Петровская Нина Ивановна - Последние письма Н.И. Петровской

Тыняновский сборник. II

"ВСЕ ИЛИ НИЧЕГО"*.
ПОСЛЕДНИЕ ПИСЬМА Н.И. ПЕТРОВСКОЙ

Предисловие, публикация и комментарии Джона Малмстада

"...вкус всецело историчен"
Лидия Гинзбург. Человек за письменным столом (Л., 1989. С. 86).

* "Все или ничего" могло быть ее девизом" // Ходасевич Владислав. Некрополь. Воспоминания. Литература и власть. Письма Б.А. Садовскому. М., 1996. С. 21 ("Конец Ренаты").

Спрашиваем себя: как сегодня писать историю литературы, будь то русская или любая другая. Кажется, что нет сейчас задачи более неотложной, когда с наступлением 21-го века оглядываешься на век прошедший, в котором историю русской литературы (и немецкой, польской, чешской, румынской и так далее) писали и извращали "победители истории", которых она, со свойственной ей порой добродушной иронией, смела в свою мусорную корзину, а заодно с ними и репутации тех сотен писателей, большую часть которых никто теперь не читает, да и печатать их вряд ли еще когда-либо соберутся.

Впрочем, кому это вообще сейчас, в эпоху постмодернизма, интересно? Но дело ведь не только в том, что существует вопиющая некомпетентность в самой академической сфере и за ее пределами, а главным образом в тех широко распространенных формах, в которые эта некомпетентность вылилась, позволяя идеологическим критериям стать стандартом научности в такой степени, что "факт" как таковой перестал вообще что-нибудь значить. А в последнее время слишком много появилось работ, авторам которых как будто и не случалось сталкиваться с теориями (и с терминологическим их жаргоном), которые бы пришлись им не по вкусу и которыми они всегда готовы пользоваться без разбору, иногда просто потому, что не совсем в них разобрались, или с фактами, которых бы они не смогли "понять", чаще же просто исказить, следуя превыше всего ценимой "аргументации". Какая польза в истории или в достоверных источниках для тех, кто скопом отверг все это как "хронологическую пыль"?

И все же остаются те из нас, кто идет другими путями, ибо если нам надлежит написать историю идей и форм неспокойного двадцатого века и в особенности тех ранних его десятилетий, которым я посвятил больше лет, чем хотелось бы помнить, sine qua non должны быть заслуживающие доверия издания художественных текстов и первоисточников -- писем, автобиографий, мемуаров и т. п., -- которые дали бы нам необходимые сведения, без которых невозможно обойтись при написании будь то истории или научного исследования, если они претендуют на то, чтобы задержаться на книжной полке. Литература, как прекрасно знали формалисты, не есть ряд следующих один за другим шедевров. Невозможно постичь эволюцию литературы или оценить какой-либо период ее истории, не принимая в расчет писателей второстепенных, а то и третьестепенных.

В.Ф. Ходасевич, хотя и не друживший с формализмом1, отлично понимал, что в промежуточных или "периферийных" фигурах "дух эпохи", говоря его собственными словами, может воплощаться в такой же, если не в большей мере, как и в ее наиболее выдающихся представителях. И свой "Некрополь", бесспорный шедевр мемуарной литературы, он открыл не блестящими портретами Андрея Белого или Валерия Брюсова, Федора Сологуба, М.О. Гершензона или Максима Горького, а очерком "Конец Ренаты" -- о трагически характерной судьбе женщины, послужившей прототипом для героини брюсовского "Огненного Ангела"2. Ко времени ее смерти в Париже, в 1928 г., когда в ночь на 23 февраля она покончила с собой, отравившись газом в нищенском отеле тогда нищенского одиннадцатого аррондисманта, писательница и переводчица (главным образом с итальянского) Нина Ивановна Петровская (р. в 1879 г.) была забыта всеми, кроме небольшого круга московских друзей, оказавшихся, как и она, в эмиграции. После того, как в 1911 году она навсегда покинула родину, она не играла какой-либо роли в литературном процессе в России3. Но, как заметил Ходасевич, "в жизни литературной Москвы, между 1903-1909 гг., она сыграла видную роль"4. Она была замужем за С.А. Соколовым (Кречетовым), владельцем издательства "Гриф" и редактором одноименного альманаха. Она печаталась во многих модернистских изданиях5, но отдельным изданием вышла всего одна ее книга, небольшой сборник рассказов Sanctus Amor (M., 1908). Андрей Белый, четырьмя годами раньше переживший с ней период бурных отношений, в своей рецензии в "Весах" (1908, No 3), книги не принял: "Из Нины Петровской могло бы выработаться действительное дарование, если бы она не относилась так пассивно к собственным своим художественным переживаниям"6. Даже наиболее приверженный "феминизму" критик едва ли стал бы пропагандировать ее прозу, в которой она довела до пародии, иногда почти до абсурда, самые характерные черты декадентства.

