъ соціальная группа, управляющая народомъ и эксплуатирующая его своимъ псевдо-знаніемъ и своимъ умственнымъ превосходствомъ, являющимся орудіемъ подчиненія себѣ трудящихся, т. е. физически трудящихся массъ.
   "Демократія,-- утверждаетъ Сорель,-- покоится на томъ же принципѣ интеллигентскаго феодализма, что и церковь, но интеллигентскій феодализмъ, столь обожаемый Ренаномъ, разрушаетъ всякую идею справедливости, потому что онъ обрекаетъ производителя на роль вассала и подвергаетъ цивилизованное общество управленію чуждыхъ ему элементовъ. Цивилизованный соціализмъ нашихъ офиціальныхъ докторовъ предлагается намъ, какъ гарантія цивилизаціи. Но я полагаю, что онъ приведетъ къ тѣмъ же послѣдствіямъ, къ какимъ привело классическое образованіе, преподанное церковью нашимъ королямъ-варварамъ. Пролетаріатъ окажется столь же развращеннымъ и отупѣвшимъ, какъ и Меровинги, и экономическій упадокъ будетъ единственнымъ результатомъ дѣятельности этихъ цивилизаторовъ". (Цитиров. по G. Grand. La philosophie syndicaliste Стр. 53).
   Приведенная цитата главнаго іерарха "новой школы", какъ именуютъ обычно ученіе Сореля, Лагарделля и Берта, показываетъ съ достаточной ясностью, что въ ихъ книгахъ или статьяхъ рѣчь отнюдь не идетъ о какой-либо категоріи или о какихъ-либо категоріяхъ интеллигенціи. О послѣдней говорится, такъ сказать, интегрально, при чемъ изъ всѣхъ категорій соціалистическая является быть можетъ самой опасной и вредной. Для синдикатовъ вся интеллигенція -- это враждебный пролетаріату слой классоваго общества, эксплуатирующій его своей прославленной раціоналистической наукой, "cette petite science", какъ иронически отзывается о современной наукѣ Сорель, и путемъ парламентаризма, который есть также дѣтище и оружіе раціонализма, порабощающаго производителя.
   "Ваша наука,-- пишетъ Бертъ въ своихъ знаменитыхъ памфлетическихъ статьяхъ объ интеллигенціи,-- это абстрактныя космическія и соціологическія теоріи, ничего общаго не имѣющія съ производствомъ, претендующія на руководство имъ, и обладанье которыми вы считаете своей монополіей. О, вы, обладатели современной свѣтской истины, достойные наслѣдники энциклопедистовъ! Вѣдь, именно, въ этомъ и заключается квинтъ-эссенція аристократіи. И какой аристократіи! Самой пагубной изъ аристократій, аристократіи интеллигентской, т. е. мертвой, педантичной, безплодной у власти. И вы нуждаетесь въ васъ, да, въ подчиненномъ классѣ, который производитъ за васъ, который содержитъ васъ, о, вы, вѣчныя содержанки!.. Вы вѣчные бездѣльники, не производители, государственники, составляющіе міръ паразитизма, потому что вы эксплуатируете безъ стыда, эксплуатируете во имя св. Разума. И вотъ почему нашъ синдикализмъ ужасаетъ васъ; синдикализмъ возмущаетъ противъ васъ производителей, которыхъ вы пытаетесь лишній разъ поработить, эксплуатировать и подчинить, ибо вашъ, такъ назыв., демократическій и эгалитарный соціализмъ будетъ лишь эксплуатаціей, доведенной до максимума, потому что государство, т. е. вы будете тогда хозяевами всего и всѣхъ". (Berth. Marchands, intellectuels, politiciens. Le Muuv. suc. 1907--1908, стр. 205).
   Красной нитью въ приведенныхъ отрывкахъ проходитъ протестъ противъ идеи командованія, "руководства и іерархіи", которая регулируетъ отношенія въ современномъ обществѣ между трудящимися массами и командующими, къ числу которыхъ, какъ мы видѣли, огуломъ относится вся интеллигенція. Какимъ же образомъ создалось это отношеніе, явившееся дѣйствительнымъ отраженіемъ разрыва и даже глубокой ненависти, отдѣляющей значительную часть пролетаріата отъ интеллигенціи и интеллигентской alias буржуазной, науки?..
   Когда два года тому назадъ роялисты и націоналисты манифестаціями сорвали постановку въ "Coméd'ie Franèaise" пьесы Анри Бернштейна на томъ основаніи, что авторъ ея еврей, въ радикальной печати раздались жалобы на то, что изъ рабочихъ кварталовъ не появилось ни одного пролетарія, который бы выступилъ на защиту либеральнаго драматурга. Густавъ Эрве поднялъ тогда свою перчатку и въ ближайшемъ номерѣ газеты "La Guerre Sociale" возразилъ, что было время, въ эпоху Дрейфуса, когда пролетаріатъ шелъ поддерживать интеллигенцію, но съ тѣхъ поръ его неоднократно обманывали, и интеллигенція сама виновата въ томъ, что рабочіе разочаровались {Я, къ сожалѣнію, не имѣю подъ руками соотвѣтствующаго номера "Guerre Sociale", и поэтому вынужденъ цитировать на память, но за смыслъ цитаты я ручаюсь. Л. С.}.
   Въ этихъ словахъ Эрве кроется разгадка отношенія огромной части организованнаго французскаго пролетаріата къ интеллигенція. Дѣло Дрейфуса и время настолько объединило различные классы и группы, что соціализмъ сталъ общей всѣхъ объединяющей расплывчатой формулой. "Дѣло Дрейфуса,-- справедливо замѣчаетъ Лагарделль въ цитированной выше статьѣ,-- доставило соціализму видныхъ рекрутовъ, въ большинствѣ случаевъ, однако, то были идеологи, имѣвшіе о соціальныхъ отношеніяхъ весьма общія и ложныя представленія". Политика "блока" еще болѣе способствовала этому смѣшенію понятій. А затѣмъ съ побѣдой демократіи и посыпавшимся, какъ изъ рога изобилія, количествомъ ренегатствующихъ соціалистовъ, разочарованіе въ рядахъ пролетаріата стало расти съ необычной быстротой. Когда же радикальная партія, устами Клемансо, отвѣтила наивнымъ синдикалистскимъ вождямъ, что при попыткѣ соціальнаго переворота она будетъ "по ту сторону баррикадъ.", всѣ "политики", независимо отъ ихъ вражды или любви къ соціализму, были,-- какъ говорятъ французы,1--'"отправлены въ тотъ же мѣшокъ", и ненависть къ обманувшей "политиканствующей интеллигенціи" стала политическимъ credo синдикалистовъ.
   Я вкратцѣ остановился на генезисѣ этой вражды къ интеллигенціи и травлѣ ея. Далѣе мы увидимъ, къ чему она привела на практикѣ. Покуда же отмѣтимъ слѣдующее любопытное обстоятельство. Всякое движеніе, когда оно становится на ноги, пытается создать и утвердитъ соотвѣтствующую теорію, разъясняющую его и доказывающую его правоту. Подобная теорія, конечно, претендуетъ на научную убѣдительность. Почти всегда до сихъ поръ было такъ, что въ роли подобныхъ теоретиковъ и творцовъ доктринъ выступали интеллигенты. Та же бѣда произошла и съ синдикализмомъ. Три интеллигента de pur sang: инженеръ А. Сорель, публицистъ Г. Лагарделль и муниципальный чиновникъ Эд. Бертъ, явились основателями "новой школы". Теоретики синдикализма сознаютъ нѣкоторую странность того положенія, что "чисто пролетарскую теорію", враждебную парламентаризму и интеллигенціи, создали интеллигенты же и поэтому они стараются увѣрить, "что они не пытаются оказывать непосредственнаго вліянія на движеніе, что ихъ роль можетъ быть полезна лишь при томъ условіи, что они ограничатся отрицаніемъ буржуазной мысли, предостерегая пролетаріатъ отъ идей и нравовъ, враждебнаго класса" (А. Sorel., стр. 95).
   Въ дѣйствительности, однако, "новая школа" заимствованна свою философію также у буржуазнаго интеллигента, притомъ изъ кладезя "идей враждебнаго класса", у популярнаго нынче Французскаго философа, Анри Бергсона. Какое значеніе имѣла философія Бергсона для синдикализма?
  

VIII.

