Погодин Михаил Петрович - Записки о политике России

ЗАПИСКИ М. П. ПОГОДИНА О ПОЛИТИКѢ РОССІИ
1853--1854.

Письма и записки нашего маститаго историка и публициста о политикѣ и войны Россіи 1853--1854 гг. обошли, въ свое время, всю грамотную Русь во множествѣ списковъ и жадно перечитывались и переписывались. О напечатаніи ихъ, несмотря на преданность и любовь къ отечеству, которыми они проникнуты, не могло быть тогда и рѣчи: общественное мнѣніе тогда еще це имѣло правъ гражданства на Руси; оно не дерзало касаться въ печати политическихъ вопросовъ. Русскіе мужественно проливали за Отечество кровь, но еще не были призваны къ борьбѣ съ врагами другимъ орудіемъ, не менѣе сильнымъ, нежели порохъ, -- печатнымъ словомъ.

Нынѣ помянутыя письма и записки М. П. Погодина составляютъ достояніе исторіи и мы весьма признательны старѣйшему нашему писателю и ученому за настоящій вкладъ въ "Русскую Старину". Едва-ли нужно упоминать, что одна или двѣ изъ предлагаемыхъ трехъ записокъ, помимо воли автора, были напечатаны лѣтъ двѣнадцать тому назадъ за границей: напечатаны не безъ погрѣшностей, столь обычныхъ русскимъ заграничнымъ изданіямъ; гораздо важнѣе замѣтить, что вторая записка вызвала возраженіе, приписываемое покойному государственному канцлеру гр. Нессельроде: оно напечатано въ "Русской Старинѣ" изд. 1873 г. (т. VIII, стр. 800--805); тѣмъ необходимѣе напечатать записки М. П. Погодина, т. е., возобновить въ памяти то, что подало поводъ къ критикѣ и возраженіямъ покойнаго канцлера. Ред.

1853 года, декабря 7.

Вы хотите, чтобъ я написалъ вамъ отчетъ о своемъ путешествій, особенно къ Славянамъ и современнымъ вопросамъ. Но съ какою цѣлію буду я писать къ вамъ этотъ отчетъ? Если не произвело никакого дѣйствія и пропало безъ вѣсти мое донесеніе 1842 года, которое такъ великолѣпно и удивительно, даже для меня самого, паче чаянія, оправдалось и оправдывается послѣдовавшими событіями, съ нынѣшними включительно, то какую пользу можетъ принести краткая записка? Но такъ и быть. Исполню ваше желаніе, какъ могу, второпяхъ. Признаюсь, у меня самого давно ужъ порывается рука, давно ужъ волнуется желчь при чтеніи иностранныхъ газетъ. Западная логика выведетъ хоть кого изъ терпѣнія: переведемъ на простой русскій языкъ ея послѣднія выходки.

Помиритесь съ Турками, говоритъ она Россіи, вотъ примирительная нота, нами сообща сочиненная, примите ее, но съ тѣмъ условіемъ, чтобы вы не толковали ея статей въ свою пользу, a во вредъ, противъ себя, a не для себя, подъ строгой отвѣтственностіго.

Или воюйте съ Турками, проливайте свою кровь, истощайте свои силы, побѣждайте, но съ тѣмъ условіемъ, чтобъ послѣ побѣды вы отказалисъ отъ всѣхъ своихъ выгодъ, не только настоящихъ, но и прошедшихъ, полученныхъ вашими предками, a предоставили рѣшеніе намъ, и мы устроимъ всѣ ваши дѣла, какъ можно полезнѣе для себя, a не для васъ.

Каково положеніе предоставляется Россіи -- и въ мирѣ, и въ войнѣ, и даже послѣ побѣды! Мудрено и выбирать! Не лучше-ли желать ужъ намъ пораженія. Есть-ли смыслъ не только политическій, но общій человѣческій, въ этихъ предложеніяхъ? Нѣтъ, господа, по-Русски понимаемъ мы дѣло такъ, что если вы предлагаете намъ миръ, то мы имѣемъ полное право толковать его въ свою пользу: никто себѣ не лиходѣй, a если воевать, такъ по крайней мѣрѣ не даромъ, и работать на себя, a не на васъ, для какого-то мнимаго равновѣсія.

A каково разсуждаютъ они объ этомъ равновѣсіи?

Франція отнимаетъ у Турціи Алжиръ; Англія присоединяетъ къ своей Ост-Индской монархіи всякой годъ почти во новому царству. Это не прибавляетъ имъ тяжести и не нарушаетъ равновѣсія, a Россія заняла Молдавію и Валахію, на время, по слову Русскаго Государя (а кто же смѣетъ ему не повѣрить), и всѣ государства расшатались. Франція среди мира занимаетъ Римъ и остается тамъ нѣсколько лѣтъ: это ничего, a Россія, если даже думаетъ только о Константинополѣ, въ ихъ собственномъ воображеніи, то все зданіе европейской политики колеблется. Англія объявляетъ войну Китайцамъ, которые, будто бы, ее оскорбили: никто не имѣетъ права вступаться въ ея дѣла, но Россія должна спрашивать позволенія у Европы, если поссорится съ сосѣдомъ. Англія разоряетъ Грецію, поддерживая фальшивый искъ одного бѣглаго жида, и губитъ ея флотъ,-- это дѣйствіе законное, a Россія требуетъ, въ силу трактатовъ, безопасности милліонамъ христіанъ,-- это слишкомъ усиливаетъ ея вліяніе на Востокѣ, въ ущербъ всеобщаго равновѣсія. Австрійская имперія погибаетъ,-- всѣ западныя державы молчатъ и не опасаются, что равновѣсіе безъ нея нарушится, пусть она погибнетъ, напротивъ еще лордъ Пальмерстонъ старается увеличить ея трудныя обстоятельства, а мысль, что Турція лишится какой-нибудь своей области, или султанъ ослабѣетъ въ верховныхъ правахъ своихъ, заставляетъ Европу трепетать даже за себя.

Грустно, грустно смотрѣть на Европу. Что сдѣлалось съ нею? Какъ могло случиться, что отступничество, ренегатство, самое постыдное изъ человѣческихъ дѣйствій, даже въ частной жизни, сдѣлалось повсюду какъ-будто а Tordre du jour, безъ малѣйшаго зазрѣнія совѣсти. По какому закону совершенствованія могло случиться, что христіанскіе народы, не краснѣя, становятся подъ ненавистнымъ нѣкогда знаменемъ луны и празднуютъ ея побѣды, даже выдуманныя? Откуда такая симпатія къ Магомету!

А впрочемъ всѣ стараются о мирѣ и желаютъ добра христіанамъ. Поневолѣ вспомнишь объ Іудѣ и объ его лобзаніяхъ.

И что сдѣлала имъ Россія?

Не говоря о 1812 годѣ, годѣ спасенія, отъ котораго вся настоящая Европа ведетъ свое происхожденіе, въ 1848 году кто останавливалъ волны революціоннаго потока, грозившаго поглотить все, по собственному ея сознанію, и образованіе, и нравственность, и свободу, и науку, и искусство. Кто, въ 1850 году, не допустилъ Австрію и Пруссію до междоусобной войны, которая могла привесть на край гибели ту и другую, а вмѣстѣ съ ними и всю Европу? Предъ началомъ нынѣшней войны, сколько сдѣлано было уступокъ, сколько дано отсрочекъ, сколько принято ограниченій, сколько предложено ультиматовъ и ультиматиссимовъ. Не служили-ль всѣ сіи согласія, увѣнчанныя полнымъ принятіемъ Вѣнской ноты, не служили-ль осязательнымъ доказательствомъ желанія нашего сохранить миръ?

А самыя требованія наши? Онѣ были такъ умѣренны, такъ стары, такъ просты, что только упорное сопротивленіе принять ихъ сообщило имъ значеніе. И если-бъ онѣ были исполнены съ перваго раза, безъ дальнѣйшаго разсужденія (какъ и была готова Турція, безъ происковъ Англіи, судя по общимъ слухамъ), то кажется, ни одинъ листокъ не пошевелился бы на деревѣ въ Европѣ, развѣ несчастные Турецкіе Христіане вздохнули бы отъ глубины сердца объ отсрочкѣ спасенія, но отъ этихъ потаенныхъ вздоховъ положительная Европа, разумѣется, не покачнулась бы на сторону и ни одинъ ея вагонъ не выскочилъ бы изъ своихъ рельсовъ.

Кто же виноватъ въ нарушеніи мира и въ вызовѣ опасностей?

Но мы заняли Княжества?

Временное, условное занятіе Княжествъ, принадлежащихъ намъ почти наравнѣ съ Турціей, при торжественномъ обѣщаніи императора Николая, которому, повторяю, никто не смѣлъ не вѣрить послѣ тридцатилѣтнихъ доказательствъ въ справедливости и великодушіи, не значило ровно ничего, кромѣ намѣренія имѣть залогъ, намѣренія, вынужденнаго предъидущими обстоятельствами. Занятіе должно было показать только, что мы предъявили наши требованія, не шутя, и что миссія князя Меньшикова имѣла право на вниманіе со стороны Typціи, не менѣе миссіи графа Лейнингена.

