Дизраэли Бенджамин - Вениамин Дизраэли, лорд Биконсфильд

ВЕНІАМИНЪ ДИЗРАЭЛИ,

ЛОРДЪ БИКОНСФИЛЬДЪ.

(Біографическій очеркъ.)

Въ послѣднее время на аренѣ европейской политики, которую еще такъ недавно застилала грозная тѣнь "человѣка огня и меча", первое мѣсто пытается занять совершенно иная фигура -- "политическаго гаера". Новый претендентъ на роль диктатора всей Европы, на подобіе Наполеона III и Бисмарка, -- лордъ Биконсфильдъ составляетъ, по мѣткому выраженію одного англійскаго публициста {Political Portraits-London, 1873.}, "комическую загадку нашего времени.-- до того несообразна его мизерная личность съ тѣлъ высокимъ положеніемъ, котораго онъ достигъ, являясь шутовскимъ элементомъ въ важной исторической эпохѣ, подобно шуткамъ Фальстафа въ драмахъ Шекспира". Если для англичанъ загадочна личность ихъ перваго министра, то тѣмъ непонятнѣе она становится для иностранцевъ, которые, какъ недавно заявлялъ "Times", невольно вѣрятъ его словамъ и прислушиваются къ его оракульскимъ изрѣченіямъ. Въ самой же Англіи между лордомъ Биконсфильдомъ и ея народомъ заключено нѣчто вродѣ массонскаго символическаго согласія, по которому онъ можетъ говорить сколько хочетъ, а народъ ему -- вѣрить на-сколько хочетъ.

Поэтому неудивительно, что русская публика со времени возбужденія восточнаго вопроса относилась къ лорду Виконсфильду съ какой-то смутной, безсознательной ненавистью, видя въ немъ только врага славянства и часто перенося свою ненависть отъ министра ко всему англійскому народу, который, въ сущности, несравненно рѣзче, чѣмъ мы, возстаетъ противъ позорной политики случайнаго руководителя его судебный. Эта неясность понятій отразилась на многихъ органахъ нашей печати, въ которыхъ имя лорда Биконсфильда стало въ послѣднее время самымъ избитымъ общимъ мѣстомъ, какой-то любимой темой ребяческихъ выходокъ и пустозвоннаго пафоса. Одни относились къ нему съ презрительнымъ высокомѣріемъ, писали къ нему юмористическія письма, издѣвались надъ его "новоиспеченнымъ" титуломъ. называли "еврействующимъ лордомъ", "современнымъ Шерлокомъ", "лордомъ-идіотомъ" и т. д.; другіе брали трагическій тонъ, видѣли въ Дизраэли какую то демоническую силу, генія зла, трогательно разсказывали о молодыхъ англичанкахъ, со слезами взывавшихъ: "неужели въ Англіи не найдется Шарлоты Корде?" -- заклинали англійскій народъ "тотчасъ его низвергнуть, что, какъ извѣстно, для свободной Англіи ничего не стоитъ". Конечно, всѣ эти школьническія и площадныя вы ходки были результатомъ крайняго невѣжества россійскихъ публицистовъ, происходили главнымъ образомъ отъ недостаточнаго знакомства съ внутреннею жизнью и политическими нравами современной Англіи, по ихъ отчасти объясняетъ дѣйствительно странное и съ перваго взгляда непонятное появленіе во главѣ великаго народа, вѣками привыкшаго къ политической свободѣ и представительнымъ учрежденіямъ, такого искателя приключеній, какъ "юркій Дизи", непренсбрегающій никакими средствами для достиженія личныхъ цѣлей.

Чтобъ вполнѣ уяснить себѣ нравственную характеристику и политическое значеніе лорда Биконсфильда, необходимо подробно разсмотрѣть его политическую дѣятельность, продолжающуюся болѣе пятидесяти лѣтъ, отъ перваго появленія его на политическомъ поприщѣ до болгарскихъ ужасовъ, принятыхъ имъ подъ свое покровительство и вызвавшихъ такой могучій взрывъ негодованія въ Англіи и во всемъ свѣтѣ.

Мы воспользуемся для нашего очерка выходящей въ Лондонѣ еженедѣльными выпусками обстоятельной и подробной біографіей нынѣшняго перваго министра Англіи подъ заглавіемъ: "Веніаминъ Дизраэли, графъ Биконсфильдъ, или сорокъ лѣтъ политической жизни отъ Браденгамъ-гауза въ Букингамширѣ до Болгаріи" {Benjamin Disraeli, Earl of Beaconsfield, being forty years and upward of political life from Bradenham House. Buckinghamshire to Bulgaria.-- London, 1876.}. Неизвѣстный авторъ, очевидно принадлежащій въ либеральной партіи, съ замѣчательнымъ искуствомъ собралъ для характеристики своего героя богатые матеріалы, имѣющіеся въ англійской прессѣ, начиная съ стенографическихъ отчетовъ парламентскихъ преній и политическихъ митинговъ, статей современныхъ журналовъ и газетъ, и кончая воспоминаніями очевидцевъ и собственными сочиненіями Дизраэли. Поэтому, читая вышедшіе до сихъ поръ семь выпусковъ, въ которыхъ жизнь Дизраэли доведена до вступленія его въ парламентъ въ 1837 году, мы слушаемъ не разсказъ болѣе или менѣе краснорѣчиваго автора, не мнѣніе одного лица объ исторической личности, а видимъ передъ собой, какъ-бы въ движущейся панорамѣ, одно за другимъ всѣ событія, всѣ разнообразныя перипетіи въ жизни этого человѣка, необыкновенно подвижнаго, измѣнчиваго и способнаго служить всѣмъ партіямъ и направленіямъ, какое только окажется болѣе выгоднымъ. Онъ молился всѣмъ богамъ, и особенно тому, который лучше удовлетворялъ его мелкому личному эгоизму, этому единственному стимулу, руководившему всѣми его поступками и стремленіями. Біографія его вводитъ насъ, такъ-е казать, во внутренній міръ Дизраэли, обрисовывая его съ разныхъ сторонъ и во всѣхъ подробностяхъ, часто даже мелочныхъ, его политической, общественной и литературной дѣятельности. Она даетъ намъ богатый матеріалъ для того, чтобы составить вѣрную и безпристрастную характеристику его, а съ тѣмъ вмѣстѣ и правильное заключеніе о томъ, чего можно отъ него ждать или бояться.

Пользуясь этимъ богатымъ источникомъ, заключающимъ въ себѣ, между прочимъ, отрывки или извлеченія изъ главнѣйшихъ сочиненій и рѣчей, какъ самого Дизраэли, такъ и другихъ авторовъ или ораторовъ, говорившихъ о немъ, мы постараемся воспроизвести любопытную и, во всякомъ случаѣ, замѣчательную личность "юркаго Дизи". При этомъ, конечно, намъ придется обращаться и къ подлиннымъ книгамъ, статьямъ или документамъ, на которые ссылается его біографъ.

I.
Происхожденіе и воспитаніе.

Самъ Дизраэли въ очень характеристическихъ выраженіяхъ разсказалъ исторію своего семейства въ краткой біографіи отца. "Мой дѣдъ, говоритъ онъ, -- сдѣлавшійся англійскимъ гражданиномъ въ 1 748 году, происходилъ отъ итальянской отрасли одной изъ еврейскихъ фамилій, которыя бѣжали изъ Испаніи въ концѣ XV вѣка отъ преслѣдованій инквизиціи и пошли пріютъ въ венеціянской республикѣ. Его предки бросили свое испанское прозвище и, благодарные Богу Іакова, выведшему ихъ благополучно изъ страшныхъ испытаній и неслыханныхъ опасностей, приняли, съ цѣлью на-вѣки отличить свой родъ отъ всѣхъ другихъ, имя Дизраэли. никогда, ни прежде, ни послѣ, поносимое ни однимъ еврейскимъ семействомъ. Болѣе двухъ вѣковъ они процвѣтали и вели значительную торговлю подъ покровительствомъ республиканскаго правительства. Но во второй половинѣ XVIII вѣка, когда Англія побѣдоносно вышла изъ своихъ религіозныхъ распрей и вполнѣ обезпечила свободу совѣсти и свободу труда, мой прадѣдъ устремилъ свои взоры туда: онъ рѣшился поселить своего меньшого сына Веніамина въ странѣ, гдѣ царствующая династія окончательно утвердилась послѣ неудачной попытки принца Карла-Эдуарда и гдѣ общественное мнѣніе открыто стояло за вѣротерпимость. Въ то время въ Англіи было немного еврейскихъ семействъ, но всѣ они принадлежали къ родамъ сефардимъ, то-есть были дѣти Израиля, никогда непокидавшіе береговъ Испаніи, пока Торквемада не заставилъ ихъ бросить богатыя помѣстья въ Арагоніи, Андалузіи и Португаліи и отыскивать въ болотахъ Голандіи и подъ туманнымъ небомъ Англіи нѣчто болѣе драгоцѣнное, чѣмъ благорастворенный воздухъ и блестящее солнце. Большая часть этихъ семействъ, которыя смотрѣли съ презрѣніемъ на евреевъ сѣверной Европы, изрѣдка пробиравшихся тогда въ Англію, теперь уже не существуетъ, а преслѣдуемые и презираемые ихъ соотечественники достигли такого богатства и значенія, о какихъ сефардимы никогда и не мечтали. Но въ то время, когда мой дѣдъ поселился въ Англіи, между прочими семействами, процвѣтавшими въ этой странѣ подъ покровительствомъ тогдашняго перваго министра Пеллама, находились Вилла-Реалы, знаменитѣйшій и богатѣйшій родъ въ Португаліи, вступившій впослѣдствіи въ родство съ англійской аристократіей, Медины, Лары, наши родственники, и Мендезы-де-Косты, кажется, существующіе до сихъ поръ".