   Какъ я уже выше указывалъ, въ области идеологической нынѣшняя соціальная реакція во Франціи преломилась въ видѣ кризиса раціонализма. Для революціоннаго синдикализма раціонализмъ есть прежде всего духовный источникъ власти интеллигенціи. И поэтому, объявляя войну интеллигенціи, "теоретики -- стражи" синдикализма объявляютъ eo ipso войну раціонализму, тому самому абстрактному, высшему разуму, къ которому всегда алпелировали идеологи мелкобуржуазной демократіи, отъ Робеспьера до Клемансо.
   "Всякій образованный человѣкъ (universitaire), по мнѣнію Сореля, будь онъ простымъ учителемъ или профессоромъ, является "интеллигентомъ", т. е. идеалистомъ, раціоналистомъ, демократомъ, если къ тому онъ еще не кутила (juissem) и не скептикъ..."
   Мы уже знаемъ, что синдикалисты въ своей оцѣнкѣ не только не отдѣляютъ соціалистическую интеллигенцію отъ прочей, но, напротивъ, видятъ именно въ ней наиболѣе враждебный народу элементъ, стремящійся къ командованію и іерархіи.
   Однимъ изъ основныхъ положеній философіи Бергсона является, какъ извѣстно, ученіе объ интуиціи. Согласно Бергсону, наша жизнь имѣетъ двѣ стороны -- индивидуальную или внутреннюю и внѣшнюю, въ пространствѣ, и въ этомъ смыслѣ соціальную. Это раздѣленіе вызываетъ какъ бы раздвоеніе "я". Соціальная жизнь обусловливается необходимостью борьбы съ природой и въ цѣляхъ утилизаціи ея богатствъ. Она поэтому раціоналистична, она создается по опредѣленнымъ законамъ, но здѣсь еще не проявляется наше внутреннее "я".
   Имѣются два различныхъ "я",-- говоритъ Бергсонъ,-- изъ которыхъ одно является какъ бы внѣшней проекціей другого, его отображеніемъ въ пространствѣ и такъ сказать соціальнымъ. Мы постигаемъ первое "я", углубляясь въ себя, что даетъ намъ возможность постичь наше внутреннее состояніе въ качествѣ живыхъ существъ. Но моменты такого схватыванія своего внутренняго "я" рѣдки, и поэтому мы рѣдко бываемъ свободны. Въ большинствѣ случаевъ мы живемъ внѣшней жизнью, мы видимъ лишь обезцвѣченный призракъ нашего внутренняго "я". Мы болѣе живемъ для внѣшняго міра, нежели для насъ самихъ. Мы скорѣе говоримъ, нежели думаемъ, скорѣе "насъ двигаютъ, чѣмъ мы двигаемъ". Дѣйствовать свободно -- значитъ "владѣть своимъ внутреннимъ "я". (H. Bergson. "Essai sur les données immédiates de la conscience", стр. 188).
   Такимъ образомъ, несравненно глубже поверхности человѣческой жизни, выражающейся въ соціальномъ "я", бьетъ жизнь, индивидуалистическаго "я", характеризуемаго "свободной воли" и "непосредственностію данныхъ нашего сознанія". Это внутреннее "я" не можетъ быть понято интеллектомъ. Его можно "схватить" (saisir) инымъ образомъ, чѣмъ-то приближающимся къ инстинкту, особымъ чувствомъ, возникающимъ спонтанейно, т. е. понять его можно интуитивно (подробнѣе Henry Bergson).
   Это расчлененіе нашего "я" теоретики синдикализма распространяютъ на соціальную жизнь въ обычномъ пониманіи этого слова. "Противоположность между внѣшнимъ и внутреннимъ "я", между "механикой жизни" и внутренней жизненностью, Сорель и его ученики находятъ въ противопоставленіи: въ области экономіи,-- обмѣна -- производству; въ области политики:-- въ антагонизмѣ между легальнымъ реформизмомъ и революціей. Подобно тому, какъ во всякомъ живомъ существѣ имѣется внутреннее "я" и его проекція въ пространствѣ, въ современномъ обществѣ, характеризуемомъ опредѣленной системой производства, имѣется "живой организмъ", каковымъ является типъ этого производства и "механическій аппаратъ", соотвѣтствующій ему. Производство -- вотъ что является дѣйствительной основой общества... оно внутреннее и глубокое "я" этого общества. Внѣшнее "я" этого самаго общества заключается въ его конституціонномъ, законодательномъ и административномъ аппаратѣ, интересуемомъ лишь внѣшнія поверхностныя и офиціальныя отношенія гражданъ и лишь въ той мѣрѣ, въ какой они являются соціальными атомами". (G. Grand. La philosophie syndicaliste. Стр. 37--38).
   Внѣшняя жизнь создается или, по крайней мѣрѣ, познается раціоналистами-интеллигентами, строющими всякаго рода теоріи, системы, т. е. утопіи, претендующія на познаніе законовъ "внѣшняго аппарата", т. е. соціальной жизни. Но "живой механизмъ" общества, его внутренняя жизнь раціоналистически понята быть не можетъ, она можетъ быть понята только интуитивно, и носителемъ этой внутренней интуиціи въ современномъ обществѣ является его производитель, т. е. пролетаріатъ. Послѣдній въ противоположность "купцамъ и интеллигентамъ" живетъ "непосредственными данными сознанія" и воплощаетъ собою интуицію въ капиталистическомъ строѣ, его внутреннее "я", спонтанейно бьющее живительнымъ ключемъ подъ однородной поверхностью внѣшнихъ общественныхъ отношеній, характеризуемыхъ торговыми, политическими, юридическими и иными аналогичными условіями. Только пролетаріатъ является поэтому въ современномъ обществѣ носителемъ свободной воли, способный дѣйствовать свободно.
   "Совершенно очевидно,-- поясняетъ Сорель,-- что мы въ особенности пользуемся свободой тогда, когда мы совершаемъ усиліе, стремящееся создать изъ насъ новаго человѣка въ цѣляхъ сверженія стѣсняющихъ насъ историческихъ рамокъ. Когда мы дѣйствуемъ -- это значитъ, что мы создаемъ совершенно новый искусственный міръ, находящійся впереди существующаго, созданнаго движеніемъ, зависящимъ отъ нашей воли. Когда картина этого міра воодушевляетъ массы, то создается то, что можно назвать соціальнымъ миѳомъ... Можно безконечно говорить о бунтѣ, никогда не вызывая этимъ какого-либо революціоннаго движенія, до тѣхъ поръ, покуда нѣтъ миѳовъ, воспринятыхъ массами... Современные революціонные миѳы позволяютъ понять активность чувствъ и идей народныхъ массъ, готовящихся къ рѣшительной борьбѣ. Эти миѳы не есть раціоналистическое описаніе будущаго строя, а лишь выраженіе стремленія къ нему. Утопія, напротивъ, есть продуктъ интеллектуальнаго труда; она есть созданіе теоретиковъ, которые, обсудивъ факты, пытаются установить модель, сообразно съ которымъ современныя общества могутъ судить о собственныхъ добродѣтеляхъ и порокахъ... Поэтому въ то время, какъ миѳы подготавливаютъ людей къ уничтоженію того, что существуетъ, утопія, напротивъ, направляетъ умы на путь улучшеній, на путь реформъ, которыя смогутъ быть выполнены путемъ частичнаго осуществленія описанной системы". (А. Sorel. Reflex. sur la violense. Стр. 34--35).
   Мы подошли, такимъ образомъ, вплотную къ основному положенію "новой школы", къ синдикалистскому миѳотворчеству, которое освѣщено по выраженію Сореля "свѣтомъ Бергсоновской философіи". Теорія миѳовъ -- это одно изъ самыхъ оригинальныхъ заключеній, которое синдикалисты сдѣлали изъ Бергсоновой философіи. Посмотримъ, однако, къ чему это революціонное миѳотворчество привело на практикѣ.
  

IX.