Все это такъ ясно, искренно, естественно, осязательно, что, казалось, не имѣетъ нужды ни въ какихъ дальнѣйшихъ поясненіяхъ и доказательствахъ; но слѣпая ненависть и злоба ничего не понимаетъ и понимать не хочетъ. Она видяще не видитъ и слышаще не разумѣетъ.

Какая же причина этой ненависти?

Здѣсь я долженъ войти въ нѣкоторыя подробности.

Есть двѣ Европы. Европа газетъ и журналовъ и Европа настоящая. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онѣ даже не похожи одна на другую. Въ настоящей Европѣ большинство думаетъ о своихъ дѣлахъ, о процентахъ и объ акціяхъ, о нуждахъ и удовольствіяхъ, и не заботится ни о войнѣ, ни о мирѣ, ни о Россіи, ни о Турціи, развѣ въ отношеніи къ своимъ непосредственнымъ выгодамъ. Остальное народонаселеніе, съ журналами и газетами, можно раздѣлить на три категорій.

Одни ненавидятъ Россію, потому что не имѣютъ о ней ни малѣйшаго понятія, руководствуясь сочиненіемъ какого-нибудь Кюстина и двухъ, трехъ нашихъ выходцевъ, которые знаютъ свое отечество еще хуже его. Церковь наша, во имя которой мы обнажили теперь мечь, называется ересью; всѣ учрежденія считаются дикими, личность -- беззащитною, литература -- безгласною, и вся исторія -- вчерашнею. На мѣстѣ закона они видятъ вездѣ произволъ. Наше молчаніе, глубокое, могильное, утверждаетъ ихъ въ нелѣпыхъ мнѣніяхъ. Они не могутъ понять, чтобъ можно было такія капитальныя обвиненія оставлять безъ возраженія и потому считаютъ ихъ положительными и истинными. Чему можетъ она сочувствовать? Вотъ вредъ, происшедшій отъ нашего пренебреженія общимъ мнѣніемъ. Мы имѣли бы многихъ на своей сторонѣ, если бы старались не только бить, но и казаться правыми.

Другіе ненавидятъ Россію, считая ее главнымъ препятствіемъ общему прогрессу, бывъ увѣрены, что безъ Россіи конституціонныя попытки въ Германіи и повсюду удались бы гораздо полнѣе; они думаютъ, что и впредь на этомъ пути прежде всего встрѣтится имъ Россія. Слѣдовательно, всякое увеличеніе Русской силы, которая считается темною, опасно и вредно для свободы, для развитія, для просвѣщенія, и потому непремѣнно, во чтобы ни стало, должно быть останавливаемо и уничтожаемо. Это взглядъ такъ называемой лѣвой стороны, которую слѣдуетъ вразумлять, что намъ до нея дѣла нѣтъ, хоть на головахъ ходи, лишь только насъ не тронь, пока сама не проситъ нашего участія.

Къ третьей категоріи принадлежатъ различные выходцы, изгнанники, политическіе бобыли и пролетаріи, которымъ терять нечего, радикалы, которые имѣютъ цѣлію только въ мутной водѣ рыбу ловить. Они желаютъ войны, какой бы то ни было, надѣясь вызвать ею новыя происшествія, новыя столкновенія, полезныя для осуществленія ихъ замысловъ, частныхъ и общихъ. Между ними Поляки и Венгерцы удовлетворяютъ войною вмѣстѣ и чувству личной мести. Съ этой категоріей всякое объясненіе безполезно: она пойметъ только грозу и силу.

Наконецъ дѣйствуетъ противъ насъ инстинктъ зла, которое, естественно, ненавидитъ добро, и какъ-будто слышитъ себѣ грозу съ Востока. Эта злоба безъотчетная имѣетъ для насъ даже нѣчто утѣшительное, заставляя предполагать въ себѣ большой капиталъ добра, для насъ самихъ можетъ быть сокровенный.

Вотъ вамъ мнѣніе о народахъ и массахъ. Литература играетъ нынѣ въ Европѣ жалкую роль: или невѣжество, или пристрастіе внушаетъ ея рѣчи, преимущественно въ продажныхъ газетахъ и журналахъ, служащихъ отголосками партій, или потакающихъ толпѣ изъ корыстныхъ видовъ.

Правительства почти всѣ противъ насъ: одни -- изъ зависти, другія -- изъ страха, изъ личныхъ побужденій. Даже Австрія, недавно спасенная нами отъ конечной гибели, объявляетъ себя только что неутральною и во многихъ случаяхъ, особенно судя по послѣднимъ извѣстіямъ, дѣйствуетъ за-одно съ морскими державами.

Здѣсь я долженъ объяснить одно недоразумѣніе, которое можете встрѣтиться при чтеніи моихъ прежнихъ донесеній: я говорилъ, что Австрія менѣе Турціи имѣетъ внутренней силы и залоговъ своей долговѣчности, а Австрія избавилась такъ блистательно отъ всѣхъ своихъ опасностей 1848 года и играетъ теперь такую Важную роль въ системѣ европейскихъ государствъ. Нѣтъ-ли здѣсь противорѣчія моимъ положеніямъ? Нѣтъ, противорѣчія никакого нѣтъ, потому что Австрія погибла бы безвозвратно, распавшись на составныя свои части, если бы не спасла ея Россія.

Россія спасла Австрію въ 1850 году, и спасаетъ ее всякую минуту теперь: отнимите у Венгерцевъ, Итальянцевъ, Славянъ мысль, что въ нужномъ случаѣ Россія вступится опять за Австрію, -- и вы увидите, долго-ли простоитъ она!

По симъ причинамъ можно, кажется, говорить съ нею нѣсколько тверже и не считать ея неутралитета особеннымъ благодѣяніемъ, и если великій императоръ Россіи, на двадцать девятомъ году своего царствованія осчастливитъ своимъ посѣщеніемъ Ольмюцъ, то тамошній вѣнчанный юноша не долженъ бы, кажется, предъявлять ему выгоды своей искусственной монархіи, существующей, à la lettre, только по доброй волѣ его великодушнаго союзника, а предать ему себя и ее въ полное распоряженіе.

Можетъ быть, я несправедливъ къ нему, пишучи это подъ вліяніемъ иностранныхъ газетъ, которыя приписываютъ ему какую-то самостоятельность, оскорбительную для Русскаго, преданнаго своему государю. Можетъ быть, онъ исполненъ сыновнихъ чувствованій къ своему благодѣтелю, какъ и долженъ, но кромѣ его въ Австріи есть еще правительство, есть дипломатія, есть бюрократія, враждебныя искони Россіи, знаменитыя своимъ предательствомъ (какъ при Екатеринѣ, такъ и при Павлѣ, и при Александрѣ), которымъ и должно открывать иногда глаза, чтобъ не забывалися.

Я остаюсь при своемъ мнѣніи, и нынѣшнее путешествіе утвердило меня въ немъ окончательно: союзъ Австріи съ Россіей еще противоестественнѣе союза Франціи съ Англіей. Что это за союзъ, укажу на маловажный примѣръ, если одной книги, одного нумера газеты или журнала нельзя переслать изъ Россіи въ Австрію безъ величайшаго затрудненія, какъ будто-бъ они были пропитаны ядомъ. Утвердиться Россіи на Дунаѣ Австрія всегда будетъ мѣшать больше, нежели даже Франція и Англія, потому что, приблизясь къ Сербіи, а слѣдовательно и въ ея воеводинѣ, Сирміи -- военной границѣ, вообще къ Славянамъ, мы повѣсимъ надъ нею мечъ Дамоклесовъ. Такъ изъ чего же будемъ мы хлопотать? А пожертвовать для нея Славянами, значитъ обрубать себѣ руки, увѣчить свое тѣло.

Впрочемъ это все только предположенія. Если вслѣдствіе предшествовавшихъ обстоятельствъ, Австрія есть наша союзница, то такъ тому и быть. Только, conditio sine qua non, она должна быть союзницею вѣрною, искреннею и безусловною, въ огонь и воду, не изъ новыхъ выгодъ и разсчетовъ, а съ готовностію принесть всякую жертву въ случаѣ нужды. при малѣйшемъ сомнѣніи, подозрѣніи или уликѣ (коихъ, вѣроятно, ждать не будемъ долго), медаль должна перевернуться, ибо Австрію выгоднѣе имѣть намъ врагомъ, нежели другомъ, -- выгоднѣе во всѣхъ отношеніяхъ, даже безъ промѣна ея на Францію, которая можетъ перейти на нашу сторону, а съ Франціей и говорить нечего. Франція за Италію отдастъ намъ въ распоряженіе не только Австрію и Турцію, но пожертвуетъ, безъ сомнѣнія, и entente cordiale съ Англіею.

Скажутъ: правительство во Франціи непрочно и неизвѣстно, останется-ли Бонапартъ, или возвратятся Бурбоны. По моему мнѣнію, во Франціи -- Франція, съ Бонапартомъ или Бурбономъ, смотря во тому, кто пораньше всталъ, да палку въ руки взялъ. Мы можемъ внутренно, нравственно благопріятствовать болѣе одному, нежели другому, но во внѣшнемъ образѣ дѣйствій подражать Англіи, которая ублажаетъ и Бонопарта, и Бурбона, и конституціонную монархію, и радикальную республику. Да къ тому же, y Французовъ внѣшняя политика не зависитъ никогда отъ образа правленія и въ послѣднее время республика, въ эпоху своихъ оргій, дѣйствовала въ отношеніи къ единству Германіи и Италіи совершенно въ духѣ старыхъ преданій, какъ-будто при Лудовикѣ XIV.

