Прево Марсель - Жорж

М. Прево.

Переводъ съ французскаго Е. И. Саблиной.

Жоржъ.

-- Да, вы правы!-- сказалъ докторъ Поль, извѣстный спеціалистъ по нервнымъ болѣзнямъ,-- вы правы. Мнѣ сегодня не весело. Я присутствовалъ при развязкѣ одного парижскаго приключенія, интимной драмы съ тремя дѣйствующими лицами, одно изъ которыхъ попало, какъ курица во щи... Развязка была такъ неожиданна и ужасна, что испортила все мое настроеніе. Что подѣлаешь, другъ мой! Полжизни возиться съ психопатами и сумасшедшими, а въ сердцѣ все остается уголокъ чувствительный, который нѣтъ -- нѣтъ да и взбудоражитъ весь внутренній міръ! Выслушайте, я разскажу вамъ эту исторію... Ощущаю потребность высказаться.

Не думаю, чтобы вы часто посѣщали кокотокъ,-- горизонталокъ, какъ говорятъ теперь, если еще не придумано новаго прозвища; но, конечно, знаете, хоть по наслышкѣ, Лауру Гардингъ, "маленькую" Лауру, рыжую куколку, словно вылитую изъ саксонскаго фарфора, съ дѣтскимъ личикомъ, съ жестами нервными, нетерпѣливыми, капризными Ее всегда можно видѣть въ Лѣсу, въ театрѣ на первыхъ представленіяхъ, на скачкахъ. Вы, вѣроятно, слышали также, что среди толпы мужчинъ, продефилировавшихъ черезъ ея спальню, особенно указываютъ на двоихъ: одного извѣстнаго живописца и русскаго князя. Послѣдній играетъ роль въ разыгравшейся драмѣ. Между посѣтителями Лауры, одинъ оставилъ ей вещественное воспоминаніе иного сорта чѣмъ цвѣты, деньги, брилліанты,-- сына.

Это было давно. Мало кто зналъ объ этомъ, а кто и зналъ, такъ забылъ. Лаура Гардингъ была матерью, лѣтъ въ двадцать или раньше того. Избавившись отъ беременности и выздоровѣвъ послѣ родовъ, она поручила ребенка мнѣ. Я отдалъ мальчика въ нормандскую деревню, кормилицѣ, женщинѣ добросовѣстной и зажиточной. Семья кормилицы полюбила маленькаго Жоржа. Время отъ времени, такъ сказать съ налету, подъ вліяніемъ прочитаннаго романа или видѣнной драмы, легкомысленная Лаура проникалась материнской любовью, срывалась съ мѣста, ѣхала въ Нормандію, падала, словно аэролитъ, въ мирную семью, гдѣ росъ ея сынъ, безумно цѣловала его, осыпала золотомъ... и уѣзжала. Роль матери скоро надоѣдала ей и по цѣлымъ мѣсяцамъ она не вспоминала о существованіи Жоржа.

Когда мальчику исполнилось девять лѣтъ, я счелъ долгомъ напомнить Лаурѣ, что пора бы научить Жоржа чему-нибудь побольше, чѣмъ читать, писать и играть въ кегли. Я предложилъ помѣстить его въ гимназію, въ Парижѣ. Здѣсь, думалъ я, онъ узнаетъ, чей онъ сынъ, свыкнется съ этой мыслью и самъ проложить себѣ дорогу... Не тутъ-то было! Лаура и слышать не хотѣла объ гимназіи. Это слишкомъ демократическое заведеніе...

-- Въ гимназію, докторъ? Да что вы? Онъ учился бы тамъ вмѣстѣ съ дѣтьми моего сапожника и швейцара!.. Вышелъ бы, не умѣя поклониться женщинѣ и держать себя за обѣдомъ. Нѣтъ, нѣтъ! Жоржъ будетъ учиться у іезуитовъ. Святые отцы одни, повѣрьте мнѣ, умѣютъ вылѣпить изъ мальчика джентльмэна!

И отправили Жоржа на Джерсей, гдѣ святые отцы основали школу, послѣ того какъ ихъ выгнали изъ Франціи. Приняли его не безъ труда и съ непремѣннымъ условіемъ ни разу не брать его въ Парижъ, до полнаго окончанія курса.

Мать съѣздила на островъ одинъ разъ, ужасно страдала отъ морской болѣзни и повторить путешествіе не рѣшилась.

Въ теченіе пяти лѣтъ Жоржъ учился и былъ на лучшемъ счету въ школѣ. Еженедѣльно писалъ матери длинныя, нѣжныя письма. Она отвѣчала разъ въ два мѣсяца коротенькой записочкой, гдѣ-нибудь ночью, въ кабинетѣ ресторана, подъ вліяніемъ кризиса чувствительности, вызваннаго лишней выпивкой или новымъ счастливымъ мгновеніемъ.

Но вотъ полгода тому назадъ, Лаура получила отъ ректора слѣдующее письмо:

"Милостивая Государыня!

Вашъ Жоржъ блестяще кончилъ полный курсъ наукъ. Онъ долженъ выбрать себѣ карьеру. Ему хочется поступить въ военную службу. Если вамъ угодно, мы примемъ его въ военное училище, въ улицѣ Ломонъ. Вамъ надлежитъ рѣшить его судьбу. Наша роль пока кончена, и мы просимъ васъ принять милаго юношу, покидающаго насъ черезъ недѣлю.

Имѣю честь быть Вашимъ покорнымъ слугой

Клементъ. Ректоръ".