   "Въ процессѣ изученія,-- говоритъ Сорель,-- я констатировалъ, что люди, участвующіе въ большихъ соціальныхъ движеніяхъ, представляютъ себѣ свои будущія дѣйствія въ образѣ сраженій, обезпечивающихъ торжество ихъ дѣла. Я предложилъ назвать эти представленія -- миѳами: всеобщая стачка синдикалистовъ, или катастрофическая революція Маркса, суть миѳы...
   "Употребляя терминъ "миѳъ", я полагалъ, что сдѣлалъ счастливую находку, потому что тѣмъ самымъ я отвергалъ всякую дискуссію съ людьми, желающими подвергнуть детальной критикѣ понятіе всеобщей стачки и нагромождающими возраженія противъ ея практической выполнимости". (А. Sorel. Reflex, etc. Стр. 29--30).
   Оставаясь вѣрнымъ боязни раціонализаціи миѳа "теоретики-стражи" должны были сдѣлать еще одинъ шагъ и признать, что съ точки зрѣнія синдикалистской миѳологіи совершенно неважно, чтобы миѳъ этотъ когда-либо осуществился, важно лишь, чтобы онъ сіялъ, такъ сказать, путеводной звѣздой, и чтобы въ него вѣрили. Миѳъ, раціонализованный, объясненный, доказанный, превращается въ утопію, а утопію, какъ интеллектуаллистическую конструкцію, навязанную извнѣ и чуждую внутреннему "я" общества, должно отвергнуть. Указанный шагъ былъ, конечно, сдѣланъ.
   Для доказательства важности и значенія миѳа теоретики синдикализма прибѣгаютъ къ сравненію современнаго пролетаріата съ древними христіанами и солдатами наполеоновской арміи. Въ примѣрахъ этихъ движеній огромныхъ массъ они видятъ свидѣтельство того, что къ массовымъ побѣдамъ приводитъ лишь внутренняя вѣра въ соціальные миѳы. Наполеоновскія арміи отнюдь не заботились о томъ, каковы были, планы ихъ вождя, ихъ энтузіазмъ вызывался миромъ славы Франціи и славы ихъ блестящихъ побѣдъ. Воодушевленные этимъ миѳомъ, они сокрушали всѣ препятствія на своемъ пути. "Первые христіане ждали второго пришествія Христа и полнаго разрушенія языческаго міра съ воскрешеніемъ царства святыхъ. Можемъ ли мы оспаривать тѣ огромные результаты, которые дали мечты о возрожденіи царства Божьяго на землѣ? Неважно, что, миѳы заключаютъ подробности, которыя наврядъ ли когда-либо осуществятся; можетъ быть, даже ничто не произойдетъ изъ того, о чемъ говорить миѳъ, какъ это было и въ случаѣ съ ожидаемой древними христіанами всемірной катастрофой. Но о миѳахъ слѣдуетъ судить только, какъ о способѣ воздѣйствія на настоящее, и всякій споръ о способахъ ихъ матеріальнаго осуществленія въ процессѣ исторіи лишенъ всякаго смысла... Поэтому, если революціонеры даже всецѣло ошибаются, набрасывая фантастическую картину генеральной стачки, этотъ образъ можетъ сыграть, однако, въ моментъ подготовки революціи роль силы первѣйшаго значенія". (А. Sorel. Reflex. Стр. 94).
   Противъ интуитивной силы соціальныхъ миѳовъ интеллектуализмъ совершенно безоруженъ, и раціоналистическая критика не можетъ разбить ихъ.
   "Интеллектуалистическая философія,-- восклицаетъ Сорель,-- напрасно пыталась доказать ревностнымъ католикамъ, что миѳы церкви не соотвѣтствуютъ научнымъ построеніямъ лучшихъ ученыхъ, руководящихся лучшими правилами критики. Критика не могла ихъ переубѣдить. Ибо никакой аргументаціей невозможно уничтожить вѣры этихъ людей въ обѣщанія церкви; и до тѣхъ поръ, покуда эта вѣра живетъ, миѳы неоспоримы въ ихъ глазахъ. Точно также возраженія, которыя дѣлаются противъ революціонныхъ миѳовъ, могутъ произвести впечатлѣніе только на людей, радующихся тому, что найденъ предлогъ, въ силу котораго можно отказаться отъ "всякой активной роли", и быть революціонерами только на словахъ... Чтобы оцѣнить знаменіе генеральной стачки, слѣдуетъ поэтому оставить въ сторонѣ всѣ обсужденія, происходящія между политиками, соціологами или людьми, претендующими на обладаніе практическими познаніями. Можно уступить противникамъ во всемъ, что они пытаются доказать. Ибо совершенно неважно: осуществится ли всеобщая стачка цѣликомъ или частью (курсивъ вездѣ мой, Ф. С.). Весь вопросъ въ томъ, заключаетъ ли всеобщая стачка нее то, чего ждетъ отъ нея революціонный пролетаріатъ. Чтобы разрѣшить этотъ вопросъ, намъ нужно только остаться на почвѣ фактовъ. Благодаря имъ, мы знаемъ, что генеральная стачка есть то, что и сказалъ: миѳъ, въ которомъ заключенъ весь соціализмъ; конструкція образовъ, способныхъ инстинктивно вызвать всѣ чувства, соотвѣтствующія всевозможнымъ проявленіямъ войны, объявленной соціализмомъ современному обществу". (Sorel. Kefl., р. 95).
   Если я привелъ эти пространныя выдержки, мысли которыхъ перепѣваются на разные лады во всѣхъ произведеніяхъ Сореля, Берта и др., то отнюдь не для того, чтобы разбирать по существу теорію "миѳовъ", и особенно, заключительныя строки приведенной цитаты, смыслъ которыхъ столь же необъемлемъ и величественно пусть, какъ безвоздушное пространство. Важно намъ установить лишь одно. Согласно теоріи синдикалистовъ, всеобщая стачка есть не только средство, но и цѣль, и, будучи одновременно и средствомъ и цѣлью, она является миѳомъ, причемъ все революціонное значеніе ея въ вызываемой ею интуитивной вѣрѣ. Все, что такъ или иначе грозитъ разрушить эту вѣру, особенно, раціонализація ея, враждебно синдикализму, а, слѣдовательно, въ пониманіи синдикалистовъ, и освобожденію пролетаріата. Съ этой тощій зрѣнія, наибольшую вражду питаютъ синдикалисты къ "научному соціализму", который является интеллектуалистической "системой", придуманной интеллигентами изъ буржуазіи, стремящимися ослабить значеніе синдикалистскаго миѳотворчества своими псевдо-научными дискуссіями".
   "И сказать только, пишетъ Бергъ, что наши добрые и прекрасные буржуа дрейфусары, охваченные демократическимъ усердіемъ, хотѣли въ своихъ "народныхъ университетахъ" заразить рабочихъ своимъ, смертельнымъ "микробомъ безпокойства современной культуры", какъ говоритъ Ницше. Нужна была вся наивность, или все коварство, или вся глупость, какъ угодно, нашихъ интеллигентовъ, чтобы заняться этимъ абсурднымъ и преступнымъ дѣломъ; заставить дефилировать ежевечерно предъ нашими рабочими процессію идей и культуръ, начиная съ самыхъ древнихъ временъ по наши дни, въ видѣ своего рода интеллектуалистическаго кинематографа. Вѣдь въ этомъ выражается весь тріумфъ "кинематографическаго механизма", характеризующаго, по словамъ Бергсона, интеллектуализмъ. Какой рабочій могъ увлечься этимъ предпріятіемъ? Приказчикъ, мелкій лавочникъ, мелкій чиновникъ или полу-обуржуаженный рабочій,-- шея эта кліентелла демократическихъ партій, этотъ плебсъ городовъ, которому государственный соціализмъ подходилъ, какъ перчатка,-- вотъ кто былъ посѣтителемъ "народныхъ университетовъ", вызвавшихъ такъ много шуму, и, къ счастью, провалившихся, благодаря безразличію рабочихъ, которое слѣдуетъ назвать провиденціальнымъ. Благодаря этому безразличію -- въ нашей демократіи, гдѣ, все противнымъ образомъ, смѣшивается... благодаря ему, въ нашей цивилизаціи, прогнившей интеллектуализмомъ и лишенной, по выраженію Ницше, "свѣта миѳа", кое-что осталось нетронутымъ, и это кое-что есть массъ, сосредоточившій свою умственную и моральную жизнь не въ теоріи, не въ доктринѣ, а въ миѳѣ, въ миѳѣ грандіозномъ и высшемъ -- въ миѳѣ всеобщей стачки". (Е. Berth. Marchands, intellectuels et politiciens. Le Mouv. Soc. Oct. 1907, p. 310).
   Въ этой тирадѣ очень ярко выражена, духовная сущность синдикализма въ его отношеніи къ всякаго рода теоріямъ, "petite sciense", и проч., видамъ "интеллектуалистическаго кинематографа". Невольно бросается здѣсь въ глаза, между прочимъ, какъ близко подходятъ Сорель и Бертъ къ Нолю Буржэ или Моррасу, искреннее возмущеніе которыхъ тоже вызывается распространеніемъ знанія среди рабочихъ, всякаго рода попытками раціонализаціи, его вѣры въ возможность улучшенія своего положенія. Это сближеніе внутренне понятно и характерно. Тамъ, гдѣ есть вѣра, тамъ интеллектуалистическое познаніе должно отступать на задній планъ, будь объектомъ вѣры ученіе католической церкви или генеральная стачка.
   Поль Буржэ съ присущей ему откровенностью такъ и ставитъ вопросъ: "Одни -- говорятъ,-- замѣчаетъ онъ,-- что хотятъ сдѣлать людей сознательными, другіе замѣчаютъ:-- мы хотимъ быть сознательными". Но поймите, что здѣсь идетъ рѣчь не о моральномъ сознаніи, а о сознаніи безъ эпитета въ метафизическомъ пониманіи этого слова. Одни и другіе потеряли представленіе о томъ, что то, что единственно свято и продуктивно -- это энергія примитивной личности, несознающей себя и остающейся какъ бы вложенной въ но;yы той среды, изъ которой она произошла; въ личности которая дѣйствуетъ, не разсуждая, не раціонализируя (sans raisoner, sans rationaliser). Воспитаніе, руководимое церковью, достигало этого... Аппелируя прежде всего къ вѣрѣ человѣка, а затѣмъ лишь къ его разуму; призывая, прежде всего, къ повиновенію, а затѣмъ къ проявленію иниціативы; прежде всего къ традиціи, а затѣмъ къ его собственному пониманію,-- религія дѣйствовала сообразно съ постепенностью пробужденія нашихъ способностей. Тотъ же порядокъ пробужденія индивидуальностей былъ перенесенъ ею въ соціальную іерархію". (P. Bourget. La Sociologie et la literature, p. 135).
   Буржэ, какъ видите, выражается почти по-синдикалистски. "Примитивная энергія", чуждая сознанію и раціонализаціи, вотъ что важно ему въ пролетаріатѣ, "невыходящемъ изъ ноженъ своей среды". Трезвый умъ Буржэ очень хорошо "раціонализируетъ" и понимаетъ, что современная соціальная іерархія можетъ базироваться только на безсознательности рабочаго класса. Но то, что такъ ясно трезвому уму Буржэ, пріобрѣтаетъ въ силу какой-то своеобразной психологической аберраціи особый романтическій налетъ у синдикалистовъ, подмѣняющихъ вѣру въ церковь, вѣрой въ стачку, базирующей, однако, на томъ же принципѣ "примитивной энергіи" (интуиціи то-жъ) и борьбѣ съ раціонализаціей ея.
   "Наша оригинальность,-- хвастается Сорель,-- заключается въ томъ, что мы поддерживаемъ мысль, что пролетаріатъ можетъ освободиться, не прибѣгая къ обученію профессіоналовъ изъ буржуазной интеллигенціи... одинъ фактъ борьбы поучителенъ для революціоннаго пролетаріата".
   Да и такое обученіе невозможно и безрезультатно. Согюль, подобно Буржэ, возносится въ метафизическія высоты, откуда основатель "новой школы" ужъ просто вѣщаетъ, что раціонализація миѳа немыслима, какъ это, впрочемъ, утверждали всегда всѣ отцы всѣхъ церквей.
   "Соціализмъ поневолѣ очень теменъ,-- говорить онъ,-- потому что онъ изучаетъ производство, т. е. то, что представляетъ собою наиболѣе таинственное въ человѣческой дѣятельности... Никакое усиліе мысли, никакой прогрессъ познанія, никакая разумная индукція не смогутъ никогда уничтожить тайны, которой окруженъ соціализмъ".
   Сближеніе синдикализма съ католико-націонализмомъ здѣсь до того полное, что о нихъ можно говорить, какъ о двухъ параллельныхъ линіяхъ, исходящихъ по системѣ Лобачевскаго изъ одной точки, съ той только разницей, что у Лобачевскаго два туча исходятъ изъ свѣтлой точки солнца, а въ данномъ случаѣ исходнымъ пунктомъ служитъ темная точка безсознательности рабочихъ массъ.
   Встрѣтятся ли линіи синдикалистской мысли съ націоналистической въ дальнѣйшемъ, т. е. въ утвержденіи принципа соціальной іерархіи -- вотъ вопросъ, на которомъ мы должны теперь остановиться.
  

X.

