Потоцкий Станислав-Костка - О духе сочинений Макиавеля

О духѣ сочиненій Макіавеля(*).

(*) Сочиненіе Сенатора Воеводы Графа Стан. Потоцкаго.

Имя Макіавеля у каждаго на языкѣ: имъ называемъ мы всякаго, кого только заблагоразсудимъ, особливоже тѣхъ людей, которые умомъ своимъ, происками, лукавствомъ получили отъ насъ какую нибудь прибыль; вообще подъ именемъ Макіавеля разумѣемъ весьма хитраго человѣка, или даже политическаго обманщика. Макіавелемъ называемъ также Министра, искусно управляющаго дѣлами государства; называемъ посла, которой иностраннымъ дѣламъ Двора своего всегда умѣетъ дать выгодное направленіе; называемъ наконецъ Государя, котораго политика имѣетъ перевѣсъ въ его пользу, и которой увеличиваетъ свое могущество, ослабляя прочія Державы. Такимъ образомъ славный Фридерикъ II, хотя онъ и писалъ противъ Макіавеля, почитался однимъ изъ опытнѣйшихъ учениковъ ето, вѣроятно по той причинѣ, что будучи искуснѣе всѣхъ современныхъ Государей въ дѣлахъ войны и мира, иногда уклонялся отъ началъ нравственности въ своихъ поступкахъ;

Но еще не здѣсь границы Макіавелизма въ общемъ мнѣніи: онъ распространяется на всѣ состоянія, и нѣтъ ищущаго должности чиновника, котораго совмѣстникъ неназвалъ бы Макіавелемъ. Помню даже, я и самъ слышалъ, какъ два фактора Израильскаго рода, бранясь между собою, одинъ другаго называли Макіавелемъ. Отъ чего же всѣ такъ разумѣютъ о Макіавелѣ, и на чемъ основано такое мнѣніе? Еслибъ спросить упоминающихъ сіе имя; то едва ли не всѣ дали бы такой отвѣтъ, что употребляютъ его единственно по предубѣжденію. Moжетъ статься есть даже и такіе, которые думаютъ, что Макіавель былъ великимъ министромъ, управлялъ важнѣйшими дѣлами какого нибудь государства и оставилъ преемникамъ своимъ опытами подтвержденныя правила политики. Совсѣмъ напротивъ! Макіавель писалъ только о томъ, что видѣлъ; онъ былъ вмѣстѣ историкомъ и законодателемъ политики своего времени.

Вознамѣрившись говоритъ о Макіавелѣ, хочу однихъ вывести изъ заблужденія, а другимъ -- которые знаютъ, что онъ былъ политическимъ писателемъ, но которымъ неизвѣстны происшествія -- дать нѣкоторое понятіе о жизни его и сочиненіяхъ; любопытныхъ же хочу избавить отъ скучнаго труда читать славнѣйшее, но не лучшее изъ его сочиненій, а именно О Государѣ! Отъ чего же оно славнѣе прочихъ? Отъ того вѣроятно, что представляетъ картину превратной, гнусной политики, которая господствовала въ Италіи при жизни Макіавеля. Оно удивило современниковъ, которые видѣли, по наружности выгодныя, слѣдствія ужасныхъ правилъ, и подумали, что въ семъ законодательномъ твореніи содержится глубокая политика. Одинъ вѣкъ передавалъ другому сей предразсудокъ, такъ что даже въ наше время, когда подобныя правила сдѣлались не только отвратительными, но сверхъ того еще и безполезными, есть много людей, которые думаютъ, что Макіавелева книга О Государѣ заключаетъ въ себѣ всѣ таинства политики, между тѣмъ, какъ въ самомъ дѣлѣ она есть не иное что, какъ только постыдный памятникъ развращенности того времени, въ которое она была написана.

Есть люди недоброжелательные своему вѣку, люди, которымъ нравится только все старинное, люди, которые все преступное и вредное, приписываютъ своему времени, а все доброе и полезное -- вѣкамъ прежнимъ. Ежели можно предразсудокъ сей простить однимъ, которые такъ мыслить побуждаются уваженіемъ къ памяти своихъ предковъ; то справедливость дозволяетъ вопросить другихъ, не тайная ли гордость, не самолюбіе ли заставляетъ ихъ презирать современниковъ? Бывъ чуждыми тѣхъ маловажныхъ качествъ, которыя, по ихъ мнѣнію, въ нынѣшнія времена составляютъ достоинство человѣка, не почитаютъ ли они себя самихъ вмѣстилищемъ оныхъ превосходныхъ свойствъ души и сердца, изъ которыхъ въ давніе вѣки состояло истинное величіе? Что, до меня касается, что я думаю, что люди, если только выключать нѣкоторыя незначущія отмѣны, теперь точно таковы же, какими были во времена глубокой древности и что доказательствомъ сходства ихъ служитъ самая охота порицать настоящее и хвалить минувшее. Герои Гомеровы ставили выше себя своихъ божественныхъ предковъ; Александръ завидовалъ Ахиллу въ славѣ, и Греція въ блистательный вѣкъ свой жалѣла о временахъ Солоновъ и Ликурговъ. Какъ мыслили Римляне, учитъ насъ Піитъ-Философъ: "Aetas parentum pejot avis, tulit nos nequiores, mox daturos progeniem viciosiorem {Вѣкъ дѣдовъ былъ лучше времени отцевъ нашихъ; мы и ихъ хуже; дѣти наши будутъ еще порочнѣе.}." Ето сказано Гораціемъ за осмнадцатъ передъ симъ столѣтіи. Если допуститъ продолженіе порчи нравовъ черезъ осмнадцать вѣковъ, то есть около осмидесяти людскихъ поколѣній, порчи, возрастающей въ ариѳметической пропорціи; то нынѣ развратности надлежало бы уже возрасти до такой степени, что не могло бы уже быть на свѣтѣ ни одного честнаго человѣка. Далѣе, міръ сей, при безпрестанно умножающихся злодѣяніяхъ, остался бы населенъ одними только бѣснующимися, и наконецъ превратился бы въ дикую пустыню. Но происшествія показываютъ совсѣмъ тому противное: Европа наполнилась жителями и просвѣтилась; если же одна часть ея утратила нѣсколько отъ прежняго своего блеска, за то другая, гораздо большая часть, которая во времена Горація была покрыта лѣсами только и болотами, нынѣ вмѣщаетъ въ себѣ государства съ цвѣтущими городами. Нравственный же характеръ жителей, если сравнить ихъ съ современными Горацію, описанными въ посланіяхъ его и сатирахъ, окажется, можетъ быть, превосходнѣйшимъ, или по крайней мѣрѣ не уступитъ характеру оныхъ древнихъ Римлянъ. Изъ сего надобно заключить по всей справедливости, что люди всегда были людьми и что равновѣсіе злыхъ качествъ и добрыхъ есть собственная принадлежность всѣхъ столѣтій. Свѣтъ иногда волнуется человѣческими страстями, какъ море вѣтрами; но страсти утихаютъ, и спокойствію опять возвращаются права его.

