По Эдгар Аллан - Продолговатый ящик

Эдгаръ По

Продолговатый ящикъ.

Собраніе сочиненій Эдгара По въ переводѣ съ англійскаго К. Д. Бальмонта

Томъ первый

Поэмы, сказки

Москва, 1901

Книгоиздательство "Скорпіонъ"

OCR Бычков М. Н.

http://az.lib.ru

Нѣсколько лѣтъ тому назадъ я запасся билетомъ на проѣздъ изъ Чарльстона въ Нью-Йоркъ на пакетботѣ "Independence", капитаномъ котораго былъ Мистеръ Харди. Мы должны были отплыть, въ случаѣ хорошей погоды, пятнадцатаго Іюня: четырнадцатаго числа я отправился на корабль, чтобы кое-что привести въ порядокъ въ моей каютѣ.

Оказалось, что пассажировъ было очень много, а дамъ болѣе обыкновеннаго. Я замѣтилъ въ росписи нѣсколько знакомыхъ именъ; особенно я обрадовался, увидѣвъ имя Мистера Корнеліуса Вайэта, молодого художника, къ которому я относился съ чувствомъ самой искренней дружбы. Онъ былъ со мной въ К -- университетѣ, гдѣ мы много времени проводили вмѣстѣ. Вайэтъ обладалъ обычнымъ теішераментомъ генія, т. е. представлялъ изъ себя смѣсь мизантропіи, повышенной чувствительности, и энтузіазма. Съ этими качествами онъ соединялъ самое пламенное и самое вѣрное сердце, какое когда-либо билось въ человѣческой груди.

Я замѣтилъ, что его имя было помѣчено противъ трехъ каютъ, и, заглянувъ снова въ роспись пассажировъ, увидѣлъ, что онъ взялъ мѣста на проѣздъ для себя, для жены, и для двухъ своихъ сестеръ. Каюты были довольно просторны, и въ каждой было по двѣ койки, одна надъ другой. Правда, эти койки были чрезвычайно узки, такъ что на нихъ не могло помѣщаться болѣе какъ по одному человѣку; все же я не могъ понять, почему для этихъ четырехъ пассажировъ было взято три каюты. Въ это время я какъ разъ былъ въ одномъ изъ тѣхъ капризныхъ состояній духа, которыя дѣлаютъ человѣка ненормально любопытнымъ по поводу малѣйшихъ пустяковъ, и со стыдомъ признаюсь, что я построилъ тогда цѣлый рядъ неумѣстныхъ и свидѣтельствующихъ о неблаговоспитанности догадокъ относительно этого излишняго количества каютъ. Конечно, это нисколько меня не касалось; но тѣмъ не менѣе я съ упорствомъ старался разрѣшить загадку. Наконецъ, я пришелъ къ заключенію, заставившему меня весьма подивиться, какъ это я не пришелъ къ нему раньше. "Это для прислуги, конечно", сказалъ я, "какой-же я глупецъ, что мнѣ раньше не пришла въ голову такая очевидная разгадка!" Я опять пробѣжалъ роспись -- но совершенно ясно увидѣлъ, что съ этой компаніей не было прислуги; раньше, правда, предполагалось захватить съ собой одного человѣка -- ибо слова "и прислуга" были сначала написаны и потомъ вычеркнуты. "Ну, такъ это какой-нибудь лишній багажъ", сказалъ я себѣ "что-нибудь такое, чего онъ не хочетъ отдать въ трюмъ -- хочетъ за чѣмъ-нибудь присмотрѣть самъ -- а, нашелъ -- это какая-нибудь картина, или что-нибудь въ этомъ родѣ -- такъ вотъ о чемъ онъ торговался съ итальянскимъ жидомъ Николино". Этой мыслью я удовольствовался, и преднамѣренно подавилъ свое любопытство.

Сестеръ Вайэта я зналъ хорошо, это были очень милыя и умныя дѣвушки. Женился онъ только что, и я еще не видалъ его жены. Онъ не разъ однако же говорилъ о ней въ моемъ присутствіи, со свойственнымъ ему энтузіазномъ. Онъ изображалъ ее какъ совершенство ума, и поразительной красоты. И мнѣ такимъ образомъ вдвойнѣ хотѣлось познакомиться съ ней.

