Португалов Вениамин Осипович - Последнее слово науки

ПОСЛѢДНЕЕ СЛОВО НАУКИ.

(Посвящается Надеждѣ Павловнѣ Ивановой.)

(Заключеніе)

ПОСЛѢДСТВІЯ БОРЬБЫ.

Когда мы окидываемъ взоромъ à vol d'oiseau людское населеніе земли, намъ невольно бросается въ глаза весьма странное и крайне неравномѣрное распредѣленіе племенъ и народовъ. Насъ поражаютъ неусидчивость, непостоянство и вѣчное стремленіе къ передвиженію всѣхъ націй и народностей. Всматриваясь глубже въ жизнь человѣчества, мы легко убѣждаемся, что на всемъ земномъ шарѣ нѣтъ ни одного клочка, о которомъ съ достовѣрностью можно было бы утверждать, что такой-то народъ здѣсь именно родился, выросъ, возмужалъ и окрѣпъ, не двигаясь, не шевелясь съ мѣста. Такого клочка нѣтъ. Всѣ сидятъ не на своихъ мѣстахъ. Впродолженіи безчисленнаго ряда вѣковъ еще въ доисторическое время одни народы вытѣсняли другихъ и въ свою очередь были отодвигаемы новыми пришельцами. Нѣтъ народа, который могъ бы похвастать своимъ первобытнымъ мѣстожительствомъ. Всѣ захватили чужія мѣста. Всѣ стремятся захватить лучшія мѣста; каждому хочется жить тамъ, гдѣ удобнѣе, а потому онъ тѣснитъ сосѣда. Откуда эта страсть къ передвиженію? Откуда эта неусидчивость и непостоянство? Откуда это вѣчное стремленіе впередъ и впередъ? Это.... это борьба за лучшее существованіе. Борьба совершается еще и теперь на нашихъ глазахъ. Но еще рельефнѣе, еще осязательнѣе выступаютъ предъ нами послѣдствія нескончаемой борьбы за такое существованіе; теперь предъ нами именно результаты этой вѣчной борьбы и тѣ могучіе элементы, которые могутъ и должны служить намъ ручательствомъ за дальнѣйшій успѣхъ, за торжество побѣды.

Изъ статистическихъ и этнографическихъ данныхъ легко придти къ тому заключенію, что численность народа, племени, расы какъ бы соотвѣтствуютъ степени культуры и цивилизаціи. Народы, стоящіе на самой низкой ступени культуры, отличаются и крайнею малочисленностью. Сѣверо-азіятскихъ дикарей всего какихъ нибудь 40,000; готтентотовъ всего какихъ нибудь 50,000; австралійцевъ не болѣе 80,000; папуасовъ едва ли найдется болѣе полутора или двухъ милліоновъ. Если нѣсколько дальше ушли средне-африканскіе народы, то и численность ихъ доходитъ почти до 10 милліоновъ. Первобытные обитатели Америки въ лучшіе дни своей жизни не поражали своею многочисленностью, а теперь число ихъ простирается всего до 12 милліоновъ. Не дальше ихъ ушли кафры, которыхъ численность не превосходитъ и 18 милліоновъ. Малайцевъ, правда, 28 или 29 милліоновъ, южно-американскихъ племенъ до 34 милліоновъ и африканскихъ негровъ вообще до 130 милліоновъ. За то и культура этихъ народовъ нѣсколько выше первобытныхъ дикарей. Всѣ эти народы, вмѣстѣ взятые, не превосходятъ средне-азіятскую расу, отличающуюся наибольшею численностью въ 550 милліоновъ, и далеко уступаютъ бѣлой расѣ, насчитывающей до 547 милліоновъ въ своей средѣ. Эти двѣ расы именно и стоятъ во главѣ современнаго движенія человѣчества. Откуда и почему такое неравномѣрное распредѣленіе? Мы въ этомъ видимъ послѣдствія борьбы за существованіе. Слѣдовательно эти послѣдствія бываютъ двоякаго рода: прогрессивныя и регрессивныя. Чѣмъ сильнѣе была борьба народа за его существованіе и чѣмъ она была успѣшнѣе, тѣмъ онъ многочисленнѣе, тѣмъ выше его благосостояніе, тѣмъ лучшее занимаетъ онъ географическое положеніе, тѣмъ лучшею владѣетъ онъ культурою, тѣмъ распространеннѣе его цивилизація; и наоборотъ, чѣмъ менѣе успѣшна была борьба, тѣмъ народъ малочисленнѣе, тѣмъ ниже его благосостояніе, тѣмъ худшею владѣетъ онъ культурою, тѣмъ менѣе можетъ онъ похвалиться своимъ географическимъ положеніемъ, тѣмъ они бѣднѣе и несчастнѣе. Такимъ образомъ многочисленность, благосостояніе, высокая степень культуры, цивилизація и процвѣтаніе науки суть послѣдствія прогрессивнаго начала; напротивъ того малочисленность, нищета, вымираніе, вырожденіе, канибализмъ, низкая степень культуры, отсутствіе даже зачатковъ науки -- послѣдствія регрессивныя.

Въ жизни каждаго народнаго организма старались отыскать аналогію съ индивидуальною жизнью отдѣльнаго человѣка. Дрэперъ въ своей Исторіи умственнаго развитія Европы, {Исторія индуктивныхъ наукъ Уэвелля несравненно больше удовлетворяетъ этой цѣли.} которая, за исключеніемъ нѣсколькихъ страницъ, могла бы правильнѣе называться исторіей невѣжественнаго развитія Европы, силился доказать, что въ жизни каждаго народа легко отличить цѣлый рядъ возрастовъ, что каждый народъ рождается, проводитъ дѣтство, шалитъ въ юности, мыслитъ въ зрѣломъ возрастѣ, дряхлѣетъ въ старости и наконецъ сходитъ со сцены. Если что можно сказать относительно этого взгляда, то лишь одно, что такъ дѣйствительно было до сихъ поръ съ нѣкоторыми, но никакъ не со всѣми народами. Видѣть же въ этой аналогіи какой нибудь несомнѣнный физіологическій законъ насъ положительно ничто не уполномочиваетъ; предполагать, что такъ оно всегда будетъ съ каждымъ народомъ, мы не беремъ себѣ права. Напротивъ того, коллективная жизнь народовъ совершается по такимъ законамъ, которые нисколько нейдутъ въ параллель съ индивидуальною жизнью человѣка, и если въ жизни тѣхъ и другихъ непремѣнно отыскивать аналогію и возводить ихъ въ принципы, то мы натолкнемся каждый разъ на такія противорѣчія, которыя примирить нѣтъ никакой возможности. Наконецъ такія толкованія убійственны для прогресса и отъ нихъ несетъ китаизмомъ. А мы вѣримъ въ прогрессъ; мы вѣримъ, что съ каждой исторической эпохой человѣчество пріобрѣтаетъ новыя средства и отыскиваетъ новые пути къ дальнѣйшему совершенствованію, къ прогрессивному развитію, которому нѣтъ предѣла. Прогрессъ вовсе не старческая опытность, дряхлая и беззубая, а вѣчно свѣжая, цвѣтущая молодость. Тѣмъ-то и отличается народный организмъ отъ индивидуальнаго, что въ него постоянно вносятся новые, свѣжіе, бодрые элементы, которые, наскоро усвоивъ опытъ вѣковъ, не останавливаются на этомъ, а идутъ впередъ безъ оглядки, и мы не видимъ никакой надобности, чтобъ такое движеніе, такое состояніе когда нибудь прекратилось.

Тоже самое мы должны сказать о взглядѣ Гервинуса на историческое развитіе и его законъ. Въ своемъ Введеніи въ исторію XIX вѣка, Гервинусъ проводятъ идею историческаго развитія и доказываетъ, что во всей исторіи человѣчества замѣтенъ правильный прогрессъ свободы, которая сперва принадлежитъ лишь нѣсколькимъ личностямъ, потомъ распространяется на большее число и наконецъ достается многимъ. Отсюда совершается поворотъ въ обратную сторону и свобода снова достается въ удѣлъ не многимъ. Можетъ быть, что такъ было до сихъ поръ. Но мы знаемъ еще одну новую форму соціальнаго строя, при которой свобода становится достояніемъ не отборнаго множества, а собственностью всѣхъ и каждаго. Эта форма, правда, еще не выработалась окончательно, а потому историки не могутъ еще произнести своего приговора надъ этой формой соціальнаго строя, но что таковъ будетъ дальнѣйшій ходъ этого -- строя легко предвидѣть. Онъ вверьхъ дномъ опрокинетъ всѣ опріористическія и обвѣтшалыя теоріи глубокомысленныхъ историковъ.