Но можетъ быть кто нибудь скажетъ: дѣло идетъ здѣсь не о сравненіи Грековъ и Римлянъ, когда они были на высшей степени развращенностй, съ нынѣшними народами, а o сравненіи добродѣтельныхъ предковъ нашихъ съ нами, недостойными ихъ потомками. На сіе возраженіе отвѣтомъ послужитъ самая Макіавелева книга, о которой говорить я намѣренъ; ею доказано будетъ, что времена, по поводу которыхъ и для которыхъ она написана, были совсѣмъ не лучшіе нашихъ касательно нравственности; ибо, кто въ наше время отважился бы проповѣдывать людямъ, что злодѣйство есть надежнѣйшій способъ господствовать надъ ними? Какой наставникъ и законодатель тирановъ заслужитъ нынѣ титло глубокаго политика? А намъ извѣстно, что Макіавелъ въ книгѣ своей О государѣ собралъ единственно господствовавшія въ его время правила и представилъ поступки, помощію которыхъ многія области и вольные города Италіи, бывъ порабощены малыми и большими тиранами, содѣлались кровавымъ игралищемъ ихъ прихотей! Макіавель вообще ничего такого не предписывалъ своему Государю, чему не видалъ примѣра въ поступкахъ первыхъ злодѣевъ Италіи, славнаго Цезаря Боргіи, сего героя Макіавелева, и отца его Папы Александра VI -- чудовища, которое даже самаго Боргію превзошло въ злодѣяніяхъ.

Когда себѣ представимъ, что въ началѣ XVI вѣка даже на престолѣ Папскомъ сидѣла такая мерзость, которая столь сильное произвела впечатлѣніе въ душѣ Maкіавеля, что онъ рѣшился вообще всѣхъ людей почитать испорченными и злыми (ибо нѣсколько разъ, называя ихъ такими въ книгѣ своей О Государѣ, онъ доказываетъ, что по этой же самой причинѣ и владѣтель долженъ быть жестокимъ вразсужденіи подданныхъ, если не хочетъ содѣлаться ихъ жертвою; далѣе, когда вспомнимъ, что Италія была въ то время образцовой страною для цѣлой Европы, страною, гдѣ послѣ варварства долговѣчнаго возраждалися искусства, науки, образованность, которыми Италія, такъ сказать, господствовала надъ Европою; когда вспомнимъ, какъ современный одноземецъ Макіавеля, Каллимахъ Буснакорси; желалъ, чтобы воспитанные имъ Принцы управляли Польшей; когда наконецъ вспомнимъ, что говорили очевидные свидѣтели Макіавелевой Политики, явившейся у насъ вмѣстѣ съ Королевой Боною {Бона Сфорція, Принцесса Медхоланская, бывшая супругою Сигизмунда II, Короля Польскаго, оставила по себѣ ненавистную память. Рдръ}; то безъ сомнѣнія во всемъ томъ ненайдемъ поводовъ противурѣчить, что нравы Италіи, а слѣдственно и цѣлой Европы въ то время, при исчезающемъ варварствѣ, не были лучше нынѣшнихъ, и что бъ этомъ отношеніи мы не имѣемъ причины завидовать нашимъ предкамъ!

Прибавлю еще одно замѣчаніе, которое, Можетъ быть, яснѣе покажетъ, отъ чего мы находимъ къ себѣ пороки, и при томъ такіе, какихъ въ самомъ дѣлѣ не имѣемъ. Согласенъ, что они всегда будутъ неисчерпаемымъ кладяземъ порицанія; но и въ томъ я равнымъ образомъ увѣренъ, что зло, на которое столъ горько жалуемся, достаточно вознаграждается добромъ, отъ котораго отвращаемъ взоры. Проступки съ шумомъ являются въ свѣтѣ; добродѣтель кроется въ тишинѣ безвѣстной. Подъ сѣнью домашней жизни должно искать тѣхъ превосходныхъ дѣяній, тѣхъ благородныхъ характеровъ, которыми украшается общество, и которыхъ примѣры совсѣмъ не такъ рѣдки, какъ думаютъ порицатели свѣта. Общія выгоды и частныя заставляютъ обнаруживать зло и явно удерживать его успѣхи; между тѣмъ какъ добро по самой природѣ своей дѣйствуетъ скрытно, Добродѣтель возбуждаетъ только личную благодарность, или холодное удивленіе, которыя не такъ видны, какъ, всегдашніе спутники зла, страхъ и злоба; отъ того происходитъ, что добро почти всегда остается въ тѣсномъ кругу своемъ, между тѣмъ какъ зло распространяется съ трескомъ и громомъ. Добро можно уподобить кадильницѣ, тихо и безъ блеску жгущей ароматы предъ олтаремъ добродѣтели; зло походитъ на огнестрѣльный порохъ, искрою воспламененный, ужасающій громовымъ звукомъ своимъ даже и тѣхъ, которые не претерпѣли никакого вреда отъ его губительной силы. Къ томуже еще, люди: охотнѣе хвалятъ умершихъ предковъ, съ которыми неимѣютъ уже совмѣстничества, почитая себя наслѣдниками ихъ славы, нежели своихъ современниковъ, а особливо одноземцовъ, которыхъ слава многимъ кажется оскорбительною для ихъ собственнаго самолюбія: отсюда происходитъ, что мы съ такою поспѣшностію порицаемъ современниковъ и хвалимъ предковъ нашихъ, и унижая такимъ образомъ людей, съ которыми живемъ, унижаемъ свое время передъ минувшимъ. Думаю, что сіи замѣчанія не отдалили меня отъ предмета; но пора уже приступить къ автору и къ сочиненіямъ, которыя были поводомъ къ онымъ замѣчаніямъ.

Николай Макіавель, славный политикъ, родился во Флоренціи. Одни приписываютъ ему благородное происхожденіе; другіе утверждаютъ, что родители его были простолюдины. Макіавель не получилъ хорошаго воспитанія; но природныя дарованія были, въ немъ таковы, что еще въ молодости своей онъ сдѣлался уже извѣстнымъ. Онъ былъ однимъ изъ творцовъ хорошаго слога, которымъ донынѣ блистаютъ его сочиненія, равно какъ онъ же былъ однимъ изъ первыхъ возстановителей комической сцены. Левъ X, покровнитль наукъ и художествъ, велѣлъ комедіи его представлять на собственномъ своемъ театрѣ, именно же славную Мандрагору и Калицію, Кромѣ политическихъ сочиненій, къ числу которыхъ принадлежатъ превосходныя замѣчанія на первую Декаду Ливія, гдѣ разсматриваетъ онъ Политику народныхъ правительствъ, и кромѣ такъ называемой книги его о Государѣ, которую написалъ уже въ преклонныхъ лѣтахъ жизни, какъ бы въ дополненіе системы своей политики, онъ оставилъ намъ Исторію Флорентинской республики, гдѣ мастерскимъ перомъ описана происхожденіе разныхъ государствъ, бывшихъ тогда въ Италіи. Далѣе, онъ же оставилъ намъ Трактатъ о перехожденіи сѣверныхъ народовъ и Письма о многихъ весьма любопытныхъ происшествіяхъ.

Макіавель, по мнѣнію однихъ гражданинъ безпокойный и мятежный, по свидѣтельству же другихъ благородномыслящій сынъ отечества, подпалъ подозрѣнію правительства, почитался участникомъ въ заговорѣ Содеринія противъ Медицисовъ, долго сидѣлъ въ тюрмѣ и даже вытерпѣлъ пытку; но твердость души его была такова, что муки не исторгли изъ него никакого признанія. Послѣ опять на него же падало подозрѣніе въ заговорѣ противъ Юлія Медициса, которому однакожъ, бывшему уже Папою подъ именемъ Климента VII, авторъ нашъ посвятилъ свою Флорентинскую исторію, написанную по его препорученію. Книга О Государѣ была посвящена Лаврентію II Медицису, племяннику Папы Льва X {Лаврентій II Медицисъ былъ Княземъ Урбанскимъ, Пезаррскимъ и проч. Сына его Александра Климентъ VII пожаловалъ первымъ Великимъ Княземъ Флорентинскимъ, а дочь, славную Екатерину Медицисъ, выдавши за Генриха II, посадилъ на престолъ Франціи.} Макіавель жилъ среди безпрестанныхъ мятежей Италій и своего отечества, при всемъ томъ до смерти своей сохранилъ должность Секретаря и Исторіографа Флорентинской республики, и еще скажу, при всемъ етомъ умеръ въ убожествѣ.