Въ тотъ день, когда я зашелъ на корабль (четырнадцатаго числа), Вайэтъ вмѣстѣ съ своиии спутницами былъ также тамъ -- мнѣ сказалъ это капитанъ -- и я прождалъ на палубѣ цѣлый лишній часъ, въ надеждѣ быть представленнымъ новобрачной; но мнѣ было послано извиненіе. "Мистрисъ Вайэть нездоровится, она не выйдетъ на палубу до завтра, когда корабль будетъ отплывать".

Завтрашній день наступилъ; я шелъ изъ своего отеля къ пристани, какъ вдругъ повстрѣчалъ Капитана Харди, который сказалъ мнѣ, что "въ силу обстоятельствъ" (глупая, но принятая фраза) "онъ полагаетъ, что "Independence" отплыветъ не раньше, какъ дня черезъ два, и, что, когда все будетъ готово, онъ дастъ мнѣ знать". Я нашелъ это весьма страннымъ, такъ какъ дулъ свѣжій южный вѣтеръ: но разъ "обстоятельства'' пребывали за сценой, неслотря на упорныя старанія разузнать о нихъ, мнѣ ничего не оставалось, какъ возвратиться дсмой и насладиться вдоволь моимъ нетерпѣніемъ.

Я не получалъ ожидаемаго извѣщенія отъ капитана почти цѣлую недѣлю. Оно пришло, наконецъ, и я немедленно отправился на палубу; на кораблѣ толпилось множество пассажировъ, и повсюду шла обычная суматоха, предшествующая отплытію. Вайэтъ вмѣстѣ съ своими спутннцами прибылъ минутъ черезъ десять послѣ меня. Компанія состояла изъ двухъ его сестеръ, новобрачной, и самого художника -- послѣдній находился въ одномъ изъ своихъ обычныхъ приступовъ капризной мизантропіи. Я однако, слишкомъ къ нимъ привыкъ, чтобы обратить на это какое-нибудь вниманіе. Онъ даже не познакомилъ меня съ своей женой -- этотъ долгъ вѣжливости, поневолѣ, должна была вьгаолнить его сестра, Маріанъ -- очень милая и умная дѣвушка, которая, сказавъ нѣсколько торопливыхъ словъ, познакомила насъ.

Мистрнсъ Вайэть была закрыта густой вуалью, и когда она приподняла его, отвѣчая на мой поклонъ, признаюсь, я былъ крайне изумлень. Я удивился бы еще больше, если бы давнишній опытъ не научилъ меня не относиться съ слишкомъ слѣпымъ довѣріемъ къ энтузіазму моего друга художника, когда онъ начиналъ описывать красоту какой-нибудь женщины. Когда темой разговора была красота, я хорошо зналъ, съ какой легкостью онъ уносился въ область чистѣишей идеальности.

Дѣло въ томъ, что, смотря на Мистрисъ Вайэтъ, я никакъ не могъ не увидѣть въ ней существо положительно плоское. Хотя ее и нельзя было назвать уродомъ, я думаю, она была не слишкомъ далека отъ этого. Одѣта она была однако же съ большимъ вкусомъ -- и для меня не было сомнѣнія, что она плѣнила сердце моего друга болѣе прочными чарами ума и души. Сказавъ всего нѣсколько словъ, она тотчасъ же прошла вмѣстѣ съ Мистеромъ Вайэтомъ въ свою каюту.

Мое придирчивое любопытство снова загорѣлось во мнѣ. Прислуги не было -- это былъ пунктъ установленный. Я посмотрѣлъ, нѣтъ ли лишняго багажа. Черезъ нѣкоторое время на набережную пріѣхала повозка съ продолговатымъ ящикомъ изъ сосноваго дерева, и, казалось, этого ящика только и ждали. Немедленно по его прибытіи мы подняли паруса, и черезъ нѣкоторое время, благополучно пройдя мелководье, направили нашъ путь въ море.