Оставляя въ сторонѣ ученіе Каруса, который дѣлитъ человѣчество на дневные и ночные народы, на утреннія и вечернія племена, мы нѣсколько остановимся на взглядѣ Клемма, который въ силу своей дѣйствительно-громадной учености, тщательнаго изученія своего предмета и необыкновенной начитанности глубо ко убѣжденъ, что все человѣчество представляетъ одно цѣльное существо, распадающееся на двѣ соотвѣтственныя половины, на мужскую и женскую вѣтвь, на активную и пассивную отрасль. Мы вполнѣ готовы принять этотъ взглядъ, но съ нѣкоторымъ ограниченіемъ; мы совершенно расположены принять это подраздѣленіе, по Клеммъ предлагаетъ его такъ рѣшительно и почти абсолютно, что мы не можемъ безусловно съ нимъ согласиться. Клеммъ готовъ утверждать, что если народъ родился пассивнымъ, то быть ему вѣчно такимъ и сдѣлаться активнымъ онъ и думать не смѣй. Уліе изъ одного чувства уваженія къ себѣ такой взглядъ для насъ оскорбителенъ, потому что Клеммъ относитъ къ пассивной половинѣ и все славянское племя. Притомъ Клеммъ слишкомъ тѣсно связываетъ свое дѣленіе съ географическими и этнографическими условіями. Онъ относитъ къ активной расѣ однихъ лишь персовъ, арабовъ, грековъ, римлянъ и германцевъ, а всѣхъ остальныхъ народовъ къ пассивной расѣ. Но что же такого активнаго въ персахъ? И чѣмъ персы выше теперешнихъ обитателей Индіи и Китая? Положимъ, что Клеммъ совершенно справедливо считаетъ всю монгольско-финскую расу пассивною, но венгры и финляндцы доказываютъ, что они вполнѣ способны сдѣлаться активными и заявляютъ себя и теперь въ этомъ отношеніи несравненно больше нѣкогда активныхъ грековъ, которыхъ активность давнымъ давно канула въ вѣчность, несмотря на всѣ самыя благопріятныя географическія и всякія космическія условія. Такимъ образомъ мы раздѣляемъ взглядъ Клемма и согласны съ нимъ въ томъ, что человѣчество теперь состоитъ изъ двухъ довольно неодинаковыхъ половинъ, активной и пассивной. По нашему крайнему разумѣнію, главное и преимущественное отличіе тѣхъ отъ другихъ заключается именно въ томъ, что народы активные кромѣ самобытной культуры -- главнымъ образомъ творцы и двигатели науки, въ ихъ рукахъ знамя прогресса. Совокупность этихъ элементовъ мы охарактеризуемъ общимъ именемъ: европеизмъ. Народы пассивные хотя и достигали подчасъ самостоятельной культуры, но культура ихъ ограничивается чисто-матеріяльными стремленіями, не нося въ себѣ высшихъ стимуловъ прогресса. Достигнувъ извѣстнаго предѣла культуры, они на ней успокоиваются и не чувствуютъ потребности идти дальше. Рядомъ съ культурой и рука объ руку съ цвѣтущимъ ея состояніемъ въ нихъ развивается невозмутимое самодурство и обломовщина становится господствующею чертою характера. Они способны цѣлыя вѣка, тысячелѣтія стоять на одной точкѣ пассивнѣйшаго самоуслажденія. Такое состояніе мы характеризируемъ общимъ именемъ китаизма. Спору нѣтъ, что мы не рѣшаемъ и не разсматриваемъ вопроса абсолютно. Напротивъ того, мы положительно убѣждены, что нѣтъ ни одного народа, который вполнѣ осуществлялъ бы въ себѣ европеизмъ во всей его чистотѣ безъ малѣйшей примѣси китаизма, какъ нѣтъ народа, въ которомъ не просвѣчивала хотя бы искра божія, хотя бы одна черта европеизма. Но въ активныхъ народахъ именно преобладаетъ европеизмъ и хотя запасъ китаизма, унаслѣдованный вѣками, и довольно значителенъ, но въ томъ-то и сила европеизма, въ томъ-то его и преимущество, что онъ ведетъ отчаянную борьбу съ китаизмомъ, вытѣсняетъ его и непремѣнно вытѣснитъ, одержитъ верхъ надъ нимъ на всѣхъ пунктахъ земнаго шара и по всѣмъ отраслямъ человѣческой дѣятельности. Борьба между этими двумя элементами ведется искони вѣковъ, и торжествующій европеизмъ, почувствовавъ всю прелесть и выгоды побѣды, становится съ каждымъ днемъ все смѣлѣе и смѣлѣе и побѣда его несомнѣнна. Посмотрите, кто господствуетъ на всемъ бѣломъ свѣтѣ. Европеизмъ водрузилъ свое знамя на всѣхъ точкахъ земного шара. Нѣтъ страны, гдѣ европеизмъ не устроилъ бы своей колоніи. Метрополія европеизма -- центральная нервная система-непоколебимо царитъ на всемъ западѣ нашего материна. Каждая европейская колонія -- а гдѣ ея теперь нѣтъ?-- это нервный узелъ, завѣдывающій обширною человѣческою провинціею, не рабски подчиненный своему президенту; а лишь связанный съ нимъ взаимными интересами прогресса. И дѣйствительно, вся Америка лишь колонія европеизма, также какъ и вся Австралія и вся Океанія. Такова сила борьбы за лучшую и прогрессивную жизнь, которую отстаиваетъ европеизмъ. Невольно ему все подчиняется. Въ его рукахъ свѣточъ и за нимъ слѣдуютъ всѣ. Пассивные народы не могутъ похвалится такимъ всемірнымъ господствомъ. У нихъ нѣтъ колоній. Они сидятъ на мѣстахъ подолгу, неохотно двигаются и до того свыкаются съ мѣстными условіями, до того становятся такъ сказать собственностью мѣстныхъ обстоятельствъ, что малѣйшее передвиженіе для нихъ гибельно. Они, правда, способны подмѣчать явленія окружающей природы и пускаются на изобрѣтенія для удовлетворенія своихъ немногосложныхъ потребностей, но на извѣстной степени останавливаются, не идутъ дальше, удовлетворяются малымъ. У нихъ есть письмена, но нѣтъ литературы, они знакомы съ передвиженіемъ небесныхъ свѣтилъ, но у нихъ нѣтъ астрономіи; они строятъ корабли, но у нихъ нѣтъ мореплаванія, они умѣютъ приготовить разныя соли и кислоты, но у нихъ нѣтъ химіи; они умѣютъ лечить своихъ больныхъ, но у нихъ нѣтъ медицины; они знакомы съ искуствомъ книгопечатанія и съ порохомъ, но и эти искуства стоятъ у нихъ на самой низкой степени развитія. Пассивные народы имѣютъ, правда, законы, но у нихъ нѣтъ понятія о естественномъ правѣ; они обладаютъ массою отрывочныхъ знаній, межь ними обращается множество нравственныхъ и всякихъ другихъ правилъ, но у нихъ нѣтъ ни философіи, ни науки. Ученикъ строго заучиваетъ все преподанное учителемъ и свято храпитъ усвоенную мудрость. Онъ не позволитъ себѣ анализировать ее, обнаружить въ ней недостатки, исправить ихъ, пойти дальше. Это запрещаетъ ему уваженіе къ старшимъ; онъ вѣренъ традиціи предковъ и свято ненарушимо передаетъ ему сообщенное въ слѣдующія руки. Онъ смотритъ на себя лишь какъ на временный сосудъ, а не какъ на живой источникъ знаній.

Пассивные народы ничего не созидаютъ, а лишь подражаютъ. Ихъ культура и искуство, частная и общественная жизнь, разъ установившись, не выходитъ болѣе изъ обычной колеи. Соціальный ихъ строй -- вѣрнѣйшая копія ихъ семейнаго устройства. Религію свою они тщательно сохраняютъ до тѣхъ поръ, пока какой нибудь завоеватель не навяжетъ имъ новой, которой они опять-таки остаются вѣрны, пока внѣшнія обстоятельства не измѣнятся. Такъ пассивные народы Индіи также охотно исповѣдывали буддискую вѣру, какъ браминскую, и также легко перешли въ магометанство.

