Прокопович Феофан - Кн. H. B. Голицын. Феофан Прокопович и воцарение имп. Анны Иоанновны

Ѳеофанъ Прокоповичъ и воцареніе имп. Анны Іоанновны

І.

Небывалое политическое возбужденіе, царившее въ Москвѣ въ началѣ 1730-го года, послѣ избранія на престолъ Анны Іоанновны и оглашенія замысла верховнаго тайнаго совѣта ограничить ея самодержавіе,-- породило тогда большое количество проектовъ государственнаго преобразованія въ средѣ лицъ, близко стоявшихъ къ совершавшимся событіямъ. Хотя проекты эти направлялись противъ попытки "верховниковъ", но они расширяли поданную ими мысль о томъ, чтобы какимъ-нибудь образомъ оградить себя отъ послѣдствій самовластія и обезпечить въ будущемъ извѣстную долю политической свободы и значенія за болѣе широкими кругами общества. Этотъ подъемъ политическаго сознанія раздѣлилъ въ полной мѣрѣ и архіепископъ Ѳеофанъ Прокоповичъ. Вовлеченный въ борьбу вслѣдствіе своего положенія и связей, Ѳеофанъ оставилъ "Сказаніе" объ этой борьбѣ, исполненное страстнаго негодованія и непримиримой ненависти къ побѣжденному уже противнику {Напечатано въ приложеніи къ "Запискамъ дюка Лирійскаго", пер. Д. Языкова, 1845 г.}. Эта записка, или, вѣрнѣе сказать,-- памфлетъ, написанный подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ февральскихъ событій 1730-го года, является настоящимъ обвинительнымъ актомъ противъ верховниковъ; искуснымъ подборомъ фактовъ, слуховъ и толковъ, своихъ личныхъ умозаключеній и риторическихъ преувеличеній Ѳеофанъ далъ яркую картину "коварства" и "безстудія осьмиричныхъ затѣйщиковъ", не стѣсняясь въ пользованіи всѣми доступными ему полемическими пріемами, чтобы добить павшаго врага.

Но одного изложенія событій, хотя бы и въ той рѣзкотенденціозной окраскѣ, которую имъ придалъ Ѳеофанъ, было бы мало для достиженія преслѣдуемой имъ цѣли; а что цѣль эта, очевидно, не была невиннаго исторіографическаго характера, въ этомъ нельзя сомнѣваться; Ѳеофанъ умѣлъ ненавидѣть своихъ враговъ и не взялъ бы на себя труда описывать ихъ подвиги безъ особаго разсчета, какъ и все, что онъ дѣлалъ. Прежде чѣмъ писать подробный обвинительный актъ, нужно было, на основаніи хорошо знакомыхъ его автору фактовъ, точно формулировать пункты обвиненія и, формулировавъ ихъ, добиться главной цѣли -- всеобщаго призванія виновниковъ ограниченія власти Анны Іоанновны государственными преступниками. Поэтому Ѳеофанъ, еще до составленія своего "Сказанія*, замѣтилъ главные предметы обвиненія въ особой запискѣ, носящей заглавіе: "Изъясненіе, каковы были нѣкихъ лицъ умыслы, затѣйки и дѣйствія въ призовѣ на престолъ Ея Императорскаго Величества" {Св. "Памятники нов. русской исторіи", изд. Кашпирева, т. I, отд. II, стр. 11--16.}. Проф. Д. А. Корсаковъ, указавшій на несомнѣнную принадлежность ея Ѳеофану, относитъ составленіе этой записки ко времени, непосредственно слѣдовавшему за разодраніемъ кондицій и возстановленіемъ самодержавія, т.-е. послѣ 25-го февраля 1730 г.,-- "когда собирались свѣдѣнія о степени виновности Голицыныхъ и Долгорукихъ въ республиканскихъ, какъ тогда выражались, замыслахъ", и замѣчаетъ, что писана она была раньше "Сказанія", которое должно было пополнить фактическую сторону дѣла, едва затронутую въ "Изъясненіи". И тотъ, и другой документъ, по предположенію проф. Корсакова, предназначены были для представленія имп. Аннѣ Іоанновнѣ {Проф. Д. Корсаковъ, "Воцареніе Имп. Анны Іоанновны", стр. XXII.}. Послѣ кратнаго вступленія, посвященнаго изложенію хода событій, приведшихъ въ неудачѣ "затѣйки" верховниковъ, "Изъясненіе" основываясь на томъ, что "невозможно затѣечнаго сего дѣла не назвать самымъ злѣйшимъ преступленіемъ", переходитъ въ детальному по пунктамъ разбору состава этого преступленія и доказательствъ преступности намѣреній его участниковъ. Такихъ обвинительныхъ пунктовъ и уликъ Ѳеофанъ насчитываетъ девятнадцать; въ вину верховникамъ ставится рѣшительно -- и то, что они дѣйствовали "въ маломъ и скудномъ" числѣ, тайно и обманомъ, безъ объявленія "начальнѣйшимъ духовнымъ, Сенату, генералитету и коллежскимъ членахъ"; и то, что всѣ поступки ихъ внушаемы были имъ не общимъ интересомъ, а "партикулярною" пользой; и то, что они самовольно призвали трехъ новыхъ лицъ въ верховный тайный совѣтъ и тѣмъ присвояли себѣ права самодержавной власти; даже и то обстоятельство, что везли императрицу изъ Митавы "съ необычною скоростью, не опасаясь нарушенія здравія ея", послужило однимъ изъ предметомъ обвиненія. Главнымъ же преступленіемъ верховниковъ являлось, по-первыхъ, сочиненіе "письма", т.-е. кондицій, поднесенныхъ къ подписи Аннѣ Іоанновнѣ якобы отъ имени всего народа, причемъ авторы кондицій, заручившись ея подписью, выдали ихъ за писанное ея секретаремъ и какъ бы составленное по ея собственному добровольному побужденію: "и тако они, господа, именемъ народа обманули Государыню въ Курляндіи, а именемъ Государыни обманули народъ въ Москвѣ",-- мѣтко обличаетъ Ѳеофанъ двусмысленную роль верховниковъ въ дѣлѣ проведенія ограничительныхъ пунктовъ. Другое преступленіе, еще болѣе тяжкое, повергшее Ѳеофана въ крайнее негодованіе, состояло въ томъ, что верховники осмѣлились ввести въ кондиціи пунктъ о лишеніи императрицы короны въ случаѣ неисполненія ею выработанныхъ имя условій, между тѣмъ какъ себѣ самимъ, по колкому замѣчанію Ѳеофана, даже "штрафа" никакого не положили за преступное съ ихъ стороны дѣйствіе. Лишеніе императрицы престола авторъ "Изъясненія" считаетъ равносильнымъ косвенному осужденію ея на смерть, ибо "весьма опасно лишеннаго короны государя въ живыхъ оставлять". Ѳеофанъ вспоминаетъ по этому поводу "богомерзкое, безсовѣстное, безбожное дѣло англичанское" -- казнь короля Карла I, и находитъ въ немъ аналогію съ тѣмъ положеніемъ, какое хотѣли создать верховники для Анны Іоанновны. "Сіе же все видя",-- заключаетъ Ѳеофанъ свои 19 обвинительныхъ статей,-- "да разсудятъ прочіе Ея Величества вѣрные подданные и добра народнаго рачители, каковымъ именемъ толь страшное умышленіе и дѣйствіе назвать надлежитъ, и чего оно достойно, и каковое впредь отъ таковыхъ затѣйщиковъ подобаетъ имѣть опасеніе". Въ этихъ словахъ содержится уже прямая угроза: "затѣйщики" должны быть наказаны за свое "страшное умышленіе и дѣйствіе", дабы избавить государство отъ "опасенія" новыхъ попытокъ въ такомъ же родѣ; къ сужденію о степени ихъ виновности и о "достойномъ" возмездіи за преступный умыселъ ихъ призываются "вѣрные подданные и добра народнаго рачители". Нельзя было оставить безнаказаннымъ такое дѣло, которое грозило государынѣ лишеніемъ престола, а можетъ быть -- и жизни, государству -- "мятеніямя, смутами и междоусобіями"; одного этого пункта было бы достаточно, чтобъ вызвать преслѣдованіе противъ его авторовъ, какъ государственныхъ преступниковъ, но Ѳеофанъ насчиталъ еще цѣлыхъ восемнадцать, старательно выискивая во всѣхъ дѣйствіяхъ верховниковъ матеріалъ для вящшаго обвиненія.

