Плеханов Георгий Валентинович - Об издании Русской Социально-Революционной Библиотеки

Г. В. ПЛЕХАНОВ

СОЧИНЕНИЯ

ТОМ I

ПРЕДИСЛОВИЕ

Д. РЯЗАНОВА

ИЗДАНИЕ 3-ье

(21--35 тыс.)

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

МОСКВА

Об издании Русской Социально-Революционной Библиотеки

(Женева, 1880 г.)

В течение последних лет всё более и более ощущалась потребность в пополнении существующей на русском языке социалистической литературы. Мы имели, правда, за это время несколько периодических социально-революционных изданий, но они не могли пополнить наших литературных пробелов.

Эти издания не имели и не могли иметь в виду теоретических вопросов социализма. Дело в том, что ко времени их возникновения, т. е. к концу 1877 и началу 1878 гг. -- наша социалистическая партия имела уже за собою опыт предшествовавших лет борьбы. На основании этого опыта подвергались критике старые способы действия, вырабатывались новые программы, проектировались новые практические приемы. А между тем, с прекращением заграничных социалистических изданий, единственным средством обмена мыслей по всем этим, не терпящим отлагательства, вопросам оставались единичные встречи тех или других лиц, или так называемые "сходки" социалистов. При многолюдности среды, в которой поднимались эти вопросы, при постоянно возраставшей бдительности полиции и отсутствии системы в возникавших на сходках прениях, ни тот, ни другой из названных способов не могли удовлетворить нуждам партии.

Жизнь настойчиво требовала расширения социалистической аудитории. Начиналось горячее, тревожное время. Завязывалась борьба, ребром поставившая многие, до тех пор неясно формулированные вопросы. Выстрел Веры Засулич, ее оправдание присяжными; демонстрация перед зданием суда; демонстрация по поводу убийства Сидорацкого; стачка рабочих на Новой Бумагопрядильне и другие факты столь же значительной революционной важности популяризировали имя партии, обращали на нее внимание даже тех, кто до той поры вовсе не знал о ее существовании или объяснял все интригами внешних врагов. Пульс революционера забился сильнее, чем когда бы то ни было. В вихре событий, следовавших одно за другим с небывалой быстротой, чувствовалась необходимость столковаться, выработать общий план действий, обеспечить себе возможность говорить сразу нескольким тысячам человек. Тогда участились прокламации Петербургской Вольной типографии, появились номера социалистических газет. С тех пор каждый деятельный и обладавший средствами кружок должен был включить издание органа в число своих необходимых функций.

Но то же самое положение дел, которое вызвало к жизни наши периодические издания, не позволяло им отвести много места теоретическим вопросам. Занимаясь обсуждением условий и шансов практической борьбы, они, естественно, носили на себе по преимуществу агитационный характер. Поставленная им самой жизнью задача заключалась в том, чтобы, при данных силах социально-революционной партии в России и при данном сопротивлении со стороны правительственной организации, найти способы действий, которые сделали бы наиболее производительными наши неизбежные затраты. Необходимость и неизбежность социальной революции в современных европейских обществах, теоретические положения социализма служили первыми посылками при решении этой задачи и считались как бы не требующими доказательств и более детальной разработки. Их общею догматической формулировкою начиналась большая часть руководящих статей. И это не удивительно. Наши "подпольные" издания имели в виду определенный круг читателей, с которыми им не было нужды условливаться на счет своих исходных пунктов. Такими читателями были убежденные социалисты. Но если окончательно сложившийся социалист во всем, что касалось оценки его практической деятельности, и не нуждался в иных способах аргументации, то не нужно забывать, что никакое новое учение, никакая новая партия не могут безнаказанно игнорировать теоретических вопросов. В России эта истина имеет большее, чем где бы то ни было, значение. До невероятности напряженная борьба с правительством не позволяет социалисту-революционеру спокойно заниматься пополнением пробелов в его образовании. У него нет для этого ни времени, ни подходящих условий. Попавши с самых молодых лет под огонь полицейских преследований, он часто не имеет даже комнаты, которую он мог бы назвать своею. Целые месяцы, а иногда и годы, он не имеет определенного местожительства. Он ведет скитальческий образ жизни и, вставши утром, не всегда знает, где найдет приют на следующую ночь. При таких условиях умственные занятия, если не совершенно невозможны, то крайне затруднены. Заинтересованный тем или другим историческим вопросом, тем или другим общим положением социализма, он не может читать многотомных исследований, не может искать в легальной литературе необходимых для него фактических данных. Да и много ли даст эта литература в стране, где даже "Курс позитивной философии" Конта считается запрещенным сочинением? А между тем, не только умственные привычки и потребности, но и практическая польза могут требовать от социалиста увеличения его умственного багажа. Успешность пропаганды в среде интеллигенции или городских рабочих и не только социалистической теории, но и практических способов действия, находится иногда в прямой пропорциональности с разносторонностью образования пропагандиста.