Упомянутый ящикъ былъ, какъ я сказалъ, продолговатый. Въ немъ было футовъ шесть въ длину, и фута два съ половиной въ ширину; я осмотрѣлъ его внимательно, и постарался замѣтить все въ точности. Форма его была особенная; и, едва его увидѣвъ, я тотчасъ же увѣровалъ въ справедливость моей догадки. Какъ вы помните, я пришелъ къ заключенію, что лишній багажъ моего друга заключался въ картинахъ или, по крайней мѣрѣ, въ картинѣ; ибо я зналъ, что въ теченіи нѣсколькихъ недѣль онъ велъ переговоры съ Николино; форма же ящика была такова, что навѣрно въ немъ должно было быть ничто иное, какъ копія съ "Тайной Вечери" Леонардо; а копія именно съ этой "Тайной Вечери", сдѣланная Рубини младшимъ, во Флоренціи, какъ я зналъ, нѣкоторое время находилась въ рукахъ Николино. Такимъ образомъ этотъ пунктъ я считалъ достаточно установленнымъ. Я задыхался отъ смѣха, при мысли о моей проницательности. Это былъ, сколько мнѣ извѣстно, первый случай, что Вайэтъ держалъ отъ меня втайнѣ что-нибудь изъ своихъ художническихъ секретовъ. И въ этомъ случаѣ, очевидно, онъ намѣревался надуть меня самымъ рѣшительнымъ образомъ, и контрабандой проввзти прекрасную картину въ Нью-Йоркъ подъ самымъ моимъ носомъ, въ надеждѣ, что я ровно ничего объ этомъ не узнаю. Я рѣшилъ потѣшиться надъ нимъ хорошенько, и теперь, и послѣ.

Одно обстоятельство все-таки причиняло лнѣ немалое безпокойство. Ящикъ не былъ поставленъ въ лишнюю каюту. Онъ былъ положенъ въ каюту Вайэта, и тамъ оставался, занимая почти все пространство пола, что, конечно, должно было причинять большое неудобство и художнику и его женѣ;-- въ особенности въ виду того, что деготь или краска, которой была сдѣлана надпись на немъ, размашистыми крупными буквами, издавала рѣзкій, непріятный и, какъ мнѣ представлялось, совсѣмъ особенно противный запахъ. На крышкѣ были написаны слова -- "Мистрисъ Аделаидѣ Кёртисъ, Альбани, Нью-Йоркъ. Отъ Корнеліуса Вайэта. Верхъ. Осторожно".

Я зналъ, что Мистрисъ Аделаида Кёртисъ, жившая на Альбани, была матерью жены художника; но тогда я посмотрѣлъ на весь этотъ адресъ, какъ на мистификацію, спеціально предназначенную для меня. Я рѣшилъ, конечно, что ящикъ, вмѣстѣ съ содержимымъ, отправится не сѣвернѣе, чѣмъ въ мастерскую моего друга -- мизантропа, въ Chambers-Street въ Нью-Йоркѣ.

Первые три четыре дня погода была хорошая, хотя попутный вѣтеръ притихъ. Онъ измѣнился въ направленіи къ сѣверу тотчасъ же послѣ того, какъ мы потеряли берегъ изъ виду. Пассажиры, естественно, были возбуждены и склонны къ разговорамъ. Я долженъ, однако, исключить изъ этого числа Вайэта и его сестеръ, которые держались чопорно и -- я не могъ этого не найти -- невѣжливо по отношенію къ остальному обществу. Поведеніе Вайэта меня не удивляло. Онъ былъ мраченъ, свыше даже обыкновеннаго -- онъ былъ угрюмъ -- но относительно его я былъ подготовленъ ко всякимъ эксцентричностямъ. Сестеръ я, однако, не могъ извинить. Онѣ уходили въ свои каюты въ теченіи большей части переѣзда и, несмотря на мои неоднократныя понужденія, рѣшительно отказывались заводить знакомство съ кѣмъ бы то ни было изъ пассажировъ.

