Дорошевич Влас Михайлович - При китайском дворе

Влас Михайлович Дорошевич.
При китайском дворе

Постоялый двор в маленьком китайском провинциальном городишке. Большая комната. Везде чемоданы, чемоданчики, укладочки, мешочки, картонки. Мамаша пьёт чай. Богдыхан сидит на высоком стульчике и перелистывает Поль де Кока в переводе на китайский язык. Принц Туан у окна читает газеты.

Мамаша (к богдыхану). Налить, что ль, ещё чаю-то?

Богдыхан (покорно). Ежели вам так угодно, маменька!

Мамаша (передразнивая). "Ежели вам угодно, маменька", да "ежели вам угодно, маменька", -- только от него и слышишь! И это называется китайский император!

Богдыхан (беспечно). Что ж, от слова не станется!

Мамаша. Восемнадцать, ведь, выдул, а он "ежели вам угодно". Мог бы свои мысли иметь! Ну, о чём ты теперь думаешь?

Богдыхан (осклабляясь). О цивилизации!

Мамаша (сдвинув брови). Опять?

Богдыхан (отчаянно). Да ведь что ж это, на самом деле? Жили, как порядочные люди, в столичном городе Пекине, -- и вдруг не угодно ли? В провинцию. Не с кем папиросы выкурить или другим каким просвещённым делом заняться. (Со вздохом). Эх, остались бы мы в Пекине! Сейчас бы это меня в плен взяли. А потом в Париж отправили. Потому у них, маменька, теперича в Париже выставка, а гвоздя-то настоящего нет, -- публика и в умалении. А тут вдруг -- китайский император. Вот бы народ попёр! В отдельном павильоне, франк за вход, с бонами всемирной выставки платят 50 сантимов. Представителям печати бесплатно. Только на короткое время! (Воодушевляясь). А Париж, маменька, город на совесть. Мне один советник нашего посольства рассказывал. Он туда для окончания образования был послан. Все высшие учебные заведения прошёл: Moulin Rouge, Jardin de Paris. Дипломатии в "Café des Ambassadeurs" [названия парижских увеселительных заведений] учился. Каждый вечер ходил. Медаль имеет за то, что на Эйфелеву башню поднимался. Что за человек! Просвещённый: один шесть бутылок шампанского выпивает. Душа общества: с шестнадцатью француженками зараз ужинал. Есть там, маменька, китаянки такие, француженками прозываются. Так, говорят, ежели...

Мамаша (улыбаясь). Всё и мысли-то у тебя самые детские. Ты бы пошёл хоть смотр боксёрам сделал или голову кому отрубил. Покажи, что ты в Китае император!

Богдыхан. Ежели вам так угодно, маменька! (Уходит),

Мамаша (со вздохом). И это сын неба! Эх, видно, согрешила я, грешница!

Принц Туан (басом). Всё, тётенька, оттого, что у нас по закону его до старости кормилицы кормят.

Мамаша. Всё может быть! Всё может быть! Что там, мой дракон, в газетах пишут?

Туан. Да что же, ничего особенного не пишут! Нас все ищут. На днях в дворцовом саду вечером шарили. Но никого, кроме мандарина с горничной, не поймали!

Мамаша (качая головой, с укоризной). Мандарин! А!

Туан. Время такое. Военное.

Мамаша. А во дворец-то не ходили?

Туан. Собираются ещё идти!

Мамаша. Ох, сопрут они там всё, -- чует моё сердце, что сопрут.

Туан. Что вы, тётенька! Народ цивилизованный!

Мамаша. Толкуй там! знаем мы эту цивилизацию. "Дозвольте, -- говорит, -- вас цивилизовать", -- а сам всё на брошку смотрит, всё, подлый, тебе на брошку смотрит.

Туан. Они только так собираются. Церемониальным маршем!

Мамаша. Знаем мы их церемониальный марш! Ну, а наши что?

Туан. Сидят, держатся. Телеграфируют, что вчера только несколько евнухов из дворца вышло.

Мамаша. Никогда я не любила этой нации.

Туан. Им, известно, терять нечего.

Мамаша. Дуть-то друг друга союзники ещё не собираются?

Туан. Дуть ещё друг друга не зачинали. А только так видать, что шибко хочется. Ну, да войска пока ещё мало. Вот, Бог даст, из Европы войска подъедут, тогда друг другу клочку устроят.

Мамаша. Ах, дай-то Бог, С нами-то, пока, что делать собираются? Ничего не пишут?