Социалистическая литература одна могла придти в этом случае на помощь практическим деятелям. Не задаваясь фантастически широкими целями, она должна была представить систематическое и обстоятельное изложение социалистической доктрины, историю и связь этой последней с различными сторонами современной ей общественной жизни, обработать, с социалистической точки зрения, хотя бы важнейшие эпохи исторической жизни человечества. В своем изложении отдельные книги и брошюры, с большим удобством, чем периодические издания, могли бы приспособляться к различным фазисам умственного развития читателей, к различным степеням выработанности их миросозерцания. Это было бы одним из незаменимых их преимуществ, так как рядом с убежденными социалистами в числе читателей наших изданий находились люди, еще не успевшие подвести итога своим теоретическим сведениям и своему жизненному опыту. Они не удовлетворялись уже тою спутанностью понятий, тем слабым намеком на определенность воззрений, которыми, волей или неволей, довольствуется наша многострадальная легальная литература, но они не перешли еще на другую сторону пропасти, отделяющей цензурное миросозерцание русского обывателя от миросозерцания социалиста. Эта пропасть так велика, что только очень немногие могли перескочить ее без посторонней помощи; лишь очень счастливая комбинация обстоятельств давала возможность самостоятельной выработки социалистических воззрений. Понятно, что насущная необходимость не только пополнять наши потери, но и постоянно увеличивать численность рядов социалистической партии, не соответствовала медленности и случайности такой выработки личностей. Нужно было ускорить этот переход из неопределенной оппозиции в ряды революционного социализма, надо было построить мост, по которому без труда и риска обессилеть в дороге могли бы перейти к нам эти люди, ищущие теоретической истины и житейской правды. Нужно было популяризировать, разрабатывать в деталях, освещать с различных точек зрения те общие посылки, которые служили исходною точкой в изданиях, трактующих о способах практической борьбы.

Мы до сих пор не исполнили этой обязанности или, если угодно, исполнили ее в весьма несовершенной степени.

На столе вещественных доказательств фигурируют, правда, во многих процессах сочинения Бакунина, издания редакций "Вперед!" и "Работника". Некоторые из них носят на себе печать недюжинного таланта и разносторонней эрудиции. Их изложение разнообразится от отвлеченной беседы с европейски образованным читателем до сказки, понятной и десятилетнему ребенку. Но, не говоря уже о том, что эти издания становятся все реже и реже, что трудность удовлетворения спроса на них возрастает с каждым годом, составленная из них библиотека все-таки не отличалась бы достаточной полнотой. Сочинения эти выходили в свет независимо одно от другого. Общего плана издания возможно более полной и разносторонней серии социалистических сочинений в то время не существовало. Эта неполнота и бессистемность сделала то, что русская социалистическая литература, с самых первых времен своего возникновения, не могла совершенно удовлетворить требовательности читателей из среды так называемой интеллигенции. В течение же последних лет мы вовсе не обращали внимания на теоретическую литературу, несмотря на то, что в начале 80-х гг. читатель может быть в этом отношении требовательнее, чем был он десять лет тому назад. Если условия русской действительности требовали сосредоточения нашего внимания на поприще практической борьбы, то теоретическая работа шла своим обычным путем в среде западноевропейских социалистических партий. Литература последних обогащалась новыми приобретениями. Практическая жизнь также не стояла на одном месте, и во второй половине последнего десятилетия совершились события, заслуживающие полного внимания социалистов всех стран и народов. Таковы -- волнения рабочих в Америке, ирландская аграрная агитация, конгрессы французских рабочих и т. п. Русский читатель узнает о них лишь по корреспонденциям цензурных газет, так как, заваленные материалами, наши периодические издания только изредка могли бросить беглый взгляд на общественные движения Запада.

