Анна Павловна Барыкова
Издание: "Стихотворения и прозаические произведения А.П.Барыковой", СПб., 1897
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
Date: 5-9 ноября 2009
Как боги, -- мирно жил благословенный род,
Не ведая нужды, как наше поколенье,
Ни умственных тревог, ни тягостных работ;
И старость не несла с собою разрушенья
Их чистой красоте. Они не знали бед,
Болезней, горя, зла; богатые стадами,
Всегда довольные готовыми плодами
Земли, дарившей им непокупной обед,
Со всей природою Небес благословенье
Они делили дружно. Смерть, как сновиденье,
Рукою ласковой смежала веки их.
Когда же грудь Земли весь род во мраке скрыла,
Великий Зевс воздвиг из тления могилы
И к жизни вновь призвал избранников своих,
Как добрых гениев, хранителей незримых
Всего живущего среди полей родимых,
Благих советников, защитников людей;
И над землей в тумане светлый рой теней,
Великое служенье свято исполняя,
Носился, радостный, от края и до края,
И праведных пути невидимо хранил,
И благодать небес на землю низводил.
Полно вам, люди, себя осквернять недозволенной пищей!
Есть у вас хлебные злаки; под тяжестью ноши богатой
Сочных, румяных плодов преклоняются ветви деревьев;
Грозди на лозах висят наливные; коренья и травы
Нежные, вкусные зреют в полях; а другие, --
Те, что грубее, огонь умягчает и делает слаще;
Чистая влага молочная и благовонные соты
Сладкого меда, что пахнет душистой травой -- тимианом,
Не запрещаются вам. Расточительно-щедро все блага
Вам предлагает земля; без жестоких убийств и без крови
Вкусные блюда она вам готовит.
Лишь дикие звери
Голод свой мясом жизвым утоляют; и то не все звери:
Лошади, овцы, быки -- ведь травою питаются мирно.
Только породы свирепые хищников: лютые тигры,
Львы беспощадно-жестокие, жадные волки. медведи
Рады пролитию крови...
И что за обычай преступный.
Что за ужасная мерзость: кишками -- кишек поглощенье!
Можно ль откармливать мясом и кровью существ нам подобных
Жадное тело свое и убийством другого созданья, --
Смертью чужою -- поддерживать жизнь?
Неужели не стыдно
Нам, окруженным так щедро дарами земли благодатной,
Матери нашей кормилицы. -- нам, -- не животным, а людям,
Жадно зубами жестокими рвать и терзать с наслажденьем
Клочья израненных трупов, как лютые дикие звери?
Разве нельзя утолить, не пожертвовав жизнью чужою,
Люди, ваш голод неистовый, алчность утроб ненасытных?
Былъ -- сохранилось предание -- Век Золотой, -- не напрасно
Названный так; жили люди счастливые, кроткие -- просто;
Были довольны и сыты одними плодами земными,
Кровью уста не сквернили. И итицы тогда безопасно
Воздух крылом рассекали; и робкие зайцы бесстрашно
В поле бродили; на удочке рыба тогда не висела, --
Жертвой доверия; не было хитрых силков и капканов.
Страха, предательства, злобы не ведал никто. И повсюду
Царствовал мир.
Где ж он ныне?.. И чем свою смерть заслужили
Вы, -- безобидные овцы, незлобные, смирные твари.
Людям на благо рожденные? Вы, что нас поите щедро
Влагой сосцов благодатных и греете мягкой волною,
Вы, чья счастливая жизнь нам полезней, чем смерть ваша злая?
Чем провинился ты, вол, предназначенный людям на помощь,
Ты, безответно-покорный товарищ и друг хлебопашца?
Как благодарность забыть, как решиться жестокой рукою
Острый топор опустить на послушную, кроткую шею,
Стертую тяжким ярмом? Обагрить мать-кормилицу землю
Кровью горячей работника, давшего ей урожай?..
Страшен ваш гнусный обычай и скользок ваш путь к преступленьям,
Люди! Убить человека не трудно тому, ктот внимая
Жалким предсмертным блеяниям, режет телят неповинных,
Кто убивает ягненка, чьи слабые вопли подобны
Плачу дитяти; кто птицу небесную бьет для забавы
Или, -- нарочно -- своею рукою вскормив, -- пожирает!
С вашей привычной жестокостью рядом стоит людоедство!
О, воздержитесь, опомнитесь, я заклинаю вас, братья!
Не отрывайте убийством от плуга вола-земледельца;
Пусть он, служивший вам верно, умрет не насильственной смертью;
Не истребляйте стада беззащитные: пусть одевают,
Греют вас мягким руном и поят молоком своим щедро,
Мирно живя, умирая спокойно на пастбищах ваших.
Бросьте силки и капканы! Не трогайте пташек небесных;
Пусть, беззаботно порхая, поют нам о счастьи и воле.
Хитро сплетенные сети, крючки с смертоносной наживой
Бросьте! Доверчивых рыб не ловите обманом коварным,
Уст человеческих кровью созданий живых не скверните,
Смертные, -- смертных щадите!
Питайтесь дозволенной пищей, --
Пищей, пригодной для любящей, чистой души человека.
------
Страницы вдохновенные читая,
Не говорите, -- люди, -- что Сам Бог,
В уста избранников слова Свои влагая,
Святую книгу эту написать помог.
Слова Его живут в созвучьях песни вечной;
Они начертаны на синеве небес
И выше в бездне, полной тайны и чудес, --
Там, где огни миров роятся бесконечно.