Было ли "Изъясненіе" предназначено для поднесенія императрицѣ, какъ полагаетъ проф. Корсаковъ, или оно было разсчитано на болѣе широкій крутъ читателей,-- конечно, изъ правящихъ сферъ и изъ среды единомышленниковъ новгородскаго архіепископа,-- рѣшить трудно; сомнительно однако, чтобы Ѳеофанъ, еще мало знавшій новую императрицу, убѣдившійся воочію въ ея нерѣшительности въ критическую минуту и понимавшій трудность ея положенія среди взволнованнаго политическою бурей общества, могъ надѣяться на то, что его записка возымѣетъ на все надлежащее дѣйствіе, не будучи поддержана согласнымъ хоромъ мнѣній другихъ значительныхъ въ правительствѣ лицъ; распространяя же ее въ сочувствовавшихъ ему кругахъ, онъ могъ завербовать себѣ вліятельныхъ сторонниковъ которые произвели бы давленіе на Анну Іоанновну въ желательномъ для него смыслѣ. Думается поэтому, что "Изъясненіе" не было разсчитано на поднесеніе императрицѣ, а скорѣе всего имѣло въ виду "возбужденіе умовъ противъ виновниковъ "умышленія" на цѣлость самодержавной власти.

Какъ бы то ни было, вопросъ о преступности верховниковъ былъ поставленъ ясно; были выработаны пункты обвиненій, составлялся на ихъ основаніи обвинительный актъ. Недоставало одного: нужно было установить способъ судопроизводства надъ ними. Ограничиваться принятыми доселѣ средствами дѣйствія, глухой расправой въ застѣнкѣ тайной канцеляріи, откуда ни одинъ звукъ не долеталъ до внѣшняго міра, вовсе не входило въ разсчеты Ѳеофана: совершено было необычайное, "самое злѣйшее" преступленіе, какого еще не видано было на Руси; развѣ только низложеніе Василія Шуйскаго могло быть приравнено ему; но это "таковое дѣло", замѣчаетъ Ѳеофанъ, "что надобно бы свое у всѣхъ и нашихъ и иностранныхъ людей въ памяти вынять и вѣчному забвенію предать". Предать забвенію умыселъ верховниковъ не было возможности, да Ѳеофанъ вовсе и не желалъ этого; ему, напротивъ, нужно было придать ихъ дѣйствіямъ возможно большую огласку, выставить ихъ измѣнниками въ глазахъ всей Россіи, правящей и шляхетской, а для этого и судъ надъ ними долженъ былъ быть обставленъ особою торжественностью, сообразно съ безпримѣрной тяжестью ихъ вины. Въ его представленія этотъ судъ долженъ былъ явиться апоѳеозомъ торжества самодержавія надъ "вторгшейся въ Россію аристократіей", какъ онъ однажды впослѣдствіи выразился {Морозовъ, "Ѳеофанъ Прокоповичъ, какъ писатель", стр. 336.}.

II.

Но для того, чтобъ указать самодержавному правительству Анны, какъ, во его мнѣнію, оно должно поступить съ злоумышленниками, покусившимися на цѣлость и полноту его власти, Ѳеофанъ пишетъ новую записку -- о созывѣ особаго верховнаго надъ ними судилища. Эта записка до сихъ поръ не была извѣстна ни одному изъ изслѣдователей, занимавшихся исторіей восшествія Анны Іоанновны на престолъ. Хранится она въ Государственномъ Архивѣ, въ дѣлѣ, озаглавленномъ: "Дѣлопроизводство слѣдственной коммиссіи надъ Остерманомъ, Минихомъ, Головкинымъ и прочими" 1741-го года. Почему эта записка оказалась въ названномъ дѣлѣ, можно объяснить тѣмъ, что она найдена была въ бумагахъ Остермана, близость котораго въ новгородскому архіепископу извѣстна, и попала вмѣстѣ съ прочими забранными у него документами въ руки его судей, когда онъ былъ арестованъ при воцареніи Елизаветы Петровны; предметомъ разслѣдованія она не стала, ибо возбуждаемые ею вопросы уже потеряли значеніе при новой императрицѣ; о ней ни однимъ словомъ не упомянуто въ допросахъ, которымъ подвергся Остерманъ, а потому она ускользнула и отъ вниманія позднѣйшихъ изслѣдователей событій какъ 1730-го, такъ и 1741-го годовъ. Принадлежность ея Ѳеофану Прокоповичу не подлежитъ никакому сомнѣнію: кромѣ характерныхъ для него выраженій и упоминанія о необходимости призвать въ суду надъ верховниками представителей высшаго духовенства, въ пользу авторства Ѳеофана говоритъ ея почеркъ: при сличеніи его съ другими документами, имъ писанными, не остается сомнѣнія въ принадлежности ея Ѳеофану. Писана она на двухъ отдѣльныхъ листахъ, изъ коихъ первый содержитъ самое предложеніе или проситъ Ѳеофана, а второй -- дополненія къ нему въ видѣ двухъ проектовъ высочайшихъ указовъ. Ни заголовка, ни подписи, ни даты составленія на ней нѣтъ. Помѣщаемъ ее съ соблюденіемъ орѳографіи подлинника:

"Чтобы ясно познать, каково то дѣло, которое у васъ, во преставленіи б. п. Государя Петра Втораго, въ призываніи на престолъ Государыни Анны Іоанновны здѣлано, и чтобы правиломъ правосудія, благосовѣстно и непогрѣшително, къ безпечалію и покою народному, мощно учинить полезное опредѣленіе, надлежитъ по мнѣнію нашему слѣдующая исполнить:

1. Повелѣть въ одно мѣсто сойтись великому собранію всѣхъ главныхъ чиновъ, а именно -- духовныхъ, Сената, генералитета, коллежскихъ и знатнаго шляхетства. Мѣсто же собранія было бы безопасное и стражею воинскою огражденное. И о таковомъ собраніи публиковать указъ.

2. Собранія того всѣмъ членамъ учинить присягу на томъ, что будутъ предложенное имъ дѣло разсуждать и судить прямою совѣстію, нелицемѣрно и нелицепріятно, не посматрѣвая ни на что силу и могущество, и никому не норовя и не посягая коей-нибудь ради причины, ни для любви, ни для ненависти, ни для ласкателства, ни для страха, но ниже для крови, сродства и свойства, одолжая себе и въ тѣлесному жестокому наказанію, еслибы не такъ поступилъ кто. И на то особливую форму присяги сочинить.

3. После присяги, прочитану быть Ея Величества указу о рассужденіи дѣла бывшаго.

4. Сочинить и подать собранію инструкцыю о процессе, или дѣйствіи и порядкѣ того дѣла исслѣдованія. И былъ бы нарочно учрежденный секретарь или агентъ, который бы артикулы или пункты инструкцыи въ слухъ прочитывалъ, не всѣ вдругъ, но по единому между дѣйствіемъ.

5. А что исслѣдованіемъ покажеться, то описавъ, со мнѣніемъ судебнымъ, Ея Величеству предложить при доношеніи отъ собранія".

Проекты указовъ:

1) "По первому пункту Указъ.

Мы, Анна,

Божіею милостію императрица и Самодержица Всероссійская, и прочая, и прочая, и прочая.

Понеже, при воспріятіи нашемъ прародительнаго въ Россійской Имперіи самодержавія, просили васъ обществомъ вѣрныя наши подданыи, какъ духовныи, такъ свѣцкіи всѣ единогласно, дабы мы, отставя Тайный верховный Совѣтъ, повелѣли быть Правителствующему Сенату въ немаломъ числѣ, того ради симъ нашимъ указомъ повелѣваемъ, для лучшаго о томъ рассужденія и учрежденія и для другихъ нуждъ {Слова "и для другихъ нуждъ" приписаны на поляхъ.}, быть доволному Собранію равныхъ главнѣйшихъ чиновъ, а именно: изъ духовенства -- всѣхъ въ Москвѣ обрѣтающихъся архіереевъ Россійскихъ {Слово "Россійскихъ" приписано на поляхъ.} и первѣйшихъ архимандритовъ, изъ мірскихъ лицъ -- Сената, генералитета, членовъ коллежскихъ и знатнаго шляхетства. А собраться всѣхъ сего мѣсяца Марта въ " " день, въ палату... А Bepховному Тайному Совѣту отселѣ не быть".

2) "По пункту третему Указъ.

Мы, Анна,

Божіею милостію Императрица и Самодержица Всероссійская, и прочая, и проч., и проч.

Учрежденному нашему духовныхъ и мірскихъ чиновъ Собранію.