Нам кажется, что настала пора серьезно задуматься об исправлении указанных недостатков. Чем ожесточеннее становится наша борьба с правительством, чем чаще сыплются на нас его удары, чем более усложняются условия, в которых нам приходится жить и действовать, тем крепче мы должны сжимать в своих руках спасительную нить наших руководящих принципов, тем чаще мы должны обращать на нее внимание всех окружающих, чтобы и они могли видеть и осязать ее во всей ее реальности. В лабиринте непредвиденных политических событий она предохранит нас от неразумных компромиссов и не позволит нам уподобиться библейскому Исаву, продавшему свое первенство за чечевичную похлебку. В потоке грязи и лжи, который выливают на нас наши противники, она поможет беспристрастному свидетелю отличить правого от виноватого, понять стремления социализма.

Так понимаем мы значение социалистической литературы для пропаганды наших идей в среде интеллигенции. Народная литература заслуживает не меньшего внимания со стороны русских социалистов.

Наши издания для народа состоят, главным образом, из более или менее талантливо написанных тенденциозных рассказов. Сказка составляет преобладающий элемент в этой литературе {Просим иметь в виду, что все сказанное нами по поводу социалистической литературы на "русском" языке -- относится, собственно, к великорусской литературе.}. Характеристическою чертою последней является единообразие того среднего типа читателей, к пониманию которого приспособляется язык и способ аргументации авторов. Читая наши народные издания, можно подумать, что среда, для которой они предназначаются, не представляет резких различий по умственному развитию, общественно-экономическому положению и наиболее жизненным интересам ее отдельных составных частей. Можно подумать, что приемы и способы социалистической пропаганды остаются единообразными и неизменными как в ватаге рыбаков на Волге, так и между рабочими больших городов, в станице казачьего войска и в мастерской мелкого ремесленника уездной глуши.-- Даже более. До появления "Паровой машины" на малорусском языке, мы не имели ни одной книжки, которая доказывала бы, что мы помним о разноплеменном составе Российской империи. Предназначая свои народные издания для всего трудящегося люда, от одного конца России до другого, мы не приняли во внимание того обстоятельства, что русское государство состоит из различных народностей, вполне сохранивших, в низших слоях населения, свою национальную самобытность и свой язык. "Сказку о четырех братьях" могли понимать только великорусы; Емелька Пугачев считался годным для оживления революционной традиции как в Поволжье, так и в Малороссии, воспевающей своих народных героев, имевшей свои массовые движения. Как известно, проповедники христианства были в этом отношении практичнее, чем мы, ибо апостолы своевременно позаботились о сошествии Святого Духа и о получении дара говорить на всех языках. -- Практика не могла, разумеется, выиграть от такого рода приемов. Ставя солидарность интересов всего трудящегося мира как идеал, нельзя считать понятие о ней присущим миросозерцанию народа; помимо воздействия социалистов, нельзя считать ее исходным пунктом революционной пропаганды. Задача последней заключается не в том, чтобы предложить народу эту солидарность, как готовый абстрактный вывод, как догмат откровения, а в том, чтобы сделать самый процесс обобщения интересов трудящихся единиц понятным и доступным уму крестьянина, рабочего или казака. Перед их глазами, применяя способ наглядного обучения, нужно разложить формулу солидарности на ее составные части, которые содержит в себе обыденная жизнь. В этом заключается смысл и значение так называемой пропаганды или агитации на почве местных интересов. Но для их успехов социалистическая литература не должна игнорировать местные, национальные, исторические или экономические особенности, а, напротив, совершенно приспособить к ним свою деятельность и, уже исходя из всем понятных, местных интересов, стараться сглаживать шероховатости, примирять существующий между различными народностями или группами трудящихся антагонизм.