Сама Мистрисъ Вайэтъ была гораздо болѣе пріятна, т. е. я хочу сказать, она была болтлива, а быть болтливой -- это серьезная рекомендація на морѣ. Она необыкновенно коротко сошлась съ большинствомъ изъ дамъ, и, къ моему глубокому удивленію, выказала недвусмысленную наклонность кокетничать съ мужчинами. Насъ всѣхъ она очень забавляла. Я говорю "забавляла" -- и врядъ-ли сумѣю объясниться точнѣе. Дѣло въ томъ, что, какъ я скоро увидалъ, публика не столько смѣялась съ мистрисъ Вайэтъ, сколько смѣялась надъ ней. Мужчины говорили о ней мало, но дамы весьма скоро произнесли свой приговоръ, сказавъ, что она "очень доброе существо, ничего изъ себя не представляетъ по внѣшности, совершенно невоспитанна, и рѣшительно вульгарна". Весьма было удивительно, какъ это Вайэтъ могъ закабалиться въ такое супружество. Общимъ мнѣніемъ была мысль о деньгахъ -- но я зналъ, что такого объясненія быть не можетъ; Вайэтъ говорилъ мнѣ, что у нея не было ни одного доллара и никакихъ надеждъ на полученіе денегъ впослѣдствіи. "Онъ женился", сказалъ онъ, "по любви, только по любви; и его возлюбленная была болѣе чѣмъ достойна его любви". Когда я думалъ объ этихъ словахъ моего друга, сознаюсь, я прнходилъ въ неописуемое замѣшательство. Ужь не утратилъ ли онъ на самомъ дѣлѣ обладаніе своими чувствами? Что иное я могъ подумать? Онъ, такой утонченный, такой умный, такой требовательный, съ такимъ изысканнымъ пониманіемъ всего, что составляетъ недостатокъ, и съ такимъ острымъ воспріятіемъ красоты! Правда, эта дама, повидимому, была необычайно плѣнена имъ -- въ особенности въ его отсутствіе -- когда она положительно была смѣшна частымъ повтореніелъ того, что сказалъ ея "возлюбленный супругь, Мистеръ Вайэть". Слово "супругь", повидимому, всегда -- пользуясь однимъ изъ ея собственныхъ деликатныхъ выраженій -- было "на кончикѣ ея языка". Между тѣмъ всѣ пассажиры замѣтили, что онъ самымъ рѣшительнымъ образомъ избѣгалъ ея, и большей частью запирался одинъ въ своей каютѣ, гдѣ онъ, можно сказать, и проживалъ, предоставляя своей супругѣ полную свободу забавляться, какъ ей вздумается, въ обществѣ, находившемся въ главной каютѣ.

Изъ того, что я видѣлъ и слышалъ, я заключилъ, что художникъ, по необъяснимому капризу судьбы, а можетъ быть повинуясь какой-нибудь вспышкѣ, полной энтузіазма, причудливой страсти, былъ вовлеченъ въ союзъ съ женщиной, которая была безусловно ниже его, и что, какъ естественный резулътатъ, послѣдовало быстрое и полное отвращеніе. Я жалѣлъ его искреннѣйшимъ образомъ, но это не могло меня заставить совершенно простить ему несообщительность относительно "Тайной Вечери". Въ этомъ я рѣшилъ отомстить за себя.

Однажды онъ вышелъ на палубу, и, взявъ его по обыкновенію подъ руку, я сталъ ходить съ нимъ взадъ и впередъ. Однако же его угрюмость (которую при данныхъ обстоятельствахъ я считалъ вполнѣ натуральной), повидимому, нисколько не уменьшалась. Онъ говорилъ мало, съ видимымъ усиліемъ, и былъ мраченъ. Я рискнулъ раза два пошутить, и онъ сдѣлалъ болѣзненную попытку улыбнуться. Бѣднякъ! -- при мысли о его женѣ я удивлялся, что у него още хватало мужества хотя бы надѣвать маску весёлости. Наконецъ, я рѣшился намѣтить прямо въ цѣлью Я началъ съ цѣлаго ряда скрытыхъ недомолвокъ и намековъ по поводу продолговатаго ящика -- какъ разъ такимъ образомъ, чтобы дать ему понять, что я не вполнѣ былъ слѣпой мишенью или жертвой маленькаго каприза его шутливой мистификаціи. Первымъ моимъ намѣреніелъ было открыть баттарею, находившуюся въ засадѣ. Я сказалъ что-то объ "особенной формѣ этого ящика"; и, произнося эти слова, я многозначительно улыбнулся, подмигнулъ, и слегка коснулся его поясницы своимъ указательнымъ пальцемъ.

То, какъ Вайэтъ принялъ эту невинную шутку, убѣдило меня сразу, что онъ помѣшанъ. Сперва онъ такъ уставился на меня, какь будто онъ находилъ совершенно невозможнымъ постичь остроуміе моего замѣчанія, но по мѣрѣ того какъ эта острота, повидимому, медленно проникала въ его мозгъ, его глаза, въ точномъ соотвѣтствіи съ этимъ, стали выкатываться изъ орбить. Потомъ, онъ весь залился краской -- потомъ, сдѣлался до отвратительности блѣденъ -- потомъ, какъ бы въ высшой степени распотешенный моими намеками, онъ началъ громко хохотать, и судорожный смѣхъ его, къ моему изумленію, постепенно возросталъ въ силѣ въ теченіи десяти минутъ или болѣе. Наконецъ, плашмя, онъ тяжко рухнулся на палубу! Когда я подбѣжалъ, чтобы поднять его, по всей видимости онъ былъ мертвъ.