Отличительная черта ихъ характера -- тупое терпѣніе и умѣнье обжиться, свыкнуться со всякимъ положеніемъ. Мы въ одной изъ предыдущихъ статей своихъ высказали, что въ интересѣ прогресса -- постоянное недовольство установленнымъ ходомъ вещей. Это благо народовъ активныхъ и ему совершенію чужды народы пассивные. Таково дѣйствительно отличіе народовъ активныхъ отъ пассивныхъ. Но изъ этого ничего не слѣдуетъ. Мы знаемъ, что на сцену исторіи народы активные выступили, говоря относительно, лишь недавно и стали таковыми лишь въ силу стеченія разныхъ благопріятныхъ обстоятельствъ, а потому мы глубоко убѣждены, что въ силу такихъ же обстоятельствъ каждый народъ можетъ изъ пассивнаго состоянія перейти въ активное, какъ, это случилось съ существующими теперь активными народами, и что такимъ же образомъ и активный народъ можетъ съ теченіемъ времени потерять свою активную роль и сдѣлаться глубоко пассивнымъ; лучшимъ и животрепещущимъ примѣромъ намъ могутъ служить греки. Обозрѣвая до историческую и историческую жизнь человѣчества, мы приходимъ къ тому заключенію, что народы могутъ быть скорѣе всего раздѣлены на 1) народы матеріальной культуры или исключительнаго культурнаго развитія и 2) на народы научной культуры или умственнаго научнаго развитія. Къ первымъ относится цѣлая цѣпь племенъ въ восходящей степени культурнаго развитія, начиная отъ австралійцевъ, стоящихъ на самой низкой ступени, за ними слѣдуютъ въ восходящемъ порядкѣ папуасы, малайцы, африканскіе обитатели, американскіе индѣйцы и самое высокое положеніе въ этомъ отношеніи занимаютъ китайцы. Ко второй категоріи принадлежатъ лишь немногіе. Сперва это могущественное знамя развивалось въ древней Греціи, потомъ оно перешло въ руки арабовъ, пріютившихся на время въ уголку Европы въ Испаніи, а теперь оно величественно озаряетъ народовъ Запада Европы. Мы нарочно не упомянули о всѣхъ народахъ. При дальнѣйшемъ нашемъ изложеніи, читатель легко догадается, къ какой категоріи нашей схемы подходитъ тотъ или другой народъ и гдѣ укажетъ ему мѣсто его патріотическое чувство. Эта схема кромѣ того побуждаетъ насъ сознаться, что мы раздѣляемъ другой взглядъ Дрэпера на историческую жизнь народовъ умственнаго научнаго развитія. Мы дѣйствительно видимъ, что эти народы переживаютъ вѣкъ суевѣрія, вѣкъ традиціи, вѣкъ сомнѣнія и изслѣдованія, чтобы добраться до вѣка разума и сдѣлаться господствующимъ въ борьбѣ за существованіе. Ниже мы укажемъ, какіе элементы нужны для успѣшной борьбы за такое существованіе.

На памяти читателей свѣжо еще то время, когда всю образованную публику Европы охватило знаменитое ученіе Карла Риттера, который утверждалъ, что степень цивилизаціи, культуры и просвѣщенія находятся въ тѣсной и непремѣнной зависимости отъ размѣровъ береговой линіи страны, обитаемой народомъ. Какъ ни одностороненъ этотъ взглядъ, тѣмъ не менѣе онъ и до сихъ поръ сохранялъ свое почтенное мѣсто въ наукѣ. Мы положительно считаемъ его однимъ изъ важнѣйшихъ элементовъ, фигурирующихъ въ судьбѣ народовъ. По придавать ему господствующее значеніе былого времени значитъ впадать въ крайность и подвергать себя грубому и непростительному заблужденію. Положимъ, что крайнее извилистое развитіе береговой линіи Греціи дало ей возможность достигнуть высшей степени культуры, доставило ей средства и пути накопить богатства, положить начало чуть не всѣмъ наукамъ и создать лучшую форму соціальнаго строя, какую только видѣлъ древній міръ. Но та же береговая линія не помѣшала ей пасть безвозвратно. Положимъ, что превосходное очертаніе береговой линіи Европы много содѣйствовало ея историческому развитію, но своимъ благосостояніемъ, самобытной культурой, цвѣтущимъ развитіемъ науки и готовящимся соціальнымъ строемъ Европа обязана не ей лишь одной. Древняя Италія не уступала въ этомъ отношеніи древней Греціи, но она не достигла того мірового значенія, и не играла той міровой общечеловѣческой роли, какая выпала на долю Греціи. Германія почти вовсе лишена береговой линіи, но это ей не мѣшаетъ занимать самое видное мѣсто въ историческомъ развитіи человѣчества.

Тѣмъ не менѣе, однакожъ, мы все-таки считаемъ извилистую береговую линію за весьма важный элементъ историческаго и соціальнаго развитія человѣчества, хотя крайняя форма вовсе этому не благопріятствуетъ, какъ это ясно видно на островахъ Океаніи. Такимъ образомъ мы принимаемъ береговую линію за одинъ изъ элементовъ, ограничивающихъ успѣхи или способствующихъ борьбѣ за существованіе, смотря по обстоятельствамъ. Въ предыдущей нашей статьѣ мы видѣли, какъ важно значеніе пищи и какъ сильно успѣхъ борьбы зависитъ отъ мѣстной флоры и фауны. Отъ производительности земли зависитъ численность людского населенія, потомъ его благосостояніе, которое въ свою очередь обусловливаетъ форму и степень культуры. До извѣстнаго предѣла человѣкъ грубо зависимъ отъ окружающей природы. Но вотъ онъ сталъ на ноги. Отъ его личной энергіи зависитъ дальнѣйшій ходъ его судьбы. Онъ въ свою очередь порабощаетъ природу, извлекаетъ изъ нея возможно большую силу, побуждаетъ ее къ наивозможно большей продуктивной дѣятельности, создаетъ культуру, становится творцемъ науки и устроиваетъ соціальный бытъ. Это три могущественныхъ орудія, обезпечивающихъ успѣхъ борьбы за существованіе. Культура, наука и соціальный строй -- вотъ тѣ элементы, которые даютъ человѣку силу и возможность одержать побѣду надъ окружающей природой. Эти элементы не только обезпечиваютъ человѣку его существованіе, по разъ овладѣвъ ими, человѣкъ распространяетъ свое господство надъ своими менѣе сильными сосѣдями, подчиняетъ себѣ чуть не весь міръ, порабощаетъ всѣхъ тѣхъ, кто не владѣетъ этими элементами; онъ властелинъ міра и творецъ исторіи. Но эта завидная доля достается лишь тѣмъ, кто обладаетъ высшимъ развитіемъ всѣхъ этихъ трехъ элементовъ. Чуть одинъ изъ этихъ элементовъ ослабѣлъ или не соотвѣтствуетъ потребностямъ времени, застрявъ на одномъ мѣстѣ и не подвигается впередъ, чуть лишь это случилось,-- пѣсенка спѣта; народъ сходитъ съ исторической сцены, падаетъ, погибаетъ. Народъ можетъ достигнуть высокой степени культуры, остановиться на ней, не идти дальше, не добрести до науки и до могущественнаго развитія соціальнаго строя и прожить цѣлыя тысячелѣтія въ такомъ положеніи; но тогда онъ въ ежеминутной опасности потерять почву подъ ногами; не сегодня, такъ завтра онъ можетъ сдѣлаться рабомъ, кормильцемъ, колоніей своего могущественнаго врага, владѣющаго всѣми необходимыми для борьбы элементами. Такъ вся Индія съ своими ста сорока милліонами -- лишь жалкая колонія, рабыня могучаго британца. Народъ можетъ имѣть полное развитіе культуры въ своемъ привилегированномъ сословіи, онъ можетъ позаимствоваться немножко наукой отъ богатаго сосѣда, но бѣдствовать въ соціальномъ отношеніи. Онъ отпразднуетъ свое тысячелѣтнее существованіе, но не можетъ похвалиться самобытной культурой, не можетъ указать, что именно внесъ онъ въ общую сокровищницу науки. Онъ жалокъ соціальнымъ строемъ, а потому онъ въ вѣчной зависимости отъ сосѣдей въ культурномъ и умственномъ отношеніи, и въ соціальномъ отношеніи онъ играетъ второстепенную роль. Онъ не зналъ исторической міровой роли и пока онъ не сдѣлается самостоятельнымъ властелиномъ всѣхъ трехъ элементовъ, не видать ему исторической роли, какъ своихъ ушей.

