По Эдгар Аллан - ''Это ты!''

Эдгар По

"Это ты!"

Thou Art The Man (1844).

Перевод М. Энгельгардта (1896).

Я намерен сыграть роль Эдипа в рэттльборосской загадке. Я разъясню вам (я один могу сделать это) тайну рэттльборосского чуда, единственного, истинного, признанного, неопровержимого, неопровергаемого чуда, которое положило конец неверию роттльбороссцев и обратило к вере старых баб - всех нечестивцев, осмеливавшихся раньше сомневаться. Это происшествие, о котором я не желал бы рассуждать тоном неуместного легкомыслия, случилось летом 18**. Мистер Варнава Шоттльуорти, один из самых богатых и уважаемых граждан местечка, в течение нескольких дней не возвращался домой, что возбудило подозрение у друзей и соседей. Мистер Шоттльуорти выехал из Рэттльборо рано утром в субботу, верхом, выразив намерение съездить в город, милях в пятнадцати от Рэттльборо, и вернуться в тот же день вечером. Но через два часа после его отъезда лошадь прибежала без хозяина и без сумки, которая была привязана к седлу при отъезде. К тому же животное было ранено и покрыто грязью. Эти обстоятельства, естественно, возбудили переполох среди друзей пропавшего, а когда он не вернулся и в воскресенье, утром весь городок отправился en masse {Все вместе (фр.).} отыскивать его тело.

Поисками руководил закадычный друг мистера Шоттльуорти, некий мистер Чарльз Гудфелло, или, как его все называли, "Чарли Гудфелло", он же "старый Чарли Гудфелло". Было ли это чудесное совпадение, или имя человека незаметным образом оказывает влияние на его характер, я не знаю; но факт тот, что это был бесспорно самый откровенный, мужественный, честный, Добродушный и чистосердечный из всех Чарльзов, с сильным, звучным голосом, который приятно было слушать, и с ясными глазами, смотревшими вам прямо в лицо, точно говоря: "Совесть у меня чиста; я никого не боюсь и не способен на дурной поступок".

Хотя старый Чарли Гудфелло поселился в Рэттльборо каких-нибудь полгода тому назад, и никто из местных жителей не знал его раньше, но он быстро перезнакомился с самыми уважаемыми гражданами. Любой из них поверил бы ему на слово, одалживая тысячу долларов; а что до женщин, то трудно себе представить, чем бы они не пожертвовали для него. И все это потому что его окрестили Чарльзом, а результатом этого явилась счастливая наружность, которую пословица называет "наилучшим рекомендательным письмом".

Я уже сказал, что мистер Шоттльуорти был один из самых уважаемых, и, без сомнения, самый богатый человек в Рэттльборо а старый Чарли Гудфелло сдружился с ним, точно они были родные братья. Они жили в соседних домах, и, хотя мистер Шоттльуорти почти или даже вовсе не заглядывал к старому Чарли и никогда не обедал у него, это ничуть не мешало их дружбе, поэтому что старый Чарли раза три, четыре в день заходил проведать своего приятеля, часто оставался у него завтракать или пить чай и почти всегда обедать; и сколько при этом опустошалось бутылок, этого и сказать невозможно. Любимым напитком старого Чарли было шато-марго, и, кажется, мистер Шоттльуорти очень утешался, глядя, как его приятель осушает бутылку за бутылкой; однажды, когда вина оставалось мало, а рассудка, естественно, того меньше, он хлопнул Чарли по спине и сказал:

- Ну, Чарли, ты ей-ей, самый славный малый, какого мне только случалось встретить на своем веку, и так как ты, я вижу, охотник лакать вино, то пусть меня повесят, если я не подарю тебе здоровый ящик шато-марго. Съешь меня ржавчина (у мистера Шоттльуорти была привычка уснащать свою речь клятвами, хотя он редко заходил дальше "съешь меня ржавчина" или "лопни моя утроба"), съешь меня ржавчина, - продолжал он, - если я не пошлю сегодня же за ящиком и не подарю его тебе - да, да, не отнекивайся, подарю, и кончено дело; смотри же, ты получишь его на днях, когда и ожидать не будешь.