Далѣе Дизраэли описываетъ своего дѣда, какъ "человѣка умнаго, энергичнаго, твердаго и отличавшагося такимъ характеромъ, котораго не могли поколебать никакія разочарованія и неудачи". Онъ нажилъ порядочное состояніе торговлей и, вѣроятно, сдѣлался-бы миліонеромъ, если-бы не оставилъ своихъ дѣлъ ранѣе эпохи крупныхъ займовъ во время революціонныхъ войнъ. Удалясь въ роскошный домикъ въ Энфильдѣ, онъ провелъ спокойно остатокъ своихъ дней, "играя въ карты съ сэромъ Горасомъ Мэномъ, распѣвая итальянскія канцонеты и съ удовольствіемъ поѣдая макароны, приготовляемыя венеціанскимъ консуломъ". Онъ не отличался большой преданностью своей вѣрѣ, а жена его, также еврейка, была прямо враждебна всему еврейскому, "Моя бабушка, говоритъ Дизраэли,-- происходила изъ семейства, которое перенесло много преслѣдованій и питала ненависть къ своему народу, какъ чисто бываетъ съ самолюбивыми людьми, на которыхъ происхожденіе какъ-бы накладываетъ клеймо. Чувство негодованія, вмѣсто того, чтобъ сосредоточиться на гонителяхъ, переходитъ на несчастныхъ, невинныхъ жертвъ, и гонимые отворачиваются не отъ невѣжественной злобы сильныхъ міра сего, а отъ добросовѣстныхъ убѣжденій бѣдняковъ, своихъ собратовъ. Моя бабка была такъ оскорблена своимъ общественнымъ положеніемъ и такъ стыдилась своего имени, что до восьмидесяти лѣтъ никогда не улыбалась".

Отецъ Дизраэли, Исаакъ, только религіознымъ равнодушіемъ походилъ на своихъ родителей. Въ другихъ-же отношеніяхъ онъ былъ прямой противоположностью предпріимчиваго негоціанта и велъ жизнь одинокую, мирную, кабинетную въ скромномъ лондонскомъ домѣ или въ арендуемомъ имъ помѣстьи Браденгамъ-гаузѣ въ Букингамширѣ за любимыми книгами и литературными занятіями. Хотя онъ не занимаетъ въ ряду англійскихъ писателей особенно виднаго мѣста, но своими сочиненіями по исторіи и литературѣ, преимущественно извѣстнымъ трудомъ "Curiosities of Literature" онъ въ свое время пріобрѣлъ большую популярность и былъ почетнымъ докторомъ оксфордскаго университета. Байронъ упоминаетъ, что "онъ перечитывалъ сочиненія занимательнаго и ученаго Дизраэли чаще произведеній какого бы то ни было другого англійскаго автора". Относительно матери Дизраэли извѣстно только, что она была сестра Джошуи Базеви изъ Брайтона, также еврейскаго происхожденія.

О дѣтствѣ будущаго перваго министра Англіи не сохранилось почти никакихъ свѣденій, такъ-что даже нельзя сказать положительно, когда и гдѣ онъ родился. Вообще, на основаніи болѣе или менѣе вѣроятныхъ догадокъ, думаютъ, что онъ родился 21 декабря 1805 г., но Пичіото, авторъ недавно вышедшей любопытной книги "Очерки англо-еврейской исторіи" {Sketches of Anglo-Juvisli History, by Piccioto. London, 1876.}, доказалъ, что Дизраэли родился годомъ ранѣе. Точно также существуетъ споръ и о томъ, въ какомъ кварталѣ Лондона онъ увидѣлъ впервые свѣтъ. Ріо гораздо важнѣе другое обстоятельство, также доказанное книгой Пичіото, что Дизраэли, несмотря на отрицаніе всѣхъ предыдущихъ его біографовъ, былъ въ младенчествѣ принятъ въ лоно еврейства, съ соблюденіемъ всѣхъ установленныхъ правилъ, и только двѣнадцати лѣтъ, въ 1817 г., обращенъ въ христіанство. Какъ и въ силу какихъ побужденій онъ сдѣлался перекрестомъ, до сихъ поръ тоже неизвѣстно; одни утверждаютъ, что его крестилъ поэтъ Роджерсъ, а другіе, что жена, литератора Эллиса воспользовались отсутствіемъ отца Дизраэли и совершила въ приходской церкви обрядъ крещенія надъ умнымъ, подававшимъ большія надежды мальчикомъ. Конечно, было-бы очень пикантно, если-бъ нынѣшній защитникъ англиканской церкви дѣйствительно принялъ крещеніе только благодаря капризу Роджерса, который считался самымъ развратнымъ человѣкомъ своего времени, но, во всякомъ случаѣ, фактъ его обращенія въ христіанство только на тринадцатомъ году вполнѣ доказанъ его недавно напечатаннымъ метрическимъ свидѣтельствомъ. Что-же касается его отца, онъ оставался членомъ еврейской конгрегаціи до 1821 года, когда прекратилъ всякія сношенія съ синагогою, оскорбившись за свое избраніе въ старосты; онъ, впрочемъ, возставалъ противъ еврейской церкви болѣе по эстетическимъ, чѣмъ по религіознымъ антипатіямъ.

Такимъ образомъ, Дизраэли провелъ свое дѣтство въ узкомъ, замкнутомъ кружкѣ еврейской семьи, и это отчужденіе отъ англійскаго общества, въ которомъ ему было суждено играть такую видную роль, имѣло большое вліяніе на его характеръ. Этимъ обстоятельствомъ можно объяснить многое въ его политической дѣятельности, а главное, тотъ странный фактъ, что, принимая во всю спою жизнь постоянное участіе въ англійскихъ общественныхъ дѣлахъ, онъ всегда оставался внѣ англійскаго общества и чуждымъ англійскихъ интересовъ, служившихъ ему только орудіемъ для личныхъ цѣлей. Дальнѣйшее его воспитаніе, какъ и вообще первые годы его жизни, представляются спорнымъ вопросомъ и достовѣрно только то, что онъ не былъ ни въ одной большой общественной школѣ, а учился въ какомъ-то частномъ пансіонѣ, въ то-же время запинаясь съ отцомъ. Такимъ образомъ, самое воспитаніе внѣ общественной школы, гдѣ образуются первыя знакомства и сближенія между англичанами, изолировало Дизраэли. Онъ не имѣлъ ни товарищей, ни друзей.

Когда-же онъ вступилъ въ самую жизнь, полный надеждъ и жажды дѣятельности, онъ уже былъ взрослымъ юношей; судьба, какъ нарочно, натолкнула его на такой кружокъ, хуже котораго трудно себѣ что-нибудь вообразить для впечатлительной молодой натуры. Очень рано онъ занялъ мѣсто въ конторѣ одного лондонскаго стряпчаго, такъ-какъ отецъ готовилъ ему выгодную административную должность, но эти сухія занятія не пришлись ему но вкусу и онъ предпочелъ послѣдовать примѣру отца и посвятить себя литературѣ. Восемнадцати лѣтъ онъ уже былъ сотрудникомъ консервативной газеты "Representative", и, вернувшись изъ путешествія по Германіи, получилъ доступъ въ свѣтское лондонское общество, благодаря литературнымъ связямъ его отца. Въ то время во главѣ лондонскаго свѣта стояли: извѣстная леди Блесингтонъ и мужъ ея падчерицы, еще болѣе знаменитый графъ д'Орсэ; вокругъ этихъ блестящихъ искателей приключеній толпились такіе-же, какъ и они, игроки, ставившіе все на карту, богатые только талантами, надеждами и долгами. Въ этотъ-то веселый, по подозрительный кружокъ попалъ молодой Дизраэли и вскорѣ сдѣлался однимъ изъ его постоянныхъ посѣтителей. Въ салонѣ леди Блесингтонъ онъ встрѣчался съ такими людьми, какъ его будущій покровитель лордъ Лиидгур сіъ, поэта-лизоблюдъ Роджерсъ, Наполеонъ III, тогда еще неизвѣстный мрачный мечтатель и азартный игрокъ, Морни, который еще воспѣвалъ любовь и красоту, игралъ на гитарѣ и, вѣроятно, не подозрѣвалъ въ себѣ способности къ совершенію государственнаго переворота и къ хладнокровной бойнѣ.