При жизни Макіавеля Италія была средоточіемъ просвѣщенія, распространявшагося оттуда по свѣту; но она-же была мятежнѣйшею страною въ Европѣ: ибо тамъ не только почти каждой городъ воевалъ за вольность свою, которую старались отнять у него большіе и малые тираны, но кровопролитныя брани между Испаніей и Франціей, именно же между Карломъ V и Францискомъ II, имѣли цѣлью совершенное порабощеніе сей прекрасной страны, которую между тѣмъ опустошали. Къ сему-то времени относить должно начало политики, уже послѣ усовершенствованной въ Европѣ, состоящей въ удержаніи равновѣсія между государствами. Государи Италіи, особенно же Папы и Венеціянское правительство, оказали великіе успѣхи въ семъ трудномъ искусствѣ. Безпокойный Юлій II и преемникъ его Левъ X умѣли управиться, съ Французами, уже и по тому опасными, что имъ открытъ былъ входъ въ Италію; а Генрихъ VIII Король Англійскій, послѣ претерпѣннаго Французами пораженія подъ Павіей, съ неменьшимъ искусствомъ обезпечилъ свободу Европы отъ притязаній сильнаго побѣдителя. Бывъ свидѣтелемъ сихъ происшествій, всегдашнихъ переворотовъ и бѣдствій Италіи, наученный опытами, прилѣжнымъ чтеніемъ древнихъ историковъ и своими собственными наблюденіями, Макіавель исключительно посвятилъ себя политикѣ, и написалъ упомянутыя выше творенія, изъ числа которыхъ особеннаго вниманія достойною сдѣлалась книга его О Государѣ, хотя она, если судить по справедливости, должна бы принести ему какъ возможно менѣе чести.

Впрочемъ, говоря въ строгомъ смыслѣ, не первый Макіавель предложилъ систему тиранніи, содержащуюся въ книгѣ его О Государѣ; за многіе вѣки до него Аристотель писалъ о томъ же въ своей Политикѣ, и какъ древній Философъ извлекалъ правила свои изъ историческихъ или современныхъ происшествій; равнымъ образомъ Флорентинскій Политикъ составилъ книгу свою О Государѣ изъ примѣровъ, которыхъ самъ былъ очевиднымъ свидѣтелемъ.

Вотъ гдѣ источникъ тѣхъ наставленій, которыя Макіавель преподаетъ своему Государю, подкрѣпляя ихъ примѣрами Римскихъ Императоровъ и владѣтелей Италіи. Если сіи ненавистныя правила сдѣлались уложеніемъ для нѣкоторыхъ тирановъ (которыя впрочемъ нашли бы ихъ въ черной душѣ своей); за то съ другой стороны тѣ же правила открыли весь ужасъ ихъ правленія, и обнаружили злодѣйскую ихъ политику; потому-то одни обвиняютъ Макіавеля, за вредное его ученіе, между тѣмъ какъ другія утверждаютъ, что онъ виноватъ не болѣе того химика, котораго стали бы обвинять въ намѣреніи открыть злодѣямъ законопреступное употребленіе ядовъ, потому только что сей химикъ показалъ свойства и составныя части отравы. Послѣдніе говорятъ, что Макіавелъ, будто бы предлагая уроки тиранамъ, предостерегалъ, людей отъ опасностей; такъ, кажется, думалъ и славный Руссо, сказавши въ Общественномъ, своемъ договорѣ: "Макіавелевъ Государь, есть, книга людей свободныхъ."

Несмотря на то, конецъ, посвященія этой книги показываетъ другое намѣреніе. "Прими книгу сію съ такимъ же сердцемъ," говоритъ Макіавель, къ Лаврентію Медицису, Князю Урбинскому "съ какимъ ее тебѣ представляю. Если будешь читать внимательно; увидишь въ ней пламенныя мои желанія, чтобы ты достигнулъ могущества, къ которому зоветъ тебя фортуна, зовутъ великія качества души твоей. "Если же съ высоты своей опустить взоръ, на мою униженность; увѣдаеть, сколь несправедливо терплю жестокое и долговременное гоненіе фортуны. Тутъ снова можно бы сдѣлать замѣчаніе, что Медицисы не положились на слова Макіавеля и неудостоили его своей довѣренности; ибо намъ извѣстно, что онъ хотя до смерти осгавался по прежнему въ званіи Секретаря Флорентинской республики, но умеръ въ убожествѣ и неизвѣстности. изъ сего заключить можно, что оные Князья, очевидно стремившіеся къ порабощенію своего отечества, находили въ книгѣ его болѣе предостерегательные совѣты народу объ удаленіи отъ себя ига неволи, нежели выгодныя для самихъ себя средства къ достиженію вожделѣнной цѣли. Потому-то Макіавеля всегда имѣліи въ подозрѣніи, и можетъ быть не безъ основательной причины; ибо книга эта подобна нѣкоторымъ отравамъ, пагубнымъ и вмѣстѣ спасительнымъ для человѣка, могущимъ умертвить его и избавить отъ недуга, смотря по тому какъ употреблять ихъ будетъ. Вообще замѣтимъ, что Макіавель проповѣдуетъ злодѣйство только для тѣхъ, которыя въ его время присвоили себѣ верховную власть въ государствахъ; что самъ онъ порицаетъ предлагаемыя средства; что вовсе не совѣтуетъ употреблять ихъ тѣмъ владѣтелямъ, которые тверды на своемъ престолѣ, и что слѣдственно пишетъ для бездушныхъ властолюбцевъ, удачно присвоившихъ себѣ корону, а совсѣмъ не для законныхъ Монарховъ. Еще прибавимъ, что сочиненіе Maкіавеля о Государѣ съ давнихъ временъ уже утратило большую частъ своей вредительности; ибо кромѣ XVIII Главы (гдѣ рѣчь идетъ о вопросѣ, обязанъ ли владѣтель держать данное слово), вся книга сдѣлалась чуждою нынѣшней политикѣ, утвержденной на началахъ благороднѣйшихъ и болѣе прочныхъ, нежели каковы были начала ненадежной и постыдной политики временъ Макіавеля. Тогда, особливо же въ Италіи, посредствомъ злодѣйства возникали малыя и безпокойныя государства; нынѣ стоятъ непоколебимо огромныя монархіи: Европы, неимѣющія никакой нужды охранять себя способами столь слабыми и постыдными. Вообще политика Макіавелевой книги, переставши быть Европейскою, сдѣлалась принадлежностію деспотовъ Азіи, именно Князей Индійскихъ, Турецкихъ Пашей и Алжирскихъ Деевъ. Тамъ измѣны, тамъ убійства, тамъ кровопролитія, тамъ самые гнусные подъиски, однимъ словомъ тамъ видимъ ежедневно возобновляющуюся политику Цезаря Боргіи, сего героя Макіавелева, у насъ же въ Европѣ хотя и кажутся намъ времена худшими прежнихъ, сочиненіе О Государѣ могло бы служить за правила однимъ только бездушнымъ властолюбцамъ {На примѣръ Буонапартамъ. Рдръ.}. Сколько бы мы ни порицали вѣкъ свой, однакожь мы не въ силахъ отнять у него то, что ему принадлежитъ неотъемлемо, а именно, что добрая вѣра, подкрѣпляемая могуществомъ Государей, въ наше время сдѣлалась единственнымъ основаніемъ ихъ политики. Слѣдуя постоянно ея правиламъ, Воскреситель Польши избавилъ Европу, а свое Государство доставилъ на высочайшей степени не только могущества, но и славы.