Одна лишь книга есть, где Он Своей рукой
Нетленными чертами Имя пресвятое
Предвечно написал, -- то дух бессмертный твой,
Твой разум, -- человек! Лишь он над темнотою
Твоей всегда царит, в нем -- искра божества,
Премудрости Его живое отраженье,
В нем -- говорит Он с вами.
Уст плотских слова
Все только искажают Вышнего внушенья.
Я странствовать люблю. И лишь наступит лето,
Как птица вольная, перелетаю я
От ласмурных небес -- в страны тепла и света,
От мрачных берегов -- в волшебные края.
Но только никогда ты, ветер быстрокрылый,
Не заноси меня в тот край, где я жила
Когда-то счастливо, где был со мною милый,
И где развалина надежд моих легла.
Как солнце бледное там ласково сияло!
И как мне нравилась угрюмая страна!
Любовь в душе моей так чудно расцветала,
Своею красотой все красила она.
С любовью все исчезло. Нынче -- сквозь туманы
Явился бы мне там печальный ряд теней,
Озера темные да сосны великаны --
Живые призраки минувших светлых дней.
На этом берегу, холодном и унылом,
Все полно образом любимым, дорогим,
Знакомым голосом, улыбкой, взглядом милым,
Все полно счастием исчезнувшим моим.
Пойду ль бродить одна -- с истерзанной душою --
По тем тропинкам, где бродили мы вдвоем, --
Смех жизнерадостный, -- веселье молодое, --
Припоминать -- в слезах, в отчаяньи немом?..
Когда воскликнул Гёте: "Свету! Больше свету!.." --
В борьбе с предсмертной мглой, -- он был счастливей нас;
Глаза орлиные закрыла Смерть поэту,
И свет для них погас.
А мы живем, но крик все тот же вдохновенный
Нам надрывает грудь; глядим, -- а свету нет;
Не видит бедный ум, на пытку осужденный,
Где истина и свет.
Мы ощупью брели, -- мучительно, веками,
За шагом шаг, в борьбу с непобедимой тьмой,
Но все не разорвать нам слабыми руками
Завесы роковой.
Порой мутится ум в скитаньи безотрадном;
В неведомых краях блуждая наугад,
За всяким огоньком во мраке непроглядном
Бросаться вслед он рад.
Вот Вера подняла светильник свой смиренный:
"Я освещу твой путь! Во мне покой найдешь!.."
Но Разум, оттолкнув огонь ее священный,
Давно ответил: "Лжешь!..
Тебе ли освещать? Ты землю погрузила
В туман таинственный, холодный и пустой,
Ты жалкий род людской обманом ослепила,
И тухнет светоч твой!"
Наука нас зовет, высоко поднимая
Свой факел; мы идем, покорные, за ней,
Забрежжилась кругом, во тьме едва мерцая,
Заря ее лучей;
Вот поредел туман; хоть бледно освещенье,
А виден путь ясней; уж нас не мучит страх,
Исчезли грозные былого привиденья,
Бродившие впотьмах.
И мы дошли... Дошли до страшной бездны черной,
Нет провожатого; дороги дальше нет.
В отчаяньи тупом глядим вперед упорно:
Не явится ли свет?
Хотим "незримое" заставить показаться,
Ответов ясных ждем от пустоты немой, --
Слепорожденные, -- хотим всю жизнь терзаться
Сияющей мечтой.
Не пробуйте отнять у нас страданье это --
Мы пытке роковой навек обречены.
Созданья темные, -- живем мы жаждой света,
Мы ею спасены.
Да, -- свету, свету нам! Все громче это слово
Звучит отчаянной, отвергнутой мольбой,
Все бездну мрачную, молчащую сурово,
Мы видим пред собой.
О, солнце старое, -- ты вздрогнешь, потухая
И в безрассветной мгле скрывая бледный лик,
Когда над всей землей промчится, замирая,
Все тот же страшный крик!
Вот грязный задний двор, совсем обыкновенный;
Конюшня, хлев свиной, коровник и сарай,
А в глубине овин под шляпой неизменной
Соломенной своей. -- Тут для животных рай.
Тут вечно ест и пьет бездушная порода;
На солнышке блестит навоз как золотой;
И дремлют сонные канав и лужиц воды,
Омывшие весь двор вонючею рекой.
Вдали от мокроты и жирной кучи черной,
Там, где навоз просох и так овсом богат,
Хозяйка-курица разбрасывает зерна,
Гордясь семьей тупых, прожорливых цыплят.
Отец-петух сидит повыше на телеге,
Доволен, жирен, сыт, -- свернулся он клубком;
Он спит блаженным сном, он утопает в неге
И сонные глаза завесил гребешком.
Вон плавают в пруду мечтательные утки,
На тину устремив сентиментальный взгляд,
И с селезнем своим, раз по двенадцать в сутки,
О радостях любви законной говорят.
Рубином, бирюзой на солнце отливая,
На крыше высоко, под золотом лучей,
Нарядная сидит и радужная стая,
Семья породистых, спесивых голубей.
Как войско стройное в своих мундирах белых,
Пасется в стороне красивый полк гусей;
А дальше -- черный ряд индюшек осовелых,
Надутых важностью и глупостью своей.
Здесь -- царство, гордое своею грязью, салом,
Скотской, счастливый быт разъевшихся мещан;
В помойной яме жизнь, с навозным идеалом;
Здесь щедрою рукой удел блаженства дан!
Да! счастлив ты, индюк! И ты, мамаша-угка!
Утятам скажешь ты наверно в смертный час:
"Живите так, как я... Не портите желудка...
Я -- исполняла долг... Я -- расплодила вас!"
Ты исполняла долг?.. Что значит "долг" для утки?
Не то ли, что она весь век в грязи жила,