Понеже, по бывшей въ Москвѣ Генваря въ 19 день деклараціи о нашемъ престола Всероссійскаго наслѣдованіи, учиненъ вамъ {Слово "намъ" приписано на поляхъ.} отъ верховнаго Совѣта призовъ необычный и немалому (л. 2-й об.), какъ уже всѣхъ извѣстно, подозрѣнію подлежащій, того ради учрежденному вашему духовныхъ и мірскихъ чиновъ Собранію повелѣваемъ, до рассужденія о состояніи будущаго Сената, исслѣдовать {Написано было "разсудить" и зачеркнуто.} и разсмотрѣть, когда, гдѣ, отъ кого и для чего способъ онаго призову опредѣленъ, и просто или обманно, и не въ партикулярной ли чіей ползѣ былъ намѣренъ. И о всемъ томъ обстоятелно исслѣдовавъ, предложить намъ съ мнѣніемъ для крайней резолюцыя".

Первый вопросъ, который тутъ подлежитъ разрѣшенію, касается времени составленія этой записки. Изъ содержанія перваго проекта указа, въ ней приложеннаго, видно, что верховный тайный совѣтъ еще продолжалъ существовать, иначе Ѳеофанъ не писалъ бы въ концѣ этого указа: "а В. Т. Совѣту отселѣ не быть". Упраздненіе в. т. совѣта послѣдовало 4 марта 1730 г.; разодраніе кондицій и возстановленіе самодержавія (событія, уже извѣстныя составителю записки) произошли 25 февраля; поэтому записка могла быть написана только въ теченіе недѣли, отдѣляющей эти двѣ даты, 25-е февраля и 4-е марта; изъ словъ того же проекта указа: "а собраться всѣмъ сего мѣсяца Марта въ... день" можно бы заключить, что Ѳеофанъ писалъ свое предложеніе именно въ первыхъ числахъ марта (1-го, 2-го или 3-го), во слова "сего Марта" могли быть написаны и въ послѣднихъ числахъ февраля; можно предполагать, что Ѳеофанъ допустилъ такого рода анти-датированіе въ разсчетѣ, что проектируемое имъ "великое собраніе" все равно раньше марта ни въ какомъ случаѣ собраться не могло. Какъ бы то ни было, дату составленія записки можно считать установленною съ несомнѣнной очевидностью. То обстоятельство, что она написана была въ первую же недѣлю послѣ возстановленія самодержавія Анны Іоанновны, по горячимъ слѣдамъ, оставленнымъ этимъ событіемъ въ умахъ современниковъ, сообщаетъ ей особую цѣнность; она является живымъ и свѣжимъ отголоскомъ той политической сумятицы, когда русскому пореформенному обществу пришлось впервые стать лицомъ къ лицу съ вопросомъ: быть или не быть самодержавію.

Разсматривая записку Ѳеофана въ связи съ двумя другими произведеніями его, вызванными событіями 1730-го года, "Сказаніемь" и "Изъясненіемъ" о винахъ верховниковъ, слѣдуетъ придти къ заключенію, что записка была написана имъ раньше всего остального. Преступленіе верховниковъ для Ѳеофана и его единомышленниковъ было слишкомъ очевидно, чтобы оно нуждалось въ немедленномъ составленіи обвинительнаго акта о немъ; подбирать пункты обвиненія и на ихъ основаніи составлять этотъ актъ можно было не спѣша, лишь бы добиться главнаго -- привлеченія виновныхъ въ суду. Поэтому можно предполагать, что Ѳеофанъ написалъ прежде всего разсматриваемую нами записку, потомъ собралъ обвинительные пункты ("Изъясненіе"), быть можетъ получивъ надежду на удачный всходъ своего предложенія, и наконецъ принялся для пополненія и развитія ихъ на составленіе подробнаго повѣствованія о ходѣ событій ("Сказаніе"), которое послужило бы ему вмѣстѣ съ тѣмъ и свидѣтельскимъ показаніемъ на судѣ. Кромѣ того, изъ 4-й статьи самого проекта -- о составленіи инструкціи "о процессѣ и порядкѣ" изслѣдованія дѣла -- можно съ нѣкоторымъ вѣроятіемъ заключить, что Ѳеофанъ, когда писалъ эту статью, уже имѣлъ въ виду впредь разобрать вины верховниковъ по пунктамъ, которые могли быть имъ составлены именно въ разсчетѣ на будущее судебное разбирательство дѣла; въ такомъ случаѣ "Изъясненіе" получило бы значеніе необходимаго дополненія въ запискѣ Ѳеофана о великомъ собраніи, съ цѣлью облегчить судопроизводство предъявленіемъ суду уже готовыхъ обвинительныхъ статей, которыя, согласно проекту, должны были подъ-рядъ прочитываться на собраніи "нарочно учрежденнымъ" для того секретаремъ или агентомъ.

Переходя къ разбору содержанія записки Ѳеофана Прокоповича, отмѣтимъ бросающуюся прежде всего въ глаза разницу въ цѣляхъ, преслѣдуемыхъ самимъ проектомъ сравнительно съ тѣми, которыя намѣчаются въ приложенныхъ къ нему указахъ. Въ пяти статьяхъ проекта идетъ рѣчь исключительно о верховномъ судѣ надъ дѣятелями избранія на престолъ Анны Іоанновны; для этого суда и только для него, созывается "великое собраніе всѣхъ главныхъ чиновъ" государства, и выработанное имъ во этому дѣлу рѣшеніе представляется на усмотрѣніе императрицы (§ 5); "разсужденіе дѣла бывшаго" -- вотъ, повидимому, единственный предметъ вѣдѣнія великаго собранія, предметъ настолько важный самъ по себѣ, по мнѣнію составителя проекта, что для его обсужденія должна быть примѣнена особая форма присяги (§ 2); что члены собранія должны находиться въ особомъ, безопасномъ и огражденномъ воинскою стражей помѣщеніи (§ 1); что судоговореніе должно производиться особымъ способомъ, отличнымъ отъ обычныхъ формъ (§ 4). Между тѣмъ оба проекта указовъ, приложенныхъ съ запискѣ, неожиданно раскрываютъ совсѣмъ иныя, значительно болѣе широкія цѣли созыва собранія: въ первомъ проектѣ ("По первому пункту Указъ") о судѣ надъ верховниками ни словомъ не упомянуто, зато говорятся о "лучшемъ разсужденіи и учрежденіи" вновь организуемаго "въ немаломъ числѣ" сената, и о "другихъ нуждахъ", и объ упраздненіи верховнаго тайнаго совѣта. Второй проектъ ("По пункту третьему Указъ") также говоритъ о "разсужденіи о состоянія будущаго Сената", но вмѣстѣ съ тѣмъ требуетъ, чтобъ этому разсужденію предшествовало разсмотрѣніе дѣла о "необычномъ призовѣ" на престолъ Анны Іоанновны. Такая двойственность задачъ, намѣчаемыхъ запиской Ѳеофана Прокоповича, находятъ себѣ объясненіе во вступительныхъ словахъ самой записки, гдѣ въ самыхъ общихъ выраженіяхъ намѣчаются обѣ цѣли созыва великаго собранія: судъ надъ верховниками и разсужденіе о реформѣ центральнаго органа правительства. Великое собраніе, говорится въ этомъ вступленіи, созывается, во-первыхъ, для того, "чтобы ясно познать, каково то дѣло, которое у насъ... въ призываніи на престолъ Государыни Анны Іоанновны сдѣлано"; "позвать" это призваны всѣ главные чины государства, и о средствахъ къ правильному освѣщенію дѣла трактуютъ всѣ пять статей проекта. Но тому же собранію предстоитъ рѣшить другую, болѣе обширную задачу, а именно -- "правиломъ правосудія, благосовѣстно и непогрѣшително, къ безпечалію и покою народному, мощно учинить полезное опредѣленіе". Эта задача обрисована болѣе ясно, какъ мы видѣли, въ первомъ проектѣ указа, который исключительно ею ограничиваетъ компетенцію предстоящаго собранія. Обѣ цѣли, поставленныя авторомъ записки, формулированы имъ въ его вступительныхъ словахъ крайне обще и неопредѣленно: въ первомъ случаѣ онъ говоритъ лишь о "ясномъ познаніи" дѣла верховниковъ, во второмъ же -- упоминаетъ только, въ еще болѣе туманной формѣ, объ "учивеніи полезнаго опредѣленія", не касаясь того, какія именно стороны государственнаго строя имѣютъ быть затронуты этимъ "опредѣленіемъ". Болѣе точная формулировка этихъ двухъ задачъ собранія содержится во второмъ проектѣ указа, гдѣ установленъ порядокъ разсмотрѣнія ихъ: сначала имѣется въ виду произнести судъ надъ верховниками, какъ дѣло болѣе спѣшное и требующее скорѣйшаго разбирательства, а затѣмъ уже приступить и въ обсужденію вопроса "о состояніи будущаго Севата". Выражаясь во вступленіи одними общими намеками, въ особенности по второму изъ поставленныхъ имъ вопросовъ, Ѳеофанъ какъ будто намѣренно забываетъ въ своей запискѣ объ этой второй задачѣ, касаясь исключительно ближайшей, самой неотложной цѣли созыва собранія -- судебнаго "изслѣдованія" дѣла объ избраніи Анны Іоанновны; добиться такого изслѣдованія -- его завѣтная мечта; но для того ли, чтобы скрасить слишкомъ рѣзво бросающееся въ глаза, несмотря на всю мягкость выраженій, намѣреніе добить павшихъ противниковъ, или съ тѣмъ, чтобы дѣйствительно воспользоваться будущимъ собраніемъ для обсужденія серьезныхъ реформъ въ государственномъ строѣ (на этомъ вопросѣ мы остановимся ниже), Ѳеофанъ расширяетъ задачу собранія до предѣловъ, которые при другихъ условіяхъ могли бы пожалуй сообщить ему значеніе своего рода учредительнаго органа (неопредѣленность выраженія: "и для другихъ нуждъ" -- можетъ подать поводъ въ самымъ разнообразнымъ и широкимъ толкованіямъ задачъ этого собранія).