Но оставимъ возможности и обратимся къ настоящему времени: кто же наши союзники въ Европѣ?

Союзники наши въ Европѣ и единственные, и надежные, и могущественные -- Славяне, родные намъ по крови, по языку, по сердцу, по исторіи, по вѣрѣ, a ихъ десять милліоновъ въ Турціи и двадцать милліоновъ -- въ Австріи. Это количество, значительное само по себѣ, еще значительнѣе по своему качеству, въ сравненіи съ изнѣженными сынами Западной Европы. Черногорцы вѣдь станутъ въ ряды поголовно. Сербы также, Босняки отъ нихъ не отстанутъ. Одни Турецкіе Славяне могутъ выставить двѣсти или болѣе тысячъ войска -- и какого войска! Не говорю о военной границѣ, Кроатахъ, Далматинцахъ, Славонцахъ и проч. Вотъ естественные наши союзники! Покажите имъ прекрасную, святую цѣль освобожденія отъ несноснаго, иноплеменнаго ига, подъ которымъ они стонутъ четыреста лѣтъ, умѣйте управить ихъ силами, живыми, могучими, восторженными, и вы увидите, какія чудеса ими сотворятся. Да сколько прибудетъ силъ y русскаго Самсона. Или духъ его не въ счетъ ужъ пошелъ?

Пріѣзжай-ка Государь въ Москву, на весну, отслужи молебенъ Иверской Божіей Матери, сходи помолиться ко гробу чудотворца Сергія, да кликни кличь: Православные! за гробъ Христовъ, за святыя мѣста, на помощь къ нашимъ братьямъ, истомленнымъ въ мукахъ и страданіяхъ,-- вся земля встанетъ, откуда что возьмется, и посмотримъ, будетъ-ли намъ страшенъ тогда старый Западъ, съ его логикой, дипломатіей и измѣною.

Въ отношеніи къ Туркамъ мы находимся въ самомъ благопріятномъ положеніи, въ которое поставили они насъ сами, вмѣстѣ съ своими знаменитыми и премудрыми союзниками, по какому-то таинственному движенію исторіи, которая видимо хочетъ чего-то другаго, чѣмъ люди. Мы можемъ сказать: вы отказываетесь обѣщать намъ искреннее, дѣйствительное покровительство вашимъ христіанамъ, котораго мы единственно требовали, увѣряя васъ нѣсколько разъ торжественно, предъ лицемъ всей Европы, что мы не хотимъ ничего больше и не ищемъ никакихъ завоеваній; вы объявили намъ войну и провозгласили уничтоженіе всѣхъ прежнихъ трактатовъ, для новаго опредѣленія нашихъ отношеній, такъ мы требуемъ теперь освобожденія Славянъ, и пусть война, избранное вами самими средство, по собственному вашему желанію, рѣшитъ новый нашъ споръ.

Скажу даже вотъ что: если мы теперь не сдѣлаемъ этого, не освободимъ Славянъ, такъ или иначе, подъ нашимъ покровительствомъ, то сдѣлаютъ это наши враги -- Англичане и Французы, которые только того и ждутъ, чтобъ мы обробѣли (о чемъ распространяются теперь слухи) и согласились заключить миръ, то-есть, уступить, то-есть, отказаться отъ всякаго вліянія на Востокѣ, отъ миссіи, намъ предназначенной со времени основанія нашего государства. Они сдѣлаютъ то, чему теперь мѣшаютъ, потому что иначе вопроса рѣшить нельзя, а теперешняя ихъ роль ренегатовъ слишкомъ позорна, и они столько умны, что побоятся оставить ее за собою въ исторіи. Въ Сербіи, Болгаріи и Босніи, вездѣ между Славянами, они дѣйствуютъ и завели свои западныя партіи, кой предсказалъ я впрочемъ за десять лѣтъ предъ симъ. Они развратятъ и освободятъ Славянъ. Каково же будетъ намъ тогда?

Да! Если мы не воспользуемся теперь благопріятными обстоятельствами, если пожертвуемъ славянскими интересами, если обманемъ ихъ разцвѣтшую надежду или предоставимъ ихъ судьбу рѣшеніямъ другихъ державъ, тогда мы будемъ имѣть противъ себя не одну Польшу, а десять (чего только враги и желаютъ, о чемъ и заботятся), -- и Петровы, Екатеринины высокія предположенія и предначинанія -- простите на вѣкъ. Имѣя противъ себя Славянъ, и это будутъ уже самые лютые враги Россіи, укрѣпляйте Кіевъ и чините; Годуновскую стѣну въ Смоленскѣ. Россія снизойдетъ на степень державъ второго класса, ко времени Андрусовскаго мира, поруганная и осрамленная не только въ глазахъ современниковъ, но и потомства, не умѣвъ исполнить своего историческаго предназначенія. Самая великая и торжественная минута наступила для нея, какой не бывало можетъ быть съ Полтавскаго и Бородинскаго дня! Если не впередъ, то назадъ -- таковъ непреложный законъ исторіи. Неужели назадъ? Неужели это случится въ царствованіе императора Николая, за его неутомимую и безпримѣрную, послѣ Петровой, службу отечеству, въ продолженіи тридцати почти лѣтъ, отъ ранняго утра до поздняго вечера, безъ отпусковъ, болѣзней и промежутковъ. Нѣтъ, этого не будетъ, и Богъ его и насъ съ нимъ такъ не накажетъ. Съ нимъ не пойдемъ мы назадъ. Нѣтъ! Благородное, великодушное, русское сердце его чуетъ, и мы все это видимъ, какія двѣ страницы, не въ примѣръ другимъ, предоставлены ему въ отечественной исторіи! Неужели промѣняетъ онъ ихъ на ту, гдѣ было бы сказано: Петръ основалъ владычество Россіи на Востокѣ, Екатерина утвердила, Александръ распространилъ, а Николай предалъ его латинамъ. Нѣтъ! Этого не можетъ быть, и этого не будетъ во вѣки вѣковъ. Аминь.

Боже, Царя храни!

!!!!!!!!!!!!!!

II.

1854 г., въ апрѣлѣ.

Есть политика, которая дѣйствуетъ во тьмѣ и состоитъ изъ тайнъ; есть дипломатія, которая имѣетъ цѣлій, по отзыву, кажется, Талейрана, закрывать мысли словами, а не открывать ихъ; но есть и здравый смыслъ, который судитъ о дѣлахъ міра сего, не мудрствуя лукаво, и старается приводить всѣ соображенія къ простой формулѣ: дважды два -- четыре.

Намъ Богъ далъ особый видъ здраваго смысла, который выразительно называется у насъ "толкомъ", и не имѣетъ синонима ни на одномъ европейскомъ языкѣ. Вотъ къ этому чистому русскому толку я и обращаюсь, предлагая свои мысли о нашей политикѣ впродолженіе нынѣшняго столѣтія.

Найдется въ нихъ дѣльное, пусть употребится по усмотрѣнію; окажется что не дѣльное, пусть отбросится въ сторону, а я, какъ русскій человѣкъ, какъ вѣрноподданный, какъ старый служитель исторіи, хочу исполнить свой долгъ.

Нынѣшнее столѣтіе {ХVIII столѣтіе могло бы доставить намъ много поучительнаго, но мы оставимъ пока эти дѣла давно минувшихъ дней.} открылось, а прошедшее кончилось, помощію императора Павла Австрійцамъ, противъ властолюбивыхъ притязаній Французской республики, и освобожденіемъ почти всей Италіи. Дальнѣйшіе успѣхи Cуворова и намѣреніе поразить революцію въ Парижѣ остановлены предательскими мѣрами Вѣнскаго кабинета, какъ теперь документально извѣстно.

Императоръ Александръ, по восшествіи своемъ на престолъ, два раза посылалъ свои войска спасать Австрію (1805) и Пруссію (1806) противъ Наполеона.

Наконецъ, отразивъ, въ 1812 году, его нападеніе, вмѣстѣ съ сими союзниками на Россію, онъ продолжалъ войну далѣе, и избавилъ Европу отъ ига Наполеонова, походами 1813 и 1814 годовъ. На Вѣнскомъ конгрессѣ были возстановлены всѣ разрушенные престолы и возвращены государямъ всѣ владѣнія, коихъ они были лишены прежде. Австрія и Пруссія, совершенно разстроенныя и низложенныя Наполеономъ, обязаны были преимущественно императору Александру за возвращеніе имъ прежняго значенія въ системѣ европейскихъ государствъ.

Съ ними заключилъ онъ тройственный священный союзъ -- жить братски, помогать другъ другу всѣми силами и защищать установленный порядокъ.