Я упоминаю об этом проявлении щедрости мистера Шоттльуорти, собственно, для того, чтобы показать вам, какая глубокая симпатия соединяла, обоих друзей.

Так вот, в воскресенье утром, когда окончательно выяснилось, что мистер Шоттльуорти сделался жертвой какого-нибудь мошенника, старый Чарли Гудфелло был страшно огорчен; я еще не видал человека в таком отчаянии. Услыхав, что лошадь вернулась без хозяина и без сумки хозяина, с пулевой раной в груди услыхав об этом, он весь побелел, точно убитый был его родной брат или отец, и задрожал, затрясся, словно в лихорадке.

В первую минуту он был слишком подавлен горем, чтобы сообразить что-нибудь и выработать какой-нибудь план действий, потому довольно долго убеждал остальных друзей мистера Шоттльуорти не предпринимать ничего, а подождать неделю - другую, или месяц - другой, в надежде, что за это время дело выяснится само собою, возможно, мистер Шоттльуорти вернется и объяснит, почему ему вздумалось отправить лошадь домой. Вам, вероятно, не раз случалось замечать эту наклонность откладывать или мешкать в людях, терзаемых отчаянием. Их душевные способности точно цепенеют, всякая деятельность пугает их, они способны только валяться на постели и "нянчиться со своим горем", как выражаются старые дамы, то есть раздумывать о своей беде.

Обитатели Рэттльборо были такого высокого мнения о мудрости и благоразумии старого Чарли, что большинство согласилось с его советом не двигаться с места и ждать, "пока дело выяснится само собою", как выражался почтенный джентльмен. По всей вероятности, он убедил бы всех, если бы не вмешательство племянника мистера Шоттльуорти, молодого человека, известного своей распущенностью и дурным характером. Этот племянник, носивший фамилию Пеннифитер, доказывал, что тут нечего "сидеть сложа руки", а нужно сейчас же идти отыскивать "тело убитого". Таковы были его подлинные слова; и мистер Гудфелло тут же заметил весьма справедливо, "что это выражение странное, чтобы не сказать больше". Замечание старого Чарли произвело сильное впечатление на толпу, а один из присутствующих даже спросил очень выразительным тоном, "как это молодой мистер Пеннифитер ухитрился так близко ознакомиться со всеми обстоятельствами, относящимися к исчезновению его дяди, что прямо и открыто утверждает, будто он "убит". Тут присутствующие немного повздорили и обменялись колкостями, в особенности старый Чарли и мистер Пеннифитер. Столкновение между ними не представляло, впрочем, ничего нового, так как они вообще были не в ладах за последние три или четыре месяца, и дело дошло до того, что, однажды, мистер Пеннифитер съездил в ухо и сбил с ног приятеля своего дяди за какую-то его чересчур смелую выходку в доме дяди, где проживал и мистер Пеннифитер. Говорят, будто старый Чарли отнесся к этому оскорблению с примерной сдержанностью и христианским смирением. Он встал, отряхнул платье и не сделал никаких попыток воздать злом за зло, а только пробормотал что-то вроде обещания "расплатиться чистоганом при первом удобном случае" - весьма естественное и законное излияние гнева, впрочем, лишенное всякого значения и, без сомнения, забытое в ту же минуту.

Оставляя в стороне эти побочные обстоятельства, скажем только, что обыватели Рэттльборо, под влиянием мистера Пеннифитера, решили, наконец, начать поиски пропавшего мистера Шоттльуорти. Так решили они сначала. Когда все согласились, что необходимо начать поиски, сама собою явилась мысль разойтись по окрестностям, то есть разбиться на группы, чтобы исследовать местность как можно тщательнее. Не помню, какими остроумными соображениями старый Чарли убедил собрание, что этот план совершенно нелеп. Во всяком случае он убедил всех за исключением мистера Пеннифитера, так что, в конце концов, решено было осмотреть окрестности как можно тщательнее и основательнее, отправиться на поиски всем гуртом, под предводительством самого старого Чарли.