III.

Всѣ три произведенія Ѳеофана, вызванныя событіями 1730-го года,-- "Сказаніе", "Изъясненіе" и "Записка",-- тѣсно связаны между собой по внутреннему содержанію; цѣль ихъ, раскрываемая въ проектѣ созыва великаго собранія -- привлечь верховниковъ на судъ современниковъ, и притомъ не въ обычномъ порядкѣ судопроизводства, а при особыхъ условіяхъ, долженствующихъ придать этому суду характеръ исключительности, сообразно съ безпримѣрностью въ исторіи Россіи самаго проступка ихъ. Помѣщенная выше записка Ѳеофана Прокоповича сообщаетъ такимъ образомъ новый смыслъ двумъ первымъ его произведеніямъ; до сихъ поръ они могли разсматриваться лишь какъ сочиненія публицистическаго характера одного изъ наиболѣе освѣдомленныхъ очевидцевъ переживавшихся въ Москвѣ въ началѣ 1730-го года событій; проектъ же созыва собранія,-- являясь твореніемъ государственнаго дѣятеля, участника тѣхъ же событій, которыя вызвали въ немъ сознаніе необходимости взыскать немедленныя и сильныя средства во избѣжаніе повторенія ихъ,-- раскрываетъ практическую цѣль составленія "Изъясненія" винъ верховниковъ и "Сказанія" объ избраніи на престолъ Анны Іоанновны. Почему же Ѳеофанъ настаивалъ на необходимости совершенно исключительной постановки разбирательства дѣла объ избраніи на престолъ Анны Іоанновны и какія побужденія руководили имъ въ этомъ случаѣ? Вопросъ этотъ приводитъ васъ въ разсмотрѣнію политическихъ взглядовъ Ѳеофана Прокоповича и отношеній его къ верховному тайному совѣту и къ отдѣльнымъ его членамъ.

Къ учрежденію верховнаго тайнаго совѣта Ѳеофанъ съ самаго начала отнесся отрицательно, хотя тщательно скрывалъ свое мнѣніе о немъ за все время его существованія. Привыкшій считаться съ властью, въ чьемъ бы лицѣ она ни сосредоточивалась въ данный моментъ, лавировать среди подводныхъ камней правительственной и придворной жизни, подъ шумъ событій устраивая свои дѣла по желанію, Ѳеофанъ при Екатеринѣ I и Петрѣ II не могъ, да и не захотѣлъ бы вести борьбу съ верховнымъ тайнымъ совѣтомъ. Свой взглядъ на него онъ высказалъ впервые вполнѣ опредѣленно, какъ только верховный тайный совѣтъ пересталъ быть для него опасенъ, а именно -- въ своемъ "Сказаніи" о событіяхъ 1730 го года. Поясняя, что онъ разумѣетъ подъ словомъ "верховные", Ѳеофанъ пишетъ: "При Императрицѣ Екатеринѣ, сверхъ установленнаго Петромъ I Сената, новое и отъ Сената высшее правительство учреждено и украшено особливымъ именемъ: верховный совѣтъ. Сіе жъ собраніе въ томъ вящше отъ сената имѣло силу, что и нѣкую власти часть, у Сената отнятую, приняло къ себѣ и что большую важность возымѣла; однакоже, что вы хотѣлъ бы верховный оный Совѣтъ вновь уставить, неволенъ былъ сдѣлать то безъ изволенія Императрицы. А когда ея не стало, а насталъ Петръ II, дванадесятилѣтній тогда отрокъ, тогда верховный Совѣтъ, получивъ себѣ, по своему мнѣнію, совершенную и свободную власть, и могъ я дерзалъ дѣлать, что хотѣлъ, да и тогда еще правительство свое не могло ничего учинить безъ воли кн. Меншикова, который его членъ былъ". Послѣ паденія Меншикова первыми лицами въ верховномъ тайномъ совѣтѣ стали Долгорукіе, соединявшіеся съ Голицыными; смерть Петра II заставила ихъ добиваться "получить хотя часть царской власти, когда цѣлой той (вслѣдствіе кончины молодого императора, обрученнаго съ Екатериной Долгорукой) достичь не могли". Такъ родился умыселъ "верховныхъ господъ" ограничить самодержавіе избранной ими императрицы. "Они не думали вводить народное владѣтельство, все обычно вольною республикой называютъ",-- пишетъ Ѳеофанъ,-- "во всю владѣнія крайнюю силу осьмочисленному своему Совѣту учреждали"; это не было "владѣтельство избранныхъ", аристократія, а "сковническое тиранство или насильство", олигархіи. Объясняя такимъ образомъ возникновеніе "затѣйки" верховниковъ, Ѳеофанъ не могъ не возлагать вину за это небывалое преступленіе, кромѣ непосредственныхъ участниковъ его, и на самое учрежденіе, членами котораго они состояли. Въ верховномъ тайномъ совѣтѣ, присвоившемъ себѣ всю силу государственнаго правленія, онъ видѣлъ искаженіе реформы Петра Великаго; крайнія послѣдствія этого искаженія сказались въ событіяхъ 1730-го года; поэтому неудача попытки верховниковъ была для Ѳеофана не только личнымъ торжествомъ, но и побѣдой его глубокаго убѣжденія въ необходимости для Россія не отступать отъ проложеннаго Преобразователемъ пути. Въ этомъ отношеніи Ѳеофанъ шелъ такъ далеко, что всякое нововведеніе казалось ему нарушеніемъ дѣла Петра, оскорбленіемъ его памяти; такъ онъ и отнесся въ учрежденію верховнаго тайнаго совѣта, который тѣмъ болѣе былъ ему ненавистенъ, что своимъ появленіемъ онъ принизилъ наиболѣе важный и жизнеспособный органъ центральнаго управленія петровскаго времени -- сенатъ; въ приведенныхъ выше словахъ его во этому поводу ясно слышится раздраженіе противъ установленія, отнявшаго у сената "нѣкую власти часть".