И съ 1814 года Россія стала какъ-будто на стражу этого порядка, содержа цѣлый милліонъ войска, для самой почти ненужнаго, она готова была останавливать всѣ покушенія ниспровергнуть или поколебать его, гдѣ бы и какъ бы они ни обнаруживались. Сорокъ лѣтъ милліонъ русскаго войска готовъ былъ летѣть всюду, въ Италію и на Рейнъ, въ Германію и на Дунай. Императоры Русскіе, сами, священной своей особою, скакали на перекладныхъ, какъ фельдъегери, въ Троппау и Лайбахъ, Верону и Вѣну, а o Берлинѣ и говорить нечего, чтобъ какъ можно скорѣе и дѣйствительнѣе доставить свою помощь и успокоить любезныхъ союзниковъ. Никакихъ трудовъ и стараній они не щадили, а употребленныхъ милліоновъ русскихъ денегъ и счесть трудно.

Усилія наши увѣнчивались, казалось, полнымъ успѣхомъ, въ принятомъ смыслѣ, особенно въ отношеніи къ Австріи, Пруссіи и Германіи и, несмотря на страшное потрясеніе 1848 года, ихъ престолы устояли, а черезъ нѣсколько времени утвердились даже крѣпче. Опасеніе, что Россія сзади готова напереть своею массою, останавливало самыхъ отчаянныхъ республиканцевъ отъ крайнихъ мѣръ и давало время другой сторонѣ переводить духъ, отдыхать, оправляться.

Но, кромѣ нравственной пользы, она приносила помощь дѣйствительную. Въ 1849 году Австрія приведена была на край погибели, и вслѣдствіе Венгерскаго возстанія. Двѣсти тысячъ Русскаго войска принудили Венгерцевъ сдаться, и Австрія была спасена. Въ 1831 году Пруссія и Австрія, вслѣдствіе происковъ партій, готовы были начать междоусобную войну, которая неминуемо бы привела обѣихъ на тотъ же край погибели, вмѣстѣ съ Германіей, и двѣсти тысячъ Русскаго войска, готовыя стать, по знаменитому слову императора Николая, противъ перваго обнажившаго мечъ, остановили пагубное кровопролитіе.

Дѣйствуя такъ въ отношеніи европейскихъ государствъ, Россія сама старалась наблюдать и показывать какъ можно болѣе безкорыстія и въ 1840 г. спасла она Константинополь отъ покушеній Египетскаго наши; въ 1848 году, когда вся Европа была поставлена вверхъ дномъ, Россія не ступила ни одного шага для распространенія своихъ владѣній, доказывая тѣмъ, очевидно, великодушіе своей политики, въ коей наше правительство поставляло какъ-будто всю свою честь и.всю свою пользу.

Этого мало: она готова была ко всякимъ уступкамъ и въ 1846 году предоставила Австріи во владѣніе одинъ изъ важнѣйшихъ европейскихъ пунктовъ -- Краковъ.

Она простирала свою снисходительность до того, что старалась всѣми силами избѣгать даже малѣйшаго повода къ недоразумѣніямъ или подозрѣніямъ, и приносила въ жертву всѣ свои, самые дорогіе, кровные интересы, отказываясь отъ священнѣйшихъ чувствованій. Все для европейскаго порядка, который былъ, кажется, высшею, единственною. ея цѣлію. Тридцать милліоновъ народа Славянскаго, ей соплеменнаго, связаннаго съ ней тѣснѣйшими узами крови, языка и религіи, было оставляемо почти безъ малѣйшей помощи, безъ малѣйшаго участія въ ихъ горестной судьбѣ, на жертву всѣмъ истязаніямъ, изъ коихъ Турецкія были самыя легкія, -- единственно потому, чтобъ эта помощь и это участіе не произвели какого-нибудь смущенія, непріятнаго чувства въ союзныхъ державахъ, преимущественно въ Австріи. Даже ученые русскіе путешественники не получали почти никакого пособія со стороны Русскаго правительства, и должны были прибѣгать къ чужимъ миссіямъ за содѣйствіемъ къ ихъ трудамъ на пользу науки. Вотъ до какой почти унизительной степени доводима была дипломатическая деликатность, особенно въ отношеніи къ Австріи и Пруссіи.

Казалось, эти два государства, обязанныя, такъ сказать, своимъ существованіемъ Россіи, осыпанныя несмѣтными благодѣяніями, избавленныя, по нѣскольку разъ, отъ конечной гибели, получавшія безпрерывныя доказательства родственной дружбы и пріязни, должны были быть привязаны къ Россіи самыми тѣсными узами, готовы для нея на такія пожертвованія, коими могли-бъ хотя нѣсколько выразить свою благодарность, должны-бъ почитать за особенное счастіе всякій случаи оказать ей малѣйшую услугу.

И что же? Повѣритъ-ли исторія совершающимся предъ нашими глазами событіямъ?

Возникнулъ у Россіи споръ съ Турціей по поводу несчастнаго состоянія христіанъ на Востокѣ, которое, не улучшаясь нисколько, несмотря на обѣщанія самыя торжественныя, возбудило, наконецъ, справедливое состраданіе въ сердцѣ Русскаго Государя, и онъ потребовалъ подтвержденія ихъ старыхъ правъ, купленныхъ русскою кровью еще въ прошедшемъ столѣтіи. Требованія эти были самыя умѣренныя и легкія въ сравненіи съ безпрерывными требованіями, по мѣстамъ, европейскихъ консуловъ и ничтожныя въ сравненіи съ тѣми, кой предъявляютъ теперь Франція и Австрія.

Но въ прошломъ году онѣ показались морскимъ державамъ стѣсняющими власть султана (стѣсняющими -- власть султана -- исторія! что ты скажешь на это опасеніе первыхъ христіанскихъ державъ XIX столѣтія?) и онѣ ободрили Турокъ отказаться отъ ихъ исполненія, послали имъ флотъ на помощь. Русскій Государь повелѣлъ занять Княжества, зависящія впрочемъ отъ Россіи, въ подкрѣпленіе своего требованія, объявивъ торжественно, что онъ не хочетъ завоеваній и очиститъ занятыя области, лишь только исполнятся первыя его условія.

Австріи и Пруссіи стоило присоединить одно твердое слово о согласіи съ Россіей къ этому занятію, и всѣ требованія Россіи, безъ сомнѣнія, были бы исполнены, морскія державы притихли бы и обдумались, миръ не нарушился и Европа осталась бы спокойною.

Собственная польза ихъ, особенно Австріи, того требовала, какъ мы докажемъ послѣ, чтобъ они сказали это слово.

И этого слова, ни Австрія, ни Пруссія, въ ту минуту, когда происшествіе подвергалось, такъ сказать, своему кризису и зависѣло почти отъ ихъ содѣйствія, сказать не хотѣли за Россію, ободряя своей видимой нерѣшительностію, а можетъ быть и еще чѣмъ-нибудь болѣе, къ противодѣйствію!

Никакими словоизвитіями, никакими софизмами, никакими нотами никогда не могутъ онѣ оправдаться въ этомъ простомъ, ясномъ и непреоборимомъ обвиненіи, которое легло на ихъ голову во вѣки вѣковъ, -- въ дополненіе къ прочимъ, коихъ полна русская исторія.

Съ самаго начала переговоровъ Австрія твердила безпрерывно о цѣлости и неприкосновенности Оттоманской имперіи, которая сдѣлалась столько драгоцѣнною для европейскихъ государствъ и европейскаго прогресса, и поставила непремѣннымъ условіемъ своего неутралитета, чтобъ мы не шли впередъ, какъ-будто бъ русское войско можно легко пріучить къ такой тактикѣ, -- условіе, въ сущности равное объявленію войны.

Этого мало. Послѣдующими своими дѣйствіями, судя по отзывамъ самыхъ оффиціальныхъ, слѣдовательно свѣдущихъ лицъ, каковы императоръ Французовъ въ своемъ посланіи къ палатамъ и англійскій министръ иностранныхъ дѣлъ въ своей парламентской рѣчи, австрійскій посланникъ въ Парижѣ, который на публичныхъ балахъ объяснялъ свою политику, и принцъ прусскій, который искалъ своей популярности выраженіемъ непріязни къ Россіи, -- судя, говорю, по симъ отзывамъ, даже послѣ безусловнаго принятія русскимъ императоромъ вѣнской ноты, Австрія и Пруссія явно показывали, что склоняются гораздо болѣе къ врагамъ Россіи, чѣмъ къ ней, и тѣмъ опредѣлили наступательный образъ ихъ дѣйствій.

То-есть, Австрія съ Пруссіей, выбирая между двумя сторонами, Россіи -- съ одной, и Англіи съ Франціей -- съ другой, выбрала сторону Англіи съ Франціей, которая не только не думала объ ея спасеніи въ 1849 году, но, напротивъ, старалась всѣми силами разжигать вездѣ, гдѣ могла, пламя бунта, приняла потомъ подъ свое покровительство ея враговъ и изгнанниковъ, оказала имъ возможныя пособія, какъ у себя, такъ и въ Турціи, и даже устроила имъ всѣ нужныя лабораторіи для продолженія ихъ замысловъ, -- Австрія приняла эту сторону и оставила сторону Россіи, своей благодѣтельницы и избавительницы.

Это еще не все. Становясь на сторону Англіи съ Франціей противъ Россіи, она становилась, вмѣстѣ съ своимъ титуломъ апостоличества, на сторонѣ Магомета противъ Христа, и должна была готовиться на помощь Корану противъ Евангелія. Вотъ даже что не испугало ея, вотъ даже на что рѣшилась она, лишь бы только не принести какой-нибудь, хоть отдаленной, хоть неизвѣстной, хоть отвлеченной пользы Россіи, несмотря на торжественныя обѣщанія своего благодѣтеля.