Лучшего предводителя нельзя было и придумать, так как всем было известно, что старый Чарли обладает рысьими глазами; но, хотя он водил свой отряд по всевозможным трущобам и закоулкам, по таким дорогам существования - которых никто и не подозревал до тех пор, и, хотя поиски продолжались целую неделю днем и ночью - однако никаких следов мистера Шоттльуорти не было найдено. Когда я говорю - никаких следов, это не нужно понимать буквально, так как кое-какие следы нашлись. По отпечаткам подков (они имели особую метку) видно было, что злополучный джентльмен проехал три мили на восток от местечка по большой дороге. Здесь он свернул на лесную тропинку. Следя за отпечатками подков, толпа добралась, наконец, до пруда, у которого след прекращался. Заметно было, что тут происходила борьба, и, по-видимому, с тропинки в пруд тащили какое-то тяжелое тело, больших размеров и веса, чем человеческое. Пруд дважды исследовали шестами, но ничего не нашли, и хотели уже прекратить поиски, когда Провидение внушило мистеру Гудфелло мысль отвести воду из пруда. Этот план был встречен общим одобрением и похвалами остроумию и сообразительности старого Чарли. Многие из граждан запаслись лопатами на случай, если придется отрывать тело; они тотчас же принялись копать канаву, и, как только дно обнажилось, увидели в грязи черный бархатный жилет, в котором почти все присутствующие узнали жилет мистера Пеннифитера. Жилет был изорван и запачкан кровью, и многие из присутствовавших хорошо помнили, что он был на мистере Пеннифитере утром, в день отъезда мистера Шоттльуорти; зато другие готовы были показать, если угодно, под присягой, что жилета не было на мистере П. в остальное время того же дня; не нашлось ни единого человека, который видел бы его на мистере П. в какой-либо момент после исчезновения мистера Ш.

Обстоятельства приняли, таким образом, оборот весьма серьезный для мистера Пеннифитера, который к тому же страшно побледнел и на вопрос, что скажет он в свою защиту, не мог выговорить ни слова. Это, разумеется, усилило подозрение, и немногие друзья, которых еще не успел оттолкнуть его развратный образ жизни, тотчас отреклись от него все до единого и еще громче, чем давнишние и заклятые враги, требовали его немедленного ареста. Зато великодушие мистера Гудфелло проявилось в полном блеске, еще усиливавшемся вследствие контраста. Он горячо и с истинным красноречием защищал мистера Пеннифитера, несколько раз намекнув, что прощает буйному молодому джентльмену - "наследнику почтенного мистера Шоттльуорти" - оскорбление, которое он (молодой джентльмен), без сомнения, в порыве страсти, нашел уместным нанести ему (мистеру Гудфелло). Прощает от всей души, - говорил он, - и что касается до него (м-ра Гудфелло), то не только он не станет подчеркивать подозрительные обстоятельства, которые, к несчастью, действительно говорят против м-ра Пеннифитера, но сделает все, что от него (м-ра Гудфелло) зависит, употребит все свое слабое красноречие, дабы... дабы... дабы смягчить, насколько позволит совесть, худшие стороны этого крайне запутанного дела.

Мистер Гудфелло добрых полчаса распространялся на эту тему, обнаруживая превосходные качества своего ума и сердца, но пылкие люди редко находят удачные аргументы, - в пылу рвения, стараясь услужить другу, они не могут избежать всякого рода промахов, contretemps {Помеха (фр.).} и mal a propos {Некстати, невпопад (фр.).} - и, таким образом, при самых лучших намерениях нередко ухудшают дело.

Так было и в данном случае с красноречием старого Чарли: хотя он ратовал в пользу подозреваемого, но как-то выходило, что каждое слово его только усиливало подозрения и возбуждало толпу против мистера Пеннифитера.