Но каковъ былъ или какимъ казался самъ Дизраэли среди подобнаго общества? "Онъ былъ вылощеннымъ франтомъ, говоритъ одинъ изъ его строгихъ критиковъ, Джефресовъ; -- тогда фатовство доходило до самыхъ безобразныхъ крайностей, но Дизраэли перещеголялъ въ этомъ отношеніи всѣхъ. До сихъ поръ свѣтскія старухи вспоминаютъ съ удовольствіемъ первое появленіе въ гостиныхъ молодого Дизраэли съ его черными, какъ смоль, кудрями, блестящими глазами, изнѣженными манерами, сладкимъ голосомъ, съ его чернымъ бархатнымъ сюртукомъ, подбитымъ бѣлымъ атласомъ, съ кружевными манжетами, безконечными цѣпочками, громадными перстнями, невозможными палками съ золотыми наболдашниками, разноцвѣтными вышитыми жилетами и т. д. Одинъ изъ постоянныхъ посѣтителей салона леди Блесингтонъ, Виллисъ, говоритъ о Дизраэли, какъ о замѣчательномъ красавцѣ, лицо котораго было однимъ изъ самыхъ поразительныхъ, когда-либо имъ видѣнныхъ; "онъ романтично-блѣденъ, и если-бъ не его энергія и громкій голосъ, онъ казался-бы чахоточнымъ, а его черные глаза и подвижной ротъ отличаются насмѣшливымъ выраженіемъ Мефистофеля". "И не будучи пророкомъ, замѣчаетъ біографъ леди Блесингтонъ, Мадденъ,-- тогда уже можно было предсказать Дизраэли блестящій успѣхъ въ общественной жизни. Хотя онъ обыкновенно былъ молчаливъ, но стоило толь ко заговорить объ интересномъ предметѣ, какъ онъ приходилъ въ восторженное состояніе и рѣчь его лилась неудержимымъ потокомъ. Нельзя себѣ представить ничего злѣе его сарказмовъ, остроумнѣе его отвѣтовъ".

Но довольно о внѣшней сторонѣ молодого друга леди Блесингтонъ и графа д'Орсэ; посмотримъ на его внутреннее, душевное состояніе. Въ чемъ заключались его идеи, стремленія и надежды? Въ этомъ отношеніи намъ нечего прибѣгать къ свидѣтельству современниковъ, такъ-какъ Дизраэли самъ потрудился нарисовать намъ свой портретъ въ натуральную величину.

Въ 1826 г. появился въ свѣтъ его первый романъ "Вивіанъ Грей". До сихъ поръ еще окончательно не разрѣшенъ споръ, дѣйствительно-ли двадцати-двухъ-лѣтній Дизраэли изобразилъ себя въ Вивіапѣ Греѣ. Самъ онъ и его друзья возстаютъ противъ такого толкованія и сожалѣютъ, что преждевременный плодъ его фантазіи не былъ преданъ уничтоженію. Поэтому ясно, что авторъ не гордится своимъ произведеніемъ. Но отчего? Не оттого-ли, что онъ стыдится проповѣдуемыхъ въ немъ принциповъ и того свѣта, который этотъ романъ бросаетъ на всю его послѣдующую дѣятельность? Мы могли-бы признать а priori Вивіана Грея портретомъ во весь ростъ самого Дизраэли на томъ только основаніи, что обыкновенно герои романа, написаннаго молодымъ человѣкомъ, служитъ болѣе или менѣе вѣрнымъ отраженіемъ его; но, въ данномъ случаѣ, безспорные факты вполнѣ доказываютъ, что первый герой Дизраэли былъ онъ самъ. Поэтому, мы познакомимъ читателей съ этимъ курьезнымъ романомъ, служащимъ полной и откровенной програмой послѣдующей дѣятельности лорда Биконсфильда.

II.
Програма политической дѣятельности.

Вивіанъ Грей, для исторіи котораго выбранъ знаменательный эпиграфъ: "Міръ для меня устрица, которую я вскрою мечомъ", былъ сынъ извѣстнаго литератора и въ раннемъ дѣтствѣ подавалъ большія надежды. Поступивъ въ школу, онъ "въ нѣсколько дней сдѣлался самымъ популярнымъ ученикомъ,-- такой онъ былъ блестящій, ловкій и на все способный юноша". Вообще онъ въ школѣ, какъ и во всей послѣдующей жизни, былъ всегда выше окружающихъ его. "Несмотря на то, что онъ въ классическомъ знаніи отставалъ отъ своихъ сверстниковъ, во всемъ другомъ онъ неизмѣримо превосходилъ ихъ".

Конечно, Вивіанъ вскорѣ сдѣлался вожакомъ всей школы, но какъ пользовался онъ своею властью? Репетиторы или туторы въ англійскихъ школахъ часто бываютъ джентльмены по происхожденію и воспитанію, но нашъ гордый герой внушалъ своимъ товарищамъ, что "репетиторы были чѣмъ то вродѣ старшихъ слугъ, съ которыми джентльмены должны обращаться, конечно, учтиво, какъ со всѣми слугами, по ученикъ, вступившій добровольно въ разговоръ съ репетиторомъ, долженъ быть подвергнутъ всей школой немедленной экзекуціи". Когда-же эта пропаганда принесла свои плоды и школьное начальство приняло репресивныя мѣры, то Вивіана сильно оскорбило, что товарищи не поддержали его, а неблагодарные даже вторили обвиненію начальства, говоря, что онъ заразилъ всю школу, Одъ внезапно перешелъ въ противоположный лагерь, сдѣлался задушевнымъ другомъ одного изъ репетиторовъ и сталъ подучивать его на всевозможныя преслѣдованія учениковъ. Нѣсколько времени въ школѣ царила самая нестерпимая тиранія; никто изъ учениковъ не могъ сдѣлать ни шагу, чтобъ не подвергнуться тяжелому взысканію. Очевидно было, что всѣмъ руководилъ человѣкъ, близко знакомый съ школьной жизнію, и имя измѣнника Грея стало съ ужасомъ повторяться его товарищами. Наконецъ, терпѣніе лопнуло и составился заговоръ противъ Грея и его друга, репетитора. Въ назначенный день и часъ двери аудиторіи были заставлены барикадами и разъяренная толпа мальчишекъ бросилась на Грея съ криками: "измѣнникъ, шпіонъ, мерзавецъ!" Онъ вскочилъ на столъ и, выхвативъ изъ кармана пистолетъ, сказалъ съ спокойной улыбкой: "я выстрѣлю въ перваго, который ко мнѣ подойдетъ; но я не мѣшаю вамъ отомстить этой собакѣ и желалъ-бы еще удесятерить его пытку". И онъ весело смѣялся, дока несчастный репетиторъ кричалъ отъ боли при грубой расправѣ учениковъ. Слѣдствіемъ этой двойной измѣны было изгнаніе Грея изъ школы.

Послѣ этой неудачной попытки общественнаго воспитанія, юноша два съ половиной года занимался дома классиками, приготовляясь къ оксфордскому университету. Но въ университетъ онъ не поступилъ.

"Въ Англіи, говоритъ авторъ, -- личное достоинство составляетъ единственную ступеньку, по которой можно шагнуть въ высшее общество, все равно, на чемъ-бы ни основывалось это достоинство: на рожденіи, богатствѣ или талантѣ; но безспорно, что человѣкъ можетъ проложить себѣ путь въ этотъ заколдованный кругъ лишь обладая миліонами, аристократической кровью или геніемъ. Благодаря своей литературной извѣстности, отецъ Вивіана пользовался уваженіемъ сильныхъ міра сего и въ его домѣ юноша вкусилъ слишкомъ рано опасныя прелести свѣтской жизни. Такъ-какъ онъ, въ противоположность всѣмъ своимъ сверстникамъ, отличался совершеннымъ отсутствіемъ скромности или застѣнчивости, то ему очень поправилась эта блестящая, очаровательная, полная самаго тонкаго и изящнаго разврата жизнь, и красивый, граціозный, умный девятнадцати-лѣтній юноша подался легко всѣмъ соблазнамъ, ожидавшимъ его въ модныхъ будуарахъ аристократическихъ дамъ. Съ другой стороны, прочитавъ громадное количество историческихъ сочиненій, онъ наткнулся на изученіе политики, которая, подъ вліяніемъ окружающей его атмосферы, шевельнула въ немъ инстинкты честолюбія. Теперь все было ему ясно! Непонятныя стремленія его души вполнѣ объяснились. Великая цѣль для усилій его могущественнаго ума была найдена. Онъ ходилъ взадъ и впередъ по своей комнатѣ въ лихорадочномъ волненіи и мечталъ о немедленномъ вступленіи въ парламентъ. Время приближалось къ отъѣзду въ Оксфордъ, но этотъ юноша, мечтавшій объ университетѣ и солидномъ образованіи, чувствовалъ желанія и стремленія уже взрослаго человѣка. Онъ уже умѣлъ читать въ человѣческомъ сердцѣ и сознавалъ, что его голосъ созданъ для предводительства людьми. Мысль объ Оксфордѣ была оскорбительна для подобнаго человѣка".