Отдаленная, отвлеченная польза Россіи, -- и союзъ съ отьявленными своими злодѣями, помощь заклятымъ врагамъ имперіи (Reischsfeind), побѣда магометанства -- вотъ какія двѣ стороны предоставлялись ей на выборъ, и она не усомнилась выбрать послѣднюю.

За Австріей послѣдовала Пруссія, за Пруссіей -- Германія.

Съ врагами, съ злодѣями, съ Магометомъ, лишь бы не съ нами!

Какъ объяснить эту сверхъ-естественную злобу? какъ объяснить такое непостижимое ослѣпленіе?

Русскій Богъ затмилъ ихъ очи!

Господи! со слезами на колѣняхъ благодаримъ Тебя! Никакого благодѣянія не могъ ты оказать намъ больше. Какія потери ни ожидали бы насъ впереди, какія пораженія, тяжелыя для нашего народнаго самолюбія, ни готовила бы для насъ предстоящая война, но Ты оказалъ уже намъ милость свою выше всякой мѣры. Ты избавилъ насъ отъ нашихъ друзей, а съ врагами раздѣлаться пособитъ намъ и старый нашъ помощникъ -- Николай чудотворецъ.

Еслибъ Австрія и Пруссія поступили чуть-чуть поблагороднѣе, почеловѣчнѣе, даже поумнѣе, великодушный Русскій государь остался бы опять на ихъ службѣ, и опять наши войска должны бы были быть всегда на-готовѣ, чтобъ летѣть на Рейнъ и Дунай, въ Германію и Италію, въ помощь любезныхъ союзниковъ, которые теперь показали намъ своекорыстную натуру во всемъ безобразіи.

Шварценбергъ, незадолго предъ смертію, говорилъ, что Австрія удивитъ міръ своею неблагодарностію, и точно она удивила -- только не знакомыхъ съ ея натурою, а мы не ожидали ничего лучше!

Каково было великодушному, благородному, рыцарскому сердцу русскаго государя перенести этотъ ударъ въ самое чувствительное мѣсто?

Вотъ горькій плодъ пятидесятилѣтней русской политики со всѣми ея жертвами, благодѣяніями, услугами, любезностями въ отношеніи къ Австріи, Пруссіи и Германіи. Вотъ чѣмъ ихъ государи отблагодарили своего отца и покровителя при первомъ открывшемся для нихъ случаѣ оказать ему какую-нибудь маловажную услугу.

Прочіе европейскіе государи объявляютъ себя также противъ Россіи, болѣе или менѣе. Ни одинъ голосъ не раздается въ ея пользу. Даже Неаполитанскій король, угощенный нами такъ радушно и блистательно, когда мы у него были въ гостяхъ, даже Неаполитанскій король предлагаетъ свои услуги морскимъ державамъ, Датскій -- волей или неволей служитъ имъ; Шведскій -- скрываетъ, можетъ быть, болѣе опасные замыслы. Наконецъ, о верхъ посрамленія! Испанская королева Изабелла хочетъ непремѣнно имѣть представителя въ Турецкомъ лагерѣ, и генералъ Примъ съ своимъ штабомъ отправляется на сцену военныхъ дѣйствій!

И такъ, русская политика въ отношеніи къ европейскимъ государямъ, которые всѣ становятся противъ нея, оказалась очевидно несостоятельною, и слѣдовательно съ этой стороны не принесла намъ ничего, кромѣ вреда.

Но не оказала-ль она послѣдствій, болѣе благопріятныхъ со стороны народовъ?

Народы возненавидѣли Россію, и теперь Русскому почти невозможно путешествовать, не подвергаясь самымъ чувствительнымъ оскорбленіямъ, кои не знаютъ никакихъ границъ.

Народы видятъ въ Россіи, съ ея могуществомъ, главнѣйшее препятствіе къ ихъ развитію и преуспѣянію, злобствуютъ за ея вмѣшательство въ ихъ дѣла, замѣчая только непріятную его для себя сторону и съ радостію ухватились теперь за первый открывшійся случай сколько-нибудь поколебать ее. Вотъ почему со всѣхъ сторонъ Европы: изъ Испаніи и Италіи, Англіи и Франціи, Германіи и Венгріи, стекаются офицеры и солдаты не столько помогать Турціи, сколько вредить Россіи: Европейцы управляютъ движеніями войскъ Турецкихъ, строятъ крѣпости, служатъ на корабляхъ, начальствуютъ пароходами, учреждаютъ фабрики для огнестрѣльныхъ орудій. Журналы и газеты истекаютъ желчью, книги устремляютъ на насъ тяжелую свою артиллерію, и вотъ составился легіонъ общаго мнѣнія противъ Россіи въ дополненіе къ враждебнымъ флотамъ и арміямъ.

Я не стану теперь разбирать, сколько здѣсь есть справедливаго и несправедливаго, и точно-ли виновата Россія въ приписываемыхъ ей видахъ и возводимыхъ на нее преступленіяхъ. Довольно, что она сдѣлалась ненавистною для народнаго большинства въ Европѣ, -- и вотъ второй, не горькій, а горчайшій плодъ русской политики въ послѣднее пятидесятилѣтіе.

Намъ остается теперь сказать нѣсколько словъ о самомъ ея началѣ (principe), объ этомъ такъ называемомъ законномъ порядкѣ, во имя котораго она дѣйствовала такъ долго съ такимъ напряженіемъ, съ такимъ самопожертвованіемъ и съ такою несчастною наградою, какъ мы сейчасъ видѣли, со стороны правительствъ и со стороны народовъ.

Поддержали-ль мы, согласно съ нашею цѣлію, законный порядокъ въ Европѣ?

Нѣтъ. И въ этомъ отношеніи мы имѣли успѣхъ только временный и мѣстный, который почти вездѣ кончился оптическимъ обманомъ. Пересмотримъ всѣ европейскія государства и мы увидимъ, что они дѣлали, кому что угодно, несмотря на наши угрозы, неодобренія и прочія мѣры.

Португальцы не захотѣли признать дона-Мигуеля и прогнали его, а на престолъ свой возвели малолѣтнюю дочь дона-Педро.

Испанія точно также поступила, послѣ продолжительной кровопролитной войны съ донъ-Карлосомъ, и на престолъ свой возвела малолѣтнюю дочь Фердинандову.

Вздумалось Франціи, и она изгнала Карла X, а объявила королемъ Людовика-Филиппа, потомъ прогнала и его. Вздумалось ей объявить себя республикою, и никто не посмѣлъ съ нею спорить. Вздумалось ей сдѣлать новую перемѣну, и вмѣсто республики учредить у себя имперію, -- ту имперію, которую союзные монархи именно уничтожили, -- и вотъ Наполеону III (въ самомъ имени новое для нихъ оскорбленіе) они должны были предоставить титло "друга и брата."

Бельгія рѣшилась (по проискамъ Англіи) отдѣлиться отъ Голландіи, и она отдѣлилась, составивъ особое королевство, а союзныя державы имѣли честь только подписать протоколъ въ Лондонѣ.

Возстали Греки, и вотъ основалось новое королевство, которому Европа -имѣла только премудрость назначить нѣмецкаго короля, какъ будто-бъ въ самомъ дѣлѣ уже безъ Нѣмцевъ не было нигдѣ спасенія.

Даже Швейцарія дѣлала и дѣлаетъ, что хочетъ.

Вотъ сколько политическихъ событій, совершенно противоположныхъ духу Вѣнскаго конгресса и совершенно не согласныхъ съ цѣлями Русской политики.

Гдѣ собственно имѣли мы успѣхъ, гдѣ получили мы награду за свои старанія, гдѣ видѣли мы исполненіе своего начала?

Только въ Австріи, Пруссіи и Германіи. Россія, съ милліономъ войска, въ продолженіи сорока лѣтъ, стояла у нихъ на границѣ, какъ будочникъ, и содѣйствовала точно къ сохраненію порядка у нихъ, себѣ на голову, какъ теперь оказалось. Впрочемъ, и этотъ успѣхъ нельзя принимать совершенно безусловно: онъ подвергался большимъ ограниченіямъ, а именно, въ Германіи произошли вездѣ значительныя преобразованія, въ Австріи совершилась революція, императоръ Фердинандъ долженъ былъ уступить свою корону и даже не по законамъ старшинства, не брату, не старшему племяннику, а младшему племяннику, Францу Іосифу, -- революція, подобная Іюльской, когда Французы вмѣсто престарѣлаго Карла X, ими изгнаннаго съ внукомъ, избрали герцога Орлеанскаго. Австрійскіе аристократы исполнили свою революцію -- только гораздо тише, не площаднымъ, а семейнымъ образомъ, предоставивъ отставленному императору Пражскій дворецъ со всѣми почестями.

Въ Пруссіи народъ вытребовалъ себѣ конституцію и прикоснулся даже къ особѣ короля, но удержался отъ дальнѣйшихъ неистовствъ, опасаясь Россіи.