   Мы видѣли, что вѣра и раціонализмъ несовмѣстимы. Классовый инстинктъ будетъ испорченъ, ослабленъ классовымъ сознаніемъ, которое будетъ навязано интеллигентами изъ буржуазіи. Вѣра пролетаріата должна быть охраняема отъ этого разъѣдающаго анализа. Но для этого недостаточно, чтобы онъ только вѣрилъ въ миѳъ всеобщей стачки. Необходимо такъ же, какъ это совершенно очевидно -- чтобы онъ не сознавалъ, что это миѳъ.
   Вѣдь всякій миѳъ силенъ въ той мѣрѣ, въ какой вѣрящіе въ него не сознаютъ, что это миѳъ. Если бы первые христіане, подобно Сорелю, считали бы миѳомъ ученіе о второмъ пришествіи, то, конечно, никогда ихъ вѣра не достигла бы того размаха и силы, которая способствовала, какъ онъ говоритъ, утвержденію христіанской церкви на развалинахъ языческаго міра. Апокалипсическое сказаніе представляетъ собою миѳъ для всѣхъ тѣхъ, кто не вѣритъ въ него, но для первыхъ христіанъ, какъ и для цѣлаго ряда поколѣній христіанъ вплоть до нашего времени -- это не миѳъ, а святая сущая правда. И отцы церкви были несравненно осторожнѣе духовныхъ отцовъ синдикализма, не называя миѳомъ того, что паства считала святой правдой; напротивъ, Сорель, Бертъ и др., слишкомъ часто, слишкомъ пространно и подчасъ довольно "интеллектуалистично", твердятъ о томъ, что всеобщая стачка можетъ быть и неправдой; нужно только, чтобы ея чудодѣйственная сила миѳа не была поколеблена.
   Но тамъ, гдѣ есть вѣрящая паства, тамъ должны существовать и не можетъ не существовать касты, или "коллегіи жрецовъ, охраняющихъ пасомыхъ отъ вреда теоретизированія". Я, конечно, не скажу, что "теоретики-стражи" синдикализма или его вожди поступаютъ наподобіе священниковъ, запрещающихъ своимъ прихожанамъ читать библію, во имя охраненія ихъ отъ суетныхъ вопросовъ безбояшаго скептицизма, но трудно отрицать, что призракъ раціонализаціи и теоретизированія массами заставляетъ усиленно трепетать сердца синдикалистскихъ жрецовъ, т. е. говоря точнѣе, синдикалистскихъ интеллигентовъ. Чего стоитъ въ этомъ смыслѣ слѣдующее приказаніе Берта? Сомнѣваясь лично, напримѣръ, въ научной достовѣрности извѣстнаго "желѣзнаго закона" о заработной платѣ, онъ, тѣмъ не менѣе, признаетъ его абсолютную цѣнность, какъ соціалнаго миѳа.
   "Это законъ,-- говоритъ онъ,-- не будучи, строго говоря, точнымъ съ научной точки зрѣнія, обладаетъ, однако, съ точки зрѣнія революціоннаго воспріятія массы совершенно особенной добродѣтелью соціальнаго миѳа (курсивъ Берта), иллюстрирующаго небычайно ярко теорію соціальной революціи и борьбы классовъ. И въ дѣйствительности необходимо возможно энергичнѣе поддерживать въ современномъ пролетаріатѣ это понятіе о соціальномъ фатализмѣ, если желають, чтобы онъ оставался вѣрнымъ своей миссіи. Едва только идея большой эластичности капиталистическаго режима захватить рабочій классъ, представленіе о его миссіи тотчасъ поблѣднѣетъ у него". (Ed. Berth. Les nuuvaus uspectes du socialisme, p. 18).
   He разбираясь по существу въ этихъ разсужденіяхъ, нетрудно понять, что главнымъ импульсомъ ихъ является боязнь современнаго жреца за то, что паства ослабнетъ въ своей вѣрѣ, разъ лишь она усомнится въ "фатализмѣ" разрушенія современнаго общества. Какимъ пренебреженіемъ къ пониманію массы и какимъ идейнымъ самомнѣніемъ о своей роли опекуна долженъ обладать интеллигентъ, считающій только себя достаточно застрахованнымъ отъ оппортунистической заразы, но отнюдь не допускающій этого въ отношеніи "малыхъ силъ", долженствующихъ вѣрить и только вѣрить въ свою "миссію"! Незамѣтно, быть можетъ, для себя этотъ вождь антиинтеллигентскаго движенія все время не сходитъ съ позиціи интеллигента самаго дурного типа, по крайней мѣрѣ, поскольку рѣчь идетъ объ интеллигентѣ-соціалистѣ.
   Ни Лассаль, который положилъ столько силъ, чтобы популяризировать идею "желѣзн. закона" заработной платы, ни Марксъ и марксисты, принимающіе его съ оговорками, не становились на точку зрѣнія соціальнаго фатализма. Въ ихъ концепціяхъ не было секрета отъ массы относительно научныхъ достоинствъ этого закона, ибо они не строили мнеотворчества, ибо они воспитывали на основаніи анализа современнаго общества сознаніе массы. Но иначе поступаютъ духовные "Obere Zehntausend", или скорѣе "верхняя сотня синдикалистовъ, "теоретиковъ-стражей", предсѣдателей, секретарей синдикатовъ; члены ихъ комитетовъ, хранящіе секретъ соціальной миѳологіи... Всѣ они, выступая въ качествѣ теоретиковъ письменно или устно, выступаютъ во имя "миѳа", увлекая огромную паству безсознательныхъ или малосознательныхъ синдикалистскихъ рабочихъ, проявляющихъ свою "интуицію", получившую оформленное выраженіе въ классовомъ чувствѣ ненависти, замѣнившемъ классовое сознаніе. Подъ покровомъ борьбы съ интеллигенціей во французскомъ рабочемъ классѣ выросла теорія о вредѣ всякихъ теорій, въ результатѣ чего самая вульгарная демагогія стала единственнымъ орудіемъ руководительства рабочей толпой, руководительства, унижающаго рабочихъ въ драматическіе моменты пролетарской борьбы до степени черни. Широковѣщательныя угрозы, шумъ, крикъ, революціонная фразеологія и попытки всегда неудачно кончающихся вспышкопускательствъ, мелкіе недостойные пролетаріата пріемы нападенія изъ-за угла, какъ въ пресловутыхъ электрическихъ стачкахъ "короля Пато", полный разгромъ стачекъ, когда онѣ принимаютъ грандіозные размѣры, какъ въ случаѣ съ забастовками почтовой и желѣзнодорожной -- таковы итога этой опеки охранителей "миѳовъ" надъ носителями интуиціи! Увы, всякій, кто имѣлъ возможность слѣдить, хотя бы урывками, за синдикализмомъ въ послѣдніе годы, могъ наблюдать картину все большаго и большаго упадка этой вѣтви рабочаго движенія.
   Сами синдикалистскіе вожди, время отъ времени подводя итоги синдикалистской дѣятельности, замѣчаютъ, что ихъ псевдо-принципіальная пропаганда противъ интеллигенціи и интеллигентности лишила пролетаріатъ его главнаго орудія освобожденія: массоваго классоваго сознанія. И тѣ же проповѣдники огульной вражды къ "интеллигентамъ-карьеристамъ" начинаютъ искать "интеллигентскіе же, т. е. интеллектуалистическіе элементы въ средѣ самаго пролетаріата.
   "Мы можемъ различно,-- говоритъ Лагарделль,-- констатировать новое явленіе: изъ среды самаго организованнаго пролетаріата мало-по-малу выходятъ способные люди. Путемъ своего рода подбора, рабочіе наиболѣе способные, наиболѣе сознательные, пріобрѣли огромное значеніе и авторитетъ. Они уравновѣшиваютъ и уменьшаютъ вліяніе интеллигентовъ. Эти естественные представители рабочаго класса образуютъ новую категорію: пролетарскую интеллигенцію. Я не хочу, впрочемъ, сказать, что эти интеллигенты изъ пролетаріата, отобранные такимъ образомъ, нуждаются въ меньшемъ контролѣ, чѣмъ интеллигенты изъ буржуазіи. Но я хочу лишь сказать, что самое ихъ появленіе свидѣтельствуетъ о зрѣлости и организованности рабочаго класса, и представляетъ достаточную гарантію тому, что никакіе вожди, взятые внѣ пролетаріата или въ его средѣ, не смогутъ овладѣть движеніемъ". (H. Lagardelle, opt. cit, р. 40).
   Разсужденія эти необычайно типичны для синдикалистскаго интеллигента, "взятаго внѣ пролетаріата". По отношенію къ пролетарской интеллигенціи теоретикъ синдикализма не питаетъ никакихъ подозрѣній на основаніи одного лишь факта ея пролетарскаго происхожденія. Онъ мягко оговариваетъ, что эта интеллигенція нуждается въ контролѣ, но вѣдь это почти канцелярская отписка, ибо идеи контроля надъ вождями отнюдь не есть типичная для пролетарскаго міровоззрѣнія мысль. Всякій буржуазный конституціоналистъ, всякая благоустроенная буржуазная политическая или неполитическая организація ставитъ на первомъ планѣ идею контроля организаціи надъ своими вождями. Одно лишь понятіе о контролѣ отнюдь не опредѣляетъ отношенія пролетаріата къ своимъ вождямъ, грѣшныхъ или безгрѣшныхъ въ своей отчетности.
   Конечно, происхожденіе пролетарскихъ вождей имѣетъ очевидное и огромное значеніе, но само по себѣ, такъ сказать, а priori, оно отнюдь не предрѣшаетъ спасенія пролетаріата отъ интеллигентской напасти. Яркое подтвержденіе моихъ словъ мы находимъ въ практикѣ американскаго рабочаго движенія. Въ своемъ извѣстномъ трудѣ "Соціализмъ въ Соединенныхъ Штатахъ" Хилквитъ набрасываетъ поразительную картину самаго отвратительнаго карьеризма рабочихъ вождей, изъ которыхъ многіе пріобрѣли громкую, но печальную извѣстность во время американскихъ выборовъ своей подкупностью или иными аналогичными чертами, характеристику которыхъ мы можемъ найти во французской синдикалистской прессѣ, направленной противъ интеллигенціи.
   Лагарделль становится на какую-то метафизическую точку зрѣнія, въ силу которой рабочая интеллигенція является естественнымъ вождемъ рабочихъ. Понятіе естественности очень часто, къ сожалѣнію, оказывается пустымъ звукомъ. Я думаю, что американскіе рабочіе вожди -- не соціалисты или англійскіе рабочіе вожди-трэдъ-юніонисты, нерѣдко рѣзко враждебные соціализму, не признаютъ "естественными" вождями ни Бебеля, ни покойнаго Ауэра, хотя и тотъ и другой вышли изъ рядовъ пролетаріата, какъ, наоборотъ, не признаютъ соціалъ-демократы "естественными" вождями рабочаго класса такихъ рабочихъ, какъ отмѣченныхъ выше американскихъ вождей.
   Очевидно, въ оцѣнкѣ "естественности" рабочаго вождя, какого бы происхожденія онъ ни былъ, приходится руководствоваться инымъ критеріемъ, чѣмъ "подборъ" рабочей интеллигенціи. Образованіе въ рядахъ пролетаріата кучки интеллигентныхъ рабочихъ не гарантируетъ ни на іоту трудящихся тѣхъ ложныхъ или дѣйствительныхъ злоупотребленій, въ которыхъ обвиняютъ синдикалисты интеллигенцію.
   Критерій для оцѣнки "естественности" рабочаго вождя заключается не въ личныхъ достоинствахъ вождя, а исключительно въ степени сознательности рабочей массы. Этотъ критерій, находясь, такимъ образомъ, внѣ "происхожденія" вождя или другихъ чисто индивидуалистическихъ признаковъ, даетъ, однако, единственную дѣйствительную гарантію отъ злоупотребленій и обусловливаетъ единственно возможный контроль.
   Эта точка зрѣнія рѣзко отдѣляетъ "соціалистическій взглядъ на вождей" отъ обычнаго феодально-буржуазнаго взгляда на нихъ, отъ котораго, несмотря на всю свою революціонную фразеологію, не въ состояніи были отдѣлаться синдикалистскіе интеллигенты.
   Перефразируя извѣстное выраженіе "всякій народъ имѣетъ то правительство, которое онъ заслуживаетъ", можно сказать, что "всякій рабочій классъ имѣетъ тѣхъ вождей, какихъ онъ заслуживаетъ". Смыслъ этого положенія станетъ совершенно яснымъ и убѣдительнымъ, если не упускать изъ виду, что исходнымъ пунктомъ всей концепціи освобожденія трудящихся есть самодѣятельность рабочаго класса. Тамъ, гдѣ краеугольнымъ камнемъ самодѣятельности является элементъ классоваго самосознанія, тамъ ростъ этого сознанія возможно болѣе широкихъ массъ все болѣе уничтожаетъ идейную и психологическую пропасть между "массой" и "вождями". Но тамъ, гдѣ самодѣятельность понимается -- какъ это имѣетъ мѣсто у синдикалистовъ -- въ смыслѣ непосредственнаго, я бы сказалъ для фактической точности, въ смыслѣ бульварнаго революціонаризма, тамъ попрежнему будутъ существовать "вожди", которые понимаютъ и руководятъ, и масса, которая вѣритъ, и которой руководятъ. Будутъ ли при этомъ вожди пролетарскаго или иного происхожденія, указанная ситуація отъ этого не измѣнится.
  

XI.