Одной из самых необъяснимых ошибок оратора было его выражение "наследник почтенного мистера Шоттльуорти", примененное к подозреваемому. Присутствующие вовсе не думали об этом раньше. Они знали, что год или два тому назад покойный, у которого не было родни, кроме племянника, грозил лишить его наследства и воображали, что это дело решенное, - такой простодушный народ рэттльборосцы, но замечание старого Чарли сразу навело их на мысль, что ведь угроза могла остаться только угрозой. Тотчас затем явился естественный вопрос "cui bono"? - Вопрос, который еще более, чем находка жилета, послужил к обвинению молодого человека в страшном преступлении. Во избежание недоразумений позвольте мне отвлечься на минуту от моей темы и заметить, что крайне лаконичная и простая латинская фраза, которую я сейчас употребил, переводится часто совершенно неправильно. Во всех модных романах - у миссис Гор, например, автора "Cecil", цитирующей все языки от халдейского до чиказавского, - во всех модных романах, от Бульвера и Диккенса до Энсворта, два простых латинских слова "cui bono" переводятся: "С какою целью?" или "Для чего?". Между тем их истинное значение - "Для чьей выгоды?" "Кому на пользу?" Это чисто юридическая фраза, применимая именно в таких случаях, как излагаемый нами, когда вероятность того, что данный индивидуум совершил преступление, связана с вероятностью пользы, которую он извлекает из этого преступления. В данном случае вопрос: "cui bono?" говорил против мистера Пеннифитера. Дядя, составив завещание в его пользу, угрожал ему лишением наследства. Но угроза не была приведена в исполнение; первоначальное завещание, по-видимому, не было изменено. Если бы оно было изменено, единственным мотивом преступления могла бы явиться месть, но и этот мотив парализовался бы надеждой вернуть расположение дяди. Но раз оно осталось неизменным, а угроза постоянно висела над головой племянника, преступление вполне объяснялось: так весьма остроумно рассудили почтенные обыватели местечка Рэттльборо.

Ввиду этого мистер Пеннифитер был тут же арестован, и после непродолжительных дальнейших поисков толпа повела его в город. На обратном пути явилось новое обстоятельство, подтверждавшее подозрения. Заметили, что мистер Гудфелло, который все время шел впереди толпы, побуждаемый своим рвением, внезапно остановился и поднял с земли какую-то маленькую вещицу. Взглянув на нее, он хотел было спрятать ее в карман, но окружающие заметили это и, разумеется, помешали ему. Найденная им вещь оказалась испанским ножом, в котором многие из присутствующих узнали нож мистера Пеннифитера. К тому же на ручке были выгравированы его инициалы. Лезвие ножа оказалось окровавленным.

Никаких сомнений не оставалось более насчет виновности племянника, и тотчас по возвращении в Рэттльборо он был передан судебному следователю.

После этого дело приняло самый скверный оборот для обвиняемого. На вопрос, где он находился утром, в день отъезда мистера Шоттльуорти, мистер Пеннифитер имел дерзость объявить, что в это время он охотился с винтовкой в лесу, в окрестностях того самого пруда, где его окровавленный жилет был найден благодаря остроумию мистера Гудфелло.

Этот последний вскоре явился к следователю и со слезами на глазах просил подвергнуть его допросу. Он объявил, что священное чувство долга перед ближними и Творцом не позволяет ему более хранить молчание. До сих пор искренняя привязанность к молодому человеку (несмотря на оскорбление, нанесенное последним ему, мистеру Гудфелло) побуждала его напрягать все силы ума, дабы объяснить в благоприятную сторону подозрительные обстоятельства, явившиеся такой серьезной уликой против мистера Пеннифитера; но теперь эти обстоятельства слишком убедительны, слишком бесспорны; так что он не станет медлить более и расскажет все, что ему известно, хотя сердце его (мистера Гудфелло) готово разорваться. Затем он сообщил, что вечером, накануне отъезда мистера Шоттльуорти, этот почтенный старик объявил племяннику вето (мистера Гудфелло) присутствии о своем намерении съездить завтра в город и отвезти в "банк фермеров и механиков" огромную сумму денег, прибавив при этом, что он твердо решился переделать завещание и не оставить племяннику ни копейки. Он (свидетель) торжественно обращается к обвиняемому и просит его ответить по совести, правду ли говорит он (свидетель) или неправду. К удивлению всех присутствовавших, мистер Пеннифитер ответил, что свидетель говорит правду.