Белый в той же рецензии писал: "Герои и героини рассказов ходят, как манекены, опьяненные любовью. Но и любовь их манекенная. Все герои рассказов носят одно лицо; и героини тоже. Личность их испаряется"7. Ничего "манекенного", однако, не было в личных отношениях автора этих рассказов, "маниакальное" подошло бы сюда гораздо больше. И письма, оставшиеся свидетельством ее любовной связи с Валерием Брюсовым, читаются как роман, причем такой, какой она (кстати, и он) вряд ли сумела бы написать". "Литературный дар ее был невелик", -- писал Ходасевич о Петровской, -- и продолжал: "Дар жить -- неизмеримо больше"9.

Именно эта сторона жизни Петровской сделала ее "образцовой" для Ходасевича фигурой, центральной для его истории и концепции символизма: "Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненно-творческим методом <...> Это был ряд попыток, порой истинно героических, найти сплав жизни и творчества <...> Символизм упорно искал в своей среде гения, который сумел бы слить жизнь и творчество воедино. Мы знаем теперь, что гений такой не явился <...> история символистов превратилась в историю разбитых жизней, а их творчество как бы недовоплотилось"10. О Петровской Белый написал в своих мемуарах: "Раздвоенная во всем, больная, истерзанная несчастною жизнью, с отчетливым психопатизмом, она <...> переживала все, что ни напевали ей в уши, с такой яркой силой, что жила исключительно словами других, превратив жизнь в бред и в абракадабру"11. Ходасевич пошел еще дальше: "Жизнь свою она сразу захотела сыграть -- и в этом, по существу ложном, задании осталась правдивою, честною до конца"12.

К тому времени, когда она попала в Париж, поздней весной 1927 года, после многих лет жизни в Италии, а затем в Берлине, ее эксперимент с жиз-нетворчеством зашел в такой же тупик, как и у небезызвестного доктора Франкенштейна. 2 сентября 1926 г. Петровская писала Горькому из Берлина: "За 9 лет жизни без гроша в кармане я узнала там (в Италии -- Д.М.) и быт и людей и такие положения, которые никому и не снились в золотые дни символизма"13. Худшее ждало ее в Париже, где она жила подаянием разных благотворительных учреждений и отдельных писателей, к которым обращалась за помощью. Не удивительно, что обратилась она к своим старым друзьям московской поры, таким, как Ходасевич и Б.К. Зайцев. Ходасевич вспоминал в "Конце Ренаты" об этой дружбе: "Приехала <в Париж> вполне нищей. Здесь нашлось у нее немало друзей. Помогали ей, как могли, и, кажется, иногда больше, чем могли"14. Судя по ее письмам, так оно и было.