Возьмем хоть Казацкое Донское Войско. Как крестьянину, так и казаку прежде всего бросается в глаза экономическая и правовая разница их положения. Отсюда -- антагонизм, заставляющий крестьянина с завистью посматривать на огромный, сравнительно, надел донца, а этого последнего презирать "мужика". -- Наши народные революционные издания имеют в виду, как мы уже говорили, средний тип читателя. Этим типом служит крестьянин. Спрашивается, полагают ли русские социалисты совершенно оставить в покое казачество и, если нет, то какой успех будет иметь в казачестве революционная брошюра, трактующая о нуждах мужика, написанная крестьянским языком? -- Факты показывают, что даже эти брошюры встречают там хороший прием, и они делают свое дело, если сопровождаются цельными комментариями. Но если почва для социалистического воздействия там хороша, то это тем более заставляет жалеть о полном отсутствии специально к ней приспособленных орудий ее возделывания. Действительно, мы не имеем ни одной книжки, ни одной прокламации, которая пыталась бы разъяснить казачеству его истинное отношение к государству, указать на выход из этого положения, на необходимость солидарности с презираемым на Дону мужиком. То же, разумеется, нужно сказать и о войске уральском и черноморском.

Если от казачества перейти к городским рабочим, то картина, представляемая нашею революционною литературою, не станет утешительнее. Можно сказать без преувеличения, что слой заводских рабочих совершенно лишен всяких подходящих для него социалистических изданий. Прежде всего, это -- в большинстве случаев -- городские мещане. И хотя их контингент и пополняется, частью, крестьянами, но эти последние, попавши в экономические условия, совершенно отличные от деревенских, скоро свыкаются с своим положением и приобретают все привычки постоянного жителя больших городов. Заводский рабочий, конечно, не перестает интересоваться земельным вопросом, но уже с точки зрения чисто-отрицательной. Не занимаясь более земледелием, и как знающий ремесло человек, не видящий выгоды в возврате к нему, он мечтает лишь о том, чтобы отделаться от лежащих на его наделе податей, которые часто превышают доходность земли. Центр тяжести его интересов заключается в вопросе о заработной плате, цене на квартиры и предметы первой необходимости или даже комфорта. Процесс капиталистического производства захватил его в свой механизм и наложил свой отпечаток на все его интересы, привычки и миросозерцание. Относительная высота его заработной платы дает ему возможность занимать комнату, а не угол {Все, что мы говорим здесь o заводских рабочих, не относится к так называемым чернорабочим, живущим нисколько не лучше крестьянина.}, жить и питаться до некоторой степени по-человечески, возвышает его потребности, и, в то же время, над его головой постоянно висит Дамоклов меч безработицы и полного, беспомощного нищенства. Неопределенность его положения делает его подвижным, восприимчивым и недовольным. Он не презирает более немецкого платья, -- он щеголяет им в праздник и тратит на него значительную часть заработка. Он чуждается деревенских оборотов речи и уснащает свои фразы иностранными словами; он хочет казаться образованным. Впрочем, выражение "казаться" было бы не совсем правильным. Жизнь в больших центрах разрушает в нем то равновесие, которое характеризует миросозерцание земледельца экономически отсталой страны, и делает из него скептика, превращает ум его в tabula rasa, на которой жизнь постепенно очерчивает новый, более широкий кругозор. Эта умственная переборка вызывает действительное желание знать и учиться. Заводские рабочие следят за газетами на столе более развитых из них появляются книги. Много ли даст им при таких условиях какая-нибудь "Сказка о копейке"?