Следователь счел своим долгом поручить двум констеблям произвести обыск в комнате обвиняемого. Они вернулись почти тотчас и принесли с собой знакомый всем кожаный порыжевший бумажник, с которым покойный почти никогда не разлучался. Содержимое бумажника, однако, исчезло, и следователь тщетно старался допытаться у обвиняемого, что он с ним сделал и где припрятал. Тот упрямо отговаривался неведением. Констебли нашли также под тюфяком этого несчастного рубашку и шейный платок с его инициалами, перепачканные кровью жертвы. В это самое время лошадь покойного околела от раны, и мистер Гудфелло предложил немедленно произвести вскрытие и попытаться найти пулю. Так и сделали, и точно для того, чтобы уничтожить последние сомнения насчет обвиняемого, мистер Гудфелло после тщательного исследования груди животного нашел и извлек пулю замечательно большого калибра. Она как раз подошла к винтовке мистера Пеннифитера, а другой винтовки такого же калибра не было ни у кого ни в городе, ни в окрестностях. В довершение всего на пуле оказалась ложбина или впадина, вполне соответствовавшая случайной неровности или бугорку в форме для отливки пуль, принадлежавшей обвиняемому, по его собственному сознанию. После этого следователь объявил следствие законченным и постановил предать обвиняемого суду, отказавшись наотрез отпустить его на поруки, хотя мистер Гудфелло горячо восставал против такой жестокости и предлагал внести какую угодно сумму. Это великодушие старого Чарли вполне согласовалось с его благородным и рыцарским поведением во все время пребывания в Рэттльборо. В данном случае, этот достойный человек до того увлекся в порыве сострадания, что, предлагая внести какой угодно залог, совершенно упустил из виду свою крайнюю бедность: у него самого (мистера Гудфелло) не было ни гроша. Исход дела нетрудно было предвидеть. Осыпаемый проклятиями всех рэттльборосцев, мистер Пеннифитер был судим в ближайшую сессию, и цепь улик (усиленных еще кое-какими фактами, о которых совесть не позволила умолчать мистеру Гудфелло) - цепь улик оказалась настолько полной и не допускающей сомнений, что присяжные, не вставая с мест, вынесли приговор: "Виновен при отягчающих вину обстоятельствах". Злодей был приговорен к смерти и препровожден в тюрьму, чтобы нам дожидаться исполнения приговора.

Между тем, благородное поведение старого Чарли Гудфелло удвоило его популярность среди честных граждан Рэттльборо. Более чем когда-либо его можно было назвать общим любимцем, и понятно, что желая отплатить за гостеприимство и радушие, он волей-неволей отказался от своих прежних привычек крайней бережливости, порожденных бедностью, и частенько стал устраивать reunions {Собрания (фр.).} у себя в доме, reunions, на которых царили остроумие и веселье, немного омрачавшиеся, конечно, воспоминаниями о жестокой и печальной судьбе, постигшей племянника его сердечного друга.

В один прекрасный день великодушный джентльмен был приятно изумлен, получив следующее письмо:

"Чарльзу Гудфелло, эсквайру,

в Рэттльборо от Г., Ф., В. и Кo.

Шат. Марг. А - No 1. - 6 дюж. бутылок

(1/2 гросса).

Чарльзу Гудфелло, эсквайру.

Милостивый Государь!