В 1911 году, когда Петровская покинула Россию, Аминаду Петровичу (Аминодав Пейсахович) Шполянскому (1888-1957) еще предстояло стать Дон Аминадо, одним из самых популярных сатириков и комических авторов России. К 1927 году "у него была всеэмигрантская известность, исключительная популярность. В Париже все знали Дон Аминадо. Без преувеличения можно сказать: в те времена не было в эмиграции ни одного поэта, который был бы столь известен"15. Петровская не знала его лично (как явствует из ее первого письма к нему, она не знала даже его настоящей фамилии, когда посылала это письмо в контору газеты "Последние Новости"). Из второго письма уже понятно, что и он помогал ей, как мог. Но кому дано облегчить положение женщины, раз и навсегда решившей истерзать себя "до последней капли крови"16, как писала она одной знакомой после смерти сестры, в середине января 1928 г., и уже ни на что не способной? Нина Берберова так вспоминает время в конце декабря 1927 г., когда Петровская два дня жила у них с Ходасевичем: "Ночью она не могла спать, ей нужно было еще и еще ворошить прошлое. Ходасевич сидел с ней в первой, так называемой "моей" комнате. Я укладывалась спать в его комнате, на диване. Измученный разговорами, куреньем, одуревший от ее пьяных слез и кодеинового бреда, он приходил под утро, ложился около меня, замерзший (ночью центрального отопления не было), усталый, сам полубольной"17. После 15 января 1928 г., когда он виделся с ней в последний раз, он не мог больше выдержать этих встреч и никак не отреагировал ни на записочку, отправленную после этой встречи, ни на последнее ее письмо к нему, написанное по-французски (по-видимому, сама она не могла держать перо в руке и должна была диктовать текст полуграмотному французу, живущему в этой же гостинице, и смогла только подписать его дрожащей рукой). В ее последнем письме Дон Аминадо, вероятно последнем вообще, мы видим человека, дошедшего до края бездны и уже не в состоянии от этой бездны оторваться. Вскоре после того, как письмо было отослано и не дожидаясь ответа, она сделала последний шаг. "Жизнь Нины была лирической импровизацией, в которой <...> она старалась создать нечто целостное -- "поэму из своей личности". Конец личности, как и конец поэмы о ней -- смерть"18. Ее последние письма к Ходасевичу и Дон Аминадо поставят своего рода "точку" в конце этой страшной "поэмы".

* * *

Письма В.Ф. Ходасевича находятся в фонде H.H. Берберовой в библиотеке Бейнеке Йельского университета (Нью-Хейвен), а письма к Дон Аминадо -- в его фонде в Бахметевском Архиве при Колумбийском университете (Нью-Иорк). Кураторам обоих архивов выражаю благодарность за разрешение на публикацию. Все письма в оригинале написаны в соответствии со старой орфографией. Слова, подчеркнутые в оригинале, напечатаны курсивом. Письма публикуются впервые19.

Примечания

1 См.: Мальмстад Джон. Ходасевич и формализм: несогласие поэта // Русская литература XX века. Исследования американских ученых. СПб., 1993. С. 285-301.

2 См.: Гречишкин С.С., Лавров А.В. Биографические источники романа Брюсова "Огненный Ангел" // Ново-Басманная, 19. М., 1990. С. 530-589.

3 Она изредка печаталась в России -- несколько рассказов в "Утре России", например, и в юбилейном выпуске альманаха "Гриф" (М., 1914) -- и только начало войны помешало выходу в свет второго ее сборника рассказов, "Разбитое зеркало". В середине 20-х годов в советских изданиях появлялись ее переводы с итальянского, часто без имени переводчика.

4 Ходасевич. Некрополь. С. 19. Восемь писем Петровской к Ходасевичу от 1906-1911 гг. опубликованы: Из переписки Н.И. Петровской / Публ. Р.Л. Щербакова, Е.А. Муравьевой // Минувшее. Исторический альманах. 14. М.; СПб., 1993. С. 369-391.

5 Подробно о ней и ее литературном наследстве см.: Русские писатели 1800-1917. Биографический словарь. Т. 4. М., 1999. С. 587-588 (статья А.В. Лаврова).

6 Белый Андрей. Sanctus Amor // Арабески. M., 1911. С 349.

7 Там же. С. 347.

8 См.: Брюсов Валерий и Петровская Нина. Переписка. Вступительные статьи, публикация и комментарии Н.А. Богомолова и А.В. Лаврова. М., 2004.

9 Ходасевич. Некрополь. С. 20.

10 Там же. С. 19.