О культурномъ развитіи у насъ еще существуетъ болѣе или менѣе опредѣленное понятіе, но о научномъ и соціальномъ самыя противоположныя, самыя неопредѣленныя и сбивчивыя представленія. Пусть развитой человѣкъ какъ нибудь устроитъ свою жизнь не такъ, какъ всѣ остальные, и на него всѣ готовы тыкать пальцами и прокричатъ, что это значитъ возвратиться въ первобытное дикое состояніе.

Дикій австраліецъ проводитъ всю свою жизнь въ совершенной наготѣ, въ холодное же время года онъ прикрывается чѣмъ нибудь, накинетъ на себя какую нибудь шкуру животнаго. Онъ тщательно старается прикрыть свою спину поставляетъ обнаженными передніе органы. Онъ любитъ украшать свою голову зубами, рыбьими костями, птичьими перьями или хвостомъ какого нибудь Динго. Онъ не щадитъ своего тѣла и, не смотря на мучительную боль, царапаетъ свою кожу, изрѣзываетъ ее во всѣхъ направленіяхъ, натираетъ охрой, разрисовываетъ себя разными красками. Онъ просверливаетъ свою носовую перегородку и вколачиваетъ туда куски дерева, кости. Онъ убираетъ свою шею и руки ожерельями и браслетами изъ костей и раковинъ.

Дикій папуасъ тоже большею частью голый, но любитъ убирать спою голову, придумываетъ особенную прическу. Онъ сплетаетъ волосы въ маленькія косички и вплетаетъ въ нихъ разныя погремушки изъ костей, также какъ цвѣтныя перья. Носъ, уши, ротъ, шею и руки онъ украшаетъ разными кольцами, повязками, перьями и подпиливаетъ, заостряетъ свои собственные зубы. Тоже самое дѣлаетъ малаецъ.

Яванецъ ушелъ дальше. Жена его зачесываетъ свои красивые волосы назадъ и украшаетъ ихъ благоухающими цвѣтами. Мужчины связываютъ свои волосы въ узелъ и прикрываютъ ихъ цвѣтнымъ платкомъ. Женщины носятъ длинныя красивыя серьги изъ серебра и золота. Мужчины носятъ серебряныя или мѣдныя кольца на пальцахъ. Лучшее украшеніе яванца -- кинжалъ у пояса и табакерка съ бетелемъ, при разныхъ церемоніяхъ и празднествахъ украшенія еще болѣе цѣнныя и самыя разнообразныя.

Кафръ -- большой любитель всѣхъ возможныхъ украшеній. Кольца, браслеты и цѣпи для него кладъ. Первыя приготовляются изъ разныхъ металловъ, а цѣпи изъ раковинъ. ІІной просто гнется подъ бременемъ этихъ украшеній. Къ этому присоединяются различные амулеты изъ дерева, кореньевъ, зубовъ, роговъ и другихъ вещей, безъ чего не встрѣтишь ни одного франта. Любимое украшеніе у нихъ -- воловій хвостъ, который прикрѣпляется къ колѣну и виситъ вдоль голени. Мы недавно прочли въ газетѣ, что нѣкоторыя обитательницы Европы придумали еще лучшее употребленіе коровьихъ хвостовъ. Онѣ себѣ подѣлали изъ нихъ шиньоны. Волосы свои женщина-Кафръ украшаетъ страусовыми перьями, уши свои пробуравливаетъ и всаживаетъ туда куски слоновой кости. Мужчины же употребляютъ эти искуственныя отверстія съ болѣе практическою цѣлью. Они сохраняютъ въ нихъ свои табакерки. Почти тоже самое можно сказать о готтентотахъ.

Практическій китаецъ не знаетъ никакихъ модныхъ покроевъ въ платьѣ. Онъ и здѣсь, какъ и во всемъ, сохраняетъ вѣчное постоянство, остается вѣренъ рутинѣ. Онъ мѣняетъ платье лишь соотвѣтственно времени года. И даже въ этомъ иниціатива принадлежитъ правительству. Императоръ съ своимъ дворомъ сброситъ лѣтнее платье и надѣнетъ зимнее. Тогда и только тогда перемѣняетъ платье весь высокопоставленный классъ и за нимъ уже народъ. Рубашку китаецъ никогда не моетъ и носитъ ее до тѣхъ поръ, пока она не износится вся, тогда онъ надѣваетъ другую. Къ тому же онъ никогда не купается, полагая, что всякія ванны, бани, купанье вредны и противны Богу. Понятіе о чистотѣ и божествѣ у нихъ самое относительное. Мужчины сплетаютъ свои волосы въ длинную косу; женщины украшаютъ ихъ цвѣтами и булавками. Цвѣтъ платья у женщинъ непремѣнно или зеленый или розовый, мужчины носятъ платье чернаго, голубого или фіолетоваго цвѣта. Смѣнить эти цвѣта -- боже упаси. Желтый цвѣтъ означаетъ императорскій домъ и никто другой не смѣетъ облечься въ этотъ цвѣтъ.

Кромѣ маленькихъ ножекъ китаянокъ интересенъ еще обычай отращивать себѣ ногти лѣвой руки до безпредѣльности. Это привилегія высшаго класса и означаетъ, что смертный сей не принадлежитъ къ рабочему классу. Конечно, "быть можно дѣльнымъ человѣкомъ и думать о красѣ ногтей"; но о китайцѣ именно это сказать трудно. Чтобы не попортить свои ногти, онъ помѣщаетъ ихъ въ бамбуковомъ футлярѣ. Всякія золотыя украшенія и вышиванія въ большомъ почетѣ.

Таково состояніе матеріальной культуры отъ первобытной ступени австралійца до высоко поставленнаго китайца. Вездѣ мы видимъ стремленіе человѣка заявить себя хоть сколько нибудь своею внѣшностью, если нѣтъ возможности проявить свои внутреннія достоинства. Тотъ же китаизмъ, конечно, господствуетъ во всей своей силѣ и по всей Европѣ. И здѣсь тѣ же украшенія, тѣ же кольца, серьги, брошки, ожерелья, браслеты, шиньоны и тому под. Но вотъ предъ вами образованный и развитый европеецъ и такая же европеянка. Они оба одѣты просто, удобно и комфортабельно. Покрои ихъ платья и свойства ткани соотвѣтствуютъ потребностямъ гигіены; они не носятъ никакихъ украшеній, они считаютъ серьги, кольца, брелоки, браслеты принадлежностію дикарей. Они стригутъ свои волосы и держатъ ихъ въ чистотѣ. Мы имѣемъ нѣсколько знакомыхъ дамъ и дѣвицъ, которыя не носятъ никогда никакихъ украшеніи, никакихъ серегъ, никакихъ колецъ, никакихъ шиньоновъ. Онѣ отрѣшились отъ этого излишества въ силу своего умственнаго развитія, въ силу научныхъ знаній. Понятно, какая непроходимая бездна между первобытнымъ дикаремъ и такимъ образованнымъ и развитымъ европейцемъ.

Нигдѣ значеніе семейства, какъ основы общества, не выступаетъ такъ рельефно, какъ въ Китаѣ. Каждый китаецъ постоянно мечтаетъ о томъ, чтобъ возможно скорѣе устроить себѣ семейное гнѣздо и въ немъ одномъ сосредоточить всѣ свои интересы, всю свою житейскую мудрость. Родители сами сильно хлопочутъ и заботятся объ этомъ, прежде чѣмъ дѣти успѣютъ достичь зрѣлаго возраста. Сватанье совершается прежде, чѣмъ дѣти подумаютъ даже, и безъ всякаго взаимнаго знакомства, чрезъ посредство всякихъ свахъ. Потомъ въ назначенный день совершается свадьба, сопровождаемая множествомъ церемоній, пиршествъ, обрядовъ, торжествъ.

То же самое мы видимъ повсюду въ Европѣ. Еврейская, магометанская и христіанская религія, господствующія въ Европѣ и въ Азіи, считаютъ бракъ религіознымъ или соціальнымъ фактомъ, обязательнымъ по своему нравственному значенію для обѣихъ сторонъ. Этихъ отношеній вовсе нѣтъ въ животномъ и чисто-случайномъ сожительствѣ дикарей.