Но какъ было достичь великихъ цѣлей самолюбивому юношѣ? "Какая карьера мнѣ открыта? разсуждалъ онъ самъ съ собою; -- адвокатура? Фуй, до сорока лѣтъ надо заниматься скучными дѣлами и отводить душу глупыми шутками, а потомъ, на старости лѣтъ, въ случаѣ блестящаго успѣха -- палата лордовъ и подагра. Но для того, чтобъ сдѣлаться великимъ адвокатомъ, необходимо быть великимъ юристомъ, а для этого надо отказаться отъ мысли быть великимъ человѣкомъ. Военная служба во время войны годна только для сорви-головы (именно для такихъ, какъ я), но въ мирное время въ ней мѣсто только людямъ ограниченнымъ. Церковь -- учрежденіе болѣе раціональное. Я желалъ-бы, конечно, сыграть роль Вульзея, но тысяча шансовъ противъ меня, а я чувствую, что не могу поставить своей судьбы на карту при такомъ рискѣ. Будь я сынъ аристократа или миліонера, моя судьба была-бы обезпечена. Проклятая судьба! недостатокъ груды глупаго золота или нѣсколькихъ капель какой-нибудь аристократической крови мѣшаетъ мнѣ достичь славы и величія. Отчего было столько государственныхъ людей, никогда неповелѣвавшихъ народами, и полководцевъ, никогда пеодерживавшихъ побѣдъ? Отчего знаменитые философы умирали на чердакахъ? Отчего славнымъ поэтамъ внимало только горное эхо? Вѣроятно, потому, что эти люди думали только о себѣ, постоянно развивали свой собственный умъ и изучали свою собственную великую душу, но забывали изучать другихъ или отворачивались съ презрѣніемъ отъ подобнаго изслѣдованія. Да! мы должны смѣшаться съ толпою, со стадомъ; мы должны войти въ ихъ чувства, потакать ихъ слабостямъ, сочувствовать горю, котораго мы не понимаемъ, и раздѣлять радость или веселье дураковъ. Да! чтобъ повелѣвать сволочью, мы должны быть сами такою-же сволочью; желая доказать міру, что мы сильны, мы должны быть слабы, желая доказать, что мы великаны, мы должны быть карликами. Нашъ умъ долженъ быть скрытъ подъ глупостью и наше постоянство -- подъ легкомысленной измѣнчивостью. Меня часто поражали древнія басни о посѣщеніяхъ міра Юпитеромъ. Въ своихъ разнообразныхъ приключеніяхъ онъ никогда не сохранялъ своего величія громовержца, а принималъ видъ простого смертнаго, поселянина, пастуха и часто даже животнаго. Въ этихъ фантастическихъ преданіяхъ чувствуется великій смыслъ. Я понимаю значеніе посѣщеній земли Юпитеромъ. Чтобъ управлять человѣчествомъ, даже громовержецъ принималъ образъ человѣка или животнаго, чтобъ чувствовать, какъ они, и дѣйствовать, какъ-бы побуждаемый ихъ низкими страстями. Итакъ, моя цѣль, моя игра -- человѣчество. Быть можетъ, въ эту самую минуту многіе могущественные аристократы нуждаются лишь въ умѣ, чтобъ сдѣлаться министрами, а въ чемъ нуждается Вивіанъ Грей для достиженія того-же? Въ вліяніи этихъ аристократовъ. Но готовъ-ли я для борьбы, если-бъ судьбѣ было угодно столкнуть меня съ сильнымъ міра сего? Взгляну я въ глубину моего сердца. Оно не дрогнетъ. Щеки мои не поблѣднѣютъ. Умъ мой можетъ придумать самыя хитрыя комбинаціи и я искусно владѣю лучшимъ музыкальнымъ инструментомъ -- человѣческимъ голосомъ, для того, чтобъ возбудить любовь другихъ къ этимъ комбинаціямъ. Нужно еще только одно -- наглость. Но развѣ Вивіанъ Грей передъ чѣмъ-нибудь спасуетъ? И онъ разсмѣялся съ презрительной горечью".

Вскорѣ послѣ этого Вивіанъ Грей, дѣйствительно, сталкивается съ сильнымъ міра сего и пробуетъ на немъ свое искуство, Маркизъ Карабасъ (такъ звали этого сильнаго міра) одназцы обѣдалъ у старика Грея въ многочисленномъ обществѣ. Послѣ обѣда "маркизъ началъ говорить и политикѣ; онъ былъ совершенно не правъ въ своихъ выводахъ и находившіеся въ числѣ гостей членъ парламента и ученый професоръ побѣдоносно опровергали всѣ его аргументы. Онъ возражалъ, впадалъ въ новыя противорѣчія и чувствовалъ, чти совершенно разбитъ, какъ вдругъ, на другомъ концѣ стола, послышался голосъ молодого человѣка, до тѣхъ поръ молчавшаго, но, судя по его первымъ словамъ, не отъ недостатка самоувѣренности. "По моему мнѣнію, сказалъ Вивіанъ Грей,-- слова милорда не такъ поняты". Глаза маркиза заблестѣли, а Вивіанъ Грей продолжалъ очень хладнокровно. Онъ разобралъ всѣ выраженія маркиза, придалъ другое толкованіе многимъ словамъ, извратилъ одну или двѣ фразы и, наконецъ, привелъ длинный отрывокъ изъ Болингброка въ доказательство того, что мнѣніе маркиза Карабаса было самое разумное, основательное и убѣдительное, которое когда-либо произносилъ смертный".

Отрывокъ изъ Болингброка былъ, конечно, сочиненъ неожиданнымъ защитникомъ маркиза, потому что "Вивіанъ Грей поставилъ себѣ за правило никогда не говорить, что то или другое мнѣніе принадлежитъ ему, а, напротивъ, всегда приписывалъ его какой-нибудь знаменитости, и потому славился необыкновенной памятью, и неудивительно, такъ-какъ не было ни одного пренія, въ которомъ онъ не одержи валъ-бы побѣды, благодаря ссылкамъ на великіе авторитеты. "Я именно это хотѣлъ сказать", повторялъ нѣсколько разъ маркизъ, а его изумленные противники сложила оружіе. Вивіанъ вполнѣ воспользовался своимъ успѣхомъ и послѣдовалъ за маркизомъ въ гостиную, гдѣ вступилъ съ нимъ въ продолжительную бесѣду. Маркизъ долженъ былъ сознаться, что онъ до сихъ поръ не встрѣчалъ такого пріятнаго собесѣдника. Вивіанъ краснорѣчиво разсуждалъ о новомъ венеціанскомъ ликерѣ, сообщалъ секретъ о приготовленіи глинтъ-вейна изъ мозельскаго вина, о чемъ маркизъ никогда не слыхивалъ (да и кто слышалъ?), пересыпалъ свою рѣчь скандальными анекдотами, необидными замѣчаніями о различныхъ личностяхъ и ловко приведенными комплиментами, ссылался на слова самого маркиза и такъ искусно велъ бесѣду, что веселымъ, забавнымъ, остроумнымъ и блестящимъ собесѣдникомъ, знавшимъ все: и политику, и свѣтскіе скандалы, и гастрономію, былъ не Вивіанъ Грей, я самъ маркизъ Карабахъ.

"Ну, мнѣ пора ѣхать, сказалъ, наконецъ, маркизъ, совершенно очарованный молодымъ человѣкомъ;-- я давно уже не былъ въ такомъ ударѣ. Я, право, кажется, былъ забавенъ, ха, ха. ха! Но вы, молодые люди, такіе, право, серьезные! Прощайте, м-ръ Вивіанъ Грей, не забудьте своего обѣщанія заѣхать ко мнѣ и привезите рецептъ новаго пунша". Молодой человѣкъ поспѣшилъ заявить, что непремѣнно исполнить желаніе милорда, а про себя подумалъ: "надо прежде сочинить этотъ рецептъ, но все равно, все равно:

Chapeau bas chapeau bas,

Gloire au marquis de Carabas".