11 Белый Андрей. Начало века. М., 1990. С. 305.

12 Ходасевич. Некрополь. С. 22.

14 Garetto Elda. Intrecci berlinesi: dalla corrispondenza di Nina Petrovskaja con V.F. Chodasevič e M. Gor'kij // Europa orientalis. 1995. XIV. No 2. С 147. Здесь напечатаны девять писем Петровской к Ходасевичу от 1922-1925 гг.

14 Ходасевич. Некрополь. С. 27.

15 Зуров Леонид. Дон Аминадо // Новый Журнал. 1968. No 90. С. 116.

16 Минувшее. 14. 1993. С. 394.

17 Берберова Н.Н. Курсив мой. М., 1996. С. 205.

18 Ходасевич. Некрополь. С. 28.

19 Ходасевич неточно цитирует три фразы из писем от 8 июня, 12 сентября и 14 сентября 1927 г. в очерке "Конец Ренаты" (Некрополь. С. 28).

В.Ф. Ходасевичу

Paris. 8.6.927. утро.
Hôtel Bristol-Nord
Rue Dunkerque 21.

Дорогой Владя,

пишу Вам в полном отчаянии. Помогите, если можете по старой дружбе Вы2. Вот в чем дело: Вера3 и главное П.К. Иванов4, совсем чудесным образом, -- он по личному знакомству, -- нашли мне комнату, страшно, невероятно дешевую: 53 fr. в неделю за двоих. Но где!... В "Armée du Salut"5 в palais de femmes6. Там же и обед за полцены. Мне ей Богу уже все равно! Я совсем еще больна7 и у меня нет сил бороться ни с чем. За неделю там уже заплачено и я могу с Журой переехать туда сейчас". Но проэкт Веры: оставить вещи в отеле и переехать, обещав хозяйке уплату в понедельник оказался абсолютно непригодным. В понедельник у нее эта сумма будет, но вообразите, -- что же получится: хозяйка требует с ножом уплаты завтра не позлее вечера -- 249 fr. + 33 = 282 fr. Не заплачу -- то что? Сами понимаете... Эти 282 fr. буквально сейчас цена двух жизней. О "цене" жизней вообще не будем говорить... Словом, мне очень горько и трудно -- и вот сейчас кажется просто невозможным, -- придушить сестру. Это самое главное. А если я не заплачу -- клянусь Вам, иного выхода не может быть. Владя, спасите все это Вы, если можете. Не прибавлю здесь ни одного лирического слова. Вера ручается за 200 fr. (из разных источников, но верно, абсолютно) в понедельник. Нужно еще 100. Сегодня (опять полуоколевающая) побегу по Парижу в поисках. Милый, достаньте (Вам же люди верят!) 300 fr. из которых за 200 я ручаюсь. А если сегодня достану у католиков9, то и 100 Вам верну. Там -- в спасительной армии жить стоит грош. Я отлежусь неделю и м<ожет> б<ыть> опять за что нибудь уцеплюсь. Владя! Я Вас, более счастливого чем я друга, не беспокоила собой 5 лет. Сегодня я буду теребить католиков и даже Маклакова (если сердце его не обросло шерстью)10. Мы вернемся к 7-и в отель. Ах, пришли бы Вы, извели бы из темницы душу мою11. Жалких слов не говорю, но жутко... А теперь еще раз практически: 200 fr. Вам вернуть клялись на образах Вера и Петр Конст<антинович>. Да я и так знаю, откуда эти деньги будут.

Владя! Владя!

Ваша Нина.

Нину целую крепко12.

<Надписано над текстом письма:> Это на заду Gare de l'Est около лестница.

1 У Петровской: Dunkeroque.

2 3 июня В.Ф. Ходасевич записал: "К Вере Зайцевой (Муратов, читал комедию; Алданов, Осоргина, Ясюнинская, Нина Петровская, Макеев...)" (Ходасевич Владислав. Камер-фурьерский журнал. М., 2002. С. 106). Об их старой дружбе см. "Конец Ренаты" в "Некрополе".