Во исполнение заказа, полученного нами два месяца тому назад от нашего уважаемого клиента мистера Варнавы Шоттльуорти, имеем честь препроводить по вашему адресу ящик шато-марго клейма антилопы с фиолетовой печатью.

С истинным почтением ваши покорнейшие слуги.
Гогс, Фрогс, Богс и К®. Г. - 21 июля 18..

P. S. Вы получите ящик на другой день по получении этого письма. Просим передать наше почтение м-ру Шоттльуорти.

Г., Ф., Б. и Кo".

По смерти мистера Шоттльуорти мистер Гудфелло оставил всякую надежду на получение обещанного шато-марго, так что, естественно, усмотрел в этой посылке проявление особой милости Божией. Разумеется, он очень обрадовался этой посылке и в порыве радости пригласил своих друзей на завтра, на petit souрег {Маленький ужин (фр.).}, чтобы вместе почать подарок добрейшего старика, мистера Шоттльуорти. Он, впрочем, не упоминал о "добрейшем старике" в пригласительных записках. Дело в том, что по здравом размышлении он решил ничего не говорить об этом. Насколько помнится, он ни в одной записке не говорил, что им получен в подарок ящик шато-марго. Он просто приглашал своих друзей зайти отведать замечательно тонкого вина, которое он выписал два месяца тому назад и должен получить завтра. Я часто недоумевал, почему старый Чарли решил утаить от нас, что вино получено им в подарок от старого друга. Но я никогда не мог объяснить себе этого умолчания, хотя, без сомнения, оно объяснялось какими-нибудь прекрасными и благовидными побуждениями.

Наступило завтра, и в доме мистера Гудфелло собралась многочисленная и почтенная компания. Добрая половина Рэттльборо оказалась здесь, я тоже был среди них, но, к крайнему огорчению хозяина, шато-марго запоздало и явилось только после ужина, весьма роскошного, которому гости отдали должную честь. Как бы то ни было, вино явилось, наконец, в ящике чудовищных размеров, и компания, находившаяся в очень веселом расположении духа, решила единогласно, поставить ящик на стол и вскрыть немедленно.

Сказано - сделано. Я тоже помогал, и мы мигом поставили ящик на стол, среди бутылок и стаканов, из которых многие были при этом разбиты. Старый Чарли, в сильном подпитии, с багровым лицом, уселся с видом комической важности на хозяйское место и, постучав графином о стол, пригласил всех к порядку для "церемонии открытия сокровища".

Мало-помалу порядок восстановился, и как часто бывает в подобных случаях, наступила глубокая и странная тишина. Мне предложили открыть ящик, на что я, разумеется, согласился с величайшим удовольствием. Когда я вставил в щель долото и раза два ударил по нему молотком, крышка внезапно отлетела в сторону, и в ту же минуту в ящике поднялся и уселся, глядя прямо в лицо хозяину, исковерканный, окровавленный, полуразложившийся труп самого м-ра Шоттльуорти. В течение нескольких мгновений он пристально и печально смотрел на м-ра Гудфелло своими мертвыми потухшими глазами, потом медленно, но ясно и отчетливо произнес: "Это ты!" - и повалившись набок, растянулся на столе.

Последовавшая сцена не поддается описанию. Все ринулись к окнам и дверям, сильные и крепкие люди падали в обморок: настолько необычайным было происходящее.

Но едва замолк первый неудержимый крик ужаса, все глаза обратились на мистера Гудфелло. Если я проживу тысячу лет, то все-таки не забуду смертной агонии, отразившейся на его посиневшем лице, так недавно еще багровом от вина и веселья. Несколько минут он сидел окаменев, подобно мраморной статуе, со стеклянными бессмысленными глазами, которые точно обратились внутрь, поглощенные созерцанием его презренной, преступной души. Внезапно они блеснули, как бы возвращаясь к внешнему миру; он вскочил, упал ничком на стол, прикасаясь головой и плечами к телу погибшего и торопливо, страстно рассказал во всех подробностях историю гнусного преступления, за которое мистер Пеннифитер был приговорен к смерти.