   Синдикалистскіе "теоретики-стражи" упустили изъ виду еще одно обстоятельство. Спонтанейность, на которую они возлагаютъ столько надеждъ, по природѣ своей -- элементъ легко разряжаемый. Энтузіазмъ и вѣра даже древнихъ христіанъ могли длиться довольно долгое время. Но по мѣрѣ того, какъ второе пришествіе заставляло себя все дольше ждать, недостатокъ терпѣнія начиналъ все энергичнѣе подтачивать эту вѣру, и всякій, хотя бы мелькомъ знакомый съ исторіей церкви, знаетъ, какое обиліе еретическихъ сектъ выросло въ ту далекую отъ насъ эпоху на почвѣ этого разочарованія. Всякому извѣстно также, что по прошествіи долгаго времени, достаточнаго для испытанія какой угодно вѣры, отцы церкви начали подкрѣплять ее "интеллектуалистическими" соображеніями въ видѣ "догмы" и философскихъ обоснованій вѣры, позаимствовавъ аргументы своей схоластики даже у язычниковъ, какъ, напримѣръ, у Аристотеля.
   Въ наше время, въ наше столь раціоналистическое время, вѣра изсякаетъ еще быстрѣе. Огромная масса французскихъ рабочихъ не знакома съ книгами и статьями Сореля, Берта, Пужэ и др., изъ которыхъ они узнали бы святой секретъ, что то, во что они вѣрятъ -- есть только миѳъ. Но если пролетаріату мало извѣстны тайны синдикалистской теософіи, ему говоритъ зато очень много его собственный опытъ, и его... интуиція, давно извѣстная подъ инымъ названіемъ -- классоваго инстинкта. И классовая интуиція и классовый интеллектъ, почерпнувшій свое развитіе изъ горькаго опыта, все чаще говорятъ рабочимъ, что всеобщая стачка въ синдикалистской трактовкѣ есть миѳъ, и при томъ столь же безплодный, сколь и дорого стоющій.
   Однимъ изъ симптомовъ новой оріентировки въ настроеніи рабочихъ массъ Франціи является эволюція Густава Эрве, еще недавно столь крайняго и энергичнаго вождя синдикализма и антимилитаризма.
   Въ очень любопытной книгѣ Эрве, опредѣлившей литературное начало этой эволюціи, мы находимъ, между прочимъ, авторитетную и весьма вѣрную оцѣнку современныхъ настроеній французскихъ трудящихся массъ.
   "Народныя массы,-- пишетъ Эрве,-- деморализованныя и приведенныя въ отчаяніе банкротствомъ радикализма, не вѣрятъ болѣе никому, и ни во что; онѣ распространяютъ свою подозрительность одинаково какъ и на "политиковъ" соціалистической партіи, такъ и на "анти-политиковъ" Генеральной Конфедераціи Труда; онѣ ничего болѣе не понимаютъ ни во внутреннихъ спорахъ соціалистовъ, ни въ глухомъ антагонизмѣ, раздѣляющемъ "Генеральную Конфедерацію Труда", гдѣ дурные пастыри, безсознательные агенты императора (т. е- бонапартизма, Ф. С.) подъ покровомъ политическаго нейтралитета проповѣдуютъ ненависть къ республикѣ и къ соціалистической партіи". (G. Hervé. "Mes crimes", р. 20).
   Таковы результаты, констатированные однимъ изъ во-время одумавшихся вождей синдикализма. Къ этимъ результатамъ, посколько они имѣютъ въ виду эволюцію настроеній рабочей массы, я вернусь еще въ концѣ. Настоящія же главы, посвященныя синдикалистской идеологіи, я закончу указаніемъ на "эволюцію" основателей "новой школы", эволюцію, нелишенную извѣстной симптоматичности.
   Я прежде всего выдѣлю Г. Лагарделля, который, если заколебался въ своихъ теоретическихъ основахъ, то съ уклономъ въ сторону соціализма.
   Зато болѣе любопытнымъ, хотя не менѣе "естественнымъ", въ своемъ родѣ является путь, продѣланный Ж. Сорелемъ и продѣлываемый Эдуардомъ Бертомъ, о чемъ стоитъ здѣсь упомянуть. Я ужъ выше имѣлъ случай указать на психологическую, хотя и странную, казалось бы, близость націоналистической и синдикалистской идеологій. Въ дѣйствительности это сближеніе совсѣмъ не столь странно и случайно: оно, напротивъ, въ извѣстной степени вполнѣ закономѣрно.
   Если рабочіе, разочаровавшись въ "соціальной миѳологіи", сулившей внезапное соціальное чудо, и не удержимые никакими "центрами интеллектуализма", начинаютъ неизмѣнно проявлять тенденцію къ анархизму, то интеллигенты, строившіе свою идеологію на инстинктѣ и вѣрѣ народа въ свое мессіанство, при первыхъ же разочарованіяхъ и неудачахъ приходятъ либо къ полному отреченію отъ всякой общественной дѣятельности, если они вообще въ корнѣ не сознавали своей ошибки и не пришли къ какому-либо иному реальному выводу, какъ, напримѣръ, Густавъ Эрве.
   Отъ вѣры въ какую то спеціальную интуицію, отличающую французскую націю отъ всякой другой, отъ полнаго отрицанія демократіи и политическаго дальтонизма, опредѣлявшаго крайне однобокое и ложное воззрѣніе на интеллигенцію и на общественныя отношенія въ современномъ строѣ, нетрудно было, при разочарованіи въ практикѣ движенія и особенно его темпѣ, придти къ тѣмъ результатамъ, къ какимъ пришли Жоржъ Сорель и Э. Бертъ.
   Сорель нынче не считается больше вождемъ синдикализма. Послѣдній отрекся отъ Сореля, но еще ранѣе Сорель отрекся отъ синдикализма, впавъ въ чистѣйшій мистицизмъ самой примитивной марки, пропагандируемой имъ въ его новомъ журнальчикѣ "L'Indepedant". На этомъ, однако, эволюція Сореля не застряла. Онъ близко подошелъ къ тѣмъ, для кого авторитарный принципъ командованія "этой чернью" нашелъ наиболѣе яркое выраженіе, т. е. къ интегральнымъ націоналистамъ... Вмѣстѣ съ Эд. Бертомъ онъ собирался издавать въ сотрудничествѣ съ ближайшими редакторами "L'Action. Franèaise". Жоржемъ Валуа и Пьеромъ Жильбертомъ новый журналъ "Cité franèaise", о чемъ ужъ было объявлено; дѣло не состоялось изъ-за "частныхъ обстоятельствъ", о чемъ также было объявлено. (См. подробнѣе- Guy Grang. "Le procès de la démocratie", p. 86).
   Но если не удался журналъ, то все же состоялось сотрудничество и Эд. Бертъ, который не покинулъ еще рядовъ синдикализма, передалъ въ текущемъ году роялистскому издательству, ставящему себѣ опредѣленныя пропагандистскія цѣли, изданіе цитированной нами статьи: "Les Intellectuels etc." въ видѣ отдѣльной брошюры (см. Каталогъ "Nouvelle librairie nationale", 1913).
   Наконецъ, въ лицѣ Жоржа Валуа мы имѣемъ ученика Сореля и бывшаго синдикалиста, умудрившагося сочетать теорію "новой школы" съ доктриной Шарля Морраса..
   Повторяю -- это не должно удивлять. Самъ Сорель въ своемъ журналѣ заявляетъ, что "синдикализмъ ему кажется угасшимъ, и что, будучи врагомъ монархической реставраціи, онъ, однако, видитъ, лить въ "друзьяхъ Морраса силу, способную положить конецъ царству глупости и обезпечить пораженіе плутовъ" (Gay Grand. Opt. cit. p. 85).
   Аналогичное мы констатируемъ и у Берта. Человѣкъ, становившійся на своеобразную націоналистическую точку зрѣнія въ защитѣ синдикализма, долженъ былъ подойти вплотную къ истинному націонализму по мѣрѣ того, какъ идея спонтанейнаго успѣха генеральной стачки превращалась въ миѳъ въ его собственныхъ глазахъ.
   "Все еще себѣ представляютъ,-- писалъ Бертъ,-- что думать это, значитъ безконечно жевать жвачку: да, нѣтъ же, это нѣмецкая манера мыслить, такъ называемая эволюціонистская манера. Вы ее хорошо знаете: это пресловутая Entwicklung (развитіе); но есть другая манера мыслить à la franèaise, внезапная молнія, непосредственно выражающаяся въ дѣйствіи"... (Ed. Berth. Die Intellectuellen etc. Стр. 389 390).
   Мы могли бы привести цѣлый рядъ другихъ свидѣтельствъ крайне характернаго сближенія націонализма и синдикализма, какъ въ области ихъ дружной защиты преимуществъ классическаго образованія, ихъ одинаковой приверженности къ Прудону, у котораго, какъ единомышленники Морраса, такъ и Сореля, черпаютъ всю теоретическую аргументацію для своихъ крайне спутанныхъ экономическихъ воззрѣній {Роялистами основано для изученія Прудона и разработки его мыслей "Прудоновскій Кружокъ" (Cercle Prudhon), издающій бюллетень того же наименованія и для ъ соотвѣтствующихъ книгъ. Въ этомь кружкѣ многіе синдикалистскіе публицисты принимаютъ дѣятельное участіе.}, ихъ одинаковое предпочтеніе, отдаваемое Лепле (Le Play), реакціонному теоретику брачнаго института и соціально-экономической роли послѣдняго etc.
   Проведеніе этой любопытной параллели не укладывается, къ сожалѣнію, въ рамки настоящей статьи, и мы вынуждены окончить лишь указаннымъ реестрикомъ точекъ соприкосновеній двухъ враждующихъ другъ съ другомъ, но мало враждебныхъ идеологій...
  

XII.