Но кромѣ сената, отъ созданія верховнаго тайнаго совѣта пострадалъ я высшій органъ церковнаго управленія, равный сенату по своему положенію въ іерархіи государственныхъ установленій и особенно дорогой Ѳеофану Прокоповичу, какъ его дѣтище. Отнятіе у синода званія "Правительствующаго", раздѣленіе его на два департамента, одинъ изъ коихъ, судебный и хозяйственный, долженъ былъ управляться свѣтскими лицами, необходимость испрашивать разрѣшенія верховнаго тайнаго совѣта при наиболѣе важныхъ перемѣнахъ въ церковномъ управленіи {См. Филипповъ, "Исторія Сената въ правленіе Верховнаго Тайнаго Совѣта", стр. 70--80.} -- все это были такія ограниченія власти синода, которыя не могли не оскорблять автора "Духовнаго Регламента". Кромѣ того, Ѳеофанъ могъ быть особенно возстановленъ противъ верховнаго тайнаго совѣта вслѣдствіе одного дѣла, когда синодальнымъ архіереямъ пришлось сыграть вередъ совѣтомъ унизительную роль просителей. Изъ-за неясности одного повелѣнія императора Петра I о зачисленіи въ счетъ жалованья членамъ синода получаемыхъ ими изъ ихъ епархій доходовъ, возникъ споръ между ними и кабинетъ-секретаремъ Макаровымъ, который обвинялъ ихъ въ самовольномъ толкованіи указа. Для разъясненія дѣла синодальные члены вынуждены были представить въ верховный тайный совѣтъ свѣдѣнія о своихъ доходахъ; совѣтъ возстановилъ отмѣнить указъ Петра великаго, который въ синодѣ записавъ былъ неточно и произвольно со словъ государя, выдавать членамъ синода одно денежное жалованье, а изъ епархій воспретить имъ что-либо брать; кромѣ того, онъ велѣлъ разослать надежныхъ лицъ по епархіямъ для собранія свѣдѣній о приходахъ и расходахъ архіереевъ, начиная со времени учрежденія синода. Вспоминая объ этомъ впослѣдствіи, Ѳеофанъ не безъ горечи писалъ: "Въ 1726 г., когда навожденіемъ Георгія, бывшаго архіерея Ростовскаго, многія дѣлались на Синодъ и на другихъ, внѣ Синода, духовныхъ властей нападенія и отъ того произошли и плача и смѣха достойныя смуты, приславъ былъ отъ верховнаго Тайнаго Совѣта подъ именемъ блаженныя и вѣчнодостойныя памяти Государыни Императрицы Екатерины Алексѣевны указъ, дабы синодальные члены показали порознь и собственно всякъ, что кто изъ мѣстъ своихъ и (къ) житію своему получаетъ; и тогда мы письменныя о томъ подавали вѣдомости" {Сборникъ Имп. Истор. Общества, т. LVI, стр. 101, 419--426; т. LXIII, стр. 14--15; т. CIV, стр. 19. "Русскій Архивъ" 1870 г., стр. 1958--1969.}. Отобраніе "Правды воли монаршей" и службы св. Александру Невскому, сочиненной Ѳеофаномъ и содержавшей въ себѣ намеки на дѣло царевича Алексѣя, закрытіе Александровевской типографіи, находившейся въ вѣдѣніи Ѳеофана, указъ о напечатаніи "Камня вѣры" Стефана Яворскаго, заклятаго врага новгородскаго архіепископа -- все это такія дѣйствія верховнаго тайнаго совѣта, которыя не могли не задѣвать Ѳеофана по самымъ чувствительнымъ струнамъ его самолюбія {Чистовичъ, "Ѳеофанъ Прокоповичъ", стр. 223--226, 228--229; Сборникъ И. И. Общества, т. LXIX, стр. 481--484, 709--710.}.

IV.

Трудное положеніе Ѳеофана въ правленіе верховнаго тайнаго совѣта осложнялось личной непріязнью Меншикова, покровительствовавшаго его явнымъ врагамъ въ синодѣ {Чистовичъ, ibid., стр. 225--226.}. Съ паденіемъ этого "безбожнаго раба" {Чистовичъ, ibid, стр. 278; Морозовъ, "Ѳеофанъ Прокоповичъ, какъ писатель", стр. 855.} Ѳеофанъ вздохнулъ свободнѣе, но не надолго; наступила открытая реакція противъ реформы Петра, пошли усиленные толки о возстановленіи патріаршества и упраздненіи синода, старо-церковная партія подняла голову, и дорогому для Ѳеофана дѣлу Великаго Преобразователя стала грозить опасность полнаго искаженія подъ давленіемъ ретрограднаго большинства верховнаго тайнаго совѣта. Въ эту эпоху и выработался у Ѳеофана тотъ консерватизмъ по отношенію къ преобразованіямъ Петра, который онъ такъ ярко выразилъ въ своихъ проповѣдяхъ, когда стало снова возможно высказывать безбоязненно сочувствіе реформѣ и прославлять Анну Іоанновну за возвращеніе на путь, начертанный Россіи Петромъ {Морозовъ, ibid., стр. 368-370.}. Ставъ, такъ сказать, присяжнымъ панегиристомъ и защитникомъ реформы, Ѳеофанъ не упустилъ изъ виду главнаго условія, которое содѣйствовало Петру въ достиженіи добытыхъ имъ результатовъ, а именно неограниченности его власти; привыкнувъ видѣть во всей его дѣятельности проявленія этой власти въ самой опредѣленной, нерѣдко грубой ея формѣ, Ѳеофанъ отъ этого практическаго опыта естественнымъ путемъ перешелъ къ теоретическому обоснованію основъ самодержавія. Къ этой задачѣ онъ приближался уже въ то время, когда составлялъ по приказанію Петра "Правду воли монаршей", но тогда имъ руководили другія побужденія и цѣли. Для него ясно было, что реформы Петра, безапелляціонно признаваемыя имъ благодѣтельными для Россіи, могли быть осуществлены только путемъ сосредоточенія всей власти въ рукахъ единаго монарха; слѣдовательно, разсуждалъ онъ, такая форма правленія является наилучшей для Россіи, и Анна Іоанновна, воспринявъ самодержавіе, могла благодаря этому слѣдовать по стопамъ великаго императора, что она и осуществила, по мнѣнію Ѳеофана, на дѣлѣ. Описывая въ 1730 г. впечатлѣніе, произведенное на общество "затѣйною" верховниковъ, авторъ "Сказанія" заявляетъ, что опасенія русскихъ людей, въ случаѣ удачи ихъ, а именно, что Россія раздѣлится на части, какъ въ удѣльный періодъ, и что верховники явятся "атаманами междоусобныхъ браней", не лишены основанія, "понеже" -- говоритъ онъ -- "русскій народъ таковъ есть отъ природы своей, что только самодержавнымъ владѣтельствомъ хранимъ быть можетъ, а если каковое нибудь иное владѣнія правило воспріиметъ, содержаться ему въ цѣлости и благости отнюдь невозможно; во о семъ намѣреніе ваше есть особливыя доказательства написать". Это намѣреніе Ѳеофанъ отчасти привелъ въ исполненіе: въ проповѣди въ день воспоминанія коронаціи въ 1734 г. онъ подробно разобралъ вопросъ о томъ, "какъ многополезно есть Россійскому государству владычество самодержавное". Разсматривая въ этой проповѣди ходъ историческаго развитія Россіи, Ѳеофанъ высказываетъ убѣжденіе, что только тогда Россія благоденствовала, когда управлялась самодержавными монархами; съ особеннымъ вниманіемъ останавливается онъ на избраніи Василія Шуйскаго, котораго принудили "не единовластно царствовать", вслѣдствіе чего въ Россію "вторгнулась аристократія". Объ этомъ же событіи вспоминалъ Ѳеофанъ и раньше, въ своемъ "Изъясненіи" винъ верховниковъ; теперь онъ снова возвращается къ нему и напоминаетъ по этому поводу, что "и въ недавніе годы нѣкимъ похотѣлось правительства Шуйскаго, но Богъ наступившее свое бѣдство прогналъ умирающей монархіи оживленіемъ", которое повлекло за собой общее благополучіе {Морозовъ, "Ѳеофанъ Прокоповичъ, какъ писатель", стр. 364--369.}. Четыре года прошло уже съ тѣхъ поръ, какъ самодержавіе Анны Іоанновны восторжествовало надъ многовластіемъ верховнаго тайнаго совѣта, и тѣмъ не менѣе Ѳеофанъ не могъ простить верховникамъ ихъ попытки ограничить власть императрицы; съ какимъ же чувствомъ нетерпѣливаго ожиданія долженъ былъ онъ въ 1730 г. приписать къ первому проекту указа въ обнародованной вами выше запискѣ заключительныя слова: "а Верховному Тайному Совѣту отселѣ не быть"!