Приступимъ теперь къ разсмотрѣніюМакіавелевой книги О Государѣ.

Сочинитель, идучи по слѣдамъ Тацита, раздѣляетъ земли на республики и Государства. Послѣднія бываютъ или наслѣдственныя, или новыя; новыя же приобрѣтаются оружіемъ, счастіемъ, или добродѣтелью. Онъ доказываетъ примѣрами изъ Италіянской исторій, что легче сохранить наслѣдственное Государство, нежели приобрѣтенное; ибо угрожаетъ новому Государю желаніе перемѣны какъ со стороны старыхъ подданныхъ, такъ и придворныхъ; первые желаютъ перемѣны, чтобъ предотвратить бѣдствія, сопутствующія каждому завоеванію; вторые, чтобы насытить свою жадность. Такимъ образомъ утратилъ Медіолонское Государство Лудовикъ XII.

Чтобы удержать при себѣ завоеваніе, Государь долженъ истребить родственниковъ своего предмѣстника; долженъ оставить законы и подати въ прежнемъ состояніи, ничего не перемѣняя въ нихъ, ежели всѣ провинціи покореннаго государства имѣетъ одинъ языкъ и одни обычаи; въ противномъ же случаѣ долженъ самъ остаться жить въ немъ, какъ то поступили Турки, овладѣвши Греціею; или же онъ можетъ обезпечить себя, расположивши многолюдные въ немъ гарнизоны. Изъ обоихъ средствъ послѣднихъ Макіавель предпочитаетъ первой, какъ имѣющій ближайшее вліяніе, и притомъ не столько убыточный. Долженъ также Государь то помогать своимъ сосѣдамъ, то притѣснять ихъ, смотря по ихъ слабости или силѣ; владѣнія свои сдѣлать неприступными для неприятеля, предупреждать его въ случаѣ надобности, и вносить войну въ его землю. Такова была политика Грековъ и Римлянъ. Послѣдніе воевали съ Филиппомъ и Антіохомъ посреди Греціи, чтобы неимѣть нужды сражаться съ ними въ Италіи. Лудовикъ XII поступалъ совершенно, противъ политики: отъ того Французы изгнаны изъ Италіи. По сему поводу Макіавелъ упоминаетъ о Kapдиналѣ Дамбуазѣ, которой шутилъ надъ военными способностями Италіянцевъ; онъ говоритъ, что если Италіявцы неискусны въ ремеслѣ военномъ, то съ другой стороны открывается, что Французы ниже понятія неимѣютъ о дѣлахъ государственныхъ, когда дозволяютъ столько усиливаться Папѣ. Франція навсегда затворила себѣ входъ въ Италію помогая утвердиться въ ней могуществу Рима и Испаніи. Изъ сихъ обстоятельствъ Макіавель выводитъ общее заключеніе, что каждый Государь, дозволяющій усиливаться другому, готовить самому себѣ неизбѣжную гибель.

Разсуждая о трудностяхъ удержать новое государство, удивляться должно тому, что преемники Александра Македонскаго могли такъ долго владѣть неизмѣримыми странами, которыя покорилъ оный завоеватель и что владѣли ими безъ всякихъ другихъ замѣшательствъ, кромѣ происходившихъ отъ собственнаго ихъ несогласія. Чтобы рѣшить сію задачу, Макіавель различаетъ два рода правительствъ, неограниченное правленіе одного, и правленіе, въ которомъ власть раздѣлена между Государемъ и вельможами. Онъ приводитъ въ примѣръ Турецкое государство, гдѣ существуютъ только двѣ особы; Султанъ, которой приказываетъ, и невольникъ, исполняющій его приказанія. Другимъ примѣромъ ставитъ онъ Францію, гдѣ, многіе помѣстные владѣльцы участвуя въ правительствѣ, ограничиваютъ власть Государя. Макіавелъ полагаетъ, что нелегко можно покорить Турецкое государство, по причинѣ необходимой связи между рабами, привыкшими къ слѣпому повиновенію, взаимно соединенными: между собою однѣми выгодами, и которыхъ судьба зависитъ отъ прихоти деспота; но ему же кажется, что нетрудно удержать за собою сіе государство, если послѣ сраженія кровопролитнаго, которое приведетъ въ невозможность рабовъ подвергаться новымъ бѣдствіямъ, побѣдитель истребитъ владѣющую фамилію, которая одна только для него и опасна, потому что народъ привыкъ видѣть ее и ей повиноваться. На противъ того страна, какова Франція, легко можетъ быть завоевана при помощи вельможъ ея; но удержать ее будетъ трудно по этой же самой причинѣ. Въ семъ Королевствѣ смерть владѣтеля и его фамиліи была бы недостаточнымъ пособіемъ, потому что вельможи стали бы управлять партіями. Персидская Монархія, покоренная Александромъ, имѣла правительство совершенно сходное съ Турецкимъ. По сему-то завоеватель Азіи, желая овладѣть престоломъ, принуждалъ Дарія къ сраженію. Одержавши побѣду въ кровопролитныхъ битвахъ при Иссѣ и Арбелахъ, онъ остался по смерти Дарія спокойнымъ обладателемъ обширныхъ его владѣній. Изъ сего Макіавель заключаетъ, что легкость или трудность овладѣнія покореннымъ государствомъ и удержанія его при себѣ зависятъ не отъ того, какимъ образомъ поступитъ побѣдитель, но отъ того, какой родъ правленія былъ въ оной странѣ побѣжденной.

Авторъ показываетъ два средства поработить страну, которая была свободною, пока еще недосталась побѣдителю: должно разорить ее, или остаться жить въ ней. Еслиже государство, прежде нежели завоевано, не было свободнымъ; то, дабы удержать его, Макіавель совѣтуетъ оставить при немъ его законы, наложить на него дань и опредѣлить чиновниковъ, которые управляли бы въ немъ именемъ новаго Государя. Онъ думаетъ, что при счастьи нужна и храбрость, и доказываетъ необходимость ихъ снова примѣрами Тезея, Кира, Ромула и т. д. Трудности, встрѣчающіяся новымъ Государямъ, происходятъ всегда почти отъ новыхъ законовъ и обрядовъ, которые они бываютъ принуждены вводить для обезпеченія своего могущества и своей особы. Законодатель, продолжаетъ Макіавель, неимѣющій въ рукѣ своей силы, которою бы могъ принудить къ повиновенію, ни въ чемъ неуспѣетъ. Къ упомянутымъ примѣрамъ прибавляетъ онъ еще и Гіерона, тирана Сиракузскаго, о которомъ говорятъ историки, что въ приватной жизни недоставало ему только царства.

Каждой Государь, одолженный возвышеніемъ на степень своего сана одной лишь фортунѣ, не легко можетъ удержаться. Онъ бѣжитъ, а не идетъ къ престолу, и быстрота бѣга препятствуетъ ему видѣть трудности, которыхъ множество находитъ вокругъ себя, когда уже достигъ престола. Тому свидѣтели оные царики, которыхъ Дарій надѣлалъ въ Греціи; тому свидѣтели многіе Государи, которыми наполнена Исторія вселенной, и которыхъ возводило на престолъ доброхотство воиновъ.