Вивіанъ Грей рѣшился извлечь наибольшую для себя пользу изъ этого случайнаго знакомства и черезъ нѣсколько дней отправился съ визитомъ къ маркизу. Мало-по-малу самыми льстивыми комплиментами и ловкими увѣреніями, что только отъ маркиза зависитъ сдѣлаться первымъ министромъ, онъ подстрекаетъ его составить изъ удаленныхъ отъ власти и, слѣдовательно, недовольныхъ своимъ положеніемъ аристократовъ новую политическую, карабаскую партію. Естественно, что самолюбивый маркизъ, давно удаленный отъ дѣлъ, приходитъ въ восторгъ отъ своего юнаго друга и совѣтника и рекомендуетъ его всѣмъ своимъ знакомымъ, какъ самаго удивительнаго, умнаго и поразительно-образованнаго человѣка, когда-либо видѣннаго въ Англіи.

"Но, прибавляетъ отъ себя авторъ,-- не слѣдуетъ полагать, чтобы Вивіанъ былъ для всѣхъ такимъ пріятнымъ и очаровательнымъ, какъ для маркиза Карабаса. Многіе жаловались на его холодность, молчаливость, гордость и готовность поднять всѣхъ на смѣхъ. Но, въ сущности, Вивіанъ часто спрашивалъ себя: "кто будетъ завтра моимъ врагомъ?" Онъ слишкомъ хорошо зналъ человѣческую натуру, чтобъ не понимать, на какую удочку ловятся дураки и какъ опасна ненужная, излишняя интимность. Улыбка для друга и презрительная шутка для всѣхъ остальныхъ -- лучшее средство повелѣвать міромъ, и эта истина была лозунгомъ всей жизни Вивіана Грея".

Получивъ приглашеніе въ Château Desir, великолѣпный замокъ маркиза Кирабаса ловкій юноша примѣнилъ свое необыкновенное лскуство увлекать собою ко всѣмъ членамъ семейства маркиза. Успѣхъ былъ быстрый и несомнѣнный. "Онъ ласкалъ пуделя маркиза, цитировалъ нѣмецкихъ поэтовъ женѣ брата маркиза, м-съ Феликсъ Лорэнъ, училъ самого маркиза ѣсть пудингъ съ ликеромъ кюрасо, разсказывалъ любопытные анекдоты хозяину, скандальные каламбуры хозяйкѣ и чувствительныя исторіи ихъ невѣсткѣ. Первая недѣля въ замкѣ прошла для него очень пріятно. По утрамъ Вивіанъ занимался съ маркизомъ подробной выработкой всѣхъ принциповъ новой политической системы, взвѣшивалъ всѣ "за и противъ", оцѣнивалъ пользу того или другого союзника и основательно обсуждалъ, какой взглядъ слѣдовало выработать покой партіи на важнѣйшіе политическіе вопросы. О, политика, великое искуство фокусовъ! Все это дѣло казалось обоимъ его творцамъ совершенно легкимъ, простымъ, потому что однимъ изъ главныхъ руководящихъ принциповъ Вивіана была увѣренность, что нѣтъ на свѣтѣ ничего невозможнаго. Конечно, нѣкоторые претерпѣвали неудачу въ жизни и вообще большинство людей дѣлало мало хорошаго, но все это можно было объяснить недостаткомъ физической и умственной смѣлости. Одни составляли смѣлые, великіе планы, но въ минуту борьбы оказывались трусами, а другіе, храбро стоявшіе подъ самымъ убійственнымъ огнемъ, не знали военной тактики и погибали, какъ храбрые, невѣжественные индѣйцы въ неравной борьбѣ съ цивилизованными европейцами. Вивіанъ Грей чувствовалъ, что былъ на свѣтѣ, по крайней мѣрѣ, одинъ человѣкъ, столь-же смѣлый физически, какъ и умственно, и потому былъ совершенно убѣжденъ, что его послѣдующая жизнь должна быть успѣшной и блестящей. Неудивительно, что онъ такъ слѣпо довѣрялъ практичности своей теоріи, когда онъ теперь находился въ дружескомъ, таинственномъ заговорѣ съ могущественнымъ вельможей и обсуждалъ съ нимъ самые важные государственные интересы, а въ это самое время его сверстники зубрили латынь на школьной скамьѣ".

Вскорѣ въ замкѣ собралось значительное, избранное общество и Вивіанъ въ короткое время снискалъ общее расположеніе. Трудно было-бы сказать, кто изъ членовъ многочисленнаго семейства виконта Куртауна относился къ молодому человѣку съ большей любовью. "Съ самимъ виконтомъ Вивіанъ ѣздилъ верхомъ. съ его женою катался въ кабріолетѣ и разсуждалъ о лучшей системѣ мундштуковъ, такъ-какъ миледи была любительницей спорта, съ старшей дочерью онъ рисовалъ, съ средней бесѣдовалъ о романическихъ предметахъ, а съ меньшой бѣгалъ взапуски. Гораздо труднѣе было побѣдить сэра Бердмора Скропа, чрезвычайно умнаго и вліятельнаго провинціальнаго джентльмена, но, несмотря на его неподатливость. Вивіанъ нашелъ его слабое мѣсто: баронетъ находился подъ башмакомъ своей жены и. ухаживая за нею, юноша забралъ себѣ въ руки мужа. Было еще одно семейство, лорда Биконсфильда, къ которому также Вивіанъ съумѣлъ поддѣлаться, обѣщавъ главѣ его, любителю медалей, рѣдкій, единственный въ свѣтѣ экземпляръ, а женѣ его автографы знаменитѣйшихъ современниковъ, что составляло ея слабость. У этой аристократической четы было трое сыновей, но Вивіанъ поставилъ себѣ за правило никогда не обращать вниманія на юношей, обыкновенно имѣющихъ очень мало вліянія въ семействѣ и считающихъ за обязанность быть очень непріятными въ обществѣ. Поэтому онъ всегда говорилъ, что умный человѣкъ пренебрегаетъ сыновьями, по горе тому, кто не обращаетъ должнаго вниманія на дочерей".

Однакожь, какъ-бы ни были циничны молодые люди во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, по общепринятому мнѣнію, любовь всегда сводитъ ихъ съума. Не таковъ былъ удивительный юноша, герой Дизраэли. "Вивіанъ Грей, говоритъ онъ,-- несмотря на всю свѣжесть своихъ чувствъ, не принадлежалъ къ людямъ, легко отдающимъ свое сердце. Онъ смотрѣлъ на бракъ, какъ на извѣстный фарсъ, въ которомъ рано или поздно онъ долженъ былъ играть роль за хорошее вознагражденіе, и если-бъ свадьба могла помочь ему достигнуть великой цѣли его жизни, онъ немедленно женился-бы на самомъ отвратительномъ уродѣ. Но онъ всего болѣе боялся молодой, прелестной жены, ибо ему было положительно непонятно, какъ государственный человѣкъ, имѣя очаровательную жену, могъ исполнять свои общественныя обязанности и достигать могущества".

На торжественномъ обѣдѣ въ замкѣ Вивіанъ Грей велъ себя самымъ удивительнымъ, блестящимъ образомъ. Онъ вошелъ въ залу, гдѣ уже сидѣло около пятисотъ гостей, позже всѣхъ, подъ предлогомъ случайно продлившейся прогулки. Въ концѣ одного изъ столовъ было нѣсколько свободныхъ мѣстъ, "по счастью для него", какъ выразился одинъ изъ добродушныхъ сквайровъ, но, ко всеобщему удивленію, смѣлый юноша прошелъ къ центральному столу и занялъ одно изъ лучшихъ мѣстъ, причемъ дамы и мужчины наперерывъ раздвигались, чтобъ имѣть счастье сидѣть рядомъ съ такимъ пріятнымъ собесѣдникомъ. Дѣйствительно, удивительный юноша плѣнялъ всѣхъ своимъ блестящимъ разговоромъ; прикасаясь губами къ стакану рейнскаго вина, онъ глубокомысленно замѣчалъ: "славное вино, но, конечно, не изъ любимой лозы князя Метерпиха. Я вамъ, господа, скажу знаменитый секретъ, который прошу никогда не забывать: разливайте въ графины іогаиисбергъ и замораживайте мараскинъ".

Между гостями находился извѣстный стряпчій и членъ парламента, м-ръ Стэпльтонъ Тодъ; Вивіанъ очаровалъ его своими разспросами о парламентскихъ выборахъ и хлѣбныхъ законахъ. Онъ вполнѣ соглашался съ мнѣніями знаменитаго политическаго дѣятеля, изучивъ его блестящую, вполнѣ убѣдительную брошюру о хлѣбныхъ законахъ, которая "возбудила чрезвычайное негодованіе членовъ политико-экономическаго клуба, по доставила ему расположеніе всѣхъ провинціяльныхъ сквайровъ и обезпечила избраніе въ парламентъ брата его покровителя, лорда Монтенея". Но все-же Вивіанъ не могъ согласиться съ нѣкоторыми его взглядами и просилъ объясненія. "Я удивляюсь, сэръ, какъ вы не можете понять... началъ Тодъ.-- "Подождите, м-ръ Тодъ, перебилъ его Вивіанъ, -- я ошибался насчетъ настоящаго смысла вашихъ словъ; вы правы, во всемъ правы. Не даромъ покойный маркизъ Альмуксъ говаривалъ за столомъ моего покойнаго отца, что м-ръ Стэпльтонъ Тодъ самый здравый умъ во всей Англіи".