Но не одни принципіальныя разногласія заставляли Ѳеофана Прокоповича ополчиться противъ "затѣйки" верховниковъ, разсматриваемой имъ какъ результатъ направленія всей предыдущей дѣятельности верховнаго тайнаго совѣта. Свое отрицательное отношеніе въ учрежденію, явившемуся искаженіемъ дѣла Петра Великаго, Ѳеофанъ не могъ отдѣлить отъ лицъ, входившихъ въ составъ этого учрежденія, и трудно опредѣлить, какое чувство, возмущеніе ли убѣжденнаго патріота, или личная ненависть руководили имъ въ большей степени въ бурные дни начала 1730 года. Во всей своей дѣятельности Ѳеофанъ Прокоповичъ проявилъ эту черту, смѣшеніе чисто личныхъ, даже узко-эгоистическихъ побужденій съ мотивами принципіальнаго характера. Ему худо жилось въ дни владычества верховнаго тайнаго совѣта: преслѣдуемый сначала Меншиковымъ, потомъ взявшими надъ нимъ верхъ поборниками старины въ лицѣ Долгорукихъ и Голицыныхъ, онъ не могъ равнодушно видѣть, какъ въ рукахъ отдѣльныхъ, случайныхъ людей или фамилій разбивались лучшіе завѣты великой эпохи, съ которой онъ связалъ свою судьбу. Въ 1730 г., во главѣ движенія стояли тѣ же двѣ родовитыя фамиліи, которыя при Петрѣ II, то враждуя, то сходясь, сосредоточивали въ себѣ всю силу правительственной власти. Къ представителю одной изъ нихъ, кн. Д. М. Голицыну, Ѳеофанъ уже съ давняго времени питалъ нерасположеніе; причиной тому была близость Голицына къ врагу Ѳеофана, Стефану Яворскому. Можно не безъ основанія полагать, что указъ верховнаго тайнаго совѣта, отъ 6-го ноября 1727 г., о напечатанія "Камня вѣры" Стефана Яворскаго, подписанный Голицынымъ вмѣстѣ съ двумя другими членами совѣта, Головкинымъ и Апраксинымъ, былъ обязанъ первому своимъ появленіемъ {Сборникъ Имп. Ист. Об--ва, т. LXIX, стр. 709--710.}, тѣмъ болѣе, что докладъ объ этой книгѣ составленъ былъ другимъ близкимъ къ Голицыну лицомъ, архіепископомъ тверскимъ Ѳеофилактомъ, мечты котораго о патріаршествѣ и интриги противъ Ѳеофана, нѣсколько лѣтъ спустя, выгнали столкновеніе его съ новгородскимъ архіепископомъ; въ допросахъ по этому дѣлу архимандритъ Іоасафъ Маевскій показывалъ, что Ѳеофилактъ говорилъ ему о стараніяхъ кн. Д. Голицына и гр. И. А. Мусинъ-Пушкина относительно обнародованія "Камня вѣры" {Чистовичъ, "Ѳеофанъ Прокоповичъ", стр. 466.}. Напечатаніе "Камня вѣры" было вызовомъ, брошеннымъ партіей приверженцевъ старины представителю новыхъ вѣяній въ церковной жизни, порожденныхъ реформой. Однимъ изъ излюбленныхъ вожделѣній этой партіи являлось возстановленіе патріаршества, и процессъ Ѳеофилакта Лопатинскаго раскрылъ, насколько эта мечта глубоко засѣла въ умахъ нѣкоторыхъ современниковъ. Еслибы допустить, что событія 1730-го года могли принять благопріятный для верховниковъ оборотъ, то можно было бы ожидать, что главенство Д. М. Голицына въ правительствѣ неминуемо привело бы къ провозглашенію патріархомъ одного изъ близкихъ къ нему іерарховъ церкви, и всего вѣроятнѣе -- того же Ѳеофилакта, а возстановленіе патріаршества означало бы не только отмѣну церковной реформы Петра I, но и гибель главнаго пособника его въ этомъ дѣлѣ -- Ѳеофана Прокоповича. Вполнѣ возможно, что послѣдній предвидѣлъ этотъ неблагопріятный для него оборотъ дѣла: негодованіе и злоба, съ которыми онъ обрушился въ своемъ "Сказаніи" на авторовъ "кондицій", заставляютъ подозрѣвать, что далеко не одни побужденія принципіальнаго характера руководили имъ въ его борьбѣ съ верховнымъ тайнымъ совѣтомъ, но еще болѣе страхъ за себя и свое будущее. Это опасеніе за свою судьбу дѣлаетъ понятной и ту лихорадочную дѣятельность, какую проявилъ Ѳеофанъ послѣ избранія Анны Іоанновны: есть извѣстіе, что онъ тотчасъ же послѣ избранія ея тайно отправилъ къ ней въ Митаву гонца съ увѣдомленіемъ о кондиціяхъ, составленныхъ верховнымъ тайнымъ совѣтомъ, причемъ увѣщевалъ ее не вѣрить этому акту и давалъ ей понять, что онъ можетъ быть со временемъ уничтоженъ; когда же Анна прибыла въ Москву и бдительно охранялась верховниками отъ всякихъ сношеній съ внѣшнимъ міромъ помимо ихъ, Ѳеофилактъ, по разсказу одного современника, подарилъ ей столовые часы, въ которыхъ скрыта была записка съ указаніемъ, какъ дѣйствовать противъ верховниковъ {Митр. Евгеній, "Словарь писателей дух. чина", ч. II, стр. 678; "Записки дюка Лирійскаго", стр. 181.}. Если эти извѣстія справедливы, то слѣдуетъ полагать, что только сознаніе крайней опасности своего собственнаго положенія заставило осторожнаго новгородскаго архіепископа прибѣгнуть къ столь рискованнымъ средствамъ сношенія съ новой императрицей для противодѣйствія умыслу верховниковъ.

Другой причиной негодованія Ѳеофана противъ членовъ верховнаго тайнаго совѣта, и въ частности -- противъ Дм. Голицына, явилось умышленное устраненіе ими высшаго духовенства отъ дѣятельнаго участія въ совершавшемся переворотѣ; верховники, очевидно, не разсчитывали на поддержку со стороны духовенства, а въ особенности со стороны первенствовавшаго въ синодѣ новгородскаго архіепископа. Роль, сыгранная насъ при возведеніи Екатерины I на престолъ, была у всѣхъ на памяти, и верховники имѣли полное основаніе опасаться повторенія такого же энергичнаго вмѣшательства его въ затѣянное ими дѣло; они знали, кромѣ того, что убѣжденія и личныя симпатіи Ѳеофана сказались бы безусловно враждебны всему направленію намѣченной ими перемѣны въ "образѣ царствованія". Съ горечью и ироніей говоритъ Ѳеофанъ въ своемъ "Сказаніи" о той тайнѣ, которою верховники окружили свою "затѣйку", о томъ, какъ они въ ночь 18-го января, тотчасъ послѣ смерти Петра II, хитростью удалили архіереевъ, чтобы помимо ихъ обсудить вопросъ о престолонаслѣдіи и объ измѣненіи формы правленія, "чего нѣцыи изъ оныхъ господъ и прежде сего желали и желанія утаить въ себѣ не могли",-- прибавляетъ Ѳеофанъ, разумѣя, конечно, въ числѣ этихъ "господъ" главнаго виновника ограниченія самодержавія, кн. Д. Голицына. Ѳеофанъ билъ возмущенъ той ничтожной ролью, которую верховники предоставили высшему духовенству въ великомъ дѣлѣ избранія императрицы; лично же его должно было оскорбить исключеніе его верховниками изъ состава депутаціи, которая отправилась 10-го февраля привѣтствовать императрицу въ Чашники; въ эту депутацію вошли три сенатора и три архіерея -- изъ числа угодныхъ верховному тайному совѣту, а Ѳеофанъ въ ней не участвовалъ. Французскій резидентъ Маньянъ уже 2-го февраля доносилъ, что въ ежедневно формирующихся новыхъ партіяхъ замѣшаны наименѣе покорніи изъ представителей духовенства, оскорбленные крайнимъ презрѣніемъ, которое выказалъ ни. Д. Голицынъ въ ихъ сословію, воспротивившись допущенію кого-либо изъ его представителей въ собраніе государственныхъ чиновъ, обсуждавшихъ вопросъ объ избраніи новой императрицы; предлогомъ ихъ устраненія изъ этого собранія,-- говоритъ Маньянъ,-- послужило то, что духовенство (разумѣй: Ѳеофанъ Прокоповичъ) запятнало себя содѣйствіемъ возведенію на престолъ по смерти Петра I, помимо законнаго преемника, женщины, которая должна была бы остаться совершенно въ сторонѣ отъ трона. Недовольство высшаго духовенства подтверждается свидѣтельствомъ и другого современника, саксонскаго резидента Лефорта, въ донесеніи его отъ 5-го февраля {Сборникъ Имп. Ист. Об--ва, т. LXXV, стр. 477, и т. V, стр. 853.}. Такимъ образомъ, кромѣ личной непріязни къ самому выдающемуся изъ членовъ верховнаго тайнаго совѣта, Ѳеофанъ былъ глубоко оскорбленъ имъ въ своемъ самолюбіи перваго іерарха русской церкви.