Макіавель приводитъ въ примѣръ двухъ Государей своего времени, для показанія, какъ приобрѣтается верховная власть силою оружія, или же по благосклонности фортуны, именно Франциска Сфорцію, который мужествомъ и храбростію досталъ Медіоланское Княжество, и съ трудомъ приобрѣтенное владѣніе легко удержалъ за собою, -- и Цезаря Боргію, наслѣдника земель, покоренныхъ счастіемъ отцовскимъ и оружіемъ. Боргію, котораго неудачи, приписывать должно единственно враждебной судьбинѣ. Онъ раскрываетъ коварную, жестокую политику сего Князя, и ставитъ его въ образецъ всѣмъ новымъ владѣтелямъ; не одобряетъ въ немъ того только, что Юлію II, своему неприятелю, дозволилъ усѣсться на Папскомъ престолѣ, когда могъ ему помѣшать въ етомъ, равно какъ помѣшалъ другимъ противнымъ себѣ Кардиналамъ, и, что по видимому онъ здѣсь не вспомнилъ, что новыя благодѣянія никакъ не могутъ загладить прежнихъ оскорбленій.

Достигаютъ престола, еще посредствомъ злодѣяній, или же при помощи доброхотства согражданъ. Порицая первый изъ сихъ способовъ, Макіавелъ приводитъ два примѣра: изъ древнихъ, Сициліянина Агатоклеса, горшечникова сына, человѣка отважнаго и умнаго, но скрытнаго злодѣя, которой, прошедъ всѣ степени происковъ для достиженія Претуры въ Сиракузахъ, вдругъ сдѣлался тираномъ своего отечества; изъ современниковъ же своихъ упоминаетъ объ Оликеротѣ изъ Фермо, сиротѣ съ младенческаго возраста, которой умертвивъ знатнѣйшихъ гражданъ, захватилъ верховную власть въ Фермо, своемъ отечествѣ, и самъ послѣ того сдѣлался жертвою Цезаря Боргіи.

Макіавель полагаетъ, что благосостояніе похитителя верховной власти зависитъ отъ надлежащаго употребленія жестокости. Если хочетъ, чтобы дѣла его имѣли успѣхъ, то долженъ вдругъ прекратить мѣры жестокія: пусть успокоитъ умы кротостію и благодѣяніями; ибо несчастіе будетъ для него неизбѣжнымъ слѣдствіемъ, если довѣренность не заступитъ въ народѣ мѣста боязни.

Благосостояніе хищника зависитъ еще или отъ любви народа, или же отъ доброхотства вельможъ; надобно, чтобы перевѣсъ былъ на сторонѣ одной какой нибудь партіи. Макіавель примѣрами подтверждаетъ совѣты свои новому Государю, совѣты всячески искать любви народа, сей истинной его подпоры. Къ сей важной предосторожности если прибавить еще укрѣпленіе своей столицы, то не останется никакой опасности со стороны сосѣдовъ. Съ наставленіяхъ собственныхъ и въ примѣрахъ городовъ Нѣмецкихъ сочинитель предлагаетъ Государю способы заблаговременно приготовлять и заохочиватъ народъ къ терпѣливому перенесенію бѣдствій войны и долговременной осады. Далѣе говоритъ о духовныхъ государствахъ, которыя одни почитаетъ счастливыми; потомъ разсуждаетъ о свѣтской власти Папъ, которую дѣлаютъ столь страшною хитрыя мѣры честолюбія, сокровища и оружіе Александра VI и преемника его Юлія II.

Хорошіе законы и оружіе сутъ основаніе государства; безъ оружія нѣтъ и законовъ, говоритъ Макіавель. Государство защищается своимъ собственнымъ войскомъ, или наемнымъ, или воспомогательнымъ, или же смѣшаннымъ. Многими убѣдительными доказательствами онъ объясняетъ, почему наемныя войска безполезны, даже опасны; говоритъ о первоначальномъ употребленіи оныхъ въ Италіи, когда Папы начинали усиливаться, и, когда вся страна раздѣлилась на малыя государства, которыя должны были призывать. чужестранцовъ для своей обороны. Примѣръ Флоренціи, призвавшей 10,000 Французовъ для порабощенія Пизы, также примѣръ восточныхъ императоровъ, призвавшихъ 10,000 Турковъ, отъ которыхъ послѣ не могли уже освободиться, ясно показываютъ, что вспомогательныя войска опаснѣе и наемныхъ. Истина сія подтверждена поступкомъ Цезаря Боргіи, которой безъ тѣхъ и другихъ обошелся, желая воевать своими собственными солдатами; подтверждена примѣримъ Гіерона Сиракузскаго, которой велѣлъ изрубить наемное войско, чтобы неоставалось другаго, кромѣ собственнаго наконецъ подтверждена примѣромъ Карла VII, которой, выгнавъ Англичанъ изъ Франціи и предусматривая будущую потребность въ военной силѣ, на которую могъ бы положиться, учредилъ во всемъ государствѣ постоянные баталіоны пѣхоты и конницы. Сынъ его, Лудовикъ XI, и другія преемники замѣнили ихъ Швейцарами; но сія ошибка, по мнѣнію Макіавели, была источникомъ всѣхъ бѣдствій Королевства, равно какъ союзъ съ Готами былъ причиною гибели Римской имперіи. Авторъ, желаетъ, чтобы Государь совершенно посвятилъ себя военному дѣлу, сему существенному способу приобрѣтать и сохранятъ земли, чтобы занимался имъ даже въ мирное время, чтобы проводилъ время въ полѣ, какъ для приобученія себя къ трудамъ, такъ и для того чтобъ узнать положенія земли своей и чтобъ защитить ее въ случаѣ надобности; совѣтуетъ ему читать исторію великихъ полководцевъ, замѣчать причины побѣдъ ихъ или претерпѣнныхъ пораженій, и взять себѣ въ образецъ однаго, изъ знаменитѣйшихъ.

Изъясняетъ въ концѣ сочиненія, какъ Государь поступать долженъ съ подданными. Во первыхъ полагаетъ за главное правило, что каждой владѣтель, желающій бытъ добрымъ посреди людей совсѣмъ противныхъ качествъ, рано или поздно содѣлаться долженъ ихъ жертвою, и что есть добродѣтели, въ частномъ человѣкѣ весьма почтенныя, но въ Государѣ порицанія достойныя. Прилѣжно разсмотрѣвши и подкрѣпивши доводами историческими пользу и вредъ, происходящія отъ щедрости; и бережливости, Макіавель заключаетъ, что Государь долженъ презирать молву объ его скупости, и незабывать никогда, что деньги служатъ основаніемъ его могущества. Въ случаѣ возникающихъ замѣшательствъ, еще удерживаясь отъ крайнихъ мѣръ, онъ впрочемъ недолженъ щадить крови, дабы послѣ не быть, принужденнымъ пролить ее больше. Макіавель желаетъ, чтобы Государь, вообще былъ увѣренъ въ неблагодарности людей, въ ихъ непостоянствѣ и жадности, держалъ ихъ въ страхѣ; но чтобы всегда уважалъ имущество и женъ подданныхъ своихъ; былъ бы силенъ, но и лукавъ; перемѣнялъ бы поступки свои, смотря по обстоятельствамъ; паче всего, незабывалъ бы, что Государь часто бываетъ принужденъ для собственной пользы нарушать правила нравственности, выказывать добродѣтели, которыхъ неимѣетъ, и вводить въ заблужденіе чернь, которая смотритъ только на наружность и судитъ единственно по происшествіямъ. Очень любопытны подробности, которыми нашъ сочинитель старается оправдать наставленія свои примѣрами Марка Аврелія, Коммода, Пертинакса, Юліана Севера и прочихъ, и хочетъ доказать, почему правленіе однихъ было спокойнымъ, и почему другіе умирали насильственною смертію.