   Между Харибдой дворянскаго и буржуазнаго націонализма и Сциллой синдикализма двѣ идеологіи пытаются различнымъ образомъ разрѣшить проблему объ отношеніи своемъ къ народу. Я подразумѣваю идеологіи радикаловъ-республиканцевъ и соціалистовъ.
   Если, однако, послѣдніе обладаютъ вполнѣ опредѣленной идеологической концепціей, то того же самаго нельзя сказать о мелко-буржуазной демократіи, представленной во Франціи преимущественно радикалами и радик.-соціалистами. Радикалы составляютъ центральное ядро французской интеллигенціи "въ петербургскомъ смыслѣ этого слова", какъ выражается Моррасъ. Въ лицѣ радикаловъ разночинная интеллигенція правитъ "именемъ народа", т. е. преимущественно въ интересахъ мелкой буржуазіи, составляющей основной соціальный пластъ современной Франціи. Радикальная интеллигенція крайне чутка къ переживаніямъ этой части французскаго народа. Но въ томъ то и вся суть, что мелкая буржуазія, кристаллизованная при томъ въ видѣ слоя мелкихъ рантье, являясь классомъ промежуточнымъ, подвержена необычайному импрессіонизму.
   Интеллигенція, вышедшая изъ рядовъ мелкой буржуазіи и соціально связанная съ ней, точно также подвержена всякаго рода идейнымъ колебаніямъ, причемъ амплитуда этихъ колебаній, какъ то не разъ наблюдалось во Франціи, нерѣдко описываетъ большой кругъ отъ соціализма къ націонализму и обратно.
   Указанными свойствами современнаго соціальнаго бытія Франціи объясняется тотъ фактъ, что демократія Третьей республики до сихъ поръ не имѣетъ своей оформленной идеологіи. Ее нужно думать, что демократическая интеллигенція, руководящая и правящая страной, остается совершенно индифферентной къ этому обстоятельству. Попытка создать такую идеологію Третьей республики была сдѣлана въ лицѣ нашумѣвшей и оказавшей огромное вліяніе теоріи о "солидарности", авторомъ которой является одинъ изъ видныхъ вождей радикальной партіи и выдающійся общественный дѣятель, Леонъ Буржуа, написавшій классическую книгу этой теоріи "La Solidarité". Не смотря, однако, на широкое распространеніе и вліяніе идей "La Solidarité", идеологіи въ собственномъ словѣ она не создала. Тѣмъ не менѣе идейная работа, отчасти связанная съ мыслями "Solidarité", продолжается, покуда, правда, главнымъ образомъ, въ научно-философской лабораторіи Сорбонны и другихъ университетовъ.
   Не-останавливаясь на вопросѣ о томъ, какіе элементы ложатся въ основу новыхъ идейныхъ исканій, ибо освѣщеніе этого вопроса потребовало бы совершенно отдѣльной разработки, я отмѣчу лишь тенденцію къ соціализму въ работахъ Дюркгейма, Буглэ, Габріеля или Дюгьи, который, несмотря на іего публичное отреченіе отъ соціализма, смѣло можно признать предтечей соціалистическаго права. Минуя здѣсь вопросъ о томъ, насколько современной университетской наукѣ во Франціи удастся кристаллизовать новую идеологію демократіи, приходится констатировать, что покуда мы имѣемъ дѣло только съ исканіями кабинетныхъ ученыхъ. Вотъ почему, говоря объ идеологіи радикальной демократіи во Франціи, фактически приходится учитывать скорѣе психологическіе элементы, чѣмъ идейные, въ строгомъ, смыслѣ этого слова.
   Психологія разночинной интеллигенціи въ интересующемъ насъ вопросѣ отмѣчена одной существенной и основной чертой. Она раціоналистична. Раціонализмъ -- это религія радикальной интеллигенціи. Со времени культа Робеспьера культъ Разума въ глазахъ этой интеллигенціи поднятъ на пьедесталъ новаго божества. Этимъ культомъ раціонализма объясняется и присущая интеллигенціи вѣра въ свое всезнайство и взглядъ на себя, какъ на прирожденныхъ руководителей и вершителей соціальныхъ судебъ.
   Одинъ изъ наиболѣе типичныхъ и талантливыхъ современныхъ французскихъ интеллигентовъ, какимъ является Клемасно, обрисовалъ съ чрезвычайной яркостью указанное душевное состояніе интеллигенціи. Торжествуя побѣду послѣ дѣла Дрейфуса, онъ кидалъ противникамъ горделивыя слова: "мы не чувствуемъ ни въ чемъ недостатка, мы можемъ пользоваться всѣми наслажденіями умственной жизни. Науки и искусства приведутъ ко всему... Посчитайте, сколько бывшихъ учениковъ и "Ecoles de Chartres", и "Ecole normall" или "Ecoles des hautes études" становится министрами, депутатами или предсѣдателями законодательныхъ собраній. Какъ же намъ не управлять? Вѣдь несомнѣннымъ фактомъ является то, что мы живемъ подъ контролемъ общественнаго мнѣнія, которое мы же Формулируемъ. Мы проявляемъ его въ жизненныхъ формулахъ, выводя его изъ того безсознательнаго состоянія, въ которомъ оно лремлетъ. Лучше того: мы часто буквально создаемъ его. Распространеніе нашихъ мыслей и сила вещей дѣлаетъ насъ хозяевами положенія. Наступаетъ царство власти Разума надъ массами (Le régne d'Esprit sur les multitudes). Новый богъ занимаетъ свой тронъ вѣчности... И совершенно очевидно, что власть грубой силы постепенно исчезаетъ, и что мы вступаемъ въ эпоху власти интеллигентности".
   Въ такихъ чисто робеспьеровскихъ выраженіяхъ опредѣляетъ Клемансо превосходство интеллигентовъ и ихъ право на руководительство надъ массами, находящимися у подножія престола новаго бога. Абсолютная власть раціонализма здѣсь устанавливается непоколебимо, и ее въ большей или меньшей мѣрѣ поддерживаютъ всѣ идеологи современной французской демократіи. Вотъ почему реакція противъ власти демократіи, какъ въ выше, такъ и въ ниже ея лежащихъ соціальныхъ пластахъ выразилась въ идеологической области въ формѣ того, что зовется "Кризисомъ Раціонализма".
   Мы ужъ видѣли выше, какъ, несмотря на огромную пропасть, отдѣляющую синдикалистовъ отъ буржуазныхъ націоналистовъ, и тѣ и другіе ухватываются съ радостью за анти-интеллектуалистическую философію Бергсона. Когда цитированная нами статья Г. Лагардедля объ интеллигенціи вызвала возраженіе Эд. Рода въ "Kevue hebdomadaire" (16 нояб. 1907 г.), Ладаргелль тотчасъ же отвѣтилъ, ставя самую отчетливую точку на і и поясняя, что онъ "старался охарактеризовать интеллигенцію не только въ экономическомъ отношеніи, но и въ психологическомъ. Интеллигенты являются таковыми, какія они есть, потому что они интеллектуалистичны (Les Intellectuels sont tels parce qu'ils sent intellectualistes). И демократія только потому представляетъ собою царство интеллигенціи, что она по существу раціоналистична. Я добавлю, чтобы разсѣять сомнѣнія г-на Рода, что рабочій соціализмъ или синдикализмъ имѣетъ съ точки зрѣнія цивилизаціи ту огромную цѣнность, что онъ стремится уничтожить престижъ интеллигенціи и интеллектуализма. (Movt. Socialiste. Dec. 1907, р. 506).
   Съ аналогичной по существу реакціей противъ раціонализма встрѣчаемся мы и у "позитивистовъ" интегральнаго націонализма, въ ихъ пресловутыхъ призывахъ къ церкви и къ классицизму, въ ихъ страстной кампаніи противъ Сорбонны, во главѣ которой (т. е. кампаніи) фигурируетъ бойкій, но очень поверхностный памфлетистъ, Пьеръ Лассеръ, выпустившій недавно противъ Сорбонны весьма нашумѣвшую книгу: "La Doctrine officielle de l'Universite". Въ лицѣ, "кризиса раціонализма" мы имѣемъ идейное выраженіе внутренняго кризиса, переживаемаго нынѣ Франціей; въ реакціи противъ интеллектуализма, борьба противъ демократіи, подъ знакомъ которой проходитъ нынѣшняя полоса нео-націонализма и нео-патріотизма, нашла свою идеологическую формулировку.
  

XIII.

   На практикѣ, въ вопросѣ отношенія къ народнымъ массамъ, и націонализмъ республиканской демократической интеллигенціи приходитъ къ результатамъ прямо противоположнымъ тѣмъ, которыхъ стремятся достигнуть интегральные націоналисты или синдикалисты.
   Демократическая интеллигенція считаетъ себя ex officio руководительницей и призваннымъ естественнымъ вождемъ народныхъ массъ, руководимыхъ, направляемыхъ, опекаемыхъ и проч., во имя раціоналистическаго абсолюта. Причемъ это руководство сплошь и рядомъ пріобрѣтаетъ филантропическій оттѣнокъ.
   Синдикалисты не такъ далеки отъ истины, когда они называютъ разночинную интеллигенцію "аристократіей". Она сама себя любитъ именовать "аристократіей духа", а въ современныхъ соціальныхъ условіяхъ всякое аристократическое отвѣтвленіе имманентно ведетъ къ верховенству, къ привилегированному положенію, какъ это великолѣпно доказываютъ разсужденія Артура Бауера.
   Но, съ другой стороны, власть "аристократіи духа" питается не только преимущественнымъ соціальнымъ положеніемъ тѣхъ классовъ, съ которыми она связана, но и извѣстнымъ уровнемъ интеллектуализаціи массъ. Власть интеллигенціи, какъ выразительницы интересовъ мелкобуржуазнаго общества, поддерживается интеллектуализмомъ широкихъ массъ. Вотъ почему первымъ условіемъ дальнѣйшаго существованія радикализма во Франціи была секуляризація духовной жизни, выразившейся въ грандіозномъ соціально-политическомъ актѣ: революціонной интуиціи, то, напротивъ, разночинная интеллигенція отдѣленіе церкви отъ государства. Вотъ почему, наконецъ, въ прямой связи съ этимъ отдѣленіемъ, центральное мѣсто въ программѣ республиканцевъ занимаетъ вопросъ о свѣтской школѣ и, вообще, о народномъ образованіи, и ни одно министерство не удержится во Франціи и часа, если оно не обяжется охранять интересы этой школы. Ни въ какой другой странѣ, быть можетъ, послѣдняя не является объектомъ столькихъ заботъ, и ни въ какой странѣ вокругъ школы не идетъ такая неустанная, такая неослабѣвающая и такая страстная борьба, какъ во Франціи.
   Если націоналисты и клерикалы справедливо видятъ въ школѣ, въ распространеніи знаній въ народѣ, въ ростѣ его интеллектуалистичности непосредственную угрозу своимъ интересамъ; если въ крайнемъ лѣвомъ лагерѣ синдикалистовъ въ ненависти къ интеллектуализаціи массъ проявляется боязнь за ослабленіе революціоннаго духа, революціонной интуиціи, то, напротивъ, разночинная интеллигенція склонна перегибать палку въ другую сторону и видѣть въ наукѣ и въ ея популяризаціи одинъ изъ основныхъ путей не только къ уменьшенію соціальнаго зла, но, вообще, къ разрѣшенію соціальной проблемы.
   Въ медовые мѣсяцы союза интеллигенціи и пролетаріата -- эта задача интеллектуализированія массъ выступила въ крайне отчетливой формѣ. Интеллигенція направилась "въ народъ" не только въ роли митинговыхъ ораторовъ, но и въ качествѣ учителей, въ качествѣ носителей знаній. Съ другой стороны, обратнымъ теченіемъ наростала въ пролетаріатѣ, разбуженномъ агитаціей за спасеніе республики, жажда къ знанію, и изъ объединенія этихъ двухъ теченій выросло движеніе въ пользу самообразованія, приведшее въ разгарѣ борьбы и объединенія всѣхъ республиканцевъ (т. е. въ 1898--1899 гг.) къ созданію "народныхъ университетовъ". Народные университеты, къ которымъ, какъ мы видѣли выше, съ такимъ презрѣніемъ относятся синдикалисты, -- одно время были встрѣчены съ большимъ энтузіазмомъ, какъ интеллигенціей, особенно радикальнымъ студенчествомъ, такъ и рабочими. Ихъ популярность выросла съ огромной быстротой. Съ "народными университетами", какъ, вообще, съ народнымъ образованіемъ, республиканская интеллигенція связывала самыя широкія задачи.
   Въ одномъ изъ первыхъ засѣданій парижскаго "народнаго университета" проф. Сорбонны, Габріэль Сеайль, указывалъ на слѣдующее значеніе этихъ учрежденій: "Надъ нашимъ желаніемъ дать высшее образованіе народу будутъ смѣяться, но будемъ имѣть, смѣлость казаться смѣшными. Мы хотимъ, чтобы всѣ оказались призванными любоваться красотой и познать истину духовной жизни, являющейся самымъ цѣннымъ достояніемъ человѣчества, тѣмъ самымъ мы хотимъ работать во имя соціальнаго мира и освобожденія народа. Мы хотимъ, чтобы народъ былъ введенъ во владѣніе нашимъ духовнымъ состояніемъ, мы хотимъ дѣйствительной цивилизаціи, которая не оставляла бы внѣ ея большинство націи. Мы хотимъ, наконецъ, внушить массамъ здравое пониманіе, которое бы нѣсколько ограничило легкость профессіи публициста или политика". (Kownacki. Universités populaires. Histoire de douze ans 1898--1910, p. 14).
   Не имѣя здѣсь возможности останавливаться на исторіи "народныхъ университетовъ", я укажу на цѣли и истопникъ ихъ происхожденія.
   "Интеллигенты, ученые, философы,-- говорить Сеайль,-- полагавшіе, что они исполняютъ свой долгъ, работая въ уединеніи, замѣтили, что ихъ удаленіе не лишено было опасности. Провозгласивъ республику, мы вообразили, что одного существованія ея институцій достаточно, и что Остается только пользоваться свободой. Дѣло Дрейфуса пробудило насъ, мы увидѣли, что подъ вопросомъ находится какъ разъ то, что мы считали давно пріобрѣтеннымъ, и, когда мы обратились къ народу, насъ ждалъ печальный сюрпризъ, мы оказались непонятыми. Мы были далеки отъ него, и, въ свою очередь, онъ отвернулся отъ насъ, и въ обращенныхъ къ нему словахъ онъ не узналъ выраженія его собственныхъ мыслей... Мы, наконецъ, поняли, что демократія не можетъ находиться внѣ народа, и что вся наша матеріальная культура окажется варварствомъ, если она лишитъ большинство людей духовной культуры, являющейся "дѣйствительнымъ raison d'être цивилизаціи" (Prof. Gabriel Séailles въ предисловіи къ книгѣ Bougie. Pour la démocratie franèaise, p. III--IX).
   Такимъ образомъ, осознанъ былъ весь соціальный трагизмъ разрыва между интеллигенціей и народомъ, и первымъ практическимъ результатомъ его была организація "народныхъ университетовъ", широкая демократическая школьная программа и... "блокъ" въ области политическаго сотрудничества. Не касаясь послѣдняго, я хочу лишь указать на то, что сближеніе республиканской интеллигенціи съ народомъ не только не теряло своей основной черты руководительства, а, напротивъ, утверждало послѣднее, что и привело, какъ извѣстно, въ числѣ другихъ причинъ, къ расцвѣту политическаго карьеризма и связаннаго съ нимъ ренегатства въ средѣ интеллигенціи и къ разочарованію и росту анархистскихъ тенденцій въ рядахъ пролетаріата.
  