И такъ, вотъ результаты нашей политики! Правительства насъ предали, народы возненавидѣли, а порядокъ, нами поддерживаемый, нарушался, нарушается и будетъ нарушаться. Слѣдовательно, политика наша была не только для насъ вредна, но и вообще безуспѣшна. Но будемъ справедливы. Мы разсмотрѣли, подъ вліяніемъ настоящихъ прискорбныхъ и тяжелыхъ для русскаго сердца впечатлѣній, только дурныя ея слѣдствія, преимущественно для насъ. Но не можетъ же быть, въ великой экономіи исторіи, чтобъ сильнѣйшее государство въ мірѣ, подъ управленіемъ славныхъ государей, въ продолженіе цѣлаго столѣтія тратило лучшія свои силы совершенно по пустому! Вѣрно такъ должно было! И дѣйствительно, кто поручится, чтобъ безъ вспоминанія о Россіи и ея образѣ мыслей общественный порядокъ во Франціи, въ эпоху ея республиканскаго неистовства, совершенно не погибъ вмѣстѣ со всѣми плодами новой цивилизаціи, наукъ и искусствъ, и собственность не предалась грабежу, кто поручится, чтобъ не былъ тогда воскликнутъ всеобщій шарапъ!

И еслибъ это случилось во Франціи, то вслѣдъ за нею, исполненная страстей, Италія представила-бъ навѣрное такія явленія, какимъ удивились бы и средніе вѣка. А въ Германіи развѣ большинство менѣе обнищало и ожесточилось, дальше находилось отъ неистовства. Вспомнимъ франкфуртскія и вѣнскія явленія. Послѣдствія необозримы. Страхъ объемлетъ сердце. Кто поручится, что замахнувшаяся рука вездѣ не ослаблялась безсознательно мыслію о сѣверномъ колоссѣ, готовомъ остановить ея порывъ и покарать преступниковъ.

Не станемъ же раскаяваться въ нашихъ трудахъ, нашихъ жертвахъ, нашихъ усиліяхъ. Признаемся въ настоящемъ нетерпѣніи или даже осудимъ его за то, что оно осмѣливается находить недостатки въ прошедшемъ или обвинять оное.

Русскія намѣренія растолкованы въ дурную сторону Европой -- не ей въ честь, то Богу въ честь, утѣшимся нашей пословицей. Это служба, сослуженная Россіею Европѣ безкорыстно, и даже безъ занесенія въ формулярный списокъ, исполненіе судебъ историческихъ, за которую и воздастъ намъ должное безпристрастная исторія.

Будемъ справедливы и ко всѣмъ дѣйствовавшимъ лицамъ. Намѣреніемъ освящается дѣйствіе. Они были убѣждени въ святости своей цѣли, и мы должны почтить благородство ихъ убѣжденій, точно такъ и они должны, въ свою очередь, согласиться съ нами, что ихъ миссія кончена и начинается другая.

Во всякомъ случаѣ, мы остались и не безъ настоящей пользы и награды. Мы сдѣлали драгоцѣнные опыты, и для такого молодаго государства, какъ Россія, у котораго впереди столько будущности, за подобные опыты жалѣть не должно ничего, лишь пошли бы они въ прокъ: мы узнали своихъ друзей. Русакъ задомъ уменъ, говоритъ пословица, и всякъ своей бѣдой ума себѣ прикупитъ, говоритъ басня. Навѣрно, мы будемъ теперь умнѣе, и крывши столько времени чужія крыши, подумаемъ наконецъ и о своей.

Здѣсь я кончу мое письмо и въ заключеніе, для ясности, повторю вкратцѣ главныя мои положенія и выводы: Россія пятьдесятъ лѣтъ служила Европѣ. Политика ея возбудила противъ нея слѣпую ненависть народовъ и доставила ей черную неблагодарность государей, вольную или невольную. это въ итогѣ для нея все равно; касательно законнаго порядка, онъ сохранился, и то только отчасти, въ смежныхъ государствахъ къ новому для нея вреду, -- слѣдовательно, политика ея была невѣрная и должна перемѣниться, хотя для Европы она была, можетъ быть, спасительна, если не популярна, и доставила императорамъ Александру и Николаю лестное право на историческое титло европейскихъ благодѣтелей.

III.

Мы обозрѣли прошедшее и видѣли, въ какихъ отношеніяхъ находилась Россія къ европейскимъ государствамъ, въ продолженіе текущаго столѣтія; обратимся къ настоящему и посмотримъ, въ какомъ отношеніи къ намъ онѣ теперь находятся.

Турція, Франція и Англія объявили войну Россіи. Австрія и Пруссія видимо держатъ ихъ сторону, а невидимо можетъ быть и болѣе, и присоединятся къ нимъ при первомъ нашемъ положительномъ успѣхѣ, слѣдовательно, ихъ можно уже считать противъ насъ. Прочія государства, болѣе или менѣе, волей или неволей, имъ содѣйствуютъ, а Швеція, вѣроятно, даже и съ удовольствіемъ. Общее мнѣніе европейское противъ насъ! Вотъ наши враги.

Разсмотримъ ихъ средства, выгоды и невыгоды, намѣренія и дѣла.

Начнемъ съ Англіи, какъ главной виновницы войны.

Лордъ Редклифъ, принудивъ Турокъ отказаться отъ исполненія требованій князя Меншикова, положилъ, такъ сказать, основаніе войны, подалъ поводъ, завязалъ узелъ.

Было-ли съ самаго начала намѣреніе Англіи начать войну, или только она хотѣла принудить Россію къ нѣкоторымъ уступкамъ, вслѣдствіе невѣрныхъ свѣдѣній или предположеній о нашей робости, нерѣшительности и неготовности, -- нельзя сказать навѣрное.

Навѣрное можно сказать только то, что Россія желала войны всѣхъ менѣе, какіе бы виды она ни имѣла въ будущемъ. Россія вела даже какъ-будто тильзитскіе переговоры во все продолженіе 1853 г., и мы съ часу на часъ ожидали тильзитскаго мира англійскаго изданія. Тильзитскимъ миромъ назвалъ бы я слѣдующій: очистить княжества, удовольствоваться, вмѣсто фирмана и сенеда, другою вокабулою турецкаго лексикона, и получить округленіе границъ въ Азіи pour sauver les apparences, подобно какъ по тильзитскому миру французскаго изданія, мы получили Бѣлостокскую область.

Такой миръ, какъ бы онъ ни былъ, въ прошедшемъ году, тяжелъ для нашего самолюбія и унизителенъ, но все-таки могъ утѣшить насъ воспоминаніемъ, что за тильзитскимъ миромъ 1807 г. вскорѣ слѣдовалъ 1812 г. Мы могли быть увѣрены, что Европа, лишь только Россія сняла бы съ нея свою покровительственнную десницу, подверглась бы въ продолженіе первыхъ десяти лѣтъ величайшимъ смутамъ, начиная съ Австріи, которая получила-бъ первая наказаніе за свое вѣроломство, потомъ въ Италіи, Германіи, Франціи, -- и мы успѣли бы дѣлать на Востокѣ, что намъ угодно. Но теперь невозможенъ уже и тильзитскій миръ, съ которымъ видно соединяется сплошь 1812 г.: въ продолженіе переговоровъ завязался узелъ, и старанія развязать его только что затягивали его крѣпче и крѣпче, о чемъ будемъ мы говорить послѣ. Это особая сторона событія.

Какъ бы то ни было, теперь Англія и Франція хотятъ войны непремѣнно, во что бы то ни стало.

Если-бъ онѣ не хотѣли ея, то не говорили-бъ безъ всякой нужды съ такимъ ожесточеніемъ о Россіи и Государѣ; не старались бы, очевидно, задирать его, какъ-будто опасаясь, чтобъ онъ не уступилъ и не лишилъ ихъ предлога, вызывая непремѣнно его сопротивленіе, ставя его въ такое положеніе предъ Россіей и Европой, что онъ не можетъ никакимъ образомъ податься назадъ. (Упрекая насъ въ желаніи войны, онѣ, по пословицѣ, сваливаютъ съ больной головы да на здоровую).

Для чего же онѣ хотятъ войны?

Для того, чтобъ поддержать Турцію, какъ говорятъ онѣ, -- это есть нелѣпость. Ихъ посланники, ихъ путешественники, ихъ ученые, представляли имъ, въ продолженіе даже послѣднихъ двадцати лѣтъ, множество доказательствъ, что Турція умираетъ и что оживить ее нѣтъ никакихъ человѣческихъ средствъ. Слѣдовательно, желаніе поддержать Турцію есть предлогъ, но отнюдь не цѣль.

Они хотятъ войны для того, чтобъ унизить Россію и ослабить ея вліяніе на Востокѣ. Положимъ, это желаніе они имѣютъ, но все-таки, болѣе или менѣе отдаленное и неизвѣстное, польза не прямая, не положительная. Вѣроятно-ли, чтобъ для такой неопредѣленной цѣли онѣ рѣшились на такія усилія, жертвы и опасности? Какое сравненіе выигрыша съ проигрышемъ и даже съ одними расходами?