Отношенія Ѳеофана въ кн. Д. М. Голицыну опредѣляютъ отношенія его и въ остальнымъ членамъ верховнаго тайнаго совѣта, за исключеніемъ безгласнаго Головнина и благоразумно прятавшагося въ свою скорлупу Остермана. Если въ Дмитріѣ Голицынѣ, какъ сторонникѣ аристократической формы правленія и принципіальномъ противникѣ реформы Петра великаго, Ѳеофанъ усматривалъ самаго опаснаго врага самодержавія и своего собственнаго, то въ Долгорукихъ онъ могъ видѣть только временщиковъ, стремившихся въ удержанію за собой той полноты власти, на которую они могли разсчитывать, еслибъ состоялся бракъ молодого императора съ Екатериной Долгорукой. Ихъ роль въ событіяхъ 1730-го года была для него ясна: она сводилась въ эгоистическому стремленію, путемъ ограниченія власти Анны Іоанновны, остаться во главѣ управленія государствомъ, независимо отъ какихъ-либо принципіальныхъ взглядовъ ихъ на достоинства того или другого "образа царствованія".

Въ "Сказаніи" Ѳеофанъ посвящаетъ много мѣста описанію интригъ и преступныхъ дѣйствій Долгорукихъ, имъ однимъ онъ какъ будто приписываетъ всю вину въ происшедшемъ и совершенно игнорируетъ дѣятельность кн. Д. Голицына, хотя онъ не могъ не звать, что именно послѣднему принадлежитъ починъ въ вопросѣ объ ограниченіи самодержавія. Причина этому очевидна сама собой: поведеніе Долгорукихъ давало наиболѣе благодарный матеріалъ для обвинительнаго акта; на уличеніи ихъ въ желаніи удержать за собою власть всѣми дозволенными и недозволенными средствами можно было построить все обвиненіе, истолковавъ всѣ дѣйствія верховниковъ, безъ различія лицъ, однимъ эгоистическимъ побужденіемъ -- остаться во что бы то ни стало у кормила правленія. Между тѣмъ выдвигать въ обвинительномъ актѣ главнаго иниціатора дѣла и автора кондицій не было такъ удобно; для этого пришлось бы вступать въ споръ относительно достоинствъ того или другого государственнаго строя, доказывать преимущества самодержавія передъ аристократическимъ или хотя бы олигархическимъ режимомъ, однимъ словомъ -- переносить дѣло на почву принципіальныхъ вопросовъ, далеко не столь легко поддающихся формулировкѣ въ видѣ обвинительныхъ статей, въ какой стремился Ѳеофанъ. Выставляя Долгорукихъ главными и даже единственными зачинщиками преступнаго умысла, Ѳеофанъ этимъ самымъ въ одно и то же время очернилъ и всѣхъ другихъ соучастниковъ этого умысла и придавалъ такимъ образомъ всѣмъ верховникамъ одинаковыя побужденія съ тѣми, кого онъ изобразилъ вожаками движенія. На этой передержкѣ фактовъ построено все обвиненіе въ "Сказаніи", и нельзя не призвать, что умолчаніе о роли Д. Голицына въ ограниченіи самодержавія Анны Іоанновны является очень ловкимъ полемическимъ пріемомъ со стороны автора и доказываетъ, что онъ зналъ, гдѣ найти наиболѣе уязвимое мѣсто въ поведеніи своихъ противниковъ, личныхъ и политическихъ.

Таковы были мотивы, подъ вліяніемъ которыхъ дѣйствовалъ Ѳеофанъ Прокоповичъ въ 1730-мъ году. При свѣтѣ ихъ становится ясно, что всѣ три произведенія его, написанныя подъ впечатлѣніемъ событій того времени, тѣснѣйшимъ образомъ связаны между собой и направлены въ одной цѣли. Слишхомъ много было у Ѳеофана причинъ вражды къ верховникамъ и накопилось озлобленія противъ нихъ, чтобъ можно было допустить, что онъ писалъ спроста и "Сказаніе", и "Изъясненіе" ихъ винъ, и наконецъ -- помѣщенную выше записку. Эта послѣднія даетъ ключъ въ пониманію практической цѣли, которую преслѣдовали два другія произведенія новгородскаго архіепископа. Въ приложенномъ въ ней второмъ проектѣ указа ясно говорится, что великому собранію всѣхъ чиновъ государства предстоитъ разсмотрѣть, "когда, гдѣ, отъ кого и для чего способъ онаго призову (т.-е. призванія императрицы на престолъ) опредѣленъ, и просто или обманно, и не въ партикулярной ли чьей пользѣ былъ намѣренъ". Въ этихъ словахъ заключена программа дѣятельности суда надъ верховниками, программа, развитая по всѣмъ перечисленнымъ пунктамъ въ "Изъясненіи" и подробно разработанная въ повѣствовательной формѣ въ "Сказаніи"; въ нихъ же вмѣстѣ съ тѣмъ предрѣшается и приговоръ этого суда, ибо Ѳеофанъ безъ сомнѣнія заранѣе былъ увѣренъ, что "призовъ" Анны Іоанновны будетъ призванъ не только "обманнымъ", но и совершеннымъ "въ партикулярной пользѣ" иниціаторовъ его. Но если въ требованіи суда надъ верховниками выразилось стремленіе Ѳеофана Прокоповича торжественнымъ актомъ ликвидировать прошлое, закрыть пути въ повторенію подобнаго рода попытокъ ограничить самодержавіе и вмѣстѣ съ тѣмъ свести счеты съ личными недругами, то въ намѣченныхъ ихъ вскользь преобразованіяхъ сказалось желаніе упрочить за дѣломъ Петра великаго все то значеніе, какое оно утратило за время властвованія верховнаго тайнаго совѣта, и тѣмъ положить основу дальнѣйшему мирному развитію государства, "къ безпечалію и покою народному". Въ просьбѣ, поданной императрицѣ всѣми духовными и свѣтскими лицами объ упраздненіи верховнаго тайнаго совѣта и возстановленіи сената, Ѳеофанъ видитъ основаніе для того, чтобъ указать верховной власти на необходимость реформы органа высшаго управленія, полагая, что императрица охотно пойдетъ навстрѣчу такому преобразованію, которое обезпечитъ ее отъ повторенія печальнаго опыта столкновенія ея съ учрежденіемъ, призвавшимъ ее на престолъ. "Малому" числу членовъ верховнаго тайнаго совѣта долженъ быть противопоставленъ возрожденный Петровскій сенатъ "въ немаломъ числѣ", какъ противоядіе противъ какихъ-либо олигархическихъ замысловъ и "сковническаго тиранства" кучки сильныхъ людей въ будущемъ. Анна Іоанновна, какъ извѣстно, удовлетворила желаніе Ѳеофана и шляхетства, возстановивъ сенатъ въ числѣ 21 члена, хотя далеко не такъ, какъ могъ надѣяться новгородскій архіепископъ, ибо въ новый сенатъ вошли почти всѣ члены уничтоженнаго верховнаго тайнаго совѣта.

VI.

Но собраніе всѣхъ чиновъ государства должно было разрѣшить и "другія нужды". Какія нужды -- объ этомъ авторъ записки ничего не говоритъ, и можно только догадываться, что Ѳеофанъ имѣлъ въ виду тѣ преобразованія, которыя намѣчены были въ проектахъ, выработанныхъ шляхетствомъ. Вмѣстѣ съ послѣднимъ, онъ подвергся воздѣйствію той политической лихорадки, которая охватила общество въ первые мѣсяцы 1730 г.; съ глубокимъ интересомъ слѣдилъ онъ за развитіемъ общественнаго сознанія шляхетства, выразившагося въ его проектахъ реформы, и сочувственно смотрѣлъ на оппозицію шляхетскаго большинства олигархическимъ намѣреніямъ верховнаго тайнаго совѣта. Между тѣмъ, провозглашеніе самодержавія безъ какихъ-либо условій и оговорокъ и безъ обѣщанія со стороны верховной власти вступить на путь реформъ, требуемыхъ шляхетствомъ, не могло не оставить въ сознаніи послѣдняго чувства нѣкотораго разочарованія: все оставалось по прежнему; весь трудъ, положенный на выработку шляхетскихъ проектовъ, и все возбужденіе политической мысли общества, взбудораженной внезапнымъ выступленіемъ верховнаго тайнаго совѣта въ роли единаго вершителя судебъ государства, пропадали даромъ, и все снова становилось въ зависимость отъ одной доброй воли монарха. Шляхетство имѣло право надѣяться на то, что въ памятный день 25 февраля, когда оно подало императрицѣ свою челобитную объ уничтоженіи верховнаго тайнаго совѣта и съ указаніемъ на необходимость различныхъ преобразованій, челобитная эта будетъ разсмотрѣна, какъ подобало ей по важности затронутыхъ въ ней вопросовъ и какъ обѣщала это сама Анна Іоанновна. Но случилось нѣчто неожиданное: гвардія и часть дворянъ, не обращая вниманія на челобитную, громкими возгласами потребовали возстановленія стараго порядка вещей. Тогда шляхетское большинство, не видя другого исхода, рѣшило подать императрицѣ новую челобитную, въ которой просило ее воспринять самодержавіе, возстановить Петровскій сенатъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ "установять форму правительства государства на предбудущее время". Эта неопредѣленная фраза была единственнымъ, что осталось отъ прежнихъ завѣтныхъ помышленій шляхетства, изложенныхъ въ его проектахъ; она такъ и осталась одной фразой; составленныя верховниками кондиціи были разодраны, но о какомъ-либо "установленіи формы правительства" по желанію дворянъ больше не было рѣчи; приходилось поэтому только склониться передъ совершившимся фактомъ возстановленія самодержавнаго строя во всей его былой неприкосновенности, безо всякихъ гарантій въ удовлетвореніи шляхетскихъ нуждъ и чаяній въ будущемъ.