Австраліецъ не знаетъ никакой религіи въ общепринятомъ значеніи слова. Онъ не имѣетъ понятія о какомъ нибудь единомъ высшемъ существѣ; у него нѣтъ ни жрецовъ, ни духовенства, ни храмовъ. Онъ, правда, полонъ глубокаго суевѣрія и вѣритъ въ колдовство, въ волшебство. Волшебникъ замѣняетъ ему жреца, шамана и врача, Онъ боится злыхъ духовъ, которые ночью и во время бури потоянно осаждаютъ его. Поэтому австраліецъ никогда не бросаетъ во время грозы своей хижины и ночью боится выйти. Понятно, какъ далеко отсюда до организованной религіи.

Папуасы стоятъ въ этомъ отношеніи уже нѣсколько выше. У нихъ есть нѣсколько зданіи особенной архитектуры; это несомнѣнно храмы; въ нихъ. находятся фигуры различнаго изображенія съ религіознымъ значеніемъ. Мѣстами у папуасовъ встрѣчается идея о высшемъ существѣ, которое обитаетъ гдѣ-то въ облакахъ. Идея эта впрочемъ не имѣетъ никакой практической важности, потому что этой существу не приносятъ никакихъ жертвъ и въ минуту нужды къ нему не обращаются за помощью; его не призываютъ и ни о чемъ не просятъ. Другія племена, принадлежащія этой расѣ, обожаютъ солнце и горы и клянутся подчасъ именемъ этихъ предметовъ. До сихъ поръ даже неизвѣстно, есть ли у папуасовъ жрецы и волшебники. Скорѣе всего, что нѣтъ.

Религія маорисовъ уже довольно сложная и представляетъ довольно запутанную систему. Она состоитъ въ почитаніи безчисленнаго множества духовъ и божествъ. Можно сказать, что религія маорисовъ представляетъ своего рода мифологію. Такая систематическая религіи, конечно, привела къ возникновенію касты жрецовъ, которые въ то же время исполняютъ роль волшебниковъ и врачей. Эти жрецы (tohunga) имѣютъ большое вліяніе на народъ. Они предсказываютъ будущность и безъ ихъ совѣта маорисъ не предприметъ никакого дѣла. Впрочемъ это нисколько не мѣшаетъ правовѣрному маорису во время сраженія убивать жреца и послѣ воинскихъ трудовъ своихъ маорисъ охотно лакомится жирнымъ мясомъ своего духовнаго отца. Въ касту жрецовъ могутъ вступать лишь сыновья военно-начальниковъ. Когда юноша достигнетъ возраста, пригоднаго для поступленія въ жреческую касту, тогда старѣйшій дѣдъ семьи совершаетъ надъ нимъ обрядъ посвященія.

Нѣчто подобное представляетъ собою религія яванцевъ. Религія кафровъ не имѣетъ опредѣленной и ясной конструкціи. Сомнительно, чтобъ они имѣли понятіе о вѣчномъ, свободномъ и всемогущемъ существѣ; по крайней мѣрѣ, въ ихъ языкѣ нѣтъ и слѣда такого понятія. За то они раболѣпно поклоняются душамъ усопшихъ, которымъ приписываютъ большую силу и вліяніе на живущихъ. Поэтому они часто приносятъ имъ въ жертву разныхъ животныхъ, которыхъ желчь считается особенно цѣлебною. Кіо окропляютъ присутствующихъ и даютъ ее отвѣдать немножко. Желчный пузырь считается поэтому весьма цѣпнымъ амулетомъ и его носятъ то на головѣ, то на рукѣ. Отъ нападеній злыхъ духовъ защищаются всевозможными амулетами, которые состоятъ изъ кореньевъ, кусковъ дерева, волосъ и костей разныхъ животныхъ. Чѣмъ цѣлебнѣе растеніе, чѣмъ животное свирѣпѣе, тѣмъ лучше амулетъ. Встрѣчаются субъекты, буквально обвѣшанные такими амулетами. Вѣра въ ихъ силу и цѣлебное дѣйствіе такъ глубоко вкоренилась, что если кафръ и обращается къ миссіонеру съ довѣріемъ и получаетъ отъ него раціональное лекарство отъ болѣзни, все-таки не можетъ воздержаться отъ амулетовъ и не подмѣшать его въ лекарство. Жрецы и здѣсь играютъ главнымъ образомъ роль чудотворцевъ, докторовъ, волшебниковъ. Самое названіе ихъ обозначаетъ искусника, умѣющаго обращаться съ сверхъестественными существами.

Религіозныя понятія готтентотовъ слишкомъ неопредѣленные и, повидимому, ограничиваются почитаніемъ и обожаніемъ душъ усопшихъ. Оттого они страшно боятся мертвецовъ. Хижину, въ которой кто либо умеръ, непремѣнно сломаютъ и никто не посмѣетъ себѣ построить другую изъ того же дерева. Проходя мимо могилы, ни одинъ готтентотъ не пройдетъ безъ того, чтобы на нее не бросить камня или древесную вѣтвь, оттого въ нѣкоторыхъ мѣстахъ образуются огромные холмы. При этомъ готтентотъ произноситъ имя гайтшепипъ -- единственная божественная личность, въ которую вѣруетъ готтентотъ; вѣроятнѣе однакожъ, что подъ этимъ словомъ вообще разумѣютъ душу покойника. Жрецовъ у лихъ вовсе нѣтъ, развѣ лишь врачи.

У американскихъ дикарей мы видимъ опять таки лишь варіаціи на эту самую тему.

Отсюда однакожъ вовсе не такъ далекъ переходъ до болѣе организованныхъ формъ разныхъ религій Религія шакья-муни, какъ извѣстно, имѣетъ наибольшее число приверженцевъ и число ея поклонниковъ считается сотнями милліоновъ, такъ что она въ этомъ отношеніи превосходитъ всѣ остальныя религіи. Организація буддизма хотя и неизмѣримо выше всѣхъ этихъ первобытныхъ вѣрованій, но суть-то ея далеко не составляетъ собственности исповѣдающихъ, которые въ сущности ушли не дальше первобытныхъ понятій о божествѣ.

Религія Конфуція и браминизмъ соперничаютъ въ организаціи съ Буддизмомъ и имѣютъ также не маловажную массу поклонниковъ. Но наивысшею организаціею все-таки отличаются религіи цивилизованныхъ народовъ, какъ еврейская, магометанская и особенно христіанская, допускающая необходимость прогресса, высокой соціальной любви, и только въ рукахъ такой бездушной и своекорыстной касты, какъ... католическое духовенство, обращающаяся въ орудіе застоя и политической смерти.

Дикій австраліецъ понятія не имѣетъ о государственномъ или общественномъ управленіи. У него нѣтъ верховнаго владыки. Не имѣя почти никакой собственности, ему не нужно министра финансовъ; не имѣя понятія даже о грамотѣ, онъ не нуждается въ органахъ просвѣщенія. Такъ какъ онъ никогда ни съ кѣмъ не переписывается и не сносится, то для него было бы совершенно лишнее устройство почтъ и телеграфовъ. Живетъ онъ и безъ нихъ. Не ведя ни съ кѣмъ никакой торговли, ему конечно не нужно и министра торговли. Всѣ эти обязанности у австралійца возложены на одного лишь волшебника, который пользуется у него наибольшимъ вліяніемъ. Встрѣчаются даже кой-какіе старшины, командующіе нѣсколькими семействами, но господство и власть этихъ счастливцевъ слишкомъ скоропроходяща и крайне ограничена. Только тотъ заявляетъ силу или власть, кто обладаетъ средствами, чтобы быть или казаться другому страшнымъ.

У папуасовъ нѣсколько семействъ соединяются воедино и живутъ деревнями, называемыми Кампонгъ. Въ такой деревнѣ мѣстами имѣется голова съ извѣстнымъ авторитетомъ, цо значеніе его слишкомъ непрочно и ненадежно..Ему не приносятъ никакой дани, не платятъ никакихъ податей, онъ не отличается отъ остальныхъ жителей никакими украшеніями, атрибутами, доспѣхами, ни болѣе конфортабельнымъ жильемъ.

Отъ этой первобытной формы соціальной жизни перейдемъ къ малайцамъ, которые несомнѣнно стоятъ ступенью выше. Члены одной семьи живутъ совмѣстно въ нѣсколькихъ хижинахъ и управляются верховнымъ главой. Нѣсколько семействъ составляютъ общину, во главѣ которой стоитъ начальникъ. Такой начальникъ проявляетъ уже опредѣленную власть надъ членами общины какъ въ мирное, такъ и въ военное время; но не получаетъ никакой дани и жизнь его ничѣмъ не отличается отъ жизни остальныхъ членовъ общины. Онъ носитъ то же самое платье и совершаетъ тѣ же работы, что и остальные; онъ собственноручно правитъ весломъ и собственноручно снимаетъ плоды съ деревьевъ. Но въ разговорѣ каждый относится къ нему съ извѣстной долей почитанія и никто не забываетъ при обращеніи къ нему проговоритъ весь его титулъ.