XIV.

   Но какими предѣлами должно ограничиться это образованіе народныхъ массъ -- вотъ въ чемъ весь вопросъ, ставшій нынѣ одной изъ жгучихъ соц.-педагогическихъ проблемъ французской демократіи.
   Огромное большинство ея, вмѣстѣ съ Артуромъ Бауеромъ, скажетъ: "Необходимо сохранять разницу между низшимъ и среднимъ образованіемъ. Ученики средне-учебныхъ заведеній поставлены въ иныя условія, чѣмъ ученики низшей школы. Болѣе того, и это самое главное, первые призваны выполнять совершенно иныя соціальныя функціи. Въ большинствѣ случаевъ они будутъ воспитателями, руководителями людей, вождями (Ild seront pour la plupart des éducateurs, des conducteurs d'hommes, des chefs). Слѣдовательно, они должны пріобрѣсти всѣ отличительныя черты вождей: быть интеллигентами (être des intellectuels), способными руководиться общими воззрѣніями, не упуская при этомъ изъ виду реальныхъ условій, въ какихъ имъ приходится дѣйствовать", и т. д.
   Подобнаго рода "избранное общество",-- заключаетъ Бауеръ,-- не охладитъ демократическихъ чувствъ, ибо его культура предназначена служить... всѣмъ... Ни чувство гордости и презрѣнія у однихъ, ни низкая зависть у другихъ, а, напротивъ, гармоничное сочетаніе функцій, какъ оно и должно быть въ здоровомъ организмѣ, устроенномъ для блага всѣхъ". (Ar. Bauer. Opt. cit. p. 698).
   Набросанная здѣсь идиллическая картина воспитанія интеллигентовъ, подготавливаемыхъ къ роли вождей, категорически разрѣшаетъ вопросъ о среднемъ образованіи въ смыслѣ сужденія его доступности.
   Но, съ другой стороны, столь авторитетный педагогъ, какъ проф. литературы Лангруа, или дѣйствительный отецъ, такъ называемаго, свѣтскаго образованія Третьей республики, депутатъ Бьюсонъ въ сотрудничествѣ съ Лансономъ, Сеньобосомъ, Оларомъ и то., приходятъ къ заключенію о необходимости сдѣлать среднее образованіе даровымъ, какъ это имѣетъ мѣсто во Франціи въ отношеніи высшаго и низшаго образованія. (См. подробнѣе статьи въ сборникахъ "Enseignements et démocratie").
   "Какой non sens,-- справедливо спрашиваетъ педагогъ и академикъ, проф. Collège de France, Louis Havet -- что низшая и высшая школы безплатны, а средняя недоступна. Эта аномалія должна быть уничтожена; среднее образованіе должно быть даровымъ". Но Луи Аве идетъ дальше, требуя обязательности средняго образованія (Conférence de Louis Havet: "L'Egalité intellectuelle". "La Revue socialiste" 1906, p. 8).
   Какъ и слѣдовало ожидать, конечно, новое теченіе въ педагогическихъ кругахъ Третьей республики, вызванное необходимостью укрѣпленія демократическаго строя путемъ просвѣщенія народныхъ массъ, встрѣтило энергичную поддержку со стороны ф Конфедеренціей Труда", и не краснорѣчіе Жореса овладѣетъ ихъ умами. Очень возможно, если они побѣдятъ, что ихъ правленіе явится эпохой жестокой буржуазной реакціи (une dure réaction bourgeoise), послѣдствій которой можно будетъ опасаться (Agathon, стр. 241).
   Послѣднія событія въ жизни Франціи доказываютъ, что прогнозъ Анри де Рура оправдался прежде, чѣмъ онъ предполагалъ, но въ то же время, есть всѣ основанія думать, что Франція возстаетъ ужъ теперь противъ "буржуазной реакціи" съ той же энергіей, съ какой она ужъ неоднократно подымалась противъ реакціи феодально-дворянской. Поскольку, однако, приведенная цитата суммируетъ настроенія молодой буржуазной интеллигенціи, она вполнѣ вѣрно обрисовываетъ душевное состояніе "избранныхъ молодыхъ людей".
   Націонализмъ буржуазный, какъ и націонализмъ дворянскій глубоко враждебенъ народнымъ массамъ. И для интеллигенціи, какъ дворянской, такъ и буржуазной во всѣхъ ньюансахъ ея духовныхъ переживаній народъ остается объектомъ использованія и той "низменной толпой", которая волей судебъ обречена на трудовую жизнь во имя матеріальнаго благополучія и душевнаго равновѣсія тѣхъ, кто оказался волей рожденія и денегъ въ станѣ имѣющихъ привиллегію мыслить и управлять.

Ф. Сиротскій (Л. Герасимовъ).

"Современникъ" Кн. XI. 1913 г.

  
  
  
  
ранцузскихъ соціалистовъ. Покуда, однако, я остаюсь въ предѣлахъ характеристики разночинной радикальной интеллигенціи и отмѣчу, что внѣ соціалистовъ французская демократія раздѣлилась на двѣ части: ту, которая склонилась въ послѣдніе годы вправо, точку зрѣнія которой очень удачно формулировалъ Артуръ Бауеръ, и другую часть, склоняющуюся въ своихъ воззрѣніяхъ къ взглядамъ демократической профессуры.
   На практикѣ это неоформленное дѣленіе воззрѣній привело къ многимъ послѣдствіямъ, изъ которыхъ я отмѣчу одно крайне важное. Какъ я ужъ сказалъ, радикалы-республиканцы весьма ревностно охраняютъ интересы свѣтской школы, но... когда въ этой школѣ учителя-демократы начинаютъ дѣлать выводы, естественно вытекающіе изъ современнаго представленія о демократіи, и приводящіе.ихъ къ соціализму, они начинаютъ подвергаться преслѣдованіямъ, въ большинствѣ случаевъ, правда, въ скрытой формѣ. Къ числу открытыхъ преслѣдованій надо отнести нашумѣвшее въ минувшемъ году закрытіе "синдиката народныхъ учителей". Незаконность этого закрытія была почти признана радикалами въ палатѣ, и все же санкціонирована въ интересахъ обычнаго фетиша: порядка. Цѣлый рядъ другихъ фактовъ свидѣтельствуетъ о томъ, что "свѣтской школѣ" приходится переживать послѣдствія теперешней полосы буржуазной и націоналистической реакціи. И именно, въ связи съ ней, вопросъ о даровомъ среднемъ образованіи пріобрѣлъ такую остроту, хотя, конечно, и въ мысли наиболѣе лѣвой части разночинной демократіи не входитъ желаніе отречься отъ своей руководящей роли, дающей всѣ преимущества командующаго класса. Они хотятъ лишь уменьшенія классовой остроты, уничтоженія психологическихъ перегородокъ, своего рода соціальной взаимно-классовой диффузіи, которая бы придала сотрудничеству интеллигенціи и рабочихъ наиболѣе демократическій и наименѣе оскорбительный для пролетарскаго самолюбія характеръ.
   "Въ тотъ день, когда произойдетъ это взаимное проникновеніе классовъ,-- говорилъ рабочимъ Шарль Жидъ на открытіи народнаго университета,-- я увѣренъ въ томъ, что въ одной и той же семьѣ смогутъ быть сыновья различныхъ категорій: одинъ литейщикъ, другой банкиръ; одинъ ткачъ, другой адвокатъ; Что сдѣлать, чтобы приблизить этотъ день? Къ этому дню насъ, конечно, не приблизитъ марксистская теорія борьбы классовъ, а скорѣе успѣшная работа народныхъ университетовъ: вотъ въ чемъ, по крайней мѣрѣ, ихъ идеалъ". (Ch. Gide. "La Fondation universitaire de Belleville", p. XVIIЩ
   Таковъ максимумъ интеллигентнаго демократизма и равенства, которое можетъ дать разночинная республиканская интеллигенція.
  

XV.