Укрѣпленіе мѣстъ почитается однимъ изъ способовъ, употребляемыхъ владѣтелями для обезпеченія своего могущества. Макіавель находитъ его ненужнымъ, любитъ ли Государя народъ, или ненавидитъ, и предлагаетъ совѣтъ, какими средствами приобрѣтается уваженіе народа. Оно приобрѣтается великими предприятіями и славными дѣлами: такъ, Фердинандъ Аррагонскій, основатель престола Испанскаго, былъ однимъ изъ хрістіянскихъ Государей, наиболѣе, почитаемыхъ. Макіавель совѣтуетъ владѣтелю никогда не оставаться; равнодушнымъ во время войны, начинающейся между его сосѣдами; отличать дарованія, особливо же ободрять земледѣліе и торговлю; учреждать въ извѣстные дни игры и зрѣлища для народа; иногда присутствовать въ собраніяхъ цеховъ ремесленныхъ, обыкновенно имѣя наружность приятную, но также и великолѣпную, которая бы возбуждала чувство благоговѣнія. Далѣе переходитъ могутъ къ выбору Министровъ, выбору весьма важному, ибо отъ него зависитъ счастіе или несчастіе подданныхъ, и онъ склоняетъ въ добрую или въ худую сторону мнѣніе публики о Государѣ. Доброй Министръ, говоритъ Макіавель, долженъ мыслитъ единственно о благѣ государства, a отнюдь не о своемъ собственномъ, и потому Государь обязанъ напередъ удовлетворить его желаніямъ касательно почестей и богатства. Взаимная довѣренность, согласіе между владѣтелемъ и его министромъ могутъ быть отравлены льстецами; для этого Государь долженъ окружить себя людьми благоразумными, которые говорили бы ему правду, однакожъ тогда только, когда онъ отъ нихъ ее самъ потребуетъ.

(Оконч. въ слѣд. книжкѣ.)

-----

Потоцкий С.К. О духе сочинений Макиавеля: [Из Pamietnika Warszawskie. 1818. T.11] / Сочинение сенатора воеводы графа Стан. Потоцкаго // Вестн. Европы. -- 1819. -- Ч.106, N 13. -- С.14-42.

О духѣ сочиненій Макіавеля.

(Окончаніе.)

Мнѣ остается прибавить немногія выписки изъ книги О Государству которыя, по моему мнѣнію, лучше покажутъ господствовавшую въ то время политику; ибо я все думаю, что болѣе тогдашнимъ обстоятельствамъ Италіи, нежели развратному характеру Макіавеля, приписывать должно тѣ гнусныя правила, на которыхъ большею частію основана его политика.

Глава VII, о новомъ государствованіи, есть одна изъ числа самыхъ любопытныхъ; въ ней предлагаетъ Макіавель два примѣра Государей, которые достигли, въ его время, верховной власти, одинъ собственнымъ достоинствомъ, другой счастьемъ. О первомъ, то есть о Францискѣ Сфорціи, говоритъ что "онъ приобрѣлъ Княжество Медіоланское единственно великимъ умомъ своимъ, и легко сберегъ то, чего приобрѣтеніе требовало трудовъ необыкновенныхъ." Гораздо подробнѣе говоритъ онъ о Цезарѣ Боргіи, которой получилъ государство отъ отца своего, Александра VI, а лишился когда умеръ сей Папа, хотя Боргія дѣлалъ все, что только долженъ дѣлать человѣкъ благоразумный и проницательный, дабы угнѣздиться въ новоприобрѣтенномъ государствѣ. Здѣсь Макіавель раскрываетъ хитрую политику своего любимца; предложимъ только два изъ нее примѣра: Сильная въ Романій партія Урсиновъ долго противилась Цезарю Боргіи, немогши совершенно побѣдить ее онъ напрягъ всѣ силы ума своего, чтобы обмануть Урсиновъ. Ето ему такъ хорошо удалось, что противники съ нимъ помирились, при посредствѣ нѣкоего Павла, котораго обольстилъ подарками; а неприятели до такой степени были ослѣплены его хитростями, что, положились на него, и добровольно предались въ его руки. Умерививши всѣхъ начальниковъ и привлекши на свою сторону ихъ приверженцовъ, онъ утвердилъ могущество свое тѣмъ удобнѣе, что вся Романія и Урбинское Княжество находились въ его власти, и что жители странъ сихъ начали отдыхать подъ его правленіемъ. А какъ онъ въ етомъ сдѣлался достойнымъ подражанія; то я и долженъ, говоритъ Макіавель, нѣсколько здѣсь остановиться. Овладѣвши Романіей, онъ увидѣлъ, что управляли ею вельможи сребролюбивые, которые болѣе грабили подданныхъ нежели пеклись объ ихъ благѣ; увидѣлъ, что разбои, смятенія, убійства господствовали во всей области, и призналъ необходимымъ, для возстановленія порядка и должнаго повиновенія, установить строгое правительство. Въ семъ намѣренія выбралъ онъ нѣкоего Ремира д'Орко, жестокаго, но дѣятельнаго человѣка, и ввѣрилъ ему верховное начальство. Новый правитель въ короткое время привелъ дѣла въ надлежащія порядокъ, и тѣмъ приобрѣлъ себѣ великую славу. Но Князь, опасаясь, чтобы столь неограниченная власть не возбудила ненависти противъ него въ подданныхъ, учредилъ въ области судилище, въ которомъ каждой городъ имѣлъ своего депутата; замѣтивши же, что прежняя строгость возбудила противъ него ропотъ, приказалъ разсѣчь на части Ремира, и члены сего несчастнаго взоткнутые на колъ, съ окровавленнымъ при нихъ можемъ, выставить на площади Цезренской, дабы показать народу, что причиною строгаго правленія былъ не самъ онъ, а жестокій характеръ Министра. Смѣлый и рѣшительный поступокъ сей усмирилъ умы, противъ него ожесточившіеся.

Въ Главѣ VIII, говоря о достигшихъ верховной власти посредствомъ злодѣяній, Макіавель упоминаетъ объ Атеоклѣ, тиранѣ Сиракузскомъ, которой приобрѣлъ оную злодѣйствомъ и сберегъ счастливо. Въ самомъ дѣлѣ, прибавляетъ Авторъ, неможно утверждать, будто бы это были поступки добродѣтельные,-- убивать согражданъ, измѣнять друзьямъ, не имѣть ни вѣры, ни религіи, ни человѣчества, ибо сими средствами приобрѣсти можно государство, но не истинную славу. "Разсматривая неустрашимый въ опасностяхъ духъ Атеокла и непоколебимую твердость среди враждебныхъ противностей, не почитаю его низшимъ самихъ знаменитѣйшихъ полководцевъ, хотя и незаслуживаетъ онъ мѣста въ ряду людей великихъ, по жестокости своей и по множеству злодѣяній." Сравнивая съ нимъ Оливерота, которой, при жизни Макіавеля, поработилъ было отечество свое, Фермо, говоритъ Авторъ, что обезпечивши благоразумною строгостію свое государство, онъ сдѣлался даже страшенъ своимъ сосѣдамъ, и что свергнуть его съ престола было бы столь же трудно, какъ и Атеокла, если бы имѣть съ Урсинами не попался онъ въ западню къ Цезарю Боргіи, которой удушилъ какъ его, такъ и Виттелоція, Оливеротова наставника въ искусствѣ воевать и въ злодѣяніяхъ. Говоря о тѣхъ, которыхъ жестокость не принесла желаемой пользы, Макіавелъ прибавляетъ: "Думаю, что успѣхъ происходитъ отъ добраго или злаго употребленія жестокости. Доброе употребленіе жестокости (ежели позволено злое называть добрымъ) бываетъ тогда, когда только однажды прибѣгаютъ къ ея помощи, и то по нуждѣ, для собственной безопасности, или же для блага подданныхъ. Отсюда слѣдуетъ, что похититель верховной власти долженъ въ одинъ разъ истощитъ всю свою строгость, чтобы послѣ не быть въ необходимости ежедневно употреблять ее, и чтобы имѣть возможность освободить подданныхъ своихъ отъ опасенія, и пріобрѣсть себѣ ихъ усердіе своими благотвореніями".