Другой изъ гостей маркиза, ученый экономистъ, м-ръ Снэкъ, оказался не столь податливымъ на заискивающую лесть Вивіана и, несмотря на всѣ его усилія, нанесъ полное пораженіе защитникамъ хлѣбныхъ законовъ въ лицѣ нѣсколькихъ провинціальныхъ сквайровъ и вліятельнаго сэра Христофора Мобрея, который впродолженіи полустолѣтія безмолвно поддерживалъ въ парламентѣ конституцію и хлѣбные законы, протестуя противъ всѣхъ нововведеній цивилизованнаго вѣка и называя экономистовъ французскими контрабандистами. Но и тутъ герой Дизраэли нашелъ возможность выйти въ-концѣ-концовъ побѣдителемъ. Онъ прямо обратился къ маркизу съ краснорѣчивою рѣчью: "Любезный милордъ, извините, что я васъ безпокою, по великіе люди должны платиться за свое величіе. Ваше присутствіе требуется представителями половины графства. Какъ могли вы допустить въ свой замокъ политико-экономиста? Три баронета и, по крайней мѣрѣ, четыре сквайра приведены въ ужасъ пыткой, которой ихъ подвергаетъ м-ръ Снэкъ. Они прислали меня къ вамъ въ качествѣ чрезвычайнаго посла, просить вашего содѣйствія, а то они будутъ позорно разбиты въ присутствіи своихъ многочисленныхъ арендаторовъ. Дѣйствительно, милордъ, было-бы очень желательно, чтобы вы вмѣшались. Этотъ ученый дуракъ не знаетъ мѣры и оскорбляетъ въ лицо людей, передъ которыми въ сущности онъ не долженъ-бы открывать рта".

Во главѣ всего знатнаго общества въ Château Désir находилась м-съ Милліонъ, которая, благодаря своему, хотя и плебейскому богатству, по словамъ "Готскаго альманаха", "шла впереди эрцгерцогинь, герцогинь, привнесъ, ландграфинь, маркграфинь и т. д. Конечно, Вивіанъ обратилъ на нее особенное вниманіе и сосредоточилъ на ней всѣ свои чары. "Не праг, да-ли. какое великолѣпное зрѣлище представляетъ сегодня замокъ? сказалъ онъ:-- такую сцену можно видѣть только въ жилищахъ старинныхъ семействъ." -- "Да, нѣтъ ничего лучше, какъ старинная кровь'" воскликнула м-съ Милліонъ съ принужденной улыбкой выскочки.-- "Вы думаете? продолжалъ Вивіанъ; -- я также раздѣлялъ это мнѣніе, но въ послѣднее время, признаюсь, я совершенно измѣнилъ свои убѣжденія. Въ самомъ дѣлѣ, что такое благородная кровь? Передо мною цѣлая толпа аристократовъ и, однакожь, мы обращаемся съ ними точно такъ-же, какъ обращались-бы съ лицами низкаго происхожденія, если бъ они представляли такъ-же мало интереса. Человѣкъ не потому цѣлится равными ему людьми, что онъ маркизъ или герцогъ, а потому, что онъ великій воинъ или государственный человѣкъ, стоитъ во главѣ моднаго свѣта или замѣчателенъ своимъ умомъ".-- "Я совершенно съ вами согласна, отвѣчала м-съ Милліонъ; -- по скажите, какое положеніе въ свѣтѣ вы желали-бы занимать, если-бъ это зависѣло отъ васъ?" -- "Это вопросъ чисто-метафизическій, но, какъ всѣ молодые люди, я иногда мечталъ о томъ, что дѣйствительно составляетъ полное человѣческое счастье. Вы, можетъ быть, удивитесь, когда я вамъ скажу, что я видѣлъ счастіе не въ томъ, чтобы родиться аристократомъ или достичь знатнаго титула, не въ томъ, чтобы сдѣлаться государственнымъ человѣкомъ, полководцемъ, поэтомъ или негоціантомъ, ни даже свѣтскимъ франтомъ. Я желалъ-бы, во-первыхъ, родиться въ среднемъ сословіи или даже въ низшемъ, чтобы не имѣть наслѣдственныхъ предразсудковъ или страстей и развить свой умъ совершенно безпристрастно, внѣ всякаго тета семейныхъ преданій. Во-вторыхъ, я желалъ-бы сдѣлаться обладателемъ миліоннаго состоянія".-- "Да!" воскликнула м-съ Милліонъ съ жаромъ.-- "И я желалъ-бы, чтобъ это состояніе я получилъ такъ, чтобы всѣ мои умственныя и нравственныя силы оставались вполнѣ независимыми, а это невозможно въ томъ случаѣ, когда я нажилъ-бы деньги торговлей или другимъ трудомъ или унаслѣдовалъ бы ихъ отъ отца герцога. Свободный отъ всякихъ предразсудковъ и миліонеръ, я воздѣйствовалъ-бы на весь міръ своимъ богатствомъ, такъ-какъ зналъ-ба близко чувства, наклонности и желанія большинства людей, съ которыми я составлялъ-бы одно общее. Тогда мое положеніе было-бы по-истинѣ королевское; поддерживаемый любовью и уваженіемъ этого большинства, я смѣялся-бы надъ осужденіемъ дураковъ и бранью завистниковъ".

Въ эту минуту къ м-съ Милліонъ подошелъ маркизъ и увелъ ее въ залу слушать пѣніе, но она думала про себя; "Я оставляю здѣсь болѣе сладкую музыку. Какая чарующая сила въ словахъ этого молодого человѣка! И, однакожь, это не лесть приживалокъ, не комплименты свѣтскихъ франтовъ. Конечно, юный философъ выражалъ свое мнѣніе о теоретическомъ, отвлеченномъ вопросѣ, но я какъ-будто слушала блестящую защиту своего положенія въ свѣтѣ. Я знаю, что это прославленіе случайное, ненамѣренное, и потому оно пріятно!" Съ своей стороны, удивительный герой Дизраэли думалъ: "Честное слово, не лучше-лимнѣ бросить мой зародышъ политической партіи и поступить въ ея блестящую свиту? Чѣмъ могъ-бы я быть? Секретаремъ, наперсникомъ, докторомъ, поваромъ или пажемъ? Я думаю, что могъ-бы отлично сыграть роль красиваго пажа и подавать золоченый кубокъ граціознѣе любой обезьяны, преклонявшей колѣни въ уборной красавицы. Во всякомъ случаѣ, надо приберечь эту барыню на крайній случай, какъ игрокъ приберегаетъ до конца послѣдняго козыря".

Послѣ многочисленныхъ, частыхъ разговоровъ Вивіана и маркиза съ будущими членами карабаской партіи, было рѣшено, что главные заговорщики сойдутся за дружескимъ обѣдомъ, походившимъ на министерскій, въ кабинетѣ хозяина замка. Собраніе это было самое избранное: именно два лорда: Картаунъ и Биконсфильдъ, сэръ Бердморъ, Вивіанъ Грей и маркизъ. Послѣдній за десертомъ произнесъ торжественную рѣчь о цѣли предполагавшагося союза. "Въ настоящее время, говорилъ онъ,-- существуетъ мало различія между обѣими сторонами палаты общинъ. Естественно рождается вопросъ, отчего шайка людей, невыражающихъ никакихъ опредѣленныхъ мнѣній, забрала въ свои руки власть? Второй вопросъ -- какимъ образомъ эти безгласные достигли успѣха? Очевидно, они обязаны своимъ торжествомъ тому, что партія, давшая имъ власть въ надеждѣ, что они будутъ поддерживать извѣстные принципы, продолжаетъ оказывать имъ свое содѣйствіе. Нѣкоторые изъ вліятельнѣйшихъ членовъ этой партіи находятся передо мною. Если-бъ въ критическую минуту представители мѣстечекъ, принадлежащихъ лорду Картауну и лорду Биконсфильду, а также сорокъ депутатовъ, слѣдующихъ, и, я долженъ сказать, очень разумно, совѣтамъ сэра Бердмора, выказалибы сопротивленіе тому или другому налогу, то министерство былобы свергнуто, какъ это было и прежде. Я самъ былъ членомъ министерства во время подобнаго кризиса; помню, лордъ Ливерпуль на другой день послѣ нашего пораженія сказалъ: "Сорокъ провинціальныхъ депутатовъ могутъ отмѣнить какой угодно налогъ". Я не желаю радикальной перемѣны въ настоящей администраціи; я полагаю, что интересы страны требуютъ поддержанія политики министерства, по нѣкоторые изъ его членовъ не имѣютъ, по-моему, никакого права на отличіе и заграждаютъ путь лицамъ чрезвычайно вліятельнымъ и талантливымъ, которымъ не слѣдуетъ долѣе оставаться въ тѣни".