   Рѣзкой гранью отъ охарактеризованныхъ нами идеологій отдѣленъ соціализмъ въ своемъ отношеніи къ народу.
   Соціалистическая идеологія чужда и враждебна, какъ клерикально-націоналистической концепціи, такъ и раціонализму; но соціализмъ интеллекту алистиченъ par exellenee.
   Поднятіе интеллектуальнаго уровня трудящихся массъ до той степени, когда самодѣятельность пролетаріата явится результатомъ массоваго сознанія и высокой культурности, а не императивныхъ рѣшеній "вождей", представляетъ собою премордіальную задачу соціализма. Для соціализма, одинаково враждебнаго, какъ іерархизму, вытекающему изъ ученія католической церкви, такъ и соціально-интеллектуальной іерархіи, поддерживаемой раціоналистическими аргументами, толпящимися у престола Абсолютнаго Разума; для соціализма, исходящаго не изъ интересовъ группы, а изъ интересовъ массы, вопросъ отъ отношеніи интеллигенціи къ народу превращается въ вопросъ объ интеллигентности народа.
   Но разрѣшитъ ли интеллигентность пролетаріата основную проблему, интересующую насъ, т. е.: уничтожитъ ли она существованіе интеллигенціи, какъ группы, командующей и руководящей? Какъ извѣстно, соціалистическая идеологія отрицаетъ возможность уничтоженія классоваго общества, основаннаго на частной собственности. Мыслимо ли, однако, уничтоженіе того явнаго пріоритета и руководительства, который выпадаетъ на долю соціалистической интеллигенціи, даже на Западѣ, при сравнительно высокомъ уровнѣ классоваго сознанія и культурности пролетаріата, въ самомъ соціалистическомъ движеніи? Намъ представляется, что нѣтъ. По крайней мѣрѣ, при всей самодѣятельности пролетаріата на Западѣ, мы не можемъ утверждать, что роль соціалистической интеллигенціи, связанной, конечно, сознательностью массы, не есть въ то же время роль руководящая, я въ значительной мѣрѣ командующая, и врядъ ли можетъ быть иначе въ рамкахъ современнаго экономическаго уклада, съ его раздѣленіемъ труда, съ его рабствомъ безсмысленной физической работы, на какую обречена подавляющая по численности часть человѣчества, поневолѣ лишенная широкаго образованія.
   Я оставляю въ сторонѣ подробное разсмотрѣніе этого вопроса, потому что, по существу, это значило бы перейти въ область совершенно другой темы, я хочу остановиться здѣсь на вопросѣ о томъ, придерживается ли сознательно французская соціалистическая интеллигенція взгляда на свою роль, какъ на роль командующаго элемента, т. е. повинна ли она въ томъ грѣхѣ, въ какомъ ее, главнымъ образомъ, обвиняютъ синдикалисты.
   Въ исторіи французскаго соціализма имѣются въ этомъ смыслѣ свидѣтельства, которыя могли бы быть использованы синдикалистами, обходящими ихъ, однако, молчаніемъ по понятнымъ причинамъ-. Я подразумѣваю бланкизмъ.
   Если, вообще говоря, основной грѣхъ французской разночинной интеллигенціи -- это ея якобинство, то бланкизмъ -- это соціализмъ, преломленный въ призмѣ якобинства. Замѣните экономическую программу якобинца соціализмомъ, и вы получите бланкиста чистой воды. Основная черта бланкизма -- та же, что и якобинства: захватъ власти, политическій переворотъ, совершаемый небольшой, но хорошо знающей и понимающей, чего она хочетъ, группой лицъ, поддержанной спонтанейно вдохновившейся ея цѣлями народной массой. Иначе говоря, болѣе шли менѣе обширная заговорщицкая группа идеологовъ, дѣйствующая во имя интересовъ народа въ качествѣ рѣшительнаго генеральнаго штаба, увлекающаго за собою разбуженныя этой рѣшительностью массы.
   Бланкизмъ, въ своей психологической основѣ, какъ и якобинство, представляетъ собою крайнюю форму командованія революціонно-соціалистической интеллигенціи пролетаріатомъ.
   Въ современномъ французскомъ соціализмѣ бланкизмъ, какъ таковой, изжитъ, но это не значитъ, что онъ, вообще говоря, исчезъ. Въ странахъ, съ сравнительно слабо развитой сознательной самодѣятельностью рабочаго класса, какъ во Франціи, бланкизмъ не исчезаетъ столь быстро. Онъ нашелъ наслѣдниковъ, въ лицѣ... синдикалистовъ.
   Ихъ сближаетъ та же вѣра во всеспасаемость "action directe", та же вѣра въ спонтанейность движенія рабочихъ массъ, выступающихъ по сигналу, исходящему изъ центральнаго руководящаго мѣста: у бланкистовъ -- изъ тайнаго центральнаго революціоннаго учрежденія, у синдикалистовъ -- изъ комитета "Генеральной Конфедераціи Труда"; та же вѣра, наконецъ, въ единовременное и единоразрѣшающее конечную задачу средство: у бланкистовъ -- въ вооруженный захватъ государственной машины, у синдикалистовъ -- въ генеральную стачку. Синдикализмъ перенялъ весь крикливый революціонизмъ бланкистовъ, всю психологію бланкизма, и, какъ мы видѣли, фактически утвердилъ авторитарный принципъ дѣленія на "теоретиковъ-стражей", охраняющихъ неприкосновенность "священнаго огня", т. е. "соціальнаго миѳа", и пролетаріевъ, носителей революціонной "интуиціи", кидающихъ этотъ огонь въ грѣшный буржуазный міръ въ видѣ "генеральной стачки".
   Напротивъ, французскій соціализмъ со времени объединенія соціалистической партіи въ 1905 г. эволюціонируетъ отъ бланкистской психологіи, и эта эволюція идетъ іѣмъ усиленнѣе, чѣмъ шире растетъ разочарованіе рабочихъ въ синдикализмѣ и его пріемахъ.
   Я не хочу этимъ сказать, что соціалистическая интеллигенція во Франціи все болѣе уступаетъ рабочимъ свою понятную въ современномъ обществѣ роль руководителя пролетарскимъ движеніемъ. Но если эта роль можетъ быть въ извѣстные моменты вредна для задачъ рабочаго движенія, то еще вреднѣе для рабочихъ, какъ это показываетъ исторія соціализма во Франціи, является отказъ интеллигенціи отъ соціализма и задачъ пролетаріата; или, наоборотъ, отказъ послѣдняго отъ сотрудничества интеллигенціи, воспринимающей весь циклъ идей и цѣлей пролетарскаго движенія.
   Параллельно съ ростомъ и укрѣпленіемъ соціалистическаго движенія во Франціи намѣчается процессъ новаго сближенія рабочихъ съ разночинной интеллигенціей на почвѣ укрѣпленій профессіональныхъ и политическихъ организацій пролетаріата и стремленія повысить культурный уровень послѣдняго. Грозятъ ли при этомъ французскому пролетаріату тѣ же послѣдствія, какія мы наблюдали въ эпоху Дрейфуса, когда интеллигенція наполнила en masse ряды соціалистовъ? Намъ думается, что нѣтъ. Прежде всего, не нужно забывать, что если въ эпоху дѣла Дрейфуса демократическая интеллигенція такъ легко примкнула къ соціализму, то виною тому былъ не только ея мелкобуржуазный импрессіонизмъ, но и неоформленность самаго рабочаго движенія и слабость французскаго соціализма, легко ассимилировавшаго съ собою простое стремленіе къ крайнему демократизму, не покушавшемуся на самые устои современнаго общества. При подобныхъ условіяхъ сотрудничества совмѣстная борьба соціалистической партіи и радикальной демократіи легко превратилась въ сліяніе двухъ теченій, деформировавшихъ физіономію, какъ одного, такъ и другого. Пресловутый "блокъ" былъ опасенъ для французскаго соціализма не самымъ фактомъ сотрудничества соціалистической и радикально-буржуазной демократіи, диктуемаго въ извѣстные моменты исторической необходимостью, а тѣмъ, что онъ временный союзъ двухъ раздѣльныхъ теченій слилъ въ единый общественный потокъ, гдѣ всякій утратилъ свое лицо, и гдѣ въ общемъ шумѣ борьбы со скалистыми порогами реакціи былъ лишь слышенъ наиболѣе громкій мотивъ: "интернаціонала".
   Подобнаго рода оборотъ -- послѣ Дрейфусовскаго опыта и послѣ ряда лѣтъ борьбы -- новое сближеніе интеллигенціи и рабочихъ принять не можетъ. Но одно лишь прошлое,-- о его урокахъ, увы, иногда забываютъ не только индивидуумы, но и цѣлые классы,-- не является единственнымъ залогомъ чистоты французскаго соціализма. Есть другой, болѣе могучій элементъ, предвѣщающій огромные и благотворные результаты этого сближенія: этотъ элементъ -- сила законовъ капиталистической экономики.
   Во Франціи, какъ и во всей Европѣ, расширились съ необычайной быстротой кадры интеллигентнаго пролетаріата. Еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ выпущенъ сборникъ "Интеллигентные пролетаріи" подъ редакціей такихъ враждебныхъ соціализму людей, какъ Анри Беранже, Леблонъ и др., приводившіе поразительныя данныя изъ области пролетаризаціи интеллигенціи. Эти цифры нынче въ значительной мѣрѣ устарѣли, ибо пролетаризація не уменьшается, а увеличивается; но ужъ тогда Анри Беранже горестно заключалъ: "Нищета создаетъ изъ нихъ генеральный штабъ революціи и анархизма. Рабочій пролетаріатъ никогда бы не вышелъ изъ своего подавленнаго состоянія, если бы его не толкалъ и не просвѣщалъ пролетаріатъ интеллигентный". ("Les prolétaires intellectuels, р. 47).
   Эти интеллигентные пролетаріи сплошь и рядомъ зарабатываютъ много меньше квалифицированныхъ и даже не квалифицированныхъ рабочихъ. Достаточно сказать, что, по подсчету Беранже и его сотрудниковъ, французскія техническія школы выпускаютъ ежедневно въ десять разъ больше инженеровъ, чѣмъ въ нихъ можетъ нуждаться Франція. Ничего поэтому удивительнаго нѣтъ въ томъ, что инженеры въ огромномъ большинствѣ исполняютъ роль чертежниковъ, механиковъ, монтеровъ и проч. Аналогичное относится и къ другимъ профессіямъ, особенно, къ адвокатурѣ. Положеніе юристовъ-пролетаріевъ до того знакомо всякому французу, что оно нашло даже отраженіе въ шутливой поговоркѣ: "Qui n'а pas fait son licence en droit on France?" (Кто же во Франціи не получилъ диплома кандидата нравъ?). И, дѣйствительно, юристовъ во Франціи можно встрѣтить на самыхъ неожиданныхъ амплуа. Этотъ интеллигентный пролетаріатъ съ большимъ трудомъ, чѣмъ пролетаріатъ фабрикъ и мастерскихъ, теряетъ надежду выбиться изъ своего пролетарскаго состоянія, но все же процессъ разочарованія въ возможности завоевать себѣ въ страшной борьбѣ "мѣстечко на солнцѣ" захватываетъ его все сильнѣе и бросаетъ его въ ряды соціалистическаго движенія. Цѣлый рядъ профессій во Франціи ужъ давно вступилъ на путь чисто профессіональной борьбы. Конечно, многіе изъ нихъ далеки отъ соціализма или даже враждебны ему, но большинство идетъ огромными шагами къ послѣднему. И это движеніе идетъ навстрѣчу движенію чисто пролетарскому, что особенно отчетливо выразилось въ настроеніяхъ народныхъ учителей высшей школы, среди которыхъ соціализмъ завоевалъ солидные и стойкіе кадры, вызвавшіе, какъ я это отмѣтилъ выше, безпокойство правящей радикальной партіи.
   Проникновеніе соціализма въ самую гущу интеллигентнаго пролетаріата способствовало новому подъему довѣрія рабочихъ къ интеллигенціи, а, главное, къ усиленію вѣры въ интеллигентность. Съ другой стороны, мы наблюдаемъ, какъ всѣ элементы интеллигенціи, группирующіеся ли вокругъ университетовъ, или культурно-просвѣтительныхъ обществъ, приходятъ къ, заключенію о необходимости сближенія съ пролетарскимъ движеніемъ, поскольку интеллигенціи дороги вопросы духовной культуры. Съ этой точки зрѣнія эволюція идеологій во Франціи крайне характерна и показательна.

Ф. Сиротскій (Л. Герасимовъ).

"Современникъ" Кн. XII. 1913 г..

  
Ко всем произведениям автора К списку авторов