Повидимому, и Ѳеофанъ Прокоповичъ долженъ балъ испытать долю того разочарованія, которое охватило шляхетство послѣ 25 февраля 1730 г. Проектъ созыва великаго собранія былъ написанъ имъ еще въ такое время, когда могла оставаться надежда на то, что императрица вступитъ на путь широкихъ реформъ: ограничительные пункты были только-что уничтожены, но ожидаемое съ часу на часъ упраздненіе верховнаго тайнаго совѣта еще не послѣдовало, и дальнѣйшая политика правительства не опредѣлилась. Поэтому Ѳеофанъ, въ надеждѣ на скорое выступленіе правительства съ программой преобразованій, могъ еще смѣло включить въ свою записку указаніе на необходимость реформъ въ духѣ шляхетскаго большинства. Но изо всѣхъ требуемыхъ реформъ была выполнена только одна: сенатъ былъ возстановленъ, какъ того желало шляхетство, указомъ 4 марта 1730 г. Для Ѳеофана это было первымъ разочарованіемъ: онъ надѣялся, что вопросъ "о состояніи будущаго Сената" будетъ обсуждаться на предложенномъ имъ великомъ собраніи всѣхъ чиновъ государства; между тѣмъ это совершилось такъ просто, однимъ почеркомъ пера, безъ созыва какого-либо собранія. Дальнѣйшее направленіе правительственной политики показало ему, что тѣ скромныя надежды на какое-то обновленіе государственнаго строя, какія онъ могъ питать въ первые дни послѣ паденія верховниковъ, когда имъ была составлена его записка, не осуществятся, что правительство не помышляетъ о томъ, чтобы пойти новымъ путемъ къ разрѣшенію назрѣвшихъ потребностей государственной жизни. Поэтому въ двухъ произведеніяхъ, написанныхъ Ѳеофаномъ послѣ записки о созывѣ великаго собранія, ужъ ничего не говорится о преобразованіи сената и о "другихъ нуждахъ", и все содержаніе ихъ исчерпывается исчисленіемъ преступныхъ дѣяній членовъ упраздненнаго верховнаго тайнаго совѣта. Въ "Сказаніи" о событіяхъ 1730-го года Ѳеофанъ, съ присущею ему гибкостью мнѣнія, становится уже всецѣло на правительственную точну зрѣнія, не безъ ироніи отзываясь о совѣщаніяхъ шляхетства и его преобразовательныхъ проектахъ; но мы, знакомые съ его собственнымъ проектомъ созыва великаго собранія, можемъ теперь сказать, что эта иронія не была искрення, что онъ самъ сочувствовалъ стремленіямъ шляхетства и раздѣлялъ вмѣстѣ съ нимъ его кратковременное увлеченіе политикой.

Если надежды за государственное преобразованіе обманули новгородскаго архіепископа, то не меньшее разочарованіе потерпѣлъ онъ и во отношенію въ другой, особенно дорогой ему цѣли, формулированной въ его запискѣ; судъ надъ верховниками не только не былъ созванъ, хотя бы и въ такой исключительно торжественной обстановкѣ, какую предлагалъ для него Ѳеофанъ въ назиданіе потомству, но онъ вовсе не состоялся; кара за ихъ преступные умыслы растянута была на протяженіе нѣсколькихъ лѣтъ, приводилась въ исполненіе понемногу и какъ бы исподтишка, причемъ предлогомъ для вся служили въ большинствѣ случаевъ проступки, не имѣвшіе ничего общаго съ дѣйствіями верховниковъ въ 1730 году; она носила скорѣе отпечатокъ личной мести, чѣмъ заслуженнаго наказанія за государственное преступленіе. И въ этомъ случаѣ суровая дѣйствительность оказала свое отрезвляющее вліяніе на увлекавшагося обстановкой минуты и мечтой о всенародномъ гласномъ судѣ надъ личными и политическими врагами Ѳеофана Прокоповича; онъ долженъ былъ примириться съ тѣмъ настроеніемъ, которое наступило при дворѣ послѣ 25 февраля, и понять, что не окрѣпшая еще на своемъ престолѣ Анна Іоанновна опасалась вызвать раздраженіе высшаго дворянства громкимъ процессомъ о своемъ избраніи. Не только верховный судъ надъ дѣятелями этого избранія не былъ учрежденъ, но главные виновники продолжали пользоваться долгое время свободой я даже попали почти всѣ въ возобновленный въ новомъ составѣ сенатъ. Не этого хотѣлъ Ѳеофанъ, и врядъ-ли онъ перенесъ это новое разочарованіе безъ досады и горечи. Но въ эпохи возбужденія политическихъ страстей нерѣдко совершается, подъ вліяніемъ обстоятельствъ момента, своего рода переоцѣнка политическихъ убѣжденій. Быстро развивающіяся событія подвергаютъ испытанію тѣ воззрѣнія, которыя дотолѣ служили человѣку руководствомъ въ его повседневной жизни; все то, что раньше дремало въ немъ, пробуждается съ особенной остротой, и въ этомъ обостреніи своихъ политическихъ взглядовъ онъ часто теряетъ чувство мѣры и впадаетъ въ противорѣчіе съ самимъ собой. Нѣчто подобное случилось и съ Ѳеофаномъ Прокоповичемъ въ 1730 году: борьба съ верховниками поставила на пробу его политическія воззрѣнія, и эта проба не прошла для него даромъ; онъ не выдержалъ до конца своей роли защитника самодержавія отъ какихъ бы то ни было покушеній на его неприкосновенность и потерялъ равновѣсіе, впавъ въ противорѣчіе съ тѣми взглядами, которые заставили его вступить на арену политической борьбы. Увлеченный этой борьбой, онъ не замѣтилъ, что предложенная имъ въ обнародованной вами запискѣ мѣра -- созывъ собранія всѣхъ чиновъ государства для суда надъ верховниками и обсужденія преобразованій въ государственномъ строѣ -- могла явиться опасной для цѣлости того самодержавія, на защиту котораго онъ выступилъ; при данномъ настроеніи общества это собраніе могло подвергнуть перестройкѣ весь организмъ государства, поставивъ на очередь всѣ наболѣвшіе вопросы, поднятые на поверхность общественнаго сознанія волной политическаго возбужденія, подъ вліяніемъ котораго написана вся записка. Быть можетъ, передъ Ѳеофаномъ носилось представленіе о возобновленномъ земскомъ соборѣ XVII-го вѣка, столь же оффиціально-сословномъ по составу, но съ задачами гораздо болѣе широкими; могъ ли онъ, однако, поручиться, что этотъ соборъ не окажется опаснымъ для незыблемости принципа самодержавія? Очевидно, Ѳеофанъ силою событій былъ вовлеченъ въ это противорѣчіе съ самимъ собой, и только увлеченіемъ можно объяснить, что убѣжденный сторонникъ самодержавія и одинъ изъ преданнѣйшихъ почитателей дѣла Петра великаго предлагаетъ созвать своего рода земскій соборъ для пересмотра основаній, быть можетъ, всего государственнаго строя, созданнаго великимъ Преобразователемъ. Ѳеофанъ Прокоповичъ быстро отрезвился отъ этого увлеченія: записка его осталась между его бумагами и, можетъ быть, сообщена была имъ одному Остерману; во всякомъ случаѣ распространенія она не получила, и вѣроятно самъ авторъ ея, осмотрительный и чуткій къ перемѣнамъ политической температуры новгородскій архіепископъ, былъ доволенъ тѣмъ, что своевременно скрылъ ее отъ нескромныхъ взоровъ тѣхъ, кто могъ бы въ будущемъ воспользоваться ею противъ него же самого.

Кн. H. B. Голицынъ.

"Вѣстникъ Европы", No 4, 1907