Въ Главѣ IX разсуждаетъ Авторъ о государствѣ гражданскомъ, то есть говоритъ о Государѣ, достигшемъ верховной въ отечествѣ своемъ власти не злодѣяніями и не насильствомъ, но усердіемъ согражданъ при помощи вельможъ, или народа. Въ семъ случаѣ совѣтуетъ Государю искать благоприятства болѣе послѣдняго, нежели первыхъ, представляя ту причину, что нѣтъ возможности честнымъ образомъ, не вредя никому, удовлетворять хотѣніямъ вельможъ и что напротивъ того весьма легко угождать народу, которой разсудительнѣй вельможъ, ибо сіи хотятъ притѣснять народъ, а народъ сносить того нехочетъ.

Въ Главѣ XV содержится причины похвалъ или порицаній, относящихся къ лицу владѣтеля. "Образъ нашей жизни далекъ, отъ того, чѣмъ онъ быть долженъ. Несмотря на то, оставляющій прежнее, дабы гоняться за новымъ, ищетъ болѣе своей гибели нежели безопасности. Потому-то человѣкъ, желающій быть совершенно добрымъ, тогда какъ живетъ онъ съ людьми, которые вовсе не таковы, рано ими поздно долженъ погибнуть, и для того необходимо нужно, чтобы Государь, если хочетъ удержать престолъ свой, умѣлъ не быть добрымъ, когда сего потребуютъ обстоятельства. Далѣе прибавляетъ Авторъ: "Можетъ быть скажутъ, что Государь, имѣющій всѣ добрыя качества, есть истинное сокровище. Но извѣстно, что состояніе человѣка недозволяетъ ему ни имѣть всѣхъ добродѣтелей, ни исполнять ихъ. Владѣтель долженъ быть столько благоразумнымъ, чтобы уклоняться отъ позорнаго злодѣянія, могущаго лишить его верховной власти, и чтобы остерегаться отъ другихъ, сколько то будетъ въ его силахъ. Если же силы его не будутъ къ тому достаточны; то и не долженъ слишкомъ заботиться о томъ, ниже страшиться позора преступленій, безъ помощи которыхъ ему трудно было бы сохранить свои области, ибо, если хорошо разсмотрѣть все, то окажется, что есть поступки,-- по видимому добродѣтельные, но которые могутъ погубить его; и напротивъ есть поступки, которые кажутся постыдными, а они-то и могутъ сдѣлаться источникомъ его благополучія."

О щедрости и бережливости, о которыхъ говорится въ Главѣ XVI, Макіавель такого мнѣнія: "Владѣтель распоряжаетъ или собственнымъ имѣніемъ, или тѣмъ которое принадлежитъ подданнымъ, или наконецъ чужимъ. Что касается до собственнаго, онъ долженъ щадить его; но чужимъ пускай распоряжаетъ щедро, а иначе неохотно шли бы за нимъ солдаты, и никакое приличіе незапрещаетъ расточать то, что непринадлежитъ ни тебѣ, ни твоимъ подданнымъ: такъ поступали и Цезарь, и Киръ, и сынъ Филипповъ. Ничего нѣтъ вреднѣе какъ расточать собственное имѣніе; ибо чѣмъ ты щедрѣе, тѣмъ менѣе щедрымъ быть можетъ въ послѣдствіи, и наконецъ или впадетъ въ убожество, или навлечетъ на себя презрѣніе; захотѣвши же избѣжать перваго, сдѣлаешься злодѣемъ, для всѣхъ ненавистнѣйшимъ. Всего болѣе владѣтель долженъ остерегаться ненависти и презрѣнія, которымъ подвергаетъ его неблагоразумная щедрость."

Въ Главѣ XVII рѣшается вопросъ слѣдующій: Лучше ли быть предметомъ любви, или страха? Макіавель въ семъ случаѣ даже самую жестокость Цезаря Боргіи, которою усмирилъ онъ Романію, предпочитаетъ кротости Флорентійцевъ, бывшей виною разоренія Пистои. "Всего бы лучше", прибавляетъ Авторъ "быть тѣмъ и другимъ вмѣстѣ, то есть и любезнымъ и страшнымъ: но какъ ето есть дѣло весьма трудное, и какъ выбора избѣжать не можно; то безопаснѣе управлять посредствомъ страха, ибо надобно признаться въ той истинѣ, что всѣ люди неблагодарны, непостоянны, лицемѣрны, робки и жадны. Пока благотворишь имъ, нетребуя отъ нихъ помощи, они предлагаютъ тебѣ все имущество и дѣтей своихъ; но какъ скоро фортуна отъ тебя отворотилась, они тебя покидаютъ, и ты гибнешь отъ того, что положившись на слова ихъ, не искалъ надежнѣйшей подпоры. То, что касается до людей, которые любятъ насъ за благодѣянія, а не за рѣдкую неустрашимость, то мы имѣемъ только право на ихъ доброхотство, но не можемъ пользоваться имъ, и, потому не можемъ положиться на нихъ въ случаѣ надобности. Прибавимъ, что люди меньше опасаются оскорбить того, кто приобрѣтаетъ любовь ихъ, нежели кто заставляетъ ихъ себя страшиться, ибо любовь удерживается только нѣкоторыми узами приличія (а люди, всегда злые, обыкновенно разрываютъ ихъ, какъ скоро находятъ въ томъ свою выгоду), между тѣмъ какъ страхъ удерживается опасеніемъ казни, опасеніемъ никогда неслабѣющимъ. По крайней мѣрѣ владѣтель долженъ возбуждать оное опасеніе, чтобы несдѣлаться ненавистнымъ, если не пользуется онъ любовію. Ему не трудно будетъ соединить одно съ другимъ, лишь бы только не касался имѣнія и женъ своихъ подданныхъ. Если принужденъ будетъ кого-либо изъ нихъ предать смертной казни; то пускай приступаетъ къ тому неиначе, какъ объявивъ причины и отнюдь неприсвоивая себѣ чужаго имѣнія: ибо люди скорѣе забываютъ о смерти отцовъ своихъ нежели объ утратѣ наслѣдства."