3 Зайцева Вера Алексеевна (урожд. Орешникова; 1877/78-1965) -- жена Б.К. Зайцева, была дружна с Петровской с начала века в Москве.

4 Иванов Петр Константинович (7-1953) -- прозаик, драматург, член московского Литературно-художественного кружка, на заседаниях которого встречался с Петровской.

5 У Петровской: Armee de Salut.

6 Ср. письмо Петровской к Ю.И. Айхенвальду от 29 июня 1927 г.: "Адрес мой, увы, вероятно, на все лето останется в Armée du Salut. Здесь чисто, светло, и отдельная норка на двоих -две кровати, шкаф, умывальник и стол. Правда, в 11 ч. запирается дверь и тушатся огни. Но это меня пока мало стесняет. Я ведь выздоравливаю после очень тяжелой болезни и по вечерам почти никогда не выхожу" (Жизнь и смерть Нины Петровской / Публ. Э. Гарэтто // Минувшее. Исторический альманах. 8. Paris, 1989. С. 133).

7 Ср. письмо к Дон Аминадо от 31 августа: "В день приезда свалилась с воспаленьем в легких (еще и теперь не оправилась совсем)".

8 Жура, Журочка -- семейное прозвище младшей сестры Петровской. О ней см. п. к Дон Аминадо от 31 августа, примеч. 4.

9 Имеется ввиду католическое благотворительное общество. "Война застала ее (Петровскую. -- Д.М.) в Риме, где прожила она до осени 1922 года <...> Перешла в католичество. "Мое новое и тайное имя, записанное где-то в нестираемых свитках San Pietro, -- Рената", писала она мне" (Конец Ренаты // Ходасевич Владислав. Некрополь. С. 27). Ср. письмо Петровской к Е.В. Выставкиной-Галлоп: "Во мне всегда жило религиозное чувство. Я верю в "тот свет" и, чтобы сделать ей (сестре.-- Д.М.) радость, снова перешла в православие" (Из переписки Н.И. Петровской / Публ. Р.Л. Щербакова, Е.А. Муравьевой // Минувшее. Исторический альманах. 14. М.; СПб., 1993. С. 395).

10 Маклаков Василий Алексеевич (1869-1957) -- общественный и политический деятель (кадет), юрист; с 1924 г. председатель Русского эмигрантского комитета при Лиге Наций; также член бюро Комитета помощи писателям и ученым во Франции. В экземпляре "Некрополя", принадлежавшем В.В. Вейде, Ходасевич отметил, что Петровская была невестой Маклакова (см.: Русская мысль. 1976,3 июня). Ср. "Некрополь": "Была невестою одного, вышла за другого" (С. 20).

11 8 июня Ходасевич зашел к Зайцевым, по-видимому, обсуждать финансовые проблемы Петровской, а виделся он с ней в понедельник 12 июня: "Нина Петровская. -- Гуляли. В кафэ" (Ходасевич. Камер-фурьерский журнал. С. 106).

12 Берберова Нина Николаевна (1901 -1993) -- писательница, гражданская жена Ходасевича (1922-1932). О Петровской см. ее мемуары: Курсив мой. М., 1996. С. 186, 204-205.

В.Ф. Ходасевичу

Paris. 15.6.927.

Дорогой Владя,

если Вы обо мне беспокоились, то пока что не надо. Вера прислала остаток и дало объединенье литераторов и ученых1. Все это, конечно, не выход из положенья, но можно еще побороться. С закладом ничего не вышло. С каждым днем вижу больше и больше, что в Армии жить нельзя. Притеснения приходят медленно, но верно и срам человеку <мои>х2 лет жить в тюрьме под началом. Правда, друг. Душа моя мрачна! Пришлите мне пожалуйста точный адрес Ремизова3, и нет ле у Вас как<ого>-ниб<удь> доктора gratis написать мне рецепт codeina*. Так кашляю ночью, что могут выгнать. Здесь не шутят. Обнимаю Вас обоих с нежностью.

Жура прив<етствует>.

Ваша Н.П.

Ответьте!!

Открытка, Штемпель: Paris. 15