Они хотятъ поддержатъ равновѣсіе. Но почему же они оставляли погибать Австрію -- имперію въ 35 милліоновъ, а не 10? Мнимое равновѣсіе должно бы, кажется, нарушиться отъ ея уничтоженія гораздо ближе, чѣмъ отъ уничтоженія Турціи, и они не только не старались предотвратить оное, но дѣлали все нужное для ускоренія катастрофы. Впрочемъ, о нелѣпомъ равновѣсіи говорить долѣе нечего: въ вышеприведенномъ письмѣ представлено нѣсколько примѣровъ, какъ Англичане и Французы понимаютъ равновѣсіе.

Слѣдовательно, должны быть у нихъ въ виду какія-нибудь важныя и положительныя причины. Наши посланники, парижскій и лондонскій, вѣроятно, знаютъ ихъ болѣе или менѣе и донесли о нихъ въ свое время нашему правительству, равно какъ и о составленіи этого союза -- Франціи и Англіи, ибо не въ однѣхъ же передачахъ нотъ состояли ихъ обязанности.

Мы можемъ судить объ этихъ причинахъ только гадательно.

Предложимъ же наши гаданія.

Не хотятъ-ли Франція и Англія занять Константинополь вспомогательными войсками, овладѣть Дарданеллами, затѣять ссору съ турецкимъ правительствомъ, объявить о невозможности его поддерживать, провозгласить уничтоженіе Порты, объявить славянскія и прочія государства свободными, съ какими имъ угодно конституціями, сдѣлать Константинополь вольнымъ городомъ, подѣлить между собою Азіатскую часть, Египетъ, острова и прочія владѣнія, открыть Черное море для всѣхъ народовъ и предложить, пожалуй, какую-нибудь частицу намъ и Австріи съ Пруссіей? Такимъ образомъ, они скинули бы съ себя и ту поносную роль въ исторіи, которую они до сихъ поръ принимали.

Говорятъ: Англія и Франція не могутъ не поссориться при дѣлежѣ. Будто не могутъ? Да неужели онѣ, заключая между собою союзъ, рѣшаясь на такія пожертвованія, употребляя такія силы (Французы можетъ быть послѣднія), не опредѣлили всѣхъ возможныхъ обстоятельствъ въ предстоящихъ дѣлахъ, не предусмотрѣли всѣхъ случайностей и оставили что-нибудь, даже второстепенное, въ неизвѣстности. По какому праву припишемъ мы имъ такую недальновидность и ограниченностъ? Безъ сомнѣнія, у нихъ рѣшено все предварительно, и безъ такого рѣшенія онѣ не могли сдѣлать ни одного шага. Поссориться могутъ матросы или офицеры, но не два государства, при такомъ великомъ дѣлѣ.

Если бы такой планъ былъ у союзниковъ, чего оборони Боже, то къ намъ можно-бъ было приложить пословицу: въ глазахъ деревня сгорѣла.

При такомъ ходѣ дѣла, Австрія увидѣла бы свою ошибку, поняла бы, что она попалась изъ огня да въ полымя, но сдѣлать ничего не могла-бъ, и ей оставалось бы только заботиться о сохраненіи своихъ Славянъ, которые, разумѣется, вскорѣ послѣдовали бы за турецкими.

Турецкіе Славяне влекутся издавна сердцемъ къ Россіи. Они сочли бы себя на первое время одолженными Россіи, какъ начавшей борьбу, но своя рубашка къ тѣлу ближе, и они рады будутъ получить свободу отъ кого бы то ни было; они будутъ готовы защищать новый порядокъ вещей даже и противъ Россіи.

Да и за что и съ кѣмъ тогда воевать Россіи?

Это, кажется, единственный, выгодный для нихъ, благовидный -- для исторіи, полезный -- для Европы, разумѣется, съ европейской, а не съ русской точки зрѣнія, планъ, котораго нѣкоторыя черты предполагалъ я еще въ донесеніи 1842 года. Въ послѣднее время, недѣли двѣ, эта мысль давила меня, какъ домовой, и не давала мнѣ спать; впрочемъ, и теперь я не совсѣмъ еще отъ нея освободился, хотя изъ всѣхъ дѣйствій Англіи и Францій, изъ всѣхъ рѣчей, произносимыхъ въ собраніяхъ, нѣтъ ни малѣйшаго повода къ предположенію подобнаго исхода: не заготовляются ни какія выраженія, тамъ и сямъ, кои можно было бы впослѣдствіи напомнить и коимъ можно-бъ было придать новый смыслъ, не избѣгаются случаи къ подтвержденію первой объявленной цѣли, принимаются такія торжественныя обязательства, по отношеніямъ съ Австріей и Пруссіей, съ такою силою и убѣжденіемъ отклоняются мысли о завоеваніяхъ и распространеніи владѣніи, и вообще все дѣло ведется такъ, что Турція непремѣнно должна существовать въ намѣреніяхъ союзныхъ державъ, и всякая перемѣна въ ихъ политикѣ представилась бы послѣ, несмотря ни на какіе блистательные результаты, такимъ вопіющимъ обманомъ, что мудрено допустить наше предположеніе. Главное, всѣ увѣренія морскихъ державъ почти вѣдь и не нужны; безъ нихъ обойтись онѣ могли бы, слѣдовательно онѣ не быа бы дѣланы, если-бъ дѣйствительно была у нихъ вышеписанная цѣль.

Второе предположеніе:

Англія хочетъ войны для того, чтобъ въ мутной водѣ рыбу ловить, по наслѣдственному постоянному правилу ея политики, призванной за нею всѣми европейскими народами, съ историками и учеными во главѣ. Можетъ быть, по ея разсчетамъ, въ коихъ едва-ли кто съ нею въ состояніи состязаться, оказывается необходимость въ перетасовкѣ собственныхъ капиталовъ, въ произведеніи новыхъ потребностей у прочихъ державъ, въ устроеніи новыхъ отношеній на Востокѣ, въ ослабленіи или напряженіи даже самой Франціи, въ уничтоженіи морской силы Россіи, и тому подобное. Повторяю, это ея разсчеты, на кой она мастерица и кой никто обнять вполнѣ не можетъ. Она, можетъ быть, сочла всѣ возможные барыши и всѣ возможные убытки и рѣшила, что теперь выгоднѣе воевать, нежели оставаться въ покоѣ, и обманула, такъ или иначе, любезнаго Наполеона, завлекши его собой въ роковую войну. {Написавъ это, я услышалъ о брошюрѣ нашего знаменитаго публициста, г. Тенгоборскаго, который цыфрами доказываетъ такое предположеніе. (1854 г.).}

Но, вѣдь, и онъ не промахъ. Если не вышеназванные виды имѣлъ онъ, начиная войну, то все же имѣлъ онъ какіе-нибудь другіе, не менѣе важные: ибо онъ рѣшился въ эту войну ставить на карту не только корону, но можетъ быть и жизнь свою. Какіе же виды можетъ имѣть онъ? Разумѣется, не англійскіе на мутную воду, потому что его обстоятельства совершенно другія.

Не обманываетъ-ли онъ Англіи, племянникъ своего дяди, одолженный всѣмъ своимъ бытіемъ его тѣни, а тотъ проклинаетъ Англію, вѣроятно, и на томъ свѣтѣ. Не хочетъ-ли онъ довести ее до крайности, не хочетъ ли онъ привести дѣла въ такое положеніе, чтобъ сдѣлаться главнымъ лицомъ и имѣть въ своихъ рукахъ ключи положенія, чтобъ предложить тогда, разумѣется, на выгодныхъ для себя условіяхъ, соразмѣрныхъ съ своею услугою, союзъ Россіи, оставленной всѣми союзниками, раздраженной и находящейся все-таки, несмотря на ея великія силы и средства, въ трудныхъ обстоятельствахъ? То есть, Наполеонъ III набиваетъ себѣ теперь дѣну въ глазахъ Россіи. Вотъ была бы штука, вотъ просвѣтлѣла бы тѣнь Наполеона, вотъ захлопали бы въ ладоши Французы, вотъ разинули бы ротъ Нѣмцы, вотъ протянули бы длинныя свои фигуры Англичане! На первую минуту много было-бы радости въ Европѣ, но на вторую минуту мысль, что Россія съ Франціей въ союзѣ, заставила бы поникнуть всѣ мудрыя головы.

Нѣтъ, это мечта, которая, впрочемъ, на нѣсколько времени, имѣла за собою много, не только привлекательнаго, но даже и вѣроятнаго. Дѣйствія Наполеона, слова, рѣчи, въ послѣднее время, становясь крѣпче и крѣпче, яснѣе и яснѣе, положительнѣе и положительнѣе, не оставляютъ мысли о подобной развязкѣ. Какіе бы виды онъ ни имѣлъ, но онъ идетъ съ Англіей, а какіе это виды, угадать можно еще менѣе, чѣмъ виды Англіи.

А если дѣйствительно онѣ не хотятъ больше ничего, кромѣ того, что объявляютъ, -- и какихъ-нибудь второстепенныхъ пріобрѣтеній и преимуществъ?