Общины совершенно независимы одна отъ другой и только въ рѣдкихъ случаяхъ нѣсколько общинъ соединяются воедино и становятся подъ управленіе верховнаго военно-начальника. Въ случаѣ надобности главы семействъ и начальники общинъ разбираютъ дѣла по стариннымъ вѣтхозавѣтнымъ постановленіямъ и обычаямъ. Всевозможные проступки подлежатъ ихъ судебному разбирательству, при чемъ они обнаруживаютъ довольно разумныя понятія о человѣческихъ отношеніяхъ. Убійство и нарушеніе супружеской вѣрности наказываютъ также изувѣченіемъ глазъ, носа или ушей.

Нѣкоторые проступки стараются наказать нравственно, пристыдить виновнаго; ему связываютъ руки и ноги и обиженный влачитъ его какъ свинью, назначенную на убой.

Для обсужденія общественныхъ дѣлъ, обстоятельствъ и предпріятій, общины собираются на площади, усаженной хлѣбными деревьями. Главы семействъ составляютъ тогда парламентъ, а начальники и военно-начальникъ молча слушаютъ ихъ дебаты и пренія. Такое собраніе длится иногда день и ночь, потому что проходятъ цѣлые часы, пока исполнятъ необходимыя при этомъ формальности. Такъ наприм., когда кто хочетъ держать рѣчь, то всѣ имѣющіе право говорить, заявляютъ объ этомъ и такъ какъ они изъ вѣжливости одинъ другому предоставляютъ это право, то кончается все-таки тѣмъ, что начинаетъ говорить первый заявившій объ этомъ. Этотъ начинаетъ свою рѣчь -- онъ держитъ при этомъ въ рукахъ опахало, чтобъ отгонять мухъ -- не съ какимъ либо предисловіемъ, а съ спеціальнымъ обращеніемъ ко всѣмъ присутствующимъ, при чемъ онъ, конечно, не забываетъ пространно продекламировать достоинства и титулы своихъ согражданъ. Періоды рѣчи произносятся не съ пониженіемъ, какъ у насъ, а съ повышеніемъ голоса, такъ что послѣднія слова выбрасываются съ особеннымъ напряженіемъ и силой.

Еще ступенью выше соціальный строй маорисовъ. Все населеніе распадается на свободныхъ и рабовъ. Конечно не въ этомъ заключается высшее развитіе, а въ томъ, что и между первыми есть благородные или начальники (rangotira) и обыкновенные смертные. Но дворянское достоинство достается не въ силу рожденія, а пріобрѣтается личною доблестью и личными заслугами, и каждый свободный гражданинъ, который обладаетъ потребными физическими и нравственными качествами и хорошо владѣетъ даромъ слова при обсужденіи въ собраніяхъ общественныхъ нуждъ, каждый такой гражданинъ можетъ достигнуть высокаго положенія благороднаго или начальника-ранготира. Но власть и вліяніе такого лица не простирается далѣе своего круга, общины или племени. Ему не платятъ никакихъ податей и не оказываютъ никакихъ королевскихъ почестей въ европейскомъ, или, лучше сказать, китайскомъ смыслѣ слова. Если же онъ потомокъ знаменитаго рода или героя прославленнаго цѣлымъ рядомъ поколѣніи, то онъ можетъ претендовать на болѣе высокое значеніе. Рабы всѣ военно-плѣнные, пощаженные милосердіемъ побѣдителя. Вся жизнь ихъ абсолютно зависитъ отъ господина. Отецъ семейства -- неограниченный властитель не только рабовъ, но и жены и дѣтей. Но если онъ причиняетъ послѣднимъ какія нибудь жестокости, то его ждетъ возмездіе со стороны родственниковъ, потому что по понятіямъ маорисовъ каждый индивидъ скорѣе принадлежность своего племени, чѣмъ семейства. Въ этомъ отношеніи они неизмѣримо выше многихъ такъ называемыхъ цивилизованныхъ обществъ, въ которыхъ общіе интересы приносятся въ жертву семейному принципу.

Государственное устройство маорисовъ, какъ и вообще всѣхъ полонезійцевъ -- демократически патріархальное. Всѣ общественныя дѣла, касающіяся рода, обсуживаются народнымъ собраніемъ и здѣсь каждый свободный мужъ (но не рабъ и женщина) имѣетъ право голоса и право засѣдать. Собранія большею частью бурныя; каждый воинъ заботится также пріобрѣсть славу хорошаго или даже знаменитаго оратора.

Частныя ссоры и споры разбираются въ присутствіи старшины, но только въ мелочахъ. Когда же задѣта честь маориса, то онъ, даже не исповѣдуя еврейской вѣры, пускаетъ въ ходъ принципъ Моисея: "Око за око, зубъ за зубъ!" Если кто въ дракѣ убитъ, то духъ убитаго требуетъ лести, требуетъ, чтобы врагъ или одинъ изъ его родственниковъ былъ также убитъ. Если кто взятъ въ плѣнъ, убитъ, сваренъ и съѣденъ, то законъ мести требуетъ, чтобы такую же процедуру совершили и съ тѣломъ врага или одного изъ его родственниковъ. Если кто палъ жертвой коварнаго убійства, то такое злодѣяніе не будетъ забыто и прощено ни въ третьемъ, ни въ четвертомъ поколѣніи. На смертномъ одрѣ, съ задыхающимся хрипѣніемъ отецъ завѣщаетъ сыну неумолимую месть и наказываетъ ему не успокоиться, пока не овладѣетъ онъ врагомъ. И когда наступитъ желанный моментъ, когда несчастный попался въ руки, то мало того, что его изжарятъ и съѣдятъ, но и кости его обращаются въ домашнюю утварь и глаза его старѣйшій семейства съѣдаетъ въ сыромъ видѣ.

Маленькія обиды вознаграждаются всякими бездѣлицами. Интересно слѣдующее. Воровство и обманъ въ глазахъ маориса вовсе не грѣхъ, тѣмъ меньше преступленіе. Однажды благородный ранготира попался въ воровствѣ на мѣстѣ преступленія. Европейскій путешественникъ, поймавшій вора, и совершенно потерявшій изъ виду все то. что дѣлается у него дома въ Европѣ, спросилъ его. какъ это онъ не боится Бога и страха наказанія отъ боговъ. Тотъ, нисколько не смутившись такимъ вопросомъ, бойко отвѣтилъ: "О нѣтъ! Когда боги странствовали по землѣ, они занимались тѣмъ же ремесломъ, и родители очень рады, когда они видятъ, какъ ихъ дѣти удачно подражаютъ имъ!" Почти то же самое можно сказать о соціальномъ строѣ кафровъ, готтентотовъ и другихъ африканскихъ народовъ.

Постепенное развитіе соціальнаго строя намъ пріятно прослѣдить crescendo. А потому отъ маорисовъ перейдемъ къ японцамъ. Японское общество распадается на два сословія: на дворянство и мѣщанство или простыхъ гражданъ. Дворянство чисто-родовое и основываетъ свое происхожденіе на родствѣ съ княжескимъ домомъ. Это многоразвѣтвленное княжеское родство доставляетъ обильный запасъ для выбора чиновниковъ, которыхъ царствующій князь самъ всюду назначаетъ. Чиновники, смотря по важности занимаемаго ими мѣста, имѣютъ особые титулы, которымъ подобаетъ особенный свойственный почетъ и особые знаки уваженія. Японецъ долженъ все это твердо знать и помнить. Боже упаси, если онъ вмѣсто ваше превосходительство обмолвится и скажетъ ваше благородіе. Чиновничество представляетъ такимъ образомъ довольно сложную члено-составную іерархію такого утонченнаго строенія, деликатнѣе котораго трудно придумать въ деспотическомъ государствѣ. Ниже поставленный, словомъ подчиненный чиновникъ долженъ приближаться къ высшему съ высочайшимъ подобострастіемъ и заговаривать съ нимъ самою изысканной рѣчью, высокимъ слогомъ. Высшій) конечно, не уронитъ себя въ глазахъ низшаго и отвѣтитъ ему обыкновеннымъ "ты.".