Аграрный вопрос представляет мало интереса для заводского рабочего. Самый способ аргументации и изложения наших народных изданий не соответствует степени его умственного развития. Возбудивши работу мысли в мозгу рабочего, вызвавши множество сомнений и недоразумений, они не дают и не могут дать на них ответа. Ему остается или искать разрешения интересующих его вопросов в беседе с пропагандистом, или приняться за чтение цензурных книг. Ни то, ни другое не в состоянии вознаградить рабочего за недостаток, доступной для его понимания, социалистической литературы. В стране, где сыщик может применить к себе слова писания: "Иде-же бо еста два или трие -- ту есмь посреде их" -- большие собрания очень затруднены, а частный, единичный обмен мыслей поневоле отличается отрывочностью и отсутствием системы. И чем больше будет возрастать число новообращенных, тем труднее будет социалистам заменять живою речью недостаток печатного слова. Наконец, нужно принять во внимание и то обстоятельство, что работа предшествовавших лет создала в рабочей среде известный контингент социалистов, контингент, который своими размерами перерос возможность личного воздействия наиболее развитых единиц. Что же касается до легальной литературы, то ее служение делу проповеди социализма может быть только косвенным. Она может дать материал, представить факты, исследования, которые, при правильной критике, послужат уяснению социалистических задач; но дело подобного рода критики -- не ее дело. Большинство ее представителей или враждебно, или индифферентно по отношению к социализму. Наконец, существующие цензурные условия запрещают "вредные учения социализма и коммунизма". Ко всему этому нужно прибавить, что рабочий имеет слишком мало времени, чтобы в куче печатного хлама найти глубоко зарытое зерно истины, чтобы разносторонним и систематическим чтением выработать в себе способность ориентироваться среди недомолвок, иносказаний, а подчас и лицемерия легальной литературы. Ее объемистые томы предназначены не для тех, кто работает не менее 10 часов в сутки. При отсутствии социалистической литературы, результаты чтения рабочими легальных изданий далеко не утешительны. Французская революция умещается рядом с Екатерининским Наказом, Парижская коммуна -- с фабричным законодательством в Англии, сочинения Чернышевского -- рядом с конституционными вожделениями либеральных газет и журналов. В конце концов, для рабочего ясно только то, что он пария в современном обществе, что он недоволен своим положением и готов взяться за оружие для его изменения к лучшему. В чем заключается это лучшее, какими путями можно к нему подойти? Это так же темно и неопределенно для него, как и для того французского рабочего, который, придя в 1848 г. к Луи Блану делегатом от своих товарищей, требовал декрета "об организации труда" и на вопрос, в чем должен состоять декрет, повторял только эти два слова. События, последовавшие во Франции после 1848 г., показали, кто остается в выигрыше от подобного положения дел.