Я позвалъ на помощь, и съ большими затрудненіями мы привели его въ чувство. Нѣкоторое время онъ что-то безсвязно говорилъ. Потомъ мы пустили ему кровь и уложили его въ постель. На слѣдующое утро онъ совершенно поправился, насколько дѣло шло о его чисто физическомъ здоровьи. О состояніи его ума я, конечно, не говорю ничего. Во все остальное время переѣзда я избѣгалъ его,

По совѣту капитана, который, повидимому, думалъ то же, что и я, относительно его помѣшательства, но предупредилъ меня, чтобы я не говорилъ ничего объ этомъ никому изъ пассажировъ.

Непосредственно вслѣдъ за припадкомъ Вайэта случилось нѣчто еще болѣе усилившее, и безъ того уже значительно возбужденное во мнѣ, любопытство. Между прочимъ, вотъ что: я былъ очень нервно настроенъ -- пилъ слишкимъ много крѣпкаго зеленаго чаю, и плохо спалъ -- въ точности говоря, въ теченіи двухъ ночей я не спалъ вовсе. Теперь: моя каюта выходила въ главную каюту, иначе столовую, какъ и вообще всѣ каюты одинокихъ пассажировъ. Три отдѣленія, принадлежавшія Вайэту, были въ задней каютѣ, отдѣлявшейся отъ главной легкою выдвижною дверью, которая не запиралась даже и на ночь. Въ виду того, что мы почти все время пользовались попутнымъ вѣтромъ, и довольно сильнымъ, корабль очень накренялся въ подвѣтренную сторону; и каждый разъ, когда правая сторона корабля была на подвѣтренной сторонѣ, выдвижная дверь между каютами, соскользнувъ, открывалась, и такъ оставалась, ибо никто не хотѣлъ брать на себя труда закрыть ее. Моя койка была расположена такимъ образомъ, что, когда дверь въ моей собственной каютѣ была открыта, равно какъ и упомянутая выдвижная дверь (по причинѣ жары дверь у меня была открыта всегда), я могъ совершенно явственно видѣть въ задней каютѣ все, и именно въ той ея части, гдѣ помѣщались каюты Мистера Вайэта. Прекрасно. Двѣ ночи (не подъ рядъ), когда я не спалъ, каждый разъ часовъ около одиннадцати, я совершенно ясно видѣлъ, какъ Мистрисъ Вайэтъ осторожно выходила изъ каюты Мистера Вайэта и входила въ лишнее отдѣленіе, гдѣ и оставалась до разсвѣта. Съ разсвѣтомъ мужъ призывалъ ее, и она возвращалась. Не было сомнѣнія, что въ дѣйствительности они разошлись. У нихъ были отдѣльныя помѣщенія -- конечно, въ виду ожидавшаго ихъ, болѣе продолжительнаго разрыва; такъ вотъ въ чемъ, думалъ я, въ концѣ-концовъ кроется тайна лишней каюты.

Было, кромѣ того, еще одно обстоятельство, весьма меня интересовавшее. Въ теченіи этихъ двухъ безсонныхъ ночей, каждый разъ тотчасъ послѣ исчезновенія Мистрисъ Вайэть въ лишней каютѣ, вниманіе мое привлекалось какими-то особенными, осторожныли, заглушенными звуками, раздававшимися въ каютѣ ея мужа. Затаивъ дыханіе, я въ теченіи нѣкотораго времени прислушивался къ нимъ и, наконецъ, вполнѣ уразумѣлъ ихъ смыслъ. Звуки эти происходили отъ того, что художникъ открывалъ продолговатый ящикъ съ помощью долота и молотка, причемъ послѣдній былъ, очевидно, для смягченія звука, обернутъ въ что-то мягкое, въ шерсть или въ вату.