Письмо, разумѣется, застало Лауру врасплохъ. Гдѣ ей было думать о сынѣ и о его карьерѣ! Въ письмѣ ректора она не поняла цѣли іезуитовъ: чтобы Жоржъ, котораго они, дѣйствительно, очень полюбили, самъ узналъ соціальное положеніе своей матери и, сообразуясь съ этимъ, выбралъ бы себѣ карьеру. Мысли Лауры, какъ и всегда, скользили поверхностно, ни на чемъ не останавливаясь подолгу. Въ данномъ случаѣ, она ухватилась за приготовленіе комнаты для пріѣзда сына, выбрала самую удобную и веселенькую, меблировала и отдѣлала ее, какъ уютное гнѣздышко,-- и порѣшила, что въ этомъ вся суть. Нѣсколько дней спустя Жоржъ пріѣхалъ. О, какой это былъ милый, сердечный, хорошій юноша! И странное дѣло: мать свою, которая почти бросила его на произволъ судьбы,-- онъ просто боготворилъ. Онъ выказывалъ столько нѣжности, уваженія и восхищенія, что даже она, эта куколка съ птичьими мозгами, казалась тронутой до глубины души. Въ теченіе двухъ недѣль она буквально была безъ ума отъ сына, всюду брала его съ собой, въ ложу театра, въ коляску на прогулку, на скачки. Главный содержатель, князь, отошелъ на задній планъ; его строго попросили не являться нѣкоторое время иначе, какъ съ дневнымъ визитомъ. Лаура, потихоньку отъ сына, ѣздила иногда на свиданіе съ любовникомъ. Вотъ до чего дѣло доходило! Жоржъ-же, наивная душа, не находилъ въ окружающемъ ничего страннаго и буквально ни о чемъ не догадывался. О реальностяхъ любви онъ ничего не зналъ и былъ абсолютно чистъ и душой, и тѣломъ!

Однако, Лаура, натѣшившись своей новой ролью мамаши, скоро соскучилась. Она понемногу начала сбрасывать съ себя стѣснительныя цѣпи, которыя въ началѣ съ такимъ азартомъ сама же на себя наложила ради сына. Днемъ стали появляться любовники и держали себя смѣлѣе; по вечерамъ поѣздки за городъ, ужины въ кабакахъ, кутежи... Жоржъ грустилъ, что мать все чаще и чаще уѣзжаетъ безъ него, но всетаки ни о чемъ не догадывался. Глаза его защищены были непроницаемой завѣсой невинности, которую сдвинуть было не такъ-то легко.

И вотъ третьяго дня, Лаура, напившись шампанскаго и, по всей вѣроятности, позабывъ совершенно о пребываніи въ ея домѣ бѣднаго Жоржа, вернулась къ себѣ въ сопровожденіи князя, который, должно-быть, не прочь былъ прекратить комедію сдержанности. Тѣмъ не менѣе, входя въ спальню, Лаура вспомнила о сынѣ и приказала любовнику не шумѣть. Комната юноши находилась какъ разъ надъ ея спальной.

Но между Лаурой и сожителемъ произошла какая-то ссора; оба были пьяны, а князь, къ тому же, необузданъ до бѣшенства; въ ярости онъ не помнилъ себя и имѣлъ обыкновеніе хватать первое, что попадалось подъ руку, швырять объ полъ, бить, колоть, орать не своимъ голосомъ. Изругавъ свою возлюбленную на чемъ свѣтъ стоитъ, онъ схватилъ фарфоровую вазу съ цвѣткомъ и запустилъ ее въ простѣночное зеркало. Громъ и трескъ невообразимые. Но прислуга была привычная къ нравамъ и обычаямъ барина, и на мѣсто побоища никто не отважился явиться... никто, кромѣ перепуганнаго Жоржа. Онъ отворилъ дверь материнской спальни и остановился на порогѣ, какъ окаменѣлый, не вѣря своимъ глазамъ. Полураздѣтые, князь и Лаура, инстинктивно бросились на кровать. Произошла страшная нѣмая сцена: всѣ трое глядѣли другъ на друга испуганными, недоумѣвающими глазами... Наконецъ, Лаура, съ которой отъ страху соскочилъ хмель, ласково начала журить сына:

-- Ступай, Жоржъ... Не надо въ такой часъ приходить ко мнѣ... Это неприлично, дитя мое... Иди, ложись, милка моя... Иди, или скорѣй!..

Но юноша, указавъ пальцемъ на князя, сказалъ:

-- А онъ что здѣсь дѣлаетъ въ такой часъ?

Лаура легонько подтолкнула его за дверь.

-- Я ему позволила, онъ и пришелъ... Не обращай на это вниманія, дитя мое... Ступай, ложись и больше не приходи.

Юноша опустилъ голову и повиновался. Онъ ушелъ къ себѣ.

Что пережила за эту ночь чистая душа мальчика? Путемъ-ли откровенія или разсудкомъ постигъ онъ, что такое эта мать и что предстоитъ ея сыну? Никто этого никогда не узнаетъ: секретъ этотъ Жоржъ унесъ съ собой въ могилу.

На другое утро, не видя его за завтракомъ, Лаура пошла къ нему въ комнату: онъ висѣлъ на одной изъ колоннъ монументальной старинной кровати; шнурокъ отъ гардины послужилъ ему веревкой. Личико было ужъ совсѣмъ черно...

Ударъ былъ слишкомъ силенъ для сердца Лауры Гардингъ. Она долго пролежала безъ чувствъ; сознаніе вернулось, но разсудокъ покинулъ ее навсегда. Я сегодня отправилъ ее въ Сальпетріеръ...

Вотъ моя исторія...-- заключилъ докторъ.-- Какъ видите, не веселая, такова, впрочемъ, и жизнь.

"Русское Богатство", No 12, 1902