Японцы -- самый церемонный народъ. Въ обществѣ не только строго соблюдаются всякія (формальности въ отношеніяхъ высшаго къ низшему, но и въ отношеніяхъ старшаго къ младшему. Такъ въ обычаѣ, что сынъ, долго невидѣвшій отца своего, узрѣвши его, возлюбленнаго родителя, на радостяхъ цѣлуетъ ему не руку -- это по-европейски -- а ногу. Тоже дѣлаютъ и ниже стоящіе чиновники, когда они хотятъ заявить свое почтеніе старшимъ чиновникамъ. Въ присутствіи высокопоставленнаго лица всѣ находящіяся тутъ должны присѣсть на полу, скорчившись, согнувшись въ три дуги, и подтверждать все, что онъ ни скажетъ. Князю докладываютъ не иначе, какъ ползкомъ, и въ этомъ скрюченномъ положеніи остаются поданные до тѣхъ поръ, пока находятся передъ очами владыки. Такимъ образомъ японское правленіе строго деспотическое; король не только владѣетъ всею землею, но и располагаетъ жизнью всѣхъ своихъ подданныхъ, какъ полнѣйшею собственностью.

Отъ этихъ зачаточныхъ и примитивныхъ формъ соціальнаго быта мы перейдемъ къ многосложной и вѣткой основной формѣ катайскаго государственнаго строя, въ которомъ дѣтское съ разумнымъ и полезное съ нелѣпымъ до того перепутано, что нужно быть преемственнымъ плодомъ цѣлаго ряда китайскихъ поколѣній, чтобъ не задохнуться въ этой атмосферѣ и мириться съ ея разнообразными явленіями. Семейная форма -- основной элементъ государственнаго китайскаго строя. Какъ въ семьѣ, такъ и въ государствѣ глава проявляетъ полнѣйшую абсолютную власть. Это право безгранично, но за то и обязанности, возложенныя на главу, также велики. Отецъ не только долженъ заботиться о пропитаніи своего дитяти, но и о воспитаніи его. Онъ отвѣчаетъ за всѣ его поступки, даже тогда, когда дитя уже отъ него нисколько не зависитъ, вышло изъ подъ его опеки. За совершенное преступленіе отвѣчаетъ не только преступникъ, но и все его семейство подвергается наказанію. А за какой нибудь тяжкій проступокъ наказываютъ даже и всѣхъ сосѣдей. Это лучше всего подтвердить слѣдующимъ примѣромъ. Какой-то негодяй вмѣстѣ съ женой приколотилъ свою старуху мать. Когда это сдѣлалось извѣстнымъ императору въ Пекинѣ, то онъ приказалъ обоихъ преступниковъ наказать смертью. Родители преступной женщины (вѣроятно, у мужа не было таковыхъ въ живыхъ) подверглись палочнымъ ударамъ и заклеймены клеймами, начальство уѣзда лишилось своихъ мѣстъ; ученые этого околодка на три года лишились права производить публичныя испытанія; долъ, въ которомъ случился грѣхъ, былъ срытъ до основанія и самое событіе опубликовано въ вящее назиданіе всѣмъ подданнымъ.

Но если родителей наказываютъ за прегрѣшенія дѣтей, то за это, съ другой стороны, ихъ всячески награждаютъ за всякое отличіе дѣтей. Шерръ въ своей исторіи литературы рѣшительно ошибается, утверждая, что въ Китаѣ однимъ словомъ -- tout comme chez nous. Напротивъ, тамъ очень многое совершенно наоборотъ. Между тѣмъ какъ у насъ пріобрѣтенныя заслуги переходятъ въ наслѣдство дѣтямъ, у китайцевъ совсѣмъ наоборотъ, родителей часто въ гробу возводятъ въ чиновное достоинство за заслуги дѣтей. Притязанія же дѣтей на заслуги родителей не имѣютъ тамъ ровно никакого значенія.

Тѣ же обязанности и та же отвѣтственность, какую мы видимъ во взаимныхъ отношеніяхъ семьи, господствуютъ и между представителями государства. Императоръ олицетворяетъ собою отца отечества, ему подобаетъ такое же благоговѣніе и такое же довѣріе. Смерть императора оплакиваютъ также какъ и смерть отца, всякое преступленіе противъ него наказывается какъ преступленіе противъ отца.

Императоръ, какъ глава страны, подобно отцу въ кругу своей семьи, имѣетъ не только права, но и обязанности, и послѣднія подчасъ довольно серьезны. По ученію Конфуція основой всякаго правленія служитъ управленіе самимъ собой. Только тогда, когда человѣкъ преисполненъ мира и гуманности, онъ вправѣ завѣдывать семьей. Только лишь тотъ, кто это хорошо разумѣетъ, достоинъ господствовать надъ обществомъ, стоять во главѣ государства.

Вотъ это простое устройство, опирающееся на естественныхъ началахъ, и было главною причиною, что китайское государство пережило всѣ бури и, не смотря на смѣну династій, стоитъ невредимо и непоколебимо. Китаецъ смотритъ на императора не какъ на монарха, а какъ на отца родного. Въ глазахъ китайца императоръ олицетвореніе всего добраго, благого, онъ мудрѣйшій и ученѣйшій мужъ всей страны. За то никакая династія и никакіе династическіе интересы его не прельщаютъ и не восторгаютъ. Отсюда понятно, отчего во все время историческаго существованія Китая такъ часто мѣнялись династіи, изъ коихъ каждая, овладѣвъ престоломъ, всегда находила во всѣхъ зрителяхъ обширной Срединной имперіи самыхъ вѣрныхъ и послушныхъ подданныхъ.

Китайскій государственный строй вовсе не соотвѣтствуетъ нашимъ европейскимъ понятіямъ; подобно семейному положенію, онъ крайне ограниченъ. Какъ всякій стоящій внѣ семьи не раздѣляете ни правъ, ни обязанностей ея, такъ всякій индивидъ, непринадлежащій государству, не можетъ пользоваться ни правами страны, ни нести обязанности мѣстнаго гражданина. Въ то время какъ въ обращеніи съ своимъ требуется дружеская, привѣтливая вѣжливость и честность считается непремѣнною обязанностью, въ отношеніи чужестранца китаецъ враждебенъ и не только обманъ дозволителенъ, но правительство внушаетъ ненависть и отвращеніе къ рыжимъ варварамъ.

При такой всесторонней опекѣ правительство, которое смотритъ на каждаго подданнаго, какъ на дитя, легко было бы подумать, что народу воспрещено всякое свободное проявленіе, котораго правительство боится пуще огня. Но не тутъ-то было. Народу не только дозволены сборища и сходки, но онъ можетъ на нихъ заявлять о своемъ довольствѣ или недовольствѣ смѣненнымъ или вновь назначеннымъ чиновникомъ. Изъявленіе благодарности или даже подарокъ дорого цѣнится китайскимъ чиновникомъ и даже само правительство смотритъ на это благосклонно. Это лучшее доказательство, что чиновникъ отправлялъ свою службу согласно съ родительскимъ наставленіемъ и волей императора и ко благу народа. Напротивъ того, чиновникъ, прогнанный возмутившимся народомъ, не встрѣчаетъ хорошаго пріема у двора въ Пекинѣ, потому что правительство убѣждено, что такой случай имѣлъ свои разумные и основные доводы. Здѣсь извѣстна пословица: "натянешь слишкомъ лукъ, онъ непремѣнно лопнетъ."

Достойно всякаго удивленія и еще болѣе подражанія, что въ Китаѣ, гдѣ такъ много печатается, нѣтъ никакой цензуры и никакихъ предварительныхъ законовъ о печати. Правда, что иной разъ завравшагося болтуна просто, безъ дальнихъ разговорокъ, отдуютъ бамбуковыми палками.

Въ силу патріархальныхъ отношеній, на которыхъ зиждится китайское государственное устройство, старости и опытности оказывается особенное благоговѣніе. Но интересно то, что выше и того и другаго стоитъ знаніе. Только знаніе, но никакъ ни происхожденіе, ни богатство, тамъ высоко почитается; только знаніемъ пріобрѣтаются тамъ мѣста и отличія, придающія человѣку форму благороднаго достоинства. Доживемъ ли мы когда нибудь до такого китаизма?

Наслѣдственнаго дворянства въ Китаѣ вовсе нѣтъ. Даже члены императорской фамиліи не пользуются со стороны государства никакими предпочтеніями. Аристократію тамъ составляютъ не они, а ученые, занимающіе высшія мѣста въ государствѣ. Императорскій принцъ безъ всякой государственной должности равняется нулю и на него никто по обращаетъ никакого вниманія.