Указавъ, такимъ образомъ, на возвышенные и безпристрастные принципы покой политической партіи, маркизъ предоставилъ своему юному другу изложить подробно ихъ програму. Легко себѣ представить, въ чемъ состояла рѣчь Вивіана, "Онъ развилъ основы новой политической системы, доказалъ, что его слушатели находились подъ позорнымъ гнетомъ непростительной ошибки, обѣщалъ имъ мѣста, власть, вліяніе и почести, если они будутъ дѣйствовать согласно его совѣтамъ. Все это онъ говорилъ сладкимъ, льстивымъ голосомъ и никогда еще такъ мелодично не воспѣвались прелести самолюбія. Когда кончилась эта чарующая музыка, всѣ присутствующіе, разгоряченные предварительно виномъ, выразили хоромъ свой восторгъ, а маркизъ молча улыбался, какъ-бы говоря: "развѣ я вамъ не говорилъ, что это умнѣйшій человѣкъ во всей Англіи!" Казалось, дѣло было въ шляпѣ. Лордъ Картаунъ предложилъ тостъ: за мистера Вивіана Грея и за успѣхъ его дѣвственной рѣчи въ парламентѣ, а Вивіанъ отвѣчалъ тостомъ: "за новый союзъ".

Такимъ образомъ, карабаская партія была основана, но въ ней не доставало главы, который впослѣдствіи могъ-бы сдѣлаться полноправнымъ вождемъ палаты представителей. Сначала всѣ предложили на это почетное и отвѣтственное званіе Вивіана Грея, какъ "удивительно умнаго и на все способнаго человѣка", но потомъ сэръ Бердморъ заявилъ сомнѣніе -- не въ его талантахъ, а въ опытности, и самъ удивительный юноша скромно согласился уступить первенствующую роль другому. Но не легко было найти этого другого; конечно, по предложенію маркиза, было единогласно рѣшено, что самымъ достойнымъ предводителемъ новой партіи былъ-бы м-ръ Клевлаидъ, умнѣйшій и способнѣйшій человѣкъ, одинъ изъ самыхъ краснорѣчивыхъ ораторовъ въ палатѣ, нѣкогда другъ и сторонникъ маркиза, а потомъ, благодаря измѣнѣ послѣдняго, онъ сдѣлался его злѣйшимъ врагомъ и удалился въ сѣверный Валлисъ, гдѣ занималъ значительную судейскую должность. Содѣйствіе такого человѣка было-бы безцѣнно для заговорщиковъ, но какъ помирить его съ маркизомъ? Конечно, за это взялся Вивіанъ Грей. "Нечего отчаиваться, сказалъ онъ,-- довольно того, что я знаю о существованіи нужнаго намъ человѣка. Кто-бы онъ ни былъ, хоть самъ дьяволъ въ человѣческомъ образѣ, я даю вамъ слово, что черезъ десять дней онъ будетъ пить за здоровье моего благороднаго друга, маркиза, вотъ за этимъ самымъ столомъ".

Дѣло, за которое взялся Грей, оказалось очень труднымъ; но для него не было ничего невозможнаго. М-ръ Клевландъ, къ которому онъ прямо отправился, принялъ его очень враждебно и открыто заявилъ, что онъ, Вивіапъ Грей, только "жертва и орудіе низкаго, клятвопреступнаго маркиза, который его водитъ за носъ". По герой Дизраэли отвѣчалъ гордо: "ни маркизъ Карабасъ, никто въ мірѣ не водитъ меня за посъ. Вѣрьте мнѣ, что въ Англіи происходитъ движеніе, вставъ во главѣ котораго можно достигнуть славы и могущества. Я вижу это, сэръ, я, молодой человѣкъ, незнакомый съ общественной жизнью, песроднивигійся еще ни съ какими политическими принципами, хотя и сознающій свои способности, по желающій воспользоваться вліяніемъ другихъ. Находясь въ такомъ положеніи, я веду одну игру съ маркизомъ Каракасомъ и двадцатью другими лицами такого-же умственнаго и нравственнаго закала... Неужели, сэръ, я долженъ играть роль отшельника въ драмѣ жизни только потому, что играющіе со мною актеры -- дураки, а быть можетъ и плуты? Если маркизъ Карабасъ дѣйствительно, какъ говорятъ, тяжело оскорбилъ васъ, то лучшей местью съ вашей стороны было-бы провести его и достигнуть власти съ помощію его вліянія".

Пустивъ въ ходъ, какъ всегда, всѣ соблазны своего чарующаго, льстиваго краснорѣчія, Вивіанъ послѣ нѣсколькихъ дней пребыванія у Клевланда возбудилъ въ немъ дремавшее честолюбіе. Пода" мановеніемъ жезла юнаго кудесника оказалось, что существовало поразительное сходство между ихъ принципами, чувствами, вкусами, и Клевландъ, откровенно изливая передъ нимъ свою душу, высказалъ знаменательную profession de foi: "изъ всѣхъ илюзій, существующихъ на этомъ безумномъ свѣтѣ, говорилъ онъ,-- всего безумнѣе илюзія человѣка, который добровольно и искренно поддерживаетъ интересы своей партіи. Я упоминаю объ этомъ потому, что многіе юные политическіе дѣятели обыкновенно гибнутъ на этомъ подводномъ камнѣ. По счастью, вы вступаете въ жизнь при иныхъ условіяхъ; у васъ связи уже составлены и ваши мнѣнія твердо опредѣлились. Но если когда-нибудь случайно вы очутитесь въ независимомъ положеніи, не думайте, чтобъ вы могли достигнуть своей цѣли, принявъ сторону одной изъ партій. Ваши случайные союзники съ улыбкой будутъ смотрѣть на вашъ рьяный пылъ, будутъ радоваться вашей побѣдѣ, но не наградятъ, своего неожиданнаго защитника. Нѣтъ, Грей, заставьте партію васъ бояться и она будетъ цѣловать ваши ноги. Нѣтъ той подлости или того вѣроломства, на которое не была-бы способна политическая партія, ибо политика не знаетъ чести".

Итакъ, Вивіапъ сдержалъ слово; Клевлаидъ явился въ замокъ маркиза Карабаса и прежняя вражда была забыта. Карабаская партія совершенно организовалась и главнѣйшіе ея члены уже заранѣе дѣлили свою добычу. Удивительный юноша, душа этого заговора, торжествовалъ свою побѣду и уже видѣлъ себя въ зенитѣ славы, и могущества. Около этого времени онъ получилъ письмо отъ отца, въ которомъ старикъ грустно писалъ: "ты теперь, сынъ мой, находишься въ такъ-называемомъ большомъ свѣтѣ, въ обществѣ, созданномъ на самыхъ противообщественныхъ началахъ. Ты, повидимому, достигъ цѣли всѣхъ своихъ желаній, но сцена, на которой ты дѣйствуешь, слишкомъ шатка, люди, съ которыми ты живешь, ходятъ въ маскахъ, и очень сомнительно, долго-ли ты удержишь то, что пріобрѣлъ какимъ-то ловкимъ передергиваніемъ. Ты, Вивіанъ, фокусникъ и ослѣпляющее дѣйствіе твоихъ фокусовъ зависитъ отъ быстроты движеній". Но Вивіанъ, конечно, не обратилъ вниманія на это предостереженіе и продолжалъ энергично подготовлять торжество покой партіи, которая съ открытіемъ парламента должна была начать свою дѣятельность. Въ этомъ ему усердно помогала м-съ Лорэнъ, жена брата маркиза, очень умная, энергичная, по безсовѣстная и развратная женщина, которая по-очередно заманивали въ свои сѣти Вивіана. Клевланда и другихъ заговорщиковъ. Чрезвычайно характеристична страстная сцена, происшедшая между этими двумя совершенно родственными натурами.