Въ ХVIII Главѣ Макіавель разсматриваетъ: должны ли владѣтели исполнять данное слово? Правда, онъ хвалитъ въ нихъ добрую вѣру; но опытами своего времени доказываетъ, что тѣ только совершили дѣла великія, которые неуважали доброй воли, и умѣли обманывать. "Надобно быть лисой," говоритъ Авторъ "чтобъ знать сѣти, и львомъ, чтобы пугать волковъ. Ето неизвѣстно тѣмъ, которые только хотятъ казаться львами; по сему-то поводу владѣтель благоразумный не обязанъ держать своего слова, когда оно ему вредно, и когда не существуютъ уже тѣ обстоятельства, которыя заставили: его дать обѣщаніе. Безъ сомнѣнія правило сіе негодилось бы, когда бы всѣ люди были добрыми; а какъ всѣ они злы, и какъ они равно не сдержали бы своего слова, то и ты не обязанъ исполнять его, а въ предлогахъ къ тому небудешь имѣть недостатка. Я могъ бы, говоритъ Макіавель предложить тысячу примѣровъ изъ нашего времени, могъ бы показать, сколько обѣщаній, сколько трактатовъ кончилось ничѣмъ отъ недоброй вѣры владѣтелей, изъ которыхъ тотъ болѣе выигрывалъ, кто лучше умѣлъ быть лисою. Но надобно хорошо умѣть скрывать свои лисьи намѣренія, надобно притворяться и принимать на себя такой видъ, какого требуютъ обстоятельства. Люди такъ легковѣрны и такъ привычны уступать времени, что для обольстителя никогда небудетъ недостатка въ тѣхъ, которые готовы быть обмануты. Папа Александръ VI во всю жизнь свою безпрестанно обманывалъ; никто въ свѣтѣ не говорилъ столь убѣдительно, никто чаще необязывался ужаснѣйшими клятвами, и не было человѣка, которой менѣе уважалъ данное слово! Со всѣмъ тѣмъ ему всегда удавалось обманывать: столько-то былъ онъ искусенъ въ ремеслѣ своемъ! Слѣдственно и нѣтъ надобности, чтобы владѣтель имѣлъ высокія качества; пускай только лишь кажетъ видъ, будто бы ихъ имѣетъ {О Папѣ Александрѣ и объ сынѣ его, Цезарѣ Боргіи, говорили, что отецъ никогда не дѣлалъ того, что говорилъ, а сынъ неговорилъ того, что дѣлалъ, и что оба имѣли за правило всѣмъ давать свое слово, и никогда неисполнять его. Напоминавшимъ о нарушеній клятвы, они обыкновенно давали такой отвѣтъ, что присягали въ правдѣ, но что не обѣщались исполнить своей присяги.}. Смѣю даже сказать рѣшительно, что ему было бы небезопасно имѣть ихъ дѣйствительно и руководствоваться ими; вмѣсто же того полезно ему притворяться, будто ихъ имѣетъ. Ты долженъ казаться милостивымъ, вѣрнымъ прямодушнымъ, немздоимнымъ, искреннимъ, благочестивымъ; но при всемъ томъ долженъ быть господиномъ себя самаго до такой степени, чтобы могъ я умѣлъ въ потребномъ случаѣ дѣйствовать въ противную сторону. "Истина несомнительная", прибавляетъ Макіавель "что владѣтель, а особливо новый, не можетъ исполнить всѣхъ тѣхъ правилъ, которыя въ глазахъ нашихъ дѣлаютъ людей добрыми; ибо часто обстоятельства принуждаютъ его нарушать добрую вѣру, милосердіе, человѣколюбіе, религію, такъ что онъ долженъ направлять разумъ свой по вѣтру фортуны, несовращаялься съ добраго пути, пока можно, но и уклоняться съ него, когда нужда того потребуетъ. Прочія въ этой же Главѣ содержащіяся правила служатъ только объясненіемъ выше предложенныхъ, и безъ того уже омерзительныхъ: ихъ читать неможно безъ ужаса. Впрочемъ забывать недолжно, что Макіавелъ преподаетъ свои наставленія особенно новымъ владѣтелямъ {И, надобно признаться, имѣлъ достойныхъ учениковъ, на примѣръ, въ Буонапартахъ. Рдръ.}.

Въ Главѣ XIX Макіавель совѣтуетъ избѣгать презрѣнія и ненависти. Показавши въ разныхъ примѣрахъ, именно же изъ исторіи императоровъ Римскихъ, какъ нужно государямъ не быть ни въ ненависти, ни въ презрѣніи, разсмотрѣвши, что доброхотство важнѣе для Государя (вельможъ ли, народа, или войска), Авторъ заключаетъ слѣдующимъ любопытнымъ замѣчаніемъ: "Нашего времени Государи неимѣютъ особливой надобности привязывать къ себѣ войско; ибо ни одинъ изъ нихъ неимѣетъ войскъ, которыя находились бы въ ихъ областяхъ, какъ то бывало въ провинціяхъ Римской имперіи, гдѣ по етой причинѣ полезнѣе признавалось держать на поводу солдатъ, нежели народъ, которой былъ не такъ силенъ, какъ первые. Нынѣ для всѣхъ Государей важнѣе управлять народомъ, нежели солдатами; ибо народъ сильнѣе, за исключеніемъ только земель Турецкаго императора и Египетскаго Султана. Первому, которой всегда содержитъ въ готовности около пятьнадцати тысячъ пѣхоты и столько же конницы, и которой въ нихъ полагаетъ свою безопасность и могущество имперіи, необходимо нужно быть увѣрену въ приверженности войска. Другаго область находится въ рукахъ солдатъ; и потому онъ обязанъ думать о нихъ не заботясь о народѣ." Какъ времена перемѣнилисъ! Теперь нѣтъ почти Государя въ Европѣ, которой несодержалъ бы войска болѣе, нежели за три передъ симъ столѣтія Турецкій императоръ. Со всѣмъ тѣмъ въ наше время каждой изъ нихъ болѣе дорожитъ привязанностію подданныхъ.

Глава XXIII есть истинно полезная; ибо въ ней Макіавель учитъ избѣгать ласкателей, и она по всей справедливости можешь относиться ко всякому времени. Показавши въ хорошихъ словахъ извѣстную Государямъ опасность ласкательства, Макіавель однакожъ несовѣтуетъ слушать правду отъ всякаго безъ разбора, для того чтобы возможность каждому приходить съ нею къ Государю неослабила въ подданныхъ должнаго къ нему почтенія. на сей конецъ предоставляетъ онъ право сіе только малому числу избранныхъ совѣтниковъ, которыхъ мнѣнія выслушиваетъ Государь, когда ему самому, а не когда имъ, угодно, такимъ образомъ чтобы никто не дерзалъ предлагать совѣта, когда его не требуютъ. Впрочемъ, прибавляетъ Авторъ, если владѣтель довольно собственнаго благоразумія неимѣетъ, то совѣты не принесутъ ему пользы, развѣ будетъ онъ дѣйствовать по совѣтамъ весьма умнаго человѣка; въ такомъ случаѣ совѣты будутъ ему конечно полезны, только не надолго, ибо совѣтующій Министръ незамедлитъ, отнятъ у него государство. Если же владѣтель неблагоразумный станетъ слушать многихъ совѣтниковъ то небудетъ въ состояніи согласить ихъ противныя мнѣнія: ибо люди только о себѣ думаютъ, и всѣ они одинаковы, всѣ неблагонамѣренны, если сильныя причины не заставляютъ ихъ быть добрыми. Изъ того слѣдуетъ, что добрые совѣты, откуда бы ни приходили они, всегда бываютъ плодомъ собственнаго благоразумія Государева, а не его совѣтниковъ.

Въ Главѣ XXVII и послѣдней Макіавель побуждаетъ Медицисовъ освободить Италію отъ ига Варваровъ, то есть Европейскихъ народовъ, которые тогда господствовали въ Италіи. "Все намѣренію сему споспѣшествуетъ!" говоритъ Макіавель, обращаясь къ Лаврентію Медицису: "...видимъ неслыханныя явленія; разверзлось море; облако показало путь; камень источилъ воду; съ небесъ низпала манна; наконецъ все споспѣшествуетъ величію твоему: послѣднее, ты самъ довершить обязанъ." Въ сихъ словахъ видѣнъ духъ времени, или по крайней мѣрѣ они показываютъ, что Авторъ сообразными вѣку своему средствами хотѣлъ возбудить въ Медицисѣ благородныя чувства, которыя впрочемъ и одна любовь къ отечеству возбудить была бы удобна. Признаемся, что въ наше время подобныя причины заставили бы смѣяться, равно какъ гнусныя правила политики вѣка Макіавелева возбуждаютъ въ насъ ужасъ и омерзѣніе.

Съ Польск.

-----

[Потоцкий С.К.] О духе сочинений Макиавеля: С польск.: (Окончание) // Вестн. Европы. -- 1819. -- Ч. 106, Nо 14. -- С. 99-113.