Туан. Разно пишут. Вон один журналист всех китаянок в юбки переодевать собирается. Для разрешения китайского вопроса.

Мамаша. Ах, бесстыдник!

Туан. Человек пожилой!

Мамаша. А всё-таки бесстыдник. Этаким делом заняться захотел.

Туан. Журналист, одно слово! (Облизываясь). Посадил я как-то одного журналиста на кол. Имел это удовольствие. На колу сидит, а орёт: "Дайте Ирландии автономию, непременно дайте Ирландии автономию". Русский был! Презабавный народ! Сам на колу сидит, а для других об автономии думает.

Мамаша. Письма есть?

Туан. Куча. Из Англии много пишут. (Берет одно письмо). "Dear lady! [Милая дама! -- англ.] Что вы за скверную штуку с нами выкинули? Ведь у нас торговля, биржа, -- крахи на носу! Вернитесь вы, ради Господа Бога, в Пекин. Ничего вам не будет. Чего мы от вас потребуем? Ничего от вас не потребуем. Ну, нарубите там возов пять-шесть голов. Всё равно каких, только чтобы с косами были. И будем считать за наказание виновных. И уйдём. А то что ж это? Переговоров вести не с кем, а тут в торговле застой. Пожалейте!"

Мамаша. Да, как же, жди! Вернусь! Из Германии что пишут? Небось, фельдмаршалом своим грозятся?

Туан. Нельзя сказать, чтобы особенно. (Читает). "Gnädige Frau! [Сударыня -- нем.] Хотя мы и отправили главнокомандующего, который вообще очень страшен и которого советуем вам непременно очень бояться, но всё же спешим попросить вас: пока он ещё не приехал, возвращайтесь в Пекин и заключайте мир. Господи! Разве мы чего-нибудь требуем. Мы ничего не требуем. Ну, хотите, сами продиктуйте нам условия мира. Мы на всё согласны. Контрибуцию, может быть, хотите, -- контрибуцию дадим, всё-таки обойдётся дешевле. Ведь фабрики, заводы, промышленность. Всё стоит, всё лопается, крахи. Пожалейте нас. Не прячьтесь!" Подписано хозяевами промышленных учреждений.

Мамаша. Ещё письма есть?

Туан. Частные. От Каинберга какого-то, пишет; что банкир. "Многоуважаемая сударыня! За что же такое вы убежали и нас в этакое глупое положение поставили? Сколько лет всегда в виде субсидии 10-миллионным кредитом в казённом банке пользовались, а теперь вдруг прекращено: деньги нужны. Приказывают учёт векселей прекратить. Чем же жить-то будем? Глубокоуважаемая сударыня, вернитесь вы в Пекин, выведите нас из затруднительного положения. Ей Богу, никогда больше не будем". От Штык-Юнкера от какого-то, -- тоже банкир: "Madame! Настоящим письмом убедительно просим вас вернуться в Пекин! Невозможно! Рекомендуют учёт векселей прекратить. Потому, говорят, неопределённое состояние. Вернитесь в Пекин, осчастливьте Европу, сжальтесь, заставьте вечно Бога молить. С почтением -- торговый дом". От биржевиков писем много. Пишут, что гибнут, молят вернуться!

Мамаша (улыбаясь). Я так думаю, что самая лучшая политика теперь -- уехать на дачу.

Туан (с увлечением). Куда-нибудь на юг!

Мамаша. Пусть посидят в Пекине! Хе-хе! Не любишь? Выдержать этак месяцев шесть!

Туан. Ой, тётенька! Даже мне белых дьяволов жаль!

Мамаша. Или месяцев семь! Они думают, я так легко мир с ними заключу! Шалят! Дудки! Я такую контрибуцию спрошу, какой ихний Бисмарк с ихних французов не спрашивал!

Туан (с увлечением). И заплатят!

Мамаша. И заплатят! Только "позвольте назад в Европу поскорее вернуться".

Туан. Хе-хе! "Пустите душу на покаяние!"

Мамаша. "Больше никогда вас побеждать не будем!" На все условия пойдут!

Туан. И чтоб посланников мне назад выдали.

Мамаша. И выдадут!

Туан. На-те, скажут, только нам чтоб эту историю поскорей кончить. Люблю посланников! Жить не могу без посланников. Сейчас я кольев понаставлю, и всех посланников на кол.

Туан (улыбаясь). Патриот!

------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Амфитеатров А. В., Дорошевич В. М. Китайский вопрос. -- Москва: Товарищество И. Д. Сытина, 1901 -- С. 151.