Тогда должно сказать только, что Богъ ихъ ослѣпляетъ и ведетъ на казнь, болѣе или менѣе жестокую. Турцію онѣ не возстановятъ, п потому что она сгнила; имѣть ее у себя на содержаніи онѣ не могутъ, потому что самимъ содержаться въ обрѣзъ; Христіанъ уравнять въ правахъ онѣ не могутъ, потому что судьей все-таки остается Турокъ, который слушать-то будетъ Христіанъ, но рѣшать по-турецки; Россіи унизить и ослабить онѣ не могутъ, ибо даже потеря флотовъ, потеря нѣсколькихъ гаваней, нѣсколькихъ корпусовъ, можетъ только на время ее остановить, но не болѣе, а дружба Христіанъ, то есть, Славянъ, которые останутся на ея сторонѣ, разумѣется, при умѣніи обходиться съ ними, послѣ даже неудачной ея борьбы, всегда дастъ ей средства рѣшить дѣло иначе. А онѣ висятъ на волоскѣ! Не говорю о бурѣ, которая разсѣяла непобѣдимую армаду Филиппа II, но Суворовская побѣда теперь надъ тремя турецкими корпусами, стоящими порознь, до прибытія вспомогательныхъ войскъ французскаго и англійскаго, общее возстаніе Славянъ, можетъ поставить ихъ въ такое положеніе, что давай Богъ ноги. Неужели этого не было у нихъ въ предположеніи всѣхъ возможностей и случайностей?

А сверхъ того, какова еще перспектива въ исторіи? Слѣдовательно, кромѣ сверхъестественнаго ослѣпленія, нельзя будетъ объяснить иначе роковаго ихъ союза и похода.

Къ числу ихъ явныхъ ошибокъ или недоразумѣній, все-таки мы должны причислить, что славянскаго движенія и его возможности они не понимаютъ, не могутъ взвѣсить и, слѣдовательно, при своихъ политическихъ вычисленіяхъ, подвергаются большимъ ошибкамъ, остающимся въ нашу пользу, если мы, въ свою очередь, будемъ умѣть употребить ихъ.

Что они не понимаютъ Славянъ, такъ это мы видимъ и на томъ, что они даже Грековъ не проникли, Грековъ, которые находятся отчасти подъ ихъ властію, и вообще подъ надзоромъ и наблюденіемъ: они не предполагали возстанія. Австрія, вмѣстѣ съ Турціей, находятся на краю бездны, а все-таки не понимаютъ Славянъ; да и мы, едва-ли можемъ похвалиться предъ ними ясновидѣніемъ. Слѣдовательно, на всякаго мудреца бываетъ и простота.

Перейдемъ теперь къ любезной Австріи, любимицѣ Суворова, Кутузова и Паскевича.

Разумѣется, сначала она не желала войны, потому что войною не могла ничего пріобрѣсть и много потерять, или, по крайней мѣрѣ, подвергаться опасности. Когда переговоры приняли рѣшительный характеръ и отношенія Англіи и Франціи натянулись, она не хотѣла подкрѣпить требованія Россіи, и въ этомъ сдѣлала она, кромѣ безпримѣрной неблагодарности, ужасную ошибку, которая можетъ стоить ей очень дорого, а намъ принесть пользу со временемъ, или даже скоро. Подкрѣпивъ Россію въ извѣстную минуту, она уничтожила бы возможность войны, ибо Россія, не вполнѣ изготовленная, очевидно, колебалась, и готова была къ умѣренности; драгоцѣнный для Австріи in statu quo, остался бы, можетъ быть, надолго. Положимъ, она боялась и боится Франціи, которая можетъ причинить ей много хлопотъ въ Италіи. Но кому можно вѣрить больше: Лудовику-Наполеону или Императору Николаю, не говоря уже о прежнихъ обязательствахъ -- нравственныхъ и положительныхъ? Если Лудовикъ-Наполеонъ сладитъ съ Россіей, то оставитъ-ли онъ ей Италію? А держась за Россію, -- она смѣло могла надѣяться на нашу помощь и задержать много наши дѣйствія въ Турціи. Въ дружбѣ она причинила бы намъ гораздо болѣе вреда, какъ и причиняла всегда, нежели во враждѣ. Она послушалась тайной своей ненависти, и Богъ не накажетъ: дни ея сочтены. Я говорилъ въ одномъ своемъ письмѣ, что Австрію выгоднѣе имѣть намъ врагомъ, чѣмъ другомъ. Сколько вреда она уже причинила намъ, даже въ продолженіе этой войны: какъ сначала она не хотѣла вымолвить одного слова въ пользу Россіи, такъ послѣ начала показывать безпрерывно свое расположеніе къ союзнымъ державамъ, выставляя своимъ благодѣяніемъ для насъ нейтралитетъ, а между тѣмъ, все-таки, заставляя насъ, подъ личиною дружбы, бояться за свой тылъ.

Она старалась всѣми силами связывать руки Россіи, заявивъ цѣлость и неприкосновенность Турецкой имперіи (что мы за нею уже и безъ нужды повторяли), требовала, чтобы мы не переходили за Дунай, и грозила, въ противномъ случаѣ, занять Сербію. Что же предоставляла она дѣлать намъ? Прогуливаться въ княжествахъ и платить волошскимъ торгашамъ и вѣнскимъ подрядчикамъ чистыми деньгами за наше продовольствіе. Она позволяла намъ воевать съ тѣмъ только, чтобъ мы отказались впередъ отъ всѣхъ выгодъ войны, а несли однѣ невыгоды. Какая добрая!

Положеніе Австріи понятно: она боится, и очень основательно для себя, чтобъ мы, возбудивъ, или, по крайней мѣрѣ, подавъ поводъ къ возстановленію Славянъ Турецкихъ, не оказали вліянія и на Австрійскихъ, которые захотятъ того же, могутъ отдѣлиться отъ нея и поколебать ея существованіе. Второстепенныя опасенія -- принадлежность Дуная Россіи. По сему она ненавидитъ насъ и подаетъ помощьАнгліи и Франціи, но она забываетъ, что одна мысль о разрывѣ ея съ Россіей ободритъ всѣ принадлежащія ей враждебныя населенія, начиная съ Сербовъ, и она нодписала свой смертный приговоръ по тому же ослѣпленію.

Она погибнетъ вмѣстѣ съ Турціей, или вслѣдъ за нею, погибнетъ вслѣдствіе естественнаго распаденія частей, которыя не могутъ держаться болѣе въ связи при столь развившихся народностяхъ.

Bella gerant alii, tu felix, Austria, nube -- такъ опредѣлилъ Авскрійскую имперію и судьбу знаменитый венгерскій король, Матвѣй Корвинъ.....

Австрія должна погибнуть, несмотря на всѣ усилія своихъ Меттерниховъ или іезуитовъ, которые не понимаютъ вполнѣ своей болѣзни и въ новое время надѣются напрасно на старыя лекарства. Но до погибели своей, она можетъ еще сдѣлать много зла, которое уже и начала, хотя, до сихъ поръ, отрицательно. Слѣдовательно, мы должны принять въ соображеніе ея послѣднія силы или усилія.

Пруссія имѣетъ менѣе причинъ опасаться насъ и, слѣдовательно, ненавидѣть, желать намъ зла. Но она должна бояться Франціи за рейнскую свою половину. Объявляя себя противъ насъ, она отклоняетъ западную опасность, -- я говорю о правительствѣ, -- и вмѣстѣ удовлетворяетъ общему мнѣнію, которое противъ насъ. а общее мнѣніе противъ насъ вслѣдствіе подозрѣнія о нашихъ деспотическихъ намѣреніяхъ, вслѣдствіе вмѣшательства въ ихъ домашнія дѣла. Дополненіемъ, предлогомъ или оправданіемъ войны противъ насъ, служитъ ей связь сть Германіей и обязанность покровительствовать ея интересамъ, которые подвергаются, будто, великой опасности, вслѣдствіе водворенія русскихъ на Дунаѣ. Опасности намъ со стороны Пруссіи больше, чѣмъ со стороны Австріи, потому что ея населеніе цѣльнѣе, а враждебная часть, Поляки, враждебна и намъ. слѣдовательно, не можетъ принести намъ пользы, какъ враждебное населеніе Австріи. Пруссія можетъ сдѣлать намъ много вреда, особенно въ соединеніи съ прочими.

Швеція, по крайней мѣрѣ, молодежь и лѣвая сторона, при такомъ общемъ возстаніи главныхъ державъ европейскихъ на Россію, надѣется возвратить Финляндію и отмстить сколько-нибудь за униженіе, въ чемъ, разумѣется, есть кому ее подкрѣплять и ободрять есть чѣмъ обольщать; не станетъ дѣло и за угрозами.

Второстепенныя государства, волей и неволей, влекутся за главными.

И вотъ европейская печать, оффиціальная и неоффиціальная, провозглажаетъ торжественно, что для политическаго равновѣсія, для успѣховъ цивилизаціи, для общаго благосостоянія, цѣлость и неприкосновенность Турціи необходима, а Россія должна быть обезсилена и обобрана, вслѣдствіе чего европейскія племена и спѣшатъ, со всѣми изобрѣтеніями наукъ и искусствъ, самыми новыми и губительными, на помощь Лунѣ противъ Креста и Корану противъ Евангелія!

Заключу это письмо словомъ писанія: Аще и совѣтъ совѣщаваютъ, разоритъ и Господь; аще и возмогутъ, и паки побѣждени будутъ, яко съ нами Богъ!

М. П. Погодинъ.

"Русская Старина", NoNo 5--6, 1874