Бессистемностью своей пропаганды мы готовим поле для интриг политических партий, которые выйдут же когда-нибудь из своего современного бессилия. Но тогда поправлять дело будет, пожалуй, уж поздно. Мы не говорим, конечно, об отдельных личностях. Счастливая комбинация условий дала некоторым из рабочих возможность приобрести солидное образование. Мы знаем таких лиц, но знаем также, что именно они-то и согласятся скорее всего со сказанным нами. В этих строках мы повторяем лишь то, что не один раз слышали от них самих. История их умственного развития есть история труда, на который способен только недюжинный ум. Из того, что западноевропейская рабочая среда выдвинула Бебелей, Мостов, Малонов и Варленов, нельзя еще заключать, что она не нуждается, так сказать, в социалистических букварях. Наши западноевропейские братья отлично знают цену печатного слова. Не говоря уже о Германии, которая является классической страной популярной социалистической литературы, можно указать на целую серию итальянских народных брошюр. В них трактуется о государстве, о машинах и социализме, о коллективизме и социализме, о распределении и т. д. и т. д. Французы сделали в этом отношении меньше других, но у них этот недостаток пополняется отчасти существованием рабочего органа ("Prolétaire"), рабочими конгрессами и собраниями. Мы не должны пренебрегать этим примером. Нам могут сказать, конечно, что заводские рабочие, о которых мы говорили на предыдущих страницах, составляют лишь меньшинство, что большинство фабричных мало чем отличается от крестьян и, делая из своего фабричного труда род отхожего промысла, интересуется более вопросом о земле, чем вопросом о фабрике. Это верно лишь постольку, поскольку оно не говорит против необходимости социалистической литературы для фабричных. Труд на фабрике для многих из них, действительно, отхожий промысел. Но на этом промысле зиждется часто всё благосостояние семьи. Фабричный рабочий идет из той полосы России, где земля не окупает лежащих на ней платежей. Заработная плата составляет самую значительную часть в бюджете такого полупромышленного, полуземледельческого рабочего. Ее колебания отражаются на нем самым тяжелым образом и, волей-неволей, вызывают его на борьбу с капиталом. Можно ли сказать, что в этой борьбе ему не нужна помощь социалиста? А если да, то в чем должна состоять эта помощь, какие в уяснении целей и способов этой борьбы, в разъяснении истинных отношений труда к капиталу. Крупные стачки петербургских ткачей и прядильщиков показали, какую важность имеет существование рабочих организаций в промышленных центрах. Те же самые стачки показали, что влияние тайных организаций рабочих-социалистов находится в прямой зависимости от ясности понимания ими современных общественных отношений и задач экономической революции. Впрочем, это понятно и a priori. Пополнение социалистической литературы является одной из насущнейших задач современного рабочего движения в России. Это одна из серьезнейших услуг, какую только может оказать ему наша социалистическая интеллигенция, к которой нужно причислить и часть городских рабочих.

Точно также, едва ли кто станет отрицать значение социалистических изданий для крестьян. Мы далеки от того, чтобы предлагать распространение книг, как единственный способ социалистической деятельности в народе. Мы знаем, что есть другие приемы, которые не утратят своей важности никогда, а при существующих политических условиях в России тем более выдвигаются на вид. Но как бы мало ни придавал значения распространению книг живущий в народе социалист, как бы ни считал он ограниченной сферу их возможного распространения, он все-таки должен согласиться, что они могут оказать ему весьма серьезные услуги. Прежде всего, он никогда не может обойтись без союзников из среды самого народа. Как местные люди, такие союзники должны служить связующим звеном между социалистической организацией и массой народа. При более близком знакомстве они могут и должны быть приняты в организацию. Тогда явится необходимость посвятить их в ее цели и задачи, и здесь-то начинается роль книжной пропаганды. Степень устойчивости и влиятельности организации и здесь, как в среде городских рабочих или в интеллигенции, прямо пропорциональна сознательности отношения ее членов к окружающей их действительности и средствам достижения лучшего будущего. В этом отношении, описание современного положения крестьянства, его наделов и лежащих на них платежей, количественное отношение мелкого и крупного землевладения в России, история крестьянского сословия, наконец, цели и стремления социально-революционной партии, -- всё это могло бы быть весьма благодарною темою для наших народных изданий.

Подводя итог всему сказанному, мы увидим, что каждая из существующих отраслей социалистической литературы требует весьма значительного пополнения. Кроме того, в виду разницы экономического положения и привычек различных классов трудящегося населения России, наша народная литература должна, так сказать, дифференцироваться на несколько различных отраслей: издания для городских рабочих, казачества и крестьянства.