Въ свѣтлую, лупцую ночь они встрѣтились въ картинной галереѣ карабаскаго замка, изъ оконъ которой открывался живописный видъ на роскошный паркъ.-- "Отчего природа всего очаровательнѣе, когда никто на нее не смотритъ? сказала романтичная м-съ Лорэнъ, по происхожденію нѣмка; -- для кого созданы подобныя великолѣпныя сцены?" "Для поэтовъ, философовъ и вообще для всѣхъ высшихъ натуръ, отвѣчалъ Грей, -- которымъ необходимо отдохнуть отъ земныхъ заботъ въ созерцаніи природы и всемогущаго, животворнаго духа, признаваемаго всѣми философскими системами".-- Вы полагаете, что мы -- высшія натуры? произнесла м-съ Лорэнъ, ходя взадъ и впередъ по галереѣ,-- но что бы сказалъ Валерьянъ, первый лордъ Карабасъ, воздвигнувшій этотъ замокъ и цѣною громадныхъ пожертвованій соединившій въ немъ художественныя сокровища Генуи, Флоренціи, Падуи и Венеціи, если-бъ ему кто-нибудь шепнулъ, что черезъ три столѣтія будущность его могущественнаго семейства будетъ зависѣть отъ каприза двухъ лицъ: иностранки, соединенной съ его потомками только ненавистью, и молодого искателя приключеній, неимѣющаго ничего общаго съ его расой ни по крови, ни по любви, повелѣвающаго всѣми силою своего генія и незаботящагося ни о какихъ послѣдствіяхъ, кромѣ своего собственнаго блага?.. Что вы мнѣ разсказываете о всемогущемъ, животворномъ духѣ, обманщикъ? Неужели и теперь вы не смѣете говорить правду? Вы лжете, Вивіапъ Грей: вы не покланяетесь всемогущему, животворному духу. Въ глубинѣ вашей души скрытъ идолъ, передъ которымъ вы преклоняетесь, -- вы сами. Дѣйствительно, смотря на ваши блестящіе глаза и роскошные кудри, припоминая вашу почти образцовую по красотѣ фигуру, я не могу признать несправедливымъ это самообожаніе", прибавила страстная женщина, обвивая руками шею Вивіана и опуская голову на его грудь".

Однакожь, дружескія отношенія не долго существовали между Вивіаномъ и м-съ Лорэнъ. Подсмотрѣвъ однажды, какъ она униженно стояла на колѣняхъ передъ Клевландомъ, который съ презрѣніемъ отворачивался отъ ея преступной любви, онъ грубо сказалъ ей объ этомъ, желая окончательно забрать ее въ свои руки. Но результатъ этого объясненія былъ совершенно противоположный: она стала его заклятымъ врагомъ и даже пыталась его отравить. Такая неожиданная опасность заставила его задуматься. "Странная мысль иногда входитъ мнѣ въ голову, говорилъ онъ себѣ,-- мнѣ кажется, что въ этой таинственной женщинѣ живетъ мой двойникъ. У насъ обоихъ одинаковое знаніе человѣческой натуры, одинаково мелодичный голосъ, одинаковая способность очаровывать людей; но это созданіе низкое, преступное. Неужели я похожъ на нее? Конечно, я сошелся съ маркизомъ изъ личнаго интереса, но все, что я ему совѣтовалъ, принесетъ ему такую-же пользу, какъ и мнѣ. Впрочемъ, имѣю-ли право я, которому нечего терять, рисковать состояніемъ другихъ? Неужели я все это время обманывалъ себя несчастными софизмами? Неужели я умственный Донъ-Жуанъ, губящій человѣческія души, какъ онъ губилъ человѣческія тѣла? Неужели я интелектуальный развратникъ? Ну, такъ что-жь, если я Донъ-Жуанъ, то, слава-богу, у меня есть вѣрный, неизмѣнный Лепорелло, другъ, совѣтникъ и слуга -- мой собственный умъ. Ну, ты, врагъ, принявшій образъ женщины, горе побѣжденному! Борьба между нами будетъ на смерть и Вивіанъ Грей станетъ вести себя въ отношеніи тебя такъ, какъ еще не поступалъ ни одинъ человѣкъ".

Но несмотря на эту рѣшимость, несмотря на мефистофельскую радость, съ которой онъ подвергалъ ее всевозможнымъ нравственнымъ пыткамъ, и съ Лорэнъ въ-концѣ-концовъ страшно ему отомстила. Вкравшись въ довѣріе главнѣйшихъ членовъ карабаской партіи, она перессорила ихъ между собою и разрушила могущественный заговоръ. Маркизъ Карабасъ, лишившись своихъ союзниковъ и почетной государственной должности, занимаемой имъ до сихъ поръ въ качествѣ синекюры, прогналъ изъ своего дома удивительнаго юношу, называя его лжецомъ, обманщикомъ, низкимъ плутомъ и т. д. Клевландъ, потерявшій еще болѣе, такъ-какъ онъ поставилъ на карту свое независимое положеніе и судейскую должность, публично ударилъ по щекѣ виновника всѣхъ своихъ несчастій и былъ убитъ на дуэли Вивіаномъ, который говорилъ, что будетъ стрѣлять на воздухъ, а случайно попалъ въ самое сердце своего противника.

Послѣ дуэли Вивіанъ Грей отправился въ Германію. Похожденіямъ его на континентѣ посвящена вторая половина романа, но хотя онъ по-прежнему прельщаетъ всѣхъ мужчинъ, побѣждаетъ сердца всѣхъ женщинъ, въ томъ числѣ одной эрцгерцогини, и принимаетъ участіе въ важныхъ политическихъ переговорахъ нѣмецкихъ владѣтельныхъ князей, во все это не имѣетъ такого близкаго отношенія къ послѣдующей дѣятельности самого Дизраэли, какъ разсказанные нами подвиги его героя въ Англіи. Поэтому мы приведемъ только еще одинъ небольшой отрывокъ, чрезвычайно характеристичный. "Министръ, вышедшій изъ народа, всегда ухаживаетъ за аристократіей, говоритъ одно изъ дѣйствующихъ лицъ;-- не имѣя самъ никакихъ семейныхъ связей, онъ старается воспользоваться чужими семейными связями, и, достигнувъ власти въ силу дѣйствительныхъ достоинствъ, всего менѣе обращаетъ вниманія на достоинства въ другихъ, но раздаетъ щедрой рукою всѣ мѣста и почести аристократамъ. Если какой-нибудь младшій братъ или сынъ пэра нарушитъ обѣтъ безмолвія въ нижней палатѣ, то министръ самъ, дѣйствительно, великій ораторъ, немедленно встаетъ съ мѣста и въ самыхъ цвѣтистыхъ выраженіяхъ поздравляетъ палату и страну съ великолѣпной рѣчью, которая навѣки прославитъ этотъ день. Онъ окруженъ тупыми аристократами, неспособными исполнять возложенныхъ на нихъ обязанностей: его личный секретарь не умѣетъ написать двухъ строчекъ, по за то онъ аристократъ; второстепенные чиновники не заслуживаютъ ни малѣйшаго довѣрія, но за то они благородной крови. Первый министръ могущественнаго государства встаетъ рано и ложится поздно, не для того, чтобъ обсуждать настоящее положеніе и будущую судьбу своей страны, а чтобъ личнымъ трудомъ загладить ошибки и нерадѣніе своихъ подчиненныхъ, которыхъ онъ, благодаря несчастному недостатку своей крови, долженъ осыпать незаслуженными похвалами".

Вотъ въ главныхъ чертахъ Вивіанъ Грей!

Нельзя не согласиться съ анонимнымъ біографомъ, что это первое произведеніе двадцати-двухъ-лѣтняго Дизраэли -- "одна изъ самыхъ грустныхъ книгъ, когда-либо появлявшихся на свѣтъ, и, по всей вѣроятности, худшее проявленіе въ печати преждевременнаго, скороспѣлаго самолюбія и цинизма". Дѣйствительно, юноша, непостыдившійся написать такую книгу, лишенную самыхъ элементарныхъ понятій о чести и нравственности, не могъ ихъ не выказать, выступивъ впослѣдствіи на арену практической дѣятельности. Какъ мы уже ранѣе замѣтили, подвиги Вивіана Грея помогутъ намъ понять многія дѣйствія самого Дизраэли, такъ-какъ между ними существуетъ самая близкая связь, даже не только внутренняя, но и внѣшняя. Описаніе наружности Вивіана съ его блестящими глазами и черными кудрями вполнѣ соотвѣтствуетъ портрету молодого Дизраэли, набросанному современниками, а цвѣтистое, безсодержательное краснорѣчіе удивительнаго юноши невольно напоминаетъ недавнія рѣчи лорда Биконсфильда. Не менѣе замѣчательно, что въ этой книгѣ упоминается, хотя и вскользь, тотъ самый титулъ лорда Биконсфильда, который долженъ былъ черезъ пятьдесятъ лѣтъ увѣнчать практическое примѣненіе теоретическихъ принциповъ, въ первый разъ повѣданныхъ міру Вивіаномъ Греемъ. Становясь иногда въ тупикъ при опредѣленіи мотивовъ того или другого дѣйствія Дизраэли, мы невольно останавливаемся на сравненіи его притязаній на искренность и честность побужденій съ циничнымъ сознаніемъ эгоистическихъ и безнравственныхъ принциповъ Вивіана Грея.

Поэтому читатели, конечно, не посѣтуютъ на насъ, что мы такъ долго остановились на этомъ необходимомъ прологѣ политической дѣятельности лорда Биконсфильда.

"Дѣло", No 12, 1876