Такимъ образомъ, чудилось мнѣ, я могъ различить точный моментъ, когда онъ совершенно высвобождалъ крышку -- моментъ, когда онъ отодвигалъ ее и клалъ на нижнюю койку въ своей каютѣ; объ этомъ послѣднемъ, напримѣръ, я узнавалъ по нѣкоторымъ легкимъ стукамъ, которые производила крышка, наталкиваясь на деревянные края койки, въ то время какъ онъ старался тихонько положить ее, ибо на полу для нея не было мѣста въ каютѣ. Послѣ этого наступала мертвая тишина, и ни въ первомъ, ни во второмъ случаѣ, вплоть до разсвѣта, я не слыхалъ ничего; развѣ, быть можетъ, я могу упомянуть только о тихомъ рыдающемъ или ропщущемъ звукѣ, такомъ подавленномъ, что его было почти не слышно, если на самомъ дѣлѣ онъ не былъ скорѣе созданъ моимъ собствоннымъ воображеніемъ. Я говорю, что это походило на рыданіе или тяжелый вздохъ, но, конечно, здѣсь не могло быть ни того, ни другого. Я думаю скорѣе, что это звенѣло въ моихъ собственныхъ ушахъ. Слѣдуя своему обыкновенію, Мистерь Вайэтъ, безъ сомнѣнія, простона-просто давалъ полный просторъ одному изъ своихъ увлеченій -- предавался одному изъ своихъ припадковъ художническаго энтузіазма. Онъ открывалъ продолговатый ящикъ, чтобы усладить зрѣніе скрывавшимся въ немъ художественнымъ сокровищемъ. Въ этомъ не было, однако, ничего, что могло бы заставить его рыдать. Я повторяю поэтому, что это просто была причуда моей собственной фантазіи, разстроенной зеленымъ чаемъ добрѣйшаго Капитана Харди. Какъ разъ передъ зарей, въ каждую изъ двухъ упомянутыхъ ночей, я совершенно явственно слышалъ, какъ Мистеръ Вайэтъ снова клалъ крышку на продолговатый ящикъ, и забивалъ гвозди на ихъ старыхъ мѣстахъ, молоткомъ, закутаннымъ во что-то мягкое. Сдѣлавъ это, онъ выходилъ изъ своей каюты, совершенно одѣтый, и вызывалъ Мистрисъ Вайэтъ изъ ея отдѣленія.

Мы были въ морѣ уже семь дней, и только что миновали Мысъ Гаттерасъ, какъ съ юго-запада налетѣла тяжелая буря. До извѣстной степени мы были, однако, къ ней подготовлены, ибо погода въ теченіи нѣкотораго времени предостерегала насъ своими угрозами. Все на кораблѣ, сверху до низу, было приведено въ порядокъ; и такъ какъ вѣтеръ упорно свѣжѣлъ, мы легли въ дрейфъ, оставивъ только контръ-бизань и форъ-марсъ, причемъ они оба были зарифлены.

При такомъ распорядкѣ мы плыли довольно благополучно въ теченіи сорока восьми часовъ -- корабль оказался во многихъ отношеніяхъ превосходнымъ судномъ, и не зачерпывалъ воды въ сколько-нибудь значительныхъ размѣрахъ. По истеченіи двухъ сутокъ, однако же, буря, свѣжѣя, превратилась въ ураганъ, нашъ задній парусъ былъ разорванъ въ клочья, и мы настолько погрузились въ разъятыя хляби, что нѣсколько разъ подрядъ зачерпнули огромное количество воды. Благодаря этому обстоятельству, мы потеряли трехъ человѣкъ, упавшихъ за бортъ, вмѣстѣ съ камбузомъ, и почти всю лѣвую сторону корабельныхъ укрѣпленій. Едва мы успѣли опомниться, какъ форъ-марсъ разлетѣлся въ куски; мы подняли штагъ-парусъ, и съ его помощью довольно хорошо держались нѣсколько часовъ, причемъ ходъ корабля былъ гораздо правильнѣе, чѣмъ прежде.

Но буря все еще не утихала, и не было никакихъ признаковъ того, что она уляжется. Снасти были дурно прилажены и сильно натянуты; на третій день бури, около пяти часовъ пополудни, бизань-мачта, сильно накренившись, къ навѣтренной сторонѣ, рухнула на бортъ. Цѣлый часъ, или даже больше того, при чудовищной качкѣ, мы тщетно пытались освободиться отъ нея, и, прежде чѣмъ намъ это удалось, съ задней части корабля пришелъ плотникъ и сообщилъ, что въ трюмѣ на четыре фута воды. Въ довершеніе къ нашей дилеммѣ, оказалось, что насосы засорены и почти не дѣйствуютъ.

Смятеніе и отчаяніе овладѣли всѣми -- мы сдѣлали, однако, попытки облегчить корабль, бросивъ за бортъ возможно большее количество груза, и срѣзавъ двѣ оставшіяся мачты. Въ концѣ концовъ это намъ удалось, но мы попрежнему ничего не могли сдѣлать съ насосами; а течь тѣмъ временемъ быстро усиливалась.