Вот сущность его признания. - Он следовал за своей жертвой до пруда; затем выстрелил в лошадь, а всадника уложил прикладом; овладел его бумажником; и, считая лошадь мертвой, с большим трудом перетащил ее в пруд. Тело мистера Шоттльуорти он отвез на своей лошади подальше от пруда и спрятал в лесу.

Жилет, нож, бумажник, пулю он сам подбросил куда нужно, чтобы отомстить мистеру Пеннифитеру. Он же подстроил находку испачканного шейного платка и рубашки.

К концу этого ужасного рассказа голос злодея стал звучать глухо и неясно. Высказав все, он встал, пошатнулся и упал - мертвый.

* * *

Способ, которым было исторгнуто это весьма своевременное признание, был крайне прост. Чрезмерное чистосердечие мистера Гудфелло не нравилось мне и с самого начала казалось подозрительным. Я был свидетелем оскорбления, нанесенного ему Мистером Пеннифитером, и выражение адской злобы, мелькнувшее на его лице, правда, лишь на мгновение, убедило меня, что он исполнит свою угрозу, если только представится случай. Вот почему, я смотрел на поведение старого Чарли совершенно иными Разами, чем добрые граждане Рэттльборо. Я сразу заметил, что все улики против мистера Пеннифитера явились благодаря этому человеку. Но окончательно раскрыла мне глаза пуля, найденная мистером Гудфелло при вскрытии трупа лошади. Я не забыл, хотя все остальные забыли, что рана была сквозная, что на теле лошади было отверстие, куда вошла пуля, и другое, откуда она вышла. И если она тем не менее была найдена в теле, то, очевидно, была и положена туда тем же лицом, которое ее нашло. Окровавленная рубашка и платок подтверждали мою мысль, так как при ближайшем исследовании кровь оказалась красным вином, всего лишь. Размышляя об этих обстоятельствах, равно как и о неожиданной щедрости и хлебосольстве мистера Гудфелло, я возымел подозрение, очень сильное, хотя и сохраненное мною в тайне.

Тем временем я принялся частным образом разыскивать тело мистера Шоттльуорти, но, по весьма понятным основаниям, разыскивал его вовсе не в тех местах, куда мистер Гудфелло водил свой отряд. Спустя несколько дней я наткнулся на пересохший колодец, совершенно скрытый кустарниками, на дне которого оказалось то, что я искал.

Случайно я слышал разговор между двумя собутыльниками, когда мистер Гудфелло выманил у своего приятеля обещание подарить ему ящик шато-марго. На этом обещании я и основал план своих действий. Я купил крепкую пластинку китового уса, засунул ее в глотку трупа и уложил его в ящик от вина, пригнув тело лицом к ногам так, чтобы и пластинка согнулась вместе с ним. Затем я придавил его крышкой, которую прикрепил гвоздями; понятно что, когда гвозди были вынуты, крышка должна была откинуться, а тело выпрямиться.

Затем я пометил ящик, надписал на нем адрес и, надписав письмо от имени виноторговцев, поставщиков убитого, приказал слуге привезти ящик в тележке к дому мистера Гудфелло и явиться по моему сигналу. Что касается слов, произнесенных трупом, то я довольно силен в искусстве чревовещания, на которое и надеялся. Относительно же действия слов я рассчитывал на преступную совесть убийцы. Кажется, больше нечего объяснять. Мистер Пеннифитер был немедленно освобожден, наследовал состояние своего дяди; наученный тяжкими испытаниями, отказался от прежнего беспутства и живет теперь спокойно и счастливо.

Edgar Allan Poe.

Thou Art The Man (1844).

Перевод М. Энгельгардта (1896).

Текстовая версия: verslib.com

По Э. Собрание сочинений в 2 тт. Т. 2. - СПб.: Изд. Г. Ф. Пантелеева, 1896