Ученое сословіе Китая, самое почетное изъ всѣхъ, вербуетъ своихъ членовъ изъ всѣхъ слоевъ общества, отъ богатѣйшихъ до бѣднѣйшихъ. Вообще оно не пользуется тамъ слишкомъ временными благами и стремленія всей его жизни больше отличаются своею скромностью и простотой. Вслѣдствіе этого богатство, которое вообще въ глазахъ общества не составляетъ особеннаго достоинства, не добывается тамъ съ такою жадностью, какъ въ другихъ странахъ, и европейская роскошь тамъ чрезвычайно рѣдкое явленіе. Отсюда однакожъ понятно, почему въ Китаѣ такое равномѣрное распредѣленіе собственности и благосостоянія, такъ бросавшееся въ глаза всѣмъ путешественникамъ. Отсутствіе привилегированной касты, созидаемой унаслѣдованіемъ титуловъ и заслугъ, даетъ въ Китаѣ плодотворнѣйшіе результаты. Это постановленіе будитъ талантъ, внушаетъ ему энергію. Передавать въ наслѣдство чиновныя достоинства и всякіе титулы закономъ строго запрещено. Законъ гласитъ, что если кто кому предлагаетъ какое нибудь наслѣдственное достоинство, то оба наказываются смертью.

Такое отсутствіе наслѣдственнаго дворянства и отсутствіе стремленія копить богатства, къ которому относятся безъ всякаго уваженія -- вотъ два фактора, на которыхъ покоится прочность китайскаго строя. При такомъ строѣ никому нѣтъ надобности и возможности располагать въ свою сторону или пріобрѣтать приверженцевъ; почему тамъ дѣйствительно и нѣтъ никакихъ партій и революціи происходятъ тамъ съ величайшимъ трудомъ. Исторія Китая намъ доказываетъ, что всякія треволненія и перевороты, потрясавшіе страну, почти всегда происходили извнѣ, а не извнутри государства.

Таковъ въ немногихъ чертахъ строй Китая. Если мы отсюда пожелаемъ перейти къ наиболѣе высокой формѣ соціальнаго развитія, то намъ стоитъ лишь назвать Сѣверо-Американскіе Штаты, чтобы сразу дать понять читателю, что мы подъ этимъ разумѣемъ. Тамъ во главѣ 30 милліоннаго населенія стоитъ частный человѣкъ, выборное лицо на жалованьи. Ему также, какъ австраліецъ своему старшинѣ, не воздаютъ никакихъ почестей. Онъ ничѣмъ не отличается отъ остальныхъ гражданъ, такъ какъ онъ въ одно время и президентъ и портной или кузнецъ. Тамъ каждый грошъ имѣетъ свое строго законное назначеніе и гражданинъ, отдавъ свой грошъ, знаетъ досконально его потребленіе и получаетъ отчетъ въ его употребленіи.

Тамъ существуетъ свободная ассоціація; тамъ повсюду разлито всеобщее благосостояніе, талъ распространено элементарное образованіе, можетъ быть, какъ нигдѣ. Однимъ словомъ, весь народъ состоитъ тамъ изъ свободныхъ. Правда, Америка лишь недавно сбросила рабство; но все это она. совершаетъ преемственнымъ и естественнымъ путемъ развитія сама и будущее ея, конечно, впереди. Спрашивается, есть ли что нибудь общаго между австралійцемъ, незнающимъ никакихъ другихъ властей, кромѣ своего сельскаго старосты и сѣверо-американцемъ, свободнымъ гражданиномъ великой республики, видящемъ въ своемъ президентѣ лишь временнаго блюстителя общаго блага. Мы нарочно привели эти слабые очерки, мы нарочно сопоставили эти формы соціальнаго и культурнаго развитія потому, что очень хорошо знаемъ, что большинство публики не видитъ никакой разницы между первобытнымъ австралійцемъ и мыслящимъ европейцемъ, отвергающимъ власть, какъ орудіе насилія, между австралійскимъ дикаремъ, неимѣющимъ никакихъ религіозныхъ понятій, и современнымъ позитивистомъ.

Но кромѣ этой цѣли мы еще имѣли въ виду другую, приводя этотъ рядъ очерковъ. Мы хотѣли отъ этихъ немногихъ данныхъ перейти къ нѣкоторымъ предварительнымъ обобщеніямъ, важнымъ въ вопросѣ борьбы за существованіе. Изъ этихъ немногихъ данныхъ мы уже легко можемъ усмотрѣть, что чѣмъ ниже народъ въ культурномъ и соціальномъ развитіи, тѣмъ онъ ничтожнѣе въ общей экономіи народной жизни, тѣмъ менѣе обезпечена его жизнь, тѣмъ менѣе онъ можетъ быть увѣренъ въ успѣхѣ борьбы за существованіе. Возьмите напримѣръ, что такое австраліецъ или папуасъ съ этой точки зрѣнія. Онъ долженъ бояться всѣхъ и каждаго. Австралійцевъ всего 80,000. Папуасовъ же до 2 милліоновъ. Явись папуасы на мѣстожительство австралійцевъ и первые вытѣснятъ послѣднихъ. въ самое короткое время. Быть народомъ въ такомъ ничтожномъ числѣ и не имѣть за пазухой ничего своего -- значитъ ежеминутно подвергать все свое существованіе величайшей опасности. Остальное человѣчество въ одно мгновеніе ока можетъ уничтожить такой народъ.

Малайцевъ до 30 милліоновъ. Эти, конечно, уже крѣпче стоятъ на ногахъ. Имъ нечего бояться ни австралійцевъ, ни папуасовъ, ни готтентотовъ, ни кафровъ, ни американскихъ индѣйцевъ. Но малайцы ничтожны въ виду китайцевъ. Китайцы своимъ натискомъ, своей высокой культурой могутъ ихъ раздавить и очистить для себя ихъ поле. У малайцевъ слѣдовательно меньше враговъ, чѣмъ у папуасовъ, ихъ жизнь обезпеченіе; борьба за существованіе вѣрнѣе. Еще въ лучшемъ положеніи, конечно, китайцы. Это безстрашные властители Азіи. Напротивъ китайцы своею многочисленностью, силою своей культуры и соціальнымъ строемъ не только оградили себя отъ остальныхъ народовъ Азіи, но внушаютъ имъ должное уваженіе къ себѣ и страхъ. Но не только Китай, а даже вся Азія, несмотря на свое многолюдство, просто пигмей сравнительно съ маленькой Европой. Она безмолвная рабыня Европы, ея всепокорнѣйшая данница. Сѣверная треть ея въ рукахъ Россіи. Южная треть ея въ полнѣйшей и рабской зависимости Англіи. А срединная имперія развѣ теперь смѣетъ запирать свои ворота и не пускать къ нимъ европейцевъ? Развѣ она спокойна у себя дома? Развѣ она обезпечена, что не сегодня, такъ завтра ее заставятъ сдѣлать вовсе нетакъ, какъ она хочетъ, а какъ это хочется Европѣ? Развѣ она гарантирована, что не сегодня, такъ завтра Европа придерется къ малѣйшей бездѣлицѣ, разобьетъ ее на голову и станетъ у нея хозяйничать, какъ у себя дома? Чѣмъ же Европа-то взяла? Чему она обязана своимъ всемірнымъ могуществомъ? Европа, конечно, не боится теперь никого и никого не боится только лишь одна Европа. Она не боится больше тамерлановскихъ нашествій. Она одна не боится внѣшнихъ завоевателей и всѣмъ этимъ обязана дружному союзу трехъ могущественныхъ элементовъ, составляющихъ всю суть въ исторической жизни: самобытной и независимой культурѣ, высшему процвѣтанію науки и усовершенствованной формѣ соціальнаго быта. Такой правильной и счастливой гармоніи этихъ трехъ элементовъ съ богатѣйшимъ запасомъ на блестящее будущее міръ еще не видалъ и всѣ мѣрки, какими до сихъ поръ мѣрили историческую жизнь народовъ, къ ней не идутъ, не подходятъ. Оттого она одна не боится никого и задаетъ страхъ всѣмъ! Оттого она не побѣдила въ борьбѣ за существованіе со всѣми остальными народами.

Заручившись всѣми этими фактами, мы теперь обратимся къ главной задачѣ нашей статьи, къ разъясненію послѣдствій великаго закона борьбы за существованіе.

В. Португаловъ.

(Окончаніе въ слѣд. книжкѣ.)

"Дѣло", No 6, 1870