На закатѣ буря значительно уменьшилась въ силѣ, и такъ какъ море вмѣстѣ съ тѣмъ притихло, мы еще продолжали питать слабую надежду спастись въ шлюпкахъ. Въ восемь часовъ пополудни облака разорвались, по направленію къ навѣтронной сторонѣ, и на наше счастье предсталъ полный мѣсяцъ -- добрый знакъ, посланный намъ судьбой, и удивительнымъ образомъ оживившій нашъ изнемогавшій духъ.

Послѣ невѣроятныхъ усилій намъ удалось, наконецъ, спустить безъ существенныхъ поврежденій баркасъ, и въ него мы помѣстили весь экипажъ и большую часть пассажировъ. Партія эта отплыла тотчасъ же, и, послѣ разныхъ злоключеній, наконецъ, прибыла благополучно въ Окракокъ-Инлетъ, на третій день послѣ кораблекрушенія.

Четырнадцать пассажировъ, съ капитаномъ, остались на палубѣ, рѣшившись довѣрить свою участь малому гребному судну, находившемуся у кормы. Мы опустили его безъ затрудненій, хотя это было просто чудо, что намъ удалось помѣшать ему опрокинуться, когда оно касалось воды. Въ него сѣли: капитанъ, его жена, Мистеръ Вайэтъ, съ своей семьей, одинъ Мексиканскій офицеръ, вмѣстѣ съ женой и четырьмя дѣтьми, и я, вмѣстѣ съ слугой-негромъ.

У насъ, конечно, не было мѣста ни для чего, кромѣ нѣсколькихъ, безусловно необходимыхъ, инструментовъ, кое-какой провизіи, и платья, которое было на насъ; никому даже и въ голову не пришло попытаться что-нибудь спасти. Каково же было всеобщее изумленіе, когда, послѣ того какъ мы отплыли отъ корабля на нѣсколько саженей, Мистеръ Вайэтъ всталъ на своемъ мѣстѣ, и холодно потребовалъ отъ Капитана Харди направить лодку назадъ, чтобы взять въ нее его продолговатый ящикъ!

"Сядьте, Мистеръ Вайэтъ", отвѣтилъ капитанъ нѣсколько сурово. "Вы опрокинете насъ, если не буднте сидѣть спокопно. Шкафутъ уже почти весь въ водѣ."

"Ящпкъ!" завопилъ Мистеръ Вайэтъ, продолжая стоять, "ящикъ, говорю я вамъ! Капитанъ Харди, вы не можете, вы не захотите отказать мнѣ. Онъ вѣситъ самые пустяки -- это ничего, совсѣмъ ничего. Во имя матери, которая родила васъ -- во имя Бога -- во имя вашей надежды на спасеніе, умоляю васъ, вернитесь за ящикомъ!"

Капитанъ на игновенье, казалось, былъ тронутъ этимъ искреннимъ призывомъ художника, но онъ снова принялъ суровое выраженіе, и только сказалъ:

"Мистеръ Вайэтъ, вы -- сумасшедшій. Я не могу васъ слушать, сядьте, говорю я вамъ, или вы потопите лодку. Постойте -- держите его -- схватите его! -- онъ сейчасъ прыгнетъ за бортъ! Ну, вотъ -- я такъ и зналъ -- готово!"

Пока капитанъ говорилъ такимъ образомъ, Мистеръ Вайэтъ, дѣйствительно, выпрыгнулъ изъ лодки, и, такъ какъ мы были еще на подвѣтренней сторонѣ близь погибавшаго корабля, ему удалось, съ помощью почти сверхчеловѣческихъ усилій, ухватиться за канатъ, висѣвшій съ переднихъ цѣпей. Въ слѣдующее мгновеніе онъ былъ уже на кораблѣ, и бѣшено ринулся въ каюту.

Между тѣмъ насъ отнесло за корму корабля, и, находясь совершенно внѣ предѣловъ его подвѣтренней стороны, мы были предоставлены произволу грознаго моря, все еще бушевавшаго. Мы устремились было назадъ, самымъ рѣшительнымъ образомъ, но наша маленькая лодка была какъ перышко въ дыханіи бури. Намъ было ясно, что судьба несчастнаго художника, свершилась.

Въ то время какъ разстояніе между нами и кораблемъ быстро увеличивалось, сумасшедшій (ибо иначе мы не могли смотрѣть на него) показался возлѣ капитанской каюты, на трапѣ, на который съ силой, казавшейся гигантской, онъ втаскивалъ продолговатый ящикъ. Между тѣмъ какъ мы смотрѣли на него въ крайнемъ изумленіи, онъ быстро обернулъ нѣсколько разъ трехдюймовый канатъ сперва вокругъ ящика, потомъ вокругъ себя. Въ слѣдующее мгновеніе ящикъ и онъ были въ морѣ -- они исчезли внезапно, сразу и безвозвратно.