Сделать это тем более можно и должно, что та же самая борьба, которая ставит нам эту задачу, дает косвенные средства для ее разрешения. Известный процент русских социалистов постоянно должен искать убежища на чужбине. Личный состав нашей эмиграции, правда, постоянно меняется. Но и тех нескольких месяцев, которые приходится провести каждой отдельной личности за границей, достаточно, чтобы, так или иначе, способствовать делу пополнения социалистической литературы для интеллигенции, крестьян и рабочих. Кроме того, есть люди, возврат которых в Россию будет невозможен еще очень долгое время Их обязанность заключается в том, чтобы досуг, остающийся от ежедневной борьбы за существование, посвятить делу социальной революции на родине; обязанность хорошо организованной партии состоит в утилизации их сил.

Мы предлагаем социалистам всех фракций и оттенков, выражаются ли их взгляды изданиями "Вперед!", "Работника" или "Общины", "Земли и Воли", "Начала", "Народной Воли", "Черного Передела" или "Громады" -- соединиться для дела, несомненно полезного им всем.

Это дело -- издание книг и брошюр, разрабатывающих теоретически вопросы, относящиеся к социализму. Весь ряд будет носить общее название Русской Социально-революционной Библиотеки.

Издания Русской Социально-революционной Библиотеки предназначаются:

1) Для интеллигенции, т. е. для читателей, подготовленных к чтению серьезных трудов и располагающих необходимым для этого досугом.

2) Для народа, т. е. для читателей, по недостатку времени или подготовки не могущих воспользоваться трудами первой категории. Сюда войдут популярные брошюры для рабочих, крестьян, казачества и т. д. Народные издания Русской Социально-революционной Библиотеки по языку и способу изложения будут применяться к важнейшим экономическим и этнографическим особенностям различных местностей России. Более или менее полное достижение поставленной таким образом задачи зависит от той поддержки, какую окажут нашему предприятию различные социально-революционные кружки в России.

Для покрытия издержек издания образуется фонд Русской Социально-революционной Библиотеки.

Дела издания Русской Социально-революционной Библиотеки находятся в заведовании Редакционной Комиссии, состоящей из трех лиц и кассира.

Способы избрания комиссии и кассира и их функции будут установлены на первом собрании всех лиц, согласных содействовать изданию. Оно должно быть созвано через полгода по выходе первой книжки Русской Социально-революционной Библиотеки.

В настоящее время избрана по большинству голосов лицами, согласившимися участвовать своими трудами в издании, временная Редакционная Комиссия и ею избран кассир.

Дело временной редакционной комиссии ограничивается установлением порядка в издании предлагаемых ей трудов, соображаясь со временем их доставки и со средствами кассы. Комиссия имеет право устранять лишь труды, прямо отрицающие основные начала рабочего социализма, и те, которые явно лишены всякого литературного достоинства. Если она найдет, что присланные рукописи нуждаются в дополнениях или изменениях, то входит по этому вопросу в сношения с авторами, но не может без согласия последних делать какие-либо изменения в рукописях и, в крайнем случае, может внести в издание некоторые примечания. Если бы автор дозволил себе личные оскорбительные выражения относительно других членов социалистической партии, выражения, которые комиссия нашла бы неприличными и противоречащими самой цели издания, именно, соединению всех фракций русского социализма в серьезной обработке общих вопросов для общих целей, то комиссия созовет общее собрание, которому и предложит решить вопрос.

На обязанности кассира лежит ведение всех дел по кассе фонда, и на его имя должна быть адресована вся переписка. Он же выдает расписки о получении денег в кассу или рукописей для редакционной комиссии.

Первое собрание всех русских социалистов, согласных участвовать трудами или взносами в издании, окончательно установит все подробности ведения дела, при чем лица, не находящиеся на месте, передают свой голос другим.

Во временную Редакционную комиссию избраны следующие лица: Л. Н. Гартман, П. Л. Лавров и Н. А. Морозов.

1880 г.