Со взорами, прикованными къ мѣсту гибели, мы нѣкоторое время печально медлили, застывши на веслахъ. Потомъ, сильно гребя, мы поплыли прочь. Молчаніе не прерывалось цѣлый часъ. Наконецъ, я осмѣлился промолвить:

"Замѣтили ли вы, капитанъ, какъ быстро они погрузизись въ воду? Не прсдставляетъ ли это изъ себя что-то совершенно необыкновенное? Признаюсь, я питалъ слабую надежду, что онъ въ концѣ-концовъ спасется, когда увидѣлъ, что онъ привязалъ себя къ ящику, и бросился въ море".

"Они погрузились, какъ имъ и слѣдовало", отвѣчалъ капитанъ, "какъ камень. Они вскорѣ поднимутся опять, но не прежде, чѣмъ соль растаетъ".

,Соль!" воскликнулъ я.

"Тс-съ", сказалъ капитанъ, указывая на жену и на сестеръ усопшаго. "Мы поговоримъ объ этомъ при болѣе удобномъ случаѣ".

-----

Послѣ всяческихъ бѣдъ мы кое-какъ спаслись; но намъ судьба благопріятствовала, такъ же какъ и нашимъ сотоварищамъ по несчастію. Полуживые, мы пристали, наконецъ, послѣ четырехъ дней напряженной тревоги, къ бухтѣ, противъ Острова Ронокъ. Мы оставались тамъ недѣлю, не претерпѣли никакихъ непріятностей отъ мѣстныхъ жителей, подбирающихъ морскіе выброски, и, наконецъ, получили возможность достигнуть Нью-Йорка.

Прпблизительно черезъ мѣсяцъ послѣ крушенія "Independence", случай столкнулъ меня съ Капитаномъ Харди на Broadway. Разговоръ нашъ, понятно, перешелъ на это несчастье и въ особенности на прискорбную судьбу бѣдняги Вайэта. Я узналъ слѣдующія подробности:

Художникъ пріобрѣлъ мѣста для себя, жены, двухъ сестеръ, и служанки. Жена его, дѣйствительно, какъ онъ ее описывалъ, была очаровательнѣйшей красивой женщиной. Утромъ четырнадцатаго Іюня (въ тотъ день, какъ я приходилъ на корабль) она внезашю захворала и умерла. Юный супругъ былъ внѣ себя отъ горя -- но обстоятельства безусловнымъ образомъ требовали его немедленнаго прибытія въ Нью-Йоркъ. Тѣло обожаемой имъ жены было необходимо отвезти къ ея матери, съ другой же стороны, всеобщій, хорошо извѣстный, предразсудокъ мѣшалъ ему сдѣлать это открыто. Девять пассажировъ изъ десяти скорѣе бѣжали бы съ корабля, нежели отправились бы съ мертвымъ тѣломъ.

Ввиду такой дилеммы Капитанъ Харди распорядился, чтобы тѣло, предварительно частью набальзамированное и уложенное съ большимъ количествомъ соли въ ящикъ соотвѣтственныхъ размѣровъ, было доставлено на бортъ, какъ кладь. Ничего не было сказано о кончинѣ леди; и такъ какъ то обстоятельство, что Мистеръ Ваіілтъ пріобрѣлъ мѣсто для своей жены, было фактомъ установленнымъ, сдѣлалось необходимымъ, чтобы кто-нибудь замѣщалъ ее во время путешествія. На это легко склонили служанку усопшей. Лишняя каюта, первоначально пріобрѣтенная для этой дѣвушки, въ то время какъ ея госпожа была еще жива, теперь была просто удержана. Въ этой каютѣ, какъ само собой разумѣется, спала каждую ночь псевдосупруга. Днемъ, по мѣрѣ силъ, она играла роль своей госпожи -- внѣшность которой, это было тщательно провѣрено, никому изъ пассажировъ не была извѣстна. Мои собственныя невѣрныя предположенія возникли, довольно естественнымъ образомъ, благодаря излишной разсѣянности, излишней наклонности выспрашивать, и излишней нетерпѣливости. Но за послѣднее время мнѣ не часто удается крѣпко уснуть. Есть лицо, которое мучительно возникаетъ передо мной, какъ бы я ни повертывался. Есть истерическіи смѣхъ, который неотступно звучитъ